Новый друг

 

Ник был тихим ребёнком с серьёзными серыми глазами и вечно взъерошенной шевелюрой мышастого цвета. По большей части он был послушным. Едва научившись говорить, он тут же засыпал обитателей кладбища вопросами. Он часто спрашивал: «Почему мне неможна уходить с кладбища?» или «А как мне тоже сделать, как он только что сделал?», или «Кто здесь живёт?» Взрослые старались отвечать на его вопросы, но зачастую их ответы были туманными или запутанными, или противоречивыми, и тогда Ник шёл в старую часовню и беседовал с Сайласом.

Он уже поджидал Сайласа, когда тот просыпался на закате.

Его наставник всегда объяснял вещи чётко, ясно и достаточно просто, чтобы Ник мог понять.

– Тебе нельзя уходить с кладбища, – кстати, правильно говорить «нельзя», а не «неможна», – потому что только здесь мы можем уберечь тебя. Это твой дом. Здесь те, кто тебя любит. Снаружи для тебя опасно. Во всяком случае, пока.

– Но ты же ходишь туда. Каждую ночь ходишь!

– Я бесконечно старше тебя, парень. И мне нигде ничего не грозит.

– Значит, мне тоже ничего там не грозит.

– Если бы это было правдой… Увы, пока что ты в безопасности только здесь.

Или:

– Хочешь тоже так уметь? Некоторые навыки приобретаются в процессе обучения, некоторые на практике, а некоторые появляются со временем. Ты всё сумеешь, если будешь учиться. Довольно скоро ты овладеешь Растворением, Скольжением и Снохождением. А некоторые умения недоступны для живых, так что просто придётся подождать немного дольше. Но я не сомневаюсь, что со времененем ты научишься всему.

– Как‑никак, тебя наделили Свободой кладбища, – говорил ему Сайлас. – Так что кладбище заботится о тебе. Пока ты здесь, ты можешь видеть в темноте. Ты можешь ходить запретными для смертных путями. Глаза живых не задерживаются на тебе. Мне также была дарована Свобода кладбища, хотя в моём случае это не более чем право на приют.

– Я хочу быть как ты, – говорил Ник, выпячивая нижнюю губу.

– Нет, – твёрдо отвечал ему Сайлас. – Не хочешь, поверь мне.

Или:

– Хочешь знать, кто здесь лежит? Ник, обычно об этом написано на камне. Ты умеешь читать? Ты знаешь свой алфавит?

– Свой что?

Сайлас качал головой, но ничего не говорил. Мистер и миссис Иничей при жизни не слишком‑то увлекались чтением, а на кладбище не было ни одного букваря.

На следующую ночь Сайлас появился перед уютной гробницей Иничеев с тремя большими книгами. Две из них оказались букварями с красочными картинками («А» – «Аист», «Б» – «Бегемот»), а третьей была книга «Кот в шляпе». Помимо книг он принёс бумагу и коробку восковых мелков. Затем они с Ником гуляли по кладбищу, и Сайлас прикладывал пальцы мальчика к самым свежим из надгробий и плит, чтобы научить его узнавать буквы алфавита на ощупь, начиная с остроконечной заглавной буквы «А».

Сайлас дал Нику задание: найти на кладбище каждую из букв латинского алфавита. Ник выполнил его с гордостью, обнаружив последнюю букву на плите с именем Иезекиля Улмсли, встроенной в стену часовни. Наставник был им доволен.

Каждый день Ник ходил по кладбищу с бумагой и мелками и старательно срисовывал имена, слова и цифры. Каждую ночь, прежде чем Сайлас отправлялся в большой мир за оградой, Ник заставлял его объяснять записанное и переводить фрагменты латыни, которая ставила Иничеев в тупик.

На кладбище стоял солнечный день. В зарослях диких цветов лениво жужжали шмели, зависая над можжевельником и колокольчиками. Ник нежился на весеннем солнышке, наблюдая за бронзовым жуком, который полз по надгробию Дж. Ридера, его жены Доркас и их сына Себастьяна, Fidelis ad Mortem. Ник скопировал их эпитафию и задумался о жуке, когда кто‑то произнёс:

– Мальчик, что ты делаешь?

Ник поднял глаза. Кто‑то стоял за кустом можжевельника и рассматривал его.

– Ничего, – ответил он и высунул язык.

Лицо за можжевельником сморщилось, став похожим на рожицу горгульи, которая выкатила глаза и тоже высунула язык. Затем она снова превратилась в лицо девочки.

– Вот это круто, – восхищённо сказал Ник.

– Я умею строить классные рожи, – сказала девочка. – Смотри, какая. – Она одним пальцем подняла кончик носа, растянула рот в улыбке до ушей, скосила глаза и надула щёки. – Знаешь, что это?

– Нет.

– Это же свинка, глупый.

– А, – Ник задумался. – Ты имеешь в виду, как в азбуке, «свинья» на букву «с»?

– Конечно. Подожди.

Она обошла куст можжевельника и встала рядом с Ником, который поднялся на ноги. Она была немного старше него, немного выше, и была одета в яркие цвета: жёлтый, розовый и оранжевый. Ник в своём сером саване почувствовал себя унылым замарашкой.

– Сколько тебе лет? – спросила девочка. – Что ты здесь делаешь? Ты живёшь здесь? Как тебя зовут?

– Я не знаю, – ответил Ник.

– Не знаешь, как тебя зовут? – удивилась девочка. – Да всё ты знаешь. Все знают, как их зовут. Врунишка!

– Я знаю свое имя, – сказал Ник. – И я знаю, что я здесь делаю. Но я не знаю другую штуку, которую ты спросила.

– Сколько тебе лет?

Ник кивнул.

– Ну, – сказала девочка, – когда твой день рождения?

– У меня его нет, – сказал Ник. – И никогда не было.

– У всех есть дни рождения! Хочешь сказать, у тебя никогда не было торта со свечками и всякого такого?

Ник покачал головой. Девочка посмотрела на него с сочувствием.

– Бедняжка. А мне пять лет. Спорим, тебе тоже пять?

Ник радостно закивал. Он не собирался спорить с новой подругой. С ней было весело.

Она рассказала, что её зовут Скарлетт Эмбер Перкинс, и что она живёт в квартире, в доме без сада. Её мама сидит на скамейке возле часовни у подножия холма и читает журнал. Она велела Скарлетт как следует погулять и возвращаться через полчаса, и ещё сказала, чтобы она не искала приключений и не разговаривала с незнакомцами.

– Я незнакомец, – сообщил Ник.

– Вовсе нет, – уверенно сказала Скарлетт. – Ты маленький мальчик. Потом добавила:

– А ещё ты мой друг. Так что ты – знакомец.

Ник редко улыбался, но тут он улыбнулся широко и восторженно.

– Я твой друг! – повторил он.

– Как тебя зовут?

– Ник. А полностью – Никто.

Она засмеялась.

– Какое странное имя. – А что ты делаешь?

– Буквы учу, – ответил Ник. – По надгробиям. Срисовываю надписи.

– Можно, я тоже буду с тобой?

В первый миг Нику захотелось отказаться, ведь могильные плиты принадлежали только ему, но он тут же понял, как это глупо: ведь некоторые вещи гораздо приятнее делать за компанию с другом, тем более в такой солнечный день. Он сказал:

– Давай.

Они списывали имена с могильных плит, Скарлетт помогала Нику читать незнакомые имена и слова, а Ник переводил для Скарлетт латынь, если сам понимал, что она значит. Время пронеслось незаметно, и им показалось, что слишком рано с нижней части холма раздался крик:

– Скарлетт!

Девочка протянула Нику бумагу и мелки.

– Мне нужно идти, – сказала она.

– Ещё увидимся, – сказал Ник. – Правда?

– А где ты живёшь? – спросила она.

– Здесь, – ответил Ник. Потом он стоял и провожал её взглядом, пока она сбегала с холма.

По дороге домой Скарлетт рассказала своей матери о мальчике, которого зовут Никто, который живёт на кладбище и который играл с ней. Тем же вечером мать пересказала это отцу Скарлетт, который ответил, что считает воображаемых друзей нормальным явлением для такого возраста, и беспокоиться не о чем, а также что им повезло, что они живут рядом с заповедником.

После той встречи Скарлетт никогда больше не замечала Ника первой. В погожие дни кто‑нибудь из родителей приводил её на кладбище и оставался читать на скамейке, пока Скарлетт бродила по дорожкам ярко‑зелёным, ярко‑оранжевым или ярко‑розовым пятном и всё изучала. Затем, рано или поздно, она замечала серьёзное лицо и серые глаза, глядевшие на неё из‑под шевелюры мышиного цвета, а потом они играли в прятки, куда‑нибудь карабкались или тихонько подкрадывались к старой часовне, чтобы понаблюдать за живущими там кроликами.

Ник познакомил Скарлетт с некоторыми своими друзьями. Ничего, что она не могла их видеть. Её родители утверждали, что она выдумала Ника, и что в этом нет ничего плохого – её мать какое‑то время даже предлагала выделить для Ника отдельное место за обеденным столом. Так что Скарлетт не удивилась, что у Ника тоже есть воображаемые друзья. Он передавал ей их слова.

– Бартелби говорит, что твой лик – аки разчвякленная слива, – говорил он ей.

– Сам такой. А почему он так смешно говорит? Может, он хотел сказать «раздавленный помидор»?

– Наверное, там, откуда он приехал, не было помидоров, – ответил Ник. – Поэтому они там так говорят.

Скарлетт была счастлива. Она была умным и одиноким ребёнком. Её мать удалённо работала на университет: обучала людей, которых никогда не видела, и проверяла задания по английскому языку, которые ей присылали по электронной почте, а затем отсылала обратно письма с замечаниями. Отец Скарлетт преподавал физику элементарных частиц, которую, по словам Скарлетт, много кто хотел преподавать, но почему‑то мало кто хотел изучать, так что семья всё время переезжала из одного университетского городка в другой, и в каждом отец надеялся найти постоянную работу, но всё тщетно.

– Что такое физика элементарных частиц? – спросил Ник.

Скарлетт пожала плечами.

– Ну смотри, – сказала она, – есть атомы, это такие маленькие штучки, что их даже увидеть нельзя, и всё из них сделано. А есть штучки, которые ещё меньше, чем атомы, и вот это – физика элементарных частиц.

Ник кивнул и подумал, что отец Скарлетт, наверное, увлекается воображаемыми вещами.

Каждый день после обеда Ник и Скарлетт вместе бродили по кладбищу, обводили имена покойных пальцем и переписывали их на бумагу. Ник рассказывал Скарлетт всё, что знал про обитателя той или иной могилы, мавзолея или склепа, а она рассказывала ему истории, которые прочитала или услышала. Иногда она рассказывала ему о внешнем мире: о машинах и автобусах, телевидении и самолётах (Ник видел, как они пролетали высоко в небе, и думал, что это большие шумные серебристые птицы, но никогда раньше ими не интересовался). Он, в свою очередь, рассказывал ей о тех временах, когда люди из могил были ещё живы – например, как Себастьян Ридер ездил в Лондон и видел королеву, оказавшуюся толстухой в меховой шапке, которая на всех злобно глазела и не говорила по‑английски. Себастьян Ридер не помнил, что это была за королева, но полагал, что королевой она была не очень долго.

– Когда это было? – спросила Скарлетт.

– На его надгробии сказано, что он умер в 1583 году, значит, это было ещё раньше.

– А кто на кладбище самый старый? – спросила Скарлетт.

Ник наморщил лоб.

– Наверное, Кай Помпей. Он пришёл через сто лет после того, как здесь впервые появились римляне. Он мне сам рассказывал. Ему нравилось путешествовать.

– Значит, он самый старый?

– Кажется, да.

– А можно мы устроим жилище в одном из тех каменных домов?

– Ты не сможешь туда попасть. Они все заперты.

– А ты сможешь?

– Конечно.

– Тогда почему я не могу?

– Это кладбище, – объяснил он. – У меня есть Свобода кладбища. Она даёт мне попадать в разные места.

– Но я хочу пойти в каменный дом и устроить там жилище.

– Не получится.

– Тебе просто жалко.

– Неправда.

– Жадина.

– Неправда.

Скарлетт засунула руки в карманы курточки, развернулась и начала спускаться с холма, даже не попрощавшись. Она была уверена, что Ник что‑то скрывает от неё, но в глубине души понимала, что она не права, и от этого злилась ещё больше.

В тот же вечер, за ужином, она спросила у родителей, кто жил в этих местах до того, как пришли римляне.

– Кто тебе рассказал про римлян? – удивился отец.

– Да все это знают, – отмахнулась Скарлетт. – Так жил здесь кто‑то или нет?

– Здесь жили кельты, – сказала мама. – Они появились здесь первыми. До римлян. Римляне их завоевали.

На скамейке у старой часовни происходила похожая беседа.

– Самый старый? – повторил Сайлас. – Честно говоря, не знаю, Ник. Самый старый из тех, кого я здесь встречал, – Кай Помпей. Но тут, конечно, были поселения до прихода римлян. Люди жили здесь задолго до них. Как у тебя продвигается письмо?

– По‑моему, хорошо. А когда меня научат писать слитно?

После минутного раздумья Сайлас произнёс:

– Я уверен, что среди захороненных здесь талантливых личностей должны быть и учителя. Я наведу справки.

Ник был весь предвкушение. Он представлял, как овладеет в совершенстве письмом и чтением, и вскоре любые истории будут открыты перед ним.

Когда Сайлас покинул кладбище по своим делам, Ник пришёл под иву, росшую около старой часовни, и позвал Кая Помпея.

Старый римлянин, зевая, поднялся из могилы.

– А‑а, живой мальчишка, – улыбнулся он. – Как поживаешь, живой мальчишка?

– Отлично поживаю, сэр, – ответил Ник.

– Хорошо. Рад это слышать, – волосы старого римлянина белели в лунном свете. Он был в похоронной тоге, под которой были надеты нижняя шерстяная рубашка и гетры, поскольку вокруг была холодная страна на самом краю света. Холоднее было только на севере, в Каледонии, где люди были больше похожи на животных, а их тела покрывала рыжая шерсть. Они были настолько дикими, что римляне даже не пытались завоевать их. Они оставались свободными в своей вечной зиме.

– Вы здесь самый старый? – спросил Ник.

– Самый старый на кладбище? Я.

– Значит, вас первым здесь похоронили?

Немного помедлив, Кай Помпей ответил:

– Почти. Ещё до кельтов тут жили другие люди. Один из них тоже похоронен здесь.

– Ух ты, – Ник на мгновение задумался. – А где его могила?

Кай указал на холм.

– На вершине? – спросил Ник.

Кай покачал головой.

– Тогда где?

Старый римлянин наклонился и взъерошил Нику волосы.

– Внутри холма, – сказал он. – В недрах. Меня впервые принесли сюда мои друзья, за которыми шли всякие чиновники и мимы в восковых масках с лицами моей жены, которую забрала лихорадка в Камалодуне, и моего отца, убитого в стычке на границе Галлии. Через триста лет после моей смерти один крестьянин искал здесь место для выпаса своих овец, а нашёл валун, закрывавший вход в пещеру. Он откатил его и вошёл внутрь, в надежде, что найдёт сокровища. Чуть позже, когда он вышел, его чёрные волосы стали такими же белыми, как мои…

– А что он там увидел?

Помолчав, Кай ответил:

– Он отказывался об этом разговаривать. И никогда больше сюда не возвращался. Валун вернули на место и через некоторое время забыли о нём. Потом, уже двести лет назад, на него снова наткнулись, когда строили склеп для Фробишеров. Юноша, который его нашёл, спрятал проход за гробом Эфраима Петтифера, а затем однажды ночью спустился туда, когда никто не видел. Точнее, когда он думал, что никто его не видит.

– И, когда он вышел, его волосы тоже побелели?

– Он вообще не вышел.

– Ого. Ясно. Ну и кто же там похоронен?

Кай покачал головой.

– Не знаю, юный Иничей. Но я чуял его, когда здесь ещё было пусто. Я чувствовал, что он сидит там, в глубине холма, и ждёт.

– Чего ждёт?

– Всё, что я чувствовал, – сказал Кай Помпей, – это что он сидит в ожидании.

Скарлетт принесла большую книгу с картинками, села рядом с матерью на зелёную скамейку у ворот и начала читать, пока мать просматривала какое‑то учебное пособие. Девочка радовалась весеннему солнцу и старательно не замечала мальчика, который махал ей из‑за увитого плющом памятника. Когда она решила больше не смотреть на этот памятник, он, как чёртик из табакерки, выскочил из‑за надгробия (Ёдзи Дж. Шёдзи, ум. 1921, «Я был странником, и вы приняли Меня»). Он отчаянно жестикулировал ей, но она не обращала на него внимания.

Наконец, она положила книгу на скамейку.

– Мамочка, я пойду погуляю.

– Только не сходи с дорожки, милая.

Она не сходила с дорожки, пока не повернула за угол и не увидела Ника, который махал ей, стоя выше на холме. Она состроила ему рожицу.

– А я теперь всё знаю, – сказала Скарлетт.

– Я тоже, – сказал Ник.

– До римлян здесь тоже были люди, – сказала она. – Намного раньше. Когда они жили… ну, в смысле, когда они умирали, их закапывали в этих холмах, вместе с разными сокровищами и всяким таким. И эти могилы назывались «курганы».

– Ага, – сказал Ник. – Тогда мне кое‑что понятно. Хочешь посмотреть на один курган?

– Прямо сейчас? – недоверчиво переспросила Скарлетт. – Небось, на самом деле ты не знаешь, где тут курган. А потом, я же не могу ходить туда же, куда ты.

Скарлетт уже видела, как он умеет просачиваться сквозь стены, словно тень.

В ответ он показал ей большой ржавый ключ.

– Я нашёл его в часовне, – сказал Ник. – Он должен открывать почти все здешние двери. Их запирали на один и тот же ключ, для удобства.

Она взобралась на склон холма поближе к нему.

– Ты не врёшь?

Он покачал головой. В уголках его губ заиграла довольная улыбка.

– Идём, – сказал он.

Стоял отличный весенний день, в воздухе разливалось щебетание птиц и жужжание пчёл. Ветерок качал нарциссы, а на склоне холма тут и там виднелись кивающие головки ранних тюльпанов. Зелёный холм был как будто припудрен голубой россыпью незабудок и толстыми жёлтыми примулами. Дети поднимались на холм к маленькому мавзолею Фробишеров.

Это был простой каменный мавзолей, построенный без особых излишеств, с железной дверью на входе. Ник открыл дверь своим ключом, и они зашли внутрь.

– Где‑то должен быть лаз, – сказал Ник. – Или дверь. За каким‑то из этих гробов.

Они нашли его за гробом на нижней полке. Там действительно оказался небольшой лаз.

– Сюда, – сказал Ник. – Полезем вниз.

Скарлетт внезапно поняла, что приключение нравится ей гораздо меньше, чем она ожидала. Она произнесла:

– Мы же ничего не увидим. Там вон как темно.

– Я могу видеть без света, – сказал Ник. – Пока я здесь, на кладбище.

– Но я‑то не могу, – сказала Скарлетт. – Мне будет темно.

Ник задумался, как бы её уговорить. Можно было сказать что‑то вроде «там нет ничего страшного». Но после рассказов о том, как у одного поседели волосы, а другой вообще не вернулся, сказать такое значило бы покривить душой. Так что он сказал:

– Тогда я сам полезу. А ты подожди меня здесь.

Скарлетт насупилась.

– Не оставляй меня тут одну, – сказала она.

– Да я просто спущусь, посмотрю, кто там, а потом вернусь и всё тебе расскажу.

Он повернулся к отверстию, встал на четвереньки и заполз внутрь. Там оказалось достаточно места, чтобы встать в полный рост. В камне были вырезаны ступеньки.

– Я спущусь по ступенькам, – сказал он Скарлетт.

– А они далеко ведут?

– По‑моему, далеко.

– А давай ты будешь держать меня за руку и говорить, куда идти? – сказала Скарлетт. – Тогда можно пойти вместе. Если ты обещаешь, что всё будет хорошо.

– Конечно, – ответил Ник. Он даже не успел договорить, как девочка на четвереньках заползла в отверстие.

– Можешь встать, – сказал Ник и взял её за руку. – Ступеньки вот тут. Поставь ногу перед собой – и сама почувствуешь. Вот так. Давай, я пойду первым.

– Ты правда можешь видеть? – спросила она.

– Здесь темно, – ответил Ник. – Но я всё вижу.

Он повёл Скарлетт вниз по лестнице в глубину холма, попутно описывая всё, что видит.

– Ступеньки ведут вниз, – говорил он. – Они каменные. Вокруг нас тоже всё каменное. А здесь кто‑то рисовал на стене.

– А что там нарисовано?

– Похоже на большую мохнатую букву «к», как в слове «корова». Она даже с рогами. Затем какая‑то закорючка, вроде большого узла. Он не просто нарисован, он прямо вырезан в камне, чувствуешь? – он приложил её пальцы к узору.

– Чувствую! – воскликнула девочка.

– Ступеньки становятся больше. Мы подходим к чему‑то вроде большой комнаты, но ступеньки пока ещё продолжаются. Стой. Вот, теперь я стою между тобой и комнатой. Держись левой рукой за стену.

Они продолжали спускаться.

– Ещё один шаг, и мы на каменном полу, – сказал Ник. – Он немного неровный.

Они оказались в небольшом помещении. На земле лежала каменная плита с небольшим возвышением в одном углу, на котором лежало несколько маленьких предметов. На земле валялись кости. Было видно, что они очень старые, хотя там, где заканчивались ступеньки, Ник увидел скрюченный труп, одетый в остатки длинного коричневого плаща. Ник решил, что это тот самый юноша, который мечтал о богатстве. Должно быть, он оступился и упал в темноте.

Внезапно сразу отовсюду раздался шум, похожий на шуршание змеи в сухой листве. Скарлетт сильнее вцепилась в руку Ника.

– Что это? Ты что‑нибудь видишь?

– Нет.

У Скарлетт вырвался полувскрик, полувздох. Ник что‑то увидел, и без всяких вопросов было понятно, что Скарлетт тоже это видит.

В конце помещения забрезжил свет. В окружении этого света к ним шёл какой‑то человек. Он шёл прямо сквозь скалу, и Ник услышал, как Скарлетт старается подавить крик.

Человек выглядел хорошо сохранившимся, но всё равно умершим много лет назад. На его коже были рисунки (как показалось Нику) или татуировки (как показалось Скарлетт) в виде синих узоров. На шее висело ожерелье из длинных острых зубов.

– Я господин здесь! – произнёс он, и голос его был таким древним и гортанным, что слова едва можно было разобрать. – И храню место это от любого зла!

Его глаза казались огромными. Ник понял, что это оттого, что вокруг них нарисованы синие круги, из‑за которых лицо казалось совиным.

– Кто ты? – спросил Ник, сжимая руку Скарлетт.

Казалось, Синий Человек не услышал вопроса. Он продолжал свирепо смотреть на них.

– Убирайтесь отсюда! – прогремел он, и теперь его голос был похож на рычание, от которого у Ника загудела голова.

– Он что, хочет нас убить? – спросила Скарлетт.

– Вряд ли, – сказал Ник. Затем он обратился к Синему Человеку, как его учили:

– Мне дарована Свобода кладбища, я волен быть всюду, где пожелаю.

Синий Человек никак не отреагировал на эти слова, что поразило Ника: раньше даже самые раздражительные из обитателей кладбища успокаивались, услышив их. Он спросил:

– Скарлетт, ты его видишь?

– Конечно, вижу. Это большой страшный человек в татуировках, и он хочет нас убить. Ник, прогони его!

Ник посмотрел на останки джентльмена в коричневом плаще. На каменном полу возле трупа лежала разбитая лампа.

– Он хотел убежать! – воскликнул Ник. – Он бежал от страха. Поскользнулся или оступился на лестнице и упал.

– Ты о ком?

– О человеке на полу.

В голосе Скарлетт теперь звучали одновременно раздражение, испуг и растерянность:

– Да какой ещё человек на полу? Тут слишком темно. Единственный, кого я вижу – это вон тот, с татуировками.

Затем, словно напоминая о своём присутствии, Синий Человек откинул голову и издал целую серию раскатистых воплей. Это горловое завывание заставило Скарлетт сжать руку Ника так сильно, что её ногти впились в его кожу.

А вот Ник больше не боялся.

– Прости, пожалуйста, что я говорила, будто ты их придумал, – пролепетала Скарлетт. – Теперь я тебе верю. Они существуют.

Синий Человек что‑то поднял над головой. Это было похоже на остро отточенный плоский камень.

– Каждого, посягнувшего на это место, ждёт смерть! – гортанно воскликнул он. Ник вспомнил о человеке, который поседел, оказавшись здесь, и который больше не возвращался на кладбище и никому не говорил, что увидел.

– Нет‑нет, – сказал Ник. – Мне кажется, ты права. По крайней мере, насчёт него.

– Что?

– Он не настоящий.

– Ты что, дурак? – спросила Скарлетт. – Даже я его вижу!

– Ну да, – кивнул Ник. – А ведь ты не можешь видеть мёртвых.

Он обвёл глазами комнату.

– Да хватит уже, – сказал он. – Мы знаем, что ты не настоящий.

– Я сожру вашу печень! – закричал Синий Человек.

– Ничего ты не сожрёшь, – сказала Скарлетт и вздохнула с облегчением. – Ник, ты прав. Знаешь, наверное, он пугало.

– Что такое пугало? – спросил Ник.

– Такая штука, её фермеры ставят на полях, чтобы ворон пугать.

– Зачем это нужно? – удивился Ник. Он любил ворон. Они казались ему забавными, и ещё ему нравилось, что они помогают поддерживать чистоту на кладбище.

– Точно не знаю. Потом у мамы спрошу. Я видела одно пугало из окна поезда и спросила, что это такое. Вороны думают, что это живой человек. А это просто штука, похожая на человека. Просто для того, чтобы отпугнуть ворон.

Ник снова оглядел комнату и сказал:

– Не знаю, кто ты, но ты проиграл. Нам не страшно. Мы знаем, что ты не настоящий. Так что перестань.

Синий Человек перестал. Он прошёл по каменной плите, лёг на неё, а затем исчез.

Для Скарлетт комната опять погрузилась во мрак. Но в темноте она вновь услышала шелест, который становился всё громче и громче, как будто что‑то кругами извивалось по комнате.

Что‑то произнесло:

– МЫ ГИБЕЛЬ.

Ник почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке. Голос, звучавший в его голове, был древним и ужасно сухим, будто сухая ветка скребла по окну часовни, и Нику показалось, что голосов несколько, и что они говорят хором.

– Ты слышала? – спросил он у Скарлетт.

– Я слышу только шуршание. Но у меня от него такое странное чувство… Как будто в животе что‑то колется. Точно сейчас будет что‑то страшное.

– Ничего страшного не будет, – сказал Ник. Затем он обратился к комнате:

– Кто здесь?

– МЫ ГИБЕЛЬ. МЫ НА СТРАЖЕ. МЫ ЗАЩИЩАЕМ.

– Что вы защищаете?

– УСЫПАЛЬНИЦУ ХОЗЯИНА. СВЯТЕЙШЕЕ ИЗ ВСЕХ СВЯЩЕННЫХ МЕСТ, ГДЕ ГИБЕЛЬ СТОИТ НА СТРАЖЕ.

– Вы нас не тронете, – сказал Ник. – Вы только и умеете, что пугать.

В шуршащих голосах послышалась обида.

– СТРАХ – ОРУЖИЕ ГИБЕЛИ.

Ник глянул вниз, на уступ.

– Это и есть сокровища вашего хозяина? Старая брошка, чашка и каменный ножик? Подумаешь, ничего особенного.

– ГИБЕЛЬ ХРАНИТ СОКРОВИЩА. БРОШЬ, КУБОК, НОЖ. МЫ ХРАНИМ ИХ ДЛЯ ХОЗЯИНА. ДО ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ. ОН ВЕРНЁТСЯ. ОН ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ.

– Сколько вас там?

Ответа не последовало. У Ника возникло такое чувство, будто его голова поросла изнутри паутиной. Он потряс ею, чтобы прийти в себя. Затем потянул Скарлетт за руку.

– Нам надо идти, – сказал он.

Он провёл её мимо покойника в коричневом плаще. Ник подумал, что, если бы тот не испугался и не упал, а остался жив, то был бы разочарован. То, что десять тысяч лет назад было сокровищем, теперь утратило свою ценность. Ник осторожно вёл Скарлетт вверх по ступенькам хода, в черневшую впереди кладку мавзолея Фробишеров.

Солнечные лучи пробивались сквозь трещины в камнях и через решётчатую дверь. Они казались такими яркими, что Скарлетт заморгала и прикрыла глаза, отвыкшие от света. В кустах пели птицы, жужжал пролетающий шмель, и всё вокруг было удивительно нормальным.

Ник толкнул дверь мавзолея и снова запер её, когда они вышли.

Яркая одежда Скарлетт была покрыта грязью и паутиной, а её смуглое лицо и руки были теперь белыми от пыли.

Вдали у подножия холма слышались крики. Можно было различить несколько голосов. В них слышалось отчаянье.

Кто‑то звал:

– Скарлетт? Скарлетт Перкинс!

И Скарлетт ответила:

– Да! Я здесь!

И, прежде чем они с Ником успели обсудить увиденное и поговорить о Синем Человеке, появилась женщина в жёлтой светоотражающей куртке с надписью «Полиция» на спине. Она засыпала Скарлетт вопросами: всё ли с ней в порядке, где она была, не пытался ли кто‑то похитить её, а затем сообщила по рации, что ребёнок найден.

Ник незаметно шёл следом за ними, пока они спускались с холма. Двери часовни были открыты, и внутри стояли родители Скарлетт. Мать была в слезах, а отец озабоченно говорил по мобильному телефону. Рядом была ещё одна женщина в полицейской форме. Никто не видел Ника, который пристроился в углу и ждал развязки.

Все спрашивали Скарлетт, что с ней произошло, а она честно отвечала: что мальчик по имени Никто отвёл её в глубину холма, где в темноте появился человек в синих татуировках, который оказался просто пугалом. Ей вручили шоколадку, вытерли лицо и спросили, был ли у человека в татуировках мотоцикл. Родители Скарлетт, успокоившись, теперь начали сердиться друг на друга и на дочь. Каждый говорил, что во всём виноват другой, что нельзя было отпускать ребёнка играть на кладбище, даже если здесь заповедник, и что в наши дни мир стал настолько опасным местом, что, если не следить за каждым шагом ребёнка, то страшно представить, что с ним может приключиться. Особенно с таким ребёнком, как Скарлетт.

Мать Скарлетт начала всхлипывать, от чего Скарлетт тоже заплакала, а отец поругался с одной из женщин‑полицейских, доказывая ей, что он, как честный налогоплательщик, платит ей зарплату, а она убеждала его, что тоже платит налоги и, возможно, платит зарплату ему. Ник всё это время сидел в углу, не замеченный никем, даже Скарлетт. Он смотрел и слушал, пока не понял, что больше не вынесет.

На кладбище опустились сумерки, когда Сайлас нашёл Ника возле амфитеатра, глядящим вниз на город. Он встал рядом с мальчиком и, по своему обыкновению, ничего не сказал.

– Она не виновата, – сказал Ник. – Это всё из‑за меня. А её теперь накажут.

– Куда ты с ней ходил? – спросил Сайлас.

– Вглубь холма, чтобы посмотреть самую старую могилу. Но там никого не было. Только что‑то, похожее на змею, которое назвалось Гибелью. Оно пугает людей.

– Очаровательно.

Они вместе спускались по холму и наблюдали, как старую часовню вновь запирают, а полиция и Скарлетт с родителями уходят в ночь.

– Мисс Борроуз будет учить тебя прописи, – сказал Сайлас. – Ты уже прочёл «Кота в шляпе»?

– Да, – ответил Ник. – Давным‑давно. Можешь принести мне ещё книжек?

– Полагаю, что да.

– Как ты думаешь, я её ещё когда‑нибудь увижу?

– Девочку? Очень сомневаюсь.

Но Сайлас ошибался. Серым вечером, три недели спустя, Скарлетт пришла на кладбище вместе с родителями.

Они постоянно требовали, чтобы она оставалась на виду, хотя и так шли буквально в двух шагах от неё. Мать Скарлетт временами восклицала, какое всё вокруг ужасно мрачное, и как хорошо, что скоро всё это навсегда останется позади.

Когда родители Скарлетт стали говорить друг с другом, Ник сказал:

– Привет.

– Привет, – тихо сказала Скарлетт.

– Я думал, что больше тебя не увижу.

– Я им сказала, что никуда не поеду, пока они не приведут меня сюда в последний раз.

– А куда ты уезжаешь?

– В Шотландию. Там есть университет. Папа будет преподавать физику элементарных частиц.

Они вместе шли по дорожке – девочка в ярко‑оранжевой куртке и мальчик в сером саване.

– Шотландия – это далеко?

– Да, – вздохнула Скарлетт.

– Ясно.

– Я подумала, что ты будешь здесь. Хотела прийти, попрощаться.

– Я всегда здесь.

– Но ты же не умер, правда, Никто Иничей?

– Конечно нет.

– Значит, ты не можешь оставаться здесь всю жизнь. Правда? Однажды ты вырастешь, и тебе придётся уйти и жить там, снаружи.

Он покачал головой.

– Для меня там небезопасно.

– Откуда ты знаешь?

– Сайлас так говорит. И моя семья. Все так говорят.

Она молчала.

Отец позвал её:

– Скарлетт! Идём, родная. Нам пора. Ты уже попрощалась с кладбищем, как хотела. Теперь идём домой.

Скарлетт сказала Нику:

– Ты храбрый. Ты самый храбрый из всех, кого я знаю, и ты мой друг. И мне всё равно, настоящий ты или нет.

Затем она отвернулась и побежала туда, откуда пришла – к своим родителям и всему остальному миру.