Оставить в прошлом

 

– Нам не нравится, каких друзей он себе выбирает в школе и во дворе. Он тайком курит. Стал хуже учиться. Несколько раз прогулял уроки, перестал ходить в хор, в котором пел с первого класса. Дерзит мне и отцу, учителя тоже жалуются.

Говорила в основном мать. Отец отмалчивался, но при прямом к нему обращении все подтверждал. Мальчик тоже соглашался с наличием проблем и сам предлагал решение: пусть они отстанут. Отца звали Всеволод. Мальчишку – Сева. Жалобы родителей были самыми обыкновенными. Я думала: так у парнишки кроме подросткового кризиса еще по возрасту и мутация голоса. Как же ему в хоре петь? Готовилась дать стандартные объяснения и советы и отгоняла интуитивную тревогу. Лица у всех троих были гораздо серьезней и трагичней, чем те проблемы, с которыми они пришли. Кто‑то один в семье вполне может «раздувать из мухи слона». Но все трое?

Еще складывалось странное, почти «из воздуха» ощущение, что вслух в проблемах мальчика обвиняют самого Севу, а скрыто – отца. Более того, мужчина сам как будто согласен с женой и сыном. В чем же его вина, о которой нельзя сказать здесь и сейчас? Два напрашивающихся объяснения – бурный роман на стороне (возраст как раз подходит) или алкоголизм. Второе явно не в моей компетенции, но на регулярно пьющего мужчину Всеволод решительно не похож. Что же – роман, угрожающий развод, мать пытается спасти семью, педалируя проблемы сына? Обыкновенное дело, без мужа и сына она мне все расскажет.

– Сейчас я поговорю отдельно с Севой (буду поднимать парню пошатнувшуюся самооценку и попытаюсь что‑то узнать), а потом – отдельно с мамой (узнаю, в чем проблемы с мужем). Так принято.

– Хорошо, конечно, доктор!

Ни от Севы, ни от его матери я ничего дополнительного не узнала. Повторяли все то же самое. Я ошиблась?

– Всеволод, я попрошу вас прийти ко мне еще раз для отдельного разговора. Все‑таки у вас мальчик, подросток, ему нужно ваше внимание, мы должны обсудить формы…

На лице у мужчины гримаса такой сильной боли, что мне становится жутко, и я обрываю фразу на полуслове. Он, конечно, не придет, и я так никогда и не узнаю…

– Я приду, назначайте время.

 

Он пришел, сел, опустив голову, и ждал моей реплики.

– Что ж, рассказывайте, – сказала я.

Они с первой женой вместе учились в университете. Первая любовь, полет романтики, беременность, веселая студенческая свадьба. Родился сын. Оба получили дипломы, он – чуть раньше, она – чуть позже. Он успешно занимается любимой наукой, она – хочет того же, но ребенок часто болеет. Он едет на годичную стажировку за рубеж, она остается с ребенком в России. Противоречия, обвинения накапливаются. Развод. Он готов общаться дальше. И с женой и, конечно, с сыном. Она – не может, говорит: слишком больно. Он понимает, отходит в сторону, ограничивается алиментами и подарками на праздники. Потом – новая семья, рождение еще одного сына, научная карьера уверенно движется вверх и отнимает все больше времени. Первая жена замуж так и не вышла, работала младшим научным сотрудником, давала уроки английского (когда‑то окончила престижную английскую школу), с трудом сводила концы с концами.

Первый сын младшим подростком пытался общаться с отцом. Всеволод был только «за», но фактически не знал, о чем с ним говорить, что делать при встречах. Он не разбирался в музыке, не увлекался машинами, не ездил на рыбалку. А сыну глубоко фиолетово была его наука, посещение театров или музеев… Потом бывшая жена как‑то раз позвонила и пожаловалась: кажется, сын уходит «налево», сделай что‑нибудь, ты же мужчина. «Но что я могу? – с раздражением сказал он (приближалась международная конференция, у него там был ответственный доклад). – Я же его фактически не знаю и не имею на него никакого влияния». Женщина тихо заплакала и положила трубку. «Подростковый кризис, – подумал он. – Она, конечно, волнуется. Надо будет потом, после конференции, позвонить. Может быть, даже встретиться». Как‑то не сложилось? Или он все‑таки позвонил, а она ответила отчужденно и формально? Он не помнит точно. Прошло около двух лет. Передозировка. Больница. Отказали почки и поджелудочная железа. Сын даже успел со всеми попрощаться. «Всего доброго, мама, не огорчайся. Прощай, папа. Не обижай маму».

На поминках бывшая жена впервые в жизни выпила стакан водки и бросила ему в лицо обвинение: «Если бы ты думал не только о себе, твой сын сейчас был бы жив, и впереди у него была бы долгая и счастливая жизнь!»

Он пришел домой и понял, что она была права.

Конец истории.

Изменилось все. Наука (Всеволод заведует лабораторией) больше не радует. В теперешней семье – отчуждение. С сыном прекратились совместные походы на каток, на лыжах (все время мысль: а если бы я со старшим это делал?). С женой прекратилась интимная жизнь. Он пробовал поговорить с ней о своей боли. Она сказала: оставь это в прошлом, живи дальше. Как в американских романах, которые она любит читать. Ни в чем ее – упаси бог! – не обвиняет, просто оказалось, что она – чужой человек. Но ведь он и сам думал, что все это – в прошлом. Оказалось – в будущем…

В данном случае у меня не было сомнений: Всеволоду нужна помощь психотерапевта. И этот психотерапевт – отнюдь не я. Я так чувствовала, да и он, как выяснилось, тоже. Ему хотелось работать с мужчиной. Обсудили. Он согласился. Я дала телефон центра «Гармония». Сказала: срочно, не оттягивайте. Но если что, приходите сюда. Он сказал: спасибо, я выговорился, мне сейчас чуть‑чуть полегче. Я сделала бодрое лицо: в «Гармонии» вам обязательно помогут!

Не помню, сколько прошло времени. Но точно больше года.

Я его сразу узнала, только сходу назвала Вячеславом. Он почему‑то не стал меня поправлять.

– Вы обратились тогда к специалисту?

– Да, конечно. У меня просто не было другого выхода.

– И что?

– Вы знаете, он мне очень помог. Я во многом сумел разобраться! Понял то, что много лет оставалось для меня загадкой. И, конечно, главное: с его помощью я сумел пережить смерть старшего сына.

Я промолчала, ибо сказать напрашивающееся «хорошо» язык не повернулся.

Ладно, а чего же он теперь пришел ко мне? Неужели «отчитаться» о пройденном пути? Нет, так не бывает.

– Мы много работали над моими отношениями с первой женой, – продолжал Всеволод, которого я назвала Вячеславом. – Некоторые вещи мне очень хотелось уточнить: неужели это и в самом деле так?! Я решился с ней встретиться. Был уверен, что придется еще раз выслушивать ужасные обвинения, долго готовился к этому, даже пил таблетки, которые мне прописал мой психотерапевт. Но ничего не случилось. Она подтвердила все, что я к тому времени понял в наших отношениях, а потом мы сразу стали говорить о сыне. Я словно заново узнавал его. Это было нечеловечески больно и одновременно возрождало к жизни нас обоих. В психотерапии для этого есть даже какой‑то термин… он называл… я сейчас вспомню…

– К черту термины! – рявкнула я. – Дальше!

– Мы поняли, что к моменту окончания университета у нас были совершенно одинаковые ценности. Мы любили и презирали одно и то же, одно и то же хотели делать. С одной стороны, мы идеально подходили друг другу, а с другой – никто не хотел чем‑то поступиться. Я лидировал просто по половому признаку – мне не надо было носить, рожать, кормить… Нашего сына погубила наша гордыня…

Мне трудно было с этим согласиться, но я не прерывала Всеволода. Это его вывод, и он нелегко дался ему и его бывшей жене.

– Как поживает ваш младший сын? Сева? – я тут же вспомнила, что отца и сына зовут одинаково. Стало быть, он не Вячеслав, а Всеволод. А мне явно предстоит услышать еще что‑то кроме отчета об удачной психотерапевтической сессии.

И я услышала.

– Дело в том, что мои отношения со второй женой… Я вполне понимаю, что она не обязана была поддерживать меня тогда, но… И то, что я вам уже рассказал о первой жене… У нас общий круг друзей, общие воспоминания юности. Она понимает мои научные интересы. Я взял ее в свою лабораторию. А теперь она… – он впервые, с вызовом взглянул мне прямо в глаза. – А теперь она ждет нашего ребенка! Неделю назад УЗИ показало, что будет мальчик. Я собираюсь развестись, но вот Сева, ему сейчас четырнадцать, и он…

У меня в самом буквальном, физиологическом смысле волосы зашевелились на голове. От ужаса.

Ужас усугублялся тем, что я всегда знаю, когда пришедший ко мне человек уже принял решение. И в любом случае поступит так, как решил. И все, о чем мы с ним будем говорить, либо поддержит его в его решении, либо утяжелит бремя уже сделанного им выбора. Так вот, Всеволод, несмотря на его заявление, окончательного выбора еще не сделал. И пришел ко мне за советом. Какого черта? – внутренне возмутилась я. – Почему он не попросил рекомендаций у своего мужика‑специалиста?!

– А почему бы вам не посоветоваться с вашим психотерапевтом, который вашу историю знает, конечно, лучше, чем я?

– Так я с ним уже советовался! – простодушно воскликнул Всеволод. – Он сказал: в нынешней семье отношения умерли еще до того, как вы ко мне обратились. Это испытание было лакмусовой бумажкой… Но я как‑то все сомневаюсь… Наверное, я слабый человек и потому не могу решиться…

Хорошо, что мы все знаем про лакмусовую бумажку, иначе я бы так и не поняла, с чем психотерапевт сравнил смерть старшего сына Всеволода.

– Но что же вы скажете?

– Я вам скажу, что это – дубль два. Вы уходите к новым свершениям и открытиям (на этот раз психологическим), опять оставляете сына, который уходит «налево», и женщину, которая вас любит, но не в силах удержать. А если с Севой, который в курсе всего предыдущего и у которого, как‑ никак, половина генов из того же источника, что и у покойного брата, тоже что‑то случится? Вы вернетесь обратно к его матери?

– Боже, вы правы! – патетически воскликнул Всеволод. – Я сам думал об этом, но боялся вот так сформулировать. Я этого просто не переживу!

– Конечно, конечно, – согласилась я. – И мне вас ни вот столечко не жаль, – я двумя пальцами показала, насколько мне его не жаль. – Но, знаете, ведь не все случаи с подростками заканчиваются смертью… Стало быть, вы не переживете. Останется парень с серьезными проблемами, его несчастная мать, и еще одна немолодая женщина с младенцем, уже пережившая такое, что не дай бог пережить никому…

– Но что же мне теперь делать?!

– Я должна вам это сказать?

– Конечно! Вы специалист по детям, скажите, как будет лучше для Севы и того, который еще не родился. Я постараюсь…

Специалист «по взрослым» уже дал ему совет. Теперь он явился за советом к специалисту «по детям». Но решать все равно самому Всеволоду.

– У Севы еще есть контакт с матерью или с вами?

– Почти нет. Ему важно только мнение его друзей и каких‑то непонятных мне молодежных музыкальных кумиров.

– Скоро они станут для вас понятными, – грозно сказала я. – Потому что вы их подробно изучите согласно научным методологиям, которыми владеете. Психологические изыски, освоенные вами под руководством терапевта из «Гармонии», вы теперь обратите действительно в будущее – разберетесь в отношениях сына и его друзей, сами выстроите с ним отношения. Ему сейчас критически нужен отец, но отец понимающий и принимающий. И вы им, черт побери, станете! Потому что вы задолжали и не смеете еще раз отвернуться…

– Да, да… – на глазах мужчины блеснули слезы. – Но как же малыш?

– Вы признаете ребенка и будете ему отцом. Всегда. Будете принимать участие в его воспитании. У него есть любящая мать. Ближайшие три‑четыре года – именно это для младенца критично. Эти же три‑четыре года критичны и для Севы… Я говорю только о детях, – уточнила я и грубовато добавила: – Со своими женщинами разбирайтесь сами!

Всеволод поспешно закивал, соглашаясь. Если бы я еще сама была на все сто уверена в своих советах… Но опять увильнуть от ответственности и послать его еще на один годовой курс психотерапии я просто не имела права. Потому что младенец и Сева не могли ждать…

 

Неожиданно я узнала и продолжение этой истории.

– Мне Всеволод дал ваши координаты, – сказала немолодая женщина с усталыми добрыми глазами. – Дочка, знаете, последнее время истерики закатывает и кашу отказывается есть…

– Но это же должен был быть мальчик! – удивилась я.

– И УЗИ ошибается, – улыбнулась женщина. – Я думаю, это к лучшему.

– А Всеволод где? – спросила я.

– В основном в науке. Пишет монографию. Но вообще‑то – там, в своей семье. Мы с ним очень хорошо дружим, это оказалось во всех отношениях удобнее.

– А Сева, сын Всеволода? Вы знаете, что с ним?

– Конечно. Он у нас регулярно бывает, и с отцом, и просто так. Закончил техникум, работает, осенью собирается в армию. Всеволод уговаривает его после армии поступать к нему в институт, на вечернее отделение. Он вроде прислушивается. Хороший, веселый парень, поет в каком‑то ансамбле, и сестру любит, я ее могу даже иногда с ним оставить и уйти куда. Она‑то его просто обожает и слушается всегда. Не то что меня…