Основные синтаксические граммемы имени

Мы начнем наш обзор морфологических грамматических значений с граммем, преимущественно связанных с выражением синтаксических отношений. Поскольку между синтаксическими и семантическими грам­матическими значениями нет жесткой границы, в принимаемом ниже порядке рассмотрения есть некоторая доля условности; тем не менее, анализируемые в данной главе субстантивные граммемы согласователь­ного класса, падежа и изафета в наибольшей степени отвечают предста­влению о синтаксических граммемах; анализируемые в следующей главе глагольные граммемы залога носят переходный характер.

§ 1. Согласовательный класс

1.1. Понятие согласования

Как показывает само название этой категории, согласовательный класс связан с морфологическим выражением согласования — одного из основных типов синтаксической связи. Более подробное обсуждение понятия согласования — задача курса общего синтаксиса; мы изло­жим ниже лишь тот теоретический минимум, без которого невозможно понимание морфологических фактов. Мы опираемся преимущественно на идеи, высказанные в работах [Зализняк 1967: 62-88; Кибрик 1977 а; Corbett 1990 и Мельчук 1993] (и частично используем также предложения, высказанные нами в статье [Плунгян/Романова 1990]).

Мы будем исходить из того, что на синтаксическом уровне между элементами предложения (условно говоря, между словоформами) уста­навливаются бинарные отношения синтаксической зависимости; эти отношения направленные (один из элементов является синтаксически главным, или подчиняющим, другой — синтаксически зависимым, или подчиненным) и охватывают все словоформы предложения, которое тем самым на синтаксическом уровне представляется в виде особой за­мкнутой синтаксической структуры (например, в виде синтаксического «дерева зависимостей»; способ представления синтаксических зависимо­стей в значительной степени определяется той синтаксической теорией,

& рамках которой работает исследователь, и для нас сейчас не суще­ствен). Пара элементов, между которыми имеет место синтаксическая зависимость, называется синтагмой.

.Отношения согласования (в отличие от отношений управления) пря­мо це связаны с направлением или характером синтаксической связи; тем не менее, опосредованная зависимость имеется. Согласование может возникать в одной из следующих двух ситуаций:

(i) либо элементы, между которыми происходит согласование, образуют синтагму (схематически, х • —> • у);

(и) либо элементы, между которыми происходит согласование, сами не образуют синтагмы, но соподчинены некоторому третьему эле­менту (= имеют общую синтаксическую вершину); схематически,

Л

ж» »у

Что в точности означает ситуация согласования? Предположим, у нас имеется словоформа х (выражающая граммему w грамматической катего­рии W) и словоформа у (выражающая граммему z грамматической кате­гории Z). Тогда можно говорить, что словоформа у согласуется со слово­формой х (по грамматической категории И'), если выбор граммемы z был определен граммемой w. Иначе говоря, согласование есть ситуация зави­симости грамматической характеристики одной словоформы от грамма­тической характеристики другой словоформы: «согласуемая» словоформа получает некоторые свои граммемы не потому, что эти граммемы непо­средственно выражают какой-то независимый смысл, а потому, что она просто подчиняется грамматическим требованиям «согласующей» слово­формы (или «контролера» согласования). Категории W к Z называются сопряженными', показатель, выражающий граммему z, — согласователем.

Данная формулировка была бы несколько проще, если бы мы говорили не о зависимости выбора одной граммемы от другой, а просто о дублировании грамматических характеристик словоформы-контролера согласуемой словофор­мой (так, согласование по падежу прилагательного с существительным можно считать повторением падежной граммемы существительного в составе прилага­тельного и т. п.); иногда согласование именно таким образом и определяется. Даже если мы отвлечемся от очень непростого вопроса о том, действительно ли падеж существительного и прилагательного — это «одна и та же» категория, сведение согласования к простому дублированию некорректно из-за наличия та­ких случаев, когда две «сопряженные» категории явным образом не имеют ничего общего. Например, в грузинском языке можно говорить о согласовании падежа

существительного с временем глагола: переходный глагол-сказуемое в прошед­
шем времени требует эргативного падежа подлежащего, в настоящем времен!/—
номинативного падежа и т. п. ,

Контролером согласования не обязательно является синтаксичес­ки главная словоформа: если в синтагме бел-ые стены синтаксически зависимое прилагательное согласуется с синтаксически главным суще­ствительным, то в синтагме стены рухнул-и ситуация обратная: глагол, являющийся синтаксической вершиной, согласуется с подчиненным ему существительным (здесь и ниже, в примерах согласователь отделяется де­фисом и при необходимости подчеркивается; контролер согласования при необходимости выделяется жирным шрифтом). Теоретически возможно и «взаимное» согласование: х согласуется с у по одной грамматической категории, в то время как у согласуется с х по другой грамматической категории (примеры таких конструкций приводятся в [Кибрик 1977 а]). Как уже отмечалось, согласование возможно и в ситуации, когда между словоформами х и у вообще нет непосредственной синтаксической зави­симости. Ср. известные примеры типа (1), где происходит согласование прилагательного с местоимением по числу и роду (не по падежу!), а также пример (2) из аварского языка, где наречия согласуются с существитель­ными по роду (сходные явления засвидетельствованы и в некоторых языках банту).

(1) русский язык, «дистантное» согласование: а) Я запомнил ее устал-ой. о) Я запомнил их устал-ыми.

(2) аварский язык, «дистантное» согласование:

a) A” hani-w/roqo-w Xut’ana 'мужчина остался здесь/дома' мужчина здесь-1 кл/дома-i КЛ остаться:ПРОШ

b) c’uzu hani-j/roqo-j Xut’ana 'женщина осталась здесь/дома' женщина здесь-2 кл/дома-2 кл

c) ci hani-w-e/roqo-w-e lutana 'мужчина побежал сюда/домой' мужчина сюда-1 кл/домой-i кл бежатыпрош

d) c’uzu hani-j-e/rogo-j-e iutana 'женщина побежала сюда/домой' женщина сюда-2 кл/домой-2 кл

Морфологически, контролером согласования чаще всего выступает суще­ствительное; соответственно, и согласование чаше всего происходит по таким типичным субстантивным категориям, как число и падеж. Согласуемыми сло­вами чаще всего выступают прилагательные и глаголы; примеры согласуемых наречий были приведены в (2). В некоторых чадских языках имеются даже со-гласуемые предлоги (т.е., например, предлог от в сочетаниях типа от мужчины и от женщины принимает в таких языках разную форму).

Отдельной проблемой является характер связи между элементами, принадлежащими разным предложениям, как в примерах типа (3):

(3) Выходит Петр. Его глаза сияют... (Ср.: Выходит Мария. Ее глаза...)

Выбор притяжательного местоимения в (3), на первый взгляд, точ­но так же зависит от рода существительного-контролера, как это имеет место в случае обычного согласования. Тем не менее, в теории синтак­сиса обычно принято усматривать здесь зависимость несколько иного рода. Синтаксически, его и Петр в (3) находятся в так называемом анафорическом отношении; правила, в соответствии с которыми произ­водится выбор нужной грамматической формы анафорического слова, называются не правилами согласования, а правилами конгруэнтности (ср. [Мельчук 1993]). Механизмы согласования и конгруэнтности близки (в каких-то языках они могут и совпадать), но в общем случае они раз­личаются. Правила конгруэнтности обычно являются более «гибкими»; они в большей степени ориентированы на семантику контролера, чем на его грамматические характеристики. Различия механизмов согласова­ния и конгруэнтности в русском языке (типичные для многих языков мира) хорошо видны в следующем примере:

(4) Познакомьтесь, это наш новый дизайнер < «наша новая дизайнеру. Она прекрасный специалист (правда, с лингвистическим образованием)...

Женский род согласуемых словоформ в (4) недопустим, даже если говорящему точно известно, что речь идет о лице женского пола: лексема дизайнер в русском языке мужского рода. Зато правила конгруэнтности требуют обращения именно к реальному полу референта, и по отношению к женщине-дизайнеру в контексте (4) недопустим уже выбор местоиме­ния мужского рода он. (Более подробный анализ русского материала см., например, в работе [Копелиович 1989].)

Точно так же в современных скандинавских языках различаются пра­вила согласования (например, артикля с существительным) и правила анафорической замены существительного на местоимение 3 лица. Согла­совательных классов в скандинавских языках два (в датском и шведском) или три (в норвежском), с семантически слабо мотивированным распре­делением; зато выбор анафорического местоимения подчиняется более «прозрачным» в семантическом отношении правилам. Так, например, в норвежском языке названия лиц мужского пола заменяются на ме­стоимение Пап, названия лиц женского пола — на местоимение hun (независимо от их реального грамматического рода!), а все остальные существительные заменяются на местоимения den и det (распределенные уже в соответствии с их родом).

К конгруэнтности (а не к согласованию) имеют отношение и правила выбора вопросительных местоимений типа кто и что. В русском языке

эти правила, например, требуют учета более тонких различий, чем rpai/-матическое противопоставление одушевленности/неодушевленности; ср.: На что < «кого> ты ловишь рыбу — на червяка или муху?, где выбор па­дежного показателя существительного червяк однозначно определяется его грамматической одушевленностью, а выбор вопросительного место­имения более сложен и зависит от иных факторов (подробнее об этой проблеме см., в частности, [Барулин 1980а]).

Заметим, что существуют языки, практически или даже полностью лишенные согласования, но различающие несколько вопросительных или анафорических лексем, выбираемых в соответствии с правилами конгруэнтности: таково, например, противопоставление вопросительных местоимений в тюркских и уральских языках, анафорических место­имений Не ~ she ~ // в английском (имеющее, как известно, весьма нетривиальный характер, ср. [Уорф 1945]) и т. л. Все эти факты свиде­тельствуют о том, что описание конгруэнтности целесообразно отделять от описания согласования; ниже мы будем говорить только о проблемах согласования в узком смысле.

1.2. Согласование н согласовательный класс

Полезно различать два типа согласования: «внутреннее» и «внешнее» (в [Зализняк 1967] используются термины, соответственно, «словоизме­нительное» и «внесловоизменительное» согласование). Внутреннее со­гласование происходит по «собственной» словоизменительной категории словоформы-контролера (таково, например, согласование прилагатель­ного или глагола с существительным по падежу или по числу). Внешнее согласование происходит по некоторой ел о во классифицирующей кате­гории. Собственно говоря, это и означает, что все множество лексем некоторого класса разбивается на непересекающиеся группы, такие, что элементы одной группы требуют одинакового оформления согла-суемых словоформ (разумеется, при условии совпадении всех прочих грамматических характеристик у контролеров). Так, в русском языке существительные стена и дверь будут принадлежать к одной группе (ср. эт-ой стене/двери), а существительные стена и старшина — к раз­ным (ср. эт-ой стене vs. эт-ому старшине) °. Та грамматическая катего­рия, граммемы которой определяют указанное разбиение, и называется согласовательным классом', в языке столько граммем согласовательного класса, сколько в нем таких различных групп. У категории согласова­тельного класса только одна формальная «задача»: обеспечить различие

Как можно видеть, разбиение на согласовательные классы может не коррелировать с разбиением на грамматические разряды и словоизменительные типы (см. § 1 Части вто­рой), хотя часто здесь имеется зависимость: так, в русском языке все существительные, склоняющиеся по образцу слова степь (с точностью до акцентных различий) — женско­го рола. Это явление морфологической детерминации согласовательного класса, о котором см. ниже.

в согласовательном поведении между несколькими крупными группами лексем данного языка (о семантических особенностях этой категории мы поговорим чуть позже).

Термин «согласовательный класс» заимствован из описаний языков банту (к наиболее характерным особенностям грамматики которых эта категория при­надлежит); в русской грамматической традиции его одним из первых использовал П. С. Кузнецов. Для описания согласовательной системы русского языка этот тер­мин был впервые последовательно применен А. А. Зализняком (как обобщение категорий «род» и «одушевленность»); тем самым, в предлагаемой ниже системе понятий грамматический род существительных является частным случаем согла­совательного класса (выделяемым на семантических основаниях — подробнее см. ниже).

Соотношение внутреннего и внешнего согласования определяется следующей интересной закономерностью: существуют языки, где есть внутреннее согласование, но нет внешнего (венгерский, грузинский и др.), однако если в языке есть внешнее согласование существительных по классу, то в нем обязательно есть и внутреннее (хотя бы согласование по числу; этот факт был отмечен еще Дж. Гринбергом, ср. универсалию № 36 в [Гринберг 1966]). Так, в венгерском языке, при полном отсут­ствии у существительных категории согласовательного класса, возможно согласование с ними по падежу ограниченного числа указательных ме­стоимений, ср. (5):

(5) венгерский язык, согласование с существительным по падежу:

a) указательные местоимения: еЪ-ben at idu-ben 'в это время' этот-инэссив опр время-инэссив ez-en о пар-оя 'в этот день'

ЭТОТ-АДЭССИВ ОПР день-АДЭССИВ

b) обычные прилагательные: told erdS-ben 'в зеленом лесу* зеленый лес-инэссив

В примере (5 а) указательное местоимение ez (сопровождаемое опре­деленным артиклем a/az) согласуется по падежу с существительными, в отличие от прилагательных (5Ь), которые в атрибутивной позиции являются в венгерском неизменяемыми.

Такая ситуация является сравнительно редкой; тем примечательней, что она оказывается засвидетельствована в искусственном языке эспе­ранто. По-видимому, его создатель не решился ввести в язык слишком «иррациональную» категорию рода, но оставил полноценное «индоевро­пейское» согласование с существительными по числу и падежу для повы­шения синтаксической связности текста; получилась достаточно странная с типологической точки зрения комбинация, ср. (6):

(6) язык эсперанто, согласование прилагательных с существительнй-

ми:

ном.цд

АКК.МН

'мой брат' mi-afrat-o mi-a-n frat-o-n mi-a-j-n frat-o-j-n 'моя сестра' mi-afratin-o mi-a-n fratin-o-n mi-a-j-n fratin-o-j-n

Несмотря на то, что в языке эсперанто биологический пол выражается гораздо последовательнее, чем в естественных языках (ср., например, patro 'отец' ~ patrino 'мать'), в согласовательном отношении никакие существительные не различаются.

Для установления числа согласовательных классов в языке важную роль играет понятие согласовательной модели. Согласовательной моделью лексемы-контролера называется список всех морфологических показа­телей согласования («согласователей»), возможных у согласуемых с ней словоформ. Очевидно, что в языке типа эсперанто все существительные будут иметь одну и ту же согласовательную модель, а, например, русские лексемы стена и старшина будут иметь разные согласовательные моде­ли (согласовательные модели считаются разными, если содержат хотя бы один несовпадающий элемент). Часто для определения числа согла­совательных классов нет необходимости сравнивать действительно все согласователи — достаточно ограничиться определенным диагностичес­ким набором (например, проверить словоформу глагола в повелительном наклонении и словоформу единственного числа притяжательного ме­стоимения). Для русских существительных (как показано, в частности, в [Зализняк 1967]) таким диагностическим набором являются согласо­ватели форм прош.ед глаголов (или ном.ед прилагательных в полной или краткой форме) в совокупности с согласователями акк.мн прилага­тельных; первые указывают на различия по роду, вторые — на различия по одушевленности (см. ниже). Таким образом, следующий диагностичес­кий контекст может выявить все согласовательные классы русского языка (прочерки обозначают позицию согласователей):

(7) S вижу болъш__ Х²⁾, кажд__ из которых поразил__ меня необычайно (или: кажд_ из которых по-своему хорош_ и т. п.)

Читатель может самостоятельно подставить в контекст (7) лексемы дом, бык, стена, сестра, окно, страшилище, ножницы, чтобы убедиться, что все они имеют в русском языке разные согласовательные модели и, следовательно, принадлежат к разным согласовательным классам,

Аналогичная процедура применяется и к другим языкам с развитой системой внешнего согласования (ср., например, обсуждение проблемы

В этой позиции требуется форма множественного числа существительного-контролера.

количества согласовательных классов в арчинском языке в [Кибрик 1972]., в языках банту — в [MeFCuk/Bakiza 1987] и т.п.; сутью проблемы всякий раз является установление правильного диагностического набора).

Последовательное применение этой процедуры может дать неожидан­ные результаты. Так, в русском языке появляется возможность приписать словам pluralia tantum типа ножницы особый «четвертый род» (который А. А. Зализняк предложил называть «парным»), поскольку их согласо­вательная модель не совпадает ни с одной из традиционных. Другим примером является итальянский язык, в котором, помимо традиционных мужского и женского рода, выявляется небольшая группа слов с особой согласовательной моделью, ср. (8); в качестве диагностического контек­ста выбран определенный артикль, показатели числа существительных отделены дефисом:

(8) итальянский язык:

ЦД.Ч МН.Ч

'юноша' I/ ragazz~o i_ ragazz-i

'девушка' la ragazz-a le ragazz-e

'губа' И labbr-o le labbr-a

Легко видеть, что согласовательная модель у слова 'губа' не совпа­дает с набором согласователей как мужского, так и женского рода, хотя морфологически это слово не имеет собственных согласователей. Его согласовательная модель — это нестандартная комбинация «мужских» и «женских» согласователей. (В романистике такие лексемы иногда при­нято относить к так называемому «обоюдному» роду; исторически они, как правило, восходят к латинским лексемам среднего рода. Подобный согласовательный класс имеется и в румынском языке.) Пользуясь терми­нологией, предложенной А. А. Зализняком применительно к падежным системам ([Зализняк 1973]; см. ниже, 2,3), такой способ выражения граммемы класса можно назвать «морфологически несамостоятельным» согласовательным классом. Морфологически несамостоятельные согла­совательные классы достаточно широко распространены; они имеются, например, в кетском и в дравидийских языках, характерны для многих нахско-дагестанских языков и т. п.

При анализе плана выражения согласовательных классов следует обратить особое внимание на способы морфологического маркирования этой категории. Классные согласователи при прилагательных, глаголах и других согласуемых словах выражают граммемы словоизменительной категории класса (сопряженной с категорией согласовательного класса имени-контролера); но как выражается классная принадлежность имени в самом имени? Оказывается, языки мира делятся в этом отношении

на два типа. К первому типу принадлежат языки, в которых кладе­ная принадлежность имени в составе самого имени никак формально не выражена; иначе говоря, по внешнему виду существительного никак нельзя определить его согласовательную модель. Это языки со «скрытой» категорией³¹ класса, к числу которых относятся, например, дагестанские языки, кетский язык или язык волоф. Им противопоставлены языки, в ко­торых каждое существительное имеет специальный классный показатель, т. е. морфему, указывающую на классную принадлежность имени (часто этот показатель кумулятивно выражает еще и категорию числа, и тогда говорят о «классно-числовом» показателе); наиболее типичные предста­вители таких языков — среди «классных» нигеро-конголезских языков. В нигеро-конголезских языках этот классно-числовой показатель может быть префиксальным (языки банту), суффиксальным (языки гур) или циркумфиксальным (некоторые атлантические языки и языки гур); часто в качестве такого показателя выступает (самостоятельно или в сочета­нии с аффиксацией) особое чередование начальных корневых согласных существительного, в наибольшей степени свойственное языкам атлан­тической группы (об этом очень интересном явлении см., в частности, [Sapir 1971 и Коваль 1997]).

Однако, как это свойственно естественным языкам, чистые типы и здесь встречаются сравнительно редко. Более обычна такая ситуа­ция, когда существительные, строго говоря, не имеют морфологического показателя, специально предназначенного для выражения их классной принадлежности, но, тем не менее, их внешний облик позволяет с боль­шой вероятностью предсказать их согласовательный класс. Иногда это возможно просто в силу статистических корреляций между значением категории класса и морфонологическими особенностями основы суще­ствительного (так, в языке волоф в особый класс входят многие суще­ствительные с начальными w- или /-; эти согласные не являются — по крайней мере в современном языке — морфемами; известна так­же определенная зависимость между родом существительного и исходом его основы во французском [Мельчук 1958] и других романских языках и т.п.; см. подробнее также [Корбетт 1992]). С другой стороны, может существовать устойчивая корреляция между классом существительного и какими-либо морфемами в его составе (словообразовательными или словоизменительными — например, различными алломорфами показа­теля числа). В этом случае перед нами морфологически детерминирован­ная согласовательная система, в которой морфо[но]логическая структура субстантивной основы может «подсказать» (но не определить на сто

³* Термин«скрытая категория* (или «криптоткп») впервые был предложен известным американским лингвистом Бенджамином Ли Уорфом в конце 30-х гг. как раз для описа­ния очень похожих явлений; впоследствии, правда, этот термин приобрел гораздо более размытое значение (см. |Уорф 1945, а также Ревзина 1973; Бондарко 1978; Булыгина 1980; Касевич 1988: 230-232] и др.).

процентов!) согласовательный класс имени. Элементы морфологической детерминации рода имеются во французском и немецком языке; весьма последовательная система такого типа представлена в русском (и других славянских) языках.

В русском языке имеется устойчивая (но не абсолютная) зависимость Между «типом склонения» существительного и его родом (см. также выше сноску I). Существует в русском языке и зависимость между словообразовательным составом имени и родом: например, все слова с суффиксом -тель — мужского рода хотя сам по себе исход основы на -ль не информативен относительно родовой принадлежности (ср., например, слова постель и костыль).

Интересно, что и многие языки банту в действительности находятся в про­цессе эволюции от системы с морфологическим маркированием класса в составе существительного к системе лишь с морфологической детерминацией класса так как классно-числовые показатели имен в языках банту (наиболее актив­но в суахили) постепенно утрачивают связь с классом (становясь фактически просто числовыми показателями); более подробно об этом процессе см. [Плун-гян/Романова 1990].

Словообразовательные суффиксы в языках мира различаются в зави­симости от их способности морфологически детерминировать согласо­вательный класс существительных. Наибольшую вариативность проявля­ет, по-видимому, диминутивный показатель. Действительно, например, в классической латыни, в славянских и балтийских языках диминутивный суффикс «прозрачен» по отношению к роду: диминутивная производная «наследует» род исходной лексемы (ср. русск. зверь ~ зверёк, дверь ~ дверка, озеро ~ озерко и т. п.; наследование рода происходит даже во­преки изменению морфологического типа склонения, ср. дом ~ домишко м или доктор ~ докторишка м); лишь аугментативный суффикс Может в некоторых случаях в качестве варианта навязывать собственный род про­изводной лексеме: ср. дом ^ домина (м или ж). С другой стороны, в таких языках, как, например, немецкий и особенно новогреческий, диминутив­ный суффикс всегда навязывает производной лексеме собственный род (как правило, средний); ср. новогреч. stavros м 'крест' ~ stavraki с 'кре­стик', коп ж 'девушка' ~ koritsi С [NB!] 'девочка'. Средний род немецкого слова Madchen 'девочка' (исторически диминутив с суффиксом -chen) также объясняется именно этой особенностью немецкой морфологии. Аугментативные показатели опять-таки проявляют большую склонность к морфологической детерминации рода: так, в испанском языке дими­нутивные суффиксы прозрачны по отношению к роду, а аугментативный суффикс -6п навязывает производной лексеме мужской род.

1.3. Типы согласовательных систем

Функция внутреннего согласования в целом понятна — это (возмож­ная, но далеко не универсальная) морфологическая «поддержка» синтак­сических механизмов построения текстов; несколько более загадочным

предстает с этой точки зрения внешнее согласование. Зачем языку может потребоваться дополнительно закреплять в грамматике деление именной лексики на группы?

Для ответа на этот вопрос приходится выйти за пределы синтаксиса и признать, что согласовательный класс не является целиком синтаксиче­ским, «бессодержательным» феноменом (такого рода разбиение, по-види­мому, действительно не могло бы существовать ни в одном языке). За про­тивопоставлением различных согласовательных моделей стоит некоторая понятийная классификация, некоторый способ концептуализации мира, закрепляющий в грамматике важные в данном типе культуры различия между объектами (т. е. ту систему признаков, которая в работах по психо­лингвистике часто называется «естественной категоризацией» или «наив­ной таксономией»). Связь между семантической классификацией объек­тов и выбором определенной согласовательной модели никогда не бывает простой и прямолинейной; но она всегда существует, и в разных системах (а иногда и в разных фрагментах одной и той же системы) проявляется с разной степенью отчетливости. Такую понятийную классификацию мы будем называть семантической доминантой согласовательной системы.

Различаются системы с одной или несколькими доминантами, а также с сильными и слабыми доминантами («мотивированные» и «слабо моти­вированные» системы); сами семантические доминанты можно, в свою очередь, классифицировать потому, какой семантический признак лежит в их основе. (Подчеркнем, что сам согласовательный класс остается при этом чисто синтаксической категорией: выбор нужной согласовательной модели происходит в результате обращения к грамматической харак­теристике лексемы-контролера, а не в результате прямого обращения к ее значению.)

В отношении семантической доминанты выделяются прежде всего два больших типа согласовательных систем: «родовые» и «классные» си­стемы. (Термин класс без определения, таким образом, к сожалению оказывается применительно к согласовательной категории омонимичен, обозначая как эту категорию в целом, так и одну из ее семантических разновидностей; во втором случае говорят также об именных классах — впрочем, изредка категорию согласовательного класса в целом называют и «родом»). Семантической доминантой родовых систем является разли­чие по естественному полу; таким образом, «чистая» категория рода (англ. gender) может состоять либо из двух граммем ('мужской род' vs. 'женский род') либо — максимум — из трех граммем (с добавлением граммемы 'средний род* для объектов, не являющихся живыми существами и, так сказать, не имеющими пола; ср. латинский термин neuter, букв, 'ни тот, ни другой*, использовавшийся для обозначения этого «третьего рода» еще античными грамматиками). Системы, в которых естественный пол грамматически не релевантен (т. е. названия мужчин и женщин, самцов

и самок животных всегда принадлежат к одному и тому же согласова­тельному классу), называются «классными».

Классные системы используют целый ряд семантических признаков; наиболее распространенными из них являются «личность» (т. е. про­тивопоставление людей всем прочим объектам⁴¹) и «одушевленность» (т.е. противопоставление живых существ всем прочим объектам⁵'). По­мимо этого, могут иметь значение такие признаки, как, например, «ар-тефактность» (т.е. вещь, сделанная человеком, в отличие от природного объекта), а также размер и форма объекта (во многих языках Тропической Африки существует тенденция грамматически обособлять названия длин­ных объектов типа палок или конечностей человека; названия круглых и/или гибких объектов типа веревок, стеблей растений, волос, брасле­тов; названия жидкостей и других веществ; наконец, названия крупных и мелких объектов; для некоторых языков Австралии типично деление объектов на съедобные и несъедобные и т. п.). По практически любая классная система выделяет в особый класс прежде всего названия людей («разумных существ») и/или живых существ. Как правило, если классная система двучленна, то она имеет в качестве семантической доминанты ли­бо личность (как в абхазском или табасаранском), либо одушевленность (таковы — с некоторыми отступлениями — системы хетто-лувийских, шведского и датского, алгонкинских и других языков).

Что касается родовых систем, то в чистом виде их практически не су­ществует: идеальная родовая система должна была бы распределить все названия живых существ между мужским и женским родом, а все осталь­ные существительные отнести к среднему. Близки к такому идеалу систе­мы некоторых дравидийских (см. ниже) и дагестанских языков (таковы, в частности, трехклассные системы аварских и даргинских диалектов). В большинстве реально засвидетельствованных родовых систем проти­вопоставление по естественному полу является лишь главной (и самой отчетливой) семантической доминантой, т. е. по крайней мере культурно наиболее значимые названия живых существ распределяются между муж­ским и женским родом в соответствии с этим принципом (но ср. русск. бобр vs. выдра, енот vs. белка, дрозд vs. иволга и т.д., и т.п.); однако

⁴⁾ Обычно в класс людей входят и названия сверхъестественных существ — духов, богов и т. п.; напротив, названия социально или физически неполноценных людей или детей до определенного возраста могут трактоваться как «неличные» имена. Отражения этой тенденции имеются н в некоторых родовых языках, ср. выбор среднего рода для существительных Kind 'ребенок' в немецком языке, дитя в русском языке, dzjecko 'ребенок', ntemowfy 'младенец' в польском языке, и т. п.

^ Объем класса живых существ также неодинаков в разных культурах; так, в славянских языках (где признак одушевленности играет большую роль) деревья не входят в этот класс, а в алгонкинских языках — входят; напротив, в русском языке одушевленными являются названия игрушек, изображающих живые существа (куклы, солдатики, шахматные фигуры и т. п.), и некоторых других артефактов; ср. также характерное различие по одушевленности у русских лексем труп [НЕОДУШ] и покойник [ОДУШ].

названия неживых объектов (и, как мы видели по русским примерам, уже и многих животных) в таких системах могут произвольно распределяться между мужским и женским (или мужским, женским и средним) родом без сколько-нибудь выраженной семантической мотивации: система как бы произвольно наделяет полом все объекты неживой природы. Таковы все «классические» трехродовые индоевропейские системы (кроме хетго-лу-вийских языков, где представлена классная система, и армянского языка, в котором внешнее согласование отсутствует начиная с самого древнего периода) и двухродовые системы семитских и берберских языков; близкая ситуация имеется в кетском и других енисейских языках (образующих в Сибири уникальный «родовой остров» посреди языков, полностью лишенных внешнего согласования). Трехродовые системы представлены и в койсанских языках на юге Африки.

Неоднократно делались попытки понять семантическую мотивацию родовой принадлежности индоевропейских и афразийских языков. Обычно высказыва­ется мнение, что данные системы являются результатом частичного преобразо­вания какой-то более древней (и более мотивированной) «классной» системы (скорее всего, двухчленной), но точный тип этой более древней системы уста­новить не удается. В поисках семантической доминанты, определяющей разби­ение на мужской и женский род неодушевленных объектов, часто обращаются (вслед за голландским типологом К. К. Упенбеком) к так называемому призна­ку «активности», не связанному прямо с одушевленностью и личностью (так, «активностью» могут наделяться разрушительные стихии, инструменты, светила и т. п.); этот же признак пытались использовать для описания алгонкинских, дагестанских, енисейских и других систем. К сожалению, понятию активности трудно дать независимое от конкретного материала определение, и это открывает большой простор для произвольных интерпретаций. Приходится признать, что вопрос о происхождении и семантической мотивации большинства известных родовых систем остается открытым.

Наконец, существуют системы, которые соединяют несколько се­мантических доминант, наряду с родовым принципом используя и один из классных. Это так называемые «смешанные» системы, которых также достаточно много среди языков мира. Типичные примеры таких систем представлены в нахско-дагестанских языках, где имеется от двух до пяти согласовательных классов, причем в особый класс выделяются, как пра­вило, названия мужчин, а остальная лексика распределяется по другим классам с не вполне ясной мотивацией (часто выделяется особый класс для названий женщин и несколько других классов — для названий жи­вотных и предметов; названия женщин могут объединяться с другими су­ществительными, как в цезском языке, и т. п.). Дагестанские языки могут частично грамматикализовывать и противопоставления крупных и мел­ких объектов (напоминая этим нигеро-конголезские языки; ср. анализ арчинского материала в [Кибрик 1977]). По преимуществу смешанными

являются и системы австралийских языков (также состоящие в среднем из трех - пяти классов).

Смешанными оказываются и многие славянские системы, которые дополнительно к роду развили противопоставление по одушевленности и/или личности; так, в польском языке в единственном числе различа­ется мужской, женский и средний род вкупе с одушевленностью, а во множественном числе названия мужчин противопоставляются по согла­совательной модели всем остальным существительным (так называемый «лично-мужской род»)⁶*. Интересная комбинация признаков рода и лич­ности представлена в дравидийских языках, где может иметь место одна из трех ситуаций:

· либо названия мужчин противопоставляются всем остальным су­ществительным (такая система имеется в языках колами, гонди, куй

и др.);

· либо в единственном числе противопоставляются «мужчины», «жен­щины» и «не люди» (от идеальной родовой системы эту отличает только то, что пол животных грамматически не различается), а во множе­ственном числе — «люди (и другие разумные существа)» и «не люди», т. е. признак рода во множественном числе нейтрализован (такая систе­ма — по-видимому, наиболее древняя — имеется в тамильском, каннада, тулу и др.);

· либо в единственном числе названия мужчин противопоставляются всем остальным существительным (как в первом типе), а во множе­ственном числе названия людей противопоставляются всем остальным существительным (как во втором типе); эта «компромиссная» трехкласс­ная система (с морфологически несамостоятельным женским родом) представлена в телугу и некоторых других языках.

Замечание. О грамматических категориях согласовательного класса и числа. Приведенные примеры наглядно свидетельствуют о тесной связи в плане выра­жения между категориями согласовательного класса и числа; нормой является кумулятивное выражение граммем числа и класса, а также зависимость набора классных противопоставлений от значения граммемы числа. Во множественном числе классные противопоставления часто редуцированы (или полностью ней­трализованы, как в русском⁷'), что является частным случаем импликативной реализации (см. Гл. 1, 4.3)', морфологически несамостоятельные классы также оказываются возможны в первую очередь за счет кумуляции классных и число­вых граммем. В меньшей степени связаны категории согласовательного класса

⁶) Элементы такого противопоставления имеются и в русском языке в конструкциях с так называемым «собирательными» числительными, ср. дв-ое друзей / дв-а друга ~ дв-а быка, тополя, озера ~ дв-е подруги, дороги; дв-оих / дв-ух друзей ~ дв-ух (*дв-оих) подруг, дорог, быков, тополей, озер', тр-ое друзей / тр-и друга ~ тр-и (*тр-ое) подруги, дороги, быка и т. п.

⁷* Во множественном числе род существительных в русском языке последовательно различают только согласуемые словоформы лексемы оба, причем противопоставление мужского и среднего рода нейтрализовано; о словах два, три и т. п. см. сноску 6.

и падежа (ср. выражение одушевленности в славянских языках, но опять-таки преимущественно во множественном числе).

Эта особенность категории согласовательного класса побуждала многих ис­следователей считать комбинации граммем числа и класса граммемами некоторой единой фамматической категории; такую категорию также называют согласова­тельным (или именным) классом, но формы единственного и множественного числа как существительных, так и согласуемых с ними слов относят при такой трактовке к разным согласовательным классам. Такая практика особенно харак­терна для описаний языков Тропической Африки (где она имеет длительную традицию), но попытки описывать таким образом и другие согласовательные системы также встречались (так, Н. Н. Дурново еще в 20-х гг. XX в. предлагал го­ворить о том, что формы множественного числа русских существительных имеют особый род; в некотором смысле продолжением этих идей является и «парный род» А. А. Зализняка). Указанное словоупотребление следует иметь в виду при знакомстве с грамматическими описаниями соответствующих языков; так, утвер­ждения о том, что в языках банту «до 20 именных классов», а в языке пулар-фульфульде их «более 20» делаются в рамках «расщепленной» трактовки класса (т. е. показатели единственного и множественного числа считаются в этих языках показателями разных классов); при нерасщепленной трактовке число классов окажется несколько меньшим (тем не менее, число граммем согласовательного класса в языке пулар-фульфульде остается самым высоким среди всех надежно засвидетельствованных языковых систем). Подробнее о проблеме грамматической трактовки классных и числовых противопоставлений см. также [Кузнецов 1965; Mel’cuk/Bakiza 1987; Плунгян/Романова 1990].

В диахроническом плане для согласовательных классов (часто воз­никающих, подобно артиклям, в результате грамматикализации указа­тельных местоимений) характерно циклическое развитие с последова­тельным понижением и повышением семантической мотивированности. «Молодые» классные системы имеют тенденцию к четкой семантической доминанте; со временем чисто синтаксический (и формально-морфоло­гический) характер именной классификации усиливается (это обычный процесс десемантизации грамматических категорий, о котором подробнее см. в Гл. 4, § 1), и классное согласование в языке может либо утратиться (как это произошло в английском, во многих иранских, в восточных ин~ доарийских языках, в лезгинском и агульском или в дравидийских языках малаялам и брахуи), либо приобрести новую семантическую доминан­ту (с частичным сохранением или упразднением старой). Именно такое семантическое «обновление» классной системы привело к появлению категории одушевленности, дополнившей предшествующую классифика­цию в славянских языках и языках банту и практически вытеснившей ее — в датском и шведском языках; бинарная категория личности, возникшая в табасаранском языке, также является результатом упрощения существо­вавших прежде противопоставлений. В современных романских языках произошла простая редукция трехродовой латинской системы без суще­ственного семантического обновления (хотя можно отметить тенденцию

к усилению морфологической детерминации рода в этих языках); сходные процессы имели место и в западных индоарийских языках.

Наряду с языковыми семьями, длительное время сохраняющими — в том или ином виде — категорию согласовательного класса, на лингви­стической карте мира имеются обширные зоны, где внешнее согласование вообще не развито; таковы прежде всего уральские, алтайские, картвель­ские, австронезийские, австроазиатские, китайско-тибетские, кечумара и целый ряд других языковых семей.

1.4. Согласовательный класс, конверсия н субстантивация

Согласовательный класс является, как читатель помнит, словокласси-фицирующей категорией; это значит, что каждая лексема в нормальном случае выражает только одну, исконно ей присущую граммему согласова­тельного класса. Изменение согласовательного класса для существитель­ного в качестве регулярной операции невозможно. Вместе с тем, такое изменение в целом ряде языков происходит, но оно имеет словообразо­вательный характер и касается только ограниченных лексических групп слов; в соответствии с терминологией, предложенной И. А. Мельчуком [1973; 1975]; ср. также [MeF5uk/Bakiza 1987], оно называется конверсией (см. Часть первая, Га. 2, §2). Конверсия, т.е. переход лексемы из ее «исконного» в «новый» согласовательный класс, обычно имеет четкое семантическое содержание и может выражать, в частности, одно из сле­дующих типичных словообразовательных значений:

1) Значения уменьшительности (диминутивности) и увеличительно-сти (аугментативности), иногда объединяемые общим термином «оце­ночные» значения; эти значения особенно типичны для языков банту, но встречаются и в дагестанских языках (ср. выше). Такой «новый» класс, в который переводятся существительные, в языках банту может прак­тически не содержать своих исконных лексем, т. е. быть предназначен специально для выражения оценочных значений; в то же время «новым» может быть и обычный согласовательный класс, содержащий большое количество своих исконных лексем с нейтральной семантикой. Так, в су­ахили переход существительного из своего исконного класса в класс ki-/vi- выражает значение диминутивности, но в этом классе существует и большое количество исконных лексем с разнообразной семантикой (ср. A/ft' 'стул', kipofu 'слепой', kilimo 'земледелие'). Подробнее об оценоч­ных значениях в банту см. [Топорова 1997 и 1990: 119-123]. Конверсия с аналогичным значением встречается также в арабском и в испанском языках; ср. исп. cuchillo м 'нож' ~ сисНШа ж 'большой нож; алебар­да', но также южно-американское 'перочинный ножик' (в этом примере интересна семантическая полифункциональность женского рода).

2) Значение «существо противоположного пола»; такого рода кон­версия характерна, естественно, для родовых систем и обычно служит

для образования названий лиц женского пола от названий лиц мужского пола (или названий самок от названий самцов). Этот прием очень рас­пространен в испанском языке, ср. Негтапо 'брат' ~ hermana 'сестра', Но 'дядя' ~ /ю 'тетя', zorro 'лис' ~ догта 'лиса* и т. п.

3) Значение «плод дерева X»; этот тип конверсии находим опять-таки в испанском языке (ср. manzano 'яблоня' ~ manzana 'яблоко'; названия плодов — женского рода). Аналогичное преобразование имеется и в языках банту, где существительные из так называемого «класса деревьев» переводятся в так называемый «класс плодов» (но на самом деле исконные лексемы этого последнего класса очень разнообразны), ср. суахили mchungwa hu-u 'это апельсиновое дерево' ~ chungwa hi-Ц 'этот апельсин'; переход в тот же класс в суахили может выражать и аугментативное значение.

Другим проявлением конверсии является так называемая субстанти­вация, т. е. переход прилагательного в существительное (ср. русск. больной, проездной, шашлычная). Этот переход связан с изменением набора граммем прилагательного. Дело в том, что в языках с категорией согласовательно­го класса у прилагательных (если они согласуются с существительными) класс является, в отличие от существительных, словоизменительным, т. е. среди словоформ прилагательного представлен весь набор классных граммем. Тем самым при превращении прилагательного в существи­тельное встает проблема: какую из граммем согласовательного класса прилагательное должно унаследовать в качестве своей единственной суб­стантивной классифицирующей граммемы (теоретически это может быть любая из имеющихся граммем).

Обычно прилагательное наследует класс (и число) того существи­тельного, атрибутом которого оно было до субстантивации и семантика которого оказывается как бы включенной в семантику субстантивата, ср. проездной билет —>• проездной, второе блюдо —»• второе, отпускные день­ги -* отпускные; такое явление называется «субстантивацией по ключево­му слову». Субстантивация по ключевому слову особенно распространена в языках с большим количеством граммем класса, где идентифицировать ключевое слово значительно легче (ср. подробный анализ этого явления в [Коваль 1987]). В некоторых случаях можно утверждать, что выбор классной граммемы при субстантивации ориентирован непосредственно на семантическую доминанту класса (хотя иногда существует и соответ­ствующее ключевое слово). Так, в русском языке прилагательные, обозна­чающие людей, при субстантивации принимают мужской или женский род (ср. больной ~ больная); прилагательные, обозначающие свойства не­одушевленных объектов и/или ситуаций, при субстантивации принимают средний род (ср. прошлое, новое, чужое, неизвестное и т. п.). В латинском, древнегреческом и некоторых других языках в последнем случае, как известно, использовалась форма среднего рода множественного числа.

Взаимодействие «локальных» принципов (наследование рода кон­кретного существительного) и «глобальных» (использование семанти­ческой доминанты класса) можно наблюдать в следующем латинском примере:

(9) результатом субстантивации латинского прилагательного vetus 'старый* могут быть три разных существительных:

(i) vetera С.МН 'прошлое, древности'; (и) veteres М./ж.мн 'старики, предки';

(Hi) veteres м./ж. мн 'старые меняльные лавки на римском форуме*.

В первых двух случаях субстантивация происходит с опорой на семан­тическую доминанту латинского рода (семантике ситуации соответствует форма мн. числа среднего рода, семантике группы лиц — форма мн. числа мужского рода⁴), в третьем случае — с опорой на ключевое слово taberna 'меняльная лавка*, женского рода.

1.5. Согласовательные классы и классификаторы

В заключение данного раздела остановимся на одном явлении, кото­рое прямо не связано с категорией согласовательного класса, но в неко­тором отношении к ней близко и иногда смешивается с этой категорией в лингвистических работах. Речь идет о так называемых именных клас­сификаторах (англ, classifiers). Классификаторами (также «нумеративами» или «счетными словами») называются специальные синтаксические лек­семы (реже морфемы), употребление которых обязательно при существи­тельном в составе количественной конструкции (т. е. такой, в которой существительное определяется количественным числительным или сло­вами типа сколько, много и т. п.). В русском языке в функции, очень близкой к функции настоящих классификаторов, выступают, например, лексемы штука, пара и голова в конструкциях типа пять штук груш, пять пар ножниц, пять голов скота.

Свойства типичных классификаторов следующие:

1) в нумеративных конструкциях они обязательны: без их помощи нельзя «сосчитать» соответствующие объекты (так, говорящий по-русски в нормальной ситуации должен считать ножницы, очки, брюки и другие предметы «парного» рода только парами: сочетания типа 'восемь брюк являются ненормативными);

2) они не имеют собственной лексической семантики и выполняют чисто грамматическую функцию, передавая значение типа 'счетный эле­мент множества X в количестве N' (где N — соответствующее числитель­ное, а X — соответствующее существительное); тем самым, в сочетаниях

· В данном типе прилагательныхсовпадающая с формой мн. числа женского рода.

типа пять корзин лука слово корзина выступает не как «чистый» клас­сификатор, поскольку оно привносит собственное весьма определенное лексическое значение (ср. пять связок лука, пять горстей лука, пять грядок лука и т. п.);

3) в языках с классификаторами эти единицы образуют систему, такую что разные существительные должны употребляться с разными классификаторами (так, парные предметы не считают головами, а живые существа — штуками); число классификаторов может достигать несколь­ких десятков, их выбор зависит от одушевленности, личности, формы, размеров, функции объекта и т. п.;

4) хотя свойства, изложенные в пункте (3), очень напоминают свой­ства граммем согласовательного класса, классификаторы отличаются от них в очень существенном отношении: с одним и тем же существи­тельным как правило могут (иногда даже должны) употребляться разные классификаторы — в зависимости от ситуации, в которой участвует соответствующий объект; так, слово 'олень' может сочетаться с класси­фикатором для движущихся и неподвижных животных (или для живых и убитых животных), слово 'река' — с классификатором для жидкостей, дорог (если по реке плывут), преград (если через реку переправляются) и т. д., и т. п.; согласовательные системы могут позволить себе лишь кон­версию, и то в результате конверсии мы получаем другую лексему (разные классификаторы же сочетаются безусловно с одной и той же лексемой).

Таким образом, классификаторы принадлежат все же лексике, а не грамматике (это не граммемы какой-то грамматической категории, а особая группа служебных слов); они отличаются от согласовательных классов прежде всего более гибкой (и более семантичной) сочетаемо­стью, хотя правила выбора классификаторов во многих случаях и явля­ются индивидуальными свойствами субстантивной лексемы и должны записываться при ней в словаре.

Классификаторы особенно распространены в китайско-тибетских и австроазиатских языках, в языках группы майя и др. В основном, как ясно из предыдущего, они свойственны тем языкам, в которых отсутствует как грамматическая категория числа, так и грамматическая категория класса существительных, но, вообще говоря, согласовательные классы и именные классификаторы не исключают друг друга и в неко­торых сравнительно редких случаях сосуществуют. Имеются гипотезы, связывающие возникновение согласовательных классов в языках мира с грамматикализацией классификаторов.