Бессмертные исповеди

Бессмертныеисповеди. Юрий Нагибин. Дневник Пожизненная книга, создававшаяся на протяжениевсей жизни. Последняя книга писателя. Роковая книга, уже кровно намнеобходимая, хранимая в памяти! Это настигает как озаренье, когда понятнымстановится то, что дневник Нагибин писал не для нас, не для современников.Важно понимать Дневник как человеческую исповедь, но каковымасштабы этой исповеди? Я поразился, узнав, какую громадную и как бы тайнуюжизнь Нагибин прожил в прозе.Поразило, как рано начинает он писать, что впервых записях - не судорога дневниковая, а пронзительная в образах и чистая,ясная по языку проза.

Начинается дневник войной. Смертные зимние бои вокругЛениграда. Мерзлые трупы лошадей - все, что осталось от апокалипсиса, ледник. Затравленный страхом офицерик где-то при штабе, в глухой сонливой норе. Пишет,чтобы не сойти с ума, пытаясь отдавать отчет каждому прожитому дню. Такое вотначало.Когда обрывается дневниковая запись, это уж восьмидесятые годы, торукой старика - не жалкого офицерика, а великолепного благополучного писателя -будет так же мучительно все кончено, оборвано.

Но тут и происходит чудо. Когда обрывается жизньНагибина и его путь светский в литературе, тогда и рождается другая личность,другой путь, то есть другая проза, его Дневник произведение,которое существует в громадном именно историческом контексте Когда я началчитать Дневник , то вспомнил поневоле факт из биографии Солженицына,как он попал в лагерь.Он ведь написал другу с фронта, где смело высказался овойне, о Сталине - и это письмо, перехваченное смершем, изменило всю егосудьбу, да и судьбу русской литературы. Но что было бы с Нагибиным, откройсяего дневник, попади он в лагерь? Я отвечу неожиданно, однако мне эта мысльочень важна не было бы книги этой, не было б Дневника ! Тот ф а к т, что вел он свои записи непрерывно,скрыто, создавая все годы жизни единый массив прозы, главный для него потому,что в него входило все то, чем он и жил, чего не мог не писать, по сути-то естьсоединение судьбы с талантом, которое от Бога , тогда как у беллетристаНагибина, излюбленного советским читателем - мастерство есть, но судьбы нет.Повторяю, это вещь о времени.

Пытаясь осознать происходящее, беспощаднодобиваясь от себя правды, Нагибин так раскрыл, выразил то время, в котором жил,что оно-то и оказалось ясней его запутавшейся, порой озлобленной души страдаяот бессилия, но и не имея такой веры, убеждений, мужества, чтобы бороться,герой человеческий Дневника не становится мучеником из ХХ века,потому что страдания его лишены святости, но мильоном терзаний разоблачаетэтот жестокий железный век. Теперь, в русской прозе, есть две таких книги,выстраданных жизнью писателя в литературе, но непостижимо выходящих за ее,литературы, приделы и создающих, быть может, национального масштаба т е м у,каковой была тема лагерная, тема деревнская Бодался теленок сдубом , Дневник - тут снова сходятся имена Солженицына иНагибина. У писателей, озабоченных правдой, жизнь и никогда проста небывала и не будет! одного донимали клеветой, другого дуэлью, того - разломомсемейной жизни, того - разорением или испоконной невылазной нищетою, когосумашедшим домом, кого тюрьмой.

А при полном благополучии, как у Льва Толстого,своя совесть еще горше расцарапает грудь изнутри.

Так в первых же строкахс в о е й книги пишет Александр Солженицын, предрекая уж е г о, Нагибина, книгу- расцарапает грудь изнутри . Солженицын берет на себя ответственность заисторию.

Вся глубина терзаний Нагибина происходит из того беспощадногопонимания, что ему не дано проповедовать, как если бы он проклят был, обречентак вот жить, в глухой сонливой норе, отравленный страхом, безверием.

Потому стаким трепетом глядит на Солженицына, первая запись в дневнике - явилсямиссия, пророк! Но слабость его, страх, даже трепет - такие жечеловеческие, что и вера, мужество, с которыми писал, проповедовал Солженицын.Лагерный узник, тот выстрадал свое право проповедывать, как пришлось и Нагибинумучиться за благополучие свое, за свой страх, а потом идти на исповедь.

Тут иСолженицын был ему упреком. Но вот прозу, Дневник , уже неупрекнешь, никакая другая книга не объяснет так этого времени, до дна, как еслибы и не заглянул в пропасть, а ткнулся в тупое холодное дно. Он ведь еенаписал, нашел силу-то написать. И в том, что решился публиковать Дневник прижизненно, вижу не попытку оказаться впереди всех , а порыв егоосвободить душу, побороть громаду страха.В этой схватке, а это была ужесхватка со смертью, Юрий Нагибин и побеждает.

Статья Олега Олеговича Павлова.