Сожжение ведьмы

 

Шалон‑сюр‑Марн, Франция – февраль 1680 года

 

Ля Вуазен сожгли на костре 22 февраля 1680 года.

В тот же день король покинул замок в Сен‑Жермен‑ан‑Ле и отправился в Шалон‑сюр‑Марн, где должна была состояться его встреча с принцессой де Бавьер, выбранной в невесты дофину. Анжелика, не долечившись, заставила себя подняться с постели, чтобы сопровождать его. Она прекрасно знала, что король не выносит, когда чье‑либо недомогание мешает ему получить удовольствие.

Я отправилась вместе с Атенаис. К раздражению маркизы, ее экипаж находился на значительном удалении от кареты, в которой ехали король и королева. Она привыкла всегда быть впереди и на первых ролях.

Пять дней спустя длинная процессия экипажей, всадников, повозок с багажом, солдат, слуг и маркитанток прибыла в Виллье‑Котре, где герцог Орлеанский дал в честь короля грандиозный бал.

Старинный замок оказался слишком тесен, чтобы вместить всех гостей, так что всем придворным дамам пришлось расположиться в общей спальне, холодной и продуваемой сквозняками, довольствуясь соломенными тюфяками, брошенными прямо на каменный пол. Именно здесь впервые после случившегося с нею выкидыша я увидела Анжелику.

Я была потрясена. Лицо у нее опухло, веки набрякли, под глазами залегли черные круги, а на скулах рдели пятна жаркого румянца. Надрез на руке, сделанный врачом, покраснел и воспалился, и она едва могла сидеть прямо.

– Мадемуазель, вы нездоровы, – с тревогой обратилась к ней я.

– Со мной все в порядке! Я не могу позволить себе хворать. Король…

– Вам не следовало вставать с постели.

– Вы не понимаете. Я должна… Я должна быть здорова, чтобы присутствовать на балу. Король… неужели вы не понимаете, он не навестил меня ни разу.

– Он не любит видеть болезни. Пойдемте. Вам лучше прилечь. Я попрошу кого‑нибудь, чтобы вам подали настойку пиретрума. У вас жар.

– Нет! Я должна быть на балу.

– Но вы же больны. Это опасно.

– Она боится потерять свою власть над королем, если не пойдет на бал, – прозвучал у меня за спиной голос Атенаис. – И она права, разумеется. Он рассердится, если она и дальше будет оставаться в постели.

– Да вы только взгляните на нее! Она же очень больна.

Атенаис склонила голову к плечу.

– Я могу помочь. Присядьте вот сюда, дорогая. Если мы уберем тени у вас под глазами… и вернем румянец на ваши щечки… подкрасим губы… нет, не кармином. От этого вы станете выглядеть еще бледнее… Пожалуй, немножко розового… voila! – Атенаис прошлась заячьей лапкой по молодому и красивому лицу соперницы, а потом собрала ее длинные золотистые кудри так, что они свободно падали ей на спину. – Вам лучше перехватить их кружевной лентой, как в тот день, на охоте. Так, теперь платье… что‑нибудь белое, полагаю, и воздушное. Да, вот это, по‑моему, будет в самый раз.

Атенаис отступила на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Анжелика и в самом деле выглядела очаровательно. Стоя рядом с нею и глядя на себя в зеркало, я вдруг показалась себе ужасно худой и безнадежно тридцатилетней. Атенаис же походила на дородную деревенскую матрону. Мы обе поспешно отвернулись, чтобы не видеть своего отражения.

Подхватив шаль и веер Атенаис, я принялась суетиться вокруг своей госпожи, а потом – когда молодая женщина с трудом поднялась на ноги и нетвердой походкой вышла из комнаты – негромко поинтересовалась у нее:

– Для чего вы это сделали? Или вы хотите, чтобы она осталась любовницей короля?

– Мое время прошло, – ответила Атенаис. – Король уже несколько месяцев не был в моей постели. Иногда он даже не может заставить себя быть со мною вежливым… а вы знаете, насколько важны для него куртуазность и этикет! Боюсь, он знает, что я подмешивала ему в питье афродизиаки. Хотя, не исключено, я просто состарилась и растолстела.

– Но ведь вам наверняка нелегко видеть, как другая заняла ваше место?

– В общем, да. Хотя, откровенно говоря, мне не особенно и хочется, чтобы король вернулся в мою постель. Мне нужно кое‑что другое. Собственный замок и апартаменты. Послы осыпают меня комплиментами в надежде, что я замолвлю за них словечко Людовику. Власть. Вот чего я добивалась всегда. – Она вздохнула. – А мадемуазель де Фонтанж – совсем еще ребенок. Семья отправила ее ко двору, рассчитывая, что она привлечет внимание короля. А он приблизил ее к себе и погубил. Если сейчас она лишится его милости, что ей останется?

«Такая же жизнь, как и у меня, – с горечью подумала я. – Ни малейшего шанса обрести любовь, выйти замуж и обзавестись детьми. Жизнь, посвященная служению другим, проведенная в чьей‑либо тени. В этом году тебе исполняется тридцать, Шарлотта‑Роза, и чего ты достигла? Ничего. Ничего!»

Мы вместе прошли коридором к большому залу. Играла музыка, по комнате в блеске и шорохе ярких шелков и лент кружились пары, и резкий гул голосов ворвался мне в уши. Войдя в залу, мы увидели, как Анжелика идет прямо сквозь толпу на негнущихся ногах, словно марионетка. Она проигнорировала королеву, совершив стратегический промах, который вызвал злорадные улыбки и перешептывание во всех углах залы. Королева старательно избегала смотреть на нее, положив пухлую ручку на обтянутое розовым атласом плечо сына, чтобы и он не увидел соперницу. Мне вдруг пришло в голову, что Анжелика и дофин – почти ровесники. Я отстраненно подумала, а не задевает ли дофина то, что отец взял себе такую молоденькую любовницу, и не хотелось бы ему самому занять место отца. Анжелика и впрямь выглядела сегодня очаровательно, бледнее и эфемернее, нежели обычно. Подойдя к королю, она присела перед ним в глубоком реверансе.

– Моя дорогая, – сказал король, испытывая одновременно досаду и тайную радость. – Мы рады видеть, что вам стало лучше. Не хотите ли потанцевать?

– С удовольствием. – Анжелика выпрямилась и пошатнулась.

Он взял ее за руку и повел на середину зала, внушительный и величественный в своем завитом парике, ступающий с тяжеловесной грацией слона. Она танцевала, склонив головку ему на плечо. Он наклонился, чтобы прошептать ей что‑то на ухо.

Пожалуй, на какое‑то время о ней можно более не беспокоиться. Анжелика вернула себе расположение короля. Щеки ее раскраснелись, а глаза сверкали, как звезды. Я развернула веер, отпила глоток шампанского и стала с интересом смотреть по сторонам.

За узкими бойницами окон простирался унылый зимний пейзаж, а внутри буйствовал летний сад: и розы, пионы и маки раскачивались на стеблях в такт музыке скрипок. На обнаженных шеях и запястьях сверкали драгоценности; тяжелые кудри париков ниспадали на обтянутые атласом спины; по каменным плитам пола стучали высокие каблуки.

– Мадемуазель де ля Форс!

Я обернулась и увидела, что ко мне спешит принцесса Мария‑Анна, тринадцатилетняя новобрачная. От нее не отставал юный супруг, принц Людовик Арман. Поговаривали, брачная ночь завершилась катастрофой, и сейчас она отказывалась пускать его в свою постель. Мне она показалась очень юной, и я понадеялась, что слухи не врут.

– А правда ли, что вас бросили в Бастилию? – запыхавшись, выпалила принцесса.

Я глубоко вздохнула и воинственно задрала подбородок.

– Да, мадам, это правда.

Она сложила руки молитвенным жестом.

– Неужели все было так ужасно, как об этом говорят?

– Хуже. Намного хуже.

– Наверное, вы очень испугались?

– А вы видели, как кого‑нибудь пытают? – поинтересовался принц Людовик Арман.

– «Да» – на ваш вопрос, и «нет» – на ваш, – улыбаясь, ответила я. Поколебавшись, добавила: – Но я действительно слышала крики.

Принцесса Мария‑Анна прижала ладошку в белой перчатке ко рту.

– Нет! – Обернувшись, она окликнула кое‑кого из своих друзей: – Идите сюда и послушайте! Мадемуазель де ля Форс рассказывает нам о Бастилии. Она слышала, как пытали людей!

Вскоре вокруг меня столпилась стайка разодетых мальчиков и девочек, которые забросали меня вопросами:

– Что случилось? Что они делали с вами? Вы действительно слышали, как кого‑то пытали?

– Это был самый душераздирающий крик, который я когда‑либо слышала, – сказала я. – Это был крик, исполненный неистовой боли. Так что мне оставалось лишь зажать уши руками и не пытаться представить, что они делают с бедняжкой.

– Какой ужас!

– Наверное, вы были очень напуганы.

– Как вы думаете, вас тоже собирались пытать?

– Надеюсь, что нет. – Я сказала себе: «Они не посмеют подвергнуть меня пыткам. Я – Шарлотта‑Роза де Комон де ля Форс, кузина герцога Франции, родственница, пусть и дальняя, самого короля!» Но потом я услышала плач, стоны и крики, вспомнила, что король потребовал покарать виновных, кем бы они ни были, невзирая на чины и титулы, и все, что мне оставалось, это пасть на колени и молить Бога о том, чтобы судьи убедились в моей невиновности.

Собравшиеся дружно вздохнули.

– Значит, вас оправдали? – осведомилась принцесса Мария‑Анна. – И вас отпустили?

Я кивнула и, раскрыв веер, стала обмахиваться им.

– Забавно в кои‑то веки оказаться невиновной.

Они дружно рассмеялись, все до единого. Я же спрятала улыбку за веером и вдруг поняла, что впервые за очень долгое время испытываю некоторое довольство собой.

– Неужели вам не было страшно? – поинтересовался принц.

– О да. Я была в ужасе, – ответила я. – Помимо криков, в Бастилии все время слышен какой‑то жуткий, сверхъестественный стон, словно души тех, кто страдал в ее казематах, до сих пор не обрели успокоения. – «Совсем недурно, – подумала я. – Надо записать эту строчку» . – Ну и потом там все время слышен шорох и повизгивание крыс.

– Крысы!

– Огромные черные твари, глаза у которых светятся в темноте, подобно вратам, ведущим в ад.

– Ой, какой ужас! – вскричала принцесса Мария‑Анна.

– Меня буквально затошнило от страха, но потом я подумала: «Если я не хочу, чтобы они обгладывали мои кости, следует придумать, как прогнать их прочь».

– И что же вы сделали?

– Я приручила их. Я кормила их крошками хлеба, пока они не начали танцевать передо мной на задних лапках.

– Шарлотта‑Роза, этого не может быть!

– Почему же? Я даже начала подумывать о том, чтобы выдрессировать одну из них так, чтобы она отнесла записку вам. Но потом я представила, как вы просыпаетесь и обнаруживаете, что на подушке у вас сидит огромная черная крыса…

– Я бы разбудила весь дворец своим визгом!

– И, скорее всего, попытались бы прибить бедную зверушку кочергой, – продолжала я. – А я бы сидела в ледяной каменной клетке и думала: «Вот сейчас придет принцесса и спасет меня», а вместо этого мой посланец лежал бы на полу вашей спальни с разбрызганными мозгами.

– Шарлотта‑Роза, перестаньте! Это отвратительно!

– Я более ни к чему не испытываю отвращения. После того, что мне подавали на завтрак, меня уже ничто не может шокировать.

– Неужели еда была настолько плохой? – осведомился принц Людовик Арман.

– Еще хуже. Попробуйте представить себе жидкую кашу, которая буквально кишит червями.

– Ох, Шарлотта‑Роза, неужели все было так на самом деле?

– Конечно.

Они дружно застонали и сделали вид, будто их тошнит.

– К счастью, у меня есть друзья, – торжественно провозгласила я. – Да, эти мои крыски притащили мне несколько гнилых яблок и рыбьих хвостиков.

– Вы шутите?

– Ну разумеется, – со смехом отозвалась я. – Неужели вы и впрямь полагаете, что мои друзья оставили бы меня валяться в грязи с червями? Что вы! Каждый день к Бастилии подъезжали по дюжине раззолоченных экипажей, и лакеи, сбиваясь с ног, спешили принести шелковые покрывала, подушки и корзинки с первосортной гусиной печенью и лобстерами. Как вы думаете, почему крысы танцевали передо мной балет? Потому что никогда не видели ничего подобного.

Принцесса Мария‑Анна захихикала и метнула на меня полный обожания взгляд.

– Я считаю вас очень храброй женщиной.

– Благодарю вас, мадам. Действительно, моя семья не зря носит фамилию «де ля Форс». – Я сделала выпад, словно рыцарь, мечом поражающий врага, и собравшиеся вновь засмеялись.

Но это была правда. Я перестала бояться. Мне казалось, что я пережила такой ужас, что мир Версаля сейчас представлялся мне ярким, мелким и безопасным, как детский пруд. Войди сейчас в зал маркиз де Несль, я бы не испытала ни малейшего волнения и приветствовала бы его равнодушным кивком. Я даже ощутила некоторое сожаление оттого, что оба мы так бездарно распорядились шансом обрести любовь. Не купи я тот мешочек с заклинаниями, а он – возбуждающие духи, кто знает, быть может, все повернулось бы по‑другому.

«Его семья все равно не позволила бы тебе выйти за него замуж, – напомнила я себе. – Учитывая, что богатого приданого у тебя нет».

Подняв голову, я заметила, что дофин стоит совсем рядом. Взгляд его темных глаз встретился с моим. Уголки губ юноши дрогнули в улыбке. Я улыбнулась в ответ, сознавая, что при дворе у меня действительно есть друзья. Супруга дофина улыбнулась тоже, хотя и с некоторой робостью. Многие дамы при дворе сочли бы ее простушкой. Я же решила, что у нее милое личико, полное света.

Я услышала за спиной дружный вздох и обернулась, успев увидеть, как пошатнулась Анжелика. Ей даже пришлось выставить руку и опереться о стену, чтобы не упасть. Я с ужасом заметила красное пятно у нее на платье.

– Кажется, я больше не могу танцевать, – пробормотала она.

– Вот как? – ответил король. – Вам все еще нездоровится. Пожалуй, вам лучше покинуть двор, пока вы не выздоровеете окончательно. Мадам де Ментенон, не согласитесь ли вы потанцевать со мной?

– С удовольствием, Ваше Величество, – ответила Франсуаза и шагнула вперед, принимая его руку.

Она выглядела элегантно и уверенно в простом черном платье, униформе фрейлины, прислуживающей принцессе. Франсуаза наконец‑таки оставила место гувернантки королевских бастардов, поскольку они уже выросли и более не нуждались в ней. Она незамедлительно была назначена правительницей гардеробной новой дофины, став, таким образом, второй по значимости женщиной при дворе. Для особы, родившейся в тюрьме, выданной замуж за обнищавшего поэта и подвизавшейся гувернанткой при незаконнорожденных детях, взлет был фантастическим. Настолько фантастическим, что все были уверены в том, что Франсуаза стала новой любовницей короля или имеет над ним власть, природу которой никто не мог понять.

Я поспешила к Анжелике.

– Вам следует лечь в постель. – Я набросила ей на плечи свою шаль, чтобы скрыть уродливое алое пятно, расползавшееся сзади по ее платью. – На сегодня довольно танцев.

– Она прочла мне проповедь. – Анжелика не сводила глаз с улыбающейся Франсуазы, танцующей в объятиях короля. – Она сказала мне, что я подвергаю опасности свою душу, оставаясь рядом с королем. А я ответила ей: «А вы полагаете, что отказаться от страсти так же легко, как сбросить ночную сорочку?» Но, похоже, для него это ничуть не труднее, вы не находите? На самом деле, он никогда не заботился обо мне.

– Позвольте мне уложить вас в постель, – с несчастным видом взмолилась я.

Послушно, как маленькая девочка, она последовала за мной по коридору и позволила уложить себя в постель. Я принесла горячий кирпич, завернутый во фланель, и несколько старых тряпок, чтобы остановить кровотечение. Врача я вызывать не стала.

В апреле король пожаловал Анжелике титул герцогини де Фонтанж и назначил ей богатый пенсион. Наконец‑то она получила право сидеть в присутствии королевы. Но удовольствия от этого жеста она не получила. Она принимала поздравления придворных, лежа в постели и поправляя здоровье в монастыре своей сестры. Она сопротивлялась болезни достаточно долго, чтобы еще раз появиться при дворе в мае, но это был ее последний визит. Она медленно угасала. Летом следующего года Анжелика умерла. Ей было всего девятнадцать.

При дворе многие полагали, что ее отравила Атенаис. Маркиза держала голову высоко поднятой и еще пыталась влиять на государственные дела, но король более не навещал ее, равно как и не позволял ей остаться с ним наедине. Двором фактически правила Франсуаза.

Я лично не верю в том, что Атенаис отравила бедную Анжелику. Во всяком случае, очень надеюсь на это. Единственное, что я могу утверждать с полной уверенностью – Атенаис стала бояться темноты. По ночам она зажигала свечи, а если ветер задувал их, то пронзительно кричала до тех пор, пока кто‑нибудь не приходил с лучиной и не зажигал их снова.