НЕ ЗНАЮ

 

«Подлинное сознание видит только

сияющую бесконечность в сердцах всех душ.

и вдыхает е легкие только воздух вечности,

слишком простой, чтобы в нее поверить».

Кен Уилбер

 

«Мудрые вообще ничего не знают —

разве что одну песню».

Иккю

 

Период непосредственного общения с Рамешем про­должается чуть более двух лет: посещения, переписка, разговоры. За это время многое из того, что было позна­но, заметно проясняется, и Сияние изливается все шире и глубже. Когда есть общее видение и общее понимание Того, что никто больше не способен увидеть и понять… это сложно передать словами.

Регулярные встречи с Рамешем в течение этих лет оказывают огромную поддержку. Особенно поначалу он столь точно излагает свои мысли, что это неизмеримо помогает на понятийном уровне отделить то, что явля­ется неотъемлемой частью Постижения, от того, что продолжает оставаться частью обусловленного тела-ума, а все это — от гвалта поступающих извне идей и мнений насчет сего предмета.

«Организм тела-ума», «обусловленность и запро­граммированность», «Сознание» (как основная концепция для Всего-Что-Есть) и «Понимание» (в качестве оп­ределения знания, прозрения): хотя эти концепции не изобретены Рамешем и не являются его эксклюзивной собственностью, именно у него они почерпаны и стано­вятся составной частью понятийной рамки, сложив­шейся за это время в помощь осмыслению и упростив­шей понимание ни-что ни-кто ни-где ни-когда, которое после джунглей больше не покидает меня.

Но правда и то, что с момента моего появления в до­ме по адресу Синдхула, 10 возникает определенный дис­сонанс. Хотя практически с самого начала моя история получает признание Рамеша, к тому времени он давно уже не использует бескомпромиссный недуальный язык своих ранних книг, которые вызвали у меня столь силь­ный резонанс, что я отправился через весь земной шар, чтобы встретиться с ним. Во время наших первых разго­воров он то и дело говорит о том, что «ты не деятель» ка­кого-либо действия. Он говорит о том, как пребывать в ладу с собой и другими, поскольку это то, чего хочет каждый.

Собой? Другими? Это приводит в недоумение, но только по прошествии времени я наконец могу члено­раздельно сказать ему, что то, о чем он толкует, в данном контексте не имеет никакого смысла. Понятное дело, что не существует «того», кто мог или не мог бы быть де­ятелем: подобного вопроса даже не возникает. И как бы он мог возникнуть? Это не имеет ничего общего с ощу­щением комфортности, о чем он сам писал в своих ран­них работах: «…Полное уничтожение феноменального объекта, с которым идет отождествление себя как с от­дельной сущностью…» Подобные фразы — визитная карточка Рамеша. Но он больше не пользуется собст­венным языком: вместо этого он спрашивает посетите­лей, «чего они больше всего хотят от жизни», и проводит время за раздаванием советов о том, как строить отно­шения с «другими».

 

Какая жизнь, какие отношения, какие другие? Все есть струящийся поток Присутствия — все так называ­емые «другие» есть Я! Только это знание может покон­чить со страданием: все остальное — связанность. Если есть такое знание, как может существовать учение о чем-то еще?

Понимаете, когда той ночью в джунглях произошел сдвиг перспективы, без какой-либо подготовительной стадии, без владения терминологией и концепциями, когда Понимание впервые выразило себя в мысли, в идее «о боже, никого нет дома», в это мгновение центр переживания, действия, самоидентификации сместил­ся, и стало ясно, без всяких категорий, что то Я, которое существует и которое переживает опыт и производит действия — это не «дэвид», а сами переживания и дейст­вия через инструмент «дэвид», как это происходит и в случае со всеми остальными. Это и есть центр, недели­мая суть, то, насколько ее можно выразить, насколько можно выразить само Понимание, и все это невероятно просто.

Все, что есть, — это Присутствие, Осознавание, Сознание; и внутри Сознания есть этот кажущийся ин­струмент тело-ум, который сам по себе не имеет незави­симого существования в качестве личности, или сущно­сти, или вещи, а может рассматриваться только как ментальное построение, сновидение Сознания, через которое или посредством которого идет переживание опыта, но самого «переживающего» не существует! Не­сомненно, здесь задействованы все уровни функциони­рования — ментальный, физический, психологический и эмоциональный. И в этом организме ума-тела, как и во всяком другом, ему подобном, они обретают свое уникальное выражение. Но это функционирование имеет безличную природу в безличном Присутствии, оно никак не складывается в индивидуальную сущ­ность, которой не существует!

С другой стороны, Рамеш черпает из необъятной традиции, размышляющей и всесторонне исследующей эту тему, он потратил целую жизнь и написал множест­во книг, развивая и интерпретируя такие идеи, как ноу­мен и феномен; реальность, делание, сущность и эго; действующий ум и думающий ум, интеллектуальное по­нимание и полное Понимание. Он также продолжает индийскую традицию гуру, взяв на себя ответственность за духовное и прочее наставление тех, кто к нему при­ходит.

А что знаю я? В конце концов, гуру известны своими странностями. И кому говорить? Я приехал, чтобы по­слушать «учение, идущее через Рамеша», и многое в этом учении крайне полезно. Поэтому прежде всего идет совместная работа над тем, чтобы найти соответст­вия между знанием, которое уже есть, и его ощущением этого, включая концептуальную структуру. Все это со­провождается бесконечной благодарностью за ту огром­ную помощь и ясность, которую он вносит. Тогда же на­чинает развиваться то, что можно назвать только гро­мадной любовью к Рамешу. Именно по этой причине ему приходится выслушивать немалое количество со­мнений, возникающих порой по поводу всего этого, когда расхождения кажутся слишком значительными.

Тем не менее его новые книги всякий раз несколько обескураживают, ибо в них он все сильнее отклоняется от чистого осознания того, Что Есть, предпочитая про­стенькие истории и руководство для повседневной жиз­ни. И все больше разочаровывают беседы с ним, в кото­рых он упорно настаивает на том, что пробуждение, или Постижение, заключается лишь в осознании, что инди­видуум не является деятелем какого-либо действия и что индивидуальное «я» никогда не исчезает. Это не со­ответствует открывшемуся знанию.

Идея того, что «ты не деятель какого-либо дейст­вия», — центральная в системе Рамеша. Она возникла с самого начала, с самого момента его пробуждения в присутствии Махараджа. Как-то, еще раньше, он столк­нулся со словами, приписываемыми Будде: «События случаются, деяния совершаются, но нет индивидуаль­ного деятеля». Это легло в основу его учения, и все, ко­му довелось слушать его, слышали этот афоризм тысячи раз. (Хотя странное дело: когда его спрашивали, он ни­когда не мог ответить, откуда взялась эта цитата; мои собственные поиски, а также известные мне поиски других людей так и не обнаружили ее источник; более того, я никогда не сталкивался с ней вне работ Рамеша и тех, кто слышал ее от него.)

Сначала давление вопросов вынуждает Рамеша при­знать, что идея не-деятельства вместе с самоисследова­нием, которое он рекомендует ищущим, дабы они мог­ли сами во всем удостовериться, представляет собой обучающий прием. Его полезность в том, что, когда они приходят к убеждению, что не являются деятелями, про­изводящими действия, тогда чувство «я» начинает рас­сыпаться в прах. В своих ранних книгах он довольно четко обозначает, что просветление состоит в «разотождествлении с организмом тела-ума как отдельной сущ­ностью»; а «ощущение собственного делания» если не приравнивается, то по крайней мере тесно связано с «ощущением отдельной сущности», так что когда исче­зает одно, то за ним следует и второе.

Но за все время нашего знакомства его идея «ты не деятель» очевидным образом прогрессирует и из прак­тического обучающего приема превращается в отправ­ную точку. Поначалу учение Рамеша сводится к тому, что если происходит постижение «ты не деятель», то мо­жет случиться вспышка пробуждения, а то, что останет­ся, будет тенью это, лишь иногда вмешивающейся в работу непривязанного «действующего ума» и безлич­ностного свидетельствования. Однако позднее «ты не деятель» само превращается в пробуждение, а эго остается; ты всегда существуешь в качестве отдельной сущ­ности, хоть и понимаешь, что это не ты что-либо де­лаешь.

На самом деле, понимание того, что «ты не деятель», не является ключевым. Это практический шаг на пути к «тебя нет», который действительно может оказаться пен­ным и полезным шагом. Но сам по себе он ничто. Если принять его за центральную точку, то это только поддер­жит индивидуальное «я». А это именно то, чего нет.

 

«Происходит Реализация того факта, что ты не личность… Личностная сущность и просветление несовместимы». (Нисаргадатта Махарадж)

 

Каждый новый визит в Бомбей оставляет чувство, что на этом все кончено; нет смысла и необходимости возвращаться. Мне не нравится путешествовать, не нра­вится Индия, не нравится Бомбей. Все это не нужно и напряжно, а состояние здоровья этого тела во время каждой поездки дает сбой. И ради чего? И тем не менее, всякий раз по прошествии нескольких месяцев я снова в пути. Что я знаю? Вероятно, нужно завершить начатое.

Я не делаю секрета из того, что во время моего по­следнего визита между нами произошло нечто вроде публичной ссоры. На тот момент он уже безоговорочно учит, что каждый человек существует не иначе, как от­дельная индивидуальная сущность: дуализм в чистом виде. И отметает все свидетельства исчезновения всякой идентификации с отдельной сущностью как ошибоч­ные и сбивающие с толку. Попытку возразить ему, что это противоречит всем учителям и мастерам вечной му­дрости, включая прежде всего его собственного учителя, он обрывает криком; все были не правы, у них не было способности адекватно объяснять, а все, что они гово­рили, только запутывает.

Это можно интерпретировать по-разному, и каж­дый вечер в комнате отеля все это взвешивается по новой. Я полностью отдаю себе отчет в архетипе ученика, который любит своего учителя до тех пор, пока не до­стигнет определенного уровня понимания; затем, если учитель не соглашается с ним или пытается его обуз­дать, ученик говорит, что учитель утратил свою силу, и уходит. Я также в курсе того архетипа, когда учитель со­здает подобную ситуацию намеренно, чтобы вытолк­нуть ученика из гнезда. Но ни то, ни другое здесь неприложимо: таких отношений между «рамешем» и «дэвидом» просто никогда не существовало.

И прообраз «безумной мудрости» здесь тоже не под­ходит. Рамеш играл раньше в эту игру: в его глазах при этом всегда блестел огонек, дававший понять (если ты был способен расшифровать его), что он что-то затева­ет. Но всякий раз, когда шутка заходила слишком дале­ко и он добивался своего, все возвращалось на круги своя. Однако ничего подобного не происходит теперь. При всех раскладах Рамеш предельно серьезен, что само по себе необычно и вызывает беспокойство.

Да, все это лишь концепции, а все учения — только указатели и сами по себе не истина. Потому-то учителя используют прием отрицания, говоря о том, чем осо­знанность не является. Отречение Рамеша от этих учи­телей и его агрессивное отстаивание идеи твоего суще­ствования в качестве индивидуальной личности, от­дельной сущности, вряд ли можно назвать via negativa.

В итоге я могу только повторить ему все то, о чем бы­ло сказано здесь раньше. Что ничего нет, кроме Присут­ствия, кое есть все, изливающееся через все эти кажу­щиеся формы. Я также говорю ему, что, какую бы цель он ни преследовал этим своим учением, я знаю, что он говорит ерунду, и предполагаю, что он тоже об этом знает.

В конце концов, разобравшись и уверившись в пол­ной внутренней ясности, остается только улыбнуться и покачать головой по поводу всех этих разыгрываемых трюков, путаницы и явных странностей, с какими эта тотальность развертывается в Сознании. Когда дни той последней поездки подходят к концу, начинает перепол­нять грусть и безмерная любовь к тому выражению и к той форме, через которые Присутствие воспринимается как Рамеш.

В отношениях с любым другом или учителем, к кото­рому испытываешь любовь и уважение, всегда может наступить момент, когда становится понятным, что что-то необратимо меняется. Понятным, что незаметным и необъяснимым образом организм тело-ум своего рода «уменьшился в размерах». Может даже показаться, что произошло не только внешнее изменение, коснувшееся разговоров и учения; что внимание более не обращено на одну точку, что больше нет чувства тотального при­сутствия; споры превращаются в явную борьбу за отста­ивание того, что не требует никакого отстаивания, вместо пребывания в этом. Иногда это может быть едва заметным, и если по тем или иным причинам такого ро­да вещи предпочтительней не замечать, то на них мож­но легко закрыть глаза. Но иногда это более вопиюще, и тогда это невозможно списать на что-то еще или попро­сту не заметить.

От менее значительных учителей, вдруг начинающих вести себя странно, вполне можно ожидать аргументов, вызывающих недоумение и противоречащих самим се­бе, агрессивных, резких, вульгарных выпадов и оборо­нительного, принимающего все более эксцентричные формы поведения. Обсуждения в подобных случаях лег­ко увязают в бесцельном отстаивании собственного мнения и доводов в пользу определенных переживаний, идей и способов их выражения, неистово противящихся всему остальному. И всякий раз — настаивание на суще­ствовании отдельного «я», в чем проявляется не просто нехватка, а отказ от сущностной основы, от прозрения в чистую не-двойственность. Все это завязано на сне и имеет весьма отдаленное отношение к Постижению то­го, Что Есть.

В любом случае ничто из этого не имеет значения. Мое время здесь подошло к концу. В чем бы ни крылась «причина», ясно одно: взгляды на основу учения разо­шлись. И кто знает? Возможно, это является даром Ра-меша и само по себе все объясняет в достаточной мере. Возможно, то, что должно было произойти, просто про­изошло — ничего более. И это тоже есть дар за предела­ми рассудочности.

Большинство из тех, кто приезжает к Рамешу, — ис­катели и ученики, чьи представления и понимание отра­жают его учение. Для них он — пробный камень, та от­метка, на которую можно равняться в поисках истины и правильности. Как оно и должно быть; таковы отноше­ния гуру—ученик. Рамеш полон терпения и мудрости. Многие будут продолжать считать общение с ним и его учение крайне полезными. Подобно мне когда-то.

Но существует другой Пробный Камень: везде и все­гда то Понимание, то Видение, то прозрение в то, Что Есть, которое ворвалось вместе со сдвигом восприятия, в то время безвременья в джунглях, и с тех пор никогда не прекращало быть. Это все, что известно, и просто не допускает компромисса, выхолащивания и корректуры ради взаимного согласия.

Все это, однако, чем бы оно ни являлось, как бы оно ни разворачивалось, всегда будет частью бесконечного выражения Присутствия. Все есть так, как оно есть. До тех пор пока оно выступает в качестве предмета виде­ния отдельного индивидуума, проблема будет оставать­ся. Единственная причина, единственная правда, един­ственное объяснение запутанных событий — все, что есть, есть Присутствие. Нет Рамеша, нет дэвида. То, что есть Рамеш, есть Я. В каком именно из кажущихся инст­рументов и что именно происходит — не важно. Что мы знаем? Вселенная оперирует на основе «предоставления знаний по мере надобности», но сновидческим персона­жам вовсе не нужно знать. Они не зависимо от того, зна­ют или нет, доиграют до конца и сложат с себя свои роли.

Все более усиливается осознание, что кроме того, что я со всей уверенностью знаю после джунглей, я не знаю ничего. Как дэвида меня нет. Всего этого мира нет. Все что есть, это Присутствие, стремящийся поток совер­шенного Излияния. И это Присутствие есть то, что есть Я. Но даже это — не нечто, что я знаю: это то, что Я Есть. А все остальное остается просто «не знаю».

И всегда, повсюду это совершенное Сияние, эта глу­бокая Недвижимость; это ни-что, у которого нет имени. Беспрестанное Излияние совершенной, всеохватыва­ющей красоты. Видимое всегда, никогда не исчезающее. Но видимое не из ума-тела: того, кто видит, не сущест­вует.

Ничто не в силах вместить в себя это, ничто не в си­лах удержать. Ни католичество моей юности, ни вторже­ние в дзэн и даосизм последующих лет. Ни туземный шаманизм, ни догмы институализированной адвайты тех первых учителей, о которых шла речь, ни даже воз­любленный Рамеш с его поменявшимся учением. Ни гу­ру, ни метод, ни учитель.

И я снова покидаю Бомбей и уезжаю в Вермонт: так, словно существуют места, которые можно покинуть и куда можно вернуться. Так, словно существует тот, кто может покинуть и вернуться. И ничего не заканчивает­ся, потому что никакой отделенности не существует. Только Сердце Присутствия, изливающее себя: единственная реальность, единственная истина.

–––––––––––––

 

Что он имел в виду?

 

В то время я практически перестал понимать намерения своего бывшего учителя.

 

Интересно, был ли мой бывший учитель на самом деле про­светлен.

 

Если он не был просветлен, как тогда он мог так отве­чать? Если он был просветлен, зачем ему было нужно ут­руждать себя подобными ответами?

 

Какое учение вы получили, когда были с ним?

 

Хотя я был там, я не получил никакого учения.

 

Раз вы не получили никакого учения, почему вы так о нем вспоминаете?

 

Почему бы я должен отвернуться от него?

 

Вы согласны с ним или нет?

 

Я согласен наполовину и не согласен наполовину.

 

Почему вы не соглашаетесь полностью?

 

Если я соглашусь полностью, то останусь неблагодарен своему бывшему учителю.

 

–––––––––––––

 

— Из «Записей Дуншаня»

 

 

Четыре

 

В этом

Полном уничтожении

всякое страстное

желание,

голод и

жажда

растворяются,

приходят к завершению,

исцеляются

и навеки

утрачивают

свою значимость.