О государстве

(Читая П.Кропоткина)

 

В «Записках революционера» князь Петр Кропоткин пишет интереснейшие вещи:

 

«Распадение социалистического движения на две ветви определилось тотчас же после франко-германской войны. Как я уже упомянул, Интернационал создал себе центральное правление в лице Генерального совета, пребывавшего в Лондоне. И так как душой Совета были два немца Энгельс и Маркс, то он вскоре стал главной крепостью нового социал-демократического движения. Вдохновителями же и умственными вождями латинских федераций стали Бакунин и его друзья. Разлад между марксистами и бакунистами отнюдь не был делом личного самолюбия. Он представлял собой неизбежное столкновение между принципами федерализма и централизации, между свободной коммуной и отеческим управлением государства, между свободным творческим действием народных масс и законодательным улучшением существующих условий, созданных капиталистическим строем».

 

То есть разногласия возникли по вопросу государства. Каким должно быть государство, и должно ли оно существовать вообще. Маркс и Энгельс выступали, как подобает социал-демократам, за традиционное патерналистское (Кропоткин называет его отеческим) государство, революционерам лишь следует улучшить его после победы. Бакунин же высказывался исчерпывающе, заявляя, что изыскивать заранее форму послереволюционного общественного устройства вообще не есть задача революционера.

 

«Наука, самая рациональная и глубокая, не может угадать формы будущей общественной жизни. Она может определить только отрицательные условия, логически вытекающие из строгой критики существующего общества».

 

Поэтому, считал Бакунин,

 

«никакой ученый не в состоянии определить даже для себя, как народ будет и должен жить на другой день социальной революции».

 

Всякие попытки в этом направлении Бакунин объявлял вредными, отвлекающими от подлинно революционных, разрушительных задач борцов с существующим строем, на развалинах которого новое общество сложится само собой, соответственно идеалам, живущим в народе.

 

«На Гаагском конгрессе в 1872 году лондонский Генеральный совет путем фиктивного большинства исключил из Международного совета рабочих Бакунина, его друга Гильома и всю Юрскую (Швейцарскую) федерацию. Но так как было несомненно, это испанская, итальянская и бельгийская федерации примут сторону юрцев, то конгресс попытался распустить Интернационал,— пишет далее Кропоткин.— Конгресс постановил, что новый Генеральный совет, состоящий из нескольких социал-демократов, будет заседать в Нью-Йорке, где не существовало рабочих организаций, которые могли бы контролировать Совет. И с тех пор так о нем и не слыхали, тогда как Испанская, Итальянская, Бельгийская и Юрская федерации продолжали еще существовать лет пять или шесть. И ежегодно собирались на обычные конгрессы».

 

Таким образом, эта распря по поводу государства расколола Международный союз рабочих, иными словами Интернационал.

 

«Бакунин умер в Берне 1 июля 1876 года»,—

 

продолжает Кропоткин. Через месяц после смерти Бакунина в Берне собрался конгресс Интернационала. Решено было на могиле Бакунина сделать попытку примирения между марксистами и бакунистами.

 

«Примирение было отчасти налажено. Каждой стране предоставлялось придавать социалистической деятельности тот характер, который найдут нужным. Если Германии больше всего подходит парламентская социал-демократическая деятельность — пусть так и будет. Анархисты не станут нападать за это на немцев. Но зато пусть и немцы предоставят Италии, Испании, Швейцарии и Бельгии идти своим путем, не прибегая к таким гнусностям, как, например, обвинение Бакунина в шпионстве, в котором обвиняли Бакунина марксисты в пятидесятые годы. Либкнехт с Бебелем, приехавшие на Бернский конгресс, ругались за это от имени партии».

 

Из вышеприведенного свидетельства Кропоткина становится очевидно, что корни событий XX века следует искать в веке XIX. Тогда становится понятным, почему в испанской партии анархистов в период гражданской войны в Испании мы видим просто огромную массу людей — более миллиона человек. И становится понятным, почему значительная партия анархистской направленности никогда не возникла в Германии. Широко известно, что анархисты были самой значительной вместе с футуристами по численности группой на учредительном съезде Фашистской партии Италии в марте 1921 года. Очевидно, что выбор характера социалистической деятельности совершали сами нации бессознательно, в соответствии с их национальным характером каждая. Видно, что южные католические европейские нации предпочитали более свободные формы государственности, были склонны к «бакунизму», как тогда называли анархизм, термин «анархизм» пришел на смену бакунизму позже. В то время как северные, протестантские, склонялись к социал-демократии, к модели отеческого государства. Несомненно, что сыграла здесь роль и разница северного и южного темпераментов.

Распря бакунистов и социал-демократов не закончилась ни со смертью Бакунина, ни со смертью Маркса и успешно перекочевала в XX век и продолжилась на фронтах испанской Гражданской войны, когда коммунисты (наследники Маркса) выступили против анархистов с оружием в руках. Братоубийство происходило и в солнечной Украине, вольная анархо-республика батьки Махно в Гуляй-Поле пала под ударами войск ВКП(б), еще недавно называвшейся Социал-Демократическая Рабочая Партия.

Отеческое государство социал-демократов (на нем настаивали Маркс и Энгельс) сумело просуществовать в России около 70 лет. Бакунистские же государства просуществовали в Испании и на Украине островками во враждебном море, каждое не более года.

За вполне почтенный 70-тилетний возраст марксистский эксперимент был осуществлен полностью, нельзя сказать, что он не закончен. Закончен полностью. На основании эксперимента можно говорить о сильных и слабых сторонах государства, сделанного (точнее улучшенного) согласно Марксу. Государство Ленина-Сталина было репрессивным для выдающихся индивидуумов, но отечески благодушным и благотворным для нации в целом. Совсем маленький, послушный человек чувствовал себя в том государстве наилучшим образом. Властное репрессивное государство оказалось наилучшим образом приспособлено и к войне за выживание с мощным государством германского национал-социализма. Оба были надстроены и переделаны из модели капиталистического государства отеческого типа, были лишь его модернизированными версиями.

Однако оба типа государства — и марксистское социал-демократическое (коммунистическое) и национал-социалистическое — оказались сконструированы для постоянной войны (расовой и войны пролетариата). Простой длительный мир был для них опаснее холеры и чумы и любой новой сокрушительной эпидемии. Если бы не гибель национал-социалистического государства от рук государства коммунистического, Рейх ждала бы судьба СССР — он погиб бы от длительного мира. Государства, задуманные для войны (расовой или угнетенного пролетариата, не имеет значения), не выносят мира. Что успешно доказал Союз Советских Социалистических Республик, загнувшись от сорока лет мира, от покоя.

Уже открывшему рот оппоненту могу сказать: «Закрой обратно!» Нет, Афганистан тут не катит. Нужно было напряжение всех сил всей нации, а не вялотекущая война где-то в далекой Азии, где за девять лет погибло вполовину меньшее количество людей, чем погибало за год в автокатастрофах внутри страны.

То, что государство Ленина-Сталина самоуничтожилось,— уже довод против такой модели государства. Собственно, это была не модель Маркса, но классическое государство патерналистского типа, лишь его модернизированная модель. В нем роль самодержца играл избранный Генсек, а роль дворянства — партия. Ну конечно, профитировали от такого государства массы маленьких людей, а тяготы репрессий несли на себе неординарные граждане. Семьдесят лет опробовали. Можно произнести вердикт, приговор. Нет, такое государство, такая организация общества (помимо того, что она не выдержала испытание временем) еще и несправедлива, неинтересна и аморальна, так как уничтожала лучших, срезала выдающихся, сохранила полностью отвратительные обычаи предков: русский адат, постыдные традиции крепостного права, когда начальник угнетает подчиненного, отец — семью, командир — солдата. Мы, ныне живущие в России, не хотим, чтобы над нами стоял старомодный советский отец-деспот, и сами не хотим быть такими отцами. Осудить модель патерналистского государства тем более необходимо, что оно временно возвратилось на земли России после краткого перерыва. Реставрация Совдепа произошла во главе с подполковником Путиным.

До чего достукалось классическое капиталистическое государство, против которого выступали и Маркс и Бакунин, лучше всего обозримо на примере Соединенных Штатов Америки. Успешно выстояв в XX веке против модернизированных государств Германии и затем СССР, американское государство успешно включило некоторые элементы их идеологии и инфраструктур в структуру своей государственности (например, профсоюзы, допустило существование политических партий рабочего движения, допустило некоторые свободы). Однако, лишившись идеологически сильных государств-врагов, американское государство стало быстро деградировать и возвращаться к тем ленивым и наглым формам государственной гегемонии, которые были характерны для него в XIX веке, до появления фашизма и коммунизма. Последние, оказывается, сдерживали агрессивность Соединенных Штатов, заставляли эту страну вести себя в мире более «цивилизованным» образом. Сейчас, когда фашизм и коммунизм и порожденные ими империи Третий рейх и Союз Советских Республик почили в бозе, США опять проводят политику дредноутов и канонерок, только теперь на территории некоторых стран американцы прибывают не по морям, как в XIX веке, а по воздуху. Агрессивность этого классически аррогантного, заносчивого капиталистического государства, впрочем, довольно быстро вызвала к жизни невероятный феномен — а именно заговор самоубийц. 11 сентября группа граждан арабского происхождения, захватив четыре самолета гражданской авиации США, ударила воздушной атакой типа «таран» по важнейшим символическим объектам государственности Соединенных Штатов. Три таранных удара, два по двум башням Мирового торгового центра и один по Пентагону, оказались успешными. Оказалось, что группе граждан вполне по силам нанести чудовищное поражение самому сильному государству мира. Если же задуматься о причинах удара группы арабских граждан по США, ясно становится, что причина — несправедливое, дикое поведение Соединенных Штатов как государства. Соединенные Штаты самовольно выбомбили государство Ирак, выбомбили и заставили подчиниться себе государство Югославию, они без зазрения совести наметили себе еще ряд жертв, назвав их «государствами-изгоями». Подобный возврат к дичайшим нравам периода колониализма XIX века и, более того, возврат к дикости пещерной, где основным постулатом поведения являлась физическая сила, заставляет задуматься. Если так себя ведет в благоприятных условиях безнаказанности государство, еще вчера громче всех кричавшее о правах человека, то дело тут, должно быть, в государстве как таковом. Эта общественная структура порочна изначально. Эта форма существования общества архаична, дика, античеловечна, она изжила себя. Так? Да, так.

Особо следует остановиться на российском государстве. Разумеется, в прошлом у нас есть военные победы, мы блистательно выиграли историческую борьбу с соседями — с Польшей, Турцией, Швецией — за жизненное пространство. Мы сумели создать вдалеке от посягательств врагов отстойник русской нации в бассейне Волги и там вывели, выносили самую крупную на сегодняшний день европейскую нацию — русскую. Уже с XVII века враги были удалены на безопасное расстояние от этого нашего русского инкубатора. Затем мы медленно стали заглатывать соседние страны на юг и на восток от Волги, благо и в культуре и в военном искусстве они были много слабее нас. Уже в XVIII веке русское государство вмешивалось в дела Европы. Правда, Первая мировая война отбросила нас на уровень Индии. Там бы нам и оставаться среди медленных стран Востока, но большевики гальванизировали страну новой идеологией. Кульминацией истории Российского государства стала битва за Берлин в апреле 1945-го. После нее мы владели половиной Европы и Германии. В дальнейшем мирная жизнь уничтожила СССР. Но некоторое время мы были великой нацией.

Но какой ценой досталось нам историческое величие государства! Ценой отвратительного рабства над человеком. Нет ни одного исторического периода, когда бы гражданам у нас жилось хорошо. До 1861 года у нас существовало крепостное право.

 

«Вся русская жизнь — в семье, в отношениях начальника к подчиненному, офицера к солдату, хозяина к работнику — проникнута им. Создался целый мир привычек, обычаев, способов мышления, предрассудков и нравственной трусости, выросший на почве бесправия»,—

 

так комментирует крепостное право тот же князь Кропоткин. Насадило крепостное право, культивировало его и надзирало за ним российское государство во главе с самодержцем всея Руси. Сколько было восстаний, сколько было попыток народа сбросить это иго и в XVII и в XVIII веках. Достаточно вспомнить только народные восстания Разина и Пугачева. Восстание Разина, собственно, и началось с того, что московская власть выслала в верховья Дона, в нынешние Белгородскую и Воронежскую области, в вольные казачьи городки, являвшиеся тогда пограничными крепостцами — защитниками Руси от набегов со стороны Великой Степи — Дикого Поля,— выслала отряды для поимки бежавших сюда во множестве крепостных. Так называемых реестровых, числившихся законными, казаков было в верховьях Дона ничтожно мало, все остальные защитники Отечества были беглые. И вот является отряд с пушками, во главе с воеводой, заковывает «беглых», уже вольных, уже казаков, защитников Родины в колодки, сажает на подводы и везет в Московию. Ясно, что в казачьих городках начались волнения, часть беглых отбили… Так именно началась крестьянская война, во главе которой позднее встал Разин. Увы, освободиться не удалось ни тогда, ни через столетие в восстание Пугачева. Когда в 1917 году большевики заговорили с народом языком, в котором были слова «рабочий класс», «угнетенные», «весь мир насилья мы разрушим», в этих словах слышались отзвуки словаря прелестных писем предводителей народных восстаний, пользовавшихся схожим словарем, где были «черные люди», «большие люди». Казалось, пришла свобода. Оказалось просто сменились угнетатели.

Через без малого полтора столетия после отмены крепостного права мир привычек и обычаев, созданных рабством, сохранился, без видимого ущерба для себя. Советская власть, разумеется, не учила своих полковников и генералов использовать дармовой труд солдат на строительстве собственных дач или сдавать солдат внаем коммерсантам нерусской национальности. Такие импульсы пришли к полковникам и генералам из времен, когда крепостных можно было обменивать на борзых щенков. Почему же не использовать солдат на строительстве? Начальник в российской действительности куда более, чем просто организатор коллективного труда для пользы и преуспеяния всего коллектива работников, это еще и государь в миниатюре, отец-помещик, требующий бытового преклонения. Всякая власть в России абсолютна, независимо от ее величины. Потому так невыносимо абсурдно строги наши вахтеры, зачастую не охраняющие ничего, кроме двери. Потому так нахально важны пожарники. Потому наши чиновники выпендриваются, подламываясь под фатум-судьбу. Даже ничтожный, только что приехавший из какой-нибудь Мордовии мент устанавливает у метро, где расположен его пост, нечто вроде самодержавия и изощряется в абсолютизме. Единственно, что чуть ослабла власть семьи отцов, да и то по причинам деградации самих отцов, пьяных и слабых, их не уважают дети.

Вглядитесь в современность пристальней. Каждую неделю, а то и чаще, бегут куда-то из армии, раньше бежали безоружные, ныне — вооруженные автоматами солдаты. Побеги эти приобретают все более кровавый финал. Трудно понять, куда они бегут. Одни якобы собирались примкнуть к криминальному сообществу, другие якобы выбить какой-то долг. На самом деле, как и в XVII веке, они бегут от невыносимой жизни в Московии — от проверок документов, контролей, облав, прописок и регистрации, созданных режимом. Так их далекие предки бежали на Дон. А сейчас Дона нет, куда не побеги — все та же злобная, унылая Русь. Возникает твердое убеждение, что российское государство вообще не может быть хорошим к своим собственным гражданам. Его агрессия направлена в отличие от капиталистического, американского государства не вовне (не outside), но внутрь, на граждан своей нации. (Для этого достаточно проанализировать российскую историю.) Тогда возникает вопрос: если российское государство со времен, когда оно справилось с задачей создания и защиты отстойника нации в бассейне Волги, всячески тиранит и угнетает своих граждан, то зачем сохранять такое государство? Только лишь из опасения, что вдруг без него будет еще хуже?

Патриот на манифестации у американского посольства с гордостью говорит: «Я государственник». Патриот плохо одет, его избила милиция, и у партии, которую он поддерживает, нет ни одного депутата даже в местных органах власти. Можно ли быть патриотом и не быть государственником? А был ли государственником Степан Тимофеевич Разин? А Емельян Пугачев? Вопросов много, и страшно, конечно, поставить самый радикальный: а что, если российское государство выродилось в слепую машину для угнетения граждан? А за этим, конечно, еще страшнее поставить вопрос: а нужно ли вообще Российское государство? В том, что государство американское следует уничтожить, я не сомневаюсь.

Вернемся к спору Маркса и Бакунина. Свободные коммуны Бакунина, объединенные в союз, настолько недолго просуществовали, что эксперимент можно считать несостоявшимся по техническим причинам. Потому он и вызывает интерес. Централизованное государство, зародившееся в Европе всего лишь в XVI—XVII вв., достигло апогея своего развития еще в начале XX века, и дальнейшее существование этой модели общественного существования причиняет неудобства гражданам. Две мировые бойни могут быть вполне и всецело отнесены именно на счет государств. Эта форма общественного существования вызвала войны. Столкновение государств — вот что такое были две Мировые войны.

Повсеместное неудовлетворение старым классическим государством вызвало в последние годы к жизни движение антиглобализма. Собственно, составляющие антиглобализм силы — не новые силы. Это все те же группы анархистов, социалистов, троцкистов, зеленых. В старом споре Маркса и Бакунина уже проиграл Маркс, хотя еще и не победил Бакунин.

Эдуард Лимонов

«Россия — щедрая душа…»

 

Есть реклама конфет: «Россия — щедрая душа!» Это неправда. Люди у нас жадные. Знаю по опыту редактора газеты и лидера политической партии. Богачи предпочитают выбрасывать в дорогих ресторанах тысячу долларов за вечер, чем дать денег на молодежную газету. Ну ладно газета — в ней их может стеснять политическое направление. А вот как с состраданием? Нет, не раскошеливаются они на узников. Покойный фабрикант трикотажа Паникин, помню, дал на восьмерых ребят, арестованных в Латвии (еще переспросил: «Сколько их?»), четыре билета по пятьсот рублей, то есть две тысячи! Опубликовав в нескольких газетах обращение с просьбой о помощи узникам, получили унизительный результат — всего несколько тысяч рублей. Есть честные бедные — шлют последнее, ну а богатые и средние… Вам что, пацаны, посаженные в Латвии за то, что заступились за русских стариков-партизан в латвийских застенках, не свои? Им что, помочь не надо? В тюрьме я наблюдаю ту же прижимистую жадность, «Тут у меня чая килограмма два»,— показывал мне прозрачный мешок, набитый чаем, бандит-сокамерник. И никогда не открывал. Мы пили мой. Когда он кончился, я купил чаю в ларьке. «Ну зачем было покупать,— сказал бандит и похлопал по своему мешку.— У меня же тут есть чай». Он, кажется, даже открыл его в тот раз. Но на следующий день мешок опять оказался на месте складирования, на самой верхней полке. Сокамерник — крутой и был на Матроске кем-то вроде смотрящего.

Русский щедр на свой собственный выебон: на заметный автомобиль, например, может оставить в кабаке много денег, но это не щедрость, это тщеславие. По «ящику» я услышал вчера о спонсоре юного одиннадцатилетнего вундеркинда-музыканта. Спонсор, оказывается, выплачивает пацану 250 рублей в месяц! С сокамерником Иваном мы смеялись: ну щедрый спонсор, и на канифоль, наверное, для скрипки на месяц не хватит.

Кто внушил русским, что они добрые и широкие? Фильмы — подделки под XIX век, где патлатые и бородатые купцы спьяну приклеивают ко лбу полового ассигнации Государственного банка? Но в российских газетах постоянно натыкаешься на слезные просьбы о помощи: речь идет о сборе средств на хирургические операции, или ребенка, или беспомощного инвалида. И то, что требуется, порой достаточно скромная относительно сумма, редко превышающая 10 тысяч долларов, заставляет верить, скорее, что русские — безграничные жмоты. При наличии такого количества богатых и очень богатых людей в стране, откуда такие мольбы? Я имел случай наблюдать в конце 70-х гулявшего в Париже и в Нью-Йорке в кабаках Шемякина, обыкновенно он поил и кормил весь вечер каких-то случайных людей, измываясь над несколькими и лобызая других. Иногда оказывалось, что у него не хватало денег: частично он платил, а на оставшуюся сумму писал расписку. (Причем его безбожно, нахально обманывали официанты.) Расплатившись, он уезжал, и только тогда его гости расслаблялись и тщательно доедали и допивали оставшееся на столе. У меня тогда были большие трудности с деньгами. Я с горечью думал, что, если бы даже он дал мне половину той суммы, которую бесцельно подарил в этот вечер прощелыгам-официантам и случайным людям, «голи кабацкой», я мог бы заплатить за квартиру за полгода вперед и спокойно писал бы свои книги. Но Мишке надо было выебнуться на публике, посорить деньгами публично. А если бы он дал мне денег, об этом узнали бы немногие.

В мои тяжелые годы в Нью-Йорке мне порой совали то 10, то 20 долларов сами небогатые фотограф Ленька Лубяницкий, покойный ныне Генка Шмаков. «Пойдите пожрите, поэт, вы бледный, как весенняя муха»,— говорил Ленька. Кажется, оба были евреи. Был русский дядька Леня Комогор, я о нем в книгах своих писал, хороший был человек, царствие ему небесное. Но один.

Все щедрые девки в моей жизни были нерусские девки. Джули Карпентер — американка, Бетси Карлсон — американка, Жаклин де Гито — французская контесса, ну ладно, у контессы деньги были, Джули и Бетси зарабатывали свои доллары в поте лица своего. И на меня тратили, потому что у меня не было, потому что я был бедный эмигрант. А русским девкам, так оказывалось, что им всегда были нужны деньги на себя. Сколько я их знал и в начале жизни, до отъезда за границу, и приехав сюда, нашел их такими же: смотрят на мужика как паук на муху. Для американки мужик — партнер-напарник, с которым делятся, если у него нет; для русской — мужика надо обмануть, выставить, раскрутить. Русской мужик — враг!

Русский классик Лев Толстой (вспоминаю книгу о нем Шкловского) в юности проигрывал в карты деревеньки, леса, несколько усадеб проиграл, ну и крепостных слуг с ними. В карты. Русский классик в юности, на самом деле ему было лет за тридцать. Такие шалости, знаете. Шкловский пишет, что к проигрышам Толстой относился равнодушно, лишь жалел какой-то усадебный дом, в котором, если не ошибаюсь, родился. Русские сами себе все прощают…

Никита Сергеевич Михалков ногой в лицо моего пацана Димку Бахура бил, когда его, деятеля киноискусства, за руки держали. Распечатку с видеокассеты потом газеты перепечатали, в том числе «Новая газета». Пацана четыре месяца в Бутырке держали, где он туберкулез заработал. Что, где-нибудь покаялся толстый боров Михалков, посожалел, извинения принес, что за два яйца, брошенных в него, так пацан пострадал? Ничего подобного. Продолжает вещать с экранов телевидения о России, нравственности, государственности. Мой первый сокамерник «наседка» Леха с упоением рассказывал, как совершал квартирные кражи в квартирах лучших своих друзей, делая слепки с их ключей. Ну этот, что с него взять, работает на эфэсбэшную шпану. Проигрывать в карты деревеньки — гнусно, бить пацана ногой в лицо, в то время как его схватили и держат четыре бугая,— гнусно, воровать ключи у друзей и обворовывать их квартиры — гнусно. Возможно, и другие народы творят свои гнусности, но они и помалкивают большей частью в тряпочку, какие есть, мол, молчим. А русский любит поразглагольствовать о своей бескорыстности, о своих духовных качествах, о своей щедрости, о последней рубахе, о широкой, очень широкой русской душе, о святой Руси. Русский высокомерно считает, что у американца нет души, что он сух и скуп. То же самое он думает о французах. Когда начинаешь ему рассказывать о Джиме Хайнце, скромном преподавателе английского языка и литературы, сорок лет он живет в Париже в мастерской на Монмартре и кормит все эти годы сотни людей в своей мастерской, или о том, что француз как грузин ведет тебя, приятеля, в ресторан, даже если он беднее тебя, русский высокомерно улыбнется. Он не верит, а вообще убежден в русском превосходстве: наши «братья» №2 и №3 круче всех бандитов мира, наши женщины красивее всех, наши мошенники самые изобретательные… наши подлецы самые подлые.

Русским надо долго смотреть на себя и свои поступки в зеркало. Как бывшая красавица по привычке считает себя красивой, так и Россия на самом деле давно не красива, стара, плохо пахнет, плохо ходит, скаредна, немилосердна, полна предрассудков. Русские давно не щедры, они давно не лучшие солдаты, они давно не добры, они далеко не самые лучшие спортсмены (что отлично показала Зимняя олимпиада, а почему, уже другой вопрос, плохому танцору, говорят, яйца мешают), и как криминалы все братья — 2 и 3 и более,— скорее, проявили себя в бессмысленных преступлениях.

Зачем я разоблачаю русский народ? Затем, чтобы он осознал, в каком он сейчас состоянии, и предпринял меры, для того чтобы воистину быть щедрым, добрым, храбрым, героическим, солдатским, умным и веселым народом. Похабные мессианские заклинания о нашей святости, беспорочности, жертвенности, особо тяжкой и особо великой судьбе следует прекратить. Замолчать. Нужно стать великим, а не болтать о былом величии.

Надо стать добрыми. Те же старухи, те же пенсионеры, что стенают о святой и несчастной Руси, без жалости доносят на бежавших из тюрем или колоний несчастных зэков. Стукачество на Святой Руси ныне культивируется на телевидении, есть передача «Внимание, розыск!». И граждане охотненько стучат. И за смертную казнь высказываются, руки тянут добряки с русской душой. Никакой доброты нет в русском народе. Скорее, я констатирую определенную душевную жестокость в русском народе. Скорее, наши традиции палачества (достаточно побывать в любом отделении милиции одну ночь) сильнее, чем традиции доброты.

Русские не любят иностранцев, критически писавших о России, особенно ненавистен им де Кюстин, однако Гоголь еще страшнее изобразил русских. Ко всему к этому нужно прислушаться и приглядеться. Некоторые человеческие типы хорошо бы исчезли из набора российских типажей. Не хер тащить всех Ноздревых и Коробочек через века!!

Иностранцы часто замечают, что русские «тяжелые». Действительно, сядет такой, поддаст и загружает собой всех до упора. Люди хотят общаться, а он всех загрузил. Навязчивой болтливостью и свинцовой тяжестью бездельной души у нас обладают многие. Многие — это еще не народ, конечно, но уже многие. Такие люди — как бездонные бочки. Они охотно общаются, поглощая ночи напролет энергию других. Знаменитые достоевские разговоры русских ведь не что иное, как демагогия праздных болтунов и позеров.

Я — органичная часть русского народа, другого у меня нет. Меня угораздило родиться из русского лона, из русской спермы я зачат. Никем другим я быть не могу и не хочу. Тем более ответственности я испытываю за свой народ. Я хочу, чтобы он был иным, здоровым, умным, добрым, честным, справедливым и милосердным. Я ненавижу тех, кто сдает зэков, бедных и затравленных. «Ну-ка, положи трубку телефона, старая сука!»

Интересно, что, когда мой защитник обратился с просьбой написать поручительство за меня, русские патриоты Солженицын, Зиновьев и Говорухин отказались. Охотно подписал, пришел ко мне в тюрьму (добился разрешения), прислал мне телевизор депутат Госдумы латыш Виктор Имантович Алкснис. Самым спокойным, достойным и дружелюбным сокамерником из тех, с кем я до сих пор сидел, оказался чеченский боевик, подельник Радуева Аслан Алхазуров. Самым выносимым и, как бы это выразиться, ну, человечным, что ли, в бригаде следователей оказался дагестанец майор Юсуфов, русские же подполковники Баранов и Шишкин — просто подлейшие, мелочные исчадия ада.

Новый русский народ нужен, только и всего. Старый выродился. Это мой вывод. «Русские — в жопе узкие»… вот что.

Ну ясно, не все так мрачно. Есть Толя Быков — народный олигарх,— щедрый человек. Есть молодой Сергей Шаргунов, отдавший мне свою государственную премию «Дебют» за лучшее прозаическое произведение, это около двух тысяч долларов, спасибо, Сергей, но я говорю не о людях исключительных, такие есть.

Нормальные русские невыносимы. Однако есть еще Россия — тайная душа. Это солдаты с автоматами, бегущие в кровавую самоволку. Это девочки, взявшись за руки падающие с крыш. Это заключенные, бегущие из тюрем. Мне близки эти братишки и сестренки, потому что они страдают. И я страдаю. Мы — это Россия, тайная душа.

Эдуард Лимонов

«Мы страна великой культуры…»

 

Некто Лукин, известный депутат Госдумы от фракции «Яблоко», во время телепередачи «Свобода слова» сообщил собравшимся, что Россия — «страна Великой Культуры». Предполагается верить на слово этому утверждению, широко распространенному и никем не оспариваемому.

На самом деле Россия пришла в культуру довольно поздно, позднее многих европейских стран. У нас существовала религиозная живопись — искусство иконописи, завезенное из Византии. И это неоспоримо. Целью иконописи было изготовление предмета культа, культовых изображений, так что это было скорее ремесло, чем искусство. Что касается светской живописи, то она появилась у нас очень поздно. Где-то в позднем XVIII веке появились наши первые портретисты, изготовлявшие портреты знатных людей. Вспомним, что в Италии уже в ранние Средние века, а в Северной Европе в XV и XVI веках существовали Великие Школы живописи и Великие живописцы. Джотто, Пьетро де ла Франческо, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Рубенс, Босх, Брейгель и сотни других имен, каждое ярче всех российских живописцев, вместе взятых. Позднее в XIX веке Иванов, Брюллов, Репин или Серов, Айвазовский или Левитан так и не поднялись с колен, это вполне третьеразрядные дарования. Приходится признать, что наша живопись ничтожна. Правда, по части эксцентричности репутацию России на живописном фронте несколько спасают сразу за порогом XX века авангардисты 10-х и 20-х годов — во главе с Кандинским, Малевичем, Шагалом. Ну и конечно такие фигуры, примыкающие к живописи, как Татлин, Мельников или Родченко.

Может быть, наша литература — Великая литература? Я считаю, что литература у нас очень бедненькая. Неяркая, как среднерусский пейзаж. Первый русский поэт Василий Васильевич Тредиаковский в XVIII веке бывал порою бит при дворе палками. Ни русского Вольтера, ни русского Руссо, ни Свифта, ни Гете, ни де Сада у нас не было. Ну, скажем, из Ломоносова мог был бы в других условиях получиться энциклопедист Дидро. А вообще-то ничего выдающегося в нашей литературе не наблюдается до середины XIX века. Хваленый Пушкин — банален, Пушкиных во Франции было в его времена завались — штуки три или пять… вот тычу наугад: Проспер Мериме, Альфред де Мюссе, Альфред де Виньи… Потом появился уникальный загадочный Гоголь, и после него дело поправилось. С 1850-го по 1920-е годы мы стали поставлять если не уникальных мэтров литературы, то поставили все же несколько тяжеловесов хорошего уровня. (Пока при Советах не образовалась опять мерзость запустения.) Мыслители появились, несколько оригинальных, во второй половине XIX века (но думать всегда русские могли плохо, русский писатель — это большей частью дурак. Редко кто у нас умеет думать). А если кто умел думать, как Герцен, или Константин Леонтьев, или Бакунин, то их мало читают и читали.

Надо смирить свой гонор и согласиться, что в общем литература у нас бедненькая. Может, помимо европейской традиции у нас все наши века существовала рядом другая? Нет никакой другой. Разве что протопопа Аввакума с его «черви в душах кипят», но он такой один в русской литературе.

Крылов перекатал свои басни у Лафонтена, а тот — из европейской традиции. «Горе от ума» — трескучая, но посредственная вещь. Пушкин нравится всем за свою банальность,— короче, неприглядненькая такая заунывная равнина, где вдруг мощный «Тарас Бульба», да и тот украинский, яркий, с юга. Лев Толстой крайне зануден. Популярный Достоевский… если первые страницы «Преступления и наказания» великолепны, то дальнейшие сотни страниц — просто глумливая грязь религиозного позерства, сопли и слезы провинциальных актеров, искусственная повышенная скорость истерики… Пьянь юродивая из «Рюмочной». Россия — страна третьестепенной литературы XIX века, и только. А литература XX века у нас плохо состоялась. Конечно, у нас есть бесспорно гениальный Хлебников, но, как и в случае с Леонтьевым, Герценом и Бакуниным, его мало читают. Есть Гумилев и Маяковский, но ни одного мощного прозаика.

Но то, что у нас была бедненькая культура, еще полбеды. Настоящее нашей культуры и вовсе ничтожно. Из-за диктаторской руки советской власти у нас отсутствуют целые два-три поколения творцов, которые поместили бы нашу нацию в современность. Я уже писал об этом подробно в лекции «Трупный яд XIX века», здесь же остановлюсь лишь в связи с необоснованными мессианскими претензиями наших публичных представителей и обывателя. У России не было ни Селина, ни Жида, ни Миллера, ни Оруэлла, ни Пазолини, ни Юнгера, ни Жана Жене, ни сюрреалистов, ни Камю, ни Сартра — того, что есть современная, что было современной литературой XX века, вместо них кинокомедии безнадежно изломали российскую душу. Вытеснив из этой души все героическое и наполнив ее только обывательским. Ибо кино, к сожалению,— тоже культура.

«Страна великой культуры» — видите ли. Вранье! Страна с посредственным историческим багажом культуры. И с полным отсутствием современной культуры. Можно по-своему понять всяких наших опрашиваемых «политиков» или «элиту», когда они на вопрос «Ваш любимый писатель?» вдруг объявляют: «Пушкин» или «Толстой». Потому что ничего более современного и бесспорного каталог российской культуры им предложить не может. Не Бубеннов же какой-нибудь, не советские же литераторы с испитыми лицами парторгов? «Деревенщики» — не литература, а вопли Руси уходящей. Нет, ушедшей…

А без современной литературы страна себя понимать не может. Без типажей каких-нибудь, без «разночинцев», «отцов и детей» тургеневских (или семеновских, если б были таковые), без героя нашего времени или антигероя людям не понятно, что происходит, кто они сами есть. А кино с изготовлением типажей для подражания не справляется. А в 60-е и 70-е оно (кино) вообще совершило негативную, преступную работу, очаровав русского человека подлейшей какой-нибудь троицей алкашей — Вицына, Моргунова и Никулина,— внедрив тем самым (я совершено серьезно так считаю!) социальную моду на упадочный тип дегенерата. Не Базаров, не Рахметов, но дегенераты Никулин, Вицын, Моргунов — вот кто был героями нашего времени. И еще остались. И сколько нужно будет потратить сил нации, чтобы устранить ущерб, нанесенный этими ублюдками — экранными типажами. Потому мы превратились в нацию «Колянов» и «Наташ», не уважаемую никем. Это все к вопросу о «Великой Культуре». Что мы можем противопоставить архаичной, примитивной, но благородной строгости Корана, мы — нация, где алкоголик не вызывает осуждения, а дружелюбные ухмылки узнавания и понимания? У России нет интеллектуальных вождей (возможно, их время прошло). Это слепая хмурая толпа — русская нация, потому что ее книжные шкафы бездарны. Живя в чужих квартирах, я сталкивался с чужими книжными шкафами. Великой литературы в них нет. Жалкие, в основном, книжечки. Так что мы страна культуры поздней, небогатой и провинциальной. Мы поздно явились в мировую семью народов и стоим в сторонке, сжимая небогатый наш багаж.

(Сожалительно, что даже в этом скромном багаже русские тупицы чтут не лучших. Наши лучшие мыслители — К.Леонтьев, М.Бакунин, А.Герцен, а ни в коем случае не блеклые В.Соловьев, или ничтожный Бердяев, или тусклый Ильин. Наш единственный Великий писатель — это драматический Гоголь, а никак не Чехов — этот Довлатов своего времени, и уж не тяжелый запорный Толстой. Наш великий поэт XX века — Хлебников. Вот от этих ребят надо работать. А XX век нам таки угробили члены КПСС.)

Эдуард Лимонов