Гончие Бога

 

На каждом кладбище одна могила принадлежит упырям. Погуляйте по любому кладбищу достаточное время, и вы найдёте её – подпорченную водой и вспученную, с треснутым или сломанным камнем, неухоженную, поросшую сорняками. От неё так и веет запустением, особенно, если подойти поближе. Её могильный камень может быть прохладнее, чем все окружающие, а имя на нём зачастую невозможно прочесть. Если там есть статуя, у неё обычно отбита голова, либо же она настолько покрыта плесенью и лишайником, что кажется, будто её вылепили из плесени. Если одна могила на кладбище выглядит мишенью для малолетних вандалов, это упырь‑врата. Если могила пробуждает в вас сильное желание очутиться где‑нибудь в другом месте, это упырь‑врата.

На кладбище Ника была одна такая могила.

Одна такая могила есть на любом кладбище.

 

Сайлас собирался в дорогу.

Когда Ник впервые узнал, что наставник покидает его, он был расстроен. Теперь он уже не был расстроен. Он был в ярости.

– Зачем? – говорил Ник.

– Я же объяснял тебе. Мне нужно раздобыть определённые сведения. Для этого приходится путешествовать. А чтобы путешествовать, я должен покинуть кладбище. Мы всё это уже обсуждали.

– Что там такого важного, что ты не можешь остаться? – шестилетний Ник пытался представить, что могло заставить Сайласа оставить его, но не мог. – Это нечестно.

Его наставник был невозмутим.

– Это не может быть честным или нечестным, Никто Иничей. Это просто обстоятельство, ничего более.

Нику не понравился такой ответ.

– Ты ведь должен заботиться обо мне. Ты сам так говорил.

– Да. Как твой наставник, я несу за тебя ответственность. Но, к счастью, мне есть с кем её разделить.

– Хотя бы куда ты едешь?

– Далеко. Есть вещи, которые мне нужно выяснить и которые я не могу выяснить, находясь здесь.

Ник фыркнул и пошёл прочь, пиная воображаемые камешки на своём пути.

Северо‑западная часть кладбища была самой запущенной. Она была покрыта густыми зарослями, и даже садовнику и сообществу добровольцев «Друзья кладбища» не удавалось обуздать здесь буйную растительность. Ник пришёл сюда и разбудил семейство детей викторианской эпохи, которые все умерли прежде, чем им исполнилось десять лет. В этих джунглях, опутанных плющом, они стали играть в лунные прятки, и Ник представлял себе, что всё по‑прежнему, что Сайлас никуда не уезжает. Но, когда игра закончилась, и он прибежал назад в старую часовню, он увидел две вещи, которые вернули его в действительность.

Первым, что он увидел, был саквояж. Ник сразу же понял, что это саквояж Сайласа. Ему было по меньшей мере сто пятьдесят лет: красивый, чёрной кожи с медными уголками и чёрной ручкой, он мог бы принадлежать доктору или владельцу похоронного бюро викторианской эпохи. В таких носили кучу инструментов на все случаи жизни. Ник никогда раньше не видел саквояжа Сайласа, он даже не знал, что у Сайласа был саквояж, но эта вещь, определённо, могла принадлежать только ему. Ник попытался заглянуть внутрь, но саквояж был закрыт на большой медный висячий замок и был таким тяжёлым, что Ник не мог его поднять.

Это была первая вещь.

Вторая ожидала его на скамье возле часовни.

– Ник, – сказал Сайлас. – Это мисс Люпеску.

Мисс Люпеску не была привлекательной. Её узкое лицо выражало неодобрение. У неё были седые волосы, хотя её лицо казалось слишком молодым для седых волос. Её передние зубы были слегка искривлены. Она была одета в объёмный макинтош, а на её шее был мужской галстук.

– Приятно познакомиться, мисс Люпеску, – произнёс Ник.

Мисс Люпеску ничего не ответила. Она шмыгнула носом. Затем посмотрела на Сайласа и произнесла:

– Что ж. Значит, это и есть мальчик?

Она встала со своего места и обошла Ника, широко раздувая ноздри, будто обнюхивая его. Сделав полный круг, она заявила:

– Ты будешь отчитываться передо мной сразу как проснёшься и перед сном. Я сняла комнату неподалёку отсюда, – она указала на крышу, едва видневшуюся с места, где они стояли. Затем она продолжила: – Однако я буду проводить много времени здесь, на кладбище. Я историк, изучаю старые захоронения. Ты меня понимаешь, мальчик? Да?

– Ник, – сказал Ник. – Меня зовут Ник, а не "мальчик".

– Да‑да, уменьшительное от Никто, – усмехнулась она. – Глупое слово. Это местоимение, совсем не подходит для имени. Я этого не одобряю. Так что я буду называть тебя «мальчик». А ты будешь называть меня "мисс Люпеску".

Ник умоляюще взглянул на Сайласа, но на его лице не было и тени сочувствия. Он поднял свой саквояж и сказал:

– С мисс Люпеску ты в надёжных руках, Ник. Я уверен, что вы поладите.

– Никогда! – воскликнул Ник. – Она ужасная.

– Между прочим, – произнёс Сайлас, – это очень грубо. По‑моему, тебе следует извиниться, ты так не думаешь?

Ник так не думал, но на него выжидающе смотрел Сайлас. Сайлас, который уже держал свой чёрный саквояж и собирался уехать неизвестно куда неизвестно насколько. Так что Ник сказал:

– Простите меня, мисс Люпеску.

Сперва она в ответ промолчала. Только фыркнула. А затем произнесла:

– Я проделала долгий путь, чтобы присматривать за тобой здесь, мальчик. Надеюсь, ты того стоишь.

Ник не представлял, как можно обнять Сайласа, поэтому он просто протянул свою руку, и Сайлас, наклонившись, принял рукопожатие, аккуратно пожав чумазую ручку Ника своей большой бледной рукой. Затем, подхватив свой чёрный кожаный саквояж, как будто тот ничего не весил, он пошёл вниз по тропинке и вышел с кладбища.

Ник рассказал родителям о случившемся.

– Сайлас ушёл, – сказал он.

– Он вернётся, – добродушно сказал мистер Иничей. – Даже не сомневайся, Ник. Он всегда возвращается. Как неразменная монета.

Миссис Иничей сказала:

– Когда ты родился, он пообещал нам, что если ему придётся уехать, он найдёт кого‑нибудь себе на замену, чтобы приносить тебе еду и присматривать за тобой. Видишь, он так и сделал. На него всегда можно положиться.

Сайлас действительно приносил Нику еду и оставлял её в склепе каждую ночь, но это, по мнению Ника, было самое меньшее из того, что Сайлас делал для него. Он умел давать советы – хладнокровные, разумные и абсолютно верные. Он знал больше, чем кто‑либо на кладбище, поскольку его ночные вылазки в большой мир позволяли ему быть в курсе современности, его познания не были ограничены правдами, устаревшими сотни лет назад. Он был невозмутимым и надёжным, он был рядом каждую ночь, и мысль о том, что маленькая часовня лишится своего единственного обитателя, не помещалась у Ника в голове. Потому что самое главное – рядом с Сайласом Ник чувствовал себя защищённым.

Мисс Люпеску тоже считала, что она не должна ограничиваться только кормлением мальчика. Хотя о еде она тоже заботилась.

– Что это? – в ужасе спрашивал Ник.

– Полезная еда, – отвечала мисс Люпеску.

Они были в склепе. Она положила на столешницу два пластиковых контейнера и сняла крышки. Указав на первый, она сказала:

– Это ячменный суп с тушёной свёклой.

Указав на второй, добавила:

– А это салат. Ты должен съесть и то, и другое. Я приготовила это для тебя.

Ник уставился на неё, пытаясь понять, не шутка ли это. Еда, которую приносил Сайлас, обычно была в пакетах, он добывал её в местах, где её продавали поздно ночью, не задавая лишних вопросов. Никто и никогда не приносил ему еду в пластиковом контейнере с крышкой.

– Ужасный запах, – сказал он.

– Если ты не съешь суп сейчас же, – сообщила мисс Люпеску, – он станет ещё хуже. Он остынет. Так что ешь.

Ник был голоден. Он взял пластиковую ложку, опустил её в пурпурно‑красную жижу и начал есть. Еда была скользкой и непривычной, но он с ней справился.

– Теперь салат! – скомандовала мисс Люпеску и с хлопком открыла второй контейнер. В нём оказались большие куски сырого лука, свёкла и помидор, щедро политые уксусной заправкой. Ник положил в рот кусок свёклы и начал жевать. Он почувствовал, как скапливается слюна, и понял, что если он попытается что‑то проглотить, всё вернётся обратно. Он сказал:

– Я не могу это есть.

– Это очень полезно.

– Меня стошнит.

Они уставились друг на друга, маленький мальчик со взъерошенной шевелюрой мышастого цвета и тощая бледная женщина с идеально прилизанными серебряными волосами. Мисс Люпеску сказала:

– Съешь хоть кусочек.

– Не могу.

– Либо ты съешь ещё один кусок, либо будешь сидеть здесь, пока не съешь всё.

Ник подцепил кусок кислого помидора, прожевал его и с трудом проглотил. Мисс Люпеску закрыла контейнеры и убрала их в полиэтиленовый пакет. Потом она сказала:

– Теперь уроки.

Лето было в разгаре. Темнело не раньше полуночи. Обычно в разгар лета не было никаких уроков – всё время, когда Ник не спал, были бесконечные тёплые сумерки, и он мог играть или исследовать окрестности, или куда‑нибудь залезать.

– Уроки? – протянул он.

– Твой наставник посчитал, что неплохо бы мне обучить тебя кое‑чему.

– У меня уже есть учителя. Летиция Борроуз учит меня чтению и письму, а мистер Пенниворт учит меня по своей Полной Образовательной Системе для Юного Джентльмена с Дополнительными Материалами, Изучаемыми Посмертно. Я уже учусь географии и всякому такому. Мне не нужны другие уроки.

– Значит, ты и так всё знаешь, мальчик? Тебе шесть лет, и ты уже всё знаешь?

– Я этого не говорил.

Мисс Люпеску скрестила руки на груди.

– Расскажи‑ка мне об упырях, – попросила она.

Ник попытался вспомнить, всё что Сайлас рассказывал ему об упырях.

– Следует держаться от них подальше, – сказал он.

– Это всё, что ты знаешь? Da? А почему следует держаться от них подальше? Откуда они приходят? Куда они уходят? Почему нельзя стоять возле упырь‑врат? А, мальчик?

Ник пожал плечами и покачал головой.

– Перечисли, какие бывают люди, – продолжила мисс Люпеску. – Живо.

Ник на мгновение задумался.

– Живые, – сказал он. – Ну… и мёртвые.

Он замолчал. Затем неуверенно добавил:

– И… коты?

– Мальчик, ты невежда, – сказала мисс Люпеску. – Это плохо. Причём тебя устраивает, что ты невежда, а это гораздо хуже. Повторяй за мной: есть живые и мёртвые, есть дневные и ночные, есть упыри и туманники, есть высокие охотники и Гончие Бога. И есть ещё отдельно взятые виды.

– А вы кто? – спросил Ник.

– Я, – строго произнесла она, – мисс Люпеску.

– А Сайлас?

Она помедлила, затем сказала:

– Он как раз отдельный вид.

Ник еле выдержал этот урок. Когда Сайлас его чему‑либо учил, ему было интересно. Большую часть времени Ник даже не осознавал, что это именно урок. Мисс Люпеску заставляла его заучивать списки, и Ник не мог понять цели такого обучения. Он сидел в склепе, до боли желая оказаться в летних сумерках под призрачной луной.

Когда урок был окончен, он убежал в самом дурном настроении. Он искал, с кем бы ему поиграть, но никого не нашёл и не увидел ничего, кроме большой серой собаки, бродившей среди надгробий. Она держалась от него на расстоянии, мелькая меж камней и меж теней.

Дальше стало ещё хуже.

Мисс Люпеску продолжала приносить Нику свою стряпню: клёцки, плавающие в жиру, густой красновато‑пурпурный суп с ложкой сметаны, маленькие холодные варёные картофелины, холодные колбаски с большим количеством чеснока, сваренные вкрутую яйца в серой неаппетитной жидкости. Он старался есть как можно меньше. Уроки продолжались: на протяжении двух дней она учила его, как звать на помощь на различных языках мира, и если он ошибался или что‑то забывал, она била его по пальцам своей ручкой. На третий день она устроила допрос:

– По‑французски?

– Au secours.

– Азбука Морзе?

– С‑О‑С. Три точки, три тире, три точки.

– На языке ночных призраков?

– Что за глупости! Я даже не помню, кто такие эти Ночные призраки.

– У них гладкие крылья, они летают низко и быстро. Правда, этот мир они не посещают, они носятся под красным небесами над дорогой в Упырьхейм.

– Да мне это в жизни не пригодится!

Её губы сжались в тонкую линию. Она требовательно повторила:

– Язык ночных призраков.

Ник издал гортанный звук, которому она его научила, похожий на крик орла. Она только фыркнула и сказала:

– Сойдёт.

Ник дождаться не мог, когда же наконец вернётся Сайлас.

– На кладбище иногда приходит большая серая собака, – сказал он. – Она появилась, когда вы приехали. Это ваша собака?

Мисс Люпеску поправила свой галстук и ответила:

– Нет.

– Мы уже закончили?

– На сегодня, да. Ты должен до завтра прочесть и выучить список, который я принесла.

Списки мисс Люпеску были написаны бледно‑лиловыми чернилами на белой бумаге и имели странный запах. Ник взял с собой новый список на склон холма и попытался разобрать слова, но никак не мог сконцентрироваться. В итоге он просто свернул его и засунул под камень.

Той ночью он остался без компании. Никто не хотел играть или болтать, бегать и лазить под огромной летней луной.

Он направился к гробнице Иничеев, чтобы пожаловаться родителям, но миссис Иничей не хотела выслушивать критику в адрес мисс Люпеску и не желала знать никаких веских, по мнению Ника, доводов, почему со стороны Сайласа было несправедливо оставлять вместо себя именно её. А мистер Иничей просто пожал плечами и начал рассказывать Нику о далёких днях, когда он был юным подмастерьем столяра, и как бы он хотел знать все те полезные вещи, которые Ник сейчас изучает. Такая реакция расстроила Ника ещё сильнее.

– Разве ты не должен сейчас делать уроки? – спросила миссис Иничей, на что Ник только сжал кулаки и ничего не ответил.

Он побрёл на кладбище, чувствуя, что никто его не любит, и никому он не нужен.

Ник слонялся по кладбищу, пиная камни и думая о несправедливости. Заметив тёмно‑серую собаку, он позвал её, в надежде, что она захочет с ним поиграть, но та сохраняла дистанцию, и разочарованный Ник кинул в неё ком грязи. Ком угодил в ближайшую могильную плиту и засыпал всё вокруг землёй. Большая собака укоризненно посмотрела на Ника, а затем отступила в тень и исчезла.

Мальчик побрёл обратно на юго‑западную часть кладбища, обходя старую часовню стороной: ему не хотелось видеть это место без Сайласа. Ник остановился у могилы, очень подходящей к его настроению: она находилась под дубом, в который когда‑то попала молния, и теперь остался только чёрный ствол, торчавший из холме подобно острому когтю. Сама могила была подпорчена водой и вздулась, а памятник над ней представлял собой безголового ангела, чьё одеяние было похоже на огромный уродливый древесный гриб.

Ник уселся на пучок травы, отчаянно жалея себя и ненавидя весь мир. Сейчас он ненавидел даже Сайласа, который ушёл и бросил его. Потом он свернулся клубочком, закрыл глаза и провалился в сон без сновидений.

Вниз по улице, вверх по холму шествовали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фитцхью и епископ Батский и Веллский. Они были кожа да кости с хрящами и сухожилиями, одетые в жуткие тряпки и лохмотья. Они скользили от тени к тени, мечась из стороны в сторону и крадучись, перепрыгивая через мусорные баки, держась тени оград.

Они были маленькими, словно некогда нормального размера люди усохли на солнце. Они вполголоса обменивались странными репликами:

– Ежели вашмилсть лучше нашей знает, куда нас занесло, пущай она эти свойные мысли соблаговолит выкладывать, а ежели нет – пущай захлопнет хохотальник да помалкивает!

– Вашпресвищенство, да я просто говорю, что тут рядом кладбище, я его нюхом чую!

– Ежели вашмилсть чует, то и моя должна чуять, у меня‑то нюх поострее вашего.

Произнося всё это, они пробирались сквозь пригородные сады. Они обошли один сад (– Тихо! – прошипел достопочтенный Арчибальд Фитцхью. – Тут собаки!), пробежав по ограждавшей его стене, подпрыгивая как крысы размером с детей, и свернули на улицу, а затем на дорогу, ведущую к вершине холма. Наконец, они достигли кладбищенской стены. Взлетев на неё, словно на белки на дерево, они принюхались.

– Здесь тоже собака, осторожно, – сообщил герцог Вестминстерский.

– Где? Хотя, да. Где‑то поблизости. Только она не пахнет, как положено собаке, – заметил епископ Батский и Веллский.

– Кое‑кто и кладбище не мог учуять, – сказал достопочтенный Арчибальд Фитцхью. – Припоминаете? Собака, как собака.

Все трое спрыгнули со стены на землю и помчались, отталкиваясь руками и ногами, пробираясь через кладбище к упырь‑вратам, находившимся под деревом, в которое ударила молния.

И возле этих врат, залитых лунным светом, они остановились.

– А это что тут за такое? – спросил епископ Батский и Веллский.

– Разрази меня гром, – воскликнул герцог Вестминстерский.

Тут Ник проснулся.

Они были похожи на мумий, но их лица, лишённые плоти и обтянутые высохшей кожей, отличались выразительной мимикой, и сейчас смотрели на мальчика с большим интересом. Ухмылки обнажали желтоватые острые зубы. Крохотные, как бусины, глаза ярко поблёскивали. Костлявые пальцы шевелились, постукивая когтями.

– Кто вы? – спросил Ник.

– Мы? – переспросило одно из существ, и Ник понял, что они были немногим крупнее, чем он сам. – Мы – самые важные люди, вот мы кто. Вот этот – герцог Вестминстерский.

Самое крупное из существ отвесило поклон, сказав:

– Приятно познакомиться.

– …а этот – епископ Батский и Веллский.

Второе существо изобразило улыбку, продемонстрировав острые зубы и подвижный заострённый язык невероятной длины. Ник совсем не так представлял себе епископов. Кожа его была рябой, и вокруг одного из глаз темнело большое родимое пятно, отчего этот епископ был, скорее, похож на пирата.

– …а я – достопочтенный Арчибальд Фитцхью. К вашим услугам.

Все трое одновременно поклонились. Затем епископ Батский и Веллский сказал:

– Твоя очередь, парень. Кто ты таков? Да смотри, не привирай! Как‑никак, с епископом разговариваешь.

– К нему надо обращаться «вашмилсть», – подсказали его спутники.

И Ник рассказал им всё. Он рассказал, что никому не нравится и никто не хочет с ним играть, что никто его не ценит, никто не заботится, и даже наставник его бросил.

– Во дела, – произнёс герцог Вестминстерский, почёсывая нос (маленький ссохшийся бугорок, состоявший почти из одних только ноздрей). – Тебе нужно перебраться куда‑нибудь, где тебя будут ценить.

– Мне некуда идти, – сказал Ник. – К тому же, мне нельзя уходить с кладбища.

– Тебе нужен старый добрый мир, где все кругом друзья‑приятели, – сказал епископ Батский и Веллский, при этом его длинный язык начал извиваться. – Город радости, веселья и волшебства, где тебя будут ценить и обращать на тебя внимание.

– За мной присматривает одна дама, – пожаловался Ник. – Она ужасно готовит. Суп с яйцом и всякое такое.

– Еда! – воскликнул достопочтенный Арчибальд Фитцхью. – Там, куда мы идём, лучшая в мире еда. У меня от одной мысли урчит в животе и слюнки текут.

– Можно мне с вами? – спросил Ник.

– Тебе? С нами? – переспросил герцог Вестминстерский. Казалось, что эта мысль его глубоко возмущает.

– Ну зачем вы так, вашмилсть, – сказал епископ Батский и Веллский. – Проявите милосердие и сётакое. Смотрите, какой бедняжка. Сам не помнит, когда последний раз нормально ел.

– Я за то, чтобы взять его, – заявил достопочтенный Арчибальд Фитцхью. – У нас отлично кормят.

Он демонстративно похлопал себя по животу.

– Что ж. Ты готов к приключениям? – спросил герцог Вестминстерский, теперь тоже захваченный этой неожиданной идеей. – Или хочешь впустую проторчать всю свою жизнь вот здесь? – он взмахнул костлявыми пальцами, указывая на кладбище.

Ник подумал о мисс Люпеску, о её отвратительной еде, её списках и поджатых губах.

– Я готов, – сказал он.

Его новые друзья были с него ростом, но гораздо сильнее любого ребёнка. Ник сам не заметил, как оказался поднятым над головой епископа Батского и Веллского. В этот момент герцог Вестминстерский вцепился в пучок чахлой травы, выкрикнул что‑то вроде "Скай! Фей! Кавага!" и потянул траву на себя. Могильная плита откинулась, как потайная дверь. Под ней зияла темнота.

– Теперь быстро, – сказал герцог, и епископ Батский и Веллский швырнул Ника в эту дыру, затем прыгнул сам. За ним последовал достопочтенный Арчибальд Фитцхью. Наконец, герцог Вестминстерский присоединился к остальным с криком:

– Вэг Хэрадос! – и упырь‑врата с грохотом захлопнулись над ними.

Ник падал, кувыркаясь, сквозь темноту. Всё произошло так неожиданно, что он даже не успел испугаться. Он падал и думал только о том, насколько же глубокой может быть эта могила. Внезапно две сильных руки подхватили его за подмышки и понесли куда‑то во мглу.

Ник уже много лет не знал, что такое полная темнота. На кладбище он видел, как видят мёртвые, так что ни в одном мавзолее, ни в одной могиле и ни в одном склепе ему не было по‑настоящему темно. Теперь же он оказался в абсолютной темноте. Его покачивало, подбрасывало и несло вперёд, а в лицо ему дул ветер. Это было одновременно страшновато и захватывающе.

Наконец, стало светло, и всё изменилось.

Небо было красным, но не таким, как бывает на закате. Это был злой раскалённый цвет заражённой раны. Солнце было маленьким и казалось полупогасшим и далёким. Было холодно. Они спускались по стене, из которой торчали могильные камни и статуи, как будто кто‑то повернул на бок огромное кладбище. Подобно трём морщинистым шимпанзе в чёрных изодранных одеждах, сбившихся на спину, герцог Вестминстерский, епископ Батский и Веллский и достопочтенный Арчибальд Фитцхью перепрыгивали с одного надгробия на другое, передавая и перебрасывая друг другу Ника, при этом каждый ловил его с лёгкостью и даже не глядя.

Ник поднял голову и попытался найти могилу, через которую они попали в этот странный мир, но увидел только надгробные камни.

Он размышлял, все ли могилы, среди которых они неслись, были вратами для таких, как его спутники…

– А куда мы? – спросил он, но ветер унёс его слова.

Они двигались быстрее и быстрее. Ник увидел, как впереди поднялась статуя, и в мир багрового неба пулей вылетели ещё двое, похожие на тех, кто нёс Ника. Один был в истрёпанном некогда белом шёлковом халате, а на втором мешком висел грязный серый костюм с бесформенными лохмотьями вместо рукавов. Они заметили Ника с его новыми друзьями и устремились к ним, легко спрыгнув на двадцать футов.

Герцог Вестминстерский взвизгнул и притворился испуганным, после чего Ник и сопровождавшая его троица устремились вниз по стене могил, преследуемые двумя новыми существами. В свете красного неба никто из них не казался уставшим или хотя бы запыхавшимся. Тлеющее солнце уставилось на них сверху, как мёртвый глаз. Наконец, они остановились на боку огромной статуи неведомого существа, чьё лицо пожрала грибообразная опухоль. Ник не успел опомниться, как его представили тридцать третьему президенту Соединенных Штатов и китайскому императору.

– Это господин Ник, – произнёс епископ Батский и Веллский. – Он станет одним из нас.

– Он в поисках хорошей еды, – сообщил достопочтенный Арчибальд Фитцхью.

– О, тебя ждёт настоящий пир, как только ты станешь одним из нас, парнишка, – сказал китайский император.

– Этточно, – поддакнул тридцать третий президент Соединенных Штатов.

Ник переспросил:

– Я стану одним из вас? То есть, я превращусь в такого как вы?

– Какой ты умный‑разумный, прям семи пядей во лбу, всё на лету схватываешь, – восхитился епископ Батский и Веллский. – Всё так и есть. Станешь как мы – таким же сильным, таким же быстрым, таким же непобедимым.

– Зубы такие крепкие, что можно разгрызать хоть камни. Язык такой длинный и острый, что можно им высосать всё до остаточка из мозговой кости или срезать жирок со щёк толстяка, – подхватил китайский император.

– Ты сможешь незаметно скользить из тени в тень. Будешь свободным как воздух, быстрым как мысль, холодным как снег, твёрдым как алмаз, крепким как сталь, опасным как… как мы все, – добавил герцог Вестминстерский.

Ник уставился на них.

– А если я не хочу быть как вы? – спросил он.

– Как это не хочешь? Конечно, хочешь! Что может быть чудеснее? Не думаю, что во вселенной найдётся хоть одна душа, которая не хочет стать такой, как мы.

– У нас самый лучший город…

– …Упырьхейм, – подхватил тридцать третий президент Соединённых Штатов.

– Лучшая жизнь, лучшая еда…

– Ты только представь, – вмешался епископ Батский и Веллский, – как сладко выпить чёрного гноя, который копится в свинцовых гробах! Каково чувствовать себя важнее королей и королев, президентов и премьер‑министров и разных героев! Быть уверенным в собственном величии так же твёрдо, как в том, что люди важнее брюссельской капусты?

– А кто вы такие? – спросил Ник.

– Упыри, – ответил епископ Батский и Веллский. – Обалдеть, да кое‑кто невнимательно слушал! Мы упыри.

– Смотри!

Внизу кишела целая толпа таких же существ. Они прыгали, бегали и скакали по направлению к дороге, которая пролегала внизу. Ник и слова не успел сказать, как его снова подхватили костлявые руки, и упыри устремились вниз, навстречу своим собратьям.

Там, где стена могил заканчивалась, была дорога. И ничего, кроме дороги. Это был чётко протоптанный путь посреди пустынного нагромождения камней и костей. Дорога уходила вдаль, к огромной красной скале, на которой возвышался город.

Ник посмотрел на город и пришёл в ужас: его охватила смесь тошноты и страха, отвращения и брезгливости, приправленных оцепенением.

Упыри ничего не строят. Они паразиты и падальщики, пожиратели мертвечины. Город, который они называют Упырьхеймом, был здесь с незапамятных времён. Они нашли его, а не построили сами. Никому не известно (а уж людям – тем более), что это были за твари, которые соорудили здесь дома и башни и изрешетили скалу тоннелями, но ясно было одно: никто, кроме упырей, не захотел бы не то что здесь жить, а даже приближаться к этому месту.

Даже издалека, с дороги, Ник видел, что город состоял из неправильных углов и кривых стен. Это был кошмар наяву, как будто все страхи, какие Ник только испытывал, нашли себе воплощение в этом месте, похожем на огромную пасть с торчащими зубами. Это был город, построенный лишь для того, чтобы быть покинутым. Он был воплощённым безумием и ужасом своих бесноватых создателей, высеченным в камне. Упыри однажды нашли его, пришли в восторг, и стали называть его домом.

Упыри передвигаются быстро. Они хлынули по дороге через пустыню быстрее стаи стервятников, держа Ника высоко над головами, перебрасывая его друг другу. Он чувствовал тошноту, ужас и разочарование. Он чувствовал себя безнадёжным глупцом.

В ядовито‑красном небе над ними кружились какие‑то существа с огромными чёрными крыльями.

– Осторожно, – сказал герцог Вестминстерский. – Спрячьте его. Не хочу, чтобы он достался ночным призракам. Ворьё проклятое.

– Ага, ненавидим ворьё! – выкрикнул китайский император.

Ночные призраки в красных небесах над Упырьхеймом… Ник набрал побольше воздуха в лёгкие и закричал, как его учила мисс Люпеску. Из глубины его глотки вышел звук, напоминающий крик орла.

Одно крылатое чудовище снизилось и закружилось над ними. Ник повторил зов, но тут чья‑то грубая ладонь зажала ему рот.

– Это ты здорово придумал – позвать их, – произнёс достопочтенный Арчибальд Фитцхью. – Но поверь мне, от них одни неприятности, а съедобными они становятся не раньше, чем когда пару недель погниют. Мы с ними друг друга недолюбливаем, понятно?

В сухом воздухе пустыни ночной призрак вновь взвился вверх, к своим собратьям. Ник почувствовал, как улетучиваются остатки надежды.

Упыри спешили к скальному городу и уносили Ника с собой, теперь закинув его на зловонный загривок герцога Вестминстерского.

Мёртвое солнце закатилось, уступив место двум лунам. Одна была белой, пористой и такой огромной, что, казалось, она занимает половину неба, хоть она и стала поменьше, когда полностью взошла. Вторая луна была маленькой, голубовато‑зелёного цвета сырной плесени. Упыри встретили её появление радостными криками. Они остановились и начали устраиваться на ночлег.

Один из новичков – Нику показалось, что ему его представляли немного раньше как «знаменитого писателя Виктора Гюго» – вытащил мешок, в котором оказались дрова. На некоторых из обломков дерева попадались медные ручки и петли. Затем он извлёк металлическую зажигалку и разжёг костёр. Упыри расселись отдыхать вокруг костра. Они смотрели на зеленовато‑голубую луну и пихались за места поближе к огню. Кое‑где доходило до оскорблений, а кое‑кто даже пускал в ход зубы и когти.

– Сейчас поспим, а на закате лун продолжим путь в Гюльхейм, – сказал герцог Вестминстерский. – Осталось пробежать часов девять‑десять. Прибудем как раз к следующему восходу лун. Вечеринку закатим, да? Отпразднуем твоё превращение в одного из нас!

– Это не больно, – сказал достопочтенный Арчибальд Фитцхью, – ты ничего не почувствуешь. И только представь, каким ты затем станешь счастливым!

Все начали рассказывать, как чудесно и замечательно быть упырём и перечислять всё, что они разгрызли и проглотили благодаря своим замечательным зубам. Один из них сообщил, что эти зубы никогда не болят и не ломаются. Неважно, от чего умер твой обед, можно спокойно счавкать его. Они рассказали обо всех местах, где им удалось побывать, в основном, правда, это были катакомбы и чумные ямы. («В чумных ямах можно отлично подкрепиться!» – сообщил китайский император, и все с ним согласились.) Они рассказали Нику, как получили свои имена, и как он, в свою очередь, сперва станет безымянным упырём, а затем тоже получит имя.

– Да не хочу я становиться таким, как вы, – заявил Ник.

– А как ни крути, – весело сказал епископ Батский и Веллский, – всё равно станешь. Альтернатива тебе не понравится – дело мокрое и грязное, потом тебя будут переваривать, и всё закончится так быстро, что даже насладиться толком не успеешь.

– Да что ты об этом рассказываешь, – сказал китайский император. – Быть упырём лучше всего. Мы ничегошеньки не боимся!

Другие упыри, сидевшие вокруг костра из гробовых обломков, радостно поддержали это заявление. Они зарычали и закричали и запели, наперебой восхваляя себя – какие они мудрые и сильные, и как здорово ничего на свете не бояться.

И тут со стороны пустыни послышался отдалённый вой. Упыри притихли и придвинулись поближе к огню.

– Что это было? – спросил Ник.

Упыри замотали головами.

– Просто что‑то в пустыне, – прошептал один из них. – Тихо! Оно может нас услышать.

Некоторое время упыри сидели в тишине, но вскоре забыли о вое в пустыне, и принялись распевать упырьи куплеты с мерзкими словами и ещё худшим смыслом. Наибольшей популярностью пользовались те, в которых перечислялось, какие гниющие части тела следовало съесть и в каком порядке.

– Я хочу домой, – сказал Ник, когда куплеты закончились. – Мне здесь не нравится.

– Ну что ты заладил, – раздражённо сказал герцог Вестминстерский. – Обещаю тебе, дурачок: как только станешь одним из нас, ты даже и не вспомнишь про какой‑то там дом.

– Я вот ничего не помню, что было до того, как я стал упырём, – сообщил знаменитый писатель Виктор Гюго.

– Я тоже, – с гордостью сказал китайский император.

– Ничегошеньки, – подтвердил тридцать третий президент Соединённых Штатов.

– Ты станешь одним из избранных – самых умных, сильных и смелых существ на свете, – со значением сказал епископ Батский и Веллский.

Ника не впечатляли смелость и мудрость упырей. Однако, они действительно были сильными и нечеловечески быстрыми, а он сидел в самой гуще толпы и был со всех сторон окружён упырями. Побег был немыслим. Они бы схватили его раньше, чем он успел бы пробежать и десяток метров.

Где‑то вдалеке ночь снова пронзил чей‑то вой. Упыри ещё ближе придвинулись к огню. Ник слышал, как они фыркали и ругались. Он закрыл глаза, чувствуя себя несчастным и отчаянно тоскуя по дому. Ему совсем не хотелось становиться упырём. Он подумал, что в таком состоянии ни за что не сможет заснуть, но, к собственному удивлению, всё‑таки проспал пару часов.

Его разбудил громкий шум. Кто‑то рядом с ним потрясённо повторял:

– Да где же они? Ну?

Он открыл глаза и увидел, что епископ Батский и Веллский кричит на китайского императора. Оказалось, что во время ночлега двое упырей пропало, и никто не знал, куда они могли деться. Остальные сидели как на иголках. Они быстро собрали лагерь, а тридцать третий президент Соединённых Штатов подхватил Ника и перекинул его через плечо.

Упыри спустились по скалам обратно на дорогу и вновь устремились к Упырьхейму. Этим утром, под небом цвета нездоровой крови, они казались уже не такими воодушевлёнными. Ник, которого подбрасывало на каждой кочке, подумал, что упыри от чего‑то убегают.

Около полудня, когда мертвоглазое солнце высоко стояло над головой, упыри вдруг остановились и сбились в кучу. Впереди, паря на восходящих потоках горячего воздуха, кружила стая ночных призраков.

Мнения упырей разделились: одни считали, что исчезновение их друзей ничего не значит, а другие считали, что на них кто‑то охотится – возможно, как раз ночные призраки. Они долго спорили, но сошлись в одном: нужно было вооружиться камнями, чтобы бросать их в ночных призраков, если те начнут снижаться. Упыри принялись забивать карманы пустынными булыжниками.

В пустыне по левую руку от них что‑то завыло. Упыри уставились друг на друга. На этот раз вой был громче, чем предыдущей ночью, и ближе. Высокий вой, похожий на волчий.

– Вы слышали? – спросил лорд‑мэр Лондона.

– Неа, – ответил тридцать третий президент Соединённых Штатов.

– И я нет, – добавил достопочтенный Арчибальд Фитцхью.

Вой повторился.

– Надо бы домой, – сказал герцог Вестминстерский, поднимая большой камень.

Город‑кошмар Упырьхейм возвышался впереди, на обнажённом скальном выступе, и упыри со всех ног кинулись к нему.

– Ночные призраки, они наступают! – закричал епископ Батский и Веллский. – Камнями их, гадов!

Ник наблюдал всё, болтаясь вниз головой на спине у тридцать третьего президента Соединённых Штатов. Пыль, поднимаясь с дороги, забивалась в его глаза и нос. Но он услышал крики, похожие на орлиные, и тогда он вновь позвал на помощь на языке ночных призраков. На этот раз никто не остановил его. Он подумал, что зов могли заглушить крики самих ночных призраков или проклятия упырей, швырявших в воздух камни.

Ник снова услышал завывания, на этот раз справа.

– Мерзкие твари, да их там тьма! – мрачно заметил герцог Вестминстерский.

Тридцать третий президент Соединённых Штатов передал Ника знаменитому писателю Виктору Гюго, который засунул его в свой мешок и закинул за плечи. К счастью для Ника, мешок пах всего лишь пыльным деревом, а не чем‑нибудь похуже.

– Они отступают! – закричал какой‑то упырь. – Смотрите, они уходят!

– Не дрейфь, парнишка, – прозвучал рядом с мешком голос, похожий на голос епископа Батского и Веллского. – В Упырьхейме такой ерунды не будет. Это Упырьхейм, он неприступный.

Ник не знал, был ли хоть один ночной призрак ранен или убит в этой стычке. Но из проклятий епископа Батского и Веллского можно было сделать вывод, что ещё несколько упырей пропало.

– Скорей! – закричал кто‑то, возможно, герцог Вестминстерский, и все упыри бросились бежать. Нику в мешке было очень неудобно, к тому же, он больно бился о спину знаменитого писателя Виктора Гюго, а иногда стукался об землю. Дополнительные неудобства создавали несколько деревяшек с острыми гвоздями, – остатки гробовых досок для костра. В руку Нику впивался какой‑то шуруп.

Несмотря на то, что мешок вместе с Ником постоянно трясло, подбрасывало и обо что‑нибудь било на каждом шагу упыря, Ник сумел ухватить этот шуруп правой рукой. Он потрогал острый кончик шурупа, и в глубине его души зародилась надежда. Он воткнул шуруп в ткань мешка прямо под собой, затем вытащил его и сделал ещё одну дырку пониже первой.

Откуда‑то сзади снова послышался вой, и Ник вдруг понял, что если что‑то способно испугать даже упырей, значит, оно должно быть таким страшным, что и представить трудно. Он даже на миг перестал дырявить мешок – а вдруг он сейчас выпадет из мешка прямо в когти неизвестного чудовища? С другой стороны, если он умрёт сейчас, то он хотя бы умрёт самим собой – помня и своих родителей, и Сайласа, и даже мисс Люпеску.

Эта мысль его приободрила.

Он снова накинулся на ткань мешка, яростно втыкая в неё шуруп, образуя всё новые дырки.

– Давайте, парни, – крикнул епископ Батский и Веллский. – Вверх по лестнице – и мы дома, в Упырьхейме нам ничто не грозит!

– Ура, вашмилсть! – выкрикнул кто‑то в ответ, вероятно, достопочтенный Арчибальд Фитцхью.

Упырь, который нёс мешок, стал двигаться по‑новому: теперь это были не равномерные рывки вперёд, а чередование: вперёд‑вверх, вперёд‑вверх.

Ник растянул одну из дырок в ткани пальцем, проделав себе смотровое отверстие. Он выглянул наружу. Сверху было жуткое красное небо, а внизу…

…он увидел всё ту же пустыню, но теперь смотрел на неё с высоты в сотню метров. Вниз тянулись исполинские ступени, а справа тянулась стеной бледно‑жёлтая отвесная скала. Ник не мог разглядеть Упырьхейм, но город, со всей очевидностью, был прямо над ними. Слева зияла пропасть. Он понял, что ему придётся падать на ступеньки. Оставалось надеяться, что упыри так спешат домой от опасности, что не заметят его побег. Высоко в красном небе кругами парили ночные призраки.

К счастью, позади знаменитого писателя Виктора Гюго никого не было, он поднимался в самом хвосте, и растущую в мешке дыру было некому заметить, равно как падение Ника.

Но там было что‑то другое…

Ник забился внутрь, подальше от дыры. Он успел увидеть, как что‑то огромное и серое неслось за ними по пятам. Он слышал грозное рычание.

Когда мистер Иничей оказывался перед выбором из двух одинаково неприятных вариантов, он говорил: "Я между Сциллой и Харибдой". Нику всегда было интересно, что это значит, поскольку на кладбище не было ни сцилл, ни харибд.

Я между упырями и чудовищем, подумал он.

И как только он так подумал, в мешок вонзились клыки и так рванули ткань, что она разошлась ровно по ряду дырок, проделанных Ником. Мальчик покатился по каменным ступеням и остановился возле огромного серого зверя, похожего на собаку, только гораздо больше. Зверь стоял прямо над ним. У него были горящие глаза, белые клыки и гигантские лапы. Он смотрел на Ника и громко дышал.

Упыри, бежавшие впереди, остановились.

– Проклятая Нора! – воскликнул герцог Вестминстерский. – Адская псина поймала мальчишку!

– Да и пусть! – отозвался китайский император. – Бежим!

– Ой‑ой‑ой! – вскрикнул тридцать третий президент Соединённых Штатов.

Упыри помчались дальше, к городу. Ник теперь был уверен, что лестницу высекали великаны – каждая ступенька была выше него ростом. Упыри изредка останавливались на своём пути, чтобы показать зверю – а может быть, и Нику – какой‑нибудь неприличный жест.

Зверь не тронулся с места.

«Наверное, оно меня сожрёт, – с горечью подумал мальчик. – Очень умно ты придумал, Ник». Затем он подумал о доме на кладбище – и не смог вспомнить, почему решил его покинуть. Подумаешь, пёс‑чудище. Нужно было вернуться домой. Его там ждали.

Ник вскочил, быстро проскользнул мимо зверя и спрыгнул со ступеньки на нижнюю, но, пролетев четыре фута собственного роста, он неудачно приземлился и подвернул ногу. Он упал и растянулся на камне, морщась от боли.

Было слышно, как зверь метнулся и прыгнул к нему. Он попытался подняться на ноги, но с вывихом это оказалось невозможным. Лодыжка онемела от боли, и он снова упал – на этот раз в сторону пропасти, в бесконечно растянутый во времени кошмар падения в никуда.

Он падал и падал, но откуда‑то со стороны серого зверя ему послышался голос. Это был голос мисс Люпеску, который произнёс:

– Ах, Ник!

Ему иногда снились кошмары о падении, и сейчас они как будто все разом случились наяву. Полный ужаса и отчаянья полёт к неминуемой гибели где‑то внизу. Ник почувствовал, что его ум способен сейчас вместить только какую‑нибудь одну мысль. И он сейчас отчаянно выбирал между «Значит, эта серая псина – на самом деле мисс Люпеску!» и «Я разобьюсь в лепёшку о камни!»

Внезапно его чем‑то укутало со всех сторон. Это нечто падало с той же скоростью, что и он. Затем послышались хлопки кожистых крыльев, и падение замедлилось. Дно пропасти перестало приближаться с прежней пугающей скоростью.

Крылья захлопали громче, и они взмыли вверх. Теперь единственной мыслью Ника было: «Я лечу!» Он действительно летел. Оглядевшись, он увидел над собой тёмно‑коричневую голову, совершенно лысую, с глазами, похожими на отполированные до блеска чёрные шары.

Ник издал скрипучий звук, означавший просьбу о помощи на языке ночных призраков, и ночной призрак на это улыбнулся и издал гортанное уханье. По‑видимому, он был доволен.

После очередного взмаха они с глухим шлепком приземлились на каменистую землю пустыни. Ник попытался встать, но нога снова предательски подвернулась, и он упал. Дул сильный ветер, и колючий песок пустыни немедленно вонзился в его кожу тысячей острых жал.

Ночной призрак присел рядом с ним, сложив кожистые крылья на спине. Ник вырос на кладбище, поэтому он привык к изображениям крылатых людей, но ангелы на надгробиях выглядели совершенно иначе.

По распростёртой по земле тени Упырьхейма к ним нёсся здоровенный серый зверь, похожий на гигантскую собаку.

И собака вновь заговорила голосом мисс Люпеску.

Она сказала:

– Ночные призраки уже третий раз спасли твою жизнь, Ник. Первый раз – когда ты позвал их на помощь, они услышали и передали мне, где ты. Второй раз – вчера, возле костра. Они кружили в темноте и слышали, как два упыря решили, что тебя подобрали не к добру, и лучше вышибить тебе мозги булыжником прямо там, а затем припрятать где‑нибудь, чтобы позже вернуться и сожрать твою сгнившую плоть. Ночные призраки разобрались с ними без всякого шума. Третий раз – только что.

– Мисс Люпеску? Это вы?

Большая морда, напоминавшая собачью, наклонилась к нему, и на одно жуткое мгновенье ему показалось, что псина хочет вцепиться в него зубами, но вместо того она дружелюбно лизнула его по щеке.

– Ты подвернул ногу?

– Да. Не могу встать.

– Давай посадим тебя ко мне на спину, – предложил серый зверь, бывший мисс Люпеску.

Она что‑то сказала ночному призраку на его хриплом языке, и тот подошёл, чтобы приподнять Ника. Он обхватил руками шею мисс Люпеску.

– Вцепись в мою шерсть, – сказала она. – Да покрепче. А сейчас, прежде чем мы тронемся, ты должен сказать… – и она издала высокий скрежещущий звук.

– А что это значит?

– «Спасибо». Или «До свидания». То и другое сразу.

Ник старательно проскрежетал, и ночной призрак издал что‑то вроде умилённого смешка. Затем он проскрежетал в ответ, расправил свои огромные кожистые крылья – и, взмах за взмахом, понёсся прочь с пустынным ветром. Потоки воздуха подхватили его, как воздушного змея, и унесли ввысь.

– А теперь, – сказал зверь мисс Люпеску, – держись крепко! – и она начала разбег.

– Мы бежим к той стене с могилами?

– К упырским вратам? Нет. Ими только упыри пользуются. А я – Гончая Бога. У меня свои маршруты в ад и обратно, – Нику показалось, что на этих словах она помчалась ещё быстрее.

Взошла огромная луна, следом появилась маленькая, плесневелого цвета, а затем к ним присоединилась третья, красная как рубин. Серая волчица мчалась под ними над заваленной костями пустыней. Она остановилась у разбитой глиняной постройки, напоминавшей огромный улей. Рядом, прямо из мёртвого пустынного камня, сочился тонкий ручеёк воды, образуя небольшое озерцо и снова пропадая в камне. Волчица опустила морду и стала лакать воду. Ник зачерпнул воду руками и выпил её маленькими глотками.

– Это граница, – сказала мисс Люпеску. Ник посмотрел наверх. Три луны исчезли. Отсюда был виден Млечный путь. Он никогда прежде не видел его с такой ясностью – сияющий шлейф, раскинутый по небосклону. Небо было усеяно звёздами.

– Так красиво, – прошептал Ник.

– Когда ты вернёшься домой, – сказала мисс Люпеску, – я научу тебя названиям звёзд и созвездий.

– Было бы здорово, – ответил Ник.

Он снова прижался к её широченной серой спине, зарылся лицом в её шерсть и крепко вцепился в неё руками. Казалось, прошло всего несколько мгновений – а его уже несли – неловко, как взрослая женщина может нести шестилетнего мальчика, – по кладбищу, к гробнице Иничеев.

– Он потянул ногу, – сказала мисс Люпеску.

– Бедняжка, – сказала мисс Иничей, забирая у неё мальчика и баюкая его в своих едва видимых, почти бесплотных руках. – Я, признаться, ужасно волновалась. Но теперь он здесь, и всё остальное неважно.

И ему, наконец, стало хорошо и удобно – под землёй, в знакомом месте, на мягкой подушке. И темнота нежно и устало увлекла его в сон.

Лодыжка Ника опухла и стала синей. Доктор Трефузий (1870–1936, Да познает душа его блаженство) осмотрел её и заявил, что это всего лишь растяжение, ничего серьёзного. Мисс Люпеску принесла из аптеки эластичный бинт для повязки, а баронет Джосайя Вортингтон, которого похоронили вместе с его любимой тростью из чёрного дерева, охотно одолжил её Нику. Ник весело кривлялся, расхаживая с ней и изображая из себя столетнего старика.

Затем, опираясь на трость, Ник поднялся на холм и достал из‑под камня спрятанный там листок.

"Гончие Бога" – такова была верхняя строчка, выведенная фиолетовыми чернилами. Это был первый пункт в списке.

"Те, кого люди называют оборотнями или вервольфами, сами называют себя Гончими Бога, поскольку считают свойственную им метаморфозу – подарком создателя. И они с рвением отрабатывают этот дар, преследуя злоумышленников до самых адовых врат."

Ник кивнул.

И подумал: "Не только злоумышленников".

Он прочёл весь список, стараясь как можно лучше запомнить его наизусть. Затем он спустился в часовню, где мисс Люпеску ждала его с мясным пирожком и большим пакетом картошки из лавки фиш‑н‑чипсов у подножия холма. Она уже приготовила очередную стопку списков, написанных фиолетовыми чернилами.

Они съели картошку вместе. Мисс Люпеску даже пару раз улыбнулась.

В конце месяца вернулся Сайлас. В левой руке он держал свой чёрный саквояжь, а правой кратко пожал руку Ника. Но это был старый добрый Сайлас, и Ник ужасно ему обрадовался. Он обрадовался ещё сильнее, когда оказалось, что Сайлас вернулся с подарком: маленькой копией Золотого моста из Сан‑Франциско.

Дело шло к полуночи, но стемнело не до конца. Они втроём сели на вершине холма, глядя на огни городка, мерцающие внизу.

– Полагаю, в моё отсутствие здесь всё было в порядке?

– Я многому научился, – сказал Ник, держа в руках маленький мост. Он показал на небо:

– Вон там – охотник Орион. У него пояс из трёх звёзд. А это – созвездие Тельца.

– Молодец, – похвалил его Сайлас.

– А ты? – спросил Ник. – Ты чему‑нибудь научился там, где ты был?

– Ещё как, – ответил Сайлас, но не стал вдаваться в подробности.

– И я, – важно произнесла мисс Люпеску. – Я тоже кое‑чему научилась.

– Прекрасно, – сказал Сайлас. Где‑то в кроне дуба ухнула сова. Сайлас продолжил:

– Знаете, до меня в пути дошли кое‑какие слухи. Будто бы некоторое время тому назад вы побывали в таких далях, куда я бы не смог за вами последовать. И в другой ситуации я бы сказал, что следует теперь быть настороже, но, к счастью, память упырей коротка.

Ник сказал:

– Всё хорошо. Мисс Люпеску за мной присматривала. Мне ничего не грозило.

Мисс Люпеску посмотрела на Ника, и глаза её тепло блеснули. Затем она посмотрела на Сайласа.

– Есть столько полезных знаний, – сказала она. – Может, мне вернуться следующим летом, чтобы научить мальчика ещё чему‑нибудь?

Сайлас посмотрел на мисс Люпеску, слегка изогнув бровь. Затем он вопросительно посмотрел на Ника.

– Я был бы рад, – ответил Ник.