Экономическая этика и этика предпринимательства

Стандартная критика экономики, в особенности теологами и философами, утверждает, что та работает с «сокращенным обликом человека»: homo economicus не достигает «действительного» человека как эмпирически, так и нормативно. В доказательство этого понимания экономики критики могут указывать на экономическую литературу. Так, М. Тицель, Г. Кирхгеснер и З. Фрейд считали homo oeconomicus эмпирически принципиально точным выражением человека, хотя Фрейд хотел ограничить это большой средней сферой, мыслимой как «нормальное» распределение популяции, вне которого находятся аномальные случаи «благонравных» и «злостных» типов людей. Г. Гирш аргументирует с нормативной точки зрения: он видит «мораль открытых рынков» лучше всего выраженной в «образе человека» homo oeconomicus, в той мере, в какой он готов ставить «себе собственные цели и задачи» и нести за это ответственность, и, добавляет Гирш, полностью осознавая область применения своих высказываний: «частично даже в противоположность Zoon politicon». Основное определение человека в западноевропейской философии как общественного существа приносится, таким образом, в жертву на алтарь рыночной экономики.

Для нас homo economicus не представляет никакого образа человека в понимании теологии и философии, который должен описывать человека во всей полноте его настоящего и исторического существования; если бы мы понимали его так, homo economicus был бы эмпирически многократно фальсифицирован и его следовало бы отклонить нормативно. Homo oeconomicus представляет собой модель человека, которая была разработана только для совершенно специфических исследовательских целей и более-менее может подходить только для этих ограниченных исследовательских целей. Даже если экономика, по крайней мере неявно, использует образ человека, его нельзя искать или найти в homo economicus; здесь мы попадаем не по адресу.

Исследовательской целью, которая побудила А. Смита и за ним классическую экономическую теоретическую традицию неявно или позднее явно использовать модель homo economicus, является корпоративный институциональный анализ. Его основной вопрос звучит так: как должна быть организована институциональная система? Этот вопрос тянет за собой следующий вопрос: как будут реагировать индивидуумы на альтернативные институциональные устройства? Чтобы ответить на этот основной вопрос классической экономики, необходимо исследовать включенные в альтернативные институты структуры стимулов. За этим стоит точка зрения, что институты в комплексном обществе функционируют желаемым образом только в тех случаях, если для достижения этой цели, можно сказать всеобщего блага, будут делать ставку на индивидуальные стимулы как двигатель деятельности многих отдельных людей, а не на нормативные постулаты. Чтобы поставить функциональные проблемы общественных институтов в центр анализа, экономический институциональный анализ аргументирует следующее: он приписывает постоянное увеличение выгоды отдельным человеком в своей деятельности. Если перевести на язык моделей, частная наука экономики работает в этом контексте по следующей объяснительной схеме: при прочих условиях действующие актеры увеличивают свою ожидаемую выгоду. Это только что приведенное положение методологически указывает на две решающие характеристики: с одной стороны, оно является не эмпирическим высказыванием, а преэмпирической схемой для мысленного структурирования при исследовании опыта – аналогично категории причинности у Э. Канта; это предложение не результат эмпирического исследования, а предпосылка эмпирического исследования в экономике. Во-вторых, это модельное высказывание, которое нельзя неверно истолковывать так, что люди, говоря с позиции жизненного мира, согласно утилитаристскому пониманию всегда только неутомимо и беспокойно «увеличивают»; это представление нельзя принимать всерьез с научной точки зрения.

Если мы хотим использовать в этике и в аргументации с позиции «жизненного мира» осуществленные на языке моделей частной науки аналитические результаты экономического институционального анализа, то необходимо предпринять перевод в его другие виды речи. Переформулированные на этический язык и язык жизненного мира эти результаты означают следующее: если институционально установленные системы санкционирования и поощрения являются такого рода, что моральное поведение не в отдельных случаях, а систематически и длительно «наказывается» экономическим ущербом, то мораль будет очень быстро разрушаться в комплексном мире, характеризующимся глубоким разделением труда и анонимными обменными отношениями; она не может быть постоянной. Тогда в условиях конкурентной борьбы именно те, кто действует морально, чувствуют себя эксплуатируемыми, они вынуждены предстать в роли нарицательно «глупого Августа», и нельзя ни принципиально ожидать, ни морально требовать, чтобы они остались в этой роли надолго. «Увеличение выгоды» языка моделей следует с точки зрения жизненного мира понимать не как акцию всех, а как реакцию отдельного человека на поведение других, которое приносит ему убыток. В современных обществах всегда существуют отдельные нарушители, которые приносят ущерб всеобщему благу. Проблема экономики состоит в том, следуют ли этому нарушению многие, т. е. разрушают ли они институты. Для этого необходимо исследовать определенную институтами структуру стимулов для отдельного человека. Если нарушение выгодно с экономической точки зрения, отдельные нарушители в соответствии с логикой дилеммы заключенного могут «вынудить» целое общество встать на путь нарушений, и институты могут быть разрушены.

Поэтому Homo oeconomicus представляет собой зонд, при помощи которого экономист исследует длительную функциональность институтов относительно снова и снова возникающих нарушений. Homo oeconomicus представляет собой эвристику, при помощи которой экономист отвечает на свои специальные исследовательские вопросы. И если предложенные или установленные институциональные устройства даже тогда останутся стабильными, когда – мысленно – в это устройство будет помещен Homo oeconomicus, экономист может советовать установление или сохранение этих устройств. На основании структур современных обществ, таких как анонимные отношения обмена, растущая взаимозависимость, недостаток непосредственного социального контроля, все институты должны быть подвергнуты испытанию Homo оeconomicus, H-O-испытанию. Только такие институциональные устройства, которые являются Н-О-устойчивыми или могут быть Н-О-устойчиво организованы, могут быть рекомендованы экономистами.

Таким образом, неверно, когда К. – О. Апель, Ю. Хабермас и в заключение П. Ульрих упрекают экономику, что она в иерархии ценностей останавливается только на «стратегической рациональности». Для экономики важны всеобщее благо, солидарность всех людей, развитие индивидуальной свободы всех в сообществе с другими: разногласий по цели не существует. Однако в условиях современной экономики и общества внедрение этой цели требует особых мер предосторожности, ибо систематически возникают структуры дилеммы.

Интерпретированная таким образом экономика вносит фундаментальный вклад в этику в условиях комплексного общества. Западноевропейская этика парадигматически является этикой малых групп. В условиях крупных, анонимных групп гораздо сложнее получить желаемый моральный результат через индивидуальную мораль и индивидуальную совесть. По этой причине А. Смиту в «Благосостоянии народов» было важно исследование воздействий стимулов альтернативных институциональных устройств, при помощи чего он определил постановку вопроса новой отдельной науки - экономики…

После того как стало ясно, что Homo oeconomicus следует понимать не как «образ человека», можно теперь с полным основанием выдвинуть предположение, что эта экономика, тем не менее, по крайней мере неявно, использует что-то наподобие «образа человека». Этот «образ человека» экономики остается скорее на заднем плане и раскрывается редко. Он также не очень разработан и поэтому не очень профилирован. Это скорее обычное понимание человека, понимание человека в ключе жизненного мира. К тому же он используется по возможности экономно, он намеренно остается в стороне от всех проблематичных высказываний о человеке, чтобы использовать преимущество «слабых» предпосылок аргументации, а именно претендовать на как можно более широкое признание. Что касается позитивной теории, нам кажутся относящимися к этому неявному облику человека экономики следующие определения: (1) Человек может рассчитывать и планировать, в этом выражается его разум. (2) Человек имеет – в пределах определенных ограничений – экономически релевантную свободу принятия решений. (3) Он имеет индивидуальные потребности, предпочтения, интересы. (4) Он является социальным существом, которое в своем поведении ориентируется на поведение других. (5) Он в состоянии управлять своим поведением также при помощи моральных норм, идеалов.

Этот список только предварительный; возможно он даже избыточен. Едва ли при ближайшем рассмотрении он бы стал шире, ибо по своей роли он не должен расширяться: для исследовательских целей изучения становления порядка современного, плюралистического общества это было бы непродуктивно. Он намеренно не содержит метафизических или теологических высказываний, он не содержит других ценностей, мировоззрения и т. п. Однако он не исключает, что отдельные люди или группы людей имеют такие точки зрения и ориентируют на них свое поведение. В определенных аспектах экономика, безусловно, зависит даже от введения метафизических или моральных убеждений отдельных людей или групп. Но как наука она не занимает в этом вопросе никакой содержательной позиции. Это относится также к нормативному пониманию людей: кроме открытой «солидарности всех людей» экономика не может представить ни одного точного определения.