Понятие социального познания. Роль философии в формировании научных знаний об обществе

Говоря о понятии «социальное познание», следует иметь в виду два его основных аспекта: а) любое познание социально, поскольку оно возникает и функционирует в обществе и детерминировано социально-культурными причинами. В этом широком смысле вся­кое познание гуманитарно, т. е. связано с человеком; б) одна из форм познавательной деятельности — познание общества, т. е. социальных процессов и явлений, — в отличие от двух других: познания природы (естествознание) и самого познания, мышле­ния (гносеология, логика, философия). Именно этот аспект далее и будет иметься в виду. При этом понятия «социальное позна­ние», «гуманитарное познание», «социально-гуманитарное позна­ние» будут употребляться как синонимы.

В зависимости от основания (критерия) внутри социального познания различают познание социально-философское, экономи­ческое, историческое, социологическое и т. д. Иногда социальное познание отличают от гуманитарного, понимая последнее как от­ражение мотивационно-смысловых, ценностных факторов и це­левых зависимостей.

Существует две основных — крайних, полярных позиций к по­становке и решению проблемы соотношения социально-гумани­тарного и естественнонаучного познания.

Первая позиция заключается в следующем. Никакого разли­чия между социальными и естественнонаучными формами и методами познания не существует. Так, польский историк и философ Е. Топольский, доказывая отсутствие специфики ис­торического познания, считает, что все проблемы, касающие­ся исторического познания, являются проблемами, касающи­мися одновременно всякого познания. Следствием указанно­
го подхода явилось фактическое отождествление гуманитар­ного познания с естественнонаучным, сведение (редукция) первого ко второму как эталону всякого познания. Подобный прием есть не что иное, как абсолютизация роли естествен­ных наук: научным считается только то, что относится к об­ласти этих наук, все остальное не относится к научному по­знанию, а это философия («метафизика»), религия, мораль,
культура и т. д.

Сторонники второй позиции, стремясь найти указанное свое­образие, гипертрофировали его, противопоставляя социаль­ное знание естественнонаучному, не видя между ними ниче­го общего. Особенно характерно это было для представителей
баденской школы неокантианства (Виндельбанд, Риккерт). Суть их воззрений была выражена в тезисе Риккерта о том, что «историческая наука и наука, формулирующая законы, суть понятия, взаимоисключающие друг друга».

Попытки найти специфику социального познания нельзя сво­дить к чисто словесным манипуляциям с терминами («социаль­ное качество», «социальное противоречие», «социально-историчес­кий факт», «социальная теория» и т. п.). В отношении историчес­кого познания эту ситуацию зафиксировал А. И. Ракитов: «При­ходится с сожалением констатировать, что попытки модифици­ровать историческую науку, с тем, чтобы поднять ее до уровня «гвардейских» дисциплин века (физика, кибернетика, теория ин­формации и др.), зачастую сводятся к простым вербальным заим­ствованиям концептуальных схем и понятий из этих дисциплин без должного учета реальных проблем и специфики историческо­го познания»[167].

Несомненно, что для социального познания характерно все то, что свойственно познанию как таковому. Это описание и обоб-

щение фактов (эмпирический этап), теоретический и логический анализ с выявлением законов и причин исследуемых явлений, построение идеализированных моделей («идеальных типов», по Веберу), адаптированных к фактам, объяснение и предсказание явлений и т. д.

Единство всех форм и видов познания предполагает и опреде­ленные внутренние различия между ними, выражающиеся в спе­цифике каждой из них. Обладает такой спецификой и познание социальных процессов.

Проблема соотношения естественных наук и обществознания активно обсуждается и в современной, в том числе и в отечествен­ной, литературе. Так, В. В. Ильин, подчеркивая единство, «родо­вую единообразность науки», фиксирует крайние, а значит оши­бочные, позиции в этом вопросе: а) натуралистика — некрити­ческое, механическое заимствование естественнонаучных мето­дов, что неизбежно культивирует редукционизм в разных вариан­тах — физикализм, физиологизм, энергетизм, бихевиоризм и др., б) гуманитариспшка — абсолютизация специфики социального познания и его методов, сопровождаемая дискредитацией «точ­ных наук». Следовательно, естествознание и гуманитарные на­уки — ветви одной науки как целого. По образному выражению автора, естественник и гуманитарий «едят одно блюдо», хотя с разных концов и разными ложками. Сказанное не означает, что между естество- и обществознанием нет различий и что каждое из них не обладает будто бы своей спецификой. Для ее выявления необходимо обратиться к истории познания.

Начиная с XVII в. идет особенно бурный процесс формирова­ния естественных наук, в ходе которого на первый план выдвига­ется механика. Социальное познание исторически первоначально развивалось в рамках философии истории — раздела философии, связанного с интерпретацией исторического процесса и истори­ческого познания.

Термин «философия истории» используется в настоящее вре­мя в следующих основных значениях:

а) учение об исторической реальности в ее целостности и разви­тии, общая теория исторического процесса как единства про­шлого, настоящего и будущего;

б) часть философии науки, исследующая историческое позна­ние рациональными средствами и методами, т.е. историчес-

кая эпистемология, учение о познании исторической реально­сти;

в) философская концепция об исторической реальности в ее все­общих характеристиках, а также о ее познании, его средствах и методах. Это «философская версия истории» с такими клю­чевыми категориями, как «единство», «целое», «развитие», «де­ятельность», «ценности», «человек» и др. Философия истории, как целостная система знаний, разраба­тывалась, начиная с ХУЛ в., в трудах Вико, Гердера, Сен-Симона и других мыслителей.

Французский философ А. К. Сен-Симон (1760—1825) утвер­ждал взгляд на человеческое общество как на закономерно разви­вающийся целостный организм и стремился рассматривать вся­кую общественную организацию как исторически преходящую, занимающую определенное место в общем ходе исторического процесса. Созданная им «наука о человеке» («социальная физио­логия») построена на принципе историзма, который Сен-Симон рассматривал как принцип и теоретической, и практической дея­тельности.

Реализуя принцип историзма, французский мыслитель основ­ные черты разумного общества стремился раскрыть, рассматри­вая его не как нечто неизменное, а как процесс — реальный про­цесс деятельности людей: «будущее скажется из последних чле­нов ряда, в котором первые члены составляют прошлое». Плодо­творной идеей Сен-Симона было признание им поступательного хода развития человечества от низших форм к высшим. Философ подчеркивал исключительное значение в жизни и развитии обще­ства «индустрии», которая (а не только религия, мораль и другие духовные факторы) является главным фактором объединения людей в единый организм. Именно «индустрия», т. е. трудовая деятельность в сфере промышленности, сельского хозяйства, яв­ляется естественной необходимостью и обязанностью человека и создает важнейшие — материальные — связи между людьми. Успешное развитие индустрии возможно только на основе при­менения научных принципов.

Вместе с тем Сен-Симон в своей социальной концепции не избежал механицизма, который был тогда господствующей ме­тодологической доктриной в естествознании, да и в философии и науке того времени. Он исходил из того, что прогресс человечес-

кого ума дошел до того, что наиболее важные рассуждения о по­литике могут и должны быть непосредственно выведены из по­знаний, приобретенных в «высших науках и в области физики». По мнению Сен-Симона, закон всемирного тяготения должен стать основой новой философии, которая, в свою очередь, может стать фундаментом новой политической науки. «Сила ученых Европы, — писал он, — объединенных в общую корпорацию и имеющих сво­ей связью философию, основанную на идее тяготения, будет не­измерима».

Своеобразным итогом и вершиной классической философии истории была социально-историческая концепция Гегеля, кото­рая опиралась на главное в его учении — диалектический метод. Великая заслуга Гегеля состояла в том, что он, обладая «огром­ным историческим чутьем», впервые представил весь естествен­ный, исторический и духовный мир в виде процесса, т. е. в бес­прерывном развитии, и пытался раскрыть внутреннюю связь (т. е. законы) этого развития.

Основой деятельности людей (т. е. всемирной истории) фи­лософ считал деятельность экономическую, т. е. труд, — преоб­разование природы с помощью орудий труда. В этой связи он подчеркнул, что «в своих орудиях человек властвует над внешней природой, тогда как в своих целях он скорее подчинен ей»[168]. Это положение есть не что иное, как «зародыш» материалистического понимания истории. Понимая всемирную историю как «прогресс в сознании свободы», Гегель пытался представить ее как единый объективный закономерный поступательный процесс. Каждая эпо­ха в этом процессе, будучи неповторимо своеобразной, представ­ляет собой в то же время закономерную ступень в общем разви­тии человечества.

Вместе с тем философско-историческая концепция Гегеля была исторически и содержательно ограниченной: идеализм (основа ис­тории — «дух»), метафизичность («остановил» развитие и «замк­нул» его на «германский мир»), примирение социальных противо­речий, национализм, апологетика, «мнимый критицизм» и др.

Классическая философия истории выдвинула и разработала ряд важных идей: идея развития, теория прогресса, проблемы един­ства (целостности) исторического процесса и многообразие его

форм, исторической закономерности и причинности, свободы и необходимости, «зачатки» исторического материализма, важная роль диалектики в социальном познании и др.

Открыв материалистическое понимание истории, Маркс и Эн­гельс впервые показали, что люди сами творят свою историю (прежде всего в сфере материального производства), будучи од­новременно и актерами, и авторами всемирно-исторической дра­мы. Провозгласив первичность общественного бытия по отноше­нию к сознанию, они тем самым в материалистическом понима­нии истории нашли ту фундаментальную основу, которая и по­зволила объединить, слить в высшем синтезе, целостном един­стве материализм и диалектику, адекватно интерпретировать со­впадение диалектики, Логики и теории познания. Отрыв какой-либо из названных сторон друг от друга и от данного органическо­го целого, гранями которого они являются, или понимание на­званного целого как «механического агрегата», неизбежно ведет к тем или иным односторонностям — в том числе в познании соци­альных явлений.

Во второй половине XIX в. проблемы, стоявшие в центре вни­мания философии истории, в значительной мере отходят к част­ным социально-гуманитарным наукам. Но в начале XX в. и да­лее — новый всплеск западной философии истории, новые вари­анты теории исторического развития, смысла истории. Возрожде­ние интереса к собственно философии истории в конце XIX — на­чале XX в. происходило в двух основных направлениях.

Первое направление имело дело с самой исторической реаль­ностью (онтологический аспект). Второе же сосредоточило свое внимание на постижении этой реальности с помощью различных методов и средств. Иначе говоря, здесь главный интерес был на­правлен на саму историческую науку, на выявление специфики социально-гуманитарного познания по сравнению с естественно­научным. Наиболее крупные представители первого направле­ния — русский философ Н. Я. Данилевский, немецкий философ О. Шпенглер и британский философ А. Тойнби.

Сторонники первого направления исходили из биологической модели исторического процесса, согласно которой единство чело­вечества — это фикция, а фактически мы имеем дело с разнообра­зием специфических, конкретно-исторических форм культуры, напоминающим богатство форм органического мира. Это во-пер-

вых. Во-вторых, смысл истории — не в постепенном линейном восхождении к свободе, а в плюралистической (множественной) модели исторического развития. В-третьих, никакого единства ми­ровой истории нет, а есть различные культурно-исторические мо­дели (типы).

Наиболее последовательно представление о самодовлеющей замкнутости дискретных культурных организмов, фаталистичес­ки подчиняющихся биологической необходимости рождения, рас­цвета, старения и умирания защищал О. Шпенглер. Его теорети­ческие построения во многом были предвосхищены концепцией культурно-исторических типов русского философа Н. Я. Данилев­ского. Освальд Шпенглер (1880—1936) — немецкий историк и фи­лософ, представитель философии жизни. Стал известен после того, как в 1922 г. вышел его главный труд «Закат Европы», где изложена его культурно-историческая концепция.

Согласно Шпенглеру, жизнь человечества — это бесконечный процесс самозарождения и столь же естественного умирания куль­тур. Культура трактуется им как «организм», который, во-пер­вых, обладает жестким сквозным единством (структурно), во-вто­рых, обособлен от других подобных ему «организмов», т. е. со­вершенно уникален.

Исходная методологическая идея Шпенглера — идея кругово­рота (цикличности) исторического развития — приводит его к вы­водам о том, что:

а) хотя «культурные миры» развиваются, но они разрознены в пространстве и во времени;

б) даже при одновременном существовании эти миры не сооб­щаются между собой;

в) в силу двух предыдущих обстоятельств нужно особое внима­ние уделять индивидуальности, исключительности «культур­ных миров», их внутреннему единству и эволюции.

В методологическом арсенале немецкого мыслителя такие при­емы и методы, как сравнение, аналогия, исторический подход — причем он различает историзм морфологический и эволюцион­ный. Морфологический историзм нацелен на изучение структуры «организмов-культур», опирается на непосредственное усмотре­ние (интуицию), аналогию и художественное портретирование. Эволюционный историзм нацелен на рассмотрение их генезиса и этапов развития. В противоположность догматическим, по мне-

нию Шпенглера, принципам научного познания, он обосновывает приоритет «лирического начала», «чувства жизни» в подходе к историческому целому как развивающемуся живому организму.

В рамках первого из названных направлений новой филосо­фии истории работал и Арнольд Тойнби (1889—1975). Его важная методологическая установка — культурологический плюрализм, убеждение в многообразии форм организации человечества, каж­дая из них имеет своеобразную систему ценностей, вокруг кото­рых складывается повседневная жизнь.

Вторым направлением философии этого периода была неоге­гельянская философия тождества исторического бытия и созна­ния, крупными представителями которой были Б. Кроне (1866— 1952) и Дж. Коллингвуд (1889-1943).

Согласно Коллингвуду, история должна: а) быть наукой, или ответом на вопросы; б) заниматься действиями людей в прошлом; в) основываться на интерпретации источников; г) служить само­познанию человека. При этом мыслитель не согласен с предло­жением о том, чтобы создать некую «науку о человеческой приро­де», принципы и методы которой мыслятся по аналогии с прин­ципами и методами естественных наук.

Работа историка не предполагает, что он не должен занимать­ся поисками причин и законов событий. Историк, согласно Кол­лингвуду, ищет именно процессы мысли, и вся история тем са­мым — история мысли.

При этом британский философ подчеркивает «историчность исторических мыслей» в том смысле, что все они без исключения развиваются, имеют свою историю. Поэтому они становятся со­вершенно непонятными без знания последней. Отсюда — необхо­димость историзма как важнейшего методологического принци­па исторического исследования.

Исследование природы исторического мышления относится к тем задачам, решение которых вполне оправданно и необходи­мо выпадает на долю философии. При этом он считал, что со­трудничество историков и философов в решении философско-ме-тодологических проблем не только желательно, но просто необ­ходимо.

Большое значение для гуманитарных наук британский фило­соф придавал логике вопроса и ответа. Разъясняя значение этого принципа, он отмечал, что в соответствии с ним «свод знания не

состоит только из «предложений», «высказываний», «суждений»... Знание состоит из всего этого, вместе взятого, но и из вопросов, на которые оно дает ответы. Логика же, обращающая внимание только на ответы и пренебрегающая вопросами, — ложная логи­ка»[169]. Поэтому истинность — это не атрибут отдельно взятого пред­ложения или их комплекса, а она — атрибут комплекса, состоя­щего из вопросов и ответов.

По Коллингвуду, единственными авторитетами историка, как и любого ученого, служат логика и фактическая подтверждаемость теоретических выводов. Очень важным для любого историка яв­ляется «методологический индивидуализм», т. е. требование объяс­нять исторические события исключительно на основе конкретной целеполагающей активной деятельности конкретных людей.

Ставя вопрос о сближении истории и философии, британский мыслитель тем самым ставил вопрос и о необходимости созда­ния философии истории.

Первый принцип, который сформулировал Коллингвуд в своей философии истории, гласит: «То прошлое, которое изучает исто­рик, является не мертвым прошлым, а прошлым, в некотором смысле все еще живущим в настоящем». А это значит, что, если прошлое и настоящее не проникают друг в друга, знание прошло­го ничего не дает для решения проблем настоящего. При этом британский мыслитель подчеркивает и методологическую сторо­ну проблемы — роль правил (принципов) не только в познании, но и в исторических действиях. Методологически очень необхо­димо, считает Коллингвуд, правильно видеть ту конкретную ре­альную ситуацию, в которой оказался исследователь т. е. «конк­ретный анализ конкретной ситуации». Он убежден, что история может и должна научить людей управлять человеческими ситуа­циями, как естественные науки научили их управлять силами природы.

Второе основное положение своей философии истории Кол­лингвуд выразил так: «Историческое знание — воспроизведение в уме историка мысли, историю которой он изучает». При этом мысль должна найти выражение либо в языке, либо в любой дру­гой из многочисленных форм коммуникативной деятельности (на­пример, в жестах).

Согласно третьему положению философии истории Коллин-гвуда, «историческое знание — это воспроизведение прошлой мыс­ли, окруженной оболочкой и данной в контексте мыслей настоя­щего. Они, противореча ей, удерживают ее в плоскости, отлич­ной от их собственной»[170]. Мы изучаем историю для того, разъяс­няет автор это свое положение, чтобы стала нам ясной ситуация, в которой нам предстоит действовать.

Историк, по Коллингвуду, должен быть микрокосмом всей истории, которую он в состоянии познать. Таким образом, изуче­ние им самого себя оказывается в то же самое время и познанием мира людских дел. А история и есть наука о людских делах.

 

§2. Науки о природе и науки о культуре (В. Дильтей, В. Виндельбанд, Г. Риккерт)

Уже с первой половины XIX в. начинается активный процесс формирования социально-гуманитарных наук. Их целью провоз­глашается не только познание общества, во и участие в его регу­ляции и преобразовании. Исследуются как общество в целом, так и отдельные его сферы с целью найти определенные технологии управления социальными процессами. Методологические пробле­мы социального познания стали активно разрабатываться в рам­ках самой системы «наук о культуре» с опорой на те или иные философско-методологические представления.

Однако давление на гуманитарные науки давало сильно о себе знать — прежде всего со стороны математического естествозна­ния, особенно механики. Но нарастало — и чем дальше, тем боль­ше—и сопротивление этому давлению внутри самих этих наук.

Краткий ретроспективный взгляд на зарождение и формиро­вание гуманитарных наук показывает следующие особенности это­го процесса. В XVI—начале XVII в. для данных наук познаватель­ный идеал научности выступал как дедуктивно построенная мате­матическая система, а реальным эталоном, образцом теории яв­лялась геометрия Евклида. Этому образцу пытались подчинить и гуманитарное познание.

Позднее, вплоть до конца XIX в., эталоном научности стала

классическая механика с присущим ей четким разделением всех знаний на два уровня: теоретический и эмпирический. Система объектов науки выступает как механическая модель определен­ным образом взаимодействующих частиц. Этот познавательный идеал и «метод принципов» Ньютона нередко распространялись и на общественные дисциплины.

Поскольку механика (и тесно связанная с ней математика) были в XVI—XVII вв. наиболее зрелыми и успешно развивающимися отраслями знания, то возникло стремление на основе законов ме­ханики познать все явления и процессы действительности, в том числе социальные, и даже построить философию (этика Спинозы, «доказанная в геометрическом порядке»). Выйдя за пределы есте­ствознания, математические и механико-атомистические идеалы и методы познания постепенно проникали в социальные науки.

Функционирование механической картины мира в качестве об­щенаучной исследовательской программы проявилось не только при изучении различных процессов природы, но и по отношению к знаниям о человеке и обществе, которые пыталась сформиро­вать наука XVII—XVIII вв. Конечно, рассмотрение социальных объектов в качестве простых механических систем — это сильное упрощение. Эти объекты — сложные развивающиеся системы (с включением в них человека и его сознания), которые требуют осо­бых методов исследования.

Однако чтобы выработать такие методы, наука должна была пройти длительный путь развития. В XVIII в. для этого не было необходимых предпосылок. Научный подход в эту эпоху отожде­ствлялся с теми его образцами, которые реализовались в механи­ке, а потому естественным казалось построение науки о человеке и обществе в качестве своего рода социальной механики на основе применения принципов механической картины мира.

Вплоть до конца XIX в. господствующей тенденцией в мето­дологии гуманитарных наук был натурализм — универсализация принципов и методов естественных наук при решении проблем социального познания. «Со времени Просвещения и, в частности, со времени Канта физические науки рассматривались в качестве парадигмы познания, на которую должна равняться вся осталь­ная культура»[171]. Ничего за пределами естественных наук не может

486

считаться «объективным». Это вело, во-первых, к абсолютизации естественнонаучного знания (особенно механической картины мира) в объяснении человека и общества и, во-вторых, к игнори­рованию специфики последних. Развитие общества объяснялось либо механическими, либо различными природными факторами (климат, географическая среда), биологическими и расовыми осо­бенностями людей и т. д. Однако стремление развитие общества объяснить законами природы, игнорируя собственно социальные закономерности, все более выявляло свою односторонность и ог­раниченность.

Как отмечает В. Г. Федотова, «натурализм в методологии об-ществознания являлся продуктом исторически обусловленной апелляции к природе. Исторически первым таким образцом была механика... Натурализм в методологии социальных наук XX в. связан с развитием всех разновидностей позитивизма, а также со структурно-функциональным подходом... Кризис натуралистичес­кого подхода в конце XIX — начале XX в. был связан с осознани­ем различий природы и культуры»[172]. Это осознание пошло доста­точно быстрыми темпами, и стала формироваться — в противо­вес натуралистической — культур-центристская парадигма, осно­вой которой стало признание особого статуса социально-гумани­тарных наук.

Итак, к концу XIX—началу XX в. стало уже очевидным, что науки о культуре должны иметь свой собственный концептуаль­но-методологический фундамент, отличный от фундамента есте­ствознания. Этот тезис особенно активно отстаивали два фило­софских направления — баденская школа неокантианства и фило­софия жизни.

«Философия жизни» — направление, сложившееся в после­дней трети XIX вв., ее представителями были — Дильтей, Ниц­ше, Зиммель, Бергсон, Шпенглер и др. Возникла как оппозиция классическому рационализму и как реакция на кризис механисти­ческого естествознания. Обратилась к жизни, как первичной ре­альности, целостному органическому процессу. Само понятие жизни многозначно и неопределенно, дает простор для различ­ных трактовок. Однако во всех трактовках жизнь представляет

собой целостный процесс непрерывного творческого становления, развития, противостоящий механическим неорганическим обра­зованиям, всему определенному, застывшему и «ставшему».

Научному познанию и его приемам противопоставляются вне-интеллектуальные, интуитивные, образно-символические спосо­бы постижения (иррациональные в своей основе) жизненной ре­альности — интуиция, понимание и др. Наиболее адекватным способом выражения жизни считаются произведения искусства, поэзия, музыка, вчувствование, вживание и другие внерациональ-ные способы освоения мира.

Немецкий философ и историк культуры Вильгельм Дильтей (1833—1911) — представитель «философии жизни», основополож­ник понимающей психологии и школы «истории духа».

Мыслитель выделял два аспекта понятия «жизнь». Взаимо­действие живых существ — это применительно к природе; взаи­модействие, существующее между личностями в определенных внешних условиях, постигаемое независимо от изменений места и времени, — это применительно к человеческому миру. Понима­ние жизни (в единстве двух указанных аспектов) лежит в основе деления наук на два основных класса. Одни из них изучают жизнь природы, другие («науки о духе») — жизнь людей. Дильтей дока­зывал самостоятельность предмета и метода гуманитарных наук по отношению к естественным.

Постижение жизни, исходя из нее самой, считал он, — основ­ная цель философии и других «наук о духе», предметом исследо­вания которых является социальная действительность во всей полноте своих форм и проявлений. Поэтому главная задача гума­нитарного познания — постижение целостности и развития инди­видуальных проявлений жизни, их ценностной обусловленности. При этом Дильтей подчеркивает: невозможно абстрагироваться от того, что человек — сознательное существо, а это значит, что при анализе человеческой деятельности нельзя исходить из тех же методологических принципов, из которых исходит астроном, наблюдая звезды.

А из каких же принципов и методов должны исходить «науки о духе», чтобы постигнуть жизнь? Дильтей считает, что это преж­де всего метод понимания, т. е. непосредственное постижение не­которой духовной целостности. Это проникновение в духовный

мир автора текста, неразрывно связанное с реконструкцией куль­турного контекста создания последнего. В науках о природе при­меняется метод объяснения — раскрытие сущности изучаемого объекта, его законов на пути восхождения от частного к общему.

Различая сравнительную (естественнонаучную) и описатель­ную психологию, Дильтей считает, что именно последняя явля­ется основой для наук о духе. «Природу мы объясняем, душев­ную жизнь — постигаем». Это «постижение» (понимание) душев­ной жизни как взаимосвязанной, структурированной и развиваю­щейся— важная задача описательной психологии.

По отношению к культуре прошлого понимание выступает как метод интерпретации, названный им герменевтикой — искус­ством понимания письменно фиксированных проявлений жизни. Герменевтику он рассматривает как методологическую основу всего гуманитарного знания. Дильтей выделяет два вида понимания: понимание собственного внутреннего мира, достигаемое с помо­щью интроспекции (самонаблюдения); понимание чужого мира — путем вживания, сопереживания, вчувствования (эмпатии). Фи­лософ рассматривал способность к эмпатии как условие возмож­ности понимания культурно-исторической реальности.

В обоих своих видах понимание — это «процесс, в котором на основе внешних, чувственных данных постигается внутреннее» — прежде всего внутренняя духовная жизнь человека, ее развитие, специфика и уникальность. Такое понимание — «это не концепту­ализация, а тотальное создание духовного состояния и его рекон­струкция на основе вчувствования». Здесь не нужны ни законы, ни теории, ни даже общие понятия.

Наиболее «сильная форма» постижения жизни, по Дильтею, — это поэзия, ибо она «каким-то образом связана с переживаемым или понимаемым событием». Как бы вторя в этом вопросе Диль­тею, современный американский философ Р. Рорти пишет о «сек­ретах поэтического сердца, неизвестных тайной полиции», и о том, что «человеческая жизнь заключается в поэзии, а не просто в раз­мышлении». Один из способов постижения жизни — интуиция. Важными методами исторической науки он считает биографию и автобиографию. При этом отмечает, что научное мышление мо­жет проверить свои рассуждения, может точно формулировать и обосновывать свои положения. Другое дело — наше знание жиз-

ни: оно не может быть проверено, а точные формулы здесь невоз­можны.

Дильтей подчеркивает важную роль идеи (принципа) разви­тия для постижения жизни, ее проявлений и исторических форм. Философ отмечает, что учение о развитии по необходимости свя­зано с познанием относительности всякой исторической формы жизни. Перед взором, охватывающим весь земной шар и все про­шедшее, исчезает абсолютное значение какой бы то ни было от­дельной формы жизни.

Если сторонники философии жизни исходили из того, что науки о культуре отличаются от естествознания по своему пред­мету, то неокантианцы полагали, что эти две группы наук отли­чаются прежде всего по применяемому ими методу.

Лидеры баденской школы неокантианства В. Винделъбанд (1848—1915) и Г. Риккерт (1863—1936) выдвинули тезис о нали­чии двух классов наук: исторических («наук о культуре») и есте­ственных. Первые являются идиографическими, т. е. описываю­щими индивидуальные, неповторимые события, ситуации и про­цессы. Вторые — номотетическими: они фиксируют общие, по­вторяющиеся, регулярные свойства изучаемых объектов, абстра­гируясь от несущественных индивидуальных свойств. Поэтому номотетические науки — физика, биология и др. — в состоянии формулировать законы и соответствующие им общие понятия. Как писал Виндельбанд, одни из них суть науки о законах, дру­гие — науки о событиях. Оба мыслителя предложили исходить в подразделении научного познания не из различий предметов наук, а из различий их основных методов.

Анализируя специфику социально-гуманитарного знания, Рик­керт указывал следующие его основные особенности: его пред­мет — культура (а не природа) — совокупность фактически обще­признанных ценностей в их содержании и систематической свя­зи; непосредственные объекты его исследования — индивидуали­зированные явления культуры с их отнесением к ценностям; его конечный результат — не открытие законов, а описание индиви­дуального события на основе письменных источников, текстов, материальных остатков прошлого; сложный, очень опосредован­ный способ взаимодействия с объектом знания через указанные источники; для наук о культуре характерен идиографический ме­тод, сущность которого состоит в описании особенностей суще-

ственных исторических фактов, а не их генерализация (построе­ние общих понятий), что присуще естествознанию — номотети-ческий метод (это главное различие двух типов знания); объекты социального знания неповторимы, не поддаются воспроизведе­нию, нередко уникальны; социально-гуманитарное знание цели­ком зависит от ценностей, наукой о которых и является филосо­фия; абстракции и общие понятия в гуманитарном познании не отвергаются, но они здесь — вспомогательные средства при опи­сании индивидуальных явлений, а не самоцель, как в естествоз­нании; в социальном познании должен быть постоянный учет всех субъективных моментов; если в естественных науках их единство обусловлено классической механикой, то в гуманитарном — по­нятием «культура».

Резюмируя свои рассуждения в работе «Науки о природе и науки о культуре» (1911), Риккерт пишет, что «мы можем абст­рактно различать два вида эмпирической научной деятельности. На одной стороне стоят науки о природе, или естествознание. Цель их — изучить общие абстрактные отношения, по возможности, законы... Они отвлекаются от всего индивидуального как несу­щественного, и включают в свои понятия обыкновенно лишь то, что присуще известному множеству объектов. При этом нет объек­та, который был бы принципиально изъят из-под власти есте­ственнонаучного метода. Природа есть совокупность всей действи­тельности, понятой генерализирующим образом и без всякого от­ношения к ценностям.

На другой стороне стоят исторические науки о культуре... На­званные науки изучают объекты, отнесенные ко всеобщим куль­турным ценностям; как исторические науки они изображают их единичное развитие в его особенности и индивидуальности»[173], — это и есть индивидуализирующий метод.

Этим двум видам наук и их методам соответствуют и два спо­соба образования понятий: 1) при генерализирующем образова­нии понятий из многообразия данности выбираются лишь повто­ряющиеся моменты, подпадающие под категорию всеобщего; 2) при индивидуализирующем образовании понятий отбираются моменты, составляющие индивидуальность рассматриваемого яв­ления, а само понятие представляет собой «асимптотическое при-

ближение к определению индивидуума». Объекты исторических наук — «суть процессы культуры», которая есть «совокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями» и где еди­ничные явления соотнесены с последними — «в смысле ее содер­жания и систематической связи этих ценностей».

Таким образом, и гуманитарные, и естественные науки при-• меняют абстракции и общие понятия, но для первых — это лишь вспомогательные средства, ибо их назначение — дать конкретное, максимально полное описание исторического неповторимого фе­номена. Для вторых общие понятия в известном смысле — само­цель, результат обобщения и условие формулирования законов. Тем самым генерализирующий метод в науках о культуре не от­меняется, а имеет подчиненное значение: «И история, подобно естествознанию, подводит особое под «общее». Но тем не менее это, конечно, ничуть не затрагивает противоположности генера­лизирующего метода естествознания и индивидуализирующего метода истории»[174].

При этом Риккерт обращает внимание на следующие моменты:

1. Культура как духовное формообразование «не может быть под­чинена исключительно господству естественных наук». Более того, он считает, что естественнонаучная точка зрения подчи­нена культурно-исторической, хотя бы потому, что естествоз­нание — «исторический продукт культуры».

2.В явлениях и процессах культуры исследовательский интерес направлен на особенное и индивидуальное, «на их единственное и неповторимое течение». Поэтому-то «в исторических науках о культуре мы не можем стремиться к установлению его общей «природы», но, наоборот, должны пользоваться индивидуали­зирующим методом»[175]. Последний находится во внутренней свя­зи с ценностным отношением к реальности. Дело в том, что ценность чего-либо может быть признана только с признанием его неповторимости, уникальности, незаменимости.

3. Если явления природы мыслятся не как блага, а вне связи с ценностями, то все явления культуры воплощают какие-ни­будь признанные людьми ценности, которые заложены в них изначально.

4. Исследование культурных процессов является научным толь­ко тогда, когда оно, во-первых, не ограничивается простым описанием единичного, а принимает во внимание индивиду­альные причины и подводит особое под общее, используя «культурные понятия», во-вторых, когда «при этом руковод­ствуется определенными ценностями, без которых не может быть вообще исторической науки... Только благодаря прин­ципу ценности становится возможным отличить культурные процессы от явлений природы с точки зрения их научного рас­смотрения»[176]. Естествознание, как считает Риккерт, устанав­ливая законы, игнорирует культурные ценности и отнесение к ним своих объектов. Но это, как мы выше отмечали, уже не относится к современному естествознанию.

При этом «исторически-индивидуализирующий метод отне­сения к ценностям» философ отличает от оценки: оценивать — значит высказывать похвалу или порицание, относить к ценнос­тям — ни то, ни другое. Если отнесение к ценностям, по его мне­нию, остается в области установления фактов, то оценка выходит из нее. Именно метод отнесения к ценностям и выражает сущ­ность исторических наук о культуре, позволяя отличить здесь важ­ное от незначительного. Риккерт полагает, что и естественные и социально-исторические науки могут и должны избегать оценок, ибо это нарушает их научный характер. Однако теоретическое от­несение к ценностям как метод (принцип) наук о культуре, отли­чая их от естествознания, «никоим образом не затрагивает их на­учности».

5. Важная задача наук о культуре состоит в том, чтобы с помо­щью индивидуализирующего метода и исторических понятий «представить исторические явления как стадии развития», а не как нечто неизменное, раз навсегда данное. Иначе говоря, подойти к ним именно как к «процессам культуры», а не толь­ко как к ее результатам, т. е. конкретно-исторически. При этом немецкий философ различает понятия «историческое разви­тие» и «прогресс», считая, что последний означает «повышение ценности культурных благ» и включает в себя положи­тельную или отрицательную оценку.

6. Поскольку историческая жизнь не поддается строгой систе­ме, то у наук о культуре не может быть основной науки, ана­логичной механике. Но это не означает, что у них отсутствует «возможность сомкнуться в одно единое целое». Возможность такого единства общей связи этих наук обеспечивает им поня­тие культуры. «Итак, единство и объективность наук о куль­туре обусловлены единством и объективностью нашего поня­тия культуры, а последняя, в свою очередь — единством и объективностью ценностей, оцениваемых нами»[177].

7.По сравнению с естествознанием исторические науки отлича­ются большей субъективностью и важную роль в них играют такие феномены, как интерес, ценность, оценка, культура. Тем самым историческое знание не только фиксирует индивиду­альное и неповторимое в истории, но и строится на основе индивидуальных оценок и личных предпочтений исследова­теля. Напротив, законы естествознания объективны, и, буду­чи продуктами определенной культуры, по существу от нее не зависят. Но это опять-таки уже не относится к современно­му естествознанию.

8.В методологическом плане, т. е. «с всеобщеисторической точ­ки зрения не бывает исторической науки без философии исто­рии». Последняя и есть всеобщее концептуально-методологи­ческое основание всех наук о культуре.

В последующем методологические идеи в рамках гуманитар­ных наук развивали М. Вебер, X. Г. Гадамер, К. Поппер, М. Фу­ко и др. Но это уже тема особого разговора.