Мировой пожар и очищение от телесных скверн

Посмертные перипетии душ, равно как Страшный Суд и связанное с ним воспламенение мира, рассматривались в перспективе, отличной от современной. Конец мира был естественным космологическим финалом. Не останавливаясь на известных библейских представлениях, отметим, что и в греческой эсхатологии идея периодической гибели всего живого от потопа или огня издавна присутствовала, будучи тесно связана с идеей очищения. ПЛАТОН в этой связи приводил как природные, так и теологические объяснения:

 

Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные – из-за огня и воды… В самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара… боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами^[cdxlix].

 

За время великого цикла мир, как полагали, то выжигается огнем, то затопляется водой^[cdl]. Представление о том, что конец мира наступит в огне было весьма распространенным. Часто цитировали Гераклита: из огня все произошло, и в огонь все разрешится; огонь есть начало и цель всего”^[cdli]. Космос то обращается в огонь, то снова образуется из огня через определенные промежутки времени^[cdlii].

Характерно, что в ходе этих циклов происходит не уничтожение, а взаимопревращение элементов. Огонь, сгущаясь и охладевая, последовательно превращается в воздух, воду, землю, а затем начинается обратный процесс разогрева и разжижения элементов, в ходе чего о все опять превращается в огонь^[cdliii]. Вот как пишет КЛИМЕНТ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ:

 

Не обойду молчанием и Эмпедокла; этот физик упоминает о воccтановлении всех вещей, полагая, что некогда произойдет [их] превращение в субстанцию огня. С непреложной очевидностью этого воззрения придерживается Гераклит Эфесский, который признавал, с одной стороны, некий вечный (¢…dion) космос, с другой – подверженный уничтожению (fqeirÒmenon), зная, что сей космос в аспекте устроения (kat¦ t¾n diakÒsmhin) не отличается от того, находящегося в определенном состоянии.

Но то, что он признавал вечным состоящий из всей субстанции [= конкретный] космос, явствует из следующих его слов: “Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий”. О том, же, что он признавал его возникшим и уничтожимым, свидетельствует нижеследующее: “Обращения огня: сначала море; а [обращения] моря – наполовину земля, наполовину вихрь”. Смысл его слов таков: под действием управляющего всем логоса и бога огонь превращается через воздух в жидкость, как бы семя упорядоченного космоса, которое он называет морем. Из него же, в свою очередь, возникают земля и небо, и все, что заключено между ними.

А то, что [космос], вновь исчезает и подвергается воспламенению, с очевидностью явствует из следующего: “Море расточается и восполняется до той же самой меры, какая была прежде, нежели оно стало землей”. То же самое он говорит и об остальных элементах. Сходным образом и знаменитейшие из стоиков учат и о воспламенении мира, и об управлении космоса, и об особенном (конкретном) космосе, и о человеке, и о посмертном сохранении нашей души…^[cdliv]

 

Таким образом вечный космос имеет две фазы – обогневения и упорядочивания. Как уже отмечалось, вместо процесса возникновения/ уничтожения говорится о взаимопревращении элементов:

 

(Симпликий, In Aristotelis quattuor libros de caelo commentaria, p. 294, 4-7): И Гераклит говорит, что космос то обращается в огонь (™kpuroàsqai), то снова образуется (sun…stasqai) из огня через определенные периоды времени, в следующих словах: “Мерно возгорающийся и мерно угасающий”. Этого взгляда держались и стоики…

(ibid., p. 294, 13) приведенные выше слова [Гераклита], казалось бы, относятся к возникновению (gegšsewj) космоса, однако же он пишет и следующее: “Этот космос не создал никто из богов, никто из людей, но он был всегда”. Впрочем, Александр [Афродисийский], который склонен полагать, что Гераклит учил о возникновении и уничтожении космоса (genhtÕn kaˆ fqartÕn)^[cdlv], понимает слово “космос” в этом втором случае иначе. Гераклит отнюдь не противоречит себе, как это могло бы показаться, говорит [Александр]. Космосом в данном случае он называет не это вот мироустройство (diakÒsmhsin), но вообще сущее и его структуру (di£taxin), в соответствии с которой происходит попеременное превращение вселенной [metabol¾] в одно из двух – то в огонь, то в данный космос. Такое попеременное превращение сущего и такой “космос” не имеют начала во времени, но “были всегда”. Еще Александр добавляет, что полагающие поочередную смену состояний универсума учат скорее о качественном изменении (¢llo…wsin) универсума, нежели о его возникновении и уничтожении.

(ibid., p. 367, 9): Это означает, что космос не возник и не может уничтожится. Ибо из того, что некоторые тела превращаются (metab£llei) друг в друга, не следует, что некоторые части космоса уничтожаются. Аргумент Александра, направленный против Эмпедокла и Гераклита, утверждающих, что космос попеременно возникает и уничтожается, и гласящий, что не космос возникает и уничтожается, но сменяются его состояния (diaqšseij), а сам он пребывает вечно (¢…dion), имеет силу и для нас^[cdlvi].

 

Некоторые стоики считали, что если обычные души погибают, выйдя из тела, то души мудрых доживают до обогневения мира:

 

“Клеанф полагал, что все души сохраняются до обогневения, Хрисипп – что только души мудрых”^[cdlvii];

“стоики полагают, что, выходя из тела, [душа] гибнет не сразу *** более слабая [сохраняется] ненадолго… – это душа необразованных (¢paideÚtwn), а более сильная, как, например, у мудрых, [сохраняется] вплоть до обогневения (mšcri tÁj ™kpurèsewj)”^[cdlviii].

Согласно Олимпиодору, души переживают сам мировой пожар: “Третье мнение гласит, что необразованная душа (¢pa…deuton yuc¾n) гибнет сразу же по выходе из тела, а образованная, закаленная добродетелями (pepaideumšnhn stomwqe‹san ta‹j ¢reta‹j) выдерживает обогневения вселенной: этого мнения среди прочих держался Гераклит”^[cdlix].

 

В приведенных цитатах обращает на себя внимание не только сотериологическая роль пайдейи, но и характерный физикализм: получившая надлежащее воспитание душа обретает “закалку добродетелями”, что позволяет ее вытерпеть и пережить мировой пожар.

Схожие (не мифологические, но рациональные) представления о гибели мира от огня или воды фиксируются и в иудаизм начала н.э. Так, Иосиф Флавий (37 – ок. 100) сообщает, что “Адам предсказал погибель мира частью от силы огня, а частью от мощи и обилия воды”^[cdlx]. О пожаре Судного дня говорится и в Новом Завете: “в начале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою. А нынешние небеса и земля сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков… Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят... Воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают” (2 Петр 3:5-12). Об эсхатологическом пожаре говорится в гностической и манихейской литературе^[cdlxi].

Христианские апологеты видели сходство своей и языческой эсхатологии. Климент пишет:

 

[И Гераклит] знал, что настанет очищение огнем для тех, кто жил здесь дурно, заимствовав сведения об этом из варварской мудрости. У стоиков это очищение позднее было известно под именем обогневения. Вслед за ним стоики учат, что обладатель неких свойств вновь оживет. Стало быть, у них всегда было учение о воскресении. Платон говорит, что земля в разные времена очищалась водой и огнем. Вот его слова: “Из всех бичей, которыми многие поколения сгонялись с лица земли, вода и огонь унесли наибольшее их количество… Верно, что по прошествии длительного времени… земля будет опустошена гигантским пожаром”^[cdlxii].

 

Явное сходство христиане объясняли тем, что это греки заимствовали у иудеев их древнюю мудрость. Об этом пишет Климент^[cdlxiii], а Тертуллиан говорит:

 

Если мы [христиане] проповедуем, что Бог некогда будет судить, то над нами смеются, ибо говорят: “И поэты и философы возвещают о суде в подземном царстве”. И если мы угрожаем геенной, которая есть вместилище тайного огня для подземного наказания, то над нами еще более смеются, ибо это подобно реке Пирифлегетон в царстве мертвых. И если мы говорим о рае как месте блаженства, назначенном для принятия душ святых и отделенном от нашей земли неким огненным поясом, то Елисейские поля уже овладели такой верой. Но откуда, спрашиваю вас, произошло такое сходство у философов и поэтов, если не из наших священных книг, как древнейших?^[cdlxiv]

Пусть они отрицают, что Христос будет судить всякую душу от века по воскресении ее тела. Пусть они говорят, что этот суд достался Миносу и Радаманту, как думают Платон и поэты^[cdlxv].

 

Развитую метафизику огня демонстрируют сочинения великого сирийского богослова ЕФРЕМА СИРИНА (ок. 306 – 373). Согласно ему, Бог, который есть огонь, периодически опаляет миры. В такие моменты Он охраняет от огня праведников и небесные воинства. В душах людей тоже есть огненный элемент. Если он не потушен индивидуальными грехами, то благодаря ему душа способна уцелеть в мировом пожаре:

 

Когда угодно Ему стало сотворить мир и призвать народы в бытие, тогда по милосердию Своему удержал Он в Себе огонь сей, чтобы тот не попалил миров. По благоволению своему сокрыл в себе огонь, по милости утаил в себе пламень. А если бы не скрыл своего огня, не постояла бы тварь. Но когда снова придет судить небо и землю, тогда во гневе своем даст возгореться своему огню, и миры не постоят перед Ним, горние обители узнают смерть, и дольние – смерти смерть.

Если бы праведные и святые по милосердию Божию не были охранены от огня Судии, воспламеняющего небо и землю; то они вместе с грешными были бы попалены огнем сим. И если бы не благодать ограждала небесные воинства, то и они вместе со злыми были бы истреблены силою этого пламени…

Судия восседает на огненном престоле; окрест Его море пламени, и река огненная течет от Него подвергнуть испытанию все миры. И в людей вложил Он огня своего, чтобы не попалил их оный огнь, когда воспламенит Он всю тварь, и будет очищать ее, как в горниле. Если этот огонь сохраняется теперь и не утушен грехами, то сохранившие в себе сей огнь спасутся от оного страшного попаления. А если в ком утушен он грехами и не сохранен святостью жизни, то все таковые для того огня, от которого сгорит мир, будут также тоже, что солома^[cdlxvi].

 

В этом изображении нет “физики” в чистом виде. Тем не менее, различимы фрагменты метафизического каркаса, на котором строится рассуждение Ефрема. В начале был только божественный огонь^[cdlxvii]. Начав творить миры, Господь умерил свой пламень, и вновь даст разгореться ему уже в конце века сего. Перед огненным престолом Господа течет огненная река. Дабы достигнуть престола и предстать перед Судией, нужно пересечь эту реку, то есть подвергнуть себя испытанию огнем. (Любопытно, что в каролингскую эпоху некоторые сочинения Ефрема в переводе на латинский были в библиотеке Лана, а значит, их мог читать Иоанн Скотт^[cdlxviii].)

В другом фрагменте Ефрема огонь является не внутренним состоянием души (который утушен или неутушен грехами), но внешней реалией: огонь реки вздымается только когда ту пересекают нечестивые, а при переходе праведников огонь спокоен:

 

И праведники и грешники проходят чрез искусительный огонь, чтобы выдержать испытание; но проходят праведники, и огонь спокоен; едва же увидит он нечестивых, как возгорается пламенем^[cdlxix].

Крест Твой да будет мостом для рабов Твоих, отшедших от нас и почивших в уповании на Тебя. Им да прейдут они чрез огненное море и не погрязнут в пламени^[cdlxx].

 

Похожее описание загробного испытующего и очистительного эсхатологического огня имеется в священных текстах зороастризма. В Бундахишне говорится :

 

И каждый увидит свои хорошие и дурные дела, и тогда на (этом собрании) грешный будет так заметен, как белая овца среди черных… Праведного отправят в горний рай, а грешного – в ад. Три дня и ночи в аду (грешного) будут наказывать телесно, а праведный в эти три дня в горнем раю телесно испытает радость... Затем огонь и божество Арйаман расплавят металл, (что) в горах и холмах, и он останется на земле подобно реке. Затем они заставят всех людей войти в расплавленный металл и очиститься. Тому, кто праведен, тогда покажется так, словно он идет в парном молоке, а тому, кто грешен, тогда покажется так, словно он во плоти идет в расплавленном металле... Затем люди соберутся в самой большой любви: отец и сын, брат и друг… Все люди станут одним голосом и громко вознесут хвалу Ормазду и амахраспандам…^[cdlxxi]

 

Как считает М. Бойс, в этом отрывке соединены описания извержений вулканов и древнеиранских испытаний-ордалий раскаленным металлом^[cdlxxii]. Архаика этих образов косвенно свидетельствует в пользу того, что изначально представления об очистительном огне могли зародиться в авестийской древности. Известно, что прямо или косвенно зороастризм влиял на развитие послепленного иудаизма, раннее христианство, гностицизм, манихейство, религию поздней Римской империи и пр. Это касается представлений о рае и аде, ангелологии, астральной космологии, эсхатологии и пр.

Но вернемся к латинской традиции и завершим этот обзор цитататой из Беды Досточтимого и Алкуина. Англо-саксы также говорят о пожаре Судного дня, в котором погибнет и нижняя часть небес, и те, кто не смог подняться от земли, будучи отягощен грехом. Вот что пишет Беда Досточтимый в уже упоминавшемся отрывке из сочинения Об исчислении времен (глава Об огне судного дня):

Огонь последнего суда уничтожит не небесную твердь, на которой вращаются неподвижные звезды, не эфирное небо,… но то воздушное небо, ближайшее к земле…, которое некогда погубила вода потопа…; сие небо уничтожит огонь Последнего Суда, разрастаясь вплоть до него, по мере захватывания пространства… А посему это воздушное небо съежится в огне, а звездное пребудет нетронутым…

А местность, в которой будет происходить само разбирательство последнего и всеобщего Суда, ищут во многих местах. Известно, что когда Господь будет сходить на суд, во мгновение ока (1 Кор 15:52) случится массовое воскресение всех мертвых, святые тотчас будут восхищены в сретение Господу на воздухе (1 Фес 4:17)… А будут ли и нечестивые тогда легкими подняты ввысь от земли на сретение грядущему Судии, или же грехи будут так отягощать их, что хотя у них и будут бессмертные тела, они не смогут подняться, скорее всего окажется, что когда Господь будет восседать на суде, святые будут присутствовать наверху одесную его, нечестивцы же внизу [in inferioribus] ошую. Но тогда если тот великий, простершийся ввысь огонь охватит всю поверхность земли, и если неправедные, воскресшие из мертвых, не смогут быть восхищены в вышину, то понятно, что оставшись на земле, они будут дожидаться приговора Судии, охваченные пламенем…

Вполне ясно, что если огонь печи, окруживший тела трех отроков, в то время еще смертные, не смог их коснуться (Дан 3:19-94), то вселенский пожар не повредит совершенным слугам Господа, восхищенным по зову трубы в сретение Ему на воздухе^[cdlxxiii].

 

Как уже говорилось, мнение о том, что всем – и праведникам, и грешникам – придется пройти сквозь очистительный огонь было достаточно распространенным. Об огне Судного дня, через который должны пройти все пишет в трактате О вере в святую Троицу другой авторитетный для Иоанна Скотта автор – Алкуин (ок. 732 - 804)^[cdlxxiv]. Рассуждение об этом очистительном, промежуточном огне находится в конце сочинения, где Алкуин говорит о финальном воскресении. Огонь выполняет две функции: он одновременно и испытует душу, и освобождает ее от незначительных грехов. Все пройдут через этот промежуточный огонь, включая праведников, но действие сего огня неодинаково для праведников и грешников. Важно, что этот огонь Судного дня отличен от огня вечного:

 

Об огне судного дня Апостол говорит: дело каждого, какое оно, в огне откроется (1 Кор 3:13). Не приходится сомневаться, что он говорил это об очистительном огне. Этот огонь нечестивые ощущают одним образом, святые – другим. Ведь нечестивых после пыток этим огнем влечет в пламя вечного огня. А святые восстают, не имея на своих телах ни пятнышка греха. На основании, которое есть Христос, возведя строениие из золота, серебра и драгоценных камней (1 Кор 3:12), они настолько легко перелетят через тот огонь, насколько цельностью веры и любви сохраняли в сей жизни заповеди Христа, и будет им тот огонь Судного Дня, как трем отрокам был жар вавилонской печи, когда они воспевали красоту всего творения во славу Господа, а пламя не причиняло им никакого вреда (Дан 3:13-94). Некоторые праведники все же подлежат наказанию за незначительные грехи, ибо на основании, которое есть Христос, они строили из дерева, сена, соломы, и это будет сожжено жаром того огня. Очистившись от сего, они станут достойны славы вечного счастья. Когда суд Последнего Дня будет полностью завершен, тот временный огонь разделит [людей] на две группы: на святых и грешников. Одни идут ко Христу, другие – к дьяволу, в одной группе – добрые, в другой – злые, в обоих – и ангелы и люди. У добрых не будет [больше] никакого желания грешить, у злых – никакой способности, и никаких предпосылок к смерти. Добрые будут счастливо жить вечной жизнью, злые – в несчастии терпеть вечные мучения, не в силах умереть. Ведь как бы то ни было, веялка Страшного Суда отделит зерна от плевел, и каждый по своим заслугам получит либо наказание, либо награду. Так, некоторые по свойству своих грехов казнятся менее сильно; это те, кто отягощен меньшим грузом грехов. Разные заслуги и у святых: каждый из них получает награду вечного блаженства согласно величине своих заслуг. Это дал понять и сам Господь, говоря в Евангелии: в доме Отца моего обителей много (Ин 14:2), но никто не будет ощущать там недостатка радости или блаженства, ибо всякому хватит чего принять, поскольку Христос будет всем во всех (Кол 3:11)^[cdlxxv].

 

Таким образом, рассуждения ирландца Иоанна об огне Страшного Суда в О предопределении являются продолжением – конечно, неортодоксальным и экстремальным – долгой традиции эсхатологических представлений, более тысячелетия обсуждавшихся богословами и философами по всей ойкумене – от Британских островов до Сирии. Впрочем, Эриугена, и это для него характерно, использует нетрадиционный для своей эпохи набор источников, воскрешая учения, бывшие в ходу у ранне-христианских авторов, но не в его эпоху, давая им иное толкование, заостряя и доводя почти до гротеска потенциально взрывоопасные аспекты теорий, в прочих отношениях вполне рядовых. Это сочетание архаики и новаторства, соединение несоединимого и делает его построения столь интересными для исследователя.