И подрыв логической расчетливости людей

Одним из самых манипулятивных приемов в сфере формальной логики является «игнорирование меры». С помощью этого приема в российском общественном сознании было разрушена способность «взвешивать» явления, факты, цифры, т.е. чувство меры. Это делается, прежде всего, путем разрушения системы координат, присущих российской культуре, полного игнорирования принципов достаточного рационального обоснования суждений и умозаключений.

Испокон веку в России достаточным основанием являются ответ на вопрос «ради чего нужно жить». Из него, как известно, вытекают взаимосвязанные принципа: принцип целей: «ради выживания и развития (материального и духовного) народа»; принцип кооперативности (кооперации деятельности) взаимоотношений для достижения целей: «вместе мы решим любую трудную задачу»; принцип как жить для достижения целей: «живи и давай жить другим».

В эти координаты мы помещаем реальность, чтобы ориентироваться в ней и де­лать более или менее правильные выводы.И заодно помним о принципах «как делать» и «почему».

С.Г.Кара-Мурза замечает, что это разрушение нашей способности измерять и считать со­вершалось именно в те годы, когда целое племя хладнокровных и цепких учетчиков и на нашей земле, и за ее рубежами, щелка­ло костяшками на счетах, оценивая и распределяя наши богатства, наши пенсии и доходы, «оптимальную» численность наших жиз­ней [подробнее см.: 19; 20; 21].

Овладение числом и мерой — одно из важнейших завоева­ний человека. Умение мысленно оперировать с числами и величи­нами — исключительно важное интеллектуальное умение, кото­рое осваивается с трудом и развивается на протяжении жизни че­ловека.

Утрата меры затронула в СССР всю интеллигенцию: и левых, и правых, и западников, и патриотов (сожгли дом [СССР], потому что форточка плохо открыва­лась и шкафчик был неудобно устроен. В этом подрыве одного из важнейших инструментов рацио­нального мышления особую роль сыграли те сообщества интелли­генции, которые интенсивно использовали числа и меру для под­тверждения своих идеологически нагруженных тезисов — прежде всего, экономисты и социологи. Конечно, важную подготовитель­ную работу произвела и та часть интеллигенции, которая в своей идеологической работе применяла числа в качестве художествен­ных образов.

Почему экономические выкладки с применением числа и меры оказывают на общественное сознание наибольшее воздей­ствие? Потому, что они, как правило, прилагаются непрерыв­но к очень широкому спектру житейских ситуаций, и потому, что выглядят гораздо более нейтральными, чем цифры историков и социологов. Поэтому они легко проходят сквозь психологическую защиту челове­ка. Заметим, что интенсивное идеологическое использование числа повлияло и на многих современных экономистов, которые они уверовали в свои собственные мифы и утратили способность измерять и взвеши­вать явления.

Как известно, важнейшее свойство расчетливости, даваемое образованием и опытом — способность быстро прикинуть в уме порядок вели­чин и сделать «усилительный анализ», то есть прикинуть, в какую сторону ты при этом ошибаешься.

Когда расчетливость подорва­на, сознание людей не отвергает самых абсурдных количествен­ных утверждений, они действуют на него магически. Человек те­ряет чутье на ложные количественные данные.

Общие (и почти незаметные) приемы разруше­ния и нарушения меры, дискредитации числа или вообще количественных ар­гументов:

1.Манипуляция с числами, при которой они используются как магические образы, оказы­вающие на людей гипнотическое воздействие. Очень часто с помощью чисел характеризуют расплывчатые, не поддающиеся измерению величины, причем нередко эти чис­ла приводят с высокой точностью, что является грубым наруше­нием норм научного метода.

Пример. Работы А.И.Солженицына, который утверждал, будто в ходе сталин­ских репрессий было расстреляно 43 млн. человек. Сейчас движе­ние населения ГУЛАГа по годам, со всеми приговорами и казнями, освобождением, переводами, болезнями и смертями изучено дос­конально, собраны целые тома таблиц. Ясно, что данные Солжени­цына — художественная гипербола, но ведь значительная часть культурного слоя воспринимает их как чуть ли не научные дан­ные лагерной социологии. Налицо расщепление сознания: чело­век прочтет достоверные документальные данные — и верит им, но в то же время он верит и «сорока трем миллионам расстрелян­ных» Солженицына.

Как известно, ГУЛАГ суще­ствовал 30 лет, число заключенных в лагерях лишь в отдельные го­ды превышало 1 млн. человек, смертность в лагерях составляла в среднем 3% в год — как Отечество могло там «потерять 43 миллио­на»? Документально известно, например, что с 1 января 1934 г. по 31 декабря 1947 г. в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, и основное число смертей пришлось на го­ды войны. Война была трудным временем для всех.

2. Широко используются «средние» показатели при резком расслоении объектов именно по тому показателю, о котором идет речь. Нарушается школьное правило: средним числом можно пользоваться толь­ко в том случае, если нет большого разрыва в показателях между разными частями целого.

И при обсуждении жизни общества у нас получается как в больничной палате: один умер и уже холодный, а другой хрипит в лихорадке, но средняя температура нормальная. Вот, в середине реформы и власти, и оппозиция утверждали, будто потребление в стране упало на 30%. Это — на фоне нарастающего недоедания у части населения. В 1995 г. по сравнению с 1991 г. по­требление (включая импорт) мясопродуктов в целом упало на 28, масла на 37, молока и сахара на 25%.

Но ведь этот спад сосредото­чился почти исключительно в той половине народа, которую сбро­сили в крайнюю бедность. Значит, в этой половине потребление самых необходимых для здоровья продуктов упало на 50—80%! И многие делают вид, что не понимают этой простой вещи.

3.Сравнение обобщенных показателейбез учета принципиальной разницы их составляющих. Это ведет к тому, что невоз­можно увидеть главное — катастрофическое, скачкообразное изменение социальной системы.

С.Г.Кара-Мурза замечает, что особенно это касается сравнения таких социальных показа­телей, как уровни потребления и уровни доходов, ибо они связа­ны с выражаемыми через них скрытыми (латентными) величинами резко нелинейно. Нас же интересуют именно скрытые величины, а индикаторы, показатели — это лишь их видимое выражение, дос­тупное измерению.

Социальные показатели содержат в себе «неде­лимости». Одна из «неделимостей» — та «витальная корзина», тот физиологический минимум, который объективно необходим че­ловеку в данном обществе, чтобы выжить и сохранить свой облик человека. Это — тот ноль, тот порог, выше которого только и начи­нается благосостояние, а на уровне нуля есть лишь состояние, без «блага», т.е. начинается нищета. И сравнивать доходы нужно после вычитания этой «неде­лимости». Можно сравнивать только то, что «выше порога».

Закон: если в сравниваемых величинах скрыты «неделимости», то при приближении одной из величин к размеру «той «неделимости» валовой показатель искажает реальность со­вершенно неприемлемо. «Зона критической точки», область воз­ле порога, граница — совершенно особенная часть любого пространства, особый тип бытия. Доходы богатого человека и человека, находящегося на грани нищеты - сущности различной природы, они количественному сравнению не поддаются (точнее, это формальное сравнение ни о чем не говорит).

Именно таковы сравнительные показатели социального расслоения, которые используют социологи («показатель Джини», децильный, фондовый и др.). Согласно и этим показателям, в России произошло социальное расслоение, более значительное, чем в США.

А на деле никакого сравнения с США и быть не может, потому что в России возникла несоизмеримость между частями общества — социальная аномалия. Если прово­дить сравнение корректно — после вычитания физиологического минимума, то в России фондовый децильный коэффициент будет равен не 15, как утверждает правительство, и не 23, как утвержда­ют ученые РАН, и даже не 36, как утверждают американские уче­ные - он будет измеряться тысячами! Ибо превышение доходов над физиологическим минимумом у самых бедных десяти процен­тов российских граждан приближаются к нулю.

Заметим, что небольшое снижение в уровне потребления семьи, чьи дохо­ды на 50% превышают физиологический минимум, и семьи, кото­рая находится на этом минимальном уровне потребления - со­вершенно несравнимые вещи. Это все равно, что сравнить сни­жение на один метр летящего в небе самолета и утопающего человека, который барахтается и захлебывается в озере.

Состоя­ние социальной сферы в России таково, что очень большая часть населения находится именно на абсолютном минимуме потребле­ния, и всякая «эластичность» оценок для многих означает не «ухудшение благосостояния», а физи­ческую гибель.

4. Очень сильно действуют на сознание большие числа, т.к. чело­век не может их мысленно освоить, они поражают воображение.

Пример. Типичное (а их там много) умозаключение из книги З.Крахмальниковой «Зачем еще раз убивать Бога?» (М.:Наука,1994): «Четверть миллиарда — 250 миллионов потеряло население нашего Отечества в XX веке. Почти 60 миллионов из них в ГУЛАГе».

Что значит «250 миллионов потеряло Отечество в XX веке»? Эти люди умерли? А сколько умерло в XIX веке? А за десять лет де­мократического режима в одной только РФ умерло 20 млн. чело­век, без всякого ГУЛАГа. Сами по себе все эти числа ни о чем не го­ворят, они лишь создают зыбкий образ как инструмент внушения. В приведенном выше рассуждении контекст подталкивает че­ловека к мысли, будто 250 млн. человек стали жертвой советского политиче­ского строя (для этого протягивается нить к ГУЛАГу).

5. Использование несоизмеримых величин. По сути это – применение ложной меры. А применение ложной меры почти всегда сопровождается и грубым нарушением логики.

Пример. А.Н.Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое, нужно «депаразитировать», приводил такой довод: «Тьма убыточных …колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других». Вот мера академика-экономиста: убыточных предпри­ятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма.

Реальные величины были следующими: В 1989 г. в СССР было 24 720 кол­хозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1% -от числа колхозов), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной сис­темы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Величи­на убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхо­зы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в от­личие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент, основанный на количественной мере, был ложным.

Заметим, что понятия рентабельность и убытки в советской хозяйствен­ной системе были чистой условностью, ибо они планировались. О каких убытках можно говорить, если закупочные цены на про­дукцию сельского хозяйства и промышленных предприятий, так же как цены на используемые ими ресурсы устанавливаются в ад­министративном порядке! Это бессмысленный разговор.

Здесь, помимо ложной меры, наблюдается и грубое нарушением логики. Ведь если, как по­стоянно утверждалось, в целом промышленность и сельское хо­зяйство убыточны («люмпенизация общества тотальная»), то за счет чего же покрываются эти убытки, за чей счет кормились почти 300 млн. паразитов, да еще помогали «третьему миру», летали в кос­мос и были вооружены до зубов? Старик Хоттабыч все эти средст­ва добывал, вырывая волоски из бороды?

«Кормление работников», то есть их зарплата, входит в обязатель­ные издержки самого существования предприятия, его содержа­ния владельцем. Никаких оснований говорить о «паразитизме» работников убыточного предприятия нет, это просто не связан­ные между собой сущности.

Более того, даже в капиталистиче­ском хозяйстве задачи владельцев не сводятся к получению при­были от каждого предприятия, и на какого-нибудь профессора, который назвал бы работников корпорации «Локхид» с ее много­летней убыточностью паразитами, посмотрели бы как на идиота или вредителя. Что же говорить о плановом хозяйстве, работаю­щем как единое целое, владельцем которого является народ, а управляющим — государство!

Часто можно слышать еще один миф, упоминаемый в качестве одной из причин нашей «низкой экономической эф­фективности»: «Все воруют!» Мол, русский народ по природе своей вор (поминали и Карамзина).

Действительно у многих советских людей была такая нехорошая привычка, как принести что-нибудь полезное для дома с работы (они назывались в СССР «несунами»). То ацетону из лаборатории, то краски, то шерсти с фабрики. Но ведь нужно применять меру! А то можно легко поверить в миф, будто масштабы этого явления столь велики, что подорвали народ­ное хозяйство. И, уж во всяком случае, они многократно перекры­вают то, что наблюдается в «цивилизованных странах».

В 1990 г. были впервые опубликованы данные о до­ходах «теневой экономики». По уточненным оценкам Госкомстата СССР они составили тогда 99,8 млрд. руб., (в том числе от произ­водства и продажи самогона — 35 млрд. руб.). А хищения государ­ственного и общественного имущества (это и есть «все воруют») составили всего 5,4 млрд. руб. В масштабах народного хозяйства это ничтожная величина — в 1990 г. ВВП СССР (он тогда называл­ся валовой общественный продукт ) составил 1632 млрд. руб.

А что же мы видим на честном Западе? Вот данные из доклада ми­нистерства юстиции США: за пятилетку 1990—1994 г. только в од­ной отрасли, в системе здравоохранения США, хищения состави­ли 418 млрд. долларов. Миллиардов долларов!

Еще пример. Академик А.Г.Аганбегян: «…Вследствие абсурдности плановой системы в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем не­обходимо. СССР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хвати­ло бы в два или три раза меньше машин».

При чем здесь производство тракторов в США? Сколько тракторов следует считать необходимым именно для СССР? Сколь­ко тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?

Разве не удивительно было слышать, что советским колхозникам хватило бы в три раза меньше тракторов, чем то, что они имели? Когда же наша промышленность успела так перенасы­тить село тракторами?

А.Г.Аганбегян не указал типичную норму насыщенности хо­зяйства тракторами в той экономике, которая лишена «пороков плановой системы» и предлагалась нам как пример для подража­ния. Но разве на Западе фермеры имели в три раза меньше тракто­ров, чем советские колхозники? В действительности среднеевро­пейская норма в тот момент (1988 г.) была равна около 100 трак­торов на 1000 га пашни, а в СССР имелось 12 тракторов на 1000 га. В сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 16,5 раз меньше, чем в ФРГ, и в 7 раз меньше, чем в Польше. А страну уверяли, что колхозникам разумно было бы иметь тракторов в 20 раз меньше, чем в Польше, в 50 раз меньше, чем в ФРГ и в 120 раз меньше, чем в Японии. Иска­жение меры столь велико, что возникает ее острая несоизмери­мость с реальностью.

Что же произошло с тракторной промышленностью СССР и РФ после таких заявлений? Ее стали подрывать уже при Горбачеве и практически ликви­дировали после 1992 г. На радость зарубежным конкурентам. Или заказчикам?