Что такое доказательство и обоснование?

Вследствие причин, которые я буду обсуждать позже, я рассматриваю доказательство и обоснование как весьма важные элементы философской деятельности, и там, где они отсутствуют, я становлюсь скептиком. Однако у меня широкая концепция того, что считать ‘доказательством’ и ‘обоснованием’.

Как нам всем известно, в философии, как и в других областях, доказательство подразумевает больше, чем просто дедуктивное доказательство. Теория дедуктивного доказательства хорошо развита, и знакомство с дедуктивным доказательством важно для понимания и применения других типов доказательства. Типы доказательства, с которыми мы сталкиваемся в философии и в других областях, обычно являются вариантами немонотонных доказательств, то есть доказательств, в которых присоединение новых посылок может вызвать сомнение в выводе, который следовал бы без этих посылок.

Философия к тому же включает описания эмоций, человеческих установок и действий, таких как восприятие. Здесь мы стремимся отыскать формы описаний и те различия, которые соответствуют материалу и в то же время вносят ясность и связность. Ясность и связность суть ключевые понятия в философии. Может, даже в большей степени, нежели специальные науки, философия желает увидеть, “как все единой нитью сплетено, одно в другое проникает, богатея” (‘wie alles sich zum Ganzen webt, eins in dem andern wirkt und lebt’)[127].

В философии, как и в других науках, необходимо чередовать исследования общих связей и деталей. Теория общих связей должна приспосабливаться к деталям, а детали должны находить место в более общей теории. Посредством этого вида ‘рефлексивного равновесия’ мы достигаем обоснования наших философских озарений, как общих, так и детализированных, специфических. Гудмен, Израэль Шеффлер и Роулз ввели эту идею в современные дискуссии. Вопрос о том, к чему сводится надежное доказательство и корректное обоснование, есть сам по себе вопрос в рамках аналитической философии. Кроме того, на этот важный вопрос можно ответить различными способами.

В начале нашего столетия Гуссерль уже предложил концепцию обоснования, сходную с концепцией Гудмена, Шеффлера и Роулза. Он пишет, что единство, которое связывает вместе различные высказывания трактата или теории, наделяет их ‘взаимной обоснованностью’[128]. Гуссерль также подчеркивает, что “многочисленные дологические обоснования действуют как фундамент для логических”[129]. У Гуссерля интересным я нахожу, в частности, то, что он даже более, чем Гудмен, Шеффлер и Роулз, задумывался над вопросом почему этот вид связи наделяет обоснованностью. С его точки зрения, причина состоит в том, что ‘мнения’ (Auffassungen), на которые мы в конце концов полагаемся, не тематизируются нами и в большинстве случаев никогда не будут тематизированы. Каждое утверждение обоснованности истинности фундировано в этом жизненном мире нетематизированных мнений, которые мы никогда не делали субъектом какого-либо суждения.

Можно было бы подумать, что от этого дело становится еще хуже. Мы не просто полагаемся на нечто неопределенное, но на нечто такое, что мы никогда не мыслили, что, следовательно, никогда не подвергали сознательному рассмотрению. Гуссерль утверждает, однако, что как раз эта нетематизируемая природа наших мнений делает их последней инстанцией обоснования. С его точки зрения, ‘полагание’ и ‘убеждение’ не являются теми установками, которые мы усваиваем на основе преднамеренных решений. То, что мы полагаем, и само понятие полагания являются частью нашего жизненного мира; и, согласно Гуссерлю, нельзя избежать этого нетематизируемого полагания. Я цитирую: “Невозможно обойти стороной поглощенность апориями и аргументацией, питаемыми Кантом или Гегелем, Аристотелем или Фомой”[130].

Я рассматриваю эту идею Гуссерля как стимулирующий вклад в наше текущее обсуждение предельного обоснования и теории рефлексивного равновесия. Рефлексивное равновесие самым тесным образом соприкасается с тем, что в своем обсуждении аналитической философии я назвал доказательством и обоснованием. Эта идея обеспечивает нас такой концепцией аналитической философии, которая открыта, не будучи пустой. Великие герои аналитической философии, такие как Больцано, Фреге и Рассел, хорошо вписываются в эту картину. Благодаря огромному значению, которое они отводили доказательству, они внесли смелые философские прозрения как в некоторые общие связи, так и в детальные исследования и различения. Тем не менее Мур и Витгенштейн также сделали важный вклад. Они вносят мало прозрений в общие связи, но они дали описания и провели различения; кроме того, они обнаружили трудности, которые должны быть существенны для всех попыток построения систематической философии. Обнаружение трудностей также является важным вкладом в философию, в самом деле, очень важным.

Неаналитические философы

Моя характеристика аналитической философии с помощью понятий ‘доказательство’ и ‘обоснование’ могла показаться слишком открытой и широкой. Есть ли философы, которых в ее свете нельзя считать аналитиками? Если в качестве примера взять философов двадцатого столетия, я думаю, моей характеристике не соответствуют Хайдеггер и Деррида. Вместо доказательства и обоснования, они в основном используют риторику; в их работах находится множество традиционных риторических приспособлений. Гуссерль, например, в своем экземпляре Бытия и времени писал: “То, что сказано здесь, – это моя собственная доктрина, но без ее более глубокого обоснования”[131].

То же самое относится к Деррида. Типичной в этом отношении является его ‘дискуссия’ с Сёрлом. Сёрл защищает себя от критики Деррида, основываясь на том, что он был неверно истолкован и процитирован. Вместо обсуждения этих возражений, Деррида обращается к Сёрлу SARL (Societé anonyme de responsibility limitée)[132], указывая, что Сёрл не желает брать ответственность за свои взгляды. Публика аплодировала Деррида, но это – не аналитическая философия.

Это отнюдь не говорит, что Хайдеггер и, возможно, даже Деррида не могут снабдить нас философскими прозрениями. Но чтобы раскрыть эти прозрения, необходимо было бы сформулировать соответствующие им взгляды ясным способом, чтобы найти то, что можно добавить за или против них. Отсутствие доказательства и обоснования создает особую проблему для такой реконструкции. Доказательство и обоснование вносят вклад в прояснение того, что утверждается; там, где они отсутствуют, интерпретация становится затруднительной.

 

Герменевтика и аналитическая философия

 

В своей превосходной статье “Аналитическая философия: историко-критический обзор”, с которой я в значительной степени согласен, фон Вригт настаивал на том, что герменевтика несовместима с аналитической философией[133]. Я, со своей стороны, придерживаюсь совершенно другого убеждения. Фон Вригт приводит два главных довода в защиту этого тезиса. Во-первых, герменевтика подчеркивает различие между социальными и гуманитарными науками, с одной стороны, и естественными науками – с другой. Акцент на этом различии не согласуется с тезисом о единстве наук. Во-вторых, согласно фон Вригту, те философы-аналитики, кто имеет дело с вопросами интерпретации и понимания (например, Куайн, Селларс и Девидсон), – натуралисты, тогда как герменевтика старается понять человеческое существование как историческое и культурное.

Проблема с двумя доводами фон Вригта состоит в том, что как философы-аналитики, так и приверженцы герменевтики защищали весьма различные мнения. Не все аналитические философы выдвигали тезис о единстве наук. Многое зависит от того, как должно пониматься это единство. Никто не считает, что социальные и гуманитарные науки проводят эксперименты того же вида, что и естественная наука. Только немногие считают, что социальные и гуманитарные науки имеют дело с универсально охватывающими законами, подобно естественным наукам. Даже в естественных науках идея таких законов почти умерла, а с ней и номологически-дедуктивный метод. Напротив, некоторые из нас под гипотетико-дедуктивным методом подразумевают нечто совершенно иное: гипотезам следует иметь статус не законов, а, скорее, допущений, которые должны проверяться посредством их связей с другими высказываниями в сети общей теории.

В качестве примера аналитического подхода к герменевтике я упомяну статью Вольфганга Штегмюллера “О так называемом круге понимания”[134]. Это исследование, как и работы других философов-аналитиков, учреждает то, что я называю аналитической герменевтикой.

Что касается второго довода фон Вригта в защиту его тезиса, что герменевтика и аналитическая философия несовместимы, а именно, что герменевтика не натуралистична, я только хочу заметить следующее. Во-первых, натурализм Куайна, Селларса и Девидсона разделяется только некоторыми аналитическими философами, на самом деле, вероятно, только меньшинством. Во-вторых, отнюдь не очевидно, что герменевтика несовместима с натурализмом. Мы имеем дело здесь с трудной философской проблемой, которая требует тщательной аргументации. И Куайн, и Девидсон утверждают, хотя на разных основаниях, что понимание и интерпретация могут быть объяснены натуралистически. Однако усилия Девидсона в этом отношении пробудили определенный интерес в среде литературных критиков, о чем свидетельствует недавно опубликованный сборник Литературная теория после Девидсона[135]. Это показывает, что теоретики литературы в данный момент заняты поиском философских оснований своих теорий. Деррида предлагал им нечто такое, что некоторые литературные критики нашли привлекательным, тогда как философы-аналитики предложили до настоящего времени очень немногое в этом отношении. Здесь брошен важный вызов нам – аналитическим философам.

 

Заключение

Вывод, который мы можем сделать из моих размышлений в этом исследовании, состоит в том, что аналитическая философия не может быть определена ссылкой на специфические философские воззрения или проблемы, или через специфический метод концептуального анализа. То, что характеризует ее – это специфический способ подхода к философским проблемам, в котором доказательства и обоснование играют решающую роль. Только в этом отношении аналитическая философия отличается от других ‘направлений’ в философии.

Традиционная классификация современной философии, где аналитическая философия является одним из направлений среди прочих, следовательно, ошибочна. Будет лучше сказать, что дистинкция аналитическое/неаналитическое пересекается с другими разделениями. Можно быть аналитическим философом и при этом феноменологом, экзистенциалистом, приверженцем герменевтики, томистом и т. д. Является ли философ аналитиком, зависит от того, какое значение он придает доказательству и обоснованию. Есть, например, феноменологи, которые более аналитичны, и те, которые аналитичны в меньшей степени. Подобным же образом мы можем классифицировать философов во все эпохи истории предмета. Так, Фома Аквинский является одним из наиболее аналитичных томистов. Аристотель, Декарт, как и большое число других подлинно великих философов, являются аналитиками. Способ, которым я определил аналитическую философию, является для меня почти тавтологией.

Мы, следовательно, должны пересмотреть нашу классификацию современной философии следующим образом:

 

Философы	Феноменология	Экзис-тенциа-лизм	Гермнев-тика	Структу-рализм	Деструк-турализм	Неото-мизм	Неомар-ксизм	… и др…
Более аналити-ческие	Гуссерль
Менее аналити- ческие		Хайдеггер

 

Здесь мы все еще разрабатываем два принципа классификации в соответствии с доктриной (феноменология, экзистенциализм, натурализм и т.д.) и в соответствии с проблемами (герменевтика, этика). Эти группы не исключают друг друга, кто-то может, например, быть и феменологом и этиком. И в рамках каждой группы будут иметься те, кто более аналитичен, и те, кто менее.

Позволю себе еще одно последнее замечание. Нам следует заниматься аналитической философией не только потому, что это хорошая философия, но так же по соображениям индивидуальной и социальной этики.

Когда мы пытаемся привести своих собратьев к принятию нашей собственной точки зрения, мы не должны делать этого ни принуждением, ни при помощи риторических средств. Вместо этого нам следует пытаться вызвать у других положительное или отрицательное отношение к нашей точке зрения на основе их собственных размышлений. Этого можно достигнуть только посредством рационального доказательства, при котором другая личность осознается как автономное и разумное существо.

Это важно не только в отношении индивидуальной, но также и в отношении социальной этики. В наших философских произведениях и доктринах следует подчеркивать ту решающую роль, которую должны играть доказательство и обоснование. Это осложнит жизнь тем политическим лидерам и фанатикам, которые распространяют сведения, не выдерживающие критического рассмотрения, но которые тем не менее часто склоняют массы к нетерпимости и насилию. Рациональное доказательство и рациональный диалог исключительно важны для успешного функционирования демократии. Образовывать людей в этой деятельности, возможно, самая важная задача аналитической философии.

 

[1] Фоллесдал Д. Введение в феноменологию для философов-аналитиков // Логос: философский журнал. 2001. № 4. С.21.

[2] Грязнов А.Ф. Введение // Аналитическая философия: становление и развитие. М.: ДИК, 1998. С.7.

[3] Munitz M.K. Contemporary Analytic Philosophy New York: Macmillan Publishing CO., INC;, London: Collier Macmillan Publishers, 1981. P.8.

[4] Russell B. Logic and Knowledge. London: George Allen & Unwin LTD, 1956. P. 39–56. (Впервые статья опубликована в 1905 г. в журнале Mind.)

[5] Я обсуждал эту тему в Principles of Mathematics, раздел 5 и § 476. Теория, защищаемая там, очень близка взглядам Фреге и совершенно отличается от теории, которую я буду отстаивать здесь далее.

[6] Более точно пропозициональний функции.

[7] Второе из них может быть определено через первое, если мы примем, что оно подразумевает ‘Не верно, что “С(х) является ложным” всегда истинно’.

[8] Иногда я буду использовать вместо этой усложнённой фразы фразу ‘С(х) иногда истинно’, предполагая, что она по определению означает то же самое, что и усложнённая фраза.

[9] Как квалифицированно обосновывает м-р Брэдли в своей Логике, книга I, разд.II.

[10] Психологически ‘С(какой-то человек)’ предполагает только одного человека, а ‘С(некоторый человек)’ предполагает более чем одного; но в предварительном очерке этими предположениями мы можем пренебречь.

[11] См. Untersuchungen zur Gegenstandstheorie und Psychologie (Leipzig, 1904), первые три статьи (Мейнонга, Эймеседра и Малли соответсвенно).

[12] См. его ‘Über Sinn und Bedeutung’, Zeitschrift für Phil. und Phil. Kritik. Т. 100.

[13] Фреге различает эти два элемента, смысл и значение, везде, а не только в комплексных обозначающих фразах. Поэтому в смысл обозначающего комплекса входят смыслы его конституент, а не их значения. Согласно Фреге в пропозиции ‘Мон Блан более 1000 метров высотой’ конституентой смысла пропозиции является смысл выражения ‘Мон Блан’, а не сама реальная гора.

[14] Касаясь этой теории, мы будем говорить, что обозначающие фразы выражают значение, и мы будем говорить как о фразах, так и смыслах, что они обозначают значение. В другой теории, которую защищаю я, смысл не существует и только иногда существует значение.

[15] Я рассматриваю их как синонимы.

[16] Это сокращённая, не строгая, интерпретация.

[17] Пропозиции, от которых такие сущности производны, не тождественны ни с этими сущностями, ни с пропозициями, что эти сущности существуют.

[18] Чтобы доказать уместность того, что все элементы класса самых совершенных существ существуют, можно привести аргументы; можно также формально доказать, что этот класс не может содержать более одного элемента; но, принимая определение совершенства как обладание всеми положительными предикатами, можно доказать, почти в равной степени формально, что этот класс не содержит даже одного элемента.

[19] Carnap R. Logical Foundations of the Unity of Science // Urbana; Chicago; London: Intentionality, Mind and Language. University of Illinois Press, 1972. P. 132–152. (Статья впервые опубликована в 1938 году в International Encyclopedia of Unified Science. Vol.I. University of Chicago Press.)

[20] Moore G.E. Philosophical Papers. London: George Allen & Unwin LTD, 1959. P. 227–251.

[21] В оригинале речь, разумеется, идёт об английском языке (прим. пер.)

[22] Wittgenstein L. Notes for Lectures on “Private Experience” and “Sense Data” // The Philosophical Review. 1968. Vol. 77. №3. P. 275–320.

[23] Рукопись содержит только тире, слова в квадратных скобках добавлены публикатором.

[24] См. ниже, с. 82

[25] В оригинале ‘на английском языке’ ( прим. пер.).

[26] Несколькими страницами ниже в той же рукописи:

«Но мне кажется, что я либо вижу красное, либо не вижу красное. Неважно, выражаю я это или же нет.

Здесь мы используем изображение.

Сомнению подвергается не это изображение, но его применение.

Другие случаи тавтологий».

[27] Взвешивание. Позднее в записной книжке: Иногда эти тела изменяют свой вес, и тогда мы ищем причину изменений и находим, скажем, что с телом нечто произошло. Иногда, однако, вес тела изменяется, а мы вообще не можем объяснить изменение. Но мы тем не менее не говорим, что его взвешивание потеряло свой смысл, «потому что теперь тело реально не имеет какого-либо веса». Скорее мы говорим, что тело как-то изменилось – и это послужило причиной изменения веса, но что мы пока не наши причины этого, т. е. мы продолжаем разыгрывать игру взвешивания и пытаемся найти объяснение необычного поведения.

Мы используем форму выражения «вес этого тела», чтобы обозначить нечто присущее телу, нечто такое, что может быть уменьшено только частичным разрушением тела. Одно и то же тело – один и тот же вес.

Бакалейщик.

Предположим, что фактически правило становится исключением. При определённых специфических обстоятельствах тело действительно сохраняет один и тот же вес; скажем, железо в присутствии ртути. Кусок сыра, с другой стороны, хотя и сохраняет свой размер, калории и т.д., в разное время необъяснимо взвешивается с различным весом.

[28] См. выше, с. 69

[29] См. выше, с. 70.

[30] В лекциях Витгенштейн говорил «является подстановкой для стона» и «заменяет стон»: «Конечно, ‘зубная боль’ не является только подстановкой для стона, но это выражение есть также и подстановка для стона; сказать так – значит показать, сколь крайне отлично оно от слова типа ‘Ватсон’». – И снова: «Предположим, вы спросили: ‘Что представлял собой феномен, на который указывалось, когда вы изучали слово «боль»’? Были определённые шумы у других, а затем ваши собственные. Затем учили заменять стон посредством ‘У меня болит’. …Вы можете спросить: «Ну а что обозначает стон?» Вообще ничего. ‘Но разве вы как раз не хотите сказать, что стонете?» Нет; но стон не является высказыванием ‘Я стону’.» Ср. выше, с. 83.

[31] На сцене.

[32] Весь этот пассаж Витгенштейн отметил как неудовлетворительный и на полях приписал «туманно».

[33] На полях: «Очень важно, хотя и плохо выражено».

[34] Sellars W. Grammar and Existence: a Preface to Ontology // Mind. 1960. Vol. LXIX. № 276. Р. 499–533.

[35] В оригинале речь идет о неопределенном артикле ‘an’. В дальнейшем при необходимости артикли будут указываться в квадратных скобках после русских выражений, передающих их смысл (прим. пер.).

[36] Здесь и далее в оригинале речь идет об английском языке (прим. пер.)

[37] Кого-то может осенить мысль заменить первоначальное высказывание (1) на

 

(1²) S : Белизна,

 

а высказывание

(9) Белое есть качество

 

на

(9¹) Белизна : Качественность

 

и сказать, что в (1²) ‘белизна’ является ‘предикатом’, тогда как в (9¹) ‘белизна’ является ‘субъектом’. Необходимо, однако, заметить, что этим не показывается, что (1²) является не просто переписыванием категориального аналога (1), а именно

(1¹) S обладает белизной

 

[то, что ‘белизна’ помещена рядом с S, говорит, что S обладает белизной] или, на самом деле, переписыванием самого (1) [то, что ‘белизна’ помещена рядом с S, говорит, что S есть белое] – в этом случае термин ‘белизна’ был бы подделкой, если не изъясняться modus operandi на языке новой формы, который разрушает рамки наших обычных категорий ‘сингулярный термин’, ‘общее существительное’, ‘прилагательное’ и т.д. и который не может в любом прямом смысле быть переведен на актуально используемый нами язык. То, что (1¹) – или (1) – можно переписать как (1²), а (9) можно переписать как (9¹), ни в малейшей степени не указывает на то, что они обладают общей логической формой, представленой посредством ‘___ : ...’. Ср.: доклад Питера Стросона на симпозиуме “Логический субъект и физический объект”, Philosopy and Phenomenological Research, XVII (1957) и мою на это критику.

 

[38] Все общие существительные и им подобные выражения никоим образом не обозначают роды вещей. Роды являются характерным подмножеством классов и мы говорим об отдельных примерах, а не об элементах родов. В этой статье я пока не затрагиваю характерных особенностей родов и, ссылаясь на роды просто как на классы, говорю об их элементах, а не об их отдельных примерах.

[39] Термин ‘индивидуальный предмет’ [individual] часто используется в смысле ‘логический субъект’ как указано выше. В этом широком смысле ‘индивидуалyный предмет’ должен противопоставляться ‘отдельному предмету’ [particular], поскольку отдельные предметы, грубо говоря, суть те индивидуальные предметы, на которые указывают посредством сингулярных термов, имеющих место в высказываниях наблюдения.

[40] Важно заметить, что хотя мы и можем образовать выражение ‘белая вещь’ из прилагательного ‘белое’ и категориального слова ‘вещь’ согласно формуле

 

(16) S есть белая вещь =_Df S есть вещь . S есть белое

 

было бы серьезной ошибкой предполагать, что все общие существительные, относящиеся к физическим объектам, образованы из прилагательных и категориального слова ‘вещь’ согласно формуле

 

(17) S есть N =_Df (S есть вещь) и S есть A₁ ... A_n

 

(где ‘N’ является общим существительным, а ‘A_i’ - прилагательным). Предпологать, что ‘вещь’ является только простым общим именем – значит (а) не замечать того факта, что категориальное слово ‘вещь’ используется только потому, что существуют высказывания, имеющие форму ‘S есть N’; (b) подвергаться всем классическим загадкам, связанным с substrata. (Эта точка зрения детально разработана в моей статье “Substance and Form in Aristotle; an Exploration” (Journal of Philosophy iiv 1957 P. 688–699). Рефлексия над первым из этих пунктов проясняет, между прочим, что ошибочно рассматривать категорию субстанции или вещественности как summum genus.

 

[41] Из этого следует, что фраза ‘экзистенциальная квуантификация’ должна быть удалена и заменена одним из ее логических эквивалентов (например, S-квантификация), а не введенными сокращениями.

[42] Дополнительный том XXV (1951).

[43] Op.cit., p. 133.

[44] Ясно, что прочтение ‘(Ef) S есть f’ как ‘S есть нечто’ требовало бы использования индексов для того, чтобы обрисовать различия, которые становятся уместными, когда встает вопрос о прочтении высказываний подобных (27). Ибо, если бы Джек был высоким, а Джил низким, из этого следовало бы, что оба, и Джек, и Джил есть нечто, хотя они и не являются ‘одним и тем же нечто’.

[45] Op. cit., p. 149.

[46] Эта статья была впервые опубликована в Vierteljahrschrift fürWissenschaftliche Philosophie, XVI (1892), S. 192–205; перевод Питера Гича опубликован в Translations from the Philosophical Writings of Gottlob Frege (редакторы Питер Гич и Макс Блэк). New York: Philosophical Library, 1952.

[47] Существует семья семантических понятий, каждое из которых может рассматриваться и рассматривалось как ‘модус значения’. Так, мы можем сказать, что в нашем языке ‘треугольное’ соозначает треугольность, означает₁ треугольные вещи и означает₂ класс треугольных вещей. Каждое из этих понятий вполне законно и является собственным предметом логического исследования. Но ни одно из них, очевидно, не совпадает с тем, что подразумевает Гич, когда говорит, что ‘треугольное’ обозначает нечто. Смысл ‘значения’, который подразумеваю я, – это смысл, в котором для нас информативно сказать, что ‘dreieckig’ (в немецком языке) означает треугольное, тогда как выражение “‘треугольное’ (в нашем языке) означает треугольное” столь же “тривиально” как и “Белая лошадь является белой”.

[48] Такая интерпретация высказываний категоризации в стиле Карнапа привнесла бы с собой переинтерпретацию категориальных аналогов высказываний типа (1). Так, ‘S является примером f-ности’ в материальном модусе речи по-существу стало бы тождественным квазисемантическому эквиваленту “‘f’ является истинным относительно S”. Отношение последнего выражения к “‘S есть f’ является истинным” требует изучения. ‘S есть представитель K-вида’ стало бы, опять же, квазисемантическим эквивалентом выражения “‘K’ является истинным относительно S”. Однако последнее, по-видимому, относилось бы к “S удовлетворяет критерям ‘K’” столь же близко, как и к “‘S есть K’ является истинным”.

[49] Kripke S. Outline of a Theory of Truth // The Journal of Philosophy. 1975. Vol. 72. № 19. P. 695–717.

Работа представлена на симпозиуме Американского философского общества по проблемам истины 28 декабря 1975г.

Первоначально, по понятной причине, данная статья была изложена изустно без предоставления на предварительное рассмотрение готового текста. Приблизительно в это же время редактор The Journal of Philisophy попросил меня представить на обозрение хотя бы “очерк” моего доклада. Я согласился, что это было бы полезно. Предложение, однако, поступило тогда, когда я уже связал себя обязательствами, относящимися к другой работе, и должен был приготовить данную версию в значительной спешке, даже не имея возможности проверить первый набросок. Несмотря на ограниченные возможности, я всё-таки смог уделить больше времени экспозиции основной модели в разделе III так, чтобы сделать её более ясной. Текст показывает, что вынужденно было пропущено много формального и философского материала , а также доказательств результатов.

Извлечения из настоящей работы были представлены на весенней встрече 1975г. ассоциации символической логики, проходившей в Чикаго. Более пространная версия была представлена в виде трёх лекций в Принстонском университете в июне 1975г. Я надеюсь когда-либо опубликовать другую, более детальную версию. Эта версия будет содержать технические утверждения, высказанные здесь без доказательств, а также много технического и философского материала, изложенного кратко или совсем не упомянутого в данном очерке.

[50] Я следовал обычному соглашению “семантической” теории истины, рассматривая истинность и ложность как приписывание истинностного значения предложениям. Если истинность и ложность первоначально приложимы к пропозициям или другим нелингвистическим сущностям, предикат предложений читается как “выражает истину”.

Я выбрал предложения для первичного способа передачи истинности не потому, что считаю возражение против истинности как первичного свойства пропозиций (или “высказываний”) безразличным для серьёзной работы по истине или семантическим парадоксам. Наоборот, я думаю, что в конце концов тщательная трактовка проблемы может в значительной степени пригодиться при разведении “выразительного” аспекта (соотносящего предложения с пропозициями) и аспекта “истины” (предположительно касающегося пропозиций). Я не исследовал, имеют ли место проблемы, связанные с семантическими парадоксами, когда последние целенаправленно применяются к пропозициям. Главная причина, по которой я целенаправленно применяю предикат истинности именно к лингвистическим объектам, заключается в том, что для таких объектов развита математическая теория самореференции. (См. также прим. 33.)

К тому же более развитая версия этой теории учитывала бы языки, в которых указательные и двусмысленные выражения, выражения, которые могут быть озвучены различным образом, незаконченные предложения и т. п. также могут иметь истинностные значения. Ввиду неформального характера в этой статье не ставится цель достигнуть точного результата по этим вопросам. Предложения являются общепринятым способом выражения истины, но неформально мы от случая к случаю говорим о речевых выражениях, высказываниях, утверждениях и т.д. От случая к случаю мы можем выражаться так, как если бы каждое озвученное в языке предложение выражало высказывание, хотя мы предполагаем ниже, что предложение может не подходить для того, чтобы выражать высказывание, если оно парадоксально или необоснованно. Мы осознаём это только тогда, когда думаем, что неточность может привести к недоразумению или непониманию. Аналогичное замечание касается и соглашений о кавычках.

[51] Возможно, Никсон и Джонс высказывались о взаимных утверждениях, не осознавая того, что эмпирические факты делают их парадоксальными.

[52] В обыденном понимании (как противоположном соглашениям тех, кто устанавливает парадоксы Лжеца), проблема лежит в плоскости искренности, а не истинности того, что говорит Мур. По всей вероятности, парадоксы могут быть выведены также и в этой интерпретации.

[53] Мы предполагаем, что ‘есть короткий’ уже есть в языке.

[54] Остаётся неясной возможность применения этой техники к пропозициям, “намеренно” достигающим самореференции.

[55] Имеется несколько приёмов это осуществить, либо используя нестандартную Гёделеву нумерацию, где высказывания могут содержать нумералы, обозначающие их собственные Гёделевы номера, либо используя стандартную Гёделеву нумерацию плюс дополнительные константы типа ‘Джек’.

[56] Если предложение утверждает, например, что все предложения класса С являются истинными, мы признаём его ложным и обоснованным, когда одно предложение из класса С является ложным независимо от других предложений из С.

[57] Именно под этим именем обоснованность, по-видимому, впервые была эксплицитно введена в литературе у Ханса Херцбергера в “Paradodoxes of Grounding in Semantics”, The Journal of Philosophy, XVII, 6 (Mart 26, 1970): 145–167. Статья Херцбергера основывается на неопубликованной работе об опирающихся на “обоснованность” подходах к семантике парадоксов, написанной совместно с Джеральдом Кацем. Интуитивное понятие обоснованности было частью семантического фольклора уже много ранее. Насколько я знаю, данная работа даёт первое точное определение.

[58] Под “ортодоксальным подходом” я понимаю любое введение, которое работает в рамках классической теории квантификации и требует тотальной определённости всех предикатов на множестве переменных. Некоторые авторы высказываются в такой манере, как если бы “иерархия языков” или подход Тарского препятствовал, например, формулировке языков с определёнными видами самореференции или языков, содержащих свои собственные предикаты истинности. В моей интерпретации таких препятствий не существует; имеют место только теоремы о том, что может и что не может быть сделано в рамках обычной теории квантификации. Так, Гёдель показал, что классический язык может говорить о своём собственном синтаксисе; точно так же, язык, при использовании узкого определения истины и других вспомогательных средств, в состоянии многое сообщить о своей собственной семантике. С другой стороны, Тарский доказал, что классический язык не может содержать свой собственный предикат истины и что язык более высокого порядка может определять предикат истинности для языка более низкого порядка. Любые априорные уточнения самореференции производны от уточнений классического языка, где все предикаты тотально определены.

[59] Аргумент Чарльза Парсонса в “The Liar Paradox”, Journal of Philosophical Logic, III, 4 (October 1974): 380-412, вероятно подходит как пример для аргумента, обсуждавшегося в этом абзаце. Тем не менее большая часть его статьи может рассматриваться скорее как подтверждение нежели опровержение разрабатываемого мной подхода. Смотри, в частности, сноску 19, которая подаёт надежду теории, избегающей эксплицитных индексов. Минимальная фиксированная точка (см. раздел III ниже) избегает эксплицитных индексов, но тем не менее, использует понятие уровня; в этом отношении она может сравниваться со стандартной теорией множеств, рассматриваемой как противоположность теории типов. В добавок к отсутствию эксплицитного индексирования для данной теории специфичен тот факт, что для предложений уровни не являются внутренними.

Стандартное распределение внутренних уровней гарантирует свободу от “степеней риска” в смысле объяснённом выше в разделе I. Для предложений (4) и (5) ниже, это же распределение внутренних уровней, исключающее для них “степень риска”, будет мешать “искать их собственный уровень» (см. с. 695–697). Если мы хотим допустить, чтобы предложения явно искали свой собственный уровень, мы обязаны также и для них допустить степень риска. Тогда необходимо рассматривать предложения как попытку выразить пропозиции и допустить истинностно-значные провалы. См. раздел III ниже.

[60] Проблема трансфинитных уровней, вероятно, не слишком трудна при её решении каноническим способом для уровня w, но она становится крайне сложной для более высоких ординальных уровней.

[61] См.: Мартин, ред., The Paradox of the Liar (New Haven: Yale, 1970), а также отсылки в тексте статьи.

[62] См. прим. 10 выше. Мартин, например, в своих статьях “Toward a Solution to the Liar Paradox”, Philosophical Rewiew, LXXVI,3 (july 1967): 279-311, и “On Grelling’s Paradox”, ibid, LXXVII, 3 (july 1968): 325-331, приписывает “теории языковых уровней” все виды уточнения самореференции, которые должно принимать в расчёт только как опровергнутые даже для классических языков работой Гёделя. Вероятно, есть или были теоретики, которые верили, что всё, что говорится об объектном языке, должно быть явно выражено в метаязыке. Едва ли это возможно. Главный же вопрос: что за конструкции могут быть получены в рамках классического языка, и что требуется для истинностно-значных провалов? Почти все случаи самореференции, упоминаемые Мартином, могут быть получены при использовании ортодоксального метода Гёделя без всякой нужды обращаться к частично-определённым предикатам или истинностно-значным провалам. В прим. 5 своей второй статьи Мартин делает некоторые замечания о доказательстве Гёделя, что достаточно богатые языки содержат свой собственный синтаксис, но он, по-видимому, не осознаёт, что это доказательство делает большую часть его полемики против “языковых уровней” иррелевантной. В другом крайнем случае некоторые авторы, по-видимому, всё ещё считают, что разновидность общего запрета на самореференцию окажет помощь в трактовке семантических парадоксов. В случае самореферентных предложений подобная позиция кажется мне безнадёжной.

[63] В терминологии данной статьи статья Мартина и Вудруфа доказывает существование максимальной фиксированной точки (но не минимальной фиксированной точки) в контексте ослабленного трёхзначного подхода. Далее этого теория не развивается. Я полагаю, что эта статья ещё не опубликована, но выйдет в сборнике, посвящённом Иешуа Бар-Хиллелу. Хотя она отчасти предвосхищает данный подход, когда я работал, она была мне неизвестна.

[64] На самом деле я был знаком с относительно малой частью этой литературы, когда начал разрабатывать представленный здесь подход. Даже теперь я в значительной степени с ней незнаком, так что связи проследить трудно. Работа Мартина, по-видимому, в её формальных следствиях, если и не её философской основе, наиболее близка к предлагаемому подходу.

Существует также обширная литература о трёхзначных или подобных им подходах к теоретико-множественным парадоксам, с которой я незнаком в деталях, но которая, по-видимому, достаточно близко соотносится с моим подходом. Упомяну только Гилмора, Фитча, Фефермана.

[65] Я интерпретирую Стросона в том смысле, что предложение ‘Нынешний король Франции – лыс’ он считает ложным, чтобы выразить высказывание, но всё же значимым, поскольку оно указывает направления (условия) для того, чтобы выразить высказывание. Я применяю это к парадоксальным предложениям, не связывая себя его первоначальным случаем с дескрипциями. Можно добавить, что доктрина Стросона несколько двусмысленна и что я выбрал предпочтительную интерпретацию, которую, думаю, предпочёл бы и Стросон.

[66] Таким образом, дизъюнкция ‘Снег бел’ с предложением, выражающим парадокс Лжеца, будет истинной. Если мы считаем предложение Лжеца бессмысленным, вероятно, мы должны были бы считать любое соединение, содержащее его, также бессмысленным. Если же мы не считаем такое предложение бессмысленным, мы можем адаптировать подход, принятый в тексте.

[67] Правила приписывания значений взяты у С.К. Клини из Introduction to Metamathematics (New York, van Nostrand,1952), раздел 64, с. 332–340. Понятие регулярных таблиц у Клини эквивалентно (для трактуемого им класса значений) нашему требованию монотонности f, рассматриваемому ниже.

Я был изумлён услышав, что моё использование системы значений иногда сравнивалось с предложениями тех, кто с благосклонностью относится к отказу от стандартной логики “в пользу квантовой механики” или вводил пресыщенные оценки истинности, выходящие за рамки истины и лжи, и т.д. Такая реакция удивила меня настолько же, насколько она, вероятно, удивила бы Клини, который намеревался (как делаю я здесь) написать работу со стандартными математическими результатами, доказуемыми в конвенциальной математике. “Неопределено” является пресыщенным значением не в большей степени, чем uв книге Клини является пресыщенным числом в разделе 63. Сказать, что “классическая логика” вообще неприменима, можно было бы не в большей степени, чем сказать, что у Клини использование частично определённой функции устраняет закон коммутативности сложения. Если определённые предложения выражают пропозиции, то любая тавтологично истинная функция от них также выражает истинную пропозицию. Конечно, формулы, даже с формой тавтологий, которые имеют компоненты, не выражающие пропозиций, могут иметь истинностные функции, не выражающие какие-либо пропозиции. (Это случается при оценках Клини, но не при оценках ван Фраассена.) Простые конвенции для обращения с терминами, не обозначающими числа, не могут быть названы изменениями в арифметике; конвенции для обращения с предложениями, не выражающими пропозиций, в любом философски значимом смысле не являются “изменениями” в логике. Термин ‘трёхзначная логика’, используемый здесь случайно, не должен вводить в заблуждение. Все наши рассмотрения могут быть формализованы в классическом метаязыке.

[68] Elementary Induction on Abstract Structures (Amsterdam, North-Holland, 1974). Понятие приемлемой структуры развивается в главе 5.

[69] Не нужно предполагать, как мы сделали ради простоты, что все предикаты в L полностью определены. Гипотезы, что L включает приспособление для кодировки конечных последовательностей, нужна, только если мы добавляем к L выполнимость, а не истинность. Другие гипотезы могут быть ослаблены для большей части работы.

[70] ℒ, таким образом, есть язык, в котором все предикаты, кроме единственного предиката Т(х), интерпретированы, но Т(х) не интерпретирован. Языки ℒ(S₁, S₂) и языки ℒ_a, определённые ниже, суть языки, полученные из ℒ указанием интерпретации Т(х).

[71] В различных местах в скобках я пишу “коды предложений” или “Гёделевы номера предложений”, чтобы напомнить читателю, что синтаксис может быть представлен в L с помощью Гёделевой нумерации или неким другим кодирующим приспособлением. Иногда я из-за лени опускаю уточнение в скобках, отождествляя выражения с их кодами.

[72] Сравнение с иерархией Тарского:

Иерархия Тарского, постоянно изменяясь, использует новый предикат истины для каждого уровня. Предельные уровни иерархии Тарского, неопределённые в литературе, но до некоторой степени определённые в моей собственной работе, охарактеризовывать обременительно.

Данная иерархия использует единственный предикат истины, всё время увеличивающийся с возрастанием уровней, пока не будет достигнут уровень минимальной фиксированной точки. Предельные уровни легко определимы. Языки в иерархии не являются первостепенным объектом интереса, но являются лучшим и даже наилучшим приближением к минимальному языку со своим собственным предикатом истины.

[73] Рассмотрим случай, где L имеет строго установленное имя для каждого элемента из D. Тогда мы можем рассмотреть пары (А,Т) и (А,F), где А является соответственно истинным или ложным. Правила Клини соответствуют условиям замыкания на множестве таких пар; например, если (А(а),F)ÎS для каждого имени элемента а из D, полагаем, что (($х)А(х),F) в S; если (А(а),Т)ÎS, полагаем, что (($х)А(х),Т) в S и т.д. Рассмотрим наименьшее множество S, пар, замкнутых по аналогии с правилами Клини, содержащих (А,Т) ((А,F)) для каждого истинного (ложного) атомарного А из L, и замкнутых при двух условиях: (i) если (А,Т)ÎS, то (Т(к),Т)ÎS; (ii) если (А,F)ÎS, то (Т(к),F)ÎS, где ‘к’ – сокращение для имени А. Легко показать, что множество S соответствует (в очевидном смысле) минимальной неподвижной точке [таким образом, оно замкнуто и при утверждениях, обратных (i) и (ii)]. Я использовал это определение, с тем чтобы показать, что множество истин в минимальной фиксированной точке (на приемлемой структуре) является индуктивным в смысле Мочавакиса. Вероятно, оно проще, чем то определение, что дано в тексте. Определение, данное в тексте, обладает среди прочего тем преимуществом, что оно задаёт определение “уровня”, облегчающее сравнение с иерархией Тарского, и легко обобщается до схем приписывания значений, отличных от схемы Клини.

[74] Если мы используем технику пресыщенных оценок вместо правил Клини, РÚ~Р всегда будет обоснованным и истинным, и мы должны изменить пример. См. с. 711 и ниже.

[75] Мы предполагаем, что иерархия Тарского определяет L₀=L, L_n+1=L + Т_n+1(х) (истина, или выполнимость, для L_n). Или же мы можем предпочесть индуктивную конструкцию L₀=L, L_n+1=L + Т_n+1(х), где язык каждого нового уровня содержит все предшествующие предикаты истины. В тексте легко модифицировать конструкцию с тем, чтобы она соответствовала второму определению. Выразительные возможности двух альтернативных иерархий эквивалентны на каждом уровне.

[76] См. его “Singular Terms, Truth-value Gaps, and Free Logic”, Journal of Philosophy, LXIII, 17 (Sept, 15, 1966), p. 481–495.

[77] Парадокс лжеца в версии Х. Фридмана показывает, что существуют границы тому, что может быть сделано в этом направлении.

[78] Хотя минимальная фиксированная точка во многих отношениях, конечно, определяется как естественная.

[79] Я не собирался утверждать, что не существует определённого фактического вопроса в этой области, или даже, что я сам не могу предпочесть одну схему оценивания другой. Но мои личные взгляды менее важны, чем различия в имеющихся в наличии приспособлениях. Поэтому, следуя целям данного очерка, я принял позицию агностика. (Замечу, что если принята та точка зрения, что логика первично применима к пропозициям, и что мы просто формулируем соглашения о том, как обращаться с предложениями, которые не выражают пропозиций, привлекательность подхода с пресышенными оценками перед подходом Клини в некоторой степени снижается. См. сноску 18.)

[80] Другое применение данной техники – “непредикативная” подстановочная квантификация, где члены подстановочного класса сами содержат подстановочную квантификацию заданного типа. (Например, язык, содержащий подстановочную квантификацию с произвольными предложениями самого языка как подстановками.) В классических языках невозможно ввести такую квантификацию без истинностно-значных провалов.

[81] Richard Montague, “Syntactical Treatments of Modality, with Corollaries on Reflection Principles and Finite Axiomatizability”, Acta Philosophica Fennica, Proceedings of a Colloquium on Model and Many Valued Logics, 1963, p. 153–167; David Caplan и Montague, “A Paradox Regained”, Notre Dame Journal of Formal Logic, 1, 3 (July 1960), p. 79–90.

В настоящее время проблема, как известно, возникает, только если модальности и установки являются предикатами, применёнными к предложениям и их знакам. Аргумент Монтегю–Каплана не применим к стандартной формализации, рассматривающей модальности или пропозициональные установки как интенсиональные операторы. Даже если мы хотим квантифицировать объекты веры, эти аргументы не применимы, если в качестве объектов веры берутся пропозиции, а последние идентифицируются с множеством возможных миров.

Однако если мы проводим квантификацию над пропозициями, парадоксы могут возникать в связи с пропозициональными установками соответственно заданных эмпирических посылок. [См., например A.N.Prior, “On a Family of Paradoxes”, Notre Dame Journal of Formal Logic, II, 1 (January 1961), p. 16–32.] К тому же, мы можем захотеть (в связи с пропозициональными установками и модальностями) придать пропозициям более точный индивидуальный характер, чем множеству возможных миров. И возможно, что такая ‘прозрачная структура’ даст возможность применить аргументы гёделевского типа, примененные Монтегю и Капланом непосредственно к пропозициям.

[82] Вторая версия как формализация понятия, ориентированная на тех, кто говорит о модальностях и установках как предикатах предложений, в общем, является более удачной. Она особенно верна для пропозициональных установок.

[83] Заметим, что метаязык, на котором мы пишем эту статью, может рассматриваться как не содержащий истинностных провалов. Предложение либо обладает, либо не обладает истинностным значением в данной фиксированной точке.

Такие семантические понятия, как “обоснованный”, “парадоксальный” и т.п., принадлежат метаязыку. Эта ситуация кажется мне интуитивно приемлемой; в противоположность понятию истины ни одно из этих понятий не должно основываться в естественном языке в его изначальной чистоте, до того как философы рефлексируют над его семантикой (в частности, семантическими парадоксами). Если мы задались целью универсального языка, то модели, типа представленных в этой статье, внушают доверие в качестве моделей естественного языка на стадии, предшествующей нашей рефлексии над порождающим процессом, связанным с понятием истины, стадии, которая продолжается в повседневной жизни нефилософствующего пользователя языка.

[84] Я думаю, что первенство первой интуиции может быть защищено философски, и по этой причине я выделил подход, основанный на этой интуиции. Альтернативная интуиция возникает только после того, как мы рефлексируем над процессом олицетворяемым первой интуицей. См. выше.

[85] Лео Харингтон информировал меня, что он доказал предположение, что множество является расширением полностью определённой одноместной формулы, если является гиперэлементарным. Специальный случай с П¹₁ и гиперарифметическими множествами, если L является теорией чисел, не зависит от того, используется формулировка Клини или ван Фраассена. Не так для общего случая, где формулировка ван Фраассена ведёт к П¹₁, а не к индуктивным множествам.

[86] Searle J. R. What Is an Intentional State? // Mind. 1979. Vol. 38 № 349. Р. 74–92.

[87] Для того чтобы отличить ‘Интенциональность’ в этом техническом смысле от обычного смысла английских слов ‘намереваться’ [intend], ‘намерение’ [intention] и т.д., технические вхождения я буду писать с заглавной буквы.

[88] В оригинале речь, разумеется, идёт об английском языке (прим. пер.).

1 Понятие направления соответствия более подробно рассматривается в работе: Searle J.R. ‘A Taxonomy of Illocutionary Acts’ in Gunderson (ed.), Language Mind and Knowledge, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, VI (1975), p. 344–369.

1 Есть несколько исключений. Декларации, такие как объявление перерыва в заседании или объявление войны, не имеют ни условия искренности, ни Интенционального состояния, выраженного их осуществлением.

1 Исключения, которые можно сформулировать на этот принцип, составляют те случаи, где себя отделяют от собственного речевого акта, как, например, ‘Мой долг информировать вас, что p, но я на самом деле не верю, что p’ или ‘Как ваш командир я приказываю вам атаковать эти укрепления, но я на самом деле не хочу, чтобы вы это делали’.

2 Есть некоторые интересные, вызывающие затруднение случаи, например сомнение, что P, или удивление, что P. В каком случае мы можем сказать, что мое сомнение в P выполнено? Тогда, когда P, или тогда, когда не P? Или же когда что-то иное?

1 Подробнее проблемы вымысла обсуждаются в работе Searle J.R., “The Logical Status of Fictional Discourse”, New Literary History, 1975.

[89] Буква t в Intentionality-with-a-t указывает на thing (вещь), буква s в Intensionality-with-an-s указывает на sentence (предложение)(прим. пер.)

1 См.: Searle J.R., “Intentionality and The Use of Language”, появится в сборнике Meaning and Use (Reidel) под редакцией А. Маргэлита.

[90] Apel K.-O. Linguistic Meaning and Intentionality: the Relationship of the A Priori of Language and the A Priori of Consciousness in Light of a Transcendental Semiotic or a Linguistic Pragmatic // Phenomenology and Beyond: The Self and its Language. Dordrecht, Boston, London: Kluwer Academic Publishers, 1989. P.102–118.

[91] Ср.: H.P. Grice, “Meaning”, The Philosophical Review, 66 (1957), p. 377–388; “Utterer’s Meaning, Sentence-Meaning and Word-Meaning” в Foundations of Language 4 (1968); “Utterer’s Meaning and Intentions”, The Philosophical Review, 78 (1969), p. 147–177.

[92] Lewis D. Convention (Cambridge: Harvard University Press, 1969).

[93] Schiffer S. Meaning (Oxford: Oxford University Press, 1972).

[94] Bennet J. Linguistic Behavior (Cambridge: Cambridge University Press, 1976).

[95] Meggle P. Grundbegriffe der Kommunikation (Berlin; New York: W. De Gruyter, 1981).

[96] Vossenkuhl W. Anatomie des Sprachgebrauchs (Stuttgart: Klett/Cotta, 1982).

[97] Ср.: Apel K.-O. “Intentions, Conventions, and Reference to Things: Dimensions of Understanding Meaning in Hermeneutic and in Analytic Philosophy of Language” в Meaning and Understanding, ed. H. Parret, J. Bouveresse (Berlin; New York: W. De Gruyter, 1981), S. 79–111; “Lässt sich ethishe Vernunft von strategischer Zweckrationalität untersheiden? Zum Problem der Rationalitat sozialer Kommunikation und Interaktion” в Archivo di Filosofia, LI (1983), S. 375–434; “Linguistic Meaning and Intentionality. The Compatibility of the ‘Linguistic Turn’ and the ‘Pragmatic Turn’ of Meaning-Theory within the framework of a Transcendental Semiotics” в Semiotique et Pragmatique, ed. G. Deledalle.

[98] Searle J. Intentionality. An Essay in the Philosopy of Mind (Cambridge University Press, 1983).

[99] Ср. работы Ю. Хабермаса и К.-О. Апеля в Sprachgramatik und Philosophie, K.-O. Apel Publisher (Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1976).

[100] Ср.: Searle J. Speech Acts (Cambridge University Press, 1969), р. 43.

[101] Ср.: Lorenz K. Die Rückseite des Spiegels, Versuch einer Naturgeschichte der menschlichen Erkentnis (Munchen; Zurich: R. Piper, 1973).

[102] Wittgenstein L. Vermischte Bemerkungen (Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1977), S. 27.

[103] Ср.: Stenius E. Wittgenstein’s ‘Tractatus’ (Oxford: Blackwell, 1964).

[104] Ср.: Popper K.R. Logic of Scientific Discovery. London: Hutchinson, 1959. Р. 95, 105.

[105] О Пирсе см.: Apel K.-O. Charles Peirce: From Pragmatism to Pragmaticism (Amherst: University of Massachusetts Press, 1981); “C.S. Pierce and Post-Tarscian Problem of an adequate Explication of the Meaning of Truth: Towards a Transcendental-Pragmatic Theory of Truth” в The Relevance of Charles Pierce, ed. E.Freeman (LaSalle, III: The Hegeler Institute, 1983), р.189–223; “Linguistic Meaning and Intentionality” см. издание в сноске 7; “Das Problem der phenomenologischen Evidenz im Lichte einer transzendentalen Semiotik” в Die Krise der Phenomenologie und die Pragmatik des Wissenschaftsfortschrifts, pub. M.Benedikt, R.Burge (Wien: Osterreichische Staatsdackerie, 1986).

[106] Ср.: Royc J. The Problem of Christianity (New York, 1913), Vol. II, р. 146.

[107] Ср.: Apel K.-O. Transformation der Philosophie (Frankfurt a. M., 1973), Band. II, S. 96; Understanding and Explanation: Transcendental-Pragmatic perspective (Cambridge: MIT Press, 1984).

[108] Ср.: Austin J.L. How do to Things with Worlds (Oxford University Press, 1962); ср. также: Apel K.-O. “Austin und die Sprachphilosophie der Gegenwart” в Überliefung und Aufgabe, опубликовано H. Nagl-Docekal, Festschrift f. E.Heintel, 1982) , Vol. 1, р. 183–96; «Die Logos-Auszeichnung der menschlichen Sprache. Die philosophische Relevanz der Sprecjakttheorie” в Sprach interdisziplinär, опубликовано H.-G.Bosshardt (Berlin;New York: W.de Gruyter, 1986), р. 45–87.

[109] Ср.:. Apel K.-O. “Linguistic Meaning …”, см. сноску на с. .

[110] Ср.: Habermas J. “Vorbereitende Bemerkungen zu einer Theorie der kommunikativen Kompetenz” в Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie? J.Habermas, N.Luman (Frankfurt a. M., 1976), стр. 101-141; “Was heisst Universalpragmatic?” в Sprachpragmatic und Philosophie, опубликовано K.-O.Apel (Frankfurt a. M., 1976), S. 174–272; см. также: K.-O.Apel, “Die Logosauszeichnung …”, см. сноску на стр. .

[111] Ср.: Wittgenstein L. Schriften III, Ludwig Wittgenstein und der Wiener Kreis (Francfurt a. M., 1967), S. 243.

[112] Ср.: Habermas J. “Was heisst Universalpragmatik?” (см. сноску 20); ср. также Theorie des kommunikativen Handelns (Frankfurt a. M., 1981).

[113] См. мои работы, перечисленные в сноске на стр.

[114] Ср.: Habermas J. (1981), Vol. I, III.

[115] Ср.: Apel K.-O. “Das Apriori der Kommunikationsgemeinschaft und die Grundlagen der Ethik” в его же (1973), том II и его же “Sprechakttheorie und transzendentale Sprachpragmatik zur Frage ethischer Normen” в его же (1976), с. 10–173; а также J. Habermas, Moralbewusstsein und kommunikatives Handeln (Frankfurt a. M., 1983).

1 Føllesdal D. Analytic Philosophy: What is it and why should one engage in it? // Ratio (New Series) IX 3 December, 1996. P. 193–208.

[116] Borges Jorge Luis. ‘Die analytische Sprache John Wilkins’ в книге: Borges J.L. Das Eine und die Vielen. Essays zur Literatur. Munchen, 1966. P. 212. Цит. по: Foucault Michel. The Order of Things. New York: Random House, 1970. P. XV.

[117] Erkenntnis 8 (1939–40), р. 265–289. Английский перевод в кн.: Waismann F. Philosophical Papers. Dordrecht: Reidel, 1977. P. 81–103.

[118] Moore G. E. Principa Ethica. Cambridge: C. U. P., 1989. P. 7–8. Первое издание 1903.

[119] Whitehead A.N., Russell B. Principia Mathematica. Cambridge: C. U. P. 2 ed., 1925–1927. P. VIII. Первое издание 1910 г.

[120] Wedberg A.A History of Philosophy. Vol. 3: From Bolzano to Wittgenstein. Oxford: Clarendon Press, 1984. Шведское издание 1966 г.

[121] Dammitt M. The Roots of Analytic Philosophy. London; Duckworth, 1993. P. 171.

[122] Schlik M. The Turning Point in Philosophy. В кн. под редакцией А. Айера: Logical Positivism. New York: Free Press, 1959. P. 56. Немецкий оригинал: "Die Wende der Philosophie" // Erkennins I (1930/31).

[123] Loc. cit., P. 81.

[124] Sceptial Essays. New York: Norton, 1928. P. 69–70.

[125] Wright von G. H. Analytic Philosophy: a Historico-Critical Survey. / Wright von G. H. The Tree of Knowledge and Other Essays. Leiden Brill, 1993. P. 32.

[126] Цит. по переизданию: Russell B. My Philosophical Development. New York: Simon and Schuster, 1959. P. 216–7

[127] Goethe. Faust I, стих 447 и далее.

[128] Husserl E. Erste Philosophie, 3. Vorl. Husserliana VII, 19. 33.

[129]Husserl E. Die Krisis der Europäischen Wissenschaften und die Transzendentale Phänomenologie, § 34, Husserliana VI, 127. 15–16.

[130] То же, 134, 35–37, в пер. Девида Карра.

[131] Гуссерлевский экземпляр “Бытия и времени”, с. 62.

[132] Анонимное общество с ограниченной ответственностью. Деррида обыгрывает сходство в написании фамилии Searle и аббревиатуры SARL (прим. пер.).

[133] Von Wright. Op. cit.

[134] Stegmüller W. Der sogenannte Zirkel des Verstehens. // Natur und Geschichte (Proceedings of the 10^th German Congress for Philosophy held in Kiel, 8-12 October 1972). Hamburg, 1973. P. 21–45. Английский перевод в кн.: Stegmüller W. Collected papers on Epistemology, Philosophy of Science and History of Philosophy. Vol. 2, Synthese Library. Vol. 91. Reidel: Dordreht , 1977.

[135] Под ред. Р.В. Дазенброка (Pennsylvania: Pennsylvania State University Press, 1993).