Роберт Редфилд

МАГИЯ СЛОВА БРОНИСЛАВА МАЛИНОВСКОГО*

Никто из авторов нашего времени не сделал больше Бронислава Ма­линовского для сведения воедино теплой реальности человеческой жизни и холодных абстракций науки. Его работы стали почти незаме­нимым связующим звеном между нашими представлениями о далеких, экзотических народах, какими мы считаем наших соседей и братьев, и концептуальным и теоретическим знанием о человечестве. Талантливый новеллист обычно ярко рисует образы конкретных мужчин и женщин, но при этом не облекает свое спонтанное и глубокое понимание людей в форму научных обобщений. Исследователь же жизни социальной, напротив, по большей части предлагает общие определения, но не зна­комит с реальными людьми — нет эффекта присутствия рядом с ними, когда они, скажем, выполняют свою работу или произносят свои закли­нания — что может сделать абстрактные обобщения поистине вырази­тельными и убедительными. Талант Малиновского двоякий — это и дар, которым обычно наделены художники, и способность ученого увидеть и выразить общее в частном. Читатели работ Малиновского знакомятся с рядом теоретических подходов к религии, магии, науке, обрядам и мифам, получая и вместе с тем живые впечатления о тробрианцах, чью жизнь Малиновский так очаровательно изобразил.

"Я хочу пригласить моих читателей, — пишет Малиновский, — выйти из душного кабинета теоретика на открытый воздух антропо­логического поля..."* "Антропологическое поле" здесь, — это, как пра­вило, Тробрианские острова. Вслед за Малиновским идя на веслах по лагуне, наблюдая за туземцами, работающими на полях под палящим солнцем, следуя за ними в джунглях и вдоль извилистого берега моря или среди рифов, мы быстро познаем их жизнь".

Эта жизнь, которую мы познаем, — одновременно и жизнь тробрианская, и жизнь обычная человеческая. Нередко адресуемые Мали-

* Из книги: Bronislav Malinovski. Magic, Science and religion and other essays with introduction by Robert Redfield, 1954. Anchor Books Edition.

невскому критические замечания о том, что он делал обобщения на основе единственного частного случая, во многом теряют свою силу, если допустить, что существует некая общечеловеческая природа и некая универсальная модель развития культуры. И ни один автор, пожалуй, не подтверждал убедительней правомерность такого допущения. Когда необычная проницательность сочетается с терпеливым и настойчивым изучением всего, что прочие ученые мужи когда-либо писали о других обществах, можно многое узнать обо всех культурах, рассмотрев лишь одну, обо всех людях, постигнув немногих.

Малиновский наблюдает людей, затем снова обращается к книгам и снова наблюдает людей. Он наблюдает людей отнюдь не за тем, чтобы увидеть то, что, по утверждениям книг, он должен увидеть, как это нередко делают другие (если, конечно, они вообще наблюдают людей). Эклектизм теории Малиновского искупается тем, что челове­ческая реальность, к которой он вновь и вновь возвращается, не может в полной мере быть постигнута единым теоретическим усилием. Пос­мотрите, как в блестящем очерке "Магия, наука и религия" излагаются различные взгляды да религию, высказывавшиеся Тайлором, Фрэзе­ром, Мареттом, Дюркгеймом, и как, вместе с тем, на этих страницах религия предстает куда более многомерной, чем в любом отдельно взятом из описаний этих антропологов. Религия — это не только то, как люди объясняют свои сны и видения и проецируют их в реальность; это не только вид духовной силы — некая мана; нельзя ее рассматривать и исключительно в контексте социальных связей; нет, религия и ма­гия — это пути, по которым человек, будучи человеком, должен следо­вать, чтобы сделать мир приемлемым для себя, управляемым и справед­ливым. И мы обнаруживаем истинность такого многостороннего взгляда в хитросплетениях обряда и ми41а, работы и культа этого, теперь хорошо известного, островного мира Новой Гвинеи.

Возможно, метод Малиновского не удовлетворяет требованиям 4юрмальных стандартов научного подхода, потому что он всегда остается верен реальности одного обстоятельно обсуждаемого и близко известного ему примера. Если и есть у него сопоставление аборигенов Тробрианских островов с другими человеческими сооб­ществами, то, главным образом, косвенное. Материалы о Тробри­анских островах, хотя и обильные и богатые, нигде не представлены так, чтобы из них можно было бы извлечь исчерпывающую инфор­мацию или сделать тематическую сводку. Эти записки не позволяют также подбирать примеры в соответствии с собственными запроса­ми. Нет в них и научной аргументации в строгом смысле.

Клайд Клакхон¹ охарактеризовал этот метод как "подробно из­ложенный анекдотический случай, который удачно вставлен в ши­рокий антропологический [этнологический] контекст". Хорошо ска­зано. Ниже мы увидим, как часто удачное социологическое обобще­ние или глубокое постижение сути человеческого поведения оказы­ваются результатом яркого впечатления автора о каком-либо про­стом событии, которое ему довелось наблюдать на этих островах. Так, научный очерк о языке строится на описании ловли гуземцами рыбы в лагуне; эпизод о любопытных тробрианцах, которые один за другим пробираются к посадкам ямса, заслышав о появившемся там привидении и ничуть не испугавшись сто, и несколько других подобных рассказов кладутся в основу научного анализа представ­лений о духах мертвых в самых разных ракурсах. Нас убеждает не формальное обоснование, а следование за Малиновским, когда он демонстрирует значение и роль верований и обрядов в обществе, которое, будучи чуждым для нас, тем не менее воспринимается нами как иная форма нашего собственного.

По сути, он убеждает нас, что антропологическая наука — это еще и искусство. Это искусство проницательного видения человека и социальной ситуации. Это искусство живого интереса к конкрет­ному и вместе с тем способность видеть в нем общее.

Но Малиновский убеждает нас также в том, что искусство этно­графического понимания, чтобы в полной мере служить своей цели, должно стать наукой. На последних страницах статьи "Балома:

духи мертвых" он отвергает как ложный "культ чистого факта". "Есть такая ф>орма интерпретации ф>актов, без которой невозможно проводить никакое научное наблюдение — я имею в виду интерп­ретацию, которая в бесконечном разнообразии фактов выявляет общие законы; ... которая классифицирует и располагает в опреде­ленном порядке явления и ставит их в общую взаимосвязь".

Более поздние и более тщательно продуманные попытки Мали­новского организовать накопленные 4закты в теоретическую систе­му, особенно две книги, опубликованные после его смерти, стали предметом критики, ввиду слабости этой системы. Но в статьях, собранных в этом томе, теория проста: она главным образом прояс­няет определения ряда основных, повторяющихся и универсальных типов социального поведения человека и стимулирует изучение тех средств, с помощью которых каждый из них удовлетворяет потреб­ностям человека и поддерживает социальную систему.

1 Clyde Kluckhohn, "Bronislaw Malinowski, 1884-1942", Jour. Amer. Folklore, Vol. 56, Jul.-Sep., 1943, No. 221, p.214.

гии и мифа — можно сказать, что в представленных здесь работах содержатся самые ясные и тщательно продуманные формулировки Ма­линовского. Ни в одной из его более объемных книг тема религии не является центральной (лекция "Основы веры и морали" была опубли­кована в 1936 году в виде брошюры). Три работы настоящей книги так или иначе имеют отношение к этой теме. В первой статье обсуждается сходство и различия "религии, магии и науки", пожалуй, с более про­зрачными пояснениями, чем в какой-либо иной из работ Малиновского и может быть даже чем в какой-либо иной работе вообще. Его талант­ливое перо делает понятным то, что зачастую остается неясным у других авторов. Он пишет: "Наука основывается на убеждении, что опыт, уси­лия и логика действенны, а магия — на вере в то, что надежда не может не сбыться, а желание — не может обмануть". Столь же выразительны сравнение и противопоставление магии и религии.

Небольшой очерк "Миф в примитивной психологии", долгое время недоступный, теперь будет с энтузиазмом принят теми, кто знает его и кто нашел в нем первую и до сих пор не имеющую себе равных работу, прокладывающую дорогу через непроходимый лес сложностей, расстав­ляемых на пути к пониманию мифа, легенды и народной сказки боль­шинством из тех, кто пишет о них, исходя только из в:нижного знаком­ства с ними. Очерк Малиновского вплетает миф и сказку в контекст жизни, в само течение жизни людей, рассказывающих их.

Очерк "Балома: духи мертвых на Тробрианских островах" — одна из тех работ Малиновского, что предназначены для читателей с более специальными интересами. В ней представлено большее коли­чество туземных текстов и другого первичного материала, чем в других статьях, включенных в этот сборник. Этот очерк также демонстрирует нам, как конкретная тема — в данном случае духи мертвых — подво­дит автора ко множеству иных, кроме магии и религии, аспектов мест­ной жизни. Читателю, интересующемуся представлениями об отцов­стве у примитивных* народов, будет любопытно сравнить то, что Ма­линовский пишет на эту тему здесь, с его более поздними, значительно отличающимися утверждениями, которые он высказывает в своей ра­боте "Сексуальная жизнь дикарей". И наконец, помещенные в конце этого очерка заметки о методах полевых исследований также будут полезны каждому антропологу.

О термине "примитивный" см. с. 19.