Ангелы Ада и Адам Смит

На «Серпе и Молоте» в литейке я работал в три смены. Когда шел на третью под тусклыми и редкими лампочками поселка вначале мелкой тропкой, потом выходил на тротуар, то ко мне из всех домов присоединялись спутники. Хлопали двери, стучали ботинки, безмолвная, все увеличивалась наша армия. Все новые мрачные солдаты выходили из-за старых дверей, все шумнее сотрясали поселок уже сотни ботинок. Дело было всегда около полуночи, потому разговаривали мало. Окраины провинциальных городов освещены слабо, так что были видны лишь силуэты работяг да огоньки цигарок в зубах. То были 60-е годы, курили тогда «Беломор».

Зимой было светлее — больше света от земли. В дождь было мрачнее. Впрочем, и без дождя было мрачно. Только самые молодые и хулиганистые переговаривались, воспринимая ночь как вызов — боясь ночи. Но их молодая спесь подавлялась мрачной косностью привычных и пожилых. Перейдя через трамвайные пути у остановки ДК «Стахановский», наш стучащий ботинками ручей вливался в большой поток. Рабочих сотнями спешно сгружали трамваи.

Мне было двадцать лет и потом двадцать один. Я был полон мрачной гордости за себя, за свой класс отверженных, класс третьей смены. Ближе к проходной завода нас была уже река. Завод был могучий. Проходных было несколько. Та, в которую входил я с Салтовки, не была центральной. Центральная располагалась за много километров на противоположном конце — на Сталинском проспекте. Мы угрожающе бурлили, шуршали, стучали ногами во мраке. Я же говорю, провинциальные города были и есть освещены слабо, а заводские проходные еще слабее, тем более те проходные, что не центральные. У проходной нас завихривало, заносило, и мы сурово, но без жалоб толкались, употребляя плечи и локти, чтобы добраться до желаемого горлышка бутылки, торопились на территорию, где нас станут эксплуатировать. Во мраке наши лица под кепками и шапками были мистичны, квадраты и прямоугольники лиц, туго обтянутых кожей, сложенные в гримасы, и в девяти случаях из десяти губы сжимают беломорину. Носы жадно ловят возбуждающий запах железных опилок, жареных в машинном масле,— характерный запах «Серпа», где был калильный термический цех. Авоська с завтраком обмотана округ запястья, руки в карманах старых пальто и бушлатов. Молчаливые рыцари труда и капитала пошатывались всей толпой с ноги на ногу в нетерпении войти в большие, грязные, вонючие помещения, чтобы крутить штурвалы, нажимать кнопки, опускать и поднимать рубильники, ездить на подъемниках. Я переваливался, чтобы загружать шихту, магнезию, породу, стальной лом. Я работал в комплексной бригаде сталеваров.

Наша мистическая толпа каждую ночь мрачно надвигалась на площадь перед проходной, откуда только что была исторгнута заводом другая многотысячная толпа. Каменные статуи командоров, воняющие табаком, закостенелые, полусонные, меланхоличные,— мы надвигались на завод Ангелами Ада. Неторопливо подымая и опуская негнущиеся ноги.

Город засыпал. Возвращались с танцев в «Стахановском» и «Бомбее» наши подружки — рабочие девочки, их грели в подъездах у батарей наши пацаны. Давно заснула страна. А мы, проникнув сквозь узкое горло проходной, потом долго растекались по огромному чреву завода, по узким тропам и аллеям. Я обычно проникал в свой цех сквозь грузовые ворота, мимо вагонеток с шихтой и по завалам шлака. Сквозь отворенные ворота в цеху видно было, как пылает адская масса расплавленного ковша, распространяя вокруг сияние, словно божество Ада. Цех дышал горячо. Мои товарищи, похожие на гладиаторов в брезентовых робах, бесстрашно окружали ковш, везли его в нужном направлении. Гладиаторы отбрасывали огромные тени. Я входил…

Безотрадная, страшная гордость и горечь теснились во мне. Я гордился принадлежностью к касте самых отверженных, работающих в ночи. Даже среди работяг — безропотных роботов существует иерархия. Работая в третьей смене, даже девушку было трудно при себе удержать, разве только она тоже работает в третьей смене. Люди ночи в брезентовых латах (каждая нить этого брезента казалась толщиной в прут. Эти латы не прожигали брызги металла!), мы находились в самом низу рабочей лестницы. Дальше опускаться было некуда. Впрочем, было — в шахтеры, уже под землей, в норах.

Рабочий — личность страшная. Работой, этим гнусным занятием, можно заниматься случайно, недолго. Извращенность современного общества в том, что оно предоставило сотням миллионов человеческих существ гнусное право быть навозными жуками навсегда. Но скатывая перед собой грязь, толкая застывающий шар грязи, навозный жук перекатывает в голове мрачные глыбы мыслей, перекатывает с места на место целые каменные горы мыслей. В основном он решает, страшен ли он. Он страшен, тяжел, недостоин, и если катит свой шар более пары лет подряд, он будет катить его далее всю свою трагичную жизнь. Рыцари труда — они же его жертвы, простодушные ангелы, пища для грозных заводов, хрипло дышащих в ночи.

Двадцатилетний, я понимал, что «Серп и Молот» переваривает нас всех, громко икая, каждую ночь. И выпускает, довольный, хриплые дымы из труб. Но я выходил из темного подъезда на темную улочку поселка и присоединялся к людям-теням. Хлопнула дверь, выпустив Ангела Ада. И в соседних домах хлопают двери. Каменными статуями командоров, цигарки у губ, мы движемся по направлению к нашему мучителю — заводу. Прямо к проходной, в его открытый рот. Вспоминается старая антикапиталистическая гравюра: Молох-капитал пожирает рабочих, поступающих к нему в рот на конвейерной ленте. Возможно так же, что такой гравюры не существует, и это образ из моего кошмарного липкого сна под утро. Каждую ночь мы проходим сквозь его внутренности, и стенки их высасывают наши силы. Молодые силы — у тех, кто молод; пожилые — у тех, кто пожил. Загипнотизированные, как зомби — персонажи гаитянского культа «вуду», живые мертвецы, мы тяжко движемся ко рту, к проходной. А вот кто это смеется истерично в безмолвии? А это бесовка, затесавшаяся среди нас, Ангелов Ада. У бесовки узкие глаза, грубые руки-лапы и горячий живот. Это знакомая бесовка. Она трудится на соседнем участке. «Здравствуй, Люба!»

Все плотнее ряды статуй-зомби. Все труднее дышать. Сотрясается земля под нашими ногами. Работать. Затем возвращаться в родную нору. Зачинать, сотрясаясь, роняя светлые капли в нечистую самку. Плодить себе подобных рабочих, Ангелов Ада с сильными челюстями и передними лапами. С неразвитыми задними лапами статуй. Ибо некуда бегать. Лапы нужны, чтобы только дотопать до проходной. Вот тебе и весь Адам Смит.

Я тогда не знал, кто он такой. Между тем этот тип написал труд «О богатстве народов», где впервые изложил основные принципы капитализма. Ассимилированный Англией шотландец. Шел XVIII век. В XVIII веке у них уже вовсю дымили в Англии и сосали человечину свои «Серпы и Молоты», хотя и не такие большие, как наш. По Адаму Смиту, таким образом, мы шли на ночную смену — железные когорты пролетариата, ангелы с мозолистыми руками, творцы всякой вещественности из железа и стали. Завод изготовлял моторы для тракторов и танков. Творцы индустриального могущества — Ангелы Ада, отлепившись от жен и подруг, мы гулко пересекали ночь, не зная, что всякий производительный труд создает стоимость.

Ангел — существо наивное, даже низвергнутый в Ад. Он невинен как барашек, пусть от адовой жары облетели белые перья и потрескалась морщинами и стала кирпичной плоть. Пусть он приземистый и квадратный, а в зубах «Беломор» и в тени козырька кепки — пустые глаза живого мертвеца-зомби.

Вначале они выходят на улицы Магадана и Камчатки. Затем, когда крыло ночи проходит по Сибири, то статуи командоров в сапогах, и ботинках, и валенках скрипят по ночному снегу Сибири. И ночь приближается к Красноярску, и быстро идет на Омск и Тюмень, и переваливает Уральский хребет, и неумолимо движется по европейской России. И выходят навстречу ей с молитвенно пустыми глазницами Ангелы Ада.

Так надо? Не шотландец же, ассимилированный англичанами, выводит на улицы железные когорты зомби. Он только записал то, что уже было. В два тома под общим названием

«Исследование о природе и причинах богатства народов. Сочинение Адама Смита, доктора прав, члена Королевского общества, ранее профессора нравственной философии в г.Глазго».

Впервые были изданы в 1776 году.

Среди прочих положений книги Смита главное и самое неприятное: «разделение труда увеличивает богатство». Неприятное для Ангелов Ада. В раннем, рукописном варианте «Богатства народов» есть мучительное признание, не вошедшее впоследствии в книгу:

«Бедный работник, который как бы тащит на своих плечах все здание человеческого общества, находится в самом низшем слое этого общества. Он придавлен его тяжестью и точно ушел в землю, так что его даже и не видно на поверхности».

(Вспомним, что уже в XX веке Герберт Уэллс сочинит «Машину времени», где таки поместит пролетариат будущего под землю. Там подземные уродцы работают с машинами и лишь по ночам выходят на поверхность, дабы похитить и съесть счастливых жителей счастливого общества будущего.) Придавлен и ушел в землю. То есть Смит знал, выхваляя свой модный тогда уже капитализм, знал, что будет. Знал. Сохранился конспект одного из его студентов в Глазго. За десяток лет до выхода первого издания «Богатства народов», в 1763 году, тот записывал за учителем:

«Развитие промышленности и торговли несет с собой и ряд отрицательных следствий. Во-первых, оно сужает умственный кругозор людей… Это очень сильно проявляется, когда все внимание человека устремлено на 1/17 часть булавки или на 1/80 часть пуговицы. Таково разделение труда в этих производствах. Другое неблагоприятное следствие состоит в сильном пренебрежении к образованию. В богатых и промышленных странах разделение труда, сводя все профессии к очень простым операциям, позволяет занимать детей работой в очень раннем возрасте. В Бирмингеме мальчик 6—7 лет может заработать свои три или шесть пенсов в день, и родители считают выгодным посылать таких детей на работу. Ясно, что они остаются без образования».

Что было тогда на месте завода «Серп и Молот», в 1763 году? Кажется, казаки гонялись за татарами, а татары — за казаками, а с севера медленно шли полки молодой Екатерины II, которая вскоре ликвидирует Запорожскую Сечь. Ковыли, степь была на месте завода «Серп и Молот», благородная синяя степь.

«Действительная цена каждого товара, то есть то, что каждый предмет стоит желающему приобрести его, есть труд и усилия, которые нужно затратить для изготовления. /…/ Естественно, что предмет, обычно производимый в течение двух дней или двух часов труда, должен стоить в два раза больше, чем продукт одного дня или одного часа труда…»

Вот тебе и Адам Смит.

Эдуард Лимонов