ФУНКЦИЯ ПОТРЕБЛЕНИЯ И ФУНКЦИЯ СБЕРЕЖЕНИЯ. ПРЕДЕЛЬНАЯ СКЛОННОСТЬ К ПОТРЕБЛЕНИЮ И СБЕРЕЖЕНИЮ.

 

Исследование функции потребления началось с Дж. Кейнса, который предположил, что среди множества факторов, влияющих на потребительскую активность домохозяйств, решающим является располагаемый доход: С = f (Y).

Рис. 4.1. Функция потребления Дж. Кейнса

 

Кейнсианская функция потребления показывает отношение реальных потребительских расходов (С) к реальному располагаемому доходу (Y) в их движении. Если бы отсутствовали сбережения, и любой доход использовался исключительно на потребление, тогда функция потребления приняла бы вид прямой, расположенной под углом 45 градусов (биссектрисы). Однако в действительности потребление может весьма существенно отличаться от дохода, причем как в одну, так и в другую сторону. Действительная функция потребления С = f (Y) представлена на графике линией АГ, на которой Б - точка нулевого сбережения. Слева от нее (например, в точке А) расположена зона отрицательного, а справа (в точках В, Г) – зона положительного сбережения. Величина потребления при каждом уровне дохода определяется расстоянием от оси Y до функции потребления, а величина сбережения – расстоянием от функции потребления до биссектрисы. При этом линия АД не проходит через начало координат, поскольку существует так называемое автономное потребление С – часть потребительских расходов, не зависящих от располагаемого дохода. Подобный уровень потребления (существенно различающийся в странах мира) правительство гарантирует даже лишенным текущего дохода домохозяйствам через систему трансфертных платежей. Кроме того, уровень автономного потребления зависит от предшествующих сбережений домохозяйств, величины гуманитарной помощи из-за рубежа и т.п.

Предельная склонность к потреблению МРС равна отношению прироста потребления к приросту располагаемого дохода: МРС=ΔС : ΔY. Она показывает, какая доля дополнительного дохода направляется на приращение потребления. Обоснованный Дж. Кейнсом так называемый основной психологический закон состоит в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое потребление с ростом дохода, но не в той же мере, в какой растет доход. Иначе говоря, с ростом дохода все большая его часть направляется на сбережения и, соответственно, меньшая – на потребление. Например, обеспеченные семьи тратят на приобретение продовольственных товаров, одежды, обуви гораздо меньшую долю своих текущих доходов по сравнению с семьями, живущими, как принято говорить, от зарплаты до зарплаты, – хотя, безусловно, абсолютный размер расходов первых на эти цели оказывается выше. Однако наращивание доли расходов на питание – верный признак ухудшения материального положения домохозяйств. Сегодня страна признается бедной, если доля затрат на приобретение продовольственных товаров в структуре потребительских расходов домохозяйств превосходит одну треть. Ясно, что подобных государств не может быть в составе ЕС, где удельный вес этих первоочередных расходов в среднем равен 17%.

Средняя склонность к потреблению (АРС) характеризует отношение между общим объемом потребления и располагаемым доходом:

АРС = С : Y.

По Кейнсу, с увеличением располагаемого дохода АРС также сокращается.

Алгебраическое выражение кейнсианской функции потребления следующее:

С = С + МРС х Y,

Преобразуем ее путем деления каждого компонента на располагаемый доход:

С : Y = С : Y + МРС,

АРС = С : Y + МРС.

Как видим, средняя склонность к потреблению при С выше нуля оказывается выше предельной ее величины.

Функция сбережения и по сей день вызывает оживленные дискуссии в мировой науке. По мнению классиков, важнейшим фактором, определяющим динамику сбережений, является процентная ставка: S = f(r). Так, повышение процента по государственным облигациям, по вкладам населения в коммерческие банки резко усиливает его сберегательную активность, побуждая людей отказываться от текущего потребления.

Рис. 4.3. Зависимость сбережений от процентной ставки

 

В кейнсианской же теории функций сбережения есть лишь зеркальное отражение функции потребления, поскольку решающим фактором, детерминирующим уровень сберегательной активности (S), признается опять-таки располагаемый доход: S = f(Y).

Рис.4.4. Функция сбережений в трактовке Дж. Кейнса

 

Для подобного взгляда есть весомые основания. Например, когда Сбербанк резко сократил процентную ставку по депозитам, сбережения вовсе не перестали поступать в его отделения, так как они зависят главным образом от динамики реальной заработной платы на предприятиях региона, оставшейся после уплаты налогов. А вот рост процентной ставки может и не сопровождаться наращиванием сбережений, более того, сберегательная активность населения способна при этом даже сократиться. Именно так зачастую ведут себя сбережения, перечисляемые в пенсионный фонд: чем больше процентная ставка, тем стремительнее нарастают пенсионные счета и, следовательно, тем можно меньше сберегать и больше потреблять в молодые годы.

Для количественной оценки связи дохода и сбережений целесообразно использовать понятие предельной склонности к сбережению МРS, которая равна отношению приростов рассматриваемых категорий: МРS = ΔS : ΔY.

При этом ΔC + ΔS = ΔY.

Отсюда ΔС : ΔY + ΔS : ΔY = 1.

Средняя склонность к сбережению АРS характеризует отношение между общим объемом сбережений и располагаемым доходом:

АРС = S : Y.

В соответствии с основным психологическим законом Дж. Кейнса рост доходов домохозяйств сопровождается увеличением как средней, так и предельной склонности к сбережению. По мере роста текущего дохода МРС имеет тенденцию к снижению, а МРS – к росту. Так, наращивание сбережений обычно происходит в стране в обстановке экономического подъема, когда заметно возрастают доходы населения, в то время как для фазы спада характерно снижение сберегательной активности. Однако в реальной жизни это случается не всегда. На уровень сбережений серьезное влияние оказывают также сложившиеся в стране традиции и привычки населения (например, избыточная бережливость), его инфляционные ожидания, уверенность в выполнении своих обязательств страховыми фирмами и пенсионными фондами, степень развития потребительского и ипотечного кредита. Имеет значение и размер накопленного богатства: по мере его увеличения зачастую гаснут стимулы к дальнейшим сбережениям. При этом побудительные мотивы к сбережениям заметно варьируются у представителей различных поколений. И если для пожилых людей типичным является хранение денег на «черный день», лечение, то молодежь обычно откладывает их на интересный отдых, жилье и автотранспорт. Поэтому едва ли следует догматически подходить к кейнсианскому закону сбережения, жестко связывая сберегательную квоту домохозяйств с их текущими доходами. Ведь известно, что с конца 70-х гг. в развитых странах отчетливо обозначилась тенденция к росту потребительских расходов более быстрыми темпами по сравнению с динамикой уровня жизни, и активизировалась «жизнь взаймы».

Парадокс бережливости состоит в том, что попытки общества чрезмерно много сберегать зачастую не делают его богаче. Сберегая слишком много сегодня, население лишает себя будущих сбережений. Ведь каждый сбереженный рубль – это не израсходованный рубль, а потому он не превращается в доход какого-то производителя товаров и услуг (даже в том случае, если он вложен сберегателем в коммерческий банк, а не хранится дома). Поставленная им на рынок продукция не находит своего покупателя, из-за сокращения потребительского спроса происходит накопление товарных запасов. Спад активности покупателей неизбежно оборачивается банкротством множества предприятий, нарастанием безработицы, снижением заработной платы и т.п. В результате сжатия валового внутреннего продукта и, соответственно, располагаемого дохода падает не только потребление домохозяйств, но и в еще большей степени их сбережения. Поэтому избыточные сбережения населения порождают диаметрально противоположные результаты: оно становится не богаче, а беднее. Данный парадокс особенно проявляется в индустриально развитых странах – особенно азиатских (например, в Японии), жителям которых в целом свойственно предпочтение будущего потребления перед настоящим. В странах с высоким уровнем жизни сбережения частного сектора зачастую неспособны полностью трансформироваться в инвестиции и потому, что здесь в значительной мере удовлетворены первоочередные потребности населения (что объективно сокращает его текущий потребительский спрос и тем самым ухудшает инвестиционный климат в стране). Имеет значение и факт неуклонного старения населения Западной Европы и Японии, что побуждает его накапливать огромные средства в пенсионных фондах. И такая сдержанность домохозяйств в потребительских тратах заметно ухудшает инвестиционный климат, заставляя многие европейские и японские компании становиться крайне осторожными в своей экономической экспансии. Однако и менее богатые страны вполне могут оказаться подвластными действию столь неприятного парадокса. Так, в современном Китае, где предложение товаров и услуг нарастает настолько быстрыми темпами, что совокупный спрос не успевает за его динамикой, нередко наблюдаются дефляционные процессы, побуждающие граждан переносить многие свои покупки в обозримое будущее и тем самым накладывать дополнительные спросовые ограничения на хозяйственное развитие своей страны.

По мнению Дж. Кейнса зависимость темпов экономического роста от уровня сбережений все же существует, но проявляется она лишь в бурно развивающейся экономике, где достигнута полная занятость производственных (в том числе трудовых) ресурсов, а уровень потребительских расходов оказывается тоже вполне достаточным – да и инфляционный перегрев оказывается менее вероятным из-за бережливости населения. Между тем рост предельной склонности к сбережению может случиться в самый неподходящий момент – в преддверии экономического кризиса и безработицы, когда граждане интуитивно пытаются побольше сберегать, например, из-за опасения оказаться уволенными и лишиться средств к существованию. А в таких неблагоприятных условиях чрезмерные сбережения начинают препятствовать экономическому росту, поскольку объективно ограничивают величину совокупных расходов в стране. Чрезмерная же бережливость в кризисной ситуации неизбежно приведет к обнищанию нации. Гораздо более обоснованными в этих условиях оказываются действия властей, направленные на рост не сбережений, а, напротив, потребления в структуре располагаемых доходов домохозяйств в сочетании с увеличением абсолютного размера самих этих доходов. В таком случае цепочка причинно-следственных связей разворачивается в следующем направлении: повышение совокупного потребительского спроса смещает его кривую вправо, это влечет за собой повышение коэффициента загрузки производственных мощностей (что вполне возможно в условиях их неполной занятости) и, соответственно, наращивание реального ВВП. А обозначившийся экономический рост открывает возможность увеличения инвестиций, которые в данном случае являются не причиной роста уровня жизни в стране, а скорее, его прямым следствием.

Одним из принципиально важных для обеспечения устойчивого роста российской экономики также является вопрос – правительству необходимо сегодня стимулировать сбережения населения или же, напротив, требуется всемерное поощрение его потребительской активности? Точка зрения отечественных неоклассиков такова, что, поскольку инвестиции черпаются из сбережений, постольку, чем больше будет в стране сберегательная активность (и, соответственно, меньшим оказывается текущее потребление), тем выше станут темпы экономического роста в самой ближайшей перспективе[22]. Поэтому их, возводящих рост сбережений в добродетель, не может не радовать факт увеличения рублевых вкладов россиян в банковскую систему к концу 2003 г. до 590 млрд руб. и валютных - до 7,2 млрд долл., а также резкий рост объема сбережений фирм, представляющих экспортоориентированный сектор российской экономики – с 12% ВВП в 1997 г. до 22-23% в последние годы. Однако подобная трактовка взаимосвязи сбережений с инвестициями сыграла немаловажную роль в «инвестиционном голоде», который поныне переживает Российская Федерация. Она не учитывает нынешнего состояния отечественной экономики, которая, хотя и демонстрирует в последние годы неплохие темпы оживления, однако еще далеко не восстановилась от последствий широкомасштабного кризиса. А в условиях неполной занятости производственных ресурсов акцент в экономической политике на неуклонное наращивание сберегательной квоты, как было отмечено выше, способен привести к неуклонному спаду потребительского спроса населения как наиболее емкого компонента совокупных расходов и другим негативным проявлениям парадокса бережливости. Практика реализации правительством в 90-е гг. курса на неуклонное сокращение уровня жизни россиян, рассматриваемого в качестве способа преодоления кризиса, убедительно доказала (по методу от противного), что низкий уровень доходов становится в этом случае попросту непреодолимым. Если значительная часть граждан опускается за черту бедности или приближается к ней, то их вынужденные сбережения являются вовсе не ускорителем, а, напротив, мощным препятствием инвестиционного прорыва в экономический рост.

Поэтому достижение докризисного объема производства в нашей стране предполагает сегодня, в первую очередь, накачивание потребительского спроса (особенно со стороны домохозяйств, обладающих относительно небольшим доходом, который направляется ими на приобретение товаров первой необходимости). А он в дальнейшем способен индуцировать расширение спроса по всей воспроизводственной цепочке – включая и спрос инвестиционный со стороны тех фирм, которые, успешно реализовав свои товары и услуги, осознают острую необходимость модернизации своих предприятий. Позитивный опыт бурно развивающихся регионов мира – прежде всего, Китая, Кореи, Тайваня, Гонконга, Индонезии, Сингапура, Таиланда – убедительно доказывает, что истинный путь к экономическому процветанию находится в принципиально иных теоретических плоскостях. Российскому государству следует искать его в кейнсианской цепочке связей, разворачивающейся от высоких темпов роста реальных доходов населения через наращивание его потребительского спроса и рост ВВП – к увеличению суммарного объема инвестиций в национальную экономику, которое уже закрепляет (а не инициирует) позитивные сдвиги в динамике совокупного потребления. На долю собственно инвестиционного бума приходилось не более одной шестой части от того бурного роста «новых индустриальных стран»: остальные слагаемые их успеха были на стороне наращивания потребительского спроса населения. Результаты проведенных эконометрических исследований показали, что в качестве ведущего фактора роста инвестиций в современной России выступает не сокращение ставки процента за кредит, не повышение рентабельности предприятий и даже не замедление инфляционных процессов. Им являются достигаемые в нашей стране и связанные с увеличением текущих доходов населения темпы хозяйственного оживления, эластичность связи между которыми и динамикой капиталовложений составляет 1,5. Иначе говоря, для роста инвестиций, скажем, на 15% требуется 10%-ное увеличение создаваемого в данной сфере национальной экономики валового продукта.

Следовательно, во избежание проявления парадокса бережливости правительству сегодня следует всячески стимулировать скорее не сберегательную, а потребительскую активность россиян – хотя это чрезвычайно сложная задача. Единственное, что в этом отношении предпринято российским государством – так это его еще большее давление на предлагаемые банковской системой ставки процента по депозитам, которые сегодня намного ниже темпов инфляции. Хотя непосредственным поводом для такого снижения выступало превышение кредитных ресурсов банков над их возможностями надежного кредитования, однако оно привело к заметному росту предельной склонности к потреблению и, как парадоксальный результат, к ускорению экономического роста в нашей стране. Однако несравненно более значимым способом нейтрализации парадокса бережливости и обеспечения на этой основе устойчивого роста ВВП выступает результативная социальная политика государства, которая избавляет граждан страны от неуверенности в завтрашнем дне и устраняет их избыточную дифференциацию по размеру текущих доходов и накопленного богатства. Тем самым формируются объективные преграды для неистовой тяги россиян к наращиванию сбережений. И достижение большей справедливости в распределении вовсе не означает, что, как полагает Е. Балацкий, «в обществе сформировались социальные механизмы, тормозящие интенсивный рост».[23] Не следует думать, что если страна «находится в стадии кризиса, стагнации или вяло текущего роста, имеет смысл делать рывок в темпах экономического роста, откладывая проблему социального неравенства до создания предпосылок ее решения»[24]. При неполной занятости ресурсов именно нарастающее социальное неравенство через парадокс бережливости выступает мощным тормозом позитивной хозяйственной динамики общества. В условиях, когда жители страны по целому ряду причин стремятся сберегать больше, чем инвесторы склонны вкладывать в ее экономику, накопленные ресурсы по определению не могут быть в целом использованы эффективно – по причине очевидного спада потребительской активности отказывающего себе в приобретении даже самых необходимых товаров и услуг, и потому неуклонно беднеющего населения. И лишь при приближении российской экономики к полной загрузке производственных мощностей может возобладать классический, ускоряющий экономический рост механизм трансформации расширяющихся по мере наращивания уровня жизни в стране сбережений наших сограждан в производственные инвестиции. И в этой обстановке даже значительное расслоение россиян уже не будет тормозить хозяйственный прогресс. Более того, оно станет ему способствовать – через торможение инфляционных процессов посредством нарастающих сбережений.

Тезис классиков о неизменном соответствии между сберегаемой и инвестируемой частями ВВП можно признать в целом обоснованным, но только не в пределах одной отдельно взятой страны, а в рамках мирового сообщества. Если же рассмотреть страновой разрез данной проблемы, то несравненно более обоснованной представляется кейнсианская точка зрения о возможности масштабного их несоответствия: например, в США, большинстве развивающихся стран – в пользу инвестиций, в Японии, зоне евро, России – в сторону сбережений. Но, в конечном счете, различия между ними нейтрализуются встречным движением ввозимого и вывозимого капитала.

Итак, в современной России рост предельной склонности к сбережению зачастую вовсе не сопровождается наращиванием реальных инвестиций в национальную экономику. Коэффициент трансформации сбережений в инвестиции напрямую определяется степенью благоприятности сложившегося в стране инвестиционного климата. И его качество в российской экономике в 90-е гг. наглядно демонстрирует следующая таблица, характеризующая долю сбережений и инвестиций (в % к ВВП)[25]: