Техника в эпоху мировых войн: от технологического пессимизма к постановке задачи контроля научно-технического развития

Первая мировая война 1914-18 гг. отличалась массированным применением новых технологий (авиация, танки, подводные лодки, химические отравляющие вещества и др.) в ходе боевых действий, в результате которых были убиты или ранены миллионы людей. Бедствия войны, революционные потрясения в России, Германии и Австро-Венгрии, трудности послевоенного восстановления создали тот фон, на котором все сильнее звучали голоса о кризисе и даже грядущей гибели европейской цивилизации. Причем эти пессимистические прогнозы увязывались с развитием техники. Наиболее ярко эта перемена в восприятии технического прогресса и его последствий была обозначена в трудах О. Шпенглера, в «Закате Европы» и более поздней работе «Человек и техника». Шпенглер пишет о торжестве европейского (фаустовского) технического гения: «То, что разыгралось ныне едва за столетие, являет собой такое колоссальное зрелище, что людей будущей культуры, которые будут обладать иной душой и иными страстями, охватит ощущение, что сама природа в этот час содрогнулась. Бывало и прежде, что политика победно шествовала по городам и весям, человеческая экономика глубоко вторгалась в судьбы мира животных и растений, однако это касалось одной лишь жизни, впоследствии вновь изглаживаясь без следа. Но эта техника оставит по себе следы своего существования даже и тогда, когда все прочее разрушится и исчезнет, ибо эта фаустовская страсть изменила облик поверхности Земли»^[54]. Шпенглер высказывает глубокий пессимизм в отношении возможности рационального контроля технического развития. По мнению Шпенглера, фаустовского изобретателя не остановят никакие соображения о возможных негативных последствиях, на первом месте для него - радость победы сильного человека: «Польза или вред, созидательный или разрушительный характер изобретения его не касались бы даже в том случае, если б о них дано было знать заранее»^[55].

Дж. Дьюи в принципе соглашается с диагнозом Шпенглера, но все же считает достижение контроля научного и технического развития возможной и заслуживающей усилий задачей: «Новый индивидуализм может быть достигнут только через контролируемое использование всех ресурсов науки и техники, которые овладели физическими силами природы. Сейчас они в фундаментальном смысле неконтролируемы. Скорее они контролируют нас. Они, однако, физически контролируемы. Каждая фабрика, электростанция или железнодорожная система свидетельствуют о том, что мы обладаем достаточными средствами контроля. Но контроль силы при помощи машины не есть еще контроль самой машины. Контроль энергий природы наукой не означает контролируемого использования науки. Мы даже не приблизились к кульминационному пункту контроля; мы находимся едва лишь в самом его начале. Что касается контроля относительно последствий, целей, ценностей - мы не можем еще управлять, мы лишь начинаем мечтать об управляемой, физической силе для достижения проектируемых целей и перспективных благ»^[56].

Еще более конкретно ставил задачу контроля технического развития В. Зомбарт, указывавший на практическую необходимость и возможность упреждающей оценки последствий развития техники. Зомбарт подчеркивал, что для предотвращения ущерба, связанного с применением новой техники, следует еще на этапе разработки принимать меры предосторожности, позволяющие избегать опасных побочных последствий. Каждое изобретение или открытие на стадии его регистрации в патентном бюро в обязательном порядке должно получить оценку не только с позиций частного предпринимательства, но в первую очередь с точки зрения соответствия общественным интересам. По мнению Зомбарта, окончательное решение должен принимать специальный орган - высший совет по культуре, в котором изобретатель может пользоваться лишь правом совещательного голоса. Совет по культуре должен решать, что делать с изобретением - принять, отправить на доработку или же рекомендовать включить это изобретение в экспозицию технического музея. Причем экспертиза обязательно должна включать и аксиологическую оценку: «В своих решениях высший совет по культуре прежде всего должен руководствоваться тем, что мы знаем о себе самих. Для каждого вида техники, который должен быть внедрен, необходимо взвесить различные ценности, которые оказываются затронуты посредством данной техники»^[57].

В Германии в 20-е годы были предприняты определенные усилия в области комплексного изучения социально-экономических условий и факторов научно-технического развития. Так, в 1921 г. при участии государственных органов, предпринимательских структур и научно-технических союзов был создан «Имперский попечительский совет по рентабельности индустрии и ремесла», который был должен содействовать техническому развитию и рационализации производства. В 1930 г. Рейхстаг принял постановление, в котором, учитывая массовую безработицу в стране, определил в качестве основной задачи попечительского совета анализ социальных последствий технического развития и разработку возможных альтернатив. Еще ранее, в 1926 г. Рейхстаг учредил Комитет по изучению условий производства и рынков сбыта немецкой экономики, в центре внимания которого (наряду с другими проблемами) оказались вопросы взаимосвязи технической рационализации и производительности труда.

В 1932 г. Й. Бадер, руководитель отдела анализа рынка в Союзе немецких инженеров, предложил основать «палату техники», которая должна была содействовать техническому прогрессу при обязательном учете общественных потребностей. Таким образом, В. Зомбарт выразил позицию, которая уже частично была реализована в политической практике и активно обсуждалась в среде инженеров и экономистов.

Однако с утверждением нацистского режима эти идеи были преданы забвению. Правда элементы технофобии, которые присутствовали в некоторых программных документах НСДАП до прихода Гитлера к власти^[58], после 1933 г. были изжиты, а нацистские лидеры (как и большевистские лидеры СССР) быстро осознали гигантские возможности, которые открывает техника в обеспечении политического контроля и реализации планов мирового господства^[59]. Но при этом наука и техника в Третьем Рейхе играли крайне противоречивую роль. Американский исследователь М. Уолкер характеризует эту роль следующим образом: «Возможно, самой удивительной, новой особенностью технократии при Гитлере было использование рациональных средств и технократических принципов для достижения как рациональных, так и иррациональных целей. Иными словами, технократические методы были отделены от технократических целей. Отношение к квалифицированным специалистам демонстрировало противоречивую, саморазрушающую и хаотическую природу Третьего Рейха. Национал-социализм не позволял техническим экспертам рационально управлять обществом. Они часто обладали значительной властью, но только как исполнители решений различных блоков.

Третий Рейх был также неспособен институционализировать технологические изменения для достижения собственных целей: деятельность поликратического картеля конкурирующих блоков власти, перекрывающаяся и противоречивая, сильно мешала систематическому и упорядоченному развитию и внедрению специфических технологий, не говоря о технологическом преобразовании страны в целом. По сходным причинам трудно определить согласованные и постоянные «государственные цели», за исключением таких самых общих, как территориальная и экономическая экспансия, расовая «чистота» населения и тотальный контроль над всеми сторонами жизни общества. Но даже эти цели не были достигнуты, несмотря на вторую мировую войну, полицейское государство СС и геноцид.»^[60] Не удивительно поэтому, что идеи социальной (т. е. хотя бы частично независимой от правящего режима) оценки возможных последствий технических проектов и изобретений не были востребованы нацистским режимом.

Следует отметить, что для практической постановки задачи оценки и контроля последствий технического развития очень большое значение имел опыт разработки программ экономического восстановления и научно-технической деятельности. В России работа в этом направлении началась еще в ходе Первой мировой войны в рамках Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС). Однако первым в мировой истории государственным планом развития народного хозяйства, ориентированным на комплексное решение социально-политических и научно-технических проблем стал разработанный после Октябрьской революции план ГОЭЛРО^[61].

При разработке плана ГОЭЛРО использовались такие методы, как экспертные оценки ресурсов и потребностей страны, социально-экономических условий и тенденций научно-технического развития, математическое моделирование и составление материальных и стоимостных балансов. Таким образом, в плане ГОЭЛРО были предвосхищены многие подходы и методы, получившие широкое распространение в научно-техническом прогнозировании и планировании после Второй мировой войны.

По сути дела план ГОЭЛРО явился прецедентом широкомасштабной государственной поддержки и планирования развития науки и техники. Вместе с тем, концентрация усилий в этой области была подчинена в первую очередь политическим целям правящего режима, что особенно ярко проявилось в дальнейшей практике экономического и научно-технического планирования в СССР. Например, Н. И. Бухарин в докладе на I Всесоюзной конференции по планированию научно-исследовательской работы (1931 г.) формулировал эту позицию предельно четко: «Мы должны со всей решительностью, со всей твердостью, со всей последовательностью, самым крупным образом повернуть сеть наших научно-исследовательских учреждений в сторону социалистической реконструкции и обороны страны. Обслуживание этого всемирно-исторического дела есть высший закон, которому должно быть соподчинено все»^[62]. При таком нормативном диктате политических целей проблемы широкого спектра последствий их реализации неизбежно отступали на второй план.

Следует отметить определенную близость авторитарных идеологий и технократического движения, которое было достаточно влиятельным в США в 20-30-е годы. Ключевую роль в развитии этого движения сыграла работа Т. Веблена «Инженеры и система цен» (1921), в которой основные социальные проблемы связывались с рыночной экономикой, доминирующей системой цен и спекуляциями финансовых магнатов. Решение проблем, по мнению Веблена, состояло в переходе к административно регулируемой экономике, управлять которой должны не финансовые воротилы и коррумпированные политики, а компетентные специалисты высокой квалификации, в первую очередь инженеры. Имея в виду опыт большевистской революции в России, Веблен писал о необходимости сосредоточения политической власти в руках Совета технических специалистов (Soviet of technicians)^[63]. Веблен и его последователи (прежде всего Г. Скот) видели в «диктатуре инженеров» способ устранить или минимизировать те негативные последствия, которые связаны с техническим прогрессом в условиях «свободного рынка».

Технократическое движение в США привлекло внимание к возросшей социальной роли инженеров, к проблемам взаимоотношеий между политическими структурами, бизнесом и инженерно-техническим сообществом. Идеи «диктатуры инженеров» не получили серьезной поддержки, но с приходом к власти администрации Ф. Д. Рузвельта и началом осуществления «Нового курса» достигается стабильное взаимодействие политических инстанций с ведущими представителями науки и техники. Особый интерес в контексте избранной нами темы представляет подготовленный для администрации Ф. Д. Рузвельта доклад «Технологические тренды и государственная политика; социальные импликации новых изобретений»^[64] - первая попытка консультирования политических инстанций в отношении основных тенденций и последствий технического развития. Этот доклад, в целом отвечавший идеологии «Нового курса», делал основной упор на поиск новых технологий, которые способствовали бы экономическому росту, но при этом исключали возникновение технологической безработицы.

Доклад был подготовлен Национальным управлением по планированию ресурсов, подкомитетом по науке, которым руководил социолог У. Огберн, получивший известность благодаря разработке теории «культурного лага» - отставания духовных, «нематериальных» сфер жизни людей от развития науки и техники^[65]. Как при подготовке доклада для администрации Рузвельта, так и в более поздних работах Огберн основное внимание уделял многообразию социальных эффектов технических изобретений. По его подсчетам, изобретение радио имело более 150 различных последствий с точки зрения социокультурной унификации, содержательного наполнения свободного времени, способов передачи информации, религии, образования, политики, промышленности, профессиональной структуры, транспорта, стимулирования новых изобретений и т.д.^[66]. При этом Огберн проводил четкую грань между прямыми и вторичными последствиями технического развития. Кроме того, он обратил внимание на эффект конвергенции последствий многих технических изобретений. Например, рост пригородов является общим последствием таких изобретений или технических проектов как автомобиль, строительство автодорог и телефон . Таким образом, Огберн стоял у истоков ретроспективной оценки последствий техники, причем сами отношения последствий рассматривались им как мультилинейные.

В ходе Второй мировой войны в США были начаты серьезные работы в сфере технологического прогнозирования. Первый прогноз был сделан по заказу американских военно-воздушных сил известным специалистом в области аэродинамики Т. фон Кэрманом^[67]. Доклад фон Кэрмана был посвящен перспективам развития авиационных двигателей; позднее по его образцу стали разрабатываться обобщенные пятилетние прогнозы ВВС США и НАТО. Подход фон Кэрмана состоял в том, что прогнозироваться должны не точные характеристики технической системы, но ее основные потенциальные возможности, ключевые параметры и ограничители, а также должны оцениваться альтернативные технические варианты. Начало же систематического технического прогнозирования, согласно оценке Э. Янча^[68], относится примерно к 1950 г., тогда как интерес к его специальным методам проявился примерно в 1960 г.

Следует отметить, что в ходе Второй мировой войны в США была создана структура, призванная сконцентрировать лучшие научные силы для решения военных задач - Управление военных исследований и разработок. Руководитель Управления - известный математик и электротехник В. Буш подготовил в 1945 г. для президента Рузвельта доклад о перспективах научных исследований в послевоенную эпоху^[69], выводы которого привели к кардинальному пересмотру научно-технической политики США, и, прежде всего, к началу широкомасштабного государственного финансирования фундаментальных исследований и технических разработок. По сути дела, реализация положений этого доклада обеспечила политическую и институциональную основу того процесса, который позднее был назван научно-технической революцией. Основная посылка доклада В. Буша состояла в том, что интенсивное научно-техническое развитие в сочетании с политической демократией и рыночной экономикой способно обеспечить процветание общества и приумножить мощь американского государства. При таком оптимистическом взгляде негативным последствиям не уделялось серьезного внимания; более того, как считает Ж.-Ж. Саломон, формулой успеха по сути дела провозглашался принцип laissez faire, laissez passer применительно к развитию науки и техники^[70].

Тем не менее, идеи, высказанные в 30-е годы В. Зомбартом и У. Огберном, получили дальнейшее развитие. Немалая роль в этом принадлежала швейцарскому социологу В. Рёпке. Он, в частности, писал: «Самое главное состоит в следующем: изобретения имеют совершенно различный характер в плане их экономических, социальных и антропологических воздействий и соответственно должны классифицироваться с чуткостью и социологическим пониманием, - они прежде всего должны... с этой точки зрения управляться»^[71].

В. Рёпке подчеркивал неприемлемость представления о том, что мы должны оставаться пассивными в отношении развития техники и изобретений, которые якобы делаются случайно или в силу неких естественных законов^[72]. Необходимо отметить, что преодоление этого представления не в последнюю очередь происходило в связи необходимостью решения т. н. «больших проблем» уже в период Второй мировой войны (Манхэттенский проект и проект создания советской атомной бомбы). Фактически в середине 20 столетия произошло кардинальное изменение функций научного исследования и вовлечение науки в орбиту политики^[73]

Участие ученых в крупномасштабных проектах военно-стратегического значения постепенно приводило к повышению их роли в процессе выработки политических решений. Разумеется, в эпоху противостояния социально-политических систем это имело свою специфику в СССР и странах Запада. В Советском Союзе ученые калибра И. В. Курчатова, С. П. Королева, П. Л. Капицы могли оказывать серьезное влияние на принятие политических решений в соответствующих областях. Вместе с тем, история противостояния А. Д. Сахарова коммунистическому режиму, начавшаяся с протеста академика против испытания сверхмощных термоядерных зарядов на Новой Земле, показывает отчетливые пределы такого влияния.

Изначально именно военно-политическое противостояние сделало необходимой постановку т. н. «больших проблем». Первичный импульс и общая формулировка задачи исходили здесь из сферы политики. Однако ученые оказывали важнейшие влияние уже на стадии детального определения проблемы, не говоря о последующей аналитической работе и нахождении окончательного решения. Тем самым наука отвечала на социальный запрос, одновременно принимая на себя значительную долю ответственности за достижение соответствующих политических целей и вместе с тем – за собственные прогнозы, оценки и интерпретации. В этом выражалась политизация науки, вовлеченной в решение «больших проблем».

Ученые, соответственно, оказывались в тесном контакте не только между собой, но также с политиками, государственными чиновниками, представителями индустрии, а также – главным образом в странах Запада – с представителями общественности и средств массовой информации. Такое многостороннее взаимодействие давало возможность некоторым ученым влиять на принятие решений при помощи «вненаучных» рычагов – средств массовой информации, общественных организаций, итд.^[74] В 40-е и 50-е годы главной темой публичной активности ряда выдающихся ученых была угроза новой мировой войны с применением ядерного и термоядерного оружия (манифест Рассела-Эйнштейна, Пагуошское движение и т. д.). Позднее в число приоритетных направлений общественной активности ученых вошли проблемы техногенного воздействия на окружающую среду и исчерпания натуральных ресурсов.

Таким образом, в 20-50-е годы 20 в. были выдвинуты и обоснованы идеи прогнозирования, контроля, оценки и управления научно-техническим развитием. Предпринимались и некоторые конкретные шаги в этом направлении. Все громче начинали звучать предупреждения о риске неконтролируемого и все ускоряющегося научно-технического прогресса. Можно сказать, что в это время не только была осознана опасность, связанная с отсутствием «инновационного фильтра» в культуре техногенной цивилизации, но и обоснована необходимость некоего компенсирующего механизма, способного своевременно выявлять и предотвращать наиболее негативные последствия развития техники. Разработку концепции и последующую институционализацию оценки техники следует рассматривать как одну из попыток создать такой механизм.