Возможно ли равенство?

Может ли общество существовать без иерархии и неравенства? В марксистской теории делались попытки обосновать, что неравенство и стратификация существовали не всегда, например, в первобытном об­ществе их не было. Так ли это на самом деле? Выше было показано, что неравенство и доминирование присутствуют в сообществах животных. Даже в самых простейших человеческих обществах, несмотря на види­мость равенства, присутствовало половозрастное доминирование. На­иболее удачливые охотники, искусные умельцы, лица, обладавшие редкими способностями (шаманы, знахари) и т. д., также занимали более высокое положение, чем остальные. Между различными общи­нами всегда имелось неравенство в доступе к полезным ресурсам (не­фрит, обсидиан, соль, глина), и те, на чьей территории были располо­жены эти ресурсы, извлекали из своего положения определенные вы­годы.

Все это свидетельствует о том, что неравенство, пусть даже в самой примитивной форме, существовало всегда. Многие выдающиеся мыс­лители скептически рассматривали возможность создания общества без иерархии и стратификации. Они полагали, что стремление уравнять всех во всем является предпосылкой исчезновения всякой индивидуаль­ности. Рассматривая эту проблему, Питирим Сорокин подобрал множе­ство примеров из истории, когда люди пытались создать общество рав­ных. Но все они заканчивались неудачно. Христианство начиналось с эгалитарных общин, но возвело могущественную пирамиду с папой, кардиналами и инквизицией. Святой Франциск создал институт мона­шества с этой же целью, но уже через семь лет от былого равенства не осталось и следа (Сорокин 1992). Масштабный коммунистический «экс­перимент» XX столетия только подтвердил эту закономерность на боль­шом фактическом материале. На всем пространстве «мировой системы социализма» от СССР до Кубы и Кореи четко вырисовывается общая тенденция, закон мировой истории — первоначальный эгалитаризм

Глава 2

Природные и культурные основы неравенства и власти

революционеров быстро сменяется установлением жесткой иерархии, классовых перегородок, стремлением элиты к роскоши, тотальным надзором над гражданами, массовым террором. Всякий раз благород­ные намерения социальных инженеров оборачиваются дорогой в ад. Важно подчеркнуть, что светлое будущее оказывалось преисподней и для тех, кто начинал его в очередной раз создавать. Революции, как правило, пожирали своих творцов — если наивные реформаторы не успевали выбросить из головы мечты о социальной справедливости, волна рвущихся к власти карьеристов сметала их на своем пути.

Разрыв между массами и их представителями, сумевшими поднять­ся на ступеньку выше в общественной иерархии, происходит едва ли не автоматически. Бруно Беттельгейм описывает, как быстро это происхо­дит в концентрационном лагере с человеком, попавшим из простых заключенных в лагерную «элиту». Староста, который еще вчера был готов рыться в помойке в поисках картофельной шелухи, сегодня по­сылает на смерть заключенного, которого застал за аналогичным заня­тием. Ему трудно представить себе, что значит быть голодным. Он уже не может посмотреть на мир глазами человека, находящегося по ту сторону колючей проволоки. Удивительное свойство человеческой пси­хики — быстро забывать все, что было с тобой ранее (Bettelgeim 1960).

Привилегированные группы твердо стоят на страже своих завоева­ний. Чуть меньше трех лет прошло со времени Октябрьской револю­ции, а молодая номенклатура уже вошла в такой вкус привилегий, что в голодной воюющей России пришлось создать специальную «контроль­ную комиссию», призванную разобраться со злоупотреблениями неко­торых представителей партии. Комиссия просуществовала недолго. Через два года на XI съезде РКП(б) в 1922 г. было выдвинуто уже бо­лее умеренное требование: положить конец большой разнице в оплате различных групп колииунистов. Спустя еще год был разослан циркуляр ЦК и ЦКК РКП(б), в котором только осуждалось использование неко­торыми партчиновниками государственных средств на оборудование своих служебных кабинетов, дач и личных квартир. Документ провоз­глашал, что «необходимый уровень жизни ответственных работников должен обеспечиваться более высокой заработной платой» (Восленский 1991: 319). Разве не наивными выглядят в этой связи высказывания некоторых современных российских политиков, заверяющих обществен­ность, что массовую коррупцию среди чиновничества можно предотвра­тить посредством установления аппарату высокой зар­платы.

Роберт Михелс (1876—1936) на примере современных профсоюзных ' рабочих организаций показал, как возникает организационная иерар­хия (Michels 1959). Особую пикантность его анализу придает то, что он проделал его на примере социал-демократических партий. Согласно Михелсу, любая политическая партия или профсоюзная организация сталкиваются в своей деятельности с различными проблемами (органи­зация политических кампаний и выборов, печатная деятельность, веде-

ние переговоров и т. д.). Данная деятельность отнимает много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое число членов, то нужны дополнительные усилия по их коор­динации. Постепенно формируется управленческий аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации, собирает взносы, ведет переписку и проч. За свою работу управленцы получают вознаграждение. Так прямая демократия в социалистических партиях сменяется представительной.

В условиях роста организации массы неизбежно теряют контроль над ней. Эта задача передоверяется специальным ревизорам или соот­ветствующим службам, которым вменяется осуществлять надзор над функционерами и периодически информировать большинство о резуль­татах проверок.

Со временем возникает разрыв между массами и выборными лиде­рами организаций. В первую очередь этот разрыв касается образа жиз­ни и доходов. Новый образ жизни является более разнообразным (ум­ственный труд, поездки, связь с миром бизнеса, правительственными и профсоюзными органами, прессой и т. д.) и приносит большее удовле­творение. Более высокий уровень доходов и доступ к каналам перерас­пределения средств своих организаций позволяет вести комфортный образ жизни, улучшить жилищные условия, приобрести более роскош­ный автомобиль и проч. Все это постепенно меняет мировоззрение профсоюзных функционеров.

Они уже стремятся не столько к выполнению программных устано­вок своей партии, сколько к сохранению собственного положения. Дис­танция между ними и простыми рабочими увеличивается все больше и больше. В то же время они все больше и больше сближаются с дру­гими профсоюзными чиновниками иных организаций, а также с адми­нистрацией своей собственной организации. Осознавая свои общие интересы, функционеры вырабатывают механизмы для защиты свое­го положения и власти в рамках всей группы. Они концентрируют в своих руках инфраструктуру организации, органы печати и финансо­вые средства. Наконец, они лучше простых масс информированы и более изощрены в интригах и политической борьбе. Если внутри орга­низации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направле­ны против ревизионистов. В этом, по Михелсу, заключается «железный закон олигархии».

Из всего этого Михелс сделал вывод, что само по себе наличие профсоюзов в организациях не является достаточным условием для существования демократии. Профсоюзные лидеры и функционеры имеют свои собственные цели, часто отличные от интересов избравших их масс, они испытывают большое искушение устранить демократиче­ские процедуры контроля и возможность переизбрания, стремятся превратить свое влияние в олигархическую власть. Эти выводы созвуч­ны идеям Бертрана Рассела, который показал, что без организационной иерархии не может существовать ни одна форма общества. Главная

3 Н. Н. Крадин