Основания науки и их структура. Идеалы и нормы исследования

Наука, выступая как целостная, развивающаяся система зна­ния, имеет многочисленные определения. Она понимается как спе­цифическая форма духовной деятельности, как система или со­вокупность дисциплинарных знаний и как социальный институт.

Наука как особый вид деятельности, направлена на фактичес­ки выверенное и логически упорядоченное познание предметов и процессов окружающей действительности. Она помещена в поле целеполагания « принятия решений, выбора и признания ответ­ственности. Наука как система знаний, отвечающих критериям объективности, адекватности, истинности, стремится обеспечить себе зону автономии и быть нейтральной по отношению к идео­логии и политическим приоритетам. Истина — основная цель и ценность науки, «то, ради чего» ученые отдают свои жизни. Имен­но истина предстает как основной, отличающий науку от других форм общественного сознания (искусства, политики, религии и пр.), конституирующий ее компонент. Наука как социальный ин­ститут связана с производством научно-теоретического знания. Впрочем, институционально оформлены и другие формы обще-

ственного сознания, например религия, политика, право, искус­ство и т.д.

Один из основателей науки о науке Дж. Бернал отмечал, что дать определение науки по существу невозможно, можно лишь наметить пути, следуя которым мы приближаемся к пониманию того, чем является наука. Итак, наука предстает как: 1) институт; 2) метод; 3) накопление традиций знаний; 4) фактор развития про­изводства; 5) наиболее сильный фактор формирования убежде­ний и отношения человека к миру.

В «Американском этимологическом словаре» науку определя­ют посредством указания на процедуры наблюдения, классифи­кации, описания, экспериментальные исследования и теоретичес­кие объяснения естественных явлений. Это определение указыва­ет на ее деятельностный и операциональный характер. Э. Агацци отмечает, что науку следует рассматривать как «теорию об опре­деленной области объектов, а не как простой набор суждений об этих объектах»[49]. В таком определении содержится важная заявка на разграничение научного и обыденного знания, на то, что наука может в полной мере состояться лишь тогда, когда доводит рас­смотрение объекта до уровня его теоретического анализа.

Таким образом, мы будем иметь состоявшуюся в собствен­ном смысле науку лишь тогда, когда сможем установить принци­пы, основания, идеалы и нормы исследования. В настоящее вре­мя помимо общественных, технических и естественных наук раз­личают также науку фундаментальную и прикладную, теорети­ческую и экспериментальную. Говорят о большой науке, твердом ядре науки, о науке переднего края, подчеркивая ее гипотетич­ность. Наука сегодня развивается с учетом глубокой специализа­ции, а также на стыках междисциплинарных областей, что свиде­тельствует о ее интеграции. Однако все научные знания, несмот­ря на их многодисциплинарную дифференциацию, отвечают оп­ределенным стандартам и имеют четко выверенные основания. В качестве таковых принято выделять: научную картину мира; иде­алы и нормы познания, характерные для данной эпохи и конкре­тизируемые применительно к специфике исследуемой области; философские основания[50].

В центре проблемы оснований науки лежат представления о том, что научный прогресс развивается непрерывно. И это отра­жено кумулятивной моделью развития науки. Однако история науки свидетельствует, что научное развитие предполагает ломку и смену оснований науки, что отражено антикумулятивной моде­лью развития науки. Ее следствием является тезис о несоизмери­мости теорий, согласно которой сменяющие друг друга теории не связываются логически, а используют разнообразные принципы и способы обоснований. Развитие науки истолковывается как дис­кретный процесс. Процедуры выбора тех или иных основополо­жений опираются на социальные и психологические предпочте­ния. Научное сообщество предстает в виде разобщенных, испове­дующих не согласующиеся принципы группировок, не вникаю­щих в доводы оппонентов.

Современные западные философы науки кладут в основания науки различные модели: это конвенциализм А. Пуанкаре, пси­хофизика Э. Маха, анализ протокольных предложений Венского кружка М. Шлика, личностное знание М. Полани, эволюционная эпистемология Ст. Тулмина, парадигма Т. Куна, научно-иссле­довательская программа И. Лакатоса, тематический анализ науки Дж. Холтона и анархический плюрализм П. Фейерабенда.

На рубеже XIX—XX вв. мир науки потрясли революционные изменения и сенсационные открытия, приведшие к переосмысле­нию содержательных основоположений науки, которые и приве­ли к оформлению конвенциализма. Его ведущим представите­лем стал французский математик, физик и методолог Жуль Анри Пуанкаре (1854—1912). Конвенциализм (от лат. conventio — со­глашение) —методологическая программа, провозглашающая в качестве основания науки соглашения между учеными. Согла­шения обусловлены соображениями удобства, простоты и не свя­заны непосредственно с критериями истинности. Свою концеп­цию умеренного конвенциализма А. Пуанкаре изложил в двух про­изведениях «Наука и гипотеза» (1902) и «Ценность науки» (1905).

Появлению конвенциализма способствовали различные сис­темы аксиом геометрий: Евклида, Лобачевского, Римана. Посколь­ку каждая из них согласовывалась с опытом, возникал вопрос, какая из них истинна и соответствует действительному простран­ству и может быть положена в основание физического миропостижения. Доктрина конвенциализма показывала, что и законы

механики Ньютона являются языковыми соглашениями. Первый закон Ньютона гласит: тело, на которое не действует никакая вне­шняя сила, движется прямолинейно. Но каким образом, можно узнать, что на тело не действует никакая внешняя сила? Следова­тельно, первый закон Ньютона становится соглашением о том, как употреблять выражение «прямолинейное движение». Подоб­ные соглашения должны быть также полезными соглашениями; они вводятся для того, чтобы сделать хорошее описание явлений. Для Пуанкаре объективность означает общезначимость, «что объективно, то должно быть обще многим умам и, значит, долж­но иметь способность передаваться от одного к другому»[51].

Так как, по мнению Пуанкаре, новые результаты невозможно получить лишь путем логицизма — системы строгих правил вы­вода, то в основания науки следует включить интуицию. Именно интуиция многократно приводила его математический гений к от­крытиям. Свои основные идеи Пуанкаре обосновывал, используя доказательную базу математики, классической механики, термо­динамики и электродинамики. Он был уверен, что конвенциальные основания неустранимы из корпуса науки.

Австрийский физик и философ Эрнст Мах (1838—1916) пред­ставлял дознание как процесс прогрессивной адаптации к среде. В основании научного познания он усматривал глобальный факт ощу­щения.

По мнению Маха, именно ощущения предстают как первона­чальные элементы мира и нет необходимости дополнительно пред­полагать существование неизвестной реальности, стоящей за спи­ной ощущений. Они есть одновременно процесс физический и психический, в чем и состоит нейтральность этих элементов мира.

Естествознание может изображать комплексы этих элемен­тов, причем

—исследовать законы связи между представлениями должна
психология;

—открывать законы связи между ощущениями — физика;

—разъяснять законы связи между ощущениями — психофизика. В работе «Познание и заблуждение» Мах стремится показать, то идеалом науки является чистое описание фактов чувственно-) восприятия, а сознание подчиняется принципу экономии мыш-

220

ления. Адаптация мыслей к фактам есть наблюдение, а взаимная адаптация мыслей друг к другу — теория. Принцип экономии мышления достижим, когда удается отыскать наименьшее число наипростейших независимых суждений, из которых могут быть получены все остальные, как логические следствия. Примером такой упорядоченной системы служит система Евклида. Назван­ный принцип объясняется изначальной биологической потребно­стью организма в самосохранении и вытекает из необходимости приспособления организма к окружающей среде. В целях «эконо­мии мышления» не следует тратить силы на различного рода объяс­нения, достаточно лишь описания. Рецепт экономности содер­жится в воспроизведении постоянного в фактах, о чем Мах пишет в книге «Механика. Историко-критический очерк ее развития». Задача науки — искать константу в естественных явлениях, спо­соб их связи и взаимозависимости.

Оценка идей Маха весьма неоднозначна. Подорвав веру в аб­солютное пространство Ньютона как «чувствилище бога», он не принял также теорию относительности, а атомно-молекулярную теорию называл «мифологией природы». Им не признается фун­даментальное для науки отношение причинности, которое заме­няется функциональной зависимостью.

Поворот к фиксированию оснований в сфере языка науки был осуществлен Венским кружком, основанным в 1922 г. на базе философского семинара руководителем кафедры философии ин­дуктивных наук Венского университета Шликом (1882— 1936). В число представителей Венского кружка входили: Отто Нейрат, Курт Гедель, Герберт Фейгл, Ганс Рейхенбах, Карл Гус­тав Гемпель, Филипп Франк, Айер, Рудольф Карнап и др.

Основанием научного познания считалась фиксация «непос­редственно данного», т. е. установление протокольных предло­жений (исходных элементарных утверждений). Им приписыва­лись многообразные достоинства: они выражают чистый чувствен­ный опыт субъекта; нейтральны по отношению ко всему осталь­ному знанию; гносеологически первичны; абсолютно достовер­ны; в их истинности нельзя сомневаться.

Требованием, входившим в основания науки, стала унифика­ция языка, т. е. построение единого языка науки при помощи сим­волической логики. Программа логического анализа языка науки стала доминирующей и получила название аналитической, куль-

тивирующей интерес к формальной логике. Она призывала из­гнать из языка науки все «псевдонаучные утверждения», к кото­рым причислялись не только двусмысленности обыденного язы­ка, но и философские суждения.

Другим, входящим в основание науки, требованием было при­знание гносеологической первичности результатов наблюдения. Тем самым в основания научного знания было положено обобще­ние и уплотнение чувственно данного. Все подлинно научное зна­ние должно быть редуцировано (сведено) к «чувственно данно­му». Критика наличного массива знаний должна осуществляться согласно принципу верификации (подтверждения). Утверждения логики и математики, которые не сводимы к чувственно данно­му, всего лишь схемы рассуждений. Законы же природы должны быть представлены согласно правилам языка науки. Такая плат­форма была оценена как узкий эмпиризм.

Форма протокольных предложений представителям Венско­го кружка виделась по-разному. Если для Карнапа они сводятся к чувственным впечатлениям, то Нейрат считал необходимым вне­сти в них имя протоколирующего лица, а Шлик утверждал, что подобные «констатации» должны фиксироваться словами «здесь» и «теперь». В 30-х гг. XX в. состоялась дискуссия по поводу про­токольных предложений, их феноменальная трактовка была за­менена вещной с тем, чтобы преодолеть опасность солипсизма и учесть интерсубъективность. Предложения типа: «сейчас я вижу зеленое», «здесь я чувствую теплое», «сейчас я чувствую голод или испытываю боль», «мое сознание в состоянии гнева» заменя­лись: «это — зеленое», «данная точка выше и правее той» и пр. Теперь эмпирический каркас науки строился на предложениях, которые не считались абсолютно достоверными от первого лица, однако их истинность устанавливалась наблюдением и в ней не следовало сомневаться. «Листья деревьев оставались зелеными» и для Аристотеля, и для Ньютона, и для Эйнштейна. Их прото­кольный язык был одним и тем же, несмотря на различие эпох и теоретических представлений. Акцент переместился на процеду­ру наблюдаемости. Вместе с тем индивидуальные различия на­блюдателей, приборная ситуация, когда в роли прибора могли оказаться очки или даже оконное стекло, ставили под сомнение достоверность протокольных предложений, которые впоследствии потеряли реальный смысл для методологии науки.

Р. Карнап в работе «Философские основания физики. Введе­ние в философию науки» обращает внимание на то, что одним из важнейших элементов в структуре оснований науки является при­чинность, которая ведет к таким определениям, как «производит», «создает», «творит», «вызывает». В целом Венский кружок можно рассматривать как образец деятельности научного сообщества, на­правленного на поиск оснований и идеалов науки.

Согласно концепции критического рационализма Карла Поп-пера (1902—1994), история науки представляет собой нагромож­дение «исторических прецедентов», поэтому в фундаменте осно­ваний науки находится гипотетто-дедукттная модель роста знания, которая предполагает процесс выдвижения научных ги­потез с последующим их опровержением. Это отражено в прин­ципе фальсификации. Опытное знание не может обеспечить пол­ную уверенность в истинности теории, ведь достаточно одного факта, противоречащего теории, чтобы стало возможным ее оп­ровержение, фальсификация. Поппер весьма определенно заяв­ляет: «Критерием научного статуса теории является ее фальсифи-цируемость, опровержимость...»[52] Далекие от идеала научности, ненаучные концепции по своей сути неопровержимы. Их не мо­жет опровергнуть какой-либо факт, ибо они по большей части с фактами дела не имеют.

От первоначального «наивного фальсификационизма» (в ко­тором опровергнутые опытом гипотезы немедленно отбрасыва­ются) Поппер двигается к усовершенствованному фальсификаци-онизму (когда теории сравниваются по степени правдоподобия, и хорошо обоснованные теории не отбрасываются сразу при обна­ружении контрпримеров, а уступают место более продуктивным в объяснении фактов теориям). Здесь обнаруживается потребность в новом термине, входящем в основание науки, — «корроборация», означающая подтверждение, не повышающее вероятности теории, не портящее ее фальсифицируемость. Идеал науки — в постоян­ном самообновлении.

В концепции британского ученого и философа, выходца из Венгрии Майкла Полати (1891—1976) манифестируются новые приоритеты — в основания науки включается неявное, личност­ное знание. Автор против эпистемологии без познающего субъек-

та, против отвлечения процесса познания от его культурно-исто­рической и социальной обусловленности. Он вводит в основания науки антропологическую ориентацию и представляет идеал зна­ния с учетом глубоко личностного характера того акта, посред­ством которого истина провозглашается. Стремясь преодолеть ложный идеал деперсонифицированного научного знания, Пола-ни подчеркивает, что всякая попытка исключить человеческую пер­спективу из картины мира ведет к бессмыслице. По его мнению, в основании познавательной и научной деятельности чрезвычай­но важными оказываются мотивы личного опыта, переживания, внутренней веры в науку, в ее ценность, заинтересованность уче­ного, личная ответственность. К основным тезисам его концеп­ции относятся утверждения: науку делают люди, обладающие ма­стерством; искусству познавательной деятельности нельзя научить­ся по учебнику (оно передается лишь в непосредственном обще­нии с мастером); люди, делающие науку, не могут быть замене­ны другими, отделены от произведенного ими знания[53].

Включенное в основание науки личностное знание понимает­ся как состояние, связанное с интеллектуальной самоотдачей, стра­стным вкладом познающего. В нем, по-новому, проявляется роль веры, которая заявляет о себе как компонент познавательного про­цесса. На ней строится система взаимного доверия, явное и неяв­ное согласие, интеллектуальная страстность. Существование в на­уке набора аксиом, постулатов и принципов также уходит своими корнями в веру о мире как совершенном, гармоничном, подвлас­тном познанию.

Полани показывает, что мастерство познания не поддается описанию средствами языка, сколь бы развитым и мощным он ни был. Научное знание, представленное в текстах научных ста­тей и учебников, — лишь некоторая часть, находящаяся в фокусе сознания. Другая часть сосредоточена на половине периферийно­го (неявного) знания, постоянно сопровождающего процесс по­знания. Это знание приобретается в непосредственном общении ученых. Оно остается «за кулисами» той сцены, на которой проис­ходят научные дискуссии. Интерпретировать неявное, периферий­ное знание можно по аналогии с «краевым опознаванием ощуще­ний» от находящегося в руке инструмента, без которого процесс

деятельности как целенаправленный процесс невозможен. В объем неявного знания погружен и механизм ознакомления с объектом, в результате которого формируются навыки и умения. Знаком­ство с объектом, первоначальное знание о нем, превращаясь в навык и умение, становится личностным знанием человека.

Представитель эволюционной эпистемологии американский философ Стивен Тулмин (1922—1997), опираясь на идею иден­тичности биологической эволюции и познавательного процесса, кладет в основания науки «идеалы естественного порядка»[54]. С его точки зрения, познавательный аппарат человека — это механизм адаптации, развитый в процессе биологической эволюции. По­этому используется эволюционная терминология: теории назы­ваются «популяциями понятий». Их подверженность выживаемо­сти уподобляется процессам сохранения и мутации (инновациям). Мутации сдерживаются факторами критики и самокритики, что по аналогии играет роль естественного и искусственного отбора. Изменения наступают тогда, когда интеллектуальная среда позволяет выжить тем популяциям, которые в наибольшей сте­пени к ней адаптированы. Наиболее важные изменения связаны с заменой самих матриц понимания или наиболее фундаменталь­ных теоретических стандартов. Тулмин выдвигает идею «интел­лектуальной инициативы», управляющей историческим развити­ем знания. Долгосрочные крупномасштабные изменения в науке происходят не в результате внезапных скачков, а благодаря на­коплениям мелких изменений, каждое из которых сохранилось в процессе отбора в какой-либо локальной проблемной ситуации. Прежде, чем новое станет реальностью, оно должно быть коллек­тивно принятым.

Механизм эволюции «концептуальных популяций» предпо­лагает взаимодействие с внутринаучными (интеллектуальными) и вненаучными (социальными и экономическими) факторами. Они действуют совместно, подобно двум фильтрам. Если институци­ональные, социальные, идеологические условия неблагоприятны, то спорные проблемы долго не получают своего решения. Соци­альные факторы ограничивают возможности и побудительные мотивы интеллектуального новаторства, они необходимы, но ре­шающими в процессе «улучшения понимания» являются интел-

лектуальные факторы. Поэтому ведущая роль принадлежит «на­учной элите», которая является носительницей научной рацио­нальности. От нее зависит успешность «искусственного отбора», «выведение» новых продуктивных популяций понятий.

Изменения в науке зависят от изменений установок ученых, поэтому Тулмин подчеркивает роль лидеров и авторитетов в раз­витии науки. Исторически сменяющие друг друга ученые вопло­щают историческую смену процедур объяснений. Содержание на­уки предстает в виде «передачи» совокупности интеллектуальных представлений следующему поколению в процессе обучения. Каж­дое новое поколение, развивая свои собственные интеллектуаль­ные перспективы, в то же время оттачивает оружие, чтобы, в ко­нечном итоге, завоевать приоритет своей специальности.

Американский историк и философ Томас Сэмюэл Кун (1922— 1995) усматривал в качестве основания науки парадигму — т. е. модель (образец) постановки и решения научных проблем. Уче­ные видят мир сквозь призму принятой парадигмы. Нет и быть не может факторов, независимых от научной парадигмы. Она на­ходит свое отражение в классических работах ученых, в учебни­ках, определяющих на долгий срок круг проблем и совокупность методов их решения в той или иной сфере научной деятельности[55].

Важным элементом, входящим в основание науки, по Куну, является деятельность научного сообщества, которое составляют исследователи с определенной специальностью, сходной научной подготовкой и профессиональными навыками, освоившие опре­деленный круг научной литературы. Наиболее глобальным ока­зывается сообщество представителей естественных наук. В нем выделяются уровни физиков, химиков, астрономов, зоологов и пр., а также подуровни, например, среди химиков — специалис­ты по органической или неорганической химии, среди филосо­фов — специалисты по истории философии, методологии, фило­софии науки и пр. Оформляя членство, сопровождая его функци­онирование выпуском научной периодики, научное сообщество углубляет дальнейшую дифференциацию знания. Этим достига­ется полнота профессиональных суждений, но одновременно воз­никает опасность глухоты. Представители разных научных сооб-

ществ говорят «на разных языках», связь между ними оказывает­ся весьма затруднительной.

Структура парадигмывключает, во-первых, символические обобщения — законы и определения наиболее употребляемых тер­минов. Во-вторых, совокупность метафизических установок, за­дающих ту или иную онтологию универсума. В-третьих, совокуп­ность общепринятых стандартов, «образцов» — схем решения не­которых конкретных задач. Выдвигая тезис о «несоизмеримости» парадигм, Кун фактически отрицает преемственность в истории развития науки. Научные сообщества вытесняют друг друга, а зна­ние, накопленное предыдущей парадигмой, отбрасывается. По­нятие «парадигма» в дальнейшем трансформируется в понятие «дисциплинарной матрицы»,учитывающей как принадлежность ученых к определенной дисциплине, так и систему правил науч­ной деятельности. Матрицу составляют следующие компоненты: •Символические обобщения, которые имеют чисто формаль­ный характер или легко формализируются (например, F = = та).

• «Метафизические черты парадигм», т. е. философские уста­новки, задающие общий способ видения Универсума.

• Ценностные установки, влияющие на выбор направления ис­следования.

• «Общепринятые образцы», «признанные примеры» решения конкретных задач («головоломок»), обеспечивающих функци­онирование «нормальной науки»[56].

Соотнесение понятий «парадигма» и «научная теория» выяв­ляет их нетождественность. Понятие «парадигмы» шире понятия «теории» и предшествует ей. В него включены социально-психо­логические и этические правила и нормы. Формирование научной парадигмы говорит о зрелости той или иной научной сферы. Вы­бор определенной парадигмы обусловлен не только логическими критериями, как это принято в сфере строгой научной теории, но также ценностными и философскими соображениями.

Куновская модель развития науки предполагала чередование эпизодов конкурентной борьбы между различными научными со­обществами. Период господства принятой парадигмы — «нормаль­ной науки»— сменялся периодом распада парадигмы, что отрази-

лось в термине «научная революция".Допарадигмальный пери­од отличался хаотичным накоплением фактов. Выход из данного периода означал установление стандартов научной практики, тео­ретических постулатов, точной картины мира, соединение теории и метода. Смена научной парадигмы, переход в фазу «революци­онного разлома» предусматривает полное или частичное замеще­ние элементов дисциплинарной матрицы, исследовательской тех­ники, методов, теоретических допущений и эпистемологических ценностей.

Британский философ и историк науки ИмреЛакатос (1922— 1974) придавал первостепенное значение истории науки и в каче­стве основания науки выделял научно-исследовательскую програм­му. Научная программа — это основная единица развития науч­ного знания, предстает как совокупность и последовательность теорий, связанных непрерывно развивающимся основанием, об­щностью основополагающих идей и принципов. Развитие науки представляет собой смену исследовательских программ. Демар­кация между «зрелой» наукой и «незрелой» проводится Лакатосом по нескольким основаниям. Зрелая наука предсказывает ра­нее неизвестные факты; предвосхищает новые вспомогательные теории; обладает эвристической силой; располагает теоретичес­кой автономией.

Структура исследовательской программывключает в себя жесткое ядро, фундаментальные допущения,правила «положи­тельной» эвристики(предписывающие, какими путями прокла­дывать дальнейший ход исследований) и правила «отрицатель­ной» эвристики(говорящие о запрещениях, о том, каких путей следует избегать). Фундаментальные допущения принимаются за условно неопровержимые. Жесткое ядро представляет собой со­вокупность конкретно-научных и онтологических принципов, со­храняющихся без изменения во всех теориях научной програм­мы. Поскольку правила «отрицательной» эвристикизапрещают переосмысливать жесткое ядро даже в случае столкновения с контр­примерами, исследовательская программа обладает своего рода догматизмом, в котором есть позитивное значение. Его следы обнаруживаются при характеристике периода «нормальной» на­уки Куна. Без него ученые отказывались бы от теории раньше, чем поняли ее потенциал и значение.

Для сохранения «жесткого ядра» образуется «предохранитель­ный пояс» дополнительных гипотез, которые адаптируются к ано­малиям и обеспечивают сохранность «жесткого ядра» от опровер­жений. Этим Лакатос стремится избежать крайностей фальсифи-кационизма при оценке теорий, которые сталкиваются с контр­примерами.

Правила «положительной» эвристики показывают, как мо­дифицировать гипотезы «предохранительного пояса», какие но­вые модели необходимо разработать для расширения области при­менения программы. Положительная эвристика выручает учено­го в ситуации замешательства перед аномалиями, его внимание сосредоточено на конструировании моделей.

В развитии исследовательских программ выделяют две ста­дии: прогрессивную и вырожденческую (регрессивную). На про­грессивной стадии положительная эвристика стимулирует обра­зование вспомогательных гипотез, расширяющих сферу приме­нения программы, а также ее эмпирическое и теоретическое со­держание. По достижении «пункта насыщения» развитие иссле­довательских программ резко замедляется. Парадоксы, несовме­стимые факты, противоречия обрушиваются на данную исследо­вательскую программу. Это симптомы стадии ее вырождения. Она регрессирует, если теоретические объяснения отстают от рос­та эмпирических фактов. Вырождающиеся теории заняты в ос­новном самооправданием. Возникает огромное количество гипо­тез ad hoc, относящихся лишь к данному случаю. Когда появля­ется соперничающая исследовательская программа, которая в со­стоянии объяснить эмпирический успех своей предшественницы, превосходит ее по своему эвристическому потенциалу, можно го­ворить об отказе от предшествующей. Научные революции как раз и предполагают вытеснение прогрессивными исследователь­скими программами своих предшественниц, исчерпавших внут­ренние резервы развития. Однако Лакатос подмечает уникальный эффект, связанный тем, что, когда исследовательская программа вступает в регрессивную фазу, то творческий толчок в ее положи­тельной эвристике может снова продвинуть ее в сторону прогрес­сивного сдвига. В целом концепция ученого имеет логико-норма­тивный характер.

Пол Карл Фейерабенд (1924—1994) — американский философ и методолог защищает приоритеты методологического плюрализ-

ма. Задаваясь вопросами: что есть наука, как она действует, како­вы ее результаты? — мыслитель совершенно справедливо подме­чал, что ответ указывает на существование особого научного ме­тода, т. е. совокупности правил, управляющих деятельностью ученого. Процедура, осуществляемая в соответствии с прави­лами, является научной, процедура, нарушающая эти правила, — ненаучна. Однако подобные правила не всегда формулируются явно, они зачастую несоизмеримы. Есть мнение, что ученый ру­ководствуется правилами скорее интуитивно, чем сознательно. Однако тот факт, что эти правила существуют и они «рациональ­ны», что наука своими успехами обязана применению данных правил, не подвергается ни малейшему сомнению. Вот то явное противоречие, на которое обращает внимание Фейерабенд, анали­зируя сущность современной науки[57].

В основание науки положен механизм размножения (проли­ферации) теорий, являющихся несоизмеримыми (т. е. не связанными единым логическим основанием и использующими различ­ные понятия и методы). Принцип пролиферации (размножения) теорий разрешает создавать и разрабатывать теории, несовмести­мые с принятыми, даже если последние достаточно подтвержде­ны и общепризнаны. Периоды борьбы альтернатив, по Фейерабенду, самые плодотворные.

Идею плюрализма теорий Фейерабенд расширяет до плю­рализма традиций. Его концепцию называли «анархистской эпи­стемологией», отчасти из-за отрицания единого универсального метода, отчасти из-за убеждения, что ученые руководствуются принципом «все дозволено». Следование строгому методу и ис­полнение всех его предписаний, с точки зрения Фейерабенда, не­совместимо ни с реальной практикой научного исследования, ни с творческой природой познания. Поэтому «наука обладает не боль­шим авторитетом, чем любая другая форма жизни».

В нашумевшем произведении «Против методологического принуждения. Очерк анархистской теории познания» (1970) Фейе­рабенд говорит о принципиальной нерегулируемости познаватель­ного процесса, о неравномерности в развитии научного познания, о хаотичности науки. Случайному, неупорядоченному росту зна­ния никакая методология не нужна. По мнению ученого, теоре-

тический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтер­нативы, опирающиеся на закон и порядок; единственным прин­ципом, не препятствующим прогрессу, является принцип «допус­тимо все». Можно использовать гипотезы, противоречащие хоро­шо подтвержденным теориям, развивать науку, действуя контрин­дуктивно. Условие совместимости неразумно, поскольку оно со­храняет более старую, а не лучшую теорию, единообразие подвер­гает опасности свободное развитие индивида.

Помимо препятствий чисто методологического характера уче­ный ограничен своим собственным арсеналом исследования, по­нятливостью своих коллег, материальной основой телесных, фи­зиологических, социальных и духовных принуждений, а также прагматических приоритетов. Фейерабенд указывает на значение принципа «теоретическогоупорства», т. е. отказа от введения в гносеологический оборот новых теорий и сохранение имеющих.

Американский философ науки Джеральд Холтон (р. 1922) из­вестен благодаря «тематическому анализу науки».Занимаясь ис­торией науки, он приходит к выводу, что тематизм играет глав­ную роль в стимулировании научных прозрений и не зависимот эмпирического или аналитического содержания исследований[58]. Тематическая ориентация ученого оказывается на удивление долгоживущей. «Тематический анализ» направлен на то, чтобы най­ти в науке черты постоянства, непрерывности, инвариантные структуры,которые воспроизводятся даже в ситуациях научных революций.

«Появляющиеся в науке темы можно — в нашей приблизи­тельной аналогии — представить в виде нового измерения, т. е. чем-то вроде оси». Тематизм — не случайное измерение науки. Холтон подчеркивает «древность» большинства тем в науке.Ис­токи некоторых из них уходят в недра мифологического мышле­ния и являются весьма устойчивыми к революционным потрясе­ниям. Именно в темах, по мнению автора, собраны понятия, ги­потезы, методы, предпосылки, программы и способы решения проблем. Холтон обсуждает понятие «тематической оппозиции" и находит закономерность: альтернативные темы связываются в пары, например, сторонники атомизма сталкиваются с защитни-

ками темы континуума. Ученый приходит к выводу, что новые теориивозникают на стыке конкурирующих позиций. А новые темыпоявляются в ситуации, когда невозможно сблизить суще­ствующие, как, например, тему субъекта и объекта, классической и вероятностной причинности.

Темы, помимо сугубо научных признаков, предполагают ин­дивидуальные предпочтения, личную оценку. Они регулируют во­ображение ученого, являются источником его творческой актив­ности, ограничивают набор допустимых гипотез. «Тематические структуры», по мнению Хрлтона, не меняются во времени и про­странстве, так как выступают в качестве всеобщих определений человеческого интеллекта. И в этом своем качестве они надысто-ричны, т. е. не зависят от конкретно-исторического развития на­уки. В физике, например, их можно насчитать больше сотни.

Применение «тематического анализа» в качестве оснований науки сближает естественнонаучное и гуманитарное знание, пред­ставляя тематизм как признак сходства между ними; позволяет локализовать научное событие в историческом пространстве и вре­мени; обращает внимание на борьбу и сосуществование тем, свя­зывает анализ науки с потребностями развития человечества, с его мировоззренческими ориентациями.