Словообразовательные и лексические) значения

Грамматические значения противопоставлены не только лексичес­ким, но и словообразовательным значениям. Как мы уже неоднократно указывали, в рамках излагаемого здесь подхода грамматические значе­ния характеризуются прежде всего своим обязательным характером; это «концептуально привилегированные» значения данного языка. Отличие лексических значений от словообразовательных лежит в другой плос­кости; его можно определить чисто формально. Лексические значения выражаются корневыми, словообразовательные — некорневыми морфе­мами (т. е. несегментными морфемами или — чаще — аффиксами).

Заметим, что по отношению к грамматическим показателям эта разница несущественна: грамматические значения могут быть выражены как аффиксами (или несегментными морфемами), так и корнями (такие корни называются служебными, или вспомогательными — англ, auxiliaries).

Словообразовательные значения, таким образом, по способу выра­жения все же ближе к грамматическим; их отличие от грамматических значений прежде всего в том, что они не являются обязательными и в силу этого не образуют ни категорий, ни парадигм. Грамматические значения

устанавливают отношения солидарности ('принадлежать к той же кате­гории') и формируют эквиполентные оппозиции; словообразовательные значения устанавливают отношения производности ('быть более/менее сложным')⁸¹ и формируют привативные оппозиции. Так, пара красный ~ красноватый связана словообразовательными отношениями прежде всего потому, что исходный элемент этой пары (красный) семантически «бед­нее» производного элемента: если последний содержит семантический компонент 'в небольшой степени*, то первый ничего не сообщает о том, в какой степени соответствующий признак проявляется (так, мы в равной степени можем сказать очень красный и немного красный и т. п.). Оппозиция этих элементов привативна. Тем самым, значение *в небольшой степени' не является обязательным — опять-таки, прежде всего потому, что оно не входит ни в какую категорию; говорящий выражает это значение только тогда, когда это является частью его коммуникативного замысла.

Иногда, впрочем, в лингвистических работах встречаются термины «словообразовательная категория» и «словообразовательная парадигма»; эти термины (хотя и фигурируют в данном случае в своем непрямом значении) отражают элементы парадигматической организации, иногда действительно присущие словообразовательным значениям. В частности, некоторые из них могут быть синтагматически несовместимы (например, значения типа 'очень большой' и 'очень маленький' или 'деятель*, 'объ­ект действия' и 'инструмент действия'); однако во всех случаях, когда мы имеем дело со словообразовательным значением, оно остается про­тивопоставлено «исходному», «немаркированному», семантически более бедному элементу. В этом смысле словообразовательные значения пара­дигм никогда не образуют. Словообразовательные значения различают разные лексемы (отсюда и их название); если же два элемента отличают­ся друг от друга только своими грамматическими значениями, то это — словоформы одной и той же лексемы.

В лингвистической литературе приводилось очень много «критериев» (число их достигает в некоторых работах двух десятков), позволяющих от­личить словообразовательные значения от грамматических: ср. в особен­ности [Dressier 1989; Plank 1991; Перцов 1996]; ср. также [Мельчук 1997: 278-283]. Однако в рамках избранного нами подхода все эти критерии имеют только эвристическое значение, так как для нас различие между грамматическими значениями (граммемами) и словообразовательными (дериватемами) всецело определяется их обязательностью; все осталь­ные отличия либо следуют из свойства обязательности, либо не имеют универсального характера (т. е. способны противопоставить лишь часть дериватем или граммем).

' В качестве интересного частного исследования эволюции парадигм в славянских языках можно упомянуть также работу (Janda 1996).

' Вообще говоря, можно различать формальную и семантическую производностъ при словообразовании; эти два отношения не всегда тождественны (ср. [Мельчук 1967]; но см. также ниже. Гл. 3, 4.2).

Тем не менее, применительно к типологии морфологических значе­ний, вполне осмысленно следующее утверждение: при прочих равных условиях одни аффиксальные значения чаще оказываются граммемами, тогда как другие — дериватемами; некоторые значения никогда не явля­ются граммемами, а некоторые — никогда не являются дериватемами. Таким образом, универсальное семантическое пространство аффиксаль­ных значений как бы оказывается поделено на три части с не вполне четкими границами: «словоизменительную» (куда входят, например, та­кие значения, как падеж, залог, лицо/число подлежащего при глаголе), «словообразовательную» (куда входят, например, такие значения, как инструмент действия, каузатив, уменьшительность) и «смешанную», зна­чения из которой могут оказаться либо граммемами, либо дериватемами в зависимости от конкретных свойств данной языковой системы (таковы прежде всего аспектуальные и количественные значения, между кото­рыми и в других отношениях немало общего). Относительно того, чем определяется принадлежность произвольного значения к той или иной зоне этого континуума, можно сказать следующее (хотя, вероятно, сде­ланные утверждения будут не полны). Значения, минимально связанные с лексическим значением модифицируемого слова, попадают в «грам­матическую» часть континуума; напротив, значения, в сильной степени преобразующие лексическое значение слова, склонны оказываться в его «деривационной» части. Кроме того — и это также очень важный кри­терий — словообразовательными окажутся все те значения, которые меняют набор грамматических категорий слова (например, превращают имя в глагол, глагол в наречие и т.п.).

Действительно, трудно представить себе, чтобы, например, название ин­струмента (типа выключатель) оказалось бы признано словоформой глагола вы­ключать: какова будет та обязательная грамматическая категория, в которую это значение будет входить? Даже у отглагольного имени действия (типа выключение) слишком много грамматических отличий от глагола, чтобы считать его глагольной словоформой.

Это утверждение противоречит, однако, привычной точке зрения, согласно которой, например, причастия и деепричастия считаются глагольными слово­формами (впрочем, в русской грамматической традиции, например, эта точка зрения всегда имела и оппонентов). В рамках нашей системы понятий причастия следует признать отглагольными прилагательными, связанными с исходным гла­голом словообразовательными отношениями. Тот факт, что это словообразование несколько более регулярно (= продуктивно), чем это характерно для «средней» русской дериватемы, конечно, не может служить контраргументом (о роли регу­лярности в противопоставлении словообразования и грамматики см. раздел 4.2).

Заметим, впрочем, что существует и теоретически более последовательная попытка «спасти» традиционную трактовку причастий и подобных им образова­ний как относящихся к словоизменению. При такой трактовке вводится особая категория репрезентации (термин предложен А.И.Смирницким, см. [Смирниц-кий 1959: 245-248]) с граммемами «глагольная репрезентация», «адъективная

репрезентация» и т. п.; показателями данных граммем как раз и выступает смена грамматического разряда у соответствующего класса словоформ⁹'. Это решение логически непротиворечиво, но теоретически несколько искусственно: граммати­ческая категория репрезентации оказывается единственной в своем роде как в от­ношении содержательных, так и в отношении формальных свойств; ее введение не поддерживается никакими независимыми аргументами (кроме соответствия традиционным схемам описания). Словообразовательная трактовка соответству­ющих явлений равно возможна, но при этом теоретически существенно проще.

Закономерность, касающаяся распределения значений на дериваци­онно-грамматическом континууме, была наиболее эксплицитно сформу­лирована Дж. Байби в ее книге 1985 г., где она была названа «шкалой релевантности» (имеется в виду релевантность значения внутри контину­ума по отношению к лексическому значению исходного слова; подробнее об этом см. в обзорах [Кибрик/Плунгян 1997 и Плунгян 1998]).

Как можно видеть, внутри грамматических значений, таким обра­зом, выделяются два класса: класс «сильных» грамматических значений, никогда не выражаемых с помощью дериватем, и класс значений про­межуточной природы, которые могут быть грамматикализованы, если в соответствующем языке для них будет создана обязательная категория. Про значения из первого класса можно утверждать, что если они вообще выражаются в языке (в особенности, морфологически), то ничем иным как означаемыми граммем они быть не могут; для выяснения статуса значений из второго класса необходимо еще проводить дополнительное исследование.

Существует любопытная корреляция между принадлежностью зна­чения к классу «сильных» граммем и его семантической природой; эта корреляция имеет более глубокий (и более определенный) характер, чем принцип релевантности, сформулированный Дж. Байби. В теории грамматики специфика «сильных» граммем отражалась с помощью до­статочно разнородного набора терминов; наиболее известными являются их обозначения как «реляционных» (термин Э. Сепира), «формообра­зовательных» (термин русской грамматической традиции, связанный, в частности, с именем Ф. Ф. Фортунатова) или «синтаксических» значе­ний. Последний термин, пожалуй, наиболее употребителен, и, несмотря на некоторую условность, может считаться удачным; в большинстве отечественных работ по теории грамматики используется именно он. Синтаксическим граммемам противопоставляются «несинтаксические»

⁹* Замечание И. А. Мельчука относительно того, что категория репрезентации у А. И. Смирницкого является просто «другим названием» категории финитности [Мель­чук 1998:256], неточно: категория репрезентации призвана описывать любую ситуацию, при которой в одну лексему объединяются классы словоформ, относящиеся к разным граммати­ческим разрядам. Легко видеть, что объединение в одну лексему финитных (т. е. способных быть синтаксически главными) и нефинитных (т.е. неспособных быть синтаксически глав­ными) словоформ есть всего лишь частный случай такого объединения; репрезентация и финитность — разные (причем логически независимые) понятия.

(также «семантически наполненные» или, в терминологии А. А. Зализня­ка, «номинативные»).

Основной особенностью синтаксических граммем является та, что они, строго говоря, не выражают никаких значений в собственном смы­сле, т. е. не соотносятся (в отличие от граммем числа, времени или вида) ни с какими свойствами реального мира. Эти граммемы являются только (или по преимуществу¹⁰') средствами морфологического марки­рования синтаксических отношений согласования или управления между словоформами в тексте; иначе говоря, они служат не для описания дей­ствительности, а для связи элементов текста друг с другом. Использование синтаксических граммем в морфологии является своего рода «страховоч­ным механизмом» языка, когда средствами морфологии дублируются синтаксические отношения; тем самым, существенно повышается связ­ность текста. Но в отношении синтаксических граммем в особенности верно утверждение, применимое, как мы видели, и к граммемам вообще: языковая система может успешно функционировать и без них. Языки, лишенные синтаксических граммем (таких, как граммемы рода, падежа, залога и др.), достаточно многочисленны; такие языки принято называть изолирующими,

Мы не будем здесь более подробно обсуждать специфику синтак­сических граммем в целом (индивидуальная характеристика важнейших из них будет дана ниже в Гл. 2-3); для более глубокого знакомства с проблемой можно рекомендовать работы [Зализняк 1967: 23-24; Мель­чук 1997: 308-310; Булыгина 1980; Бондарко 1978; Anderson 1982 и 1985 а]. Мы ограничимся тем, что укажем некоторые важные следствия, кото­рые может иметь для классификации морфологических значений в це­лом противопоставление синтаксических и несинтаксических «значений» (как мы видели, термин «значение» здесь употреблен расширительно).

Принятая нами классификация значений предполагает, что исходным является противопоставление обязательных (грамматических) и не обяза­тельных (лексических или словообразовательных, в зависимости от спо­соба выражения) значений. Грамматические значения, в свою очередь, могут подразделяться далее по разным основаниям. Помимо противопо­ставления синтаксических и несинтаксических грамматических значений, существует также независимое от него противопоставление словоизме­нительных и словоклассифицирующих грамматических значений. Кратко поясним, что имеется в виду.

Обычно грамматическому значению приписывается свойство разли­чать разные словоформы одной лексемы (= разные формы одного и то­го же слова). Это действительно так, если граммемы соответствующей

^|0* Часто одна и та же граммема может иметь как синтаксические, так и несинтаксические функции; мы еще будем не раз сталкиваться с этим явлением.

категории обладают так называемым свойством регулярности (ср. [За­лизняк 1967: 24-26]), т.е. каждая (или почти каждая) из этих граммем может присоединяться к каждой (или почти каждой) основе из соот­ветствующего класса: так, большинство русских существительных имеет полный набор падежных форм и, наоборот, большинство русских падеж­ных граммем присоединяются к основам всех русских существительных. Этим обеспечивается наличие «рядов форм» с общей основой (т.е. с об­щим лексическим значением), которые и объединяются в одну лексему. Однако свойство регулярности, вообще говоря, независимо от свойства обязательности: как мы убедимся в следующем разделе, возможна ре­гулярность без обязательности; и, как нам предстоит убедиться сейчас, возможна обязательность без регулярности.

Что в точности означает эта последняя ситуация? В языке существует грамматическая категория, которая обязательна, т.е., например, какая-то одна из ее граммем выражается при каждом существительном данного языка. Но оказывается, что если основа существительного сочетается с граммемой j/, то она уже не может сочетаться с граммемой йб (и нао­борот). Такая ситуация вполне возможна; она означает, что определенное множество лексем данного языка без остатка разбивается на непересека­ющиеся подклассы, каждый из которых характеризуется своим значением некоторой грамматической категории. Эта категория приписывается, та­ким образом, лексемам, а не словоформам и задает грамматическую классификацию лексики; поэтому она и называется классифицирующей.

Одним из наиболее характерных примеров классифицирующей кате­гории является категория грамматического рода в языке типа русского: действительно, в русском языке каждое существительное какого-то рода (и при этом только одного из трех возможных), но, за сравнитель­но немногочисленными исключениями (типа супруг ~ супруга), основа существительного не может менять своего «раз и навсегда» в языке уста­новленного рода: не существует «родовых парадигм», существуют только «родовые классы», которые объединяют соответственно все лексемы муж­ского, женского и среднего рода.

Напомним, что для русских прилагательных ситуация, как известно, прин­ципиально иная: род прилагательных — словоизменительная, а не словоклас-сифицирующая категория, поскольку каждая адъективная основа в нормальном случае сочетается с показателями всех трех родов; прилагательные, в отличие от существительных, имеют родовые парадигмы.

Другим примером классифицирующей категории является, по всей вероятности, русский вид. Каждая основа русского глагола может быть либо «совершенного» (ср. решить), либо «несовершенного» (ср. крушить) вида; так называемые «двувидовые» основы типа казнить или арендовать трактуются как омонимичные (ср. выше, 2.3). При этом далеко не ка­ждая русская глагольная основа может позволить себе изменить свой вид

на противоположный без каких-либо дополнительных изменений лек­сического значения: так например, лексема плакать — несовершенного вида, а все ее однокоренные корреляты совершенного вида (типа запла­кать, проплакать, отплакать, выплакать, наплакать, всплакнуть и т.д., и т. п.) являются самостоятельными лексемами, поскольку, помимо «чи­стой» разницы в виде, они обладают и нетривиальными лексическими отличиями. Ни одна из них очевидным образом не может считаться слово­формой другой лексемы. Ввиду того, что такая ситуация в русском языке является массовой, русский вид (поскольку в его обязательном характере сомневаться не приходится) целесообразно считать классифицирующей грамматической категорией, создающей, скорее, «аспектуальные классы», чем «аспектуальные парадигмы». Впрочем, справедливости ради следу­ет признать, что отношения между элементами пар типа оплакать ~ оплакивать вполне могут считаться парадигматическими (т. е. словоиз­менительными); однако в русской глагольной лексике доминирующими они пока не являются (хотя в течение последних 200-300 лет наблюдается существенный рост числа таких пар). Преимущественно классифицирую­щий характер видовых оппозиций отличает русский (и другие славянские языки) от многих языков мира, имеющих отчетливо словоизменительную категорию вида (аспекта); подробнее см. Гл. 7, §1.

Классифицирующие категории, как показывает пример русского ро­да, чаще всего оказываются синтаксическими (см. подробнее Гл.2, §1). В случае же несинтаксической грамматической категории перед нами, скорее всего, переходный феномен, отражающий промежуточный этап эволюции словообразовательного значения в словоизменительное, пер­вую ступень его грамматикализации (что вполне применимо и к русско­му виду).

Итак, внутри класса обязательных (грамматических) языковых зна­чений, или граммем, мы различаем, с одной стороны, семантические и синтаксические граммемы и, с другой стороны, словоклассифицирую-щие и словоизменительные граммемы. Такое деление (наиболее полное обоснование которого дано в [Зализняк 1967]; ср. также [Ревзина 1973]) является достаточно распространенным (особенно в отечественной тра­диции), но отнюдь не единственным. Укажем основные содержательные и терминологические отличия от нашей классификации, встречающиеся в лингвистических работах.

С одной стороны, сам термин грамматические значения может при­меняться к несколько большему по объему классу значений, включая не только граммемы, но и дериватемы (т. е. практически термин «грамма­тический» употребляется в значении 'нелексический'). Такое словоупо­требление (характерное для англоязычной лингвистики и последователь­но проводимое в последних версиях морфологической теории И. А. Мель­чука) как бы воспроизводит противопоставление «лексики» и «грамма-

тики» (хотя даже и с этой точки зрения словообразование, как известно, частично относится к лексике). Однако недостаток его в том, что оно создает терминологический разрыв между понятиями «грамматическое значение» и «грамматическая категория» (за которым во всех случаях сохраняется его традиционное понимание): получается, что не всякое грамматическое значение в новом понимании может образовывать грам­матическую категорию. Чтобы преодолеть этот разрыв, И. А. Мельчук предлагает называть обязательные грамматические значения словоизме­нительными (англ, inflectional) и говорить не о грамматических, а, ско­рее, о словоизменительных категориях (правда, по-прежнему состоящих из традиционных «граммем» «>). Такое употребление более последователь­но, но в этом случае страдает термин «словоизменительный», который начинает обозначать значение граммемы вообще, а не значение словоиз­менительной граммемы, как это было ему первоначально свойственно¹²¹. Приведем для наглядности таблицу, отражающую различия в употребле­нии основных грамматических терминов в «Курсе общей морфологии» и в настоящей книге (совпадающие термины — такие как, например, «граммема» — не приводятся):

1р4цнцнояиая терминология	Терминология И. А. Мельчука
Нелексическое значение	Грамматическое значение
Грамматическое значение	Словоизменительное значение
Словоизменительное значение
Сдовоклассифицирующее значение	?

Таким образом, видно, что, расширив объем понятий «грамматичес­кого» и «словоизменительного», И. А. Мельчук пожертвовал противопо­ставлением словоизменительных и словоклассифицирующих категорий.

Напомним также, что объем понятия «словоизменительный» не­сколько иной и в тех терминологических системах, которые, ближе следуя «фортунатовской» грамматической традиции, терминологически

«'•Логически более последовательно было бы ввести термин флексионема для значе­ний словоизменительных категорий и употреблять термин граммема для совокупности флексионем и дериватам. Мы, однако, не решились слишком резко нарушить традицию» [Мельчук 1997: 251].