Quot;ТАБУ" И МЕТАФОРА

 

Метафора - это, вероятно, наиболее богатая из тех потенциальных

возможностей, которыми располагает человек. Ее действенность граничит с

чудотворством и представляется орудием творения, которое Бог забыл внутри

одного из созданий, когда творил его, - подобно тому как рассеянный хирург

порой оставляет инструмент в теле пациента.

Все прочие потенции удерживают нас внутри реального, внутри того, что

уже есть. Самое большее, что мы можем сделать, - это складывать или вычитать

одно из другого. Только метафора облегчает нам выход из этого круга и

воздвигает между областями реального воображаемые рифы, цветущие призрачные

острова.

Поистине удивительна в человеке эта мыслительная потребность заменять

один предмет другим не столько в целях овладения предметом, сколько из

желания скрыть его. Метафора ловко прячет предмет, маскируя его другой

вещью; метафора вообще не имела бы смысла, если бы за ней не стоял инстинкт,

побуждающий человека избегать всего реального[*Подробнее о метафоре см. в

эссе "Две великие метафоры", опубликованном в журнале "El Espectador" (т. 4

за 1925 год; в т. 2 настоящего собрания сочинений), а также в "Эссе на

эстетические темы в форме Предисловия" в т. 6 настоящего собрания

сочинений].

Когда недавно один психолог задался вопросом, в чем первоисточник

метафоры, он с удивлением обнаружил, что она отчасти укоренена в духе

табу[*См.: Werner H. Die Ursprunge der Metapher, 1919]. Был период, когда

страх вдохновлял человека, являясь главным стимулом его действий, - была

эпоха господства космического ужаса. В ту пору человек стремился избегать

контактов с определенными реальностями, которые, однако, были неизбежны.

Наиболее распространенное в какой-либо местности животное, от которого

зависело пропитание, приобретало сакральный статус. Отсюда возникало

представление, что к нему нельзя прикасаться руками. Что же тогда

предпринимает индеец Лиллооэт, чтобы поесть? Он садится на корточки и

подсовывает руки под колени. Таким способом есть дозволяется, потому что

руки под коленями метафорически те же ноги. Вот троп телесной позы,

первичная метафора, предшествующая словесному образу и берущая начало в

стремлении избежать фактической реальности.

И поскольку слово для первобытного человека - то же, что и вещь, только

наименованная, необходимым оказывается не называть и тот жуткий предмет, на

который упало табу. Вот почему этому предмету дают имя другого предмета,

упоминая о первом в замаскированной и косвенной форме. Так, полинезиец,

которому нельзя называть ничего из того, что относится к королю, при виде

сияющих в его дворце-хижине факелов должен сказать: "Свет сияет средь

небесных туч". Вот пример метафорического уклонения.

Табуистические по природе, метафорические приемы могут использоваться с

самыми различными целями. Одна из них, ранее преобладавшая в поэзии,

заключалась в том, чтобы облагородить реальный предмет. Образ использовался

с декоративной целью, с тем чтобы разукрасить, расшить золотом любимую вещь.

Было бы любопытно исследовать следующий феномен: в новом поэтическом

творчестве, где метафора является его субстанцией, а не орнаментом,

отмечается странное преобладание очернительных образов, которые, вместо того

чтобы облагораживать и возвышать, снижают и высмеивают бедную реальность.

Недавно я прочел у одного молодого поэта, что молния - это плотницкий аршин

и что зима превратила деревья в веники, чтобы подмести небо. Лирическое

оружие обращается против естественных вещей, ранит и убивает их.