Реферат Курсовая Конспект
Между добром и злом - раздел Образование, Лечить или любить – Скажите, Вы Согласны С Тем, Что Понятия Добро И Зло – Относ...
|
– Скажите, вы согласны с тем, что понятия добро и зло – относительны? – агрессивно спросила сидящая напротив меня дама.
– Гм‑м… Ну, в общем‑то, да, – ответила я.
Я совершенно не разбираюсь в брендах одежды и бижутерии, но что‑то в облике и повадках дамы подсказывало мне: она не из того социального слоя, к которому принадлежит большинство посетителей моей поликлиники. А огромные переливающиеся камни в ее крупных ушах, возможно, – настоящие бриллианты.
– Вы просто так это говорите, это методика, вас так учили – соглашаться, – обвинила дама. – Я знаю, я много книг по психологии прочла.
– Ну вот видите, у нас с вами много общего – мы обе читаем книги, – дружелюбно сказала я, демонстративно применяя еще одну методику. Одновременно это был тест, причем в обе стороны – облик дамы чем‑то смущал меня, и это смущение впоследствии могло мне помешать помочь ей. Если это действительно бриллианты, то зачем она надела их в детскую поликлинику?!
Дама прошла тест на отлично – она улыбнулась, уловив иронию, но не приняв ее за издевку.
– Но вы действительно так считаете – про добро и зло? И знаете примеры? – теперь в ее голосе появились почти жалобные нотки, и я разом поверила, что этот странноватый вопрос действительно для нее актуален, а не является зачином разговора.
– Знаю, – сказала я. – Вот, из последних. Много лет между двумя поселками в Ленинградской области был отвратительный, весь в колдобинах асфальт, по которому не всякая машина проедет. Те, кто решались ехать, ползли с черепашьей скоростью, объезжая ухабы и рытвины. Многочисленные жители этого участка, у которых не было другой дороги, жутко возмущались. Наконец дорогу отремонтировали. Машины понеслись. Но за прошедшие годы в окрестных домах выросло поколение собак и кошек, которые привыкли к медленно едущим машинам и из этого рассчитывали свое передвижение по дороге. Все они погибли под колесами в считаные дни. Буквально в каждом доме вдоль дороги воцарился траур по погибшим любимцам, и все – взрослые и особенно дети, и старики – дружно прокляли отремонтированную дорогу.
– Вот! Вот! – неожиданно возликовала моя дама. – Именно это я и имела в виду! Ведь из рассказанной вами истории не вытекает, что не нужно ремонтировать дороги?!
– Ну разумеется, нет, – вздохнула я. – Но, может быть, перейдем от философии к конкретике? Сколько лет вашему ребенку? Детям?
– У меня один сын. Ему двадцать, – сказала дама.
– Рассказывайте, – я вздохнула еще раз.
– Я росла средней из трех сестер. Старшая была художественно одаренной – прекрасно рисовала, вышивала, делала чудесные поделки из природных материалов, младшая – была совершенно очаровательным ребенком, который вызывал приступ сентиментального умиления у любого, кто ее видел. Несмотря на всю свою ревность, я сама почасту ею любовалась. Я же была никакой – меня просто не замечали. Училась средне, не имела никаких четко выраженных интересов. Родители не требовали от меня ничего особенного и ни о чем не спрашивали. Мы жили не в нищете, но довольно бедно – я все детство донашивала вещи старшей сестры (надо признать, что она была очень аккуратной и одежда мне доставалась в хорошем состоянии). Для младшего ангелочка, конечно, покупалось все новое. Я много читала и, несмотря на то, что наша семья состояла из шести человек, постоянно примеряла на себя судьбы литературных сироток.
Уже тогда я решила: у меня будет только один ребенок, и я сделаю все, чтобы его жизнь была насыщена моей любовью и всякими интересными делами. Наверное, это был зародыш зла…
– Миллионы «никаких» девочек по всему земному шару каждый день думают о чем‑то подобном, – возразила я. – Правда, у большинства впоследствии ничего не выходит…
– У меня все получилось. Я удачно вышла замуж… Не по расчету, не подумайте. Мы все прошли вместе. Наш первый кооператив развалился из‑за ссоры компаньонов. На вторую фирму наехали рэкетиры, и мы почти год скрывались… Потом все наладилось. Дела у мужа резко пошли в гору. Появилось много денег, возможностей…
А потом он бросил ее с ребенком, попробовала догадаться я, поменяв на молодую модельку и откупившись теми самыми бриллиантами и прочими материальными ценностями. Но тут же поняла, что подобная бытовая пошлость ниже заявленного дамой посыла.
– Муж ни в чем меня не ограничивал, и я старалась обеспечить Эдуарда (я поняла, что это имя сына – дань прочитанным в детстве сентиментальным английским романам) только самым лучшим. У него были развивающие игрушки, театр, путешествия, встречи с интересными людьми, все, о чем когда‑то мечтала я сама. Но ему очень быстро все надоедало… Может быть, потому, что и в своих потугах я оставалась «никакой»?
– А что стало с вашими сестрами?
Она пропустила мой вопрос мимо ушей.
– Муж хотел еще детей, но я не согласилась, мне не хотелось лишать сына полного внимания. А Эдуард все больше пугал нас – примерно с тринадцати лет он начал открыто хамить мне, тяготел к странным компаниям и увлечениям, в старших классах поменял три школы, потом два платных института…
– Что стало с вашей младшей сестрой? Где она теперь?
– Откуда вы знаете?! – выкрикнула она. Ее лицо покрылось красными пятнами.
– Я ничего не знаю. Я задаю вопрос как раз для того, чтобы узнать, как реагирует ваш фамильный генотип на режим максимального поощрения.
– Любочка умерла пять лет назад, – дама закрыла лицо руками.
– Что с вашим сыном? Алкоголизм, наркомания, секта?
– Наркотики…
– Послушайте, – я искренне сочувствовала ей, но есть ведь и объективная реальность. – Здесь детская поликлиника. Я не училась и не умею работать с наркозависимыми. Насколько я понимаю, их лечение и реабилитация – это комплексная вещь, включающая в себя медикаментозную терапию. Есть профильные центры и опытные специалисты…
– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – вдруг совершенно по‑девчоночьи заканючила она. – Ну поговорите с ним хотя бы разочек. Он вообще‑то хочет жить нормально, как все. А в этих центрах… Где мы только не… Даже в церковном каком‑то приюте… И ничего… Но он же не колется… Почти… Эти препараты…
Я поняла, что все курсы лечения, экстрасенсов и церковные приюты она проходила вместе с сыном. И мне стало ее жаль.
– Ладно, приходите, – ни на что не надеясь, сказала я, почти с чувством вины наблюдая оживление несчастной дамы (вот, совершенно напрасно обнадежила человека!). А потом не удержалась и спросила:
– А эти, у вас в ушах, настоящие?
– Да, – кивнула дама. – Муж подарил на двадцатилетие свадьбы.
– А зачем вы их сюда‑то надели? Или носите, не снимая?
– Нет. Надела как раз от страха, для куража. Я очень боялась, что вы и разговаривать со мной не станете.
Эдуард оказался именно таким, каким я его себе представляла. Полубогемный, полуготический юноша с отчетливо выраженной энцефалопатией, вызванной длительным употреблением различных психоактивных веществ. Вполне контактный.
– Все ску‑учно, – говорил он. – Все одинаковое.
– А наркотики – весело? Разное? – спросила я.
– Не. Сначала – интересно немного, а теперь – тоже скучно. Но – привык уже.
Я прекрасно понимала происходящее, но – увы! – от этого никому никакого толка. Всеми позабытая средняя бесталанная сестра, начитавшаяся «Маленького лорда Фаунтлероя» и «Без семьи», попыталась устроить своему сыну ту жизнь, которую хотела бы прожить сама. Но он‑то не был тихой мечтательной девочкой… К несчастью, ее возможности были очень велики, и мальчишку довольно быстро затошнило от англолитературного сиропа, которым его, взращивая, усердно поливали. Он пытался сопротивляться, но члены этой семьи не умели бороться (к этому времени я уже знала, что красавица Любочка приняла смертельную дозу снотворного, поссорившись с очередным любовником) – и он сдался, как и мать когда‑то, уйдя в свой псевдомир. Он просто не мог последовательно и конструктивно идти поперек и гнуть свою линию – его слишком много развлекали, но почти ничему не учили и ничего не заставляли…
Ну и какой прок мне и, главное, матери и сыну, от всех этих психоаналитических изысков?
– Тебе надо делать что‑то простое, – сказала я. – Заставлять себя. Рубить дрова, носить воду, мыть полы, варить суп. Заведи собаку и сколоти ей будку. Сама жизнь все лечит, привязывает к миру.
Он скептически улыбался, потом не без юмора рассказал про свой опыт пребывания в церковном приюте для наркоманов. Я понимала: не то, не то!
Я размышляла, а Эдуард благодушно и вполне бессвязно нес какую‑то чепуху – не то готическую, не то сатанистскую, не то тантрическую. За что зацепиться? Спасти его теперь могла бы только какая‑нибудь штука из разряда «вечных ценностей». Но какая? Религия ими уже испробована, да она и сама – «опиум для народа», источник великих иллюзий. Семья? – Какая наркоману семья! – Родина? – Какая, к чертям собачьим, Родина! Какая‑то неопределенная цепочка ассоциаций (Эдуард – Англия – Ирландия – ирландская сентиментальность – «Унесенные ветром» – Скарлетт О’Хара – желтая земля Тары) заставила меня задать вопрос:
– Эд, у твоего отца есть земля?
– Что? Земля?! – удивленный юноша очнулся от своих грез. – Не знаю. В собственности? Есть, кажется. А зачем вам?
– Значит, так, – сказала я ему. – Земля – одна из базовых ценностей. Ты возьмешь в собственность участок земли (пусть отец его на тебя перепишет), не очень большой, но и не очень маленький, прочтешь соответствующие книги и по всем правилам, собственноручно (это обязательно!) посадишь там яблоневый сад. Будешь ухаживать за деревьями несколько лет, пока они не примутся как следует, – подкармливать, укутывать, красить, лечить, поливать – что там с ними еще нужно делать. Пока они не дадут плодов. И даже если ты потом сдохнешь от передоза или окончательного размягчения мозгов, этот яблоневый сад останется, будет цвести каждую весну и давать плоды каждую осень. Эго будет красиво, понимаешь? Синее небо и бело‑розовые лепестки, кружащиеся по воздуху, или первый иней и красно‑желтые наливные яблочки. Твой след в этом мире.
Мать ждала в коридоре.
– Ну, ну… – не могла утерпеть она. – Что тебе сказали?
– Я должен посадить яблоневый сад, – загипнотизированно сказал Эдуард, глядя куда‑то в пространство.
Он посадил этот сад. Своими изнеженными руками. И изучал агрономические пособия, и возился с каждой яблоней, как с ребенком. Но яблони, они как дети – слишком медленно растут. Это потом кажется, что они быстро выросли. Эдуард не выдержал, не успел, сорвался. Его откачали в реанимации, отправили в какую‑то загородную лечебницу. Мать пришла сказать мне об этом:
– Я больше не буду вас мучить, спасибо, вы сделали все, что могли. Знаете… – грустно добавила она. – В бреду он все беспокоился об этих яблонях…
Прошло несколько лет. Я уже выходила из поликлиники, когда пожилая регистраторша проворчала мне вслед:
– И все ведь вам, Екатерина Вадимовна, психи какие‑то звонят. А я что – нанялась на второй этаж бегать? (У нас в кабинетах нет телефонов.)
– Не нанялись, – мирно согласилась я. – А чего психи хотели‑то?
– Да и верно, – смягчилась регистраторша. – Я так и подумала: чего доктора попусту беспокоить? Дай да подай ей Мурашову. Я говорю: на приеме, занята. А она тогда: ладно не беспокойте, но передайте, пожалуйста – на яблонях в саду появились первые плоды… Вот ведь новость, правда?
– А мальчик, Эдуард? С ним что? – воскликнула я.
– Про мальчика ничего не было, – уверенно сказала регистраторша. – Заплакала и трубку бросила. И то сказать – сколько ненормальных на свете…
Я неаккуратно веду записи, и просмотр старых журналов ничего мне не дал: я не нашла их номер телефона. Но я могу хотя бы надеяться? Ведь яблони – они как дети.
– Конец работы –
Эта тема принадлежит разделу:
Лечить или любить...
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Между добром и злом
Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов