Семья в советской России: гибель и воскрешение

Отношение советского государства и КПСС к семье как социально­му институту и психологическую структуру советской семьи нельзя понять, не проанализировав взгляды основателей и проводников ком­мунистической идеологии.

Классики марксизма считали, что семья, основанная на частной соб­ственности, праве наследования и домашнем воспитании детей, долж­на быть упразднена победившим пролетариатом. Главная задача боль­шевиков состояла в том, чтобы лишить отца возможности отвечать за семью и обеспечивать ее существование и отнять у родителей (в пер­вую очередь у отца) возможность воспитывать своих детей. Семья рас­сматривалась как главный оплот коммунизма. Эти идеи громко про­звучали в «Коммунистическом манифесте».

Продолжателем дела К. Маркса и Ф. Энгельса стал К. Каутский: он считал, что с ликвидацией товарного производства отомрет и семья, поскольку будет отсутствовать экономическое основание для роди­тельских чувств. Для Л. Троцкого семья выступала препятствием в деле революции: вполитике и экономике рабочий класс действует как целое, а вбыту он раздроблен на клеточки семей.

Другие идеологи революции в области человеческих отношений более примирительно относились к семье, по сути подменяя семейные отношения отношениями брачными и любовными. Особенно усерд­ствовали А. М. Коллонтай (с женских позиций) и А. В. Луначарский (как мужчина). Для Коллонтай все отношения в семье сводились к отношениям «мужчина-женщина» (даже не «муж и жена», тем более не «мать-отец»). Мужчина и женщина должны быть связаны любовью и товариществом, сознанием коллективной ответственности и верой в коллектив как носитель пролетарской морали. Что касается бытовой и воспитательной функций семьи, то они должны быть делегированы обществу. Луначарский полагал, что дети при коммунизме должны воспитываться и обеспечиваться обществом, однако считал, что в те­чение переходного периода семья должна сохраниться.

И хотя в период раннего сталинизма А. В. Луначарский, А. М. Кол­лонтай и прочие были заклеймены как распространители вредных те­орий об отмирании семьи, практика свидетельствовала о другом. Была провозглашена идея о смене буржуазной семьи на советскую, прогрес­сивную и социалистическую. Семья как независимый агент воспита­ния детей не могла вписаться в тоталитарную систему. За социализа­цию детей в нормальной семье отвечает отец. Поэтому вся политика советской власти была направлена на то, чтобы свести роль отца в рос­сийской семье к нулю, а всю ответственность за воспитание детей пе­реложить на общество. Но общество никак не справлялось, да и не могло справиться с этой задачей. Посему весь груз ответственности за семью и детей лег на плечи матери.

Дадим определение: типичную советскую семью можно рассматри­вать как вариант модели аномальной языческой семьи с рудиментами православной модели. В такой семье мужчина и женщина борются за доминирование. Победа достается более сильному — не столько физи­чески, сколько психически. Существуют противостояние поколений, подавление детей и борьба детей с властью родителей. Аномальность этой семьи в том, что мужчина не несет ответственности за семью в целом (определение аномальной семьи по Мид). Равенство мужчи­ны и женщины рассматривается как достижение социализма. Перво­начальным идеалом женщины при социализме была рекордсменка, рабфаковка, ударница, боец Красной армии. И. В. Сталин вспомнил о женщине-матери в связи со страшной убылью населения после Вели­кой Отечественной войны: были введены звание «Мать-героиня», ор­дена и медали за воспитание родных и приемных детей. Фактически эти награды давались не за воспитание, а за рождение детей, за вклад в прирост населения. О каком воспитании, или же проще — создании минимальных условий для здоровья ребенка в бедных многодетных семьях могла идти речь?

Пролетаризация, точнее люмпенизация народа, привела к тому, что сместились отношения в семье: ответственность за семью в целом при социализме несет женщина.

Еще в начале века этнографы отмечали, что авторитет женщины в семье рабочего выше, чем в крестьянской семье.

Что касается определения лидерства в семье, то существует три ва­рианта:

1) наличие явного фактического главы семьи;

2) наличие формального главы при фактическом равноправии ро­дителей;

3) семьи с неопределенным понятием главы.

Семьи второго типа чаще встречаются в городах, семьи первого типа в сельской местности. Сегодня в России преобладает малая семья: ро­дители-дети. Из-за жилищных проблем, трудностей в воспитании де­тей, а также по ряду иных (чаще психологических) причин женатые дети остаются с родителями. Причем с родителями остается замуж­няя дочь. Причину этого видят в более безболезненном разрешении разногласий между двумя хозяйками — матерью и дочерью, чем меж­ду свекровью и снохой. Психологическая близость к сыну мотивирует ревность у свекрови по отношению к снохе, дочь же с самого начала воспитывается как «вторая мама». Пожилые родители также чаще про­живают с замужней дочерью, чем с женатым сыном.

Единственный вариант приобретения устойчивости советской се­мьей — установление связи доминирования и ответственности: если ответственна за дела семьи мать, ей должна принадлежать власть.

Многочисленные исследования подтверждают мысль, что удовлет­воренность браком сегодня определяется в основном наличием лиде­ра в семье, что должно дополняться (но не заменяться!) партнерскими отношениями в решении проблем семьи, совместным проведением до­суга. При этом для женщин важнее досуг во внесемейной сфере, а для мужчины — в семье, включая занятия с детьми. И вместе с тем воспи­тание детей является самостоятельной ценностью, не зависящей от стабильности семьи, под которой подразумевается риск развода¹.

¹ Янкова 3. Б., Ачилова Е. Ф., Лосева О. К, Мужчина и женщина в семье. М., 1983.

Поскольку при социализме проблемы семьи — это в первую оче­редь проблемы, решаемые матерью, а не отцом, постольку большин­ство исследований в советской психологии, посвященных семье, отра­жают особенности отношений матери и ребенка. Причины трудностей социализации ребенка видят в искажении структуры семьи (неполная семья), в аномальных стилях воспитания, которые применяет мать. Между тем, на мой взгляд, основное решение проблемы — возвраще­ние отцу его роли, характеризующей нормальную семью.

Большинство вдумчивых психологов и психотерапевтов осознают эту ситуацию. Например, А. И. Захаров считает, что главной причи­ной детских неврозов является извращенная ролевая структура семьи: мать в такой семье излишне «мужественна», недостаточно отзывчива и эмпатична, но требовательна и категорична. Если отец мягок, раним и не способен управлять ситуацией, ребенок становится для матери козлом отпущения.

Если в так называемой патриархальной (нормативной христиан­ской) семье отец одновременно является кормильцем, носителем вла­сти, а также наставником и примером для подражания, то в развитых обществах (к которым в равной степени исследователи относят и США и СССР —?!) наблюдается разрушение структуры семьи: частое отсутствие детей в семье, бедность отцовских контактов с детьми, не­умелость отцов, неспособность к уходу за младенцами и незаинтере­сованность в воспитании детей.

Еще раз вспомним о том, что православные богословы подчерки­вали значение трех основных отношений в семье: отношения власти, отношения ответственности (в том числе за воспитание детей) и от­ношения любви. Ей в православии придавалось особое значение как компенсатору напряженного отношения «доминирования-подчине­ния». Муж признается в православии единственным главой семьи:

«Господство муха над женой естественно. Муж старше жены по сотворению. Он является как нечто основное, а жена как нечто последующее. Он творится самостоятельно, а жена, как младенец от матери, уже родится от него, получа­ет свою жизнь из ребра его. В этом смысле она называется в слове Божием "останком духа мужа"» (Быт. 5, 24).

Притом не муж создан для нее, а она сотворена из потребности его, чтобы быть ему в сообществе с подобным.

В душевных силах и способностях муж тверд, самостоятелен. Жена же обладает более памятью и воображением, но и глубоким взглядом на предметы, особенным чутьем к частностям в деталях (отсюда пони­мание его тонких приличий); в ее суждениях более чувства, чем мыс­ли, в действиях более подражательного, чем самостоятельного.

В отношении долга и семейства муж «голова и руки», а жена только «грудь и сердце». Словом, жена по всему своему виду уступает мужу.

Жена совершенно равна мужу по общечеловеческим правам, или по природе, подобно тому как Отец и Сын в Божеской природе лица рав­носильные, равночастные. Равна жена мужу более по духовным и хри­стианским правам.

Но за всем тем равенство ее с мужем во Главе Христа не уничтожает ее подчинения мужу, как и подчинение не уменьшает равенства в Гос­поде (первоисток марксистско-ленинской диалектики в христианском богословии, не правда ли? — В. Д.).

«Но лишь только жена будет искать и действительно достигнет первенства над мужем, тотчас внесет беспорядок и в собственную жизнь и во весь дом. Но скажут: "Муж может быть слаб характером или поведением своим, не лучше ли ему быть под управлением своей жены? По своему необразованию, а то и по недостатку способностей от природы, он совсем не заслуживает, чтобы ученая и способная жена повиновалась ему". Напрасно. И слабый муж (кроме нрав­ственной слабости) будет тверже самой крепкой по характеру жены.»¹

Нравственная слабость поразила советского мужчину. Автор нача­ла XX в. оказался пророком в своем отечестве. Предсказания сбылись в деталях: чем более различия в образовательном уровне жены и мужа (особенно при преимуществе жены), тем больше шансов, что брак за­вершится разводом. Одна лишь разница между предсказанием прото­иерея Евгения Попова и историей: доминантную роль русской женщи­не навязали советская власть и коммунистическая идеология, лишив отца основных отцовских функций.

Православие считало ответственными за воспитание детей в рав­ной степени мать и отца.

¹ Протоиерей Попов Е. Общенародные чтения по православно-нравствен­ному богословию. СПб., 1901.

² Христианское воспитание детей. М,, 1905.

«Воспитание входило в состав собственных благочестивых занятий отца и ма­тери. Преимущественно же обязанность эту брали на себя матери семейств, так как природа вложила в их сердце более нежности к детям, и внешние заня­тия не отвлекают их от обязанностей семейных, и следовательно, в их руках более средств к благоуспешному воспитанию. Отцы Церкви тоже поставляли отцам семейства в обязанности говорить и делать только то, через что мог бы назидаться в благочестии весь дом их, а матерям, охраняя дом, преимуще­ственно смотреть, как семейство делает то, что принадлежит небу. Мать, но­сившая в своем сердце христианскую жизнь, была истинной образовательни-цей детей в христианском значении этого слова.»²

Мать, с точки зрения православной этики, является транслятором, передатчиком воспитательной воли отца, главным посредником меж­ду отцом (воплощающим волю небесную) и детьми.

Наиболее глубокий анализ тенденций развития российской семьи в XX в. дала в своей работе французский правовед Ш. Курильски-Ож-вен, хотя ее взгляды на русскую семью отличаются некоторыми несо­образностями. Впрочем, это характерно для работ всех западноевро­пейских ученых, судящих о русской культуре по трудам Бердяева и Достоевского, журналам и мнениям эмигрантов.

В частности, он считает, что в России не было классического патри­архата, «при котором власть мужа над женой и детьми осуществляет­ся бесконтрольно», смешивая христианские патриархальные отноше­ния с семейным мужским языческим деспотизмом.

Аргументируется отсутствие патриархата тем, что вроссийской куль­туре:

1) община осуществляла контроль за действиями главы семьи (?);

2) авторитет в большой (расширенной) семье принадлежал не мужу, а его родителям, велика была роль жены отца;

3) в молодых русских парах женские и мужские роли определялись нечетко.

Здесь происходит смешение ряда отклонений. В расширенной семье, включавшей родственников во втором и третьем колене, роль отца отво­дилась старшему мужчине (классический патриархат), а сыновья и их жены были на положении «детей», т. е. неполноправных членов семьи.

Община в России никогда не вмешивалась во внутреннюю жизнь семьи, а если и оказывала давление на отдельных членов, то лишь ук­репляя авторитет «большака» или «большухи». Широко распростра­ненный обычай общения, жизнь миром и на миру Курильски-Ожвен принимает за проницаемость семейных границ для внешнего обще­ства, когда вделах семьи якобы участвуют не только родственники всех степеней, но и друзья со знакомыми. Достаточно прочитать «Гро­зу» А. Островского или «Тихий Дон» М. Шолохова, чтобы понять, на­сколько эти наивные суждения далеки от российского быта.

Однако Ш. Курильски-Ожвен замечает, что в России конца XIX в. складываются три модели семьи:

1 ) традиционная состоятельная семья, сельская и городская («боль­шая семья»);

2) семьи интеллигенции нуклеарного типа;

3) свободный эгалитарный вариант семьи.

По мнению Ш. Курильски-Ожвен, советская власть в 1917 г., пыта­ясь внедрить модель свободного брака, натолкнулась на препятствие — культурную модель русской семьи. Эта модель базировалась на пра­вославной религии.

«В традиционной системе право, так же как и религия, одновременно передает ценности, нормы и модели поведения и систематизирует, оформляет, форма­лизует способы мышления, чувствования и действия, характерные для данной культуры. Но русское семейное право, которое воспроизводит каноническое право, воспринимает эти явления опосредованно, через модели, распрост­раняемые религией. Однако из двойственной религиозной символики эф­фективности и могущества право удерживает прежде всего понятие власти. Социальные отношения пола оно представляет в соответствии с типичной пат­риархальной моделью, которая назначает мужчине абсолютную власть, женщи­не — абсолютное повиновение. Эту иерархию отношений право подает как ес­тественную и оправдывает ее эффективностью.

Хотя прэво и религия распространяют модели поведения исходя из одного и того же источника, они все же представляют собой взаимодополняющие и конкурирующие нормативные системы. Право придает большую жесткость и законченность моделям поведения, одобренным религией, преобразуя их в санкционированные нормы. Однако главным кэнэлом рэспрострэнения этих моделей остается религия. Она передает их с помощью своего рода послания, менее строгого и не формализованного, отсылающего, скорее, к чувству, чем к моральным нормам. Она предстэвляет нечто вроде связующего звена между культурными и правовыми моделями семейных отношений.»¹

К сказанному выше можно добавить лишь то, что религиозное опос­редование правовых норм характерно не только для российской, но и для любой другой культуры. И более того — религиозная модель лишь проявляет психологическую модель семьи и распространяет на все общество в целом. Правовые нормы являются лишь результатом при­знания со стороны светского государства определенной культурной модели семьи в качестве нормативной. Такое признание необходимо лишь со стороны светского государства. Оно излишне в государствах, где господствует идеология религиозного фундаментализма (напри­мер, Иран): светское семейное право совпадает с религиозными нор­мами.

¹ Шанталъ Курильски-Ожвен. Русская культурная модель семьи и эволю­ция нормативного регулирования семьи // Общественные науки и современ­ность, 1995, № 5, с. 160.

Ш. Курильски-Ожвен совершенно справедливо замечает, что цен­ность православной религии является основной доминантой русской национальной культуры. Ее особенности он видит в отрицании дуа­лизма души и тела, в преобладании аффективных ценностей над цен­ностями действия (любовь и вера важнее, чем поведение), в преобла­дании категории материнства среди религиозных символов русского народа.

Столкновение традиционной культурной модели семьи с отрица­нием роли семьи как таковой тоталитарной идеологией привело к па­радоксу: к акцентуации особенностей русской культурной модели, которая выразилась в отрицании роли отца (его функцию взяло на себя тоталитарное государство) и превращении матери в центр семьи. Предпосылка к этому — культ Богородицы в православии. Если нор­мативного отца нет, то доминирование и ответственность в реальной семье переходят к матери.

После революции 1917 г. правовая модель брака в РСФСР была близка к модели свободной любви. Но семья — не брак, она предпола­гает детей. Резкое увеличение числа разводов привело к тому, что жен­щины оказывались без средств к существованию. Из-за легкости про­цедуры развода все обязанности по содержанию и воспитанию детей были переложены на женщину. Пропагандировалось так называемое социальное материнство, что привело к возвеличиванию роли женщи­ны, а мужчине отводилась второстепенная роль. Мужчина — главный субъект социализации детей в нормальной семье, а женщине отводит­ся природная функция — защита, любовь, забота.

Советское государство перенесло семейную ответственность на жен­щину и породило аномальную языческую семью, опираясь на природ­ную функцию женщины в семье и возводя эту функцию в юридическую норму. Затем к ней добавилась и воспитательная функция. После кол­лективизации произошла деструкция православной семьи и увеличи­лось число беспризорных детей. Государство ответило на это компанией поощрения родительских обязанностей. Превозносились радости ма­теринства для женщины. Постановлением ЦИК и СНК от 27 июня 1936 г. были запрещены аборты. В этом постановлении подчеркива­лась роль матери не только в воспроизведении рода, но и в воспитании детей. Отец упоминался лишь в связи с выплатой алиментов. Роль женщины и в экономике, и в семье стала основной. В Конституции СССР 1936 г. проблемы семьи обходились молчанием, но роль мате­ринства подчеркивалась.

В годы войны после массовой гибели мужчин роль женщины еще более возросла. Семейное законодательство 1944 г. утверждало, что общество позволяет женщине воспитывать детей одной при помощи государства. А взаконодательстве 1968 г. семья уже рассматривается как субъект социализации детей и, по мнению Ш. Курильски-Ожвен, нагружается традиционными ценностями русской культурной моде­ли семьи (любовь и пр.). Но центральная роль женщины в семье ут­верждается окончательно.

Именно к брежневской эпохе следует отнести окончательное преодо­ление революционного беспредела и становление советского типа се­мьи. Брежневская конституция отводила женщине роли труженицы, матери, воспитательницы своих детей и домохозяйки. Но в это время в общественном сознании возникает конфликт между советской моделью семьи и эгалитарной моделью. На мой взгляд, эгалитарная модель, где семейные функции распределяются между женщиной, мужчиной и ре­бенком (детьми), является переходной. Ее появление обусловлено рос­том экономической независимости семьи от тоталитарного государства, возрастанием экономической, социальной и политической роли муж­чины, а также увеличением числа полных семей.

В Конституции 1993 г. эта переходная модель семьи закреплена в качестве нормативной: было провозглашено равенство полов и равная ответственность женщины и мужчины. Мужчина и женщина (но еще не мать и отец, — вдумаемся в авторскую терминологию!) имеют рав­ные права и обязанности в семье: «В Российской Федерации... обеспе­чивается государственная поддержка семьи, материнства, отцовства и детства».

До 1993 г. все официальные тексты говорили лишь о равенстве прав родителей, но не говорили о равенстве обязанностей. В частности, встатье 35 Конституции СССР 1977 г. можно прочитать только о «со­здании условий, позволяющих женщине сочетать труд с материн­ством».

Переход к нормальной модели семьи в России произойдет только тогда, когда наряду с равенством прав ответственность за воспитание и содержание детей ляжет на отца при сохранении за матерью и за детьми (!) других семейных обязанностей. Демократическая семья предполагает равенство прав, нормальная — различия в ответственно­сти, которая должна ложиться преимущественно на отца. Однако в современной российской семье женщина хочет (и вынуждена силой обстоятельств) править безраздельно и полностью. Мужчина не всо­стоянии обеспечить семью, нести за нее ответственность и, соответ­ственно, быть образцом для подражания.

Между тем, сегодня российские дети ожидают от отца выполнения его традиционной функции. По данным эмпирических исследований, большинство мальчиков и половина девочек обращают внимание на профессиональные успехи отца, заработки, обеспечение семьи. Меж­ду тем у матери эти сферы деятельности не выделяет никто из детей: семью должен обеспечивать отец. Из-за того что матери требуют от отцов помощи в ведении домашнего хозяйства (вплоть до скандалов на глазах детей), дети утверждают, что отцы мало внимания уделяют домашнему хозяйству. Занятие домашним хозяйством — это главное дело матери, по мнению детей. И вместе с тем, мальчики проявляют большую привязанность к матери, очень боятся ее холодности, невни­мания, отчуждения от матери. Мальчики предъявляют больше требо­ваний к матери (не терпят ее негативных привычек), а девочки к отцу, у них формируется идеальный образ отца. Характерно, что эмоцио­нальная связь с матерью у детей сильнее, они лучше знают ее личные особенности; высказываний-характеристик о матери больше, чем об отце, она воспринимается более значимым членом семьи¹.

Таким образом, реальная модель современной российской семьи как бы противоположна протестантской модели: ответственность за семью несет мать, она же доминирует в семье, и она же более близка с детьми эмоционально. Мужчина «выброшен» за пределы семейных отношений, не оправдывает ожиданий жены и детей. Для него остает­ся единственный путь реализации себя как мужа и отца: бороться за мужские права и «эмансипацию», как боролись и борются за равные с мужчиной права феминистки. Только поле борьбы не деловой мир, а семья. Отсюда появление обществ мужчин-одиночек (воспитыва­ющих детей без жены) и т. п.

Между тем реальное решение вопроса иное: нужно создать соци­альные условия для проявления мужской активности вне семьи, чтобы он мог нести основную юридическую ответственность за семью, пред­ставлял вовне и защищал ее интересы, мог бы обеспечить ее экономи­ческое благосостояние и социальное продвижение членов семьи.

¹ Савченко И. Л. Роль мужчины в формировании личности ребенка в семье. Дипломная работа. МИПКРО. М., 1995.

Лишь отец способен сформировать у ребенка способности к иници­ативе и противостоянию групповому давлению. Чем больше ребенок привязан к матери (по сравнению с отцом), тем менее активно он мо­жет противостоять агрессии окружающих. Чем меньше ребенок при­вязан к отцу, тем ниже самооценка ребенка, тем меньше он придает значение духовным и социальным ценностям, по сравнению с матери­альными и индивидуалистическими.

Однако, по мнению моего аспиранта И. А. Савченко (основанном на данных эмпирического исследования), отцы сегодня имеют непло­хой шанс изменить ситуацию в свою пользу.

Во-первых, большинство опрошенных подростков утверждают (свыше 90%), что отец зарабатывает больше, чем мать, хотя мать доминирует в семье и домашнем хозяйстве. Декларируя, что в семье главой является отец, они указывают, что реально в семье распоряжается мать. У отца нет реальной власти. Он уважаем детьми, хотя с ним они имеют мень­ший эмоциональный контакт: большинство детей утверждают, что мама их любит больше, чем пана, и при конфликтах в семье дети принимают сторону матери. Во-вторых, папы чаще играют с детьми, участвуют в семейных развлечениях, учат их постоять за себя, заступаются за де­тей¹.

Таким образом, с преодолением наследия коммунизма модель се­мьи в постсоветской России имеет шанс принять такой вид: домини­рует мать, следующим идет отец, дети подчинены. Отвечает за семью (благополучие, социальную защиту) отец. Дети эмоционально ближе к матери, чем к отцу.

¹ Савченко И. А. Роль мужчины в формировании личности ребенка в семье. Дипломная работа. МИПКРО. М., 1995.

Противоречие отношений доминирования и ответственности будет являться главным источником конфликтов в семье.