Александр Афродисийский

<Ответы на возражения Ксенарха>^[cc]

Ответ на первое возражение.

Simpl. de caelo, 13,28 – 14,3. Возражение Ксенарха Александр отводит двумя способами. Сначала через выдвижение нового возражения. Соглашаясь, что цилиндрическая спираль проста, он заявляет, что Аристотель не считает величины производящими причинами движений. Если простое тело совершает простое движение, это еще не означает, что и по всякой простой линии простое физическое тело совершает простое движение, как того требует Ксенарх. Аристотель этого не утверждает.

13, 15-18. Аристотель полагал величины не действующими, а материальными причинами движений – «тем, без чего нельзя», – как говорит Александр, – ибо когда есть движение, не может не быть величины, а если есть величина, то не обязательно должно быть движение…

14, 9-13.…нолучше, когда Александр отводит возражение Ксенарха через опровержение посылки, говоря, что цилиндрическая спираль не есть простая линия, так как образуется из двух несхожих движений - кругового и прямолинейного. Когда прямая, параллельная оси цилиндра, обходит по кругу его поверхность, а по ней при этом равномерно движется некая точка, то в результате получается цилиндрическая спираль.

14, 27-29.Кроме того, замечает Александр, простые движения таковы из-за своего расположения по отношению к центру мира. Одно совершается вокруг центра, другие от центра и к центру, спираль же не такова.

Ответ на второе возражение.

22, 18-33.Разрешая это затруднение, Александр соглашается с тем, что движение по прямой присуще не вполне завершенным телам, ибо и Аристотель соглашался с этим в трактате «О возникновении». Сам Александр говорит, что элементы не могли бы двигаться, не будь в них чего-то потенциального, так как движение есть осуществление потенциального, и что они лишь тогда станут вполне завершенными, когда окажутся в своих естественных местах. Однако, считает он, движущееся вверх нуждается не в том, чтобы быть огнем, а в том, чтобы, будучи огнем, занимать естественное место, к которому движется, и точно так же все остальные тела. Что вышеназванные движения естественны и для уже завершенных тел, явствует, по его словам, вот откуда. Если поднять снизу землю, которая, поскольку уже находится внизу, является землею в действительности, а потом отпустить ее, то она все равно полетит вниз, потому что, удаленная из своего места, она не прекращает быть тем, что есть. И если, продолжает он, земля тяжела, а огонь легок, и им от природы свойственны вышеназванные движения, то и в этом случае утверждение останется в силе, если только мы не будем определять легкое как располагающееся надо всем, а не как несущееся вверх, и тяжелое – как опустившееся ниже всех, а не как несущееся вниз.

Ответ на третье возражение.

23, 26-31.Это затруднение Александр разрешает так: даже если движение сложного тела будет единым, - говорит он,- оно не будет простым, потому что простое движение тем самым уже и едино, а единое не всегда просто. Ведь и тело не является простым только из-за того, что оно едино. Так что и движение сложного тела, хоть и едино, однако не просто. А если даже и просто, то не в силу того, что принадлежит сложному телу, а по преобладанию. Ибо в сложном заключаются начала многих движений – оттого-то оно и сложное.

Ответ на четвертое возражение.

24, 7-21. На самом же деле мы^[cci] постулировали, что у простых тел одно естественное движение, ибо Аристотель говорит: «насильственно оно может двигаться движением и другого, отличного от него тела, но по своей природе не может, коль скоро у каждого из простых тел только одно согласное с природой движение»^[ccii]. А то, что промежуточные элементы не содержат в себе начала двух движений, ясно из следующего: хоть воздух и легок, но в меньшей степени нежели огонь, и вода – хоть и тяжела, но меньше, чем земля. Для воздуха движение вниз и для воды – вверх не естественны, но вызываются силой, при этом «больше» и «меньше» не меняют их вида^[cciii].

Ответ на десятое возражение.

36, 10. Александр доказывает, что движение горячих испарений не простое, а смешанное.

37, 13-15. Потому что приближающееся [к небу горячее испарение] одновременно должно приводится в движение своим порывом – либо вверх, если в нем есть что-то легкое, либо вниз – если тяжелое. Поэтому его движение окажется смешанным из прямолинейного и кругового.

50, 18-21.В этом месте Александр задается вопросом о горячих испарениях. Ведь и Аристотель говорит, что тело, непосредственно примыкающее к круговращающемуся, увлекается им в движение по кругу, да и Ксенарх возражает…^[cciv] Сначала Александр задается вопросом относительно каменного или деревянного шара. Если, перемещая его по кругу, кто-нибудь спросит: противоестественно ли для него это движение, то можно доказать, что нет. Действительно, естественным для него будет либо движение вверх, либо вниз, так как других простых движений не существует. Но каждое из них противоположно другому, и круговое движение тоже им противоположно, поскольку противоестественно. Выходит, два противоположны одному. Чтобы не получилось такого следствия, необходимо признать, что круговое движение естественно для такого шара. Разрешая эту апорию, Александр говорит, что тело, движущееся вслед за небом, не совершает круговращения, поскольку его движение не просто. Когда оно совершает оборот, то легкое в нем несется вверх, а тяжелое – вниз, так что его движение оказывается смешанным. И так же точно каменный или деревянный шар движется не по кругу, а только вверх или вниз, раз движение вверх есть движение от центра мира, а вниз – к центру.

Вопросы и затруднения самого Александра.

Quaest. 20, 16 - 21,11.Если началами и элементами физических тел являются те четыре причины, о которых Аристотель говорит в «Лекциях по физике» – то есть материя, форма, действующее и то, ради чего – то круговращающееся тело либо не будет телом физическим, либо будет содержать субстрат и материю, либо же Аристотель назвал не все начала физических тел. В самом деле, какой у этого тела мог бы быть субстрат? Тем не менее, оно – тело физическое. Действительно, всякое тело есть либо физическое, либо математическое. Оно не математическое, поскольку все находящееся в движении есть физическое тело, а оно в движении, хотя и в вечном, и заключает в себе причину движения. Но если природа – «начало движения и покоя для того, чему она присуща первично и не по совпадению»^[ccv], оно же не имеет в себе начала покоя, то, может быть, не имеет и природы? А если не имеет природы, то не будет и природным (физическим). Но если не физическим, тогда каким? Ведь не математическим же, поскольку круговращающееся тело одушевлено, а всякое одушевленное тело является физическим. Не будучи же физическим, оно не будет иметь своим подлежащим материю, если только [определять материю] как то, что поочередно принимает в себя противоположности. Вернее, если Аристотель называет материей только последнее подлежащее, поочередно принимающее противоположности, то подлежещее пятого тело не будет охватываться [понятием] материи, если же он определяет материю еще и как последнее подлежащее, само по себе неупорядоченное^[ccvi], то вот таким понятием материи, пожалуй, охватывалось бы подлежащее божественного тела.

Quaest. 3, 7 - 13.Средидвижений вечным и непрерывным является одно лишь круговращение. Совершающее его тело вечно и есть наилучшее из тел, ибо вечное лучше невечного, и совершающее первое среди всех движений, и одушевленное. В самом деле, лучшее из тел одушевлено, так как одушевленное тело лучше неодушевленного. Круговращающееся же тело наилучшее – следовательно, одушевленное.

Simplicii in phys. X, 1218, 20 – 1219, 11.В этом месте [своего Комментария к «О небе»] Александр задается вопросом: как круговращающееся тело может быть физическим, если физическое, по словам Аристотеля, содержит страдательное начало, круговращающееся же тело бесстрастно? И сам же разрешает это затруднение, говоря, что круговращающееся тело хоть и совершает вечное движение, тем не менее оно то от чего-то удаляется, то к чему-то приближается, а значит обладает и тем, и другим в возможности. Поскольку же оно причастно возможному, постольку оно в каком-то отношении страдатеьно, ибо все возможное является в некотором смысле материальным.

«Пожалуй, – говорит Александр, – будет лучше понимать под естественным движением божественного тела не такое, как у неодушевленных тел, а такое, как у движимых душою, которые приводятся в движение не чем-то внешним, но в самих себе заключают движущее начало и причину. Но в таком случае, - продолжает он, - почему оно не обладает также и началом покоя, и началом движения к противоположному? Может быть оно не будет двигаться к противоположному потому, что нет движения противоположного круговому, а покоиться – потому, что во-первых, не движется туда, где очутившись, остановилось бы, а во-вторых, не нуждается в остановке, поскольку те из движущихся, которые от природы могут самостоятельно останавливаться, заключают в себе и возможность этой остановки». Так говорит Александр.

А что означают его слова о том, что под естественным движением неба следует понимать не такое, как у неодушевленных тел, а такое, как у движимых душою, - мы лучше поймем, если вспомним его мнение о душе неба. Он считал, что душа неба есть то же самое, что его природа. Вот что он пишет во второй книге комментария к «О небе»: «мы же попытаемся доказать, что у божественного тела природа и душа не разные вещи, но словно как тяжесть земли и легкость огня», а немного дальше: «в самом деле, какая еще природа могла бы быть у него кроме этой? Ведь душа – это более совершенная природа, поэтому вполне естественно, что природа более совершенного тела будет более совершенной».