Роль римского епископа и римской кафедры в древней Церкви

В апостольское время первенствующее положение во Вселенской Церкви принадлежало Иерусалимский кафедре — первым епископом ее был Иаков Праведный, брат Господень.

Отец церковной истории Евсевий Кесарийский (ок. 260-340) приводит свидетельства христианской древности о том, что апос­толы Петр, Иаков и Иоанн, «хотя и были предпочтены Спасите­лем, по Вознесении Его на небо не стали состязаться между со­бой в славе, а избрали епископом Иерусалимским Иакова Пра­ведного».

В послеапостольское время первое место заняла Римская ка­федра. Рим был естественным центром Древнего мира и Древней Церкви, поскольку он был столицей империи. В 28-м правиле IV Вселенского собора говорится, что отцы дали преимущества престолу Древнего Рима, «поелику то был царствующий град». В столицу вели пути из разных концов государства, здесь осуществ­лялся обмен информацией, в том числе и церковного характера, сюда, по словам Иринея Лионского, поступало отовсюду и сооб­ща хранилось верующими то, что составляет апостольскую тради­цию. Римская кафедра осуществляла, таким образом, важную роль в соборной жизни Церкви. Она была важным звеном в об­щем согласии Церквей. В силу своего центрального положения в империи она выполняла особую роль в контактах между Церква­ми и в хранении сокровища соборной веры Церкви. С Римской кафедрой сносились и согласовывались другие Поместные Церк­ви. Все это делалось по ее молчаливому согласию. Но не было и не могло быть никаких определений о благодатных преимуще­ствах Римской Церкви перед прочими Церквами. Сама Римская кафедра также находилась под наблюдением других Церквей и уклонение ее от чистоты Православия не могло не вызывать со­ответствующей реакции с их стороны.

Город Рим пользовался у христиан особым уважением и как место проповеди и мученической кончины первоверховных апос­толов Петра и Павла. У святых отцов встречаются прославления Римской кафедры, как хранительницы веры первоверховных апо­столов. Разумеется, эти прославления имели место тогда, когда они оправдывались положением дела. Важная роль в жизни Цер­кви принадлежала, естественно, и епископу этого города. Если каждый епископ призван нести попечение обо всей Церкви (хотя пределы его юрисдикции строго ограничены), то тем более такое попечение о Вселенской Церкви входило в обязанность епископа первенствующей кафедры. Отцы Поместного Сардикийского Со­бора (344) предоставили епископу Римскому Юлию право при­нимать апелляцию от осужденных церковным судом епископов и назначать новое рассмотрение их дел в новом составе суда. Если даже считать, что это касалось только Западной Церкви, то и тогда очевидно большое значение Римского епископа в Церкви.

Но все эти преимущества не давали права Римскому епископу единолично решать дела всей Церкви. Такое право не приписы­вается ему ни одним официальным актом древней Церкви. С Римским епископом советовались, с его мнением считались, но принципа безусловного повиновения Риму в Церкви не было. Для решения общецерковных вопросов, несмотря на все трудно­сти тогдашнего времени, все же созывались Соборы. Известно, например, что во II в. спорный вопрос о времени празднования Пасхи обсуждался на поместных Соборах в Палестине, Понте, Галлии, Месопотамии и в самом Риме. Мнение Римского еписко­па отнюдь не считалось при этом решающим, с ним не соглаша­лись и открыто выражали это несогласие Поликарп Смирнский, Поликрат Ефесский, Ириней Лионский.

Тем не менее, тогдашний Римский епископ Виктор отлучил малоазийских христиан, не выразивших желания присоединиться к римской практике и настаивавших на традиции, восходившей к апостолу Иоанну Богослову, и лишил их евхаристического обще­ния. Это было первым проявлением зарождавшегося в Римской Церкви искажения понятия о своей роли Церкви Вселенской. Вместо «председательствования в любви» начинает расти понятие о юридическом первенстве, о каноническом главенстве по отно­шению к другим христианским Церквам.

Тогда строй церковной жизни был еще очень далек от того, чтобы подчиниться Римскому епископу, и его решение провести не удалось. Как пишет церковный историк Евсевий Кесарийский, ибо всем епископам «это не понравилось», так что это отлучение осталось декларативным. Так же открыто отстаивали свое мнение Дионисий Александрийский, Киприан Карфагенский, Фирмилиан Кесарийский, Елен Тарсийский в III в. при обсуждении вопроса о перекрещивании еретиком и принятии их через покаяние. Во время спора по этому вопросу с Карфагенской Церковью папа Стефан позволил себе называть священномученика Киприана Карфагенского лжехристианином, лжеапостолом и рабом лукавым.

Постепенно формально юридическое осознание своих прав в Римской Церкви все нарастает. Папа Бонифаций I (418—422) называет Римскую кафедру главою всех Церквей: «Если кто-ни­будь от Римской кафедры отколется, тот да будет исключен из христианской религии». В эпоху Вселенских Соборов была сформулирована последовательная православная экклесиология, в том числе и касательно роли и преимуществ тех или иных кафедр. Наиболее концентрировано это выражено в 28-м правиле IV Вселенского собора (451) (Халкидонского). В этом правиле говорится следующее: отцы Собора указывают на то, что первенствующая роль принадлежала Римской церкви, так как Рим являлся царствующим градом. Поскольку в эту эпоху новой столицей стал Константинополь (или, как он назывался тогда, Новый Рим), то в правиле указывается, что его епископу, патриарху Константинопольскому, должны принадлежать такие же права, как и епископу Римскому. И еще раз повторяется формулировка. Поскольку Константинополь — город царя и синклита (прави­тельства).

В экклесиологическом отношении оно утверждает важную ис­тину: значение кафедры, роль кафедры имеет природу церковно-каноническую, а не догматическую. Как поясняет выдающийся церковный историк начала нынешнего столетия В.В. Болотов разницу между патриархатом и западным пониманием папства, патриархат зиждется на естественном тяготении периферии к сво­ему центру, а папство мыслит себя институтом. Богом установ­ленным. "Патриархат говорит о себе только то, что он есть, а папство, что оно должно быть", то есть патриархат может возни­кать и прекращать свое историко-каноническое бытие, роль ка­федры определяется реальным историческим бытием Церкви. Так было и в истории Русской Церкви. Первенствующая кафедра неоднократно, по крайней мере трижды, меняла свое положение: Киев, Владимир, Москва. Роль кафедр на Востоке также меня­лась. Константинополь довольно поздно стал первенствующей ка­федрой на Востоке, следовательно, это вопрос церковно-канонический, исторический. Папство же мыслит о себе как об институ­те, изначально пребывавшем в Церкви, не подверженном ника­ким изменениям, что бы ни происходило с другими кафедрами.

Не могло быть также в Церкви правила о том, что Римского епископа нельзя судить и наказывать, если он этого заслужит. Конечно, осуждение епископа первенствующей кафедры — дело из ряда вон выходящее, но в принципе это всегда считалось воз­можным. Поэтому когда VI Вселенский Собор (680-681) предал анафеме вместе с другими иерархами Римского папу Гонория за пособничество монофелитам, это было принято всей Церковью как нечто вполне естественное, не вызвало это никаких возраже­ний и в самом Риме. Анафему на Гонория повторяли и римские папы, хотя и выражали при этом сожаление о том, что своим по­ведением он подорвал авторитет Римской кафедры,

Не могло быть и речи о безусловном, слепом послушании Церкви Риму, особенно в вопросах веры. Если бы в Древней Церкви существовало учение о простом способе установления ис­тины путем получения указания из Рима, не нужны были бы Все­ленские Соборы, невозможны были бы и самые церковные разделе­ния из-за догматических вопросов! (Но такого учения, и даже намека на него, мы не встречаем ни в одном древнем вероопределении.)

Однако искушение, связанное с преимуществами Римской кафедры, было очень велико. Некоторые папы не сумели удержаться в должных границах и стали смотреть на свою поместив Церковь, как на Церковь привилегированную, учительницу других Церквей, а на себя — как на единоличных повелителей в Церкви Христовой, монархов, ни от кого не зависящих и никому не подсудных. Сперва возникла речь о господстве Римской Церкви над прочими поместными Церквами, потом — о единоличном господстве Римских епископов над всеми епископами и всеми Церквами. Претензии Римско-католической Церкви на господ­ствующее положение были обличены не сразу, а исторические обстоятельства, тем временем, оказались весьма благоприятными для притязаний пап на господство и на монархическую власть в Церкви.

Светская власть папы. «Дарственная Константина»

Обладателями светской власти Римские первосвященники стали в середине VIII в., получив во владение отвоеванную у лангобардов франкским королем Пипином Коротким территорию Равеннского экзархата и город Рим. С этого момента папы становятся главой самостоятельного государства, получившего впоследствии название Папской, или Церковной, области. Чтобы утвердиться в этом положении, надо было оградить новое государство от любых притязаний Византии.

До этого времени Рим был под скипетром византийского императора и в государственном отношении подчинялся Константинополю. К середине VIII в. иконоборческая политика Византийских императоров Льва III (717-741) и Константина V (741-775) обостряли отношения между Римом и Константинополем до последней степени. Лев отнял у непокорных пап Иллирийский Экзархат, Сицилию и Южную Италию. На очередь становилась судьба Равеннского экзархата. Сильное давление оказывали лан­гобарды. В 752 г. ими был покорен главный оплот Византии на итальянской территории — Равеннский экзархат, а вместе с ним и город Рим. Лангобарды продержались здесь всего два года, и изгнал их отсюда в 754 г. не византийский император, а его соперник, франкский король Пипин Короткий, только что получивший корону из рук папы Стефана II (752—757), венчавшего его с намерениями найти у Каролингов поддержку своих интересов.

Платой за эту услугу было создание церковного государства. В 756 г. Пипин передал отвоеванные у лангобардов терри­тории папе Стефану. В переговорах с Каролингами папа делает вид, что он лишь добивается восстановления утраченного, эта точка зрения не оправдывалась фактами, необходим был документ.

По-видимому, именно с этой целью и была сфабрикована подложная грамота императора Константина Великого (306-335) на имя римского епископа Сильвестра I (314-335), так называе­мая Дарственная Константина (Donatio Constantini, или Constitutum Constantini), целью которой было показать, что светская власть над Римом была навеки получена папой из рук первого христианского императора Константина Великого еще в начале IV в.

В этой грамоте императора Константина, сыгравшей значи­тельную роль в истории папства, излагается благодарственное да­рение императора в ответ на якобы имевшие место наставление его епископом в вере, чудо избавления от проказы и крещение. Дарственная предоставляла за это кафедре наместников Петра potestatem et honorificentiam imperalem (власть и почести импера­торские), включая ее внешние атрибуты (пурпурное одеяние, диа­дема, скипетр и пр.), а также principatum (первенство) в отноше­нии к четырем патриархатам и всем вообще Церквам. Помимо этого были дарованы привилегии римскому духовенству, а па­пе — все провинции, местности и города Рима и Италии. При таких обстоятельствах императору нечего было делать на Западе, и он заявил, что уходит на Восток, ибо "не подобает земному царю властвовать там, где Небесным Царем учреждено было первенство священства и главенство религии христианской .

В IX в. «Дарственная Константина» вместе с другими подоб­ными подложными документами вошла и в сборник церковно-канонических документов — декреталий, получивший название «Лжеисидоровских декреталий» по имени епископа Севильского Исидора, который, впрочем, жил в VII в. и поэтому к составле­нию сборника отношения иметь не мог.

Документы сборника, и в частности «Дарственная Константи­на» долгое время принимались западными канонистами как впол­не достоверные. На них охотно ссылались папы. Лишь в XV в. стали высказываться сомнения в их подлинности. Эту подлин­ность католики защищали еще в спорах с протестантами в XVI в.

Анализ стиля этого документа навел ученых на мысль, что он мог быть составлен в канцелярии самого папы Стефана II или его преемника Павла I. Сейчас уже никто не сомневается в подложности «Дарственной Константина» и других «лжеисидоровских» документов. Но в свое время они сделали свое дело, оказав большое влияние на развитие учения о власти папы: на самую Церковь папы начинают смотреть глазами светского монарха.

Оценивая назревающие внутри Церкви события на общеисто­рическом фоне взаимоотношений Византии и Рима, православный русский богослов нашего времени прот. Александр Шмеман пи­шет: «За разобщением государственным и экономическим следует и церковное. Официально Церковь едина, до конца связи не об­рываются, но единство ее по существу питается ведь не «офици­альными» связями, а действительным и жизненным общением, постоянной заботой друг о друге, главное же — непрестанным усилием «естественное» разделение пересилить благодатным един­ством. И вот ослабевает это вселенское сознание. Восток и За­пад не только политически, но и церковно замыкаются каждый в своем горизонте. Во время иконоборческого кризиса — по вине византийского императора — рвутся последние связи, соединяю­щие папство с империей. И надо признать, что консервативное и тоже такое «имперское» сознание пап прошло через много сомне­ний и мучений, прежде чем они решились на разрыв. Только от­чаянное положение Италии и Рима и невозможность добиться помо­щи от Византии бросили пап в объятия франкских королей» (4).