Никто в школе

 

На кладбище шёл дождь. В лужах отражался размытый перевёрнутый мир. Ник сидел, под аркой, отделявшей Египетскую аллею с раскинувшимися за ней зарослями от остального кладбища. Здесь, скрытый от живых и мёртвых глаз, он читал книжку.

– Эй ты, гад! – раздался крик на тропинке. – Ты, гад, я тебя поймаю и глаза выколю! Только попадись мне, ещё пожалеешь, что родился!

Ник вздохнул и опустил книгу. Он выглянул из укрытия и увидел Теккерея Порринджера (1720–1734, «Сын вышеуказанного»), который бежал к нему по скользкой тропинке. Теккерей был большим мальчиком – он умер, когда ему было четырнадцать, во время посвящения в ученики одного художника. Ему дали восемь медяков и велели не возвращаться без полгаллона полосатой красно‑белой краски для вывески цирюльнику. Теккерей бегал в поисках полосатой краски по всему городу пять часов напролёт. Повсюду над ним смеялись и отправляли в другие магазины. Когда он понял, что над ним издеваются, его от ярости хватил удар, и к концу недели он скончался, исходя ненавистью к других ученикам и художнику мистеру Хорробину, над которым так измывались, когда он сам был учеником, что теперь он даже не понимал, о чём весь сыр‑бор.

Теккерей Порринджер умер от злости, вцепившись в томик «Робинзона Крузо», кроме которого у него ничего и не было, если не считать гнутого полшиллинга и одежды, в которую он был одет. По просьбе матери его похоронили вместе с книжкой. После смерти Теккерей Порринджер не стал менее вспыльчивым, поэтому сейчас он кричал:

– Я точно знаю, что ты здесь прячешься! Вылезай, вор, я тебе сейчас так задам!

Ник закрыл книжку.

– Я не вор, Теккерей. Я просто взял её на время. Честное слово, я верну её, как только дочитаю.

Теккерей поднял голову и увидел Ника за статуей Осириса.

– Я же говорил тебе её не брать!

Ник вздохнул.

– Слушай, на кладбище так мало книг! А я сейчас на таком интересном месте – он увидел след на песке, значит, на острове есть кто‑то ещё!

– Это моя книжка, – упрямо твердил Теккерей Порринджер. – Отдай сейчас же.

Ник собирался ещё поспорить или попробовать договориться, но увидел обиженную гримасу Теккерея и сдался. Он слез с арки, спрыгнул на землю и протянул ему книжку.

– Держи, – сказал он. Теккерей схватил её без всякой благодарности и злобно уставился на Ника.

– Хочешь, я тебе почитаю вслух? – предложил Ник. – Я могу, правда.

– Можешь пойти и повеситься, – буркнул Теккерей, после чего размахнулся кулаком и врезал Нику по уху. Удар был неслабым, но по лицу Теккерея Порринджера было видно, что его кулаку было ничуть не менее больно, чем уху Ника.

Теккерей пошёл обратно вниз по тропинке. Ник смотрел ему вслед. Ухо ныло от боли. Затем он развернулся и пошёл под дождём по затянутой коварным плющом дорожке. Внезапно он поскользнулся и упал, порвав при этом свои джинсы и ободрав коленку.

Вдоль стены тянулась рощица, в которой росли ивы. Здесь Ник едва не врезался в мисс Юфимию Хорсфол и Тома Сэндса, которые бродили здесь вдвоём уже много лет. Тома похоронили так давно, что его надгробие превратилось в невзрачный камень. Он жил и умер во время Столетней войны с Францией, а мисс Юфимия (1861–1883, «Она спит, и сон её оберегают ангелы») была похоронена в разгар викторианских дней, когда кладбище расширили и превратили в успешное коммерческое предприятие, которое процветало целых пятьдесят лет, – у Юфимии была собственная усыпальница с чёрной дверью на Ивовой аллее. Однако парочку, очевидно, не беспокоила разница в исторических периодах.

– Не надо так спешить, юный Ник, – сказал Том. – А то, чего доброго, поранишься.

– Да он уже поранился! – воскликнула мисс Юфимия. – Бедный Ник! Вот, наверное, твоя матушка расстроится. Такие панталоны, знаешь ли, в наших условиях не так‑то просто залатать.

– Д‑да. Простите, – произнёс Ник.

– Кстати, тебя искал твой наставник, – добавил Том.

Ник посмотрел на серое небо и нахмурился:

– Странно, ещё не стемнело…

– Так он и встал спозаранку, – сказал Том. Ник знал, что это слово означает «рано». – Сказал передать тебе, что хочет поговорить, если мы тебя встретим.

Ник кивнул.

– На кусте рядом с памятником Литтлджона есть спелые орехи, – улыбнулся Том, словно пытаясь утешить его.

– Благодарю, – сказал Ник и помчался сквозь дождь по извилистой тропинке к нижним склонам кладбища, к старой часовне.

Дверь была открыта. Сайлас, который не любил ни дождь, ни дневной свет, стоял и ждал его в тени.

– Мне сказали, что ты меня искал, – сказал Ник.

– Да, – ответил Сайлас. – Похоже, ты порвал штаны.

– Я бежал, – сказал Ник. – И ещё я того… Немного подрался с Теккереем Порринджером. Хотел почитать «Робинзона Крузо». Это книжка, там про мужчину, который плыл на корабле, а это такая штука, которая плавает по морю, а море состоит из воды, как гигантская лужа, ну вот, и корабль потерпел крушение, и героя вынесло на остров, это такой кусок земли в море, где можно стоять, и…

– Прошло одиннадцать лет, – сказал Сайлас. – Одиннадцать лет ты с нами, Ник.

– Ну да, – сказал Ник. – Вроде бы так.

Сайлас посмотрел на своего подопечного. Мальчик вырос худощавым, а некогда серые волосы с возрастом слегка потемнели.

В темноте старой часовни он тоже выглядел как тень.

Сайлас продолжил:

– Я считаю, что пришло время поговорить о том, как ты здесь появился.

Ник сделал глубокий вдох.

– Совсем не обязательно. Не говори, если не хочешь.

Он старался говорить равнодушно, хотя сердце выпрыгивало у него из груди.

Настала тишина. Был слышен только шум дождя и журчанье воды в сточных трубах. Тишина показалась Нику бесконечной – он думал, что вот‑вот взорвётся.

Наконец, Сайлас произнёс:

– Ты знаешь, что отличаешься от остальных. Ты живой. Мы – точнее, они – приютили тебя здесь, а я согласился быть твоим наставником.

Ник молчал.

Сайлас продолжил своим бархатным голосом:

– У тебя были родители и старшая сестра. Их убили. Как я понимаю, тебя также собирались убить, и этого не произошло по чистой случайности, а также благодаря вмешательству супругов Иничей.

– И благодаря тебе, – сказал Ник, который слышал про ту ночь из уст самых разных людей, включая очевидцев. Это было большим событием в жизни кладбища.

Сайлас сказал:

– Судя по всему, человек, который убил твою семью, по‑прежнему ищет тебя, чтобы убить.

Ник пожал плечами:

– Подумаешь, это всего лишь смерть. Большинство моих друзей и так мертвы.

– Верно, – подумав, сказал Сайлас. – Мертвы. Их дела в этом мире, по большей части, закончены. А твои – нет. Ты жив, Ник. У тебя есть неограниченные возможности. Ты можешь исполнить любой свой замысел, что‑нибудь делать, создавать, воплощать мечты. Если ты захочешь изменить мир, мир изменится. Возможности, Ник. Их нет, когда ты мёртв. Всё остаётся позади – всё, что ты создал, сделал, воплотил, становится просто именем на надгробии. Тебя могут похоронить здесь, и ты сможешь бродить по кладбищу. Но на этом твои возможности заканчиваются.

Ник задумался над его словами. Казалось, Сайлас прав, хотя Ник знал, что есть исключения, на примере своих приёмных родителей. Но мёртвые и живые сильно отличались, это он хорошо понимал, правда, мёртвые ему и нравились больше.

– А как же ты? – спросил он Сайласа.

– А что я?

– Ты ведь не живой. Но ты постоянно где‑то бываешь и что‑то делаешь.

Сайлас ответил:

– Я тот, кто я есть, не более того. Я, как ты говоришь, не живой. Но если придёт мой конец, я просто перестану быть. Такие, как я, либо есть, либо нас нет. Понимаешь?

– Не очень.

Сайлас вздохнул. Дождь закончился, и сумрак от туч уступил место настоящим сумеркам.

– Ник, – сказал наставник, – есть масса причин, почему мы должны оберегать тебя от опасности.

Ник сказал:

– А этот человек, который убил мою семью и хочет убить меня… Ты уверен, что он действительно всё ещё там?

Он много думал об этом последнее время. И он уже знал, как хочет поступить.

– Да, он всё ещё там.

И в этот момент Ник сказал немыслимое:

– Тогда я хочу пойти в школу.

Лицо Сайласа было непроницаемым. Это лицо не дрогнуло бы, даже если настал бы конец света. Сайлас только приоткрыл рот и слегка изогнул бровь. И произнёс:

– Что?

– Я многому научился здесь, на кладбище, – сказал Ник. – Я умею растворяться и причинять Непокой. Я умею пользоваться упырь‑вратами. Я знаю все созвездия. Но там, снаружи, есть целый мир, в котором есть море и острова, кораблекрушения и… и свинки! То есть, там полно всякого разного, о чём я понятия не имею. Я много чего узнал благодаря здешним учителям, но я должен знать ещё больше, если мне когда‑нибудь придётся жить там.

Сайлас хмуро выслушал его.

– Об этом не может быть и речи. Здесь мы можем уберечь тебя от опасности. А что мы можем там? Там с тобой может случиться всё что угодно.

– Это правда, – сказал Ник. – Но ты ведь сам говоришь, что у меня есть возможности, – он задумался, затем продолжил: – Кто‑то убил моих родителей и мою сестру, так?

– Да.

– Это был человек?

– Да.

– Тогда ты неправильно ставишь вопрос.

Сайлас поднял бровь:

– То есть как?

– Слушай, – сказал Ник. – Если я выйду в мир живых, то вопрос не в том, кто меня убережёт от него.

– Разве нет?

– Нет. Вопрос в том, кто убережёт его от меня.

Ветки скреблись в высокие окна, как будто просились внутрь. Сайлас щелчком смахнул с рукава воображаемую пылинку своим острым, как лезвие, ногтем.

– Придётся найти для тебя школу.

 

Поначалу никто не замечал мальчика. Никто даже не замечал, что не замечал его. Он сидел в центре класса. Он не много говорил, если у него прямо что‑нибудь не спрашивали, но даже тогда его ответы были краткими и быстро выветривались из памяти. Он ускользал из мыслей и из воспоминаний.

– Интересно, он из набожной семьи? – произнёс мистер Кирби, сидя за проверкой сочинений в учительской.

– Кто? – спросила миссис Маккиннон.

– Иничей из восьмого «Б», – ответил мистер Кирби.

– Это такой длинный, в веснушках?

– Кажется, нет. Он, вроде, среднего роста.

Миссис Маккиннон пожала плечами.

– Почему вы спрашиваете?

– Он постоянно всё записывает, – ответил мистер Кирби. – У него отличный почерк. Я бы даже сказал, каллиграфический.

– Поэтому вы решили, что он из набожной семьи?

– Он сказал, что у них дома нет компьютера.

– Ну и что?

– И телефона тоже.

– Не вижу, как это связано с религиозностью, – сказала миссис Маккиннон, которая увлеклась вязанием крючком с тех пор, как в учительской запретили курить. Сейчас она сидела и вязала детское одеяльце, хотя у неё не было знакомых младенцев.

Мистер Кирби пожал плечами:

– Вообще‑то, он умный парень. Но не знает самых простых вещей. И ещё на уроках истории постоянно что‑то додумывает, какие‑то события, которых нет в учебниках.

– Например?

Мистер Кирби закончил проверять сочинение Ника и положил его в общую стопку. Его тут же перестал занимать Ник Иничей, а тема показалась слишком неважной, чтобы продолжать.

– Да так, всякое, – ответил он и тут же забыл об этом. Он также забыл вписать имя Ника в журнал. Этого имени не было ни в одной из школьных баз.

Мальчик был примерным учеником, незаметным и легко забываемым. Он проводил большую часть свободного времени на задних партах кабинета английского, где были стеллажи со старыми переплётами, либо в школьной библиотеке – огромном помещении с книгами и старыми креслами, где он читал с такой же охотой, с какой другие дети едят сладости.

Даже одноклассники о нём постоянно забывали, если он не сидел прямо перед ними на уроке – тогда они о нём вспоминали. Но как только Иничей исчезал из вида, он исчезал также из памяти, и никто о нём больше не думал. Если бы кто‑то попросил учеников восьмого «Б» класса закрыть глаза и наизусть перечислить каждого из двадцати пяти одноклассников, ни один не вспомнил бы Иничея. Он как будто был призраком.

Если он был на виду, разумеется, всё было несколько иначе.

Дику Фартингу было двенадцать, но он мог бы сойти за шестнадцатилетнего, чем временами и пользовался. Он был крупным парнем с кривой ухмылкой и с бедной фантазией. Он был прост, предприимчив и груб – умело воровал в магазинах и терроризировал учеников из младших классов. Ему не нужно было, чтобы к нему хорошо относились. Ему нужно было, чтобы младшие делали, как он им говорил. Невзирая на всё это, кое‑кто с ним всё же дружил. Её звали Морин Киллинг, хотя все называли её просто Мо. Она была худая и бледная, с желтоватыми волосами, водянистыми голубыми глазами и острым любопытным носом. Дик постоянно что‑нибудь крал в магазинах, но это была Мо, кто говорил ему, что именно красть. Дик постоянно кому‑нибудь угрожал или лез в драку, но это была Мо, кто говорил ему, кому надо пригрозить. Вместе они были, как она выражалась, «идеальной бандой».

Они сидели в углу библиотеки и делили добычу, состоявшую из карманных денег первоклашек. Они приучили восемь‑девять человек каждую неделю приносить им свои карманные деньги.

– Сингх ещё не раскошелился, – сказала Мо. – Ты потом поищи его.

– Найду, – сказал Дик. – Раскошелится.

– Что он там стибрил? Какой‑то сидюк?

Дик кивнул.

– Просто объясни ему, что он неправ, – небрежно сказала Мо, стараясь звучать как «трудный подросток» из телевизора.

– Фигня‑вопрос, – сказал Дик. – Мы же банда.

– Ага, прям Бэтмен и Робин, – сказала Мо.

– Скорее, доктор Джекил и мистер Хайд, – произнёс некто, всё это время сидевший незамеченным у окна, над книжкой. Затем он встал и вышел из библиотеки.

Пол Сингх сидел на подоконнике у раздевалок, в мрачных раздумьях, засунув руки в карманы. Он вытащил одну руку и посмотрел на пригоршню монет. Затем сжал деньги в руке и покачал головой.

– Это, типа, оброк для Дика и Мо? – спросил некто, и Пол аж подпрыгнул от неожиданости, рассыпав монеты по полу.

Мальчик помог ему их собрать. Он был чуть постарше. Полу показалось, что он и раньше его здесь видел, а может быть, и нет. Пол спросил:

– Ты тоже с ними? С Диком и Мо?

Мальчик покачал головой.

– Нет. По‑моему, они мерзкая парочка, – он помолчал, затем добавил: – Вообще‑то я хотел тебе кое‑что посоветовать.

– Ну?

– Не отдавай им деньги.

– Тебе легко говорить.

– Потому что меня не шантажируют?

Мальчик смотрел на Пола. Пол отвернулся, снедаемый чувством вины.

– Они, видимо, били тебя или угрожали, пока ты не украл для них диск из магазина. А затем сказали, что если ты не будешь им отдавать свои карманные деньги, то они на тебя настучат. Небось, сфотографировали, как ты крадёшь диск?

Пол кивнул.

– Откажись, – сказал мальчик. – Не отдавай деньги.

– Да они же меня убьют! А ещё они говорили…

– Скажи им, что полиция и школьная администрация с гораздо большим интересом отнесутся к истории про двух учеников, которые заставляют младшеклассников красть для них вещи в магазинах, а затем шантажом вытягивают их карманные деньги. Это куда интереснее, чем история про мальчика, который однажды спёр диск. А ещё скажи, что ты написал всё это в заявлении, и если с тобой что‑то случится, если у тебя появится фингал или что‑нибудь в этом роде, твои друзья сразу же отправят заявление в полицию и директору школы.

Пол сказал:

– Я не могу.

– Значит, будешь отдавать им свои деньги, пока не закончишь школу. И даже потом будешь их бояться.

Пол задумался.

– Может, лучше сразу пойти в полицию?

– Можешь, если хочешь.

– Я сперва попробую так, как ты говоришь, – сказал Пол. И улыбнулся. Несмело, но всё‑таки это была улыбка. Первая за последние три недели.

После этого Пол Сингх рассказал Дику Фартингу, почему он не собирается больше отдавать ему деньги, и что он сделает, если его попробуют заставить. А затем он ушёл, оставив Дика стоять в ошеломлённом молчании, сжимая и разжимая кулаки. На следующий день ещё пятеро первоклашек подошли к нему на площадке и сообщили, что хотят получить назад свои деньги – все, которые отдали им за последний месяц, иначе они пойдут в полицию. Дик Фартинг был совсем, совсем не рад.

Мо сказала:

– Это он. Всё из‑за него. Если бы не он… они бы сами ни за что не додумались до такого. Надо его проучить, тогда и остальные будут послушными.

– Ты о ком? – спросил Дик.

– О том, кто всё время сидит и читает. Парень из библиотеки. Мик Иничей.

Дик медленно кивнул. Затем спросил:

– Это который?

– Я его тебе покажу, – пообещала Мо.

 

Нику было не привыкать, что его не замечают и относятся к нему как к тени. Если обычно взгляды сами собой с тебя соскальзывают, ты безошибочно узнаёшь, когда кто‑то прицельно смотрит на тебя или хотя бы в твоём направлении. А уж если ты едва задерживаешься в памяти людей, то когда на тебя тычут пальцем и ходят за тобой следом – это как‑то отдельно настораживает.

Они вышли за ним из школы и пошли следом, мимо продавца газет, через железнодорожный мост. Ник не спешил, чтобы точно убедиться, что эти двое идут именно за ним – крупный парень и светловолосая девочка с заострёнными чертами лица. Они не отставали, и тогда он свернул в церковный дворик в конце дороги, где было крохотное кладбище. Он остановился и стал ждать у могилы Родерика Перссона и его супруги Амабеллы, а также его второй супруги, Портунии («Они спят, чтобы вновь проснуться»).

– Вот ты где, – сказал звонкий девичий голос. – Мик Иничей. Ты вляпался, Мик Иничей.

– Вообще‑то меня зовут Ник, – сказал Ник, глядя на них. – Через букву «н». А вы – Джекил и Хайд.

– Это ты надоумил первоклашек, – сказала девочка.

– Сейчас мы тебя проучим, – сказал Дик Фартинг и нехорошо улыбнулся.

– Учиться я люблю, – сказал Ник. – Если бы вы тоже любили, вам бы не пришлось тиранить малолеток, чтобы у вас были деньги.

Дик нахмурился и сказал:

– Ты покойник, Иничей.

Ник покачал головой и развёл руками:

– Я – нет. А вот они – да.

– Кто? – спросила Мо.

– Люди, которые здесь находятся, – сказал Ник. – Слушайте. Я вас сюда привёл, чтобы вы выбрали…

– Ты нас сюда не приводил, – сказал Дик.

– Но вы же здесь, – сказал Ник. – Я хотел, чтобы вы сюда пришли. Я пошёл сюда сам – вы пошли за мной. Одна фигня.

Мо нервно озиралась.

– Ты здесь не один?

Ник сказал:

– Мне кажется, вы не понимаете. Вам надо прекратить вести себя так, будто все вокруг – ничто. Перестаньте мучить других.

Мо едко улыбнулась.

– Ну хватит. Ударь его уже, – сказала она Дику.

– У вас был шанс, – сказал Ник. Дик размахнулся своим здоровенным кулаком, но Ник уже исчез, и кулак врезался в могильный камень.

– Куда он делся? – спросила Мо. Дик ругался и тряс рукой. Она озадаченно обвела взглядом тёмное кладбище. – Он же только что был здесь. Ты его видел?

У Дика и так было плохо с воображением, а сейчас он и вовсе не был расположен напрягать мозги.

– Может, убежал, – предположил он.

– Он не убегал, – сказала Мо. – Он просто раз – и исчез.

У Мо с воображением всё было хорошо. Она, как‑никак, была мозговым центром их банды. И сейчас, стоя посреди неуютного, укутанного тенями кладбища, она почувствовала, как волосы шевелятся у неё на загривке.

– Здесь что‑то не так, – сказала Мо. И нервно добавила, причём её высокий голос при этом дал петуха: – Идём скорей отсюда.

– Я его найду, – ворчал Дик Фартинг. – Я из него котлету сделаю.

Мо почувствовала подступающую тошноту. Ей казалось, что тени вокруг шевелятся.

– Дик, – проговорила Мо. – Мне что‑то страшно.

Страх – штука заразная. Иногда достаточно, чтобы кто‑то один сказал о своём страхе, чтобы его подхватили все присутствующие. Мо была в ужасе, и теперь Дик к ней присоединился.

Он ничего ей не ответил. Он просто помчался прочь со всех ног. Мо, не отставая, бежала следом. Они спешили назад, в знакомый им мир. Уже загорались фонари, и над городом сгущался вечер, превращая простые тени в бездны мрака, где могло скрываться всё, что угодно.

Они добежали до дома, где жил Дик, зашли внутрь и включили весь свет. Мо позвонила маме и в слезах потребовала, чтобы та её забрала домой на машине, хотя её дом был буквально в двух шагах – однако Мо в тот вечер не хотелось делать ни одного шага наружу.

Ник смотрел им вслед. Он был доволен.

– Это ты здорово придумал, голубчик, – сказал голос из‑за плеча. Там стояла высокая женщина в белом. – Растворение на «отлично». А потом ещё Страх.

– Спасибо, – ответил Ник. – Я ещё не пробовал нагонять Страх на живых. Только в теории знал, как это должно быть.

– Сработало на ура, – похвалила она, затем представилась: – Меня зовут Амабелла Перссон.

– Я Ник. Никто Иничей.

– Живой мальчик? С большого кладбища на холме? С ума сойти!

– Э‑ээ… – протянул Ник, который не подозревал, что кто‑то может о нём знать за пределами родного кладбища. Амабелла постучала по могильному камню:

– Родди! Портуния! Смотрите, кто к нам пожаловал!

Их стало трое, и Амабелла представила Нику двух других. Они обменялись рукопожатиями и приветствиями.

– Несказанно рад знакомству, – проговорил Ник, знавший нюансы этикета целых девяти столетий и потому умевший правильно поздороваться с кем угодно.

– Мистер Иничей только что нагнал Страху на двух других детей, которые, несомненно, того заслуживали, – объяснила Амабелла.

– Молодец! – воскликнул Родерик Перссон. – Они неподобающе себя вели, да?

Ник сказал:

– Они заставляли других детей отдавать им карманные деньги и всякое такое.

– Нагнать Страху – это, конечно, неплохо для начала, – сказала Портуния Перссон, дородная женщина намного старше Амабеллы. – Но ты уже знаешь, что будешь делать, если это не сработает?

– Я пока об этом не думал, – начал Ник, но Амабелла перебила его.

– Я считаю, что Снохождение – оптимальный выход в данном случае. Ты ведь умеешь Сноходить?

– Не уверен, – ответил Ник. – Мистер Пенниворт меня этому учил, но я ещё не… Короче, некоторые вещи я знаю только в теории.

Портуния Перссон сказала:

– Сноходить – это, конечно, хорошо, но я предлагаю Привидеться. Такие люди по‑другому не понимают.

– Хм, – произнесла Амабелла. – Привидеться, говоришь? Портуния, я не думаю…

– Разумеется, не думаешь. Хорошо, что у нас есть кому думать.

– Мне пора домой, – поспешно сказал Ник. – А то там начнут волноваться.

– Беги, конечно, – сказали Перссоны. – Рады были познакомиться. Спокойной ночи, юноша.

Амабелла Перссон и Портуния Перссон с неприязнью посмотрели друг на друга. А Родерик Перссон сказал:

– Если позволишь, я хотел ещё спросить о твоём наставнике. Он в добром здравии?

– Сайлас? Да, с ним всё хорошо.

– Передавай ему от нас привет. У нас такое маленькое кладбище, что вряд ли нам когда доведётся увидеть настоящего Стража Чести. Но всё‑таки приятно знать, что они где‑то есть.

– Спокойной ночи, – сказал Ник, который не понимал, о чём говорит Родерик, но решил подумать об этом позже. – Я передам ему.

Он взял свою сумку с учебниками и побрёл домой, стараясь держаться в тени.

 

То, что Ник ходил в школу для живых, не отменяло учёбы у мёртвых. Ночи были длинными, и Ник порой был вынужден посреди урока извиниться и вернуться домой, чтобы рухнуть спать совершенно измождённым ещё до полуночи. Но чаще он всё‑таки всё успевал.

Мистеру Пенниворту в те дни было практически не к чему придраться: мальчик старательно делал уроки и жадно задавал вопросы. Тем вечером Ник расспрашивал его про Непокой, вдаваясь во всё более и более мелкие детали, пока не исчерпал познания мистера Пенниворта.

– Как создать в воздухе холодную зону? – спросил он. – Кажется, я научился нагонять Страх, а как довести его до Ужаса?

Мистер Пенниворт крякнул, тяжело вздохнул и стал рассказывать ему всё, что знал. Было уже четыре часа утра, а они ещё не закончили.

На следующий день Ник пришёл в школу не выспавшимся. Первым уроком была история. Ник любил историю, хотя ему слишком часто хотелось перебить учителя, чтобы рассказать, что всё на самом деле было не так, поскольку очевидцы говорили совсем другое. Но единственное, чем он был озабочен тем утром – это как не заснуть за партой.

Он изо всех сил старался сконцентрироваться на теме урока, поэтому не особо обращал внимания на то, что происходило вокруг. Он думал о Карле Первом, о своих родителях – мистере и миссис Иничей, и о других своих родителях, которых не помнил, и тут в дверь класса постучали. Ученики и мистер Кирби повернулись к двери и увидели первоклашку, которого прислали за каким‑то учебником. В этот самый момент, когда все отвлеклись, Ник почувствовал боль в руке, как будто её ударили чем‑то острым. Он не вскрикнул. Он просто поднял взгляд.

Сверху ему ухмыльнулся Дик Фартинг, зажавший в кулаке остро отточенный карандаш.

– Я тебя не боюсь, – прошептал Дик Фартинг. Ник посмотрел на свою руку. Там, где острие карандаша пронзило кожу, образовалась капелька крови.

Мо Киллинг в тот день подошла к нему в коридоре на перемене. Глаза её были так широко открыты, что белки были видны со всех сторон радужки.

– Ты какой‑то странный, – сказала она. – У тебя даже друзей нет.

– Я сюда пришёл не за друзьями, – честно ответил Ник, – а учиться.

Мо фыркнула.

– Ты сам‑то понимаешь, что это странно? – спросила она. – Никто не ходит в школу, чтобы учиться. Сюда все ходят просто потому, что так надо.

Ник пожал плечами.

– Я тебя не боюсь, – сказала она. – Не знаю, что за фокус ты нам вчера устроил, но я не испугалась.

– Ну и ладно, – сказал Ник и пошёл прочь по коридору.

Он задумался, не было ли с его стороны ошибкой во всё это ввязываться. Он явно недооценил последствия: теперь Мо и Дик постоянно о нём думали, равно как первоклашки. Дети узнавали его, тыкали в него пальцем, переговаривались. Теперь для всех он скорее присутствовал, чем отсутствовал, и Нику от этого было неуютно. Сайлас предупреждал его, что не стоит привлекать к себе внимания, но теперь было поздно.

Тем же вечером он решился поговорить с наставником и всё ему рассказал. Реакция Сайласа оказалась неожиданной…

– Я не могу поверить, – сказал он, – что ты повёл себя настолько глупо. Сколько раз я тебе твердил, что нужно быть невидимкой, а ты теперь на слуху у всей школы?

– А что бы ты сделал на моём месте?

– Что‑нибудь другое, – ответил Сайлас. – Сейчас не те времена. Тебя легко могут выследить.

Неподвижная фигура Сайласа напоминала чёрную корку, под которой плещется раскалённая лава. Ник понял, что Сайлас очень рассердился, но лишь потому, что давно знал Сайласа. Казалось, он изо всех сил пытался обуздать свою ярость, не дать ей волю.

Ник сглотнул.

– Что же мне теперь делать? – растерянно спросил он.

– Не возвращаться, – ответил Сайлас. – Затея со школой была экспериментом. Который теперь следует признать неудачным.

Ник помолчал, затем сказал:

– Дело не только в учёбе. Есть и другие вещи. Знаешь, как здорово сидеть в комнате с кучей людей, которые дышат?

– Такие радости мне неведомы, – ответил Сайлас. – Завтра ты не идёшь в школу.

– Я не хочу сбегать! Только не от Мо и Дика и школы. Я скорее уйду с кладбища.

– Ты поступишь, как тебе велят, – сказал Сайлас, сплошной бархатный ком гнева в темноте.

– Или что? – вспыхнул Ник. – Как ты заставишь меня остаться здесь? Убьёшь меня? – он развернулся и пошёл прочь по дороге к главным воротам.

Сайлас кричал ему вслед, чтобы он вернулся, затем замолчал и остался в ночи один.

Обычно его лицо было непроницаемым. А сейчас оно стало открытой книгой, написанной на древнем, давно забытом языке, невиданными буквами. Сайлас завернулся в тень как в одеяло и смотрел вдаль, куда ушёл мальчик. Он не пошёл за ним следом.

Дик Фартинг лежал в своей постели и смотрел сон про пиратов в безмятежном синем море. И вдруг всё пошло наперекосяк. Только что он был капитаном пиратского судна, и всё было хорошо: у него была команда из послушных мальчиков‑первоклашек и девочек, которые все были на пару лет его старше и выглядели настоящими красавицами в пиратских нарядах. И вдруг оказалось, что он на палубе совсем один, а навстречу ему сквозь волны несётся огромный чёрный корабль размером с нефтяной танкер, с ветхими чёрными парусами и резным черепом на носу.

А в следующий миг, как это часто бывает в снах, он уже стоял на палубе чёрного корабля, и кто‑то смотрел на него сверху вниз.

– Ты меня не боишься, – произнёс человек, стоявший над ним.

Дик поднял голову. В своём сне он ужасно боялся этого человека в пиратской одежде с застывшим лицом, державшего руку на эфесе сабли.

– Думаешь, ты пират, Дик? – спросил его незнакомец, и Дику вдруг показалось, что он его узнал.

– Ты тот парень, – сказал он. – Мик Иничей.

– Я – Никто, – последовал ответ. – А ты должен измениться. Перевернуть страницу. Начать сначала. Или всё для тебя может плохо кончиться.

– Чем плохо?

– Плохо для твоего рассудка, – ответил Король Пиратов, который теперь превратился в его одноклассника. Вместо пиратского корабля они теперь стояли в школьном вестибюле, но шторм продолжался, и пол, словно палуба, ходил под ними ходуном.

– Это всего лишь сон, – сказал Дик.

– Конечно сон, – ответил мальчик. – Я был бы каким‑нибудь чудищем, если бы умел делать такое в жизни.

– А что ты можешь со мной сделать во сне? – улыбнулся Дик. – Я тебя не боюсь. У тебя на руке отметина от моего карандаша, забыл? – он кивнул на след от острого грифеля на его руке.

– Я надеялся, что до этого не дойдёт, – сказал мальчик и наклонил голову, будто прислушиваясь. – Они голодные.

– Кто? – спросил Дик.

– Твари в подвале. Или в трюме – смотря где мы находимся, в школе или на корабле.

Дик почувствовал, что его охватывает страх.

– А это не пауки?.. – спросил он.

– Может, и пауки, – ответил мальчик. – Скоро сам увидишь.

Дик затряс головой.

– Не надо, – сказал он, – пожалуйста.

– Что ж, – ответил мальчик. – Выбор за тобой, помнишь? Веди себя по‑другому или отправишься в подвал.

Шум нарастал – полушорох‑полутопот, и Дик Фартинг понятия не имел, что это, но был совершенно уверен, что, чем бы это ни оказалось, это будет самое жуткое, что он когда‑нибудь видел или увидит.

Он проснулся от собственного крика.

 

Ник услышал этот крик ужаса и почувствовал удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Он стоял на тротуаре возле дома Дика Фартинга. Лицо его было влажным от густого ночного тумана. Он был обессилен и едва управлял своим Снохождением – во сне не было ничего, кроме них с Диком, а то, что напугало Дика, было всего лишь шумом.

Но Ник был доволен тем, как всё получилось. Теперь задира станет задумываться прежде, чем пугать малолеток.

Что же делать дальше?

Ник засунул руки в карманы и пошёл прочь, не зная толком, куда идёт. Он решил, что покинет школу, как покинул кладбище. Придётся найти место, где никто его не знает, и где можно будет сидеть целыми днями в библиотеке и читать, и слушать как другие люди дышат. Он задумался, бывают ли ещё на земле необитаемые острова вроде того, куда попал Робинзон Крузо. Можно было бы на таком поселиться.

Ник шёл, не поднимая взгляда. Если бы он посмотрел наверх, то мог бы заметить, что за ним из окна некоей спальни пристально наблюдает пара водянисто‑голубых глаз.

Он вышел на тёмную аллею, где почувствовал себя спокойнее.

– Убегаешь, значит? – произнёс девичий голос.

Ник промолчал.

– В этом разница между живыми и мёртвыми, да? – продолжил голос, который принадлежал Лизе Хемпсток. Ник узнал её, хотя ведьмы нигде не было видно. Она продолжала: – Мёртвые никого не разочаровывают. Они уже прожили жизнь, сделали то, что сделали. Мы не меняемся. А живые – с ними сплошные разочарования. Например, встречаешь смелого и благородного мальчика – а он вырастает, чтобы сбежать.

– Ты несправедлива, – сказал Ник.

– Никто Иничей, которого я знала, не убежал бы с кладбища, не попрощавшись с теми, кто его любил. Ты разобьёшь сердце миссис Иничей.

Ник об этом не подумал. Он сказал:

– Я поругался с Сайласом.

– Ну и что?

– Он хочет, чтобы я вернулся на кладбище и бросил школу. Он считает, что туда стало опасно ходить.

– Почему? С твоими‑то талантами и с моим колдовством – тебя и замечать‑то не будут.

– Я полез, куда не следовало. В школе двое ребят мучили других детей. Я хотел, чтобы они перестали. И привлёк к себе внимание.

Теперь Лизу было видно – рядом с Ником по аллее плыл её призрачный силуэт.

– Где‑то поблизости ходит тот, кто хочет тебя убить, – сказала она. – Который убил твою семью. А мы всем кладбищем хотим, чтобы ты остался живой. Можешь разочаровывать и удивлять, и впечатлять, и поражать нас, сколько тебе влезет. Только идём домой, Ник.

– Понимаешь, я наговорил всякого Сайласу. Он будет злиться на меня.

– Если бы он о тебе не пёкся, он бы не мог на тебя злиться, – ответила она.

Осенние листья блестели под его ногами. Туман размывал очертания мира. Всё в жизни Ника вдруг стало не таким простым и ясным, каким было ещё пару минут назад.

– Я сегодня сноходил, – сообщил он.

– И как получилось?

– Хорошо, – сказал он. – То есть, неплохо.

– Расскажи мистеру Пенниворту, он порадуется.

– Ты права, – сказал он. – Расскажу.

Он дошёл до конца переулка, и там, вместо того, чтобы повернуть направо, как собирался, и пойти куда‑то в неизвестность, он свернул налево, на центральную улицу – дорогу, которая вела к Дунстан‑роуд и дальше, к старому кладбищу на холме.

– Ты чего это? – удивилась Лиза Хемпсток. – Что ты задумал?

– Пойду домой, – сказал Ник. – Как ты советуешь.

Дорогу теперь освещали вывески магазинов. Ник чувствовал запах фритюрного масла из лавки фиш‑н‑чипсов. Под ногами блестели булыжники.

– Вот и хорошо, – сказала Лиза Хемпсток, снова превратившись в один только голос. Который вдруг сказал: – Беги! Или растворись! Что‑то не так!

Ник собирался ответить, что всё в порядке, и что хватит дурачиться, но тут большая машина с мигалкой на крыше резко свернула с дороги и затормозила прямо перед ним.

Из машины вышли двое.

– Извините, молодой человек, – произнёс один из них. – Мы из полиции. Могу я поинтересоваться, почему вы здесь находитесь в такое время?

– Разве это противозаконно? – спросил Ник.

Тот из полицейских, что был покрупнее, открыл заднюю дверцу машины.

– Это тот мальчик, которого вы видели? – спросил он.

Мо Киллинг вышла из машины и посмотрела на Ника с улыбкой.

– Тот самый, – сказала она. – Он всё крушил в нашем дворе. А потом убежал, – она взглянула на Ника в упор. – Я тебя из окна спальни видела, – сказала она. – По‑моему, это он бьёт окна в округе.

– Назови своё имя, – потребовал полицейский с рыжими усами, который был пониже ростом.

– Никто, – ответил Ник, а потом воскликнул: – Уйя! – потому что рыжий полицейский больно схватил его за ухо.

– Не морочь мне голову, – сказал он. – Отвечай на вопросы вежливо. Понял?

Ник молчал.

– Где ты живёшь? – спросил полицейский.

Ник продолжал молчать. Он хотел раствориться, но Растворение – даже с ведьминой помощью – получается, только когда люди не смотрят на тебя, а сейчас всеобщее внимание было приковано к Нику, и к тому же пара мясистых рук держала его, чтобы он не убежал.

Ник сказал:

– Меня нельзя арестовать за то, что я не говорю вам свои имя и адрес.

– Нельзя, – согласился полицейский. – Но я могу держать тебя в участке, пока ты не назовёшь нам имя кого‑нибудь из родителей, либо опекуна, либо какого‑то другого ответственного взрослого лица, кто мог бы прийти и забрать тебя.

Он посадил Ника на заднее сидение, рядом с Мо Киллинг, которая улыбалась, как кошка, сожравшая канарейку.

– Я тебя из окна увидела, – прошептала она. – И сразу же позвонила в полицию.

– Я ничего не делал, – сказал Ник. – Я даже не заходил в твой двор. Почему они вообще взяли тебя с собой?

– Тихо там! – прикрикнул высокий полицейский. Все замолчали, и машина в тишине доехала до дома, где, судя по всему, жила Мо. Высокий полицейский открыл ей дверь, и она вышла.

– Мы перезвоним завтра, – сказал ей полицейский, – и сообщим твоим маме и папе, что удалось узнать.

– Спасибо, дядя Тэм, – сказала Мо и снова улыбнулась. – Я выполняю свой долг.

Они поехали дальше в полной тишине. Ник изо всех сил старался раствориться, но тщетно. Его стало подташнивать. Он почувствовал себя несчастным. За один вечер он умудрился в первый раз серьёзно поругаться с Сайласом, сбежать из дома, провалить побег, а затем провалить и возвращение. Вероятно, ему придётся остаток жизни провести в камере в полицейском участке или в детской тюрьме. Бывают ли детские тюрьмы? Этого он не знал.

– Скажите, пожалуйста, а бывают детские тюрьмы? – обратился он к сидевшим впереди мужчинам.

– Что, заволновался? – спросил дядя Мо, которого звали Тэм. – Я б на твоём месте тоже волновался. Ох уж эти детишки. Совсем от рук отбились. Некоторых из вас определённо не мешало бы посадить.

Ник не понял, означало ли это «да» или «нет». Он выглянул в окно машины. По воздуху летело что‑то огромное, немного над машиной и сбоку, что‑то чернее и больше самой большой из птиц. Оно было размером с человека и летело рывками, слегка мечась из стороны в сторону, словно летучая мышь.

Рыжий полицейский сказал:

– Как доберёмся в участок, тебе придётся по‑хорошему рассказать нам, как тебя зовут и кому позвонить, чтобы сказать, что мы тебя проучили, и тебя можно забрать домой. Ясно тебе? Будь паинькой, не усложняй нам работу, чем меньше бумажек – тем для лучше для всех. Мы твои друзья.

– Ты с ним слишком добр. Пережить ночь в участке – не такая уж пытка, – сказал высокий полицейский и, оглянувшись на Ника, добавил: – Если, конечно, ночка не выдастся горячей, тогда тебя придётся запереть с алкашами. А они могут тебе и навалять.

Ник подумал, что он лжёт. Затем подумал, что они нарочно это разыгрывают перед ним – добрый полицейский и злой полицейский.

Машина повернула куда‑то за угол, и вдруг раздался удар. Что‑то большое приземлилось на капот и исчезло в темноте. Послышался скрип тормозов. Машина остановилась, и рыжий полицейский выругался себе под нос.

– Под колёса бросился! – воскликнул он. – Ты видел?

– Я ничего не разглядел, – ответил крупный полицейский. – Но ты явно кого‑то сбил.

Они вышли из машины и посветили вокруг фонариками. Рыжий полицейский продолжал оправдываться:

– Он был весь в чёрном! Такого фиг разглядишь ночью.

– Вот он! – крикнул крупный полицейский. Оба поспешили с фонариками к лежавшему на земле телу.

Ник подёргал обе дверцы на заднем сидении. Они не открывались. Между задней и передней частями машины была железная решётка. Даже если бы он сумел раствориться, он бы так и остался пленником на заднем сидении полицейской машины.

Он вытянулся как можно дальше, стараясь разглядеть, что произошло на дороге.

Рыжий полицейский сидел на корточках возле тела, рассматривая его. Второй стоял над ними и светил лежавшему в лицо фонариком.

Ник посмотрел на это лицо и принялся отчаянно лупить по стеклу.

Высокий полицейский подошёл к машине.

– В чём дело? – раздражённо спросил он.

– Вы сбили моего… моего папу!

– Брось.

– Он ужасно похож, – сказал Ник. – Можно я посмотрю поближе?

Высокий полицейский тяжело вздохнул.

– Слышь, Саймон? Мальчишка говорит, что это его отец.

– Да иди ты!

– По‑моему, он это всерьёз, – сказал высокий полицейский и открыл дверь. Ник выскочил из машины.

Сайлас лежал на спине – там, где машина его сбила. Он был мертвецки неподвижен.

Глаза Ника заслезились.

Он позвал:

– Пап? – затем повернулся к полицейским: – Вы убили его.

Он сказал себе, что это, в сущности, не являлось ложью.

– Я уже вызвал скорую, – сказал Саймон, полицейский с рыжими усами.

– Это был несчастный случай, – сказал второй.

Ник сел на корточки рядом с Сайласом и сжал его ледяную руку в своих ладонях. Если они уже вызвали скорую, значит, времени оставалось мало. Он сказал:

– Вот и конец вашей работе в полиции.

– Это несчастный случай! Ты же сам видел!

– Он выскочил из ниоткуда…

– Хотите знать, что я видел? – произнёс Ник. – Я видел, что вы согласились сделать одолжение своей племяннице и припугнуть её одноклассника, с которым она поцапалась в школе. Вы задержали меня без ордера, за то, что я поздно гулял по улице. И когда мой отец выбежал на дорогу, чтобы вас остановить или узнать, что происходит, вы взяли и нарочно сбили его.

– Это несчастный случай! – повторял Саймон.

– Ты поцапался с Мо? – удивлённо спросил дядя Тэм, но вышло не слишком убедительно.

– Мы вместе учимся в восьмом «Б» в школе Старого города, – сообщил Ник. – И вы только что убили моего отца.

Издалека приближался звук сирен.

– Саймон, – сказал большой полицейский, – пойдём‑ка поговорим.

Они отошли за машину, оставив Ника наедине с лежащим Сайласом. Ник слышал, как они горячо спорили и разобрал слова «твоя чёртова племянница» и «смотреть надо, куда едешь». Затем Саймон ткнул пальцем в грудь Тэма…

Ник прошептал:

– Они не смотрят на нас. Давай.

И растворился.

Тьма сгустилась, и тело, только что лежавшее на земле, теперь стояло рядом с ним.

– Я отнесу тебя домой, – сказал Сайлас. – Держись за мою шею.

Ник крепко обнял наставника за шею, и они помчались в ночи в сторону кладбища.

– Прости меня, – сказал Ник.

– И ты меня прости, – сказал Сайлас.

– Тебе было больно? – спросил Ник. – Когда тебя машиной ударило?

– Да, – ответил Сайлас. – Скажи спасибо своей подружке ведьме. Она нашла меня и сказала, что ты в беде. И в какой именно беде.

Они приземлились на кладбище. Ник взглянул на свой дом как будто в первый раз. Он сказал:

– Я сделал ужасную глупость сегодня, да? Рискуя всем на свете.

– Да. Ты рисковал сильнее, чем думаешь, Никто Иничей.

– Ты был прав, – вздохнул Ник. – Я не вернусь туда. Ни в ту школу, ни в другую такую же.

 

Это была худшая неделя в жизни Морин Киллинг: Дик Фартинг отказывался с ней разговаривать, дядя Тэм наорал на неё за ту дурацкую историю с Иничеем и наказал никому ничего и никогда не рассказывать про тот вечер, а не то он потеряет работу, и тогда ей никто не позавидует. Её родители были ею недовольны. Ей казалось, что весь мир её предал. Даже первоклашки больше её не боялись. Всё было плохо. Ей страшно хотелось добраться до этого Иничея, который был виноват во всех её бедах, и сделать с ним что‑нибудь ужасное. Если ему казалось, что страшно быть арестованным, то она бы придумала что‑нибудь ещё страшнее. Она постоянно строила в уме планы изощрённой мести, и только от этого ей немного легчало, но в целом от этих планов тоже не было никакого толку.

Дежурство в кабинете естественных наук всегда было для Мо настоящим кошмаром. Нужно было расставлять по местам горелки, пробирки, чашки Петри, фильтры и всякое такое. Мо страшно боялась химического оборудования. Ей приходилось убираться здесь всего два раза в месяц, в соответствии с расписанием дежурств по классу, но в этот раз её очередь выпала именно на худшую неделю её жизни.

По крайней мере в классе сидела миссис Хокинс, которая преподавала другие предметы, а сейчас проверяла здесь тетради после учебного дня. Присутствие другого человека немного успокаивало Мо.

– Ты прекрасно справляешься, Морин, – похвалила миссис Хокинс.

Белая змея таращилась на них мёртвым взором из банки с формалином. Мо прошептала:

– Спасибо.

– А почему ты одна? – спросила миссис Хокингс. – Вы же всегда дежурите парами.

– Сегодня была очередь Иничея, – сказала Мо. – Но он уже несколько дней не появлялся в школе.

Учительница нахмурилась.

– Это кто? – спросила она, силясь вспомнить. – У меня такого в списках нет.

– Мик Иничей. У него темноватые волосы, которые не мешало бы подстричь. Молчаливый такой. Он единственный назвал все кости скелета на викторине, помните?

– Нет, – призналась, миссис Хокинс.

– Да как же так! Его никто не помнит! Даже мистер Кирби!

Миссис Хокинс убрала тетради к себе в сумку и сказала:

– Ладно, я рада, что ты справляешься сама, дорогуша. Не забудь перед уходом протереть все рабочие поверхности, – и учительница вышла, закрыв за собой дверь.

Кабинет естественных наук был очень старым. В нём были длинные столы со встроенными раковинами и кранами, с газовыми горелками и прочим оборудованием, а вдоль стен тянулись деревянные стеллажи с разнообразными тварями в больших бутылках. Эти твари давным‑давно были мертвы. В одном из углов кабинета даже имелся желтоватый человеческий скелет. Мо не знала, был ли он настоящим, но сейчас один его вид бросал её в дрожь.

Любой шум, производимый ею, подхватывало эхо. Она включила весь свет, даже над доской, чтобы было не так страшно. В комнате стало холодать. Мо пожалела, что нельзя сделать батареи погорячее. Она подошла к одной из батарей и потрогала её. Та оказалась будь здоров какой горячей. Но почему‑то Мо бил настоящий озноб.

В комнате было пусто, и это была какая‑то неспокойная пустота, в ней чувствовалось чьё‑то присутствие. Мо всё время казалось, что кто‑то на неё смотрит.

«Естественно, на меня кто‑то смотрит, – подумала она. – В этих банках куча дохлых тварей, и все они смотрят на меня, не говоря о скелете».

Она покосилась на полки.

В этот момент дохлые твари в банках вдруг зашевелились. Змея с молочно‑белыми мёртвыми глазами вдруг расплела свои кольца. Безликое морское существо с выпяченными позвонками стало биться и извиваться в своём жидком жилище. Котёнок, сдохший десятилетия назад, оскалился и начал царапать стекло.

Мо закрыла глаза. «Мне всё это мерещится, – сказала она себе. – Я всё это придумала».

– Я не боюсь, – произнесла она вслух.

– Вот и хорошо, – сказал некто, стоявший в тени у дальней двери. – Бояться не круто.

Она сказала:

– Тебя никто из учителей не помнит.

– Зато ты помнишь, – сказал мальчик, злой гений всех её несчастий.

Она схватила мензурку и запустила ею в него, но промахнулась, и мензурка разбилась о стену.

– Как поживает Дик? – спросил Ник, как ни в чём не бывало.

– Сам знаешь, как он поживает, – ответила она. – Он со мной не разговаривает. Сидит на уроках, потом идёт домой и делает домашнее задание. Наверное, ещё строит свою железную дорогу.

– Вот и хорошо, – сказал Ник.

– Между прочим, – сказала она, – ты целую неделю прогуливаешь школу. Так что ты попал, Мик Иничей. Вчера из полиции приходили, спрашивали про тебя.

– Кстати о полиции, – сказал Ник, – как поживает твой дядя Тэм?

Мо промолчала.

– Если подумать, – продолжил он, – ты, в некотором смысле, выиграла. Я больше не буду ходить в школу. А в другом смысле – проиграла. Ты знаешь, что такое непокой, Морин Киллинг? Ты когда‑нибудь гляделась в зеркало, не понимая, чьи глаза смотрят на тебя с отражения? Ты когда‑нибудь сидела в пустой комнате, твёрдо зная, что ты не одна? Неприятная штука.

– Ты хочешь сделать так, чтобы я спятила? – спросила она дрожащим голосом.

Ник молчал. Он просто смотрел на неё. В дальнем углу кабинета что‑то упало. Мо оглянулась: её портфель соскользнул со стула на пол. Когда она снова оглянулась, она снова была одна. Или, во всяком случае, она больше никого не видела.

Её путь домой был бесконечно длинным и очень неспокойным.

 

Мальчик и его наставник стояли на вершине холма и смотрели на огни города.

– Как твой ушиб? – спросил мальчик.

– Болит немного, – ответил наставник. – Но на мне всё быстро заживает. Скоро буду как новенький.

– А ты мог умереть? Оттого, что бросился под колёса машины?

Наставник покачал головой.

– Есть разные способы убивать таких, как я, – сказал он. – Но ни один из них не связан с машинами. Я очень старый и очень прочный.

Ник сказал:

– Я был совсем неправ, да? Весь смысл был в том, чтобы оставаться незамеченным. Но я впутался в ту историю с другими школьниками, и тут же появились полицейские и всё остальное. И всё потому, что я эгоист.

Сайлас поднял одну бровь.

– Это не эгоизм. Тебе надо учиться быть среди себе подобных. Всё это объяснимо. Просто в мире живых всё устроено сложнее, чем здесь, и мы не можем тебя там защитить, как на кладбище. Я хотел, чтобы ты всегда был в абсолютной безопасности, – сказал Сайлас. – Но для таких, как ты, есть только одно абсолютно безопасное место. То, куда вы попадаете в самом конце череды своих приключений, когда эти приключения перестают быть значимыми.

Ник задумчиво погладил надгробие Томаса Р. Стаута (1817–1851, «К великой печали всех, кто его знал»). Его пальцы оставили следы во мху.

– Он всё ещё ищет меня, – сказал Ник. – Тот, кто убил мою первую семью. Но мне всё равно надо учиться тому, чему учатся люди. Ты будешь запрещать мне уходить с кладбища?

– Нет. Это было ошибкой, которая нас обоих многому научила.

– Тогда как же быть?

– Надо придумать, как удовлетворить твою потребность в чтении и знаниях о мире. Существуют библиотеки. Есть и другие способы. И другие места, где можно оказаться среди других живых – театры, например, и кинотеатры.

– А что это такое? Это похоже на футбол? Когда я был в школе, мне нравилось смотреть, как играют в футбол.

– Футбол. Хм‑мм. В него обычно играют слишком рано, чтобы я мог с тобой туда сходить, – сказал Сайлас. – Но мисс Люпеску может тебя отвести на футбольный матч в следующий раз, как приедет.

– Было бы круто, – мечтательно произнёс Ник.

Они стали спускаться по холму, и Сайлас произнёс:

– Мы оба порядком наследили за последнюю пару недель. А ведь тебя всё ещё ищут.

– Ты это уже говорил, – сказал Ник. – Откуда ты знаешь? И кто ищет? Что им надо?

Но Сайлас только покачал головой и отказался продолжать разговор, так что Нику пришлось довольствоваться тем, что он уже знал.