Категории Добра и Зла в истории этической мысли.

Представления о добре и зле менялись у разных народов из века в век, оставаясь при этом краеугольным камнем любой этики. Еще древнегреческие философы пытались дать определение этих понятий. Сократ, например, утверждал, что только ясное осознание того, что есть добро и зло, способствует правильной (добродетельной) жизни и позна­нию самого себя. Различие между добром и злом он считал абсолютным и видел его в степени добродетели и осведомленности человека. Никто не делает зла специально, по своей воле, говорил он, а лишь по неведению. Зло есть результат незнания истины и, следовательно, добра. Даже знание о собственном незнании — уже шаг на пути к добру. Поэтому самое боль­шое зло — невежество, которое Сократ усматривал не в том, что мы че­го-то не знаем, а в том, что не догадываемся об этом и не нуждаемся (или считаем, что не нуждаемся) в знании.

Другие философы древности усматривали добродетельность в социаль­ных отношениях человека (Аристотель), в его связи с миром идей (Платон). Третьи считали, что добро заложено в самой природе человека и за­висит только от него самого: «Быть хорошим человеком — значит не только не делать несправедливости, но и не желать этого» (Эпикур).

Религия идею высшего добра воплотила в Боге. Он — творец всего доброго, вечного, разумного. Всевышний не творил зла. Зло происхо­дит от врожденной «греховности» людей, оно есть происки дьявола. Зло — это не нечто самостоятельное, оно — отсутствие добра, подобно тому как мрак — отсутствие света. Начиная с первородного греха, вы­бор между добром и злом сопровождает человека. Именно христиан­ство впервые утвердило право на этот добровольный и ответственный выбор, за который человек расплачивается вечным потусторонним бытием в Раю (абсолютное Добро) или в Аду (абсолютное Зло). Хри­стианство же, не оставляя человека беззащитным перед этим выбо­ром, вооружило его нравственным кодексом, следуя которому, чело­век может идти по пути добра, избегая зла.

Этот кодекс составил содержание знаменитой Нагорной проповеди Ии­суса Христа (Евангелие от Матфея, гл. 5). В ней Иисус не только учит на­род десяти заповедям, сформулированным Моисеем еще в Ветхом Завете («Возлюби ближнего твоего, как самого себя», «Не убий», «Не укради», «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего»), но и дает им свое толкование. Так, ветхозаветное «Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего» Иисус дополняет: «А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и мо­литесь за обижающих вас и гонящих вас... Ибо если вы будете любить лю­бящих вас, какая вам награда? И если вы приветствуете только братьев ва­ших, что особенного делаете?» Конкретизируя, разрешая или запрещая те или иные формы поведения, христианские заповеди явились, по сущест­ву, выражением основных принципов нравственности, на которых долж­но строиться отношение человека к человеку.

Если религиозная этика рассматривает Добро и Зло прежде всего как основания нравственного поведения личности, то философский анализ этих категорий направлен скорее на выявление их сущности, истоков и диалектики. Стремление понять природу добра и зла, объе­диняя усилия разных мыслителей, породило богатое классическое философско-этическое наследие, в котором выделяется рассмотрение данных понятий Г.В.Ф. Гегелем. С его точки зрения, взаимосвязан­ные и взаимополагающие понятия добра и зла неотделимы от понятия индивидуальной воли, самостоятельного индивидуального выбора, свободы и вменяемости. В «Феноменологии духа» Гегель писал: «Так как передо мною стоят добро и зло, то я могу сделать между ними вы­бор, могу решиться на то и на другое, могу принять в свою субъектив­ность как то, так и другое. Природа зла, следовательно, такова, что че­ловек может его хотеть, но не необходимо должен его хотеть».

Добро реализуется у Гегеля также через индивидуальную волю: «... добро есть субстанциальное бытие для субъективной воли, она должна его сделать своей целью и совершить... Добро без субъектив­ной воли есть только лишенная абстракции реальность, и эту реаль­ность оно должно получить лишь через волю субъекта, который должен иметь понимание добра, сделать его своим намерением и осуществить в своей деятельности». Понятие воли Гегель распространяет не толь­ко на область внешней реализации, область поступков, но и на об­ласть внутреннюю, область мышления и намерений. Поэтому важную роль он отводит самосознанию, которое выступает как исток самосозидания человеческой личности через свободный выбор меж­ду добром и злом. У Гегеля «самосознание есть возможность... ставить собственную особенность выше всеобщего и реализовать ее посредством поступков — возможность быть злым. Таким образом, именно самосозна­нию принадлежит наиболее важная роль в формировании злой воли, рав­но как и доброй». Моральное сознание всегда находится перед тяжелой и безнадеж­ной дилеммой: «Любым поступком, которому предшествует прекрас­ное намерение, оно неизбежно совершает зло, — считает Гегель, — от­казываясь от поступков, пытаясь сохранить свою чистоту, не запятнав ее никаким действием, оно неизбежно впадает в пустоту и никчем­ность существования, что также является злом, но направленным уже против себя».

Гегель рассматривает зло через феномен фанатичной толпы — «отрица­тельной свободы», или «свободы пустоты», которая, по его определению, «представляет собой как в области политики, так и в области религии фа­натизм разрушения всякого существующего общественного порядка и устранения индивидуумов, подозреваемых в приверженности к порядку... Лишь разрушая что-либо, эта отрицательная воля чувствует себя сущест­вующей. Ей, правда, кажется, что она стремится к какому-то положительно­му состоянию, но на самом деле она не хочет положительного осуществле­ния этого состояния...» Фанатичная толпа, описанная Гегелем, обращает все свое «бешенство разрушения» на ненавистную ей цивилизацию («вся­кий существующий общественный порядок»), в том числе и на памятники культуры (мы знаем об этом из печальной истории человечества, в том числе и своей собственной). Ей есть кого ненавидеть — самостоятельных, цивилизованных, независимых от нее людей, подозреваемых в привер­женности к порядку (и об этом мы тоже знаем). Толпа хочет вернуться в первоначальное, до-цивилизованное бытие, восстановить прошлое, кото­рое кажется столь радужным и чуждым зла состоянием «всеобщего равен­ства», настоящим царством добра (и это нам знакомо, не правда ли?). Еще один феномен зла, по Гегелю, — лицемерие, которое способствует мо­ральному оправданию многих неприглядных поступков, вплоть до пре­ступления. Действительно, воровство, массовые убийства, терроризм, насилие, геноцид часто находят лицемерное оправдание при помощи мо­ральной софистики, выдающей интересы ограниченной социальной груп­пы, отдельной нации или даже личности за всеобщие. Возможен ли выход из царства всеобщего и многоликого зла? Злое сознание может однажды раскаяться, взглянуть на себя заново, как бы со стороны, ужаснуться себе, признаться себе в том, что оно — зло. Од­нако исповедь кающегося сердца, как подмечает Гегель, может встре­тить жестокосердную насмешку и презрение другого. Отвергнутое и обиженное, оно уйдет в себя, в свое одиночество, свое привычное зло, усугубленное непризнанием другим самосознанием. Подлинный выход из взаимного зла возможен лишь при обоюдном раскаянии, при возможности слушать не только себя, но и другого, по­нимать, а не осуждать его. Только тогда «зло отрешается от себя, при­знает бытие другого... начинает верить в его способность к моральному возрождению». Таким образом, возможность добра Гегель напрямую связывал с диалогом самосознаний. Причем диалог несвободных, не­уверенных в себе самосознаний должен через драматические колли­зии взаимного отрицания, недоверия, ледяного одиночества, взаим­ного презрения и всеобщего зла возродить надежду на возможность нового диалога свободных и умеющих уважать чужую свободу людей.

Если внимание немецкого философа более привлекает анализ зла, то русский философ Вл. Соловьев основной акцент делает на пробле­ме добра. Анализируя в работе «Оправдание добра» его основные ат­рибуты, Соловьев отмечает, что это, во-первых, чистота или авто­номность добра. Чистое добро ничем не обусловлено, оно требует, чтобы его избирали только ради него самого, без всякой иной мотивации. Во-вторых, это полнота добра. И в-третьих, его сила. Вл. Соловь­ев считал, что идея добра присуща человеческой природе, а нравст­венный закон записан в человеческом сердце. Разум только развивает на почве опыта изначально присущую человеку идею добра. Мысль Соловьева сводится к тому, чтобы совершенно сознательно и свобод­но подчинить нашу волю идее добра, заложенной в нас от природы, идее лично продуманной, «разумной».