Спорный ребенок

 

– Как умный, интеллигентный, творческий человек, член Союза писателей, вы, конечно, меня поймете и в этой нелепой ситуации будете на нашей с сыном стороне…

Я пожала плечами и окинула взглядом хорошо выбритого мужчину лет сорока с небольшим, в дорогом, но несколько мешковато сидящем на нем костюме.

Его ход был ошибочным, несмотря на то, что он явно готовил свою вступительную фразу заранее и в соответствии с каким‑нибудь руководством а‑ля Дейл Карнеги. Как же можно заранее прогнозировать, на чьей стороне я окажусь? Впрочем, мужчина откровенно нервничал, и это вполне объясняло его неловкость.

– Ваш сын ждет в коридоре?

– Нет, нет, – поспешно ответил мужчина, – я подумал, что нет смысла тащить сюда ребенка, подвергать его излишнему стрессу, мы с вами сами, как интеллигентные люди… Тем более что вот, – мужчина достал из кейса весьма увесистую папку. – Я принес все медицинские заключения и обследования… Мальчик очень впечатлительный, у него нестабильность нервной системы, синдром дефицита внимания, вы же понимаете, вы сами книгу об этом писали… Вы, конечно, знаете профессора Введенского? Главного невропатолога города? Он нас консультировал, когда Родиону было два годика… А Анна Ильинична Гузман? Прекрасный человек, доктор наук, автор методических рекомендаций, светило в педиатрии, бывает у нас дома регулярно… Вы, разумеется, слышали о ней?

– Я, к сожалению, не знаю ни профессора Введенского, ни доктора Гузман, но с их заключениями непременно ознакомлюсь. Но… в чем дело‑то?

Мне хотелось увести мужчину с намеченного им русла разговора, ибо оно казалось мне не слишком конструктивным. Но не тут‑то было.

– Скажите, вы ведь согласны с тем, что главное определяющее значение для становления личности ребенка имеют первые годы жизни? Наш гений – Лев Толстой писал об этом в своих произведениях. Круг общения родительской семьи, духовные запросы окружающих ребенка людей, способы проводить время, уровень образовательных и воспитательных учреждений – значение всего этого для развивающегося сознания трудно переоценить…

В какой‑то момент я даже заслушалась, честное слово. Среди моих клиентов не так уж часто встречаются люди, которые могут свободно говорить на канцелярите. Но – хорошего понемножку…

– Неплохо было бы все‑таки ввести меня в курс реальных событий в вашей конкретной семье, ибо Лев Толстой в начале своего гениального романа «Анна Каренина» высказался и об этом…

– Да, да, конечно, простите, – он бледно улыбнулся. – Дело заключается в том, что от меня ушла жена.

– Сочувствую. Но это – увы! – случается. Дальше?..

– Она существенно моложе меня. Но я дал ей все. Она приезжая – вы понимаете? И дело не в деньгах, хотя их тоже было достаточно. У нее была возможность развиваться. В нашем доме бывают замечательные люди (я мановением руки прервала открывшийся было список профессоров, весомых администраторов, а также деятелей науки и искусства)… Мои родители встречались и были знакомы с… (тот же жест с моей стороны). У нас замечательная библиотека…

Тут я не выдержала и усмехнулась:

– Короче, она не оценила. Дальше…

– У нас есть сын Родион. Ему восемь лет. Он замечательный, но непростой мальчик… («Да уж представляю…» – пробормотала я себе под нос.) Она бросила его, вы понимаете? Ушла к другому мужику, сбежала… Низменные интересы, психический уровень чуть выше плинтуса… А теперь она хочет забрать Родиона к себе. Я же хочу, чтобы сын остался у меня. Мне нужно ваше заключение о том, что со мной мальчику будет лучше. Готов представить любые необходимые справки, гарантии…

– Справки? Какие справки? – удивилась я. – О вашей зарплате? Или о том, что в вашем доме бывает не меньше пяти докторов наук в месяц?

– Подумайте сами, как специалист, просто как образованный человек, ну что она может ему дать?! – патетически воскликнул мужчина. – Мне стыдно говорить, но она смотрит «Дом‑2» и читает женские детективы. Этим исчерпываются ее культурные запросы. Ее отец – водопроводчик. Мать домохозяйка. Она перетащила в Петербург двух своих сестер. Одна ремонтирует квартиры, другая стремительно вышла замуж и родила подряд двоих детей, они все живут в одной комнате вместе с двумя кошками и собакой, она водит туда Родиона, они все возятся на полу в грязи…

Мужчина картинно закрыл лицо руками, а я ощутила отчетливое дуновение XIX века, с поправкой на перестройку и последовавшее за ней…

– То есть Родион сейчас живет с вами?

– Да, со мной и моими родителями. Она регулярно видится с ним, созванивается каждый день, я не могу ей отказать, хотя мы развелись официально и она выписалась из квартиры, но она же все‑таки его мать. Но она настраивает его против меня, и я ничего не могу сделать! Он все время просит: отвези меня к маме! А я знаю, что ему нужно: ешь когда угодно и что угодно, никаких требований к гигиене, никакого режима, уроки делаются кое‑как, учится в обыкновенной дворовой школе… Вы согласны, что выверенный режим дня, полноценная диета, составленная по рекомендациям признанных специалистов…

– … Важны для правильного становления растущего организма, – докончила я.

– Вот видите, я знал, что вы меня поймете! – возликовал он, не заметив иронии (или сделав вид, что не заметил).

– Мне нужно поговорить с вашей бывшей женой и увидеть Родиона.

– Она не пойдет, что вы! Она ничего не понимает в психологии, даже вашу книгу не смогла прочесть, хотя я ей в свое время очень рекомендовал…

– Вы предложите ей придти, объяснив ситуацию, а там посмотрим.

 

* * *

 

Мама Родиона оказалась невысокой женщиной с остреньким лисьим личиком и заметным сроком беременности. Сразу, еще до начала разговора, начала плакать. Я терпеливо пережидала слезы в ее исполнении так же, как и монологи о нашей совместной интеллигентности в исполнении ее бывшего мужа.

– А чего сбежали‑то? – спросила я, когда слезы иссякли. – Или с самого начала – был только расчет?

– Нет, не так! – горячо воскликнула она, и я ей почему‑то поверила. – Леонид был такой взрослый, очень много знал всякого и так рассказывал интересно. И так про всех шутил остроумно, и ухаживал красиво – не в постель тащил, а в театр, и цветы дарил… Я по правде влюбилась…

– Ага. А потом?

– Потом я заметила, что его шутки… они часто злые. Вы понимаете? Он высмеивал всех моих подруг, родных… Даже в телевизоре – если я что‑то хвалила, восхищалась или переживала – я не только сейчас, я всегда была сентиментальной и легко плакала – он обязательно говорил, что все это жвачка для быдла. Все у него были плебеи, придурки. Когда я родила Родиона и гуляла с ним во дворе, я, конечно, подружилась с мамочками на площадке. Я родом из Кривого Рога и привыкла – у нас там во дворе всё друг про друга знают и всё вместе делают. Я пыталась Леониду что‑то рассказывать – у меня же не было других новостей, только со двора или из телевизора… Но он меня высмеивал, а если мамочки с детьми приходили к нам в гости, так он ничего, конечно, не говорил, но делал такое лицо, как будто в квартире плохо пахнет… Я хотела выйти на работу, я экономист вообще‑то и очень общительный человек, но он говорил презрительно: «Ну что ты там заработаешь!» и настаивал, что я должна заниматься только ребенком… И еще, – она потупилась. – Я заметила, что у него так противно щелкает челюсть, когда он жует…

– А, уши Каренина… – усмехнулась я. В этом случае мне было положительно некуда деться от Льва Николаевича.

– Простите, что? – не поняла женщина.

– Ничего, ничего… Где же вы встретили своего нового избранника?

– Когда вы посоветовали Леониду отдать Родиона в детский сад…

– Я посоветовала?! – от души изумилась я. – Да я вашего Леонида первый раз увидела неделю назад…

– Он читал вашу книгу, а потом говорил, что консультировался с вами лично и что вы, как один из признанных специалистов в…

Я, защищаясь, подняла ладонь:

– Клянусь вам, у меня нет даже кандидатского диплома! Дальше…

– Родион был жутко избалован, и даже в частном дорогом садике у него были проблемы, хотя и стало чуть‑чуть получше, но я уже не могла дома сидеть с его родителями и пошла работать в фирму по производству дымоходов. Там и встретила Владислава. Он директор… И через три месяца у нас родится дочь…

– А что Владислав думает по поводу Родиона?

– Он говорит, чтобы я делала так, как мне лучше.

И что только все они в ней находят? – с искренним недоумением подумала я.

– А Леониду с Родионом на самом деле тяжело, он его то пытается воспитывать, то балует без меры. И Родик стал издерганным, и сам Леонид уже начал болеть, у него с желудком что‑то… А еще его все время накручивают родители: дескать, такой матери, как я, нельзя доверять ребенка, и знакомые семьи не поймут, если…

И, черт побери, никто из них вообще не думает о ребенке! – я почти разозлилась и сказала несколько резче, чем следовало:

– Мне надо увидеть Родиона!

 

* * *

 

Как я и ожидала, именно мальчик оказался максимально страдающей стороной – неврастеничный, болезненный, избалованный, не способный ни на чем сосредоточиться и хоть немного подумать о чем‑нибудь другом, кроме собственных интересов.

– Пусть они… Пусть он… Пусть она… – в таких императивах он говорил и о матери, и об отце, и о бабушке с дедушкой, и об учителях с одноклассниками. С некоторым теплом Родион отозвался только о кошках и собаке, живущих в теткиной семье, и признался мне, что хотел бы иметь собственную собаку породы волкодав – «чтоб она была всегда рядом и никто ко мне не приставал».

 

* * *

 

Я усадила родителей Родиона друг напротив друга.

– Каждый из вас отстаивает свою правду, – сказала я. – Я не способна вас рассудить, потому что мне самой равно чужды и страсти «Дома‑2», и разделение людей на быдло и докторов наук. Наверное, зерно истины есть в каждом из мнений. И вот – у вас получается что‑то вроде турнира. А площадка, на которой скачут кони и стучат копья, это душа, психика Родиона, вашего общего сына. Можете себе представить, что остается на площадке, когда участники турнира и зрители разошлись после очередного представления?

Женщина тут же заплакала.

– Сломанные копья, истоптанная земля, фантики, объедки, клочья тряпок, которые раньше были вымпелами и шарфами прекрасных дам… – грустно произнес Леонид.

Князь Андрей под небом Аустерлица, подумала я, но промолчала.

– И что же делать?! – кажется, они воскликнули это хором.

– Отменить турнир, другого выхода я не вижу.

 

* * *

 

Переселившийся к матери Родион немало помотал нервы всем участникам событий. Конечно, он вовсю шантажировал их: «Скажу маме, что вы мне…», «Не купишь, не сделаешь, к папе уеду, там бабушка с дедушкой…» Родители держались стойко, созваниваясь друг с другом: «Как хочешь, но папа (мама) скажет тебе то же самое». Мальчик сразу полюбил родившуюся сестренку, но при этом жутко ревновал ее. По моему совету ему купили фокстерьера, с которым он сразу стал неразлучен. В обычной школе гипердинамичность и невнимательность Родиона не слишком выделяла его среди одноклассников. Здесь пошла впрок развивающая программа отца – мальчик знал много такого, о чем сверстники и не догадывались, и тем упрочил свой социальный статус. Игры во дворе и на школьной площадке несколько укрепили его физически.

Все, в общем, налаживалось. Леонид принес мне букет цветов, рассказал об успехах Родиона и спросил:

– А как вы думаете, когда, в каком возрасте он поймет, что я прав?

– ???

– Ну, что мать, в сущности, ничего не может ему дать для полноценного развития… Я понимаю, что, как специалист, вы должны выслушивать и учитывать все стороны, но как интеллигентный человек…

Я так и осталась сидеть с открытым ртом.

 

* * *

 

А как вы полагаете: существует ли какая‑нибудь достоверная шкала, по которой можно измерить, кто, чего и сколько может дать ребенку? И в каких случаях показания этой шкалы стоит непременно учитывать?