СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ

«Нет такой вещи, как бытие.

Теперь ты знаешь, что пробужден,

потому что ты здесь и у тебя

есть это знание. Нет ничего другого, кроме этого знания,

нет бытия».

Нисаргадатта Махарадж

Когда впервые приезжаешь в Индию, она немедлен­но атакует чувственное восприятие, переполняет, сбива­ет с ног. Запахи, фактуры, зрительные впечатления, зву­ки, вкусовые ощущения: организм ум-тело реагирует с изумлением. Были джунгли, где случилось ничто, Сия­ние, видение, «никого нет дома». Было изучение и по­гружение в некоторые из идей адвайты в попытке скру­пулезно проанализировать и выразить это ничто. Затем нечто необъяснимое швыряет эту вещь ум-тело через всю планету на встречу с учителем в Бомбей. Этот факт приводит в полнейшее замешательство: ему нет причин. Ум абсолютно пуст. Нет никаких ожиданий, и не может быть никаких. Нет возможной причины, возможных последствий. На самом деле, вещь дэвид понятия не имеет, что, черт возьми, происходит, и удивлена, когда обнаруживает себя, изможденную и измученную сме­ной часовых поясов, в тропической жаре бомбейской ночи, пробирающуюся зигзагами сквозь наводненные людьми улицы в крошечном допотопном такси, — управляемом почти голым индусом, не говорящим по-ан­глийски, с розовым пластиковым Ганешей, божеством с головой слона, что подвешен к зеркалу и неистово бол­тается во все стороны, — и уповающую на то, что двига­ется по направлению к центру Бомбея и комнате в отеле.

Той же первой ночью в Индии снится сон.

Я где-то очень высоко, возможно, в самолете, смот­рю вниз на землю. Там, внизу, земля покрыта большими плоскими квадратами, чем-то напоминающими лоскут­ные квадраты полей, когда пролетаешь над Англией или Ирландией, но гораздо проще. Обыкновенные плоские квадраты приглушенных цветов, в основном просто се­рые. Кто-то рядом со мной говорит: «Эти квадраты вы­глядят плоско, двумерно, а на самом деле это большие трехмерные кубы; мы не можем оценить их высоту от­сюда».

Я смотрю на нее. Ее слова похожи на правду, но в том, как она настаивает на своем, есть что-то странное, словно она повторяет нечто такое, о чем слышала, но са­ма не знает. И я говорю: «Я понимаю, о чем Вы. В пер­спективе, на расстоянии вещи кажутся плоскими. Но здесь другое: эти квадраты действительно плоские. Если бы они обладали высотой, то выглядели бы иначе, что можно было бы сразу определить».

Каким-то образом я знаю, что это так, что женщина рядом со мной ошибается в тонкостях или пытается приукрасить. Но, как я уже сказал, понимаю, что даль­ше обсуждения, спора ничего не пойдет. И хотя я уве­рен, что прав, так или иначе доказать это невозможно, пока кто-нибудь не спустится вниз на достаточно близ­кое расстояние, чтобы убедиться. Но для этого при­шлось бы прыгнуть и падать вниз, что, конечно, невоз­можно и просто глупо, даже не стоит обсуждения, пото­му что падение с такой высоты означает неминуемую гибель. И когда я об этом думаю, то понимаю, что уже падаю, рассекая воздух.

Никакого намерения, или принятого решения прыг­нуть, или волевого акта, или самого действия. Только то, что это случилось.

В этом нет ничего сложного. Сны возникают как часть естественного функционирования ума-тела, по­добно любым другим возникающим процессам. В сне сновидения чувства и ощущения возникают тем же обра­зом, что и в сне бодрствования. Ум-тело не знает разни­цы между сном сновидения и сном бодрствования, по­этому идея прыжка с самолета отнюдь не приводит его в восторг.

Первое — это момент ужаса. Проносятся мысли: о господи, что случилось, я падаю на землю, через не­сколько мгновений произойдет столкновение, звук шлепка — и вся эта жизнь закончится. Паника. Страх. Затем — момент сопротивления и неистовой активно­сти: подожди-ка, может быть, я что-то не учел: может быть, у меня за спиной закреплен парашют; может быть, я сумею приземлиться в какой-нибудь большой водоем и чудесным образом уцелеть.

Затем, все еще в падении, — приятие. Так. Это то, что должно случиться. Момент настал. Это тело разобьется и умрет. Поскольку выхода нет, то пусть так и будет. Не самый плохой исход: скорее всего, я даже ничего не по­чувствую, просто погаснет свет. А тем временем, послед­ний удивительный опыт: падение со столь огромной вы­соты, без всякого сопротивления, без страховки: абсо­лютное свободное падение. Удивительно прекрасное. Совершенное отпускание.

Все это длится чуть более мгновения: штуковина ум-тело реагирует на незапланированный прыжок с само­лета весьма предсказуемо, в соответствии со своей за­программированностью: оно переживает и момент стра­ха, и момент сопротивления, и момент приятия. Затем, беспомощное, оно успокаивается. В этом сне, как и в сне бодрствования, ум-тело является сновидческим персонажем. Спящий сновидит, и этот сон продол­жается.

Со свистом я несусь вниз сквозь слои воздуха и на­блюдаю, беспристрастно и вполне безучастно, как квад­раты на земле стремительно приближаются мне навст­речу, теперь они видны достаточно близко. Это крайне забавно, потому как не имеет ни малейшего значения, но я не могу не отметить, что интуитивная догадка там, в самолете, оказалась правдой. Даже со столь близкого расстояния они остаются все теми же плоскими квадра­тами, не становясь кубами, не обнаруживая ни высоты, ни глубины.

Затем, в то самое мгновение, когда должно случиться столкновение с землей, что-то меняется. В тот момент, когда я достигаю поверхности квадратов, они преобра­зуются. Все это время они действительно были плоски­ми и по большей части серыми, но теперь, словно ожив, они на глазах превращаются в удивительные, загадоч­ные, трехмерные объекты с тонкими, ровными форма­ми и оттенками. И это не просто большие кубы, на чем с такой уверенностью настаивала моя попутчица в само­лете; они весьма просты, ничего изысканного или пом­пезного, и тем не менее, они невообразимо, неописуемо красивы.

И тут, в самый момент ожидаемого удара, когда я должен был бы потерять сознание, сновидение просто обрывается. Никакого шока, никакого столкновения. Только глубокий сон без сновидений. Позднее, на сле­дующее утро, когда я просыпаюсь, сновидение и его ес­тественное, внезапное окончание остаются ясны в па­мяти.

И происходит понимание: ну да, конечно: Единственный путь узнать — прыгнуть. Прыжок означает неминуемую смерть. Прыжок уже случился.

И это «случившееся» имеет не больше значения и ценности, чем чистка зубов. Об этом невозможно гово­рить внятно, невозможно выстроить предложение, по­тому что нет объекта, нет деятеля, нет действия, нет вре­менной рамки. Это просто Есть. Бессмысленно и беспо­лезно пытаться говорить об этом как о чем-то личном, или значительном, или чем-то особенном.

В сновидении все является плоским и серым, и на­блюдатель с такого расстояния может только сказать, что вещи плоски, или постараться вообразить себе, что это не так. Можно также, подобно моей спутнице в са­молете, повторять то, что было услышано от других, что вещи не такие, какими кажутся. Но даже тогда это будет лишь отдаленным соответствием. Только прыгнув и уничтожив «я», можно увидеть, пережить, познать ис­тинную глубину, красоту и чудо Того, Что Есть.

На какой-то момент возникает ощущение, осозна­ние, что прыгнувший действительно погиб и в мгнове­ние смерти понял то, что понять иным путем невозмож­но. Но это тоже смешно, потому как прыгнувшего никогда не было. Никто не прыгал. В сне бодрствова­ния, как и в сне снящемся, случился прыжок. Танец. Сон. И удивительная, перехватывающая дыхание красо­та есть Все Это; танец, сон, прыжок просто Есть.