Культура кладбищ

 

Я не видел профессора Ольгу Матич долгие годы. В середине 90-х она стала появляться в Москве. Приехала в 95-м в шляпе из твердой соломки, длинные волосы, разумеется не помолодевшая, так как она моего возраста; не помолодевшая, но твердо овладевшая плацдармом возраста. Что я имею в виду, поясню на образном примере. Тебя сбрасывают на гнусное плато, где холодно, сыро, мерзко, дует ветер. Над головой шныряют страшные птицы, и сорваться с плато легче легкого. Кроме этого, в открытую расхаживают там у тебя за плечами всякие болезни, несчастные случаи, свистят и пули. А плато это называется «последняя треть твоей жизни» — от 60 до 90. Ну, слабые там вообще цепенеют и вскоре вымирают от болезни сердца. Такие, как Ольга, ведут себя как десантники: закрепляются и начинают жить. В этих новых условиях. Овладевают обстановкой, изгоняют страшных птиц, держат в подчинении болезни, уворачиваются от пуль.

Мы всегда с Ольгой друг друга уважали. Когда я с ней познакомился, у нее был черный любовник, что свидетельствовало по меньшей мере о ее храбрости. Он ворвался в мексиканский ресторан, где мы с Ольгой ужинали, и устроил скандал. Стоило больших трудов убедить его, что мы с Ольгой — друзья. Да и трудно представить нас с Ольгой в постели, настолько мы два сапога пара. Это должно быть столь же противное и экстравагантное зрелище, как спаривание двух морских пехотинцев или нет, круче — двух талибов.

Первый визит Ольги застал меня не в лучшей форме. Летом 95-го я переживал разрыв с Натальей Медведевой, но я держался. Ольга Наташу знала по L.А., мы как-то даже провели с Наташей в ольгиной постели в Санта-Монике одну ночь. Обычно Ольга никому не доверяла свою постель — мне доверила. Во время происшествия с постелью Ольга уже жениховствовала с Аликом Жолковским, также профессором, моим приятелем еще с московских времен, он уже тогда изучал мое творчество. Выяснилось, что с Аликом Ольга рассталась. Мы сидели пили ее джин, его принесла в початой литровой бутыли Ольга. Мы вспомнили ее приезд ко мне в Paris с дочкой Асей, это было или в 1980-м или в 1981 году, вот не помню, скорее в 1980-м. Они тогда останавливались у меня: в моей первой квартире-студио на rue des Archives. Удобств в студио не было, но был камин, мы выпивали, сидя у камина, ночью гуляли у Нотре-Дам и бросили в Сену бутылку из-под шампанского с запиской. Ася была наглая, высокая, породистая девица 17 лет. Она мне нравилась. Увы, асина записка заплыла куда-то в плохие воды. Она страдает тяжелейшей редкой болезнью и еле уворачивается порой от ее ударов. Пока уворачивается.

Выпив 2/3 имеющегося джина, мы перешли из прошлого в настоящее. Я рассказал ей, что выпускаю уже год газету, основал политическую партию. Оказалось, что она занимается… кладбищами. Что она готовит к печати книгу о бандитских захоронениях в России. Что она ездила на бандитские кладбища по всей России, в том числе и в Екатеринбург. Что она серьезно изучает и фотографирует памятники бандитам. Что поначалу ей не доверяли, но постепенно родители, ухаживающие за могилами, смотрители кладбищ и могилокопатели стали относиться к ней как к своей, приглашают к столу и охотно рассказывают ей истории захоронений. Ольга остановилась и объяснила, что русская литература и русские писатели ее окончательно заебали.

— И Вася?— ехидно осведомился я, не преминув тем самым уколоть ее. В свое время у нее был роман с никогда не уважавшимся мною писателем Василием Аксеновым.

— И Вася,— согласилась она.— Вообще русские писатели.— Потому она решила освежить свою жизнь кладбищами.

— Да-а-а,— одобрил я.— Круто. Завидую. Вообще-то это моя тема.

— Вообще-то твоя, Эдик,— сказала она ехидно,— но тебе теперь меня не догнать. Я уже проделала значительную работу, а так как у меня есть профессиональные навыки работы с материалом…

Я стал смеяться.

— Помнишь, как Жолковский читал в Корнельском университете лекции с экзотическими сюжетами? «Тема окна в поэзии Пастернака…»

— А что? Я многому у Алика научилась. Например, мыслить нестандартно.

— На этой его лекции о теме окна я познакомился с Нобелевским лауреатом Роальдом Хоффманом. Помнишь, ученый, который сумел сжать молекулу угля до такой степени, что стало возможным по его методу производить промышленные алмазы. Хоффман позднее опекал меня, присылал книги, много раз приезжал в Париж…

— Кладбища — тема не хуже окон,— заметила Ольга.— Налей!

— Главное, всегда актуальная,— одобрил я.— А тебя, конечно, принимают за вдребезги отмороженную… Ты, кстати, говоришь им, что ты американка?

— Угу,— она закусила торт.— Ограбить не пытаются, но тем не менее, напоив, пытаются соблазнить.

— Захватывающая жизнь для внучки белого офицера, правнучки знаменитого Шульгина, американской профессорши…

— Я теперь в Беркли обитаю, ты знаешь, Эдик?

— Нет, откуда.

— В Беркли. Лос-Анджелес надоел. Там я была молодая, не хер мне там делать. Дружу в Беркли с Карлинским, он тебе привет передает…

— Еще жив?

— Такие, как он, вообще не умирают.

 

 

В 2000 году она приехала еще раз. Еще более крепкая. Вид у нее был как у женщины, охотящейся за скальпами. Деловая, с какой-то железной папкой, чтоб ударять по голове налетчиков. Еще она была похожа на немецкую исследовательницу, измеряющую и фотографирующую в Африке члены туземцев.

Я дал ей с собой подшивку «Лимонок», и она увезла газету в Беркли. Надеюсь, что она сдала их в Университет.

В 1998 году я таки увидел знаменитое екатеринбургское кладбище. Действительно впечатляет. Особенно гигантский горельеф стоящего в костюме братана. Сработан в отличном, оригинальном стиле. Небывалом доселе, я бы сказал, стиле. Не нужно думать, что только старое «великое» искусство имеет право на существование. Ежедневно рядом с нами формируются новые нравы и вкусы и новое искусство. И почему не на кладбище? Какой в задницу Эрнст Неизвестный сделал бы лучше, чем этот пробитый силуэт простого братана, погибшего в расцвете лет просто и с достоинством. Ученый скульптор сделал бы обыкновенный округлый памятник. Не было бы трагизма этих рваных углов костюма, этих тяжелых туфель, этого поразительного, точно ложащегося в 90-е годы, простого рисунка. Я уверен, что ремесленник-автор делал не мудрствуя лукаво, и сделал отлично. Если поместить эту тяжелую плиту стоять рядом с Лениными, Дзержинскими, Свердловыми туда к ЦДХ, на берег Москвы-реки, этот портрет братана останется сурово-грозным и оригинальным даже среди талантливых памятников, собранных там.

Наиболее ценно оригинальное искусство. Первый, кто посадил каменного всадника на каменную лошадь, был гениален. Все остальные — уже менее. Однако излишняя формалистичность может сделать работу смешной. А тут в скульптуре просто применен рисунок — за основу было взято искусство выцарапывания на штукатурке. Возможно, автор провел свое детство в разрушенных зданиях.

Что до бандитов, то их простая и суровая жизнь может вызывать уважение, если ты только не конченый мент. Кладбище ведь ожидает всех, исключая огнепоклонников. Так почему бы не приехать туда пораньше, после того как ты застрелен горячей пулей на перекрестке горячих улиц, а?

 

 

Я подумал, что мое небольшое эссе «Культура кладбищ» не может быть полным без напечатанного в газете «Лимонка» №185 письма из Барнаула, касающегося меня и кладбища, в данном случае Власихинского кладбища в городе Барнауле.

 

«В ночь с 1 на 2 ноября,— пишет руководитель барнаульского НБП Дмитрий Колесников,— меня разбудил звонок. Голос в телефонной трубке поведал мне, что «их» двое, и что «они» из московского отделения НБП, и что надо срочно встретиться. А также передали привет от Лесовика (то есть от Лимонова). Я, ничего не подозревая, как последний идиот оделся и вышел из дома в 2 часа ночи. К условленному месту встречи должны были подъехать «Жигули».

Когда подъехала машина, я сел в нее. «Партийцами» оказались старший уполномоченный ФСБ капитан Жданов А.В. и какой-то старый х… лет 50. Когда я просек ситуацию, машина уже ехала на полной скорости. Проделав длинный путь, мы оказались за городом на Власихинском кладбище. Начался разговор. Старец, который сидел на заднем сиденье, двинул мутную философскую телегу, а в конце сказал, что он давний друг Лимонова и прибыл на Алтай с «великой миссией». Товарищ Жданов (он допрашивал меня летом по делу Лимонова) стал объясняться в любви к НБП и сказал, что ФСБ не такие говнюки, какими их представляют в «Лимонке». Под конец он предложил помощь и «крышу» в лице ФСБ для отделения НБП в Барнауле. Взамен он потребовал ничтожную малость, а именно — подписать бумаги о сотрудничестве со спецслужбами… Я отказался. Тогда он вытащил меня из машины и повел в глубь кладбища. Пройдя метров 20—30, он вытащил ПМ и, подставив ствол к моей голове, спросил, не передумал ли я. Я сказал, что не передумал. Тогда он для убедительности выстрелил в сторону. Еще минут 15 он вертел пистолетом перед моим носом, но поняв, что все напрасно, сел в машину и уехал. А я остался ночью на кладбище.

Вот такое странное происшествие. И то вкратце. Врать не буду, было страшно. Я реально поверил, что мне пиздец. Зато в следующий раз не буду таким доверчивым идиотом.

Прокуратура неохотно взялась за дело. Жданова вызывали для дачи объяснений. Он все описывает по-другому. Мол, дружеский разговор со мной был, не планируем ли мы на 7 ноября какой-нибудь теракт. А я вроде как все это выдумал для саморекламы и опорочил в глазах общественности бедного эфэсбешника. Чего доброго, обвинят меня в клевете. Ну, ладно, поживем-увидим.

Дмитрий Колесников. Барнаул».

 

Вот точно, увидим еще. Но даже то, что уже увидели и узнали, впечатляет. Пока граждане спят, во какие вещи происходят на кладбищах! Жданов этот, капитан ФСБ, и его товарищ старик — просто маньяки и убийцы. Ведь до этого у нас погибли в Барнауле два товарища: 17 ноября 2000 года выброшен из окна Виктор Золотарев, сопровождавший меня на Алтае в августе-сентябре 2000 года. А когда прокуратура Алтайского края производила проверку смерти Золотарева с 15.10.2001 года до 13.11.2001 года, странным образом погиб Олег Михеев — национал-большевик, первым обнаруживший Золотарева в морге и затем пытавшийся расследовать обстоятельства его гибели самостоятельно. Его нашли у железнодорожной насыпи мертвым. Прокуратура же Алтайского края занималась расследованием гибели Золотарева не по своей, конечно, воле. Это я забросал Генеральную прокуратуру все новыми и новыми ходатайствами о возбуждении дела. В конце концов 13 ноября 2001 года дело по признакам преступления, предусмотренным ч.1 статьи 105, было возбуждено. А уже нужно возбуждать дело по убийству Михеева и угрозе убийством Колесникову.

Это, конечно, еще не значит, что капитан Жданов будет осужден — герой кладбища.

Эдуард Лимонов