ХОЧЕШЬ МИРА - НЕ ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ

 

У Служкина был пустой урок, и он проверял листочки с самостоятельной зондеркоманды. Служкину срочно требовались оценки, чтобы выставить четвертные, поэтому он не углублялся в сущность предмета, а действовал более экономично — по вдохновению. Он смотрел фамилию и, не читая, сразу ставил оценку. И так ясно, кто чего заслуживает. Ергин? Два. Градусов? Два. Баскакова? М-м... ладно, не жалко, четыре. Суслов? Два. Даже с минусом.

Закончив с листочками, Служкин раскрыл створку окна и закурил.

Внизу находился замкнутый забором дворик между стеной школы, корпусом спортзала и теплым переходом. Дворик был загроможден поломанными партами. Сюда на переменах бегали курить старшеклассники.

Мат и галдеж привлекли внимание Служкина, и он высунулся из окна. Оказывается, во дворике шла разборка. Посреди толпы школьников стоял маленький, взъерошенный Овечкин. За лацкан пиджака его держал тощий и высокий Цыря — Цыренщиков, всем известная местная шпана, быстро перерастающая в уголовника. Цырю подзуживал толстый олигофрен Бизя Колобок, его лучший друг. Вокруг толпились наиболее прославленные двоечники восьмых-девятых классов. Рядом Безматерных и Безденежных держали под руки тоже красного и взъерошенного Чебыкина, не подпуская его к Цыре.

Цыря, что-то объяснив, вдруг ткнул Овечкина кулаком в скулу. Овечкин отлетел и сел в снег. Цыря нагнулся, поднял его, подтащил к себе и снова дал ему по скуле. Овечкин опять отлетел. Чебыкин, вырываясь, дергался между Безматерных и Безденежных.

Служкин выкинул окурок и решительно забросил ногу на подоконник. Из окна он ловко спрыгнул на заснеженную крышу теплого перехода, а с нее — во дворик. Однако ноги его скользнули по валявшейся столешнице сломанной парты, и он шлепнулся задом на какие-то железяки. Кто-то из толпы вокруг Цыри оглянулся, но Служкин уже вскочил, раздвинул двоечников, взял Цырю за плечо и развернул.

— Не п-понял!.. — изумился Цыря.

— Гуманитарная помощь, — пояснил Служкин и хлопнул его по зубам. — Теперь понял, Мцыря?

— Чо за фраер?! — заверещал Бизя Колобок, подскакивая к Служкину, и Служкин коротким толчком кувыркнул его в сугроб.

Цыря прикрыл ладонью разбитые губы. Лицо его сделалось зверским. Служкин тем временем повернулся и отвесил Безденежных такой пинок, от которого тот, выпятив пузо, пробежал несколько шагов. Безматерных благоразумно отцепился от Чебыкина сам.

— Ты кто такой воще?.. — угрюмо спросил Цыря.

— Это географ... из школы... — прошелестели двоечники.

— Чего встали, козлы?!. — вопил Бизя Колобок. — Он тут один!..

Служкин сильно стукнул ладонью в лоб, и Бизя снова улетел в сугроб, едва не выронив глаза.

— Ну-ка дернули все отсюда, ублюдки! — прорычал Служкин на двоечников и топнул ногой.

Двоечники начали тихо утекать в щель между забором и школой.

— Цыря, вмочи ему! — грозно орал из сугроба Бизя Колобок.

Цыря, оставшись в одиночестве, хмуро поглядел на Служкина, сплюнул и пошел к забору. Уже сидя на заборе верхом, он пообещал:

— Ладно, Овца, я тебя еще выловлю.

Служкин шагнул к барахтающемуся в сугробе Бизе и вышиб его пинком. Матерясь, Колобок перекатился через забор вслед за Цырей.

Чебыкин поправлял пиджак, а Овечкин прикладывал к скуле снежок.

— Фонарь будет, наверное, — мрачно сообщил он.

— Вы нас из окна увидали, Виктор Сергеевич? — спросил Чебыкин.

— Нет, мне из министерства телеграммой сообщили.

— У вас, Виктор Сергеевич, брюки порвались, — сказал Овечкин, не отрывая снежка от щеки.

Служкин вздрогнул, как ужаленный, и стремительно заглянул через плечо на собственный зад. На заду, как хвост, висел клин материи, выдранный, когда Служкин, поскользнувшись, упал задом на железяки. В прорехе предательски белела подкладка.

— У меня же еще в «а»-классе урок! — завыл Служкин, пытаясь приставить клин на место. — Как же я его проведу в рваных штанах?!.

— Попросите у Розы Борисовны отменить урок, — посоветовал Чебыкин, сочувствующе глядя на Служкина, который прикрывал зад рукою.

— И что я ей скажу? Что портки распластал? Да она на меня в суд подаст за оскорбление личности!

— Тогда придется сидеть весь урок, — заметил Овечкин.

— С вами посидишь... — проныл Служкин и бессильно начал материться куда круче, чем это делал Бизя Колобок. — Да и как я в кабинет попаду? С голым задом через всю школу просверкаю?

— В окно надо лезть, — сделал вывод Овечкин.

Служкин задрал голову, рассматривая свое окно.

— С крыши перехода мне одному туда не забраться...

— Давайте, Виктор Сергеевич, я вам из окна руку подам, а вы Овчину на спину встанете, — предложил Чебыкин.

— Другого пути нет, — подумав, согласился Служкин.

Чебыкин с ключом от кабинета убежал, а Служкин с Овечкиным полезли на крышу теплого перехода. Когда они забрались, из окна высунулась круглая веснушчатая физиономия Чебыкина.

— Атас, Виктор Сергеевич! — вдруг крикнул Чебыкин. — Вон там Роза Борисовна идет!

Служкин оглянулся и увидел на школьной дорожке Угрозу.

И тут грянул звонок с урока.

— Блин, давайте скорее!.. — завопил Служкин, — Чеба, руку!..

Овечкин уперся ладонями в стену. Служкин взлетел ему на плечи и рыбкой нырнул в окно, где в него вцепился Чебыкин. Вдвоем они с грохотом повалились на пол, уронив стул и учительский стол.

Служкин тотчас вскочил и выглянул из окна. Угроза, раскрыв рот, стояла посреди волейбольной площадки.

— Да... — откачнувшись, протянул Служкин. — Сделает она из меня сегодня банановое пюре, точно...

— А вы объясните ей все честно, — предложил Чебыкин.

— Наивный ты... Честным хорошо быть только потому, что верят, когда врешь.

Весь урок у девятого «а» Служкин сидел за своим столом, как гвоздями приколоченный. Для красной профессуры Служкин поспешно выдумал какую-то проверочную работу. На проверочной он мог сидеть, не вызывая подозрений. Однако посреди урока раздался стук в дверь.

— Старков, открой, — велел Служкин.

— Это вас, — выглянув, сообщил Старков.

— Скажи, я занят...

Но тут Старкова властно отодвинули с дороги, и в кабинет вошла Угроза Борисовна собственной персоной.

— Виктор Сергеевич, я вас прошу пройти ко мне прямо сейчас, — ледяным тоном произнесла она.

— Роза Борисовна, я сейчас провожу контрольную работу за четверть и не могу отлучиться, — сжав зубы, ответил Служкин.

«Контрольная!.. За четверть!» — изумленно ахнула профессура.

— И тем не менее я повторяю свою просьбу.

— А я повторяю, что сейчас не могу отлучиться, — в отчаянии отчеканил Служкин. — И прошу вас не мешать мне вести урок.

Девятый «а» изменился в лице.

Угроза покачнулась, но выстояла. Она развернулась, вышла и грохнула дверью. Профессура подпрыгнула за партами. Служкин успел заметить потрясенный взгляд Маши Большаковой и тотчас уткнулся в раскрытый классный журнал. Уши его были свекольного цвета.

До конца урока насмерть сраженная красная профессура не издала ни звука. После звонка девятиклассники тихо, как с похорон, покинули кабинет. Служкин надел пуховик, прикрывающий позорную пробоину, и бежал с поля сражения домой, не заглянув к завучам и даже прошмыгнув мимо их двери на цыпочках.

На следующий день Роза Борисовна не ответила на служкинское «здрасьте». И на другой день тоже. А потом Служкин и сам не стал здороваться. Близились каникулы, и можно было надеяться, что после них конфликт забудется сам собою. Оставалось только пережить итоговый педсовет за третью четверть, прогулять который было опаснее, чем убить Розу Борисовну.

Служкин явился на педсовет, старательно теряясь в толпе учителей и сел в сторонке на самое незаметное место. Итоги четверти подводили долго, с перебранками. И учителя, и Роза Борисовна распалились. Наконец речь дошла до учителей-предметников.

— География! — в последнюю очередь объявила Роза Борисовна и стала демонстративно долго разыскивать в папке служкинский отчет.

— Вызывает недоумение дифференциация оценок по географии у девятых классов, — сказала Угроза. — В «а»-классе почти у всех пятерки, в «бэ» — четверки, в «вэ» — тройки. Чем вы это объясните, Виктор Сергеевич? Конечно, эти классы мы составляли из сравнительно равных по силам учеников, но ведь не может быть, чтобы в «а» средний балл был четыре и семь, а в «вэ» — три и один!

— Что заработали, то и получили... — пробормотал Служкин.

Угроза сделала большую паузу, раздавливая его тишиной.

— Лично у меня, — начала она, — складывается ощущение, что дело тут не в знаниях учеников, а в личных пристрастиях учителя, то есть в личности самого Виктора Сергеевича. Насколько я знаю, педагогические приемы Виктора Сергеевича довольно далеки от традиционных. К песням, которые он исполнял на уроках в первой четверти... — Тут смех прокатился по учителям. — ... в третьей добавляются еще и массовые прогулы, инициируемые учителем, катания с горок вместо экскурсий, в которых Виктор Сергеевич участвует наравне с учениками, и многое другое. Сама я лично видела Виктора Сергеевича вместе с учениками влезающим с улицы в окно своего кабинета на втором этаже, а на мое замечание он в присутствии всего класса отреагировал с таким пренебрежением, которое граничит с хамством...

Угроза раскатывала Служкина в блин еще с четверть часа.

— Итак, Виктор Сергеевич, — закруглилась она, — четвертая четверть для вас становится решающей. В это время мы формируем педколлектив для работы в следующем году, и я не исключаю, что наш коллектив отнесется к вашей попытке занять в нем место не очень одобрительно. Впрочем, все зависит от вас.

Разгромом Служкина педсовет и закончился. Руины Служкина, дымясь, сидели за партой, когда все учителя начали с облегчением вставать и греметь стульями. Служкин не поднимал глаз. Кира, проходя мимо него, помедлила и насмешливо сказала:

— Ну ты да-ал...

Служкин помолчал, кивая головой, и согласился:

— Дал, да потом страдал.

— И это все твои комментарии?

— У париев нет комментариев.