Два объекта истории русского языка: живой язык (диалектный) и литературный язык.

 

Историческая грамматика русского языка — это наука о развитии данного языка, о развитии его фонетической, морфологической и синтаксической систем по их внутренним законам; это наука, которая объясняет, как на протяжении длительного периода изменялись звуки, формы и синтаксические конструкции русского языка. В результате всех таких изменений русская языковая система качественно отличается в настоящее время от той системы, какая зафиксирована в самых ранних памятниках русской письменности и какую можно предположить для еще более раннего периода — для дописьменной эпохи.

Определение исторической грамматики русского языка как науки о развитии его фонетической, морфологической и синтаксической сторон показывает, что название „историческая грамматика" не вполне соответствует содержанию, вкладываемому в него, ибо по существу речь идет об истории всей русской языковой системы на протяжении длительных эпох ее развития.

 

В русской языковедческой традиции историческая грамматика как часть науки об истории русского языка связывается с изучением не кодифицированной литературной, a живой разговорной речи в ее историческом развитии. Понимаемый таким образом объект исторической грамматики (в отличие от объекта истории русского литературного языка) означает, что соответствующая научная дисциплина исследует языковую систему,реализующуюся в повседневной разговорно- б ы т o в o й р е ч и.

Если учесть, что на протяжении многих столетий, вплоть до начала формирования нации, средством живого повседневного общения была диалектная речь, на базе которой в период образования великорусской народности оформляется московское койне, лежащее в основе норм современного русского литературного языка, то традиционный объект исторической грамматики предстает как диалектный язык, a сама историческая грамматика оказывается, таким образом, тесно связанной с исторической диалектологией как наукой об образовании, развитии и взаимодействии диалектов русского языка. Объединяясь с исторической диалектологией общностью материала, историческая грамматика как научная дисциплина отличается от нее своеобразием задач и перспективами исследования. Если историческая диалектология исследует диалектный язык в плане образования и истории каждого отдельного диалекта, выявления места соответственных диалектных явлений в системе разных диалектов а историей диалектного взаимодействия интересуется лишь постольку, поскольку она необходима для понимания динамики диалектного развития, то историческая грамматика

акцентирует внимание на общих закономерностях истории народно-разговорного языка во всей совокупности его говоров, а историей взаимодействия диалектов интересуется с точки зрения их объединения в единую «систему систем», в составе которой осуществляются процессы нивелировки диалектных различий, ибо перспективой изучения диалектного языка в плане исторической грамматики является процесс формирования центрального (московского) говора как базы общенациональной системы норм русского языка.

Историческая грамматика как часть науки об истории русского языка тесно связана с историей литературного русского языка, прослеживающей пути становления, развития и преобразования системы книжно-литературных норм, использовавшихся в разные периоды истории народа в письменном творчестве. Со времени появления книжно-литературного языка он обслуживал то же общество, система разговорного языка которого исследуется исторической грамматикой, а потому на всех этапах своей истории находился во взаимодействии с обиходно-разговорной речью народа. Это взаимодействие было менее регулярным в эпохи существования народностей (древнерусской — до XIII—XIV вв., великорусской — после XIV в.) и более тесным — со времени формирования национальных отношений, когда складывается литера-

литературный язык русской нации, базирующийся на системе норм центрального (московского) говора и постепенно оттесняющий на периферию местные говоры как средство повседневного общения. Изучая разные по своим функциям средства общения одного и того же народа (одной и той же народности, а затем нации), историческая грамматика и история литературного русского языка имеют, таким образом, «пересекающиеся» объекты исследования и используют одни и те же источники — памятники письменности разных исторических эпох; однако методы исследования и отношение к источникам у этих двух дисциплин принципиально различны.

Если история литературного языка начинает исследование с древнейших письменных памятников и прослеживает литературно- языковые традиции и смену норм в хронологической последовательности, то историческая грамматика как научная дисциплина, стремящаяся реконструировать непосредственно не зафиксированные системные отношения прошлых эпох, в том числе предшествующих появлению старейших письменных памятников, принципиально

ретроспективна, т. е. следует от данных фактов к прошлому, исчезнувшему состоянию. Ретроспективный путь реконструкции языковых состояний в исторической грамматике сохраняется и в тех случаях, когда она имеет возможность использовать данные древ-

древних письменных памятников, что вытекает из особенностей ее объекта и, следовательно, из принципиально иного, чем в истории литературного языка, отношения к такому важному источнику, как письменный памятник.

Дело в том, что для историка литературного языка письменный текст это не только источник, но и непосредственный объект исследования, реализующий (с большей или меньшей последовательностью) систему письменно-литературных норм своего времени; поэтому в письменном тексте исследователь литературного языка имеет дело с языковыми явлениями в их системных отношениях. Книжно-литературный язык, обработанный мастерами слова и ха-

характеризующийся принципиально традиционными нормами (если он имеет достаточно длительную историю существования), никогда не совпадает с обиходно-разговорной речью, а в восточнославянских условиях это универсальное положение осложняется своеобразием происхождения книжно-литературного языка и его отношения к обиходно-разговорной речи. Литературный язык восточных славян в эпоху средневековья сложился не в результате

кодификации какой-либо разновидности местной разговорной речи (диалекта или койне), а в процессе освоения языка старославянских (южнославянских по происхождению) богослужебных текстов, в силу чего он по многим своим особенностям не совпадал ни с одним из восточнославянских диалектов, хотя взаимодействовал с ними. Поэтому для историка восточнославянской народно-разговорной речи во всем ее диалектном многообразии материал

письменных памятников — это только источник, из которого он извлекает отдельные факты, требующие территориально-территориально-диалектной интерпретации, чтобы оценить их отношение к реконструируемой системе диалектного языка эпохи создания текста.

Своеобразие объектов и задач определяет принципиально различную оценку указанными двумя дисциплинами материально одних и тех же фактов, обнаруживаемых в письменных памятниках. Так, встречающиеся в древних текстах северо-западной Руси (например, новгородских) написания типа Ольговици, поца(ти), коньчь, отьча историк литературного языка интерпретирует как отражение тенденции к варьированию письменных норм в древнем

Новгороде, где эти нормы, однако, остаются достаточно устойчивыми и традиционными, коль скоро в тех же памятниках нормативные написания Ольговичи, поча{ти), коньць, отьца оказываются регулярными и заметно преобладающими; тексты же, в которых

довольно последовательно нарушаются эти нормы, он оценит как не относящиеся к памятникам литературного языка своего времени. Исследователь же истории народно-разговорной речи интерпретирует те же факты как отражение цоканья — отсутствия в системе

древнего новгородского диалекта аффрикат <ц, ч). Его более, чем историка литературного языка, заинтересуют памятники, последовательно нарушающие требуемое книжно-литературной нормой различение букв ц и ч, а материал современной диалектологии и

более последовательное употребление буквы ц в текстах, которые историк литературного языка признает нелитературными, позволит ему сделать вывод, что «смешение» ц и ч отражает наличие в древнем новгородском диалекте одной аффрикаты <ц'>, противопоставленной различению ц и ч в системе книжно-литературного языка, что и заставляло местных писцов чаще или реже (в зависимости от выучки) ошибаться в стремлении различать на письме эти аффрикаты.

Приведенный пример достаточно определенно свидетельствует о том, что при всем различии объектов и задач, характеризующих две дисциплины, исследующие историю русского языка, они тесно связаны друг с другом. Историк литературного языка обязан владеть материалом и выводами исторической грамматики русского языка, иначе он не в состоянии будет оценить значение того или иного факта, отмеченного в памятнике письменности, отделить явления нормативные от узуальных, выявить специфику книжно-литературной нормы для рразных эпох функционирования языка. Равно как и историк народно-разговорной речи должен владеть материалом и выводами истории литературного языка, иначе он не сможет оценить отношение того или иного свидетельства древних памятников к литературной норме соответствующей эпохи, будет видеть в каждом частном нарушении традиции прямое отражение особенностей живой речи автора или переписчика текста (например, будет считать, что написания поца(ти)

и коньчь непосредственно отражают «беспорядочную» мену аффрикат в разговорно- бытовой речи писца, а не стремление писца следовать норме, вопреки свойственному его произношению цоканью). Указанные обстоятельства, казалось бы, диктуют необходимость создания «синтетической» истории русского языка, изучающей историю народно-разговорной речи в тесной связи с историей литературного русского языка; тем более, что обе языковые системы, хотя и в разной сфере деятельности, обслуживают одну и ту же социально-этническую общность (народность, позднее — нацию). Однако различие объектов, задач и проблематики двух историко-лингвистических дисциплин в значительной степени затрудняет их обобщение в единую историю русского языка: создание точкой «синтетической» истории языка — дело будущего.

Горшкова, Хабургаев ИГРЯ

Периодизация истории русского языка (стар. прогр.)

1. Восточнославянский период (VI—IX вв.) —

это период распространения славянской речи на территории Восточной Европы, в процессе которого осуществляется взаимодействие славянской речи с неславянскими языковыми системами аборигенов (прежде всего балтийскими и финно-угорскими) и происходит обособление славянских диалектов Восточной Европы от западно- и южнославянских. Именно к этому периоду относится специфически восточнославянская реализация общеславянских язы-

языковых тенденций развития, наметившихся в поздний праславянский период, т. е. оформление восточнославянских рефлексов прежних сочетаний согласных с /, начального о (в соответствии с инославянским сочетанием je), развитие так называемых полногласных соче-

сочетаний, деназализация носовых гласных, вокализация редуцированных перед плавными в сочетаниях между согласными и т. д. Конец этого периода связан с формированием территориальных диалектов на базе племенных в связи с перерастанием общинно-родовых объединений в объединения сельских общинников, развитием ремесел (т. е. появлением поселений городского типа) и, как следствие этого, оформлением ранних государственных объединений.

2. Древнерусский период (IX—XIV вв.)

связан с формированием и развитием древнерусской народности, объединившей все славяноязычное население Восточной Европы. С точки зрения основных тенденций языкового развития в рамках этого периода выделяются два этапа — раннедревнерусский (примерно

до конца XI в. — начала XII в.) и позднедревнерусский. Ранний древнерусский период — это период формирования языка древнерусской народности, складывающейся в связи с образованием единого для славян Восточной Европы государственного объединения — Древней Руси. Формирование древнерусского языка — единого языка древнерусской народности происходило в результате активизации конвергентных языковых процессов. Именно в этот период на все восточнославянские говоры распространялись языковые особенности, которые являются общевосточнославянскими по распространению (т. е.

характеризуют диалекты всех восточнославянских языков) и в своей совокупности выделяют восточнославянскую группу, противопоставляя ее западно- и южнославянским. Общевосточнославянскими по распространению оказываются и языковые новообразования

этого периода: они не дают изоглосс на территории распространения говоров восточнославянских языков (например, падение редуцированных [ь, ъ] во всех восточнославянских говорах отражается одинаково). В этот период, специфические особенности которого связаны с формированием древнерусского языкового единства, обусловленного созданием феодального древнерусского государства, распространяется и книжно-письменный язык на старославянской основе как язык государства и официальной церкви, являвшейся непременным атрибутом средневековой государственности и культуры 1.

Поздний древнерусский период, связанный с периодом феодальной раздробленности Древней Руси, характеризуется обособлением (дифференциацией) крупных диалектных зон —

областей локализации языковых новообразований: сначала на окраинах — на северо-востоке и юго-западе (например, падение редуцированных [й, ы], так называемые последствия падения редуцированных и другие процессы этого времени уже не получают общевосточнославянского распространения; так, на северо-востоке [и] переходит в [е], а [ы] в [о]; [е] перед утратившимся слабым редуцированным изменяется на юго-западе в «новый» ѣ и т. д.), а затем и на остальной территории распространения древнерусского языка. Именно в этот период определяются основные территории распространения языковых особенностей, устанавливающих наиболее за-

заметные единицы диалектного членения будущего (велико)русского языка — новгородско-псковский, ростово-суздальский, рязанский, смоленский диалекты.

К концу этого периода сознание общевосточнославянского языкового и этнического единства приобретает исторический характер, так как вследствие монголо-татарского нашествия Древняя Русь оказалась раздробленной на изолированные сферы влияния, в пределах которых и начинается формирование новых восточнославянских народностей и их языков. В этой связи в последующей истории восточнославянской речи необходима дифференцированная периодизация истории (велико)русского, украинского и белорусского языков.

3. Старорусский (великорусский) период (XIV—XVII вв.)—

это период формирования и развития языка

великорусской народности. Образование самой великорусской народности происходило в процессе консолидации восточных славян, не вошедших в состав Великого княжества Литовского, вокруг Москвы как центра самостоятельного восточнославянского государства. Этот социально-исторический процесс не только определил обособление великорусского диалектного объединения от остальных складывавшихся в это же время локальных востосточнославянских диалектных объединений (украинского и белорусского), но и отразился на характере и направлениях нивелирующих процессов в составе этого объединения. Как показывают изоглоссы «Атласа русских народных говоров» границы распространения перифе-

периферийных диалектных новообразований (которые в этот период еще были возможны) постепенно все более и более сужаются; напротив, языковые особенности северо-восточного происхождения постепенно распространяются на север, северо-запад (в направлении

Новгорода) и юг (за Оку), определяя постепенно специфику формирующегося великорусского языка (отличие его от украинского и белорусского). Именно в этот период оформляются переходные среднерусские говоры — как результат взаимодействия разносистемных восточнославянских диалектов в процессе складывания языка великорусской народности, а говор Москвы приобретает тот смешанный (с точки зрения окружающего диалектного разнообразия) облик, который к концу старорусского периода находит отражение в официальных документах Московской Руси как национального (великорусского государства и претендует на роль общегосударственной формы общения.