Александр Евгеньевич Чернов

Александр Евгеньевич Чернов

Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

 

Приемный покой –

 

 

Александр Чернов

Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

© Александр Чернов, 2013 © ООО «Издательство АСТ», 2013 Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было…

Вечный змий

О том, что народ наш пьет часто и много, Александр знал еще с детства и, подобно многим своим сверстникам, чье отрочество пришлось на «лихие… Однако уже в течение первых месяцев самостоятельной врачебной практики он имел… Пили все. Наибольший процент в массе «перебравших» традиционно составлял «сильный пол» в возрасте 25–45 лет,…

Мастер‑класс

 

– Ладно‑ладно! Молчу! – Александр примирительно поднял руки. – Но ответь, только откровенно, стоила ли бессонная ночь утреннего итога? А? Стоила?!

– Да! – поджав губы, кивнул Роман. – Однозначно да.

– Ну и флаг тебе в… – усмехнулся анестезиолог. – Спасатель‑самоучка. Только в следующий раз сначала тело в тепле уложи, а потом уже неотложку вызывай. И проще, и надежней.

– Так тогда они его точно не заберут. Рассудят: отоспится, красавчик, и своим ходом отправится восвояси, – предположил интерн.

– Опять напрашиваешься? Или не понял ничего? – Темнов вздохнул с показным расстройством. – Чтобы «скорая» действительно подобрала пьянчужку, нужны либо глубокая кома, то бишь такая, чтобы пациент и на удары никак не реагировал, не то что на щелчки и крики, либо же наличие явных повреждений, вроде обильного кровотечения из разных мест, предпочтительно полостей, а ещё лучше – признаки черепно‑мозговой травмы. Тогда уж точно подберут.

– А почему такая строгая селекция? Везут‑то они его до ближайшего приемника. Делов‑то. Сдали в стационар и – свободны.

– Сразу видно, что ты от практической медицины дальше, чем от полета в космос. – Снисходительно‑беззлобный тон замечания заставил всё же Романа поморщиться. – В стационар еще нужно «сдать». Это тебе не зона свободного доступа…

– Но я рассудил, что даже если не госпитализируют, то в любом случае понаблюдают в приемнике до восстановления тонуса. А там он уже и сам домой доберется…

– Ага, и денег на такси среди ночи дадут. – Роман испытал неприятное ощущение дежавю. Александр фактически повторил циничную остроту ночного фельдшера. – Исходя из твоего рассказа, больного в таком состоянии и в приемник бы занести не позволили. Дежурный реаниматолог обложил бы бригаду «скорой» и, в лучшем случае черкнув пару строчек, письменно направил машину с телом в терапию. А в худшем – просто обложил и направил устно. А в терапии подобным пациентам тоже не шибко рады. Могут и обратно отослать. Вроде бы как на дообследование. Исключение хирургической и другой патологии. Вот и войди в положение ребят со «скорой». Неосторожно подобрали биобалласт и катаются с ним весь остаток ночи.

– Ну ты прямо‑таки картину полной безысходности изобразил. Послушать, так у хватившего лишку, если он вдобавок башку себе не проломил или его ножом не пырнули, вообще шансов на медпомощь нет.

– Ну и не надо! – растянул тонкие губы в ехидной улыбке Александр. – Шутка! – тут же нивелировал он свое мизантропическое высказывание. И, ощутив вдохновляющий позыв к нравоучительству, продолжил: – Шансы есть всегда! Во‑первых, далеко не все дежурные врачи настолько смельчаки и ханыжконенавистники в одном лице, чтобы отправить необследованного пациента – без рентгена, УЗИ‑шмузи и прочих диагностических примочек – восвояси. Ведь, в случае ухудшения состояния отказника, их во всех тяжких и обвинят. Во‑вторых, далеко не все фельдшера «скорой» настолько ленивы и пофигистичны, чтобы бросать на улице ослабленное алкоголем или наркотой тело. Всегда могут найтись нежелательные свидетели, вот, как ты, например. Только тебя диспетчерша элементарно понтонула, умеренным хамством задавила, ты и отступился. – Роман вскинулся было, но сник, поняв запоздалость бравады. – А бывает, что старые кошелки попадаются, дай бог. Такая весь горздрав на уши среди ночи поставить может, лишь бы её «слегка перебравшего» сыночка или муженька забрали. Кроме того… О, Сергей Павлович! Вы как раз к своему бенефису!

Вошедший кардиолог вопросительно уставился на Темнова.

– Я вообще‑то Масяненко искал. Концерта у меня в планах не было.

– А по заявкам? Ну очень нужно! – Александр кивнул на молодого хирурга. – Роман Георгиевич живо интересуется проблемой госпитализации жертв алкогольной и наркотической зависимостей. А вы, как бывший врач «скорой помощи», могли бы дать несколько бесценных рекомендаций. Вдруг пригодятся. Я собирался сам рассказать, но раз уж автор методик лично пожаловал…

– Во, трепачи! Ну так и быть, как коллега коллеге… – Престарелый кардиолог уселся на диван и церемонно, как перед важным выступлением, разгладил пышные седые усы. – Рассмотрим типичный случай – мужчина, около сорока, видимых травм нет, давление умеренной пониженности, продуктивный контакт затруднен. Что ты будешь делать?! – Вопрос был скорее риторическим, потому что слушатели вежливо ожидали разъяснительного ответа от самого докладчика. – Бросать стремно. Вдруг в кому впадет. Или замерзнет, если дело посреди улицы, да ещё в осенне‑зимний период. К тому же всегда могут лишние глаза найтись… – Александр многозначительно взглянул на Романа. – Пиши потом объяснительные… Короче, надо брать. Вопрос куда?! – Палыч выразительно поднял указательный палец, призывая аудиторию к повышенному вниманию.

– В терапию сразу не возьмут, перенаправят в реанимацию, а туда не коматозника тоже вряд ли положат, – показал свою осведомленность в ситуативных нюансах Роман.

– Ваша правда, юноша! – обрадовался наличию базисных знаний у слушателя кардиолог. – И кататься нам с подобранным бедолагой, пока он не отоспится в салоне «скорой» на жестких носилках и не будет высажен у ближайшей остановки с пометкой «отпущен с улучшением по настоянию пациента» и закорюкой вместо своей подписи. Но! – Интерн даже подался вперед, предвкушая краткий интенсив полезных сведений.

Палыч сделал мрачное лицо и, строго уставившись в глаза Роману, зловеще прошептал:

– Клянешься хранить врачебные секреты и не разглашать их обывателям, дабы не создалось у народа ложных понятий о нашей братии как о недругах человечества?

«Куда уж ложнее!.. Наш имидж и так подпорчен!..» – не без горечи усмехнулся про себя Александр.

– Клянусь! – Интерн театрально приложил руку к сердцу, подтверждая всю искренность данного обета.

– Тогда слушай! – Лектор откинулся на спинку дивана и, положив ногу на ногу, начал: – Чтобы сдать больного в стационар, необходимо наличие чего?

– Болезни. – Стандартный вопрос не вызвал у Романа затруднений.

– Правильно! Болезни. А в нашем случае болезнь ограничивается понятием… – Длинный палец кардиолога вновь призвал к сосредоточенности. – Повреждения. То бишь травмы.

– А где ж ее взять‑то? Не морду же пьянчужке бить?! – Озорной взгляд интерна свидетельствовал о готовности услышать и подобную рекомендацию.

– Плохо вы о нас думаете, молодой человек! – Аксакал негодующе покачал седой головой. – Репу чистить – это не по нашей части. Для подобного контингента воспитатели всегда найдутся. А мы кто? – Пауза. – Спасатели. И наше правое дело в обеспечении наилучших условий для скорейшего восстановления нормальной жизнедеятельности пострадавшего организма. А где еще этот самый организм будет быстрее всего приведен в чувство и попутно обследован? – Ответ напрашивался сам собой: – В больнице. Вот в этом‑то и наша цель: больного – сдать, а самим – отдыхать. – Довольный экспромтом, Палыч перевел сбитое воодушевляющей тирадой дыхание.

– Сергей Павлович, у бедного парня сейчас гипертонический криз разовьется. – Александр, неоднократно слышавший грядущую мини‑лекцию, форсировал вводную часть, подталкивая старика к более информативным рекомендациям.

– Пригласил, так не перебивай! – строго осадил молодого коллегу аксакал. – Информация хоть и специфическая, но, безусловно, важная. Каждому врачу может пригодиться. Кто знает, где завтра окажется? Выпрут из стационара…

– Тьфу‑тьфу! – театрально испугался Темнов. – Я нем как рыба!

– Короче, повреждения – наш козырь перед злыми дежурантами. А наилучший вариант травмы в данном случае какой?.. Правильно, легкая, но явная. Ну типа свежего пореза на пальце. И кровоточит, и для жизни в целом неопасен. Но вариантом с пальцем хитрюг в приемнике не проведешь. Не та локализация…

– Голова нужна! – догадался Роман.

– Без неё никуда! – согласился Палыч. – Причем в данной ситуации не только без своей, но и без ханыжкиной. Вот и приходится своей думать, а его пользовать. Инструмент, благо, под рукой.

– Что за инструмент такой? – счел нужным поинтересоваться юноша, предчувствуя близость конкретики.

– Скарификатор, что же еще! – гордо приоткрыл масть лектор. – Слыхал о таком?

– Ну‑у учили, лаборанты используют, чтобы кровь из пальца на анализ брать.

– Не брать, а прокалывать! Набирают‑то они кровь пипетками и трубочками всевозможными. А вот для нанесения поверхностного увечья зубчики у этой пластиночки в самый раз. Соображаешь?

– Да чего соображать‑то, – с некоторым разочарованием протянул Роман. – Клиента по шнобелю или по щеке чикни, он и прибудет к приемнику с соответствующим фейсом. Ни один реаниматолог или травматолог не отправит.

– Я отправлю, – с легким злорадством вновь подал голос Александр.

– Погоди ты, парень еще не все понял. – Кардиолог продолжил лекцию: – Есть нюансы. Во‑первых, названные тобой участки лица – области среди дежурных докторов малопочитаемые и озабоченности не вызывающие. Подумай сам, травма от скарификатора – поверхностная. На открытом, безволосом участке легко диагностируемая. Поэтому мало‑мальски трезвый и не слишком сонный врач живо разберется, что вавка твоя – яйца выеденного не стоит. Во‑вторых, «чикать» нужно вовремя. Когда, по‑твоему?

– Ну‑у, я думаю, минут за десять, лучше пятнадцать до предполагаемого прибытия в больницу, – рассудительно выдал интерн. – Ранка маленькая, чтобы залить успело. Кровопотеря, значит, и прочие эффекты…

– Два из двух мимо! – цинично подытожил Палыч. – Итак, правильный ответ. Первое, резать нужно только волосистую часть головы. Виски или затылок. Рана под волосами хуже визуализируется и не позволяет сразу же исключить глубокого повреждения. Не панацея, конечно, но шансы на то, что дежуранты кипишнутся и решатся на рентген, возрастают. Второе, не коли раньше, чем за пару‑тройку минут до прибытия к порогу приемника. Кровь имеет свойство сворачиваться. А при поверхностных ссадинах она, родимая, сворачивается довольно быстро. Пока тело выгрузите, рана струпом покроется. Волосы слиплись, кровотечения нет, больной варнякает – немногие доктора в тяжесть травмы поверят. Свежее, продолжающееся кровотечение в данном случае гораздо эффектнее. Если даже травматолог эрудированный, можно на необходимость обработки раны надавить, глядишь, и поведется. Ход мыслей улавливаешь?

– В целом, да. Но какова из этого всего прямая выгода для бригады «скорой»? Пока дежурный врач сопроводительный лист не подпишет, они все равно уехать не смогут.

– Так‑то оно так, но есть нюансы. Представь: тело завезено в приемник, ты, как дежурный хирург, исключаешь, скажем, прободную язву желудка. Брать больного ты, ясное дело, не настроен. Но обстоятельства вынуждают произвести хотя бы поверхностный осмотр. А какой осмотр без, по крайней мере, обзорной рентгенографии брюшной полости? Значит, минут на двадцать нежеланный пациент в стенах приемника задерживается.

– Но и «скорая» тоже ведь будет ожидать окончательного разрешения вопроса под стенами больницы.

– А вот здесь возможны варианты. Причем фактически беспроигрышные… Ты бы хоть чаю предложил! – пожурил Палыч Александра. – Я вместо тебя глотку деру, а отдачи – ноль.

Темнов хотел было возразить, что ординаторская – хирургическая, следовательно, угощение стоило бы требовать от просвещаемого интерна. Но, взглянув на вошедшего в раж кардиолога и увлеченного рассказом интерна, решил не перечить. Он молча подошел к неприметно (внутрибольничными правилами запрещено!) стоявшему в углу подоконника чайнику и, сменив воду, включил его. Чай в пакетиках и сахар в кубиках общедоступно находились в шкафчике около умывальника. Сполоснув одну из анонимных чашек общего пользования, он опустил в нее пакетик с чаем, бросил пару кубиков кристаллизованной глюкозы и стал ждать закипания чайника.

– Ясное дело, что по доброте душевной врач бригаду «скорой», которая доставила ему среди ночи столь бесценный груз, не отпустит. Поэтому приходится идти на административные уловки. А какова единственная официально возможная причина отбытия реанимобиля, невзирая на возражения со стороны дежурных докторов?

– Вызов. – Невзирая на бессонную ночь, Роман проявлял чудеса сообразительности.

– Далеко пойдешь, юноша! – Палыч одобрительно хлопнул интерна по плечу. – С первой попытки, и – в яблочко! Остается только выяснить, каким образом его, желанного, преподнести. Вот ты, среди ночи, куёлдясь подле сомнительной травматичности и общественной ценности пациента, поверил бы во внезапно возникший форс‑мажор со стороны бригады «скорой», которая, по сути, является твоим единственным шансом на быстрый вывоз нежеланного субъекта?

– Вряд ли. – В голосе Романа звучали интонации неуверенности. Он с трудом представлял, каким образом молодой хирург может уличить бывалого фельдшера (не говоря уже о враче) «скорой» во лжи. – Я бы позвонил диспетчеру… – осторожно начал он озвучивание предполагаемой тактики действий.

– Дорогуша, стань в очередь! Диспетчер – в большинстве случаев – не балованная жизнью, среднего возраста бабенка, часто в одиночку волокущая на горбу материнскую обязанность по воспитанию одного, а то и двух не шибко послушных подростков. Неужели ты думаешь, что, после изматывающей дневной смены, она среди ночи будет рада услышать голосок молодого доктора, ехидно интересующегося расписанием выездов «дежурок»?.. К тому же! – продолжал добивать гипотезу интерна кардиолог. – Рационально мыслящий фельдшер, если он, конечно, не числится злейшим врагом собственного диспетчера – а это, согласись, редкость, – загодя позаботится о таком нюансе, как договоренность о мнимом вызове.

– Это что же получается, бригада «скорой» в более выгодной ситуации, чем врач в приемном отделении?!

– А ты как думал?! – Палыч, казалось, был даже раздосадован столь искренним удивлением интерна. – У тебя конец практики на носу, а элементарных вещей не понимаешь. У врача в данной ситуации два принципиально различающихся подхода – или, на свой страх и риск, после беглого осмотра, разумеется, заставить «неотложников» забирать нежелательный груз обратно в машину и катиться с ним подальше, то есть в терапию по месту жительства, или же, поддавшись провокации, отпустить «скорую», а самому, опять‑таки быстро исключив у ханыжки наличие опасных для жизни патологий, дать указание медсестре приемника о вызове свободной машины для транспортировки оживающего пациента в ту же терапию. Ну а самому, скрестив пальцы, отправляться на боковую. Дежурка может и через пару часов за подобными клиентами подъехать. Бухарь, отоспавшись на каталке, одиннадцатым номером уйдет восвояси, так и не дождавшись «кареты». – Кардиолог кивком поблагодарил Александра за поданный чай и, осторожно отхлебнув глоток, флегматично успокоил Романа: – Ты не бойся, хирургам подобный социальный шлак редко впаривают. Не та патология. К тому же уплотнение живота, вплоть до болезненности, ещё уметь нужно спровоцировать, да еще за такой короткий срок. Далеко не все фельдшера «скорой» все нюансы знают. Со рвотой, конечно, проще. К*н на пороге приемника клиенту вколол, красного вина в пасть накапал или сока вишневого – вот тебе и подозрение на желудочное кровотечение.

– Ну теперь буду знать, – самодовольно усмехнулся Роман.

– А толку? Что, рискнешь больного без гастроскопии или, на крайний случай, анализа крови отправить?! – осадил молодого наглеца Палыч. – А вдруг это не симуляция? Вдруг кровушка настоящая? Или на вкус пробовать будешь?

Интерн пожал худыми плечами.

– То‑то! Но подобные случаи весьма редки. Гораздо чаще ребята со «скорой» делают расчет на травматологов и нейрохирургов.

– Нас позабыли! – напомнил о коллегах Темнов.

– Тебя забудешь! – Старик мотнул седой головой в сторону Александра. – Ну и на реаниматологов, ясное дело. Хотя вашего брата не так‑то просто охмурить. Уж больно вы подозрительные. Во всем подвох чуете. Разве что молодежь…

– А я, значит, доктор не первой свежести… – За мнимым укором крылось определенное самодовольство. Темнову приятно было осознавать некую причастность к аксакальской прослойке медицинских кругов города.

– И ты – зелень пузатая, – беззлобно констатировал Палыч. – Разве что понаглее многих будешь. Но в данных ситуациях смелость часто помогает… Пока не обожжешься… – Кардиолог сделал многозначительную паузу. – Впрочем, сейчас разговор не об этом. Итак, в рассматриваемых нами случаях бригаде «скорой» легче «скосить» под черепно‑мозговую травму, пусть и средней тяжести, зато требующую безотлагательного обследования. А*н в лошадиной дозе в один глаз закапал – через десять минут зрачок у клиента «поплывет» как при отеке мозга. Пока дежурант разберется – поминай как звали. А если еще вдобавок скарификатором в ноздре или в ушной раковине поработать – цветущая картина мозговой вавки. Без краниографии, а то и компьютерной томографии головного мозга не разберешься.

– Или без минимум часовой отлежки в приемнике, – грустно добавил Александр. – Лады, Палыч, против лома… Но, согласитесь, иногда и нашему брату‑дежуранту понаглеть все же стоит. Не всех же подряд госпитализировать.

– Знаем мы вас, бедненьких! Можно подумать, если «скорой» удалось вам вяло копошащееся тело в приемнике сбросить, вы его сразу в отделение тянете. Глюкоза, витамины, гормоны, рентген, «отсыпочная» – это ещё развернутый вариант. А так – рентген и – на отлежку в дальний угол, пока связно варнякать не начнет.

– А раньше, когда медвытрезвители были, с таким контингентом дела проще обстояли? – В свете почерпнутой за прошедшие двадцать минут информации Роман ощутил всю беззащитность «ослабленных нарзаном» сограждан.

– Для госбюджета – дороже. А для нас, простых врачей, – те же яйца… В вытрезвитель тоже далеко не всех принимали. Охота единственному дежурному врачу сомнительной тяжести клиентов обхаживать. Кроме того, считалось, что в стенах сего благородного учреждения недужные умирать не должны. Поэтому при малейшем ухудшении состояния или даже признаках нестабильности оного «скорая» оперативно переправляла страдальца в ближайшую больницу. Ну а там – смотри выше… – Допив чай, просветитель бодро поднялся с кушетки. – Всё! Лекция окончена. Можно, конечно, ещё об урологических и гинекологических хитростях рассказать, но это уже совсем другая история. Работать начнешь – сам узнаешь.

– Ну а вывод‑то, Палыч, вывод! Назидание, так сказать, молодому специалисту. – Темнов, зная склонность аксакала к театральности, благородно провоцировал его на эффектное завершение бенефиса.

– Вывод один! Как в известном тосте, четко соразмеряй свои желания со своими возможностями! То есть желания избавиться от проблемного пациента с возможностью сделать это без негативных последствий для его здоровья и своего комфорта. Не уверен – «ложи». Пусть в приемнике часок отлежится, отогреется, выспится, а там – не грех и отпустить на все четыре. Под подпись, разумеется. Ну а если сразу выгоняешь – гони уверенно, чтобы досадные сожаления о содеянном не портили тебе остаток ночи… Да, я же к Масяненко пришел. Где он?

– На обществе. В областной клинике. Сегодня велел не ждать, – запоздало сообщил Темнов.

– Вот засранцы! Развели, значит, на общение, – добродушно пожурил Палыч. – Ну, всех благ, надежда медицины!

– И вам того же! – пожелал молодежный дуэт спине выходившего из ординаторской усача.

Весь день Александр находился под будоражащим впечатлением от мини‑лекции старика‑кардиолога. Конечно, разрозненные отрывки из неё он слышал и раньше. Но именно сегодня, на фоне экспрессивного рассказа интерна о приключениях минувшей ночи, он фактически впервые всерьез задумался о степени бурлящих вокруг такого, казалось бы, банального медицинского действа, как госпитализация, страстей и возможных обходных маневрах со стороны любой из участвующих в данном ритуале сторон.

«Нет счастья пациенту в моём отечестве! – Парафраз показался ему весьма удачным резюмирующим афоризмом. – Впрочем, не только в моём…» – объективности ради поправился Темнов. Разменяв четвертый десяток, за границей он ещё не бывал, но искренне верил в однотипность человеческой природы. Да и как же без этого, биологический вид‑то один, различны лишь жизненные обстоятельства…

За этими абстракционистскими размышлениями и застала его вошедшая в ординаторскую Татьяна:

– Из приемника звонили. Мужчина. Самообращение.

– Жалобы? Состояние? В сознании? – Вырванный из марева философских грез, врач засыпал медсестру сердитыми вопросами.

– Да что я, не сказала бы? – пожала плечами она. – Как получила, так и передала.

– Ясно. Что ж, скоро выясним. – Темнов лениво поднялся с кушетки.

– Мне с вами идти?

– Ладно уж. Пока не стоит. Займитесь лучше ужином. Самообращенец вряд ли коматозником будет. Позову, если что…

На первом этаже, около дверей травмпункта, было немноголюдно. Уже на подходе к повороту, ведущему в аппендикс приемного отделения, Александр услышал отзвуки диалога на повышенных тонах – сопрано дежурной медсестры часто прерывалось сбивчивым тенором. «Ну если это голос „больногос“ они сейчас нарвутся», – Темнов внутренне настроился на вербальный марш‑бросок.

– Александр Евгеньевич, вот! – Дежурная по приемнику указала на худощавого мужчину. – Сами обратились. Говорят, что на улице плохо стало…

 

Франтоватый субъект, из‑под распахнутой куртки которого виднелся застегнутый на все пуговицы пиджак, а выпирающий кадык был подвязан ярким галстуком, подпрыгнул на стуле и кинулся к врачу:

– Доктор, мы… – Умеренной потертости кожаная папка, лежавшая на его худых коленях, с глухим шлепком свалилась на пол.

– Спокойно! Где больной? – Темнов прошел вслед за медсестрой в «обмывочную», где на каталке, похрапывая, лежал тучный мужчина неопределенного возраста.

– Перегаром за версту прет. Сразу видно, набрались где‑то, – проинформировала Анастасия.

После небольшой тактильной стимуляции лицевой области, иначе пощечины, больной открыл глаза и заматерился. Тяжелый запах алкогольных испарений подтверждал слова медсестры. Дышал пациент свободно, давление и пульс опасений не вызывали.

– Водку пил? – громко поинтересовался реаниматолог.

– Не‑е, только пиво, вчера, – нечленораздельно выдавил мужик.

– Складно брешешь! – похвалил собеседника Александр.

– Да‑да, доктор! Мы – по бутылочке, накануне вечером. И всё, – поддакнул заглядывающий в приоткрытую дверь интеллигент.

– А чего ж сомлел тогда? – не отставал Темнов. – Солнца такого вроде как нет еще, чтобы до удара довести.

– Он с юности сердцем слабый. Вы проверьте – может, инфаркт…

– Проверим, ожидайте в приемнике. – Обернувшись к медсестре, реаниматолог дал назначения – Глюкозу, гормоны, мочегонные по вене. И – в терапию по месту жительства. Можете вызывать «скорую» для перевозки. Пока приедут, клиент оклыгает. А я направление напишу.

Но на выходе из ремзала он снова столкнулся с корешем пациента. Ненавязчиво, бочком, тот попытался прошмыгнуть к ложу приятеля.

– Мужчина, я же вам сказал, ожидайте в приемнике. Друг ваш в госпитализации в реанимационное отделение не нуждается. Ему сделают пару уколов и спецтранспортом отправят в терапевтическое отделение. Там он пробудет, по крайней мере, до утра. А дальше – видно будет.

– Хорошо‑хорошо, доктор. Но я должен видеть, что ему вводят. Я его адвокат. Поэтому прошу вас дать мне список всех медпрепаратов, которые будут использованы при лечении моего клиента. – Несмотря на легкий запах перегара, «юрист» говорил внятно и без запинок.

Темнов, за шесть лет работы впервые столкнувшийся с подобной ситуацией, поначалу растерялся. Но решение пришло само и быстро – сказался опыт выдачи эпикризов и справок:

– Без вопросов. Но вы должны предоставить постановление за подписью городского судьи о том, что действительно являетесь официальным юридическим представителем этого человека. – Реаниматолог указал на «слабого сердцем» любителя пива.

Теперь уже растерянным выглядел «юрист».

– Но уже вечер, и я сейчас не смогу получить такую выписку, – пролепетал он.

– Тогда извините, но никаких данных о медикаментозном лечении вашего «клиента» я вам предоставлять не обязан. Ожидайте здесь. Или я буду вынужден выставить вас на улицу. – Довольный экспромтом, Александр бодро направился в регистратуру.

«Развести хотел, пустозвон! Адвокат, итить твою… Да по роже его приятеля видно, что, кроме приводов за дебош в общественных местах, он на другие отношения с законом не способен».

Сочтя инцидент исчерпанным, он неспешно приступил к описанию лечебных мероприятий в стационарном журнале. Однако через пару минут был прерван ворвавшейся в комнату Анастасией:

– Доктор, этот хмырь неугомонный, друг алкаша, лезет ампулы проверять, названия записывает.

Стиснув зубы, Александр вернулся в ремзал.

– Мужчина! Вам еще раз, более популярно объяснить?! – пытаясь не сорваться на крик, обратился он к «юристу».

Виновато потупив взгляд, франт замер возле лотка с пустыми ампулами и использованными шприцами. Его явно смущала разница в весовых категориях между ним и Темновым.

– Ну ладно, доктор. Я больше не буду вам мешать, – выдохнул он. – Но учтите, если с моим другом что‑нибудь случится, я вас всех засужу. – Чувствовалось, что этой фразой он привык защищаться как своеобразным щитом.

Александр не смог сдержать улыбки:

– Вот и договорились. А теперь – покиньте медучреждение… Вывезите его на сидячей каталке на порог приемника, пусть воздухом подышит, – приказал он санитарке, указывая на больного.

Мужик на каталке уже пришел в себя и, шумно дыша, пытался подняться.

Младшая медсестра с видимым неудовольствием ловко подхватила под руку не мелкое тело и отработанным движением буквально перебросила его в подставленное кресло.

– Съездим, пробздимся, – проинформировала она хрипло ойкнувшего мужлана.

Из коридора послышался звук открываемого засова входной двери. Пахнуло весенней прохладой.

Вернувшись в комнату регистрации, Темнов жестом подозвал к себе медсестру:

– Выйдите вслед за ними на порог и, незаметно для «адвоката», передайте санитарке, чтобы оставила алкаша на ступеньках, а сама вернулась назад в больницу.

– А вдруг этот дебош подымет, бросили, дескать, его любимого клиента, на произвол… – начала было Анастасия.

– Не думаю, – прервал её Александр. – Я рассчитываю на иной вариант развития событий. – Он загадочно улыбнулся.

Медсестра вышла, а врач, подойдя к окну, из которого отлично просматривался порог приемника, стал ждать предполагаемой развязки.

Он видел, как санитарка вывезла каталку с пациентом на освещенное крыльцо. Как Анастасия подошла к ней и, сказав несколько слов, вернулась в больницу. Как та, недоуменно пожав плечами, оставила вверенный ей груз и последовала за медсестрой.

Темнов вышел в холл и обратился к растерянно озиравшемуся «адвокату»:

– Вашему другу уже лучше. Однако, прежде чем переводить его в терапевтическое отделение, я должен составить акт об алкогольном опьянении и взять у него кровь на анализ. А пока я буду заполнять бланк, ему полезно будет подышать свежим воздухом. А затем мы с ним продолжим…

Выдержав многозначительную паузу, Александр с серьезным видом кивнул «юристу» и, вернувшись в санпропускник, вновь подошел к окну. Вошедшим следом медсестрам он жестом указал прикрыть дверь и стать рядом с ним.

– Свет, свет! – вспомнил он в последний момент.

Метнувшаяся к выключателю Анастасия щелкнула выключателем, и комната погрузилась в темноту.

Долго ждать не пришлось.

Не прошло и минуты, как на пороге возникла худосочная фигура «адвоката». Зыркнув по сторонам, он приблизился к развалившемуся в кресле приятелю и начал что‑то негромко говорить ему на ухо, дополнительно аргументируя свои слова частыми толчками в широкие плечи и грудь собеседника. То ли он действительно обладал недюжинным талантом убеждения, то ли апрельский вечер столь благотворно подействовал на сомлевшего «клиента», но потребовалось всего несколько фраз и пинков, чтобы грузное тело нехотя поднялось и, поддерживаемое тонкой рукой друга, неуверенно ступило на лестницу. Тонко‑толстый дуэт медленно направился к выходу из больничного двора, держа путь к дороге, ведущей в центр города. Пара минут – и беглецы скрылись в сумеречном мареве.

– Запись в журнале обращений делать? – включив свет, поинтересовалась Анастасия.

Темнов обернулся к медсестрам:

– Да начал я уже! Кто ж знал, что все так быстро закончится… Ну ничего. Оформим как отказников. Закорючку вместо подписи я уж как‑нибудь нарисую.

– Так данных нет никаких. Ни фамилии, ни…

– А они сообщить отказались. Вернее, он. Больной‑то один. «Юриста» вроде как и не было вовсе… Маловероятно, что им выписка о полученном лечении понадобится. Тем более с таким диагнозом…

«Ну а до суда вряд ли дойдет!» – добавил он про себя.

 

Вечерний дозор

– Ты пойми, у нас был приказ – любым способом пресекать все попытки нарушения государственной границы. Любым, понимаешь?! Фактически это была… «Плюнуть», – едва не ответил Виктор. Но сдержался, сообразив, что коллега… Тыч любил вспоминать свое армейское прошлое. «Откудахтанные», как он их называл, два года на границе несуществующего…

Мажорный тон минорной гаммы

Николай заканчивал прохождение очередного уровня тетриса, популярного среди врачей отделения, когда двери ординаторской широко распахнулись, впустив… – Автодорожка, Николай Васильевич. Пасынка Мастодонта уже в операционную… Рассветов нахмурился. Мастодонт был известным некогда криминальным авторитетом города с полулегендарным бандитским…

Добро с кулаками

Выездные курсы по реанимации новорожденных длились три дня. Занятия проходили в актовом зале второй городской больницы. Здесь было просторней и… Почетными делегатами от реанимационного отделения единогласно (голоса самих… Для последнего это, впрочем, было весьма прогнозируемым событием. Парень всего лишь два года работал анестезиологом,…

Цыганские страсти

– Эх, а как хорошо все начиналось! – Олег едва не сплюнул от досады. Помешала закрывающая лицо до уровня глаз стерильная маска. – И присесть толком… Николай с угрюмой неподвижностью наблюдал за подкалывающейся в вену… – Не на сгибе, Аня, ниже по предплечью. Дергаться начнет – выдерет, – пробасил он.

Грех

 

– Остановите лифт! – Темнов склонился над телом девушки и, приложив к неподвижной груди фонендоскоп, прослушал сердечные шумы. – Глухо!

Накинув гибкий шланг бесполезного сейчас инструмента на шею, врач рывком сорвал прикрывавшее обнаженное тело одеяло. Наложив ладони на среднюю треть грудины пациентки, он произвел несколько энергичных надавливаний. И лишь после этого, убедившись в отсутствии пульса на обеих сторонах тонкой белой шеи, хмуро сообщил:

– Остановка.

Понятливая медсестра быстрыми движениями уже извлекала из реанимационного чемодана все необходимое. Темнов продолжил непрямой массаж сердца.

– Шприц с адреналином мне! А сама – гормоны по вене!

Схватив протянутый шприц, Александр вонзил иглу в подбородочный изгиб девушки.

– Что стоите?! Берите мешок! – подстегнул он вжавшуюся в угол лифтершу.

Медсестра протянула перепуганной женщине компактный дыхательный мешок.

– Наложите маску на область рта и носа. Плотнее! Теперь в ритме собственного дыхания сжимайте этот упругий резервуар. Ну! Пробуйте! – Врач не переставал ритмично надавливать на грудину бездыханного тела. – Смелее! Времени нет! Вот… Сжали – отпустили. Не частите! Что там с веной? – поинтересовался он у медсестры.

– Давления нет, попрятались все! – Людмила суетилась над безвольно повисшим запястьем. – Эх, подпорку бы! А то рука висит…

– Приготовьте еще адреналин! Я скажу, когда подать.

В остановившемся между этажами лифте становилось жарко.

– Почему люк в потолке не открыт? – Вопрос был призван в некоторой степени разрядить обстановку, но прозвучал как порицание.

– Так холодно же еще?! – Сбитая с толку лифтерша на мгновение прекратила дыхательную стимуляцию.

– Дышать! – напомнил Александр. – Парься теперь из‑за вашей криофобии! – Пот мерзкими теплыми струйками стекал по его разгоряченному лицу.

– Есть гормоны! – сообщила справившаяся с неуловимой веной медсестра. – Что дальше?

«Молиться!» – внутренне ответил Темнов, но, соблюдая алгоритм, приказал:

– Атропин! Катетер стойкий?

– Пока действует. – В доказательство Людмила отвинтила крохотную заглушку, продемонстрировав одинокую капельку темной крови.

– Хорошо. Промойте и ждите. – Реаниматолог вновь тщетно попытался нащупать пульс на шейных сосудах пациентки. – Прекратите дышать!

Выпрямившись, Александр с размаху опустил правый кулак на область сердца девушки.

– Есть шумы! – сообщил врач, прильнув фонендоскопом к покрасневшей от его манипуляций груди. – Дышите, дышите! – подстегнул он замершую по его предыдущей команде лифтершу. – Люда, еще гормоны! Массаж пока отставим.

Через минуту Темнов с удовлетворением убедился в нарастании сердечной деятельности.

– Хорошо! На этот раз вернули. Давайте я вас сменю. – Отобрав у лифтерши мешок, доктор осторожно продолжил подачу воздуха, согласуя поток с едва наметившимся самостоятельным дыхательным ритмом пациентки. – Поехали!

Остановленный между этажами лифт возобновил свое шумное вознесение. Как и предполагал Александр, в холле пятого этажа их уже ожидали родители сопровождаемого им груза. Две пары испуганных глаз с настороженной подозрительностью уставились сначала на тело дочери, а затем обратили взгляды на реаниматолога.

– Что случилось?! Ей хуже?!

– Немного, – соврал он в максимально допустимых для данной ситуации пределах.

– Это опасно? Она жива?! – Мать судорожно ухватилась за ее бледную ладонь.

«Пока – да». Но вслух озвучил менее обтекаемую формулировку:

– Состояние тяжелое. Выводы делать рано… Помогите нам! – велел он лифтерше, уступая место в изголовье каталки. Сам же, став слева, продолжил ненавязчивую дыхательную поддержку.

Усилиями двух женщин каталка двинулась по длинному коридору.

– Не так быстро! – осадил ретивых сотрудниц Александр. – Марафон сейчас ни к чему.

Взволнованные родители буквально наступали им на пятки, едва не забегая по бокам и психологически подстегивая и без того взвинченных медсестер. В большинстве других случаев Темнов бы в весьма бесцеремонной манере осадил настырно‑торопливых пращуров, но сейчас даже минимальный прессинг на шокированную родню казался ему неуместным.

«Еще фактически ребенок. Девчонка сопливая! И такой хреновый прогноз… Что же это за аллергия такая?!»

Двери в реанимационное отделение были предупредительно распахнуты. Стоявшие на пороге медсестра и санитарка с беспокойством поглядывали на приближающиеся носилки.

Все! Дальше начиналась закрытая зона. Никаких родственников!

– Ожидайте здесь, у входа, – не терпящим возражений тоном сообщил врач не сбавлявшим темп родителям. – Я скоро к вам выйду.

Створки массивных дверей захлопнулись за его спиной, изолировав реанимационный отсек от внешнего мира.

– Аппарат, девочки, живее! Переводим на искусственную вентиляцию.

– Была остановка, – объяснила сотрудницам сопровождавшая тело медсестра. – Прямо в лифте. Брр…

– Бодрее! – как можно спокойнее произнес Темнов. – Даст Бог, обойдется!.. Так, атропин мы вводили… Интубируем… Нет, без релаксантов… Здесь фактически атония… Люда, стань рядом… Вижу щель! Трубку! Проводник! – Гибкий чужеродный элемент в дыхательных путях фактически не вызвал сопротивления со стороны пациентки. Подсоединив конец трубки к шлангу дыхательного аппарата, реаниматолог прослушал дыхательные шумы над легкими и, разогнувшись, еще раз осмотрел безвольно раскинувшееся на широкой кровати тело.

Губы и крылья носа слегка порозовели, но пальцы оставались синюшными, конечности мертвенно холодили теплую ладонь врача. «Хреново! Периферический кровоток не возобновляется… Глубокий шок, однако!»

– Света! – окликнул он замершую у стола санитарку. – Толстый желудочный зонд. Конец намочи… И воды побольше. Мыть на совесть будем.

Приняв поданный медсестрой упругий шланг, он, придерживая длинноволосую голову, осторожно ввел зонд в рот коматозницы и, медленно проталкивая его вглубь пищевода, погрузил в полость желудка. Произвольных выделений не было. «Так, пищи нет. А на голодный желудок витаминчикам легче всосаться. Невезучая девка…»

– Света! Заливай… Осторожно. Стоп! – Он опустил подсоединенную к выходному концу зонда воронку ниже уровня кровати и внимательно следил за содержимым поступавшей из желудка жидкости. Чисто. Слив слегка замутненную воду в таз, Александр повторил процедуру. Кроме одиноких волокон застарелого содержимого, никаких «полезных» для диагностики примесей в промывных водах не наблюдалось. – Ну, Бог троицу… Еще раз! – И людская настойчивость, похоже, сейчас импонировала Божьей воле, потому что в этот раз на стенках воронки осела пара белых кругляшек, не оставлявших сомнения в том, что прием медикаментозных средств все‑таки был. – Странные витамины… – Темнов осторожно подобрал находку затянутыми в резиновую перчатку пальцами. – Вам не кажется? – продемонстрировал он таблетки медсестрам. – Я таких не припомню… Разве что аскорбинка… Но она гораздо крупнее… Рассосались, что ли…

Отложив таинственные пилюли, врач залил в желудок болтушку с адсорбентом и лишь после этого плавно вынул зонд из девичьего рта.

– Люда – соду медленной каплей. Таня – мочевой катетер.

Пульсоксиметр стабильно выдавал 90/60 и частоту сердечных сокращений в районе 110.

Стянув мокрые перчатки, Александр вновь прослушал сердечные шумы и оценил пульсацию на шейных сосудах пациентки. Деятельность слабая, но ритмичная. Однако зрачки ему не нравились. Расширившиеся во время клинической смерти темно‑голубые кружки так и не сузились до нормального диаметра, а глазные рефлексы были настолько вялы, что впору было думать о глубокой коме. За почти семилетнюю врачебную практику он впервые столкнулся со столь бурной аллергической реакцией. Да еще на простые витамины. Вырисовывалась явная нестыковка между сообщенными фактами и действительными находками…

– Таня, сохрани эти пилюльки. Утром лаборатория разберется… Если раньше правды не узнаем…

Набросав план интенсивной терапии, рассчитанной на мощную мозговую и сердечную поддержку, Темнов дал указания медсестрам:

– Ставьте вторую вену. Пока – по схеме, – ткнул он в свежеисписанный лист назначений. – Я выйду, пообщаюсь с родней.

Испуг во взглядах дожидающейся пары за прошедшие несколько минут успел смениться паническим ужасом. Опершись о стену, женщина непрерывно обмахивала бледное лицо платком и, судя по всему, едва сдерживала рыдания. Смуглое лицо мужчины блестело от пота, хотя в коридоре было весьма прохладно. Отец первым дифференцировал представшего перед ними врача:

– Доктор! Как она?! – Он испуганно осекся, боясь честного ответа.

– Стабильно… Но состояние тяжелое. – Сейчас Александру было не до сюсюканий.

– Но она выживет?! Ведь выживет?! Не молчите, доктор! – Он, казалось, требовал ответа раньше, чем сам формулировал вопрос. Впрочем, у Темнова все больше укреплялось впечатление, что реальный прогноз не был для них загадкой.

– Чем она отравилась? – Реаниматолог даже несколько пожалел о столь жесткой прямолинейности вопроса. Но времени для самоосуждения не было.

– Что?!.. Ой, доктор, мы… – Отец смолк, отрешенно уставившись в пространство.

Женщина на заднем плане качнулась вбок и, скользнув тонкой рукой по стене, бессильно присела на пол.

Открыв дверь в отделение, Темнов громко распорядился:

– Стул и нашатырь!

Обмороки у дверей реанимации были делом если не регулярным, то, во всяком случае, не редким. Поэтому не прошло и минуты, как подкошенная стрессом мать была усажена на жесткий отделенческий стул и умело стимулирована к осознанной жизнедеятельности парами нашатырного спирта.

– Люда – давление. Если ниже девяноста на шестьдесят – гормоны, можно в мышцу. Пойдемте со мной! – вывел он из ступора нервно кивнувшего отца.

Путь не был дальним. Кабинет заведующего реанимационным отделением располагался за третьей по правой стороне дверью на территории кардиологии. Ввиду того что диван в ординаторской был один, а дежурная бригада включала двоих анестезиологов, возникали закономерные неудобства, связанные с обустройством ночного бдения последних. Поэтому, во избежание склок на почве дележа единственного койко‑места, отнюдь не улучшавших трудовую дисциплину, Исаак Данилович милостиво позволял использовать свой кабинет в качестве дополнительной спальни. Для чего была специально изготовлена копия ключа, постоянно лежавшая в общеизвестном тайнике на одной из книжных полок в ординаторской. В начале почти каждого своего дежурства, дождавшись ухода заведующего, Александр предусмотрительно клал заветный ключ в карман и, убедившись, что старший напарник не претендует на уединение в кабинете, перебирался в уютную каморку, оставляя укомплектованную компьютером и большеэкранным телевизором ординаторскую в распоряжении коллеги. Зачастую, когда ремзал был пуст, он в ней и оставался, рискуя утром засесть за оформление историй поступивших ночью пациентов. Сейчас был как раз такой редкий, но весьма неприятный случай. На часах – половина четвертого утра. Девчонка в терминальном состоянии. Будь в его распоряжении компьютер, он параллельно с врачебным бдением оформил бы ее историю. Но будить мирно спящего в ординаторской Николая было верхом непорядочности. Тем более что Рассветов был едва ли не самым лояльным по отношению к темновским «уединениям» старожилом, вверяя молодому коллеге ключ от кабинета фактически на каждом их совместном дежурстве.

– Проходите. – Александр повернул выключатель и придержал дверь, пропуская шатко бредущего за ним мужчину. – Присаживайтесь.

Сам он расположился напротив отца пациентки, на разостланном диване.

– Ну?! – нарушил повисшую тишину врач. – Рассказывайте.

– Понимаете, доктор, здесь такая ситуация, – сбивчиво начал мужчина. – Мы не сказали вам всей правды… Мы не могли, доктор! – Он наградил Темнова умоляющим взглядом.

– Спокойно, спокойно! Я все понимаю. У вас были на то веские причины. – Об истинном диагнозе Александр уже начал догадываться. Неясной оставалась лишь мотивация лжи.

– Да‑да, доктор! Причины очень важны… Скажите, она умрет?! – Его верхняя губа дрожала, а непроизвольно двигавшиеся руки казались лишними отростками.

– Сложно сказать… – (Чертова привычка к обтекаемым фразам!) – Вероятность очень велика, – выдохнул врач.

– Я так и знал! – Отец обреченно откинулся на спинку стула и, сцепив побелевшие пальцы в тугой замок, сделал несколько глубоких вдохов, словно ассимилируя полученную информацию. – И ничего нельзя сделать?! – Дежурный в подобных случаях вопрос сейчас окончательно выбил утомленного реаниматолога из колеи.

– Я не Бог! И не пророк! Вы спросили о прогнозе, я ответил… Варианты всегда возможны, – смягчился он. – Но шансов мало. – Темнов опустил ладонь на колено, ставя точку в утомительном бесплодном обмене фразами. – Я вас не за этим пригласил.

Вновь погрузившийся в защитный ступор отец, казалось, не слышал последней фразы.

Наклонившись, Темнов легонько толкнул обтянутое демисезонными брюками колено собеседника.

– Вы меня слушаете? – Поймав отчаявшийся взгляд карих глаз, врач повторил изначальный вопрос: – Чем она отравилась?

– Да, конечно… Вы ведь все уже поняли… Правда, доктор?

– Для меня ясен лишь факт отравления. Предположительно, таблетками. – Александр решил не блюсти утомительную процедуру и выкладывал все начистоту. – Но характер яда мне неизвестен. Я могу лишь предполагать. Если же вы сообщите мне наименование препарата и приблизительную дозу, то я, возможно, – он сделал паузу, выделив последнее слово: – Возможно, смогу откорректировать лечение, подобрав более оптимальную схему.

– О, господи! За что нам это?! – Он театрально заломил руки, воздев влажные глаза к потолку. Пересохшие губы беззвучно задвигались.

– Успеете еще помолиться! – прервал неуместный, по его мнению, ритуал Темнов. – Вы меня задерживаете.

– Простите! Я просто… – Дрожащая рука отца извлекла из кармана куртки светло‑желтый флакончик и протянула врачу: – Вот…

– Но ведь это рецептурное средство! Как оно оказалось у вас дома? – удивленно нахмурился реаниматолог, прочитав название сильнодействующего транквилизатора.

– Это жены. Она иногда принимает. Нервы, знаете ли…

– Она на учете у психиатра?

– Н‑да… Только, пожалуйста, не разговаривайте с ней на эту тему… – поспешно предупредил он. – Я сам отвечу на все ваши вопросы.

«Ну, по крайней мере один любимый человек в его жизни останется», – горько отметил про себя врач.

– Сколько таблеток приняла девочка?

– Жена только на днях принесла новый флакон…

– То есть ваша дочь выпила все эти таблетки?

– Д‑да. Э‑эт‑то м‑мно‑г‑го?

– Спасибо. Пока все. – Темнов поднялся и отпер дверь. – Идите к жене. Вдвоем вам будет легче.

Поняв, что разговор окончен, мужчина, пошатываясь, вышел в коридор. Отошедшая от обморока мать вновь подпирала стену у входа в реанимационный отсек.

– Света, проводи родителей в холл перед кардиологией… Вы дойдете? – обратился врач к женщине.

– Я останусь здесь… – тихим, но непреклонным тоном произнесла она.

– Из больницы вас никто не гонит, – коряво успокоил ее Темнов. – Но под дверями реанимации находиться запрещено… Таков порядок, – развел руками он.

– Пожалуйста, доктор! – вступил отец. – Мы тихонько… Только постоим. И все. Мешать мы вам не будем…

– Будете! – Невыспавшийся Александр гневно сверкнул глазами на несчастных родителей. Его утомила беседа в кабинете, и он не собирался продолжать обмен мнениями. – Одним своим присутствием вы уже оказываете на нас определенное психологическое давление. Разве не понятно?! А это отнюдь не способствует более внимательному выполнению профессиональных обязанностей… – Жестко, но честно. – Света, возьми сидячую каталку.

Помедлив, отец согласно кивнул лысеющей макушкой. Мать, шатко отделившись от стены, устроилась в поданном санитаркой кресле. Проводив взглядом удаляющуюся по коридору троицу, Александр вошел в реанимационный блок.

– Давление скачет, – сообщила Татьяна. – Причем без видимых причин. На соде восемьдесят на сорок держалось, а как р*н поставили – до шестьдесят на тридцать упало. Странно как‑то…

Уже зная, что он увидит, Темнов оценил неврологический статус пациентки и заглянул ей в глаза. «Твою мать!.. Плывут». Темно‑голубые кружки значительно увеличились в размерах, занимая сейчас практически половину диаметра сетчатки.

Просмотрев лист назначений, реаниматолог на несколько секунд задумался:

– Усильте мозговую подпитку, – велел он медсестре. – Это и это, – он поставил дополнительные плюсы в графах напротив соответствующих медикаментов, – в двойной дозе. При снижении АД – сразу зовите.

Коридор был пуст. Не выключив свет, Темнов одетым улегся поверх одеяла и, созерцая пожелтевший от никотиновых смол потолок, попытался трезво проанализировать ситуацию. «Прогноз для жизни у девки хреновый. Отек мозгов не спадает… Невролога позвать, что ли…» Взгляд врача остановился на черных стрелках настенных часов. 3:20 утра. «А смысл? Он ее что, с аппарата ИВЛ снимет? Лечение я и без него назначил в полном объеме… Токсиколог?.. Те же яйца… Лаборатория раньше 8:30 – при самом идеальном раскладе – анализ не выдаст. К тому же препарат и так известен. Приблизительная доза – тоже… – При мысли о гигантской дозе принятых самоубийцей транквилизаторов Александра передернуло. – Эх, сейчас бы протокол первичного осмотра напечатать!.. Все равно уже не заснуть…»

– Александр Евгеньевич! – Приглушенный дверью шепот не предвещал ничего хорошего.

Татьяна молча кивнула в сторону реанимации. Темнов кивнул в ответ, и они поспешили к пациентке.

– Давление минуту назад почти до нуля упало, – усугубила его подозрения Людмила. – Пульсоксиметр, как раненый, визжал… Сейчас вроде повысилось… – неуверенно заключила она, указав на мерцающую шкалу.

Ослабленный, но все еще ритмичный пульс отчетливо определялся на бледных запястьях. Дыхательные шумы добросовестно работающего аппарата прослушивались над всей поверхностью легких. Но ширина зрачков достигла максимально возможного предела, заняв всю сетчатку. Глазные рефлексы не определялись.

Александр осторожно повертел голову пациентки с боку на бок, хмуро следя за послушными маршруту движения кружками зрачков.

– Охлажденный физраствор есть?

– Откуда? Только комнатной температуры, – пожала широкими плечами Татьяна. – Зачем он нам…

– Хорошо. – Впрочем, сейчас подобные нюансы не имели значения. – Света, спусти воду и набери похолоднее. Стакан, не больше.

Взяв десятикубовый шприц, он набрал из поднесенной санитаркой кружки прохладную жидкость и, нацепив на кончик шприца короткий пластиковый катетер, медленно ввел воду в левое ухо девушки. Трижды повторив процедуру, он неспешно проделал ту же манипуляцию с правым.

– Ясно, – выдохнув, распрямился Темнов. – Приготовьте адреналин. На всякий пожарный. Вентиляция в прежнем режиме.

Безутешный отец смертницы вновь ждал его на выходе из отделения.

– Доктор!

– Я же вас попросил не торчать у дверей… – Александр осекся.

– Это очень важно, доктор! Выслушайте меня! Умоляю! – Они уже дошли до дверей кабинета. На этот раз врач вошел первым.

– Я не решался вам это сказать, доктор… Понимаете… – Он так и остался стоять посреди небольшой комнатушки, возвышаясь над сидящим на диване Темновым. – Мы, то есть наша семья – люди верующие. Христиане… – Он запнулся, не то от волнения, не то в ожидании реакции слушателя.

Но реаниматолог молча созерцал участок стены за его спиной. Усталое хмурое лицо не выдавало никаких эмоций.

– И для нас – христиан – самоубийство является тяжким, смертным грехом. – Он снова запнулся, но, желая побыстрее облечь в слова рвущуюся наружу истерию, выдохнул: – Самоубийца не попадает в рай.

Их взгляды встретились, и Темнов заметил, что отчаяние застывшей маской прилипло к лицу собеседника.

– Для нас это очень важно, доктор! – Дребезжащий голос отца повышенными интонациями апеллировал к вниманию врача. – Очень!

– Чего вы от меня хотите? – Неприятное предчувствие липкой волной поднималось из глубин уставшего сознания.

– Я… Вы должны понять нас, доктор! – Отступив, он споткнулся о стул и фактически повалился на обтянутую синтетикой поверхность. – О, господи!..

– У меня нет времени! – Александр начинал сердиться. Ночная суицидница и ее родня съедали слишком много энергии.

– Да‑да, конечно! Вы ведь должны лечить… – Внезапно, словно устав имитировать сломленного горем бедолагу, он наклонился вперед и, уперев побледневшие кулаки в колени, четко спросил: – А смысл? Только правду, доктор… В проводимом вами лечении есть смысл?

Выбитый из образа столь резкой сменой настроения собеседника, реаниматолог пару секунд с растерянным недоумением смотрел в приблизившееся меловое лицо.

– Я просто выполняю свой долг… – Чеканя каждое слово, он пытался удержать дискуссию в рамках стандартной для отношений «врач – пациент» фабулы.

– Мы уважаем ваш выбор. Четкое следование принципам избранной профессии – похвальное действие. – Мужчина, казалось, немного успокоился и уже мог связно излагать свою позицию. – Но, думаю, вы не станете возражать, что наш – мой и моей жены – родительский долг – все же неизмеримо выше навязанных обществом обязательств.

– Я вас понимаю. – Темнов зафиксировал взгляд на вспотевшей переносице родителя. – Но, думаю, и вы понимаете, что исполнить вашу просьбу я не могу.

Мужчина кивнул с усталой обреченностью.

– Да, конечно, доктор. Мы не вправе требовать… – Словно окрыленный новой идеей, он внезапно поднял вспыхнувший внутренним светом взгляд на врача. – Но проинформировать вас мы обязаны… Мы не можем просто сидеть и смотреть, как наша девочка умирает. Уходит в преисподнюю.

Александра передернуло. Последнее слово прозвучало настолько зловеще, что его темная образность, казалось, выплеснулась в тесное пространство кабинета.

– Всегда есть надежда… – Его едва не стошнило. Спасло лишь отсутствие содержимого в желудке – на дежурствах он часто устраивал себе «разгрузочные» дни, сутки воздерживаясь от любой пищи и потребляя жидкость лишь в минимальных количествах. – Я не могу с уверенностью сказать, что…

– Но ведь она уже умирала?! – Самообладание вновь изменило ему, и он почти сорвался на крик. – Там, в лифте! Я ведь все понял!.. Еще тогда!.. Вы ведь уже один раз вернули ее!.. Не дали ей уйти!..

И, прежде чем Темнов сообразил, было ли последнее восклицание порицанием, отец смертницы упал перед ним на колени и, схватив за руку, припал сухими горячими губами к тыльной стороне ладони.

– Спасибо! Спасибо, доктор!.. За то, что не дали моей девочке попасть во власть дьявола… Спасибо вам…

Александр почти испуганно отдернул руку. Он чувствовал, что ситуация начинает «засасывать» его, и – боялся. Испытывал страх перед возможностью неизвестных доселе поведенческих реакций, которых он, разменяв четвертый десяток, раньше не знал и знать не желал, предпочитая оставаться если и не совсем конформистом, то, во всяком случае, не разрушителем устоявшихся поведенческих схем. «Так проще…» – внутренне озвучил он оправдательную мотивацию. Но тошнота лишь усилилась.

– А если она еще раз умрет?! – Пронзительный взгляд слезящихся глаз отца буравил нахмурившееся лицо реаниматолога. – И вы не успеете ее вернуть?! Что тогда?!

Спохватившись, что его реплика может быть расценена как обвинение, он поднял руки к лицу и обессиленно пробормотал: – Нет, нет! Только не это!..

– Я ничем не могу вам помочь! – четко выговаривая каждое слово, заявил Темнов. – Я – врач. И я буду спасать пациентку до тех пор, пока есть хоть малейшая надежда на благополучный исход… А надежда есть всегда, – преодолев комок в горле, повторил он банальную сентенцию.

– Не поймите меня неправильно, доктор! Я ни в коем случае не собираюсь перекладывать на вас грехи своей семьи. И тем более принуждать вас к нарушению закона… – Он горько усмехнулся, еще раз давая понять, что Закон Божий в его шкале ценностей стоит неизмеримо выше законов мирских. – Единственное, о чем я прошу… Я все сделаю сам, доктор! – выдохнул он в покрасневшие глаза врача.

– Ну и как вы себе это представляете? – Сжавшиеся скулы Александра выдавали готовность рассердиться. – Вы самовольно проникнете в отделение, вот так запросто подойдете к телу дочери и отключите дыхательный аппарат, или воткнете нож ей в сердце, или е…

– Нет! Нет! – Его крик наверняка был слышен по всему кардиологическому отделению. – Вы не можете говорить так! Не имеете права! – Но последний возглас прозвучал скорее криком о помощи, чем порицанием.

– А вы имеете?! Вы, отец, прикрываясь дикими, на мой взгляд, аргументами, предлагаете мне, лечащему врачу вашей дочери, стать соучастником ее убийства. Да кто вы такой, чтобы принимать подобные решения, да еще и вовлекать в них других?!

– Я – отец… – Похоже, для себя он уже нашел ответ на этот вопрос. – И мною движет лишь стремление избавить дочь от кары за невольный грех…

– Все! – Теперь по коридору разнесся гневный возглас врача. – Уходите! – Он встал и, почти оттолкнув подавшегося вперед собеседника, отпер дверь. – Надеюсь, ваша супруга настроена не столь радикально…

Отец медлил, пересохшие губы едва шевелились, пытаясь озвучить рвущуюся наружу боль. Изначально обреченный на тупиковый исход диалог с доктором лишь укрепил его в необходимости самостоятельных действий.

Темнов прикрыл дверь и навис над сжавшимся на стуле родителем.

– Я вам четко объясню, как намерен действовать. Сейчас я возвращаюсь в отделение. Реанимационный блок запирается до половины восьмого утра – до начала пересменки. Лечебные мероприятия, назначенные мною вашей дочери, будут осуществляться в полном объеме. Слышите, в полном объеме! До самой ее смерти. Точка!

На сей раз отец все же поднялся и на негнущихся ногах вышел из кабинета.

– И не делайте глупостей! Подумайте о своей жене. Каково ей терять двоих близких людей. – Показавшийся сначала Темнову сверхразумным, хотя и радикальным, аргумент прозвучал явно не к месту и донельзя коряво.

Войдя в отделение, он повернулся, чтобы лично запереть за собой дверь.

– Не так быстро! – раздался за спиной знакомый баритон. – Сам работаешь, дай и другим в докторов поиграть.

Помятое лицо Николая вплыло в поле бокового обзора Александра.

– Что, и вас куда‑то дернули?

– Хирургия, будь она неладна! Аппендицит у них, видите ли, в четыре утра созрел.

– Долго созревал?

– Да уж с семи вечера, бедолага, колебался. Все разрешения на операцию не давал, я, говорит, только городскому хирургу в руки отдамся. А тут, видать, припекло, решил и Масяненко не дожидаться.

– Ну ни пуха… – Хотя оба доктора понимали, что, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, поспать сегодня уже не удастся.

– А у тебя, я смотрю, девчушка – растеньице? – Рассветов хмуро покачал большой головой. – Мозговые рефлексы проверял?

– Да. – Темнов поспешил в ремзал, не желая развивать тягостную тему.

– Давление восемьдесят на сорок, – озвучила Татьяна показания электронного тонометра. – За последние двадцать минут снизилось в среднем на десять.

– Гормоны давно были?

– Еще и пяти минут не прошло.

Зрачки пациентки замершими озерами безучастно уставились на реаниматолога. Пульс на шейных сосудах заметно ослаб.

– Д*н, медленной каплей, – распорядился Александр, дав добро на использование одного из самых радикальных средств. – Я – в ординаторской.

Вместо запланированного печатания истории болезни Темнов предался навязчивым воспоминаниям событий двухлетней давности. Тогда он точно так же, как и сегодня, дежурил по реанимации, вечер прошел аналогично спокойно, а к полуночи «скорая» доставила старушку‑коматозницу. Возраст – далеко за 70, повторный инсульт с обширным кровоизлиянием в головной мозг – шансы на благополучный исход близки к нулю.

Была назначена стандартная схема противоотечной и гипотензивной терапии. Лечение проводилось наличествующими в запасниках отделения лекарственными средствами. Состояние пациентки медикаментозно замедленно, но стабильно ухудшалось. В общем, выражаясь бездушно – статистическим сленгом, – «стандартная ситуация с неблагоприятным прогнозом». Темнов, ночевавший тогда в ординаторской, как раз предусмотрительно заканчивал набор эпикриза, не ставя, впрочем, в заглавии слова «посмертный» – передавшаяся от старших коллег традиция.

Надо отметить, что практика заблаговременного оформления выписок «бесперспективным» больным существует в реаниматологии (да и не только) со дня основания этой важной, но мало почитаемой и среди коллег, и среди пациентов (в большей степени, их родственников) специальности. Причина, в подавляющем большинстве случаев, довольно прозаическая – нежелание задерживаться сверх рабочего времени ради занятий «бумагомаранием».

По негласной договоренности среди врачей стационаров – кто больного «хоронит», тот историю и оформляет. Включая такой щекотливый в некоторых случаях нюанс, как постановка своей подписи на титульном листе под диагнозом. Исключения составляли лишь пациенты, лично курируемые заведующим, или же особо «скандальные» случаи, потенциально влекущие за собой тщательные разбирательства. Тогда к составлению выписного документа подходили либо коллегиально, либо судьба «верных формулировок» целиком ложилась на плечи городского специалиста.

Изредка возникали околоабсурдные ситуации, когда принявший в 8:00 утра суточную смену дежурант в 8:30 констатировал смерть находившегося несколько дней в отделении пациента. И бедняге, лишь косвенно задействованному в отправке врученного ему практически мертвого тела в «мир иной», приходилось битый час строчить объемный эпикриз, формулировать зачастую громоздкий диагноз и ставить свою подпись в графе «лечащий врач». Бывали и противоположные случаи, когда предвкушающий скорое избавление от «гиппократовых лямок» эскулап вдруг оказывался после 7:00 утра у постели агонизирующего больного, констатация биологической смерти которого фактически совпадала с окончанием суточной вахты. И жертва роковой каверзы оставался до 9:00 и даже дольше, чтобы накропать складно сформулированный опус о пребывании безвременно почившего в стенах отделения страдальца.

 

Поэтому многие дежуранты, приняв по смене «бесперспективного» пациента или же госпитализировав такового, стремились как можно быстрее, желательно одновременно с первичным осмотром и базовыми обследованиями, набросать остов документа, сопровождающего несчастное тело в морг…

Итак, Темнов как раз занялся тогда зловещим заключением, когда вошедшая дежурная медсестра сообщила, что у старушки объявилась родственница, которая страстно желает побеседовать с доктором. Ну что ж, желает, так тому и быть Да и доктору зачастую проще объясниться сразу. Расставить все точки над прогнозом, подготовив и себя и родню к реально возможным вариантам исхода. А по поводу не радужных перспектив инсультницы юлить Александр сейчас не собирался, решив по возможности четко объяснить всю степень тяжести ее состояния.

– Добрый вечер.

Импозантная мадам импульсивно дернулась к выросшему в дверях врачу. Полы модного плаща распахнулись, явив соответствующие последнему писку стиля сапожки. Те, в свою очередь, плавно переходили в слегка располневшие ноги, скрывавшиеся под обтягивающим рельефные формы платьем.

– Ну! Как она?!

Немного покоробленный отсутствием встречного приветствия, реаниматолог снисходительно приписал спонтанную хамоватость леди ее стрессовому состоянию.

– Понимаете, ваша… – Он выжидающе взглянул на собеседницу, но вынужден был уточнить: – Простите, вы ей кем приходитесь?

– Внучка. – Сжатый ярко‑красный валик пухлых губ на мгновение разжался, блеснув белизной ухоженных зубов.

– Хорошо. Понимаете, ваша бабушка поступила к нам в очень тяжелом состоянии…

– У меня мало времени! Нельзя ли покороче?!

«Ну это уже ни в какие ворота!..» Впрочем, так, быть может, даже проще…

– Ну если совсем коротко, то – дела плохи, – стараясь блюсти умеренно трагичный тон, проинформировал ее Александр.

– Ясно. – Она выдохнула микс из ароматов клубничной жвачки и ментоловых сигарет ему в лицо. – Ну а вы могли хотя бы сожаление изобразить…

«Достала!..» – Впрочем, подобная скользкая ситуация была для Темнова отнюдь не новой.

В практике любого врача, а реаниматолога в особенности, нередки случаи, когда приходится нести дурные вести. Ставшая почти алгоритмом тактика: каменное лицо, неподвижный взгляд в область переносицы собеседника – тот при этом часто отводит глаза, и говорить становится проще. И начинается рассказ о том, что болезнь прогрессирует, что несмотря на проводимую терапию состояние ухудшается и однозначного прогноза для жизни дать не представляется возможным. И иногда в этот момент кто‑нибудь из родственников (обычно женщины «постбальзаковского» возраста) резко прерывает заезженный монолог фразой типа: «Вы, доктор, хотя бы слезинку проронили!»

Сталкиваясь с подобной ситуацией на первом году работы, Александр терялся, начинал мямлить что‑то невразумительное, пытался неумело отшутиться или же попросту замолкал на полуслове. Потом был двух‑трехлетний период, когда он скорее злился и едва ли не хамил, перекрывая доводы слезливых гуманисток вычитанным где‑то аргументом, что он, дескать, не священник, и тем паче не плакальщик у чужого гроба.

Но вскоре научился у старших коллег бесстрастно парировать: «Ну давайте вместе поплачем. А лечить больного кто будет? Шанс, хоть и мизерный, всегда есть…» Это в случаях, когда речь шла об ухудшении в состоянии обсуждаемого пациента.

Но иногда приходилось брать на себя роль вестника смерти. Подобная «привилегия» предоставлялась или врачу, во время дежурства которого больной скончался, или же ложилась на принявшего эстафету суточного сменщика. В таких случаях допускалась лишь негромкая фраза: «Мы сделали все, что могли. Сожалею». Дальнейший диалог вел лишь к истощению и без того исчерпанных психических ресурсов среднестатистического эскулапа.

Поэтому, во избежание пустой траты времени и нервов, Александр благоразумно проигнорировал осуждающее замечание нарциссичной собеседницы и ровным тоном продолжил озвучивать запланированное:

– Базовый набор медикаментов у нас имеется. Но есть некоторые, особо дефицитные и современные, препараты, которые могли бы оказать более эффективное воздействие. – Ему показалось, что красная роза сомкнутого рта еще больше сморщилась в гримасе молчаливого недовольства. – Если вы готовы приобрести данные лекарства, я могу дать список…

– Знаем‑знаем… И от друзей наслышаны, и телевизор смотрим… – Роза ощерилась белым частоколом сверкающей эмали. – Извлекаем пользу из любой ситуации. Так ведь, доктор?!

– Простите?..

– Да все вы понимаете! – Женщина удовлетворенно выпрямилась, отчего рельеф пышных грудей с горделивым бесстыдством высвободился из‑под распахнувшегося плаща. – Откаты там всякие, бонусы, премии от аптек… Да не пугайтесь вы! – покровительственно успокоила она нахмурившегося реаниматолога. – Я ведь тоже не первый день живу. Знаю, что кушать всем хочется… Но напрягать меня не нужно! Случай не тот! Ясно?!

– Не совсем, – сверля ей взглядом переносицу, отчеканил Темнов. – Но тему считаю исчерпанной. До свидания! – Он повернулся к отделенческим дверям.

– Минуточку! – Ее окрик стеганул реаниматолога по спине. – Мы еще не закончили.

– Я – закончил. – Теперь он на нее даже не смотрел. Гуманитарно‑профессиональный интерес посетительница в его глазах утратила окончательно. – Нам больше не о чем говорить. К тому же я – занят.

– Да подождите вы! Что я вам, девочка какая… Из Москвы среди ночи прилетела. Потом на такси тряслась… Имею я право на нормальное обращение?!

«Ага, так ты меня еще и в хамы записала!.. А сама – сплошная невинность».

– Прогноз я вам сообщил. Лекарства вы покупать отказываетесь. Не вижу поводов для дальнейшей дискуссии…

– Выслушайте меня, доктор! И прошу вас отнестись к моим словам с полной серьезностью. – Выдержав короткую паузу, она уточнила: – Вы уверены в неблагоприятном прогнозе для жизни моей бабк… бабушки?

– А вы как думаете? – Манеру отвечать вопросом на вопрос он ненавидел. Но сейчас не смог сдержаться.

Эффект был достигнут. Самовлюбленную стерву всю передернуло. Но, не желая раньше времени ставить крест на, как ей казалось, могущих быть полезными отношениях, дамочка лишь сдержанно выдавила:

– Врач – вы. И я вас спрашиваю как специалиста. Доверяя вашим знаниям и опыту.

«Ого! Да ты еще и льстить умеешь!»

– Вы должны понимать, что любой прогноз относителен. И ни одна ситуация не имеет однозначно определенного исхода.

– Да‑да. «Вы не боги», «и Нострадамус ошибался», «надежда есть всегда»… – Стандартные фразы в ее напомаженных устах звучали ехидной пародией. – Простите, доктор. Я сейчас в таком состоянии, что… – Она скорее устало, чем извиняясь, махнула наманикюренной рукой.

– Я вас слушаю, – напомнил о себе Темнов.

– Да. Так вот… Не поймите меня неправильно, но не кажется ли вам, что в случае с моей бабушкой наиболее, – она запнулась, ища обтекаемую формулировку, – э‑э‑э… рацион… нет, гуманным решением было бы не мешать ее уходу?

– Что вы имеете в виду? – опешил врач.

– Ну не тащите вы ее! Что здесь непонятного?! Дайте ей спокойно уйти!

– То есть вы предлагаете мне не оказывать медицинской помощи вашей родственнице? – Тщательно подбирая слова, он гасил бурлившую на поверхности сознания злость.

– Да, – выдохнула она. – Именно это я вам и предлагаю.

Так просто. Кратко и без околичностей. Темнов, впервые столкнувшийся со столь неоднозначной просьбой, был буквально выбит из врачебного образа.

– Не беспокойтесь, доктор, – подбодрила дамочка растерянного эскулапа. – Я подпишу все необходимые документы.

– Буду рад, если вы мне их сначала предоставите. – Александр тряхнул коротко остриженной головой. – У меня, признаться, еще не было юридического опыта по оформлению подобных казусов.

– Понимаю, – почти добродушно согласилась она. – У нас, в столице, эвтаназия тоже пока редкость. Что же о периферии говорить…

– Эвтаназия в любой форме… – он сделал многозначительную паузу, – в нашем государстве запрещена. Даже так называемая пассивная эвтаназия…

– Не нужно лекций, доктор! Теоретически я подкована не хуже вас, уж поверьте мне…

– Может быть… Но ответственность вы возлагаете на меня. Даже при наличии упомянутых вами мифических бумаг…

– Я говорю о вполне конкретных, имеющих юридический вес, документах. – Казалось, она слегка обиделась на законодательно безграмотного доктора.

– Вы – юрист?

– Ну‑у, я имею некоторое отношение к правовой сфере.

Он готов был поспорить, что последние несколько лет она не имела отношения ни к одной сфере, кроме потребительской. Содержанка…

– Так что насчет моего предложения? В течение двух часов все будет организовано.

«Каким образом?» – Александр почувствовал всю никчемность и убогость дальнейшей дискуссии.

– Не стоит напрягаться. Я все равно не буду участвовать в этой… э‑э… процедуре.

– Доктор, вы, похоже, не осознаете всей серьезности ситуации. – Наштукатуренная маска выражала строгую сосредоточенность. – Должна вас разочаровать. Я не приму отказа.

– Интересно. И каким же образом вы принудите меня к исполнению задуманного? – Она все же вынудила его задать не озвученный ранее вопрос.

– Во‑первых, на моей стороне закон…

Темнов впервые с момента их встречи расплылся самодовольной ухмылкой.

– А вот с этого момента поподробнее.

– Извольте. – Порывшись в изящной сумочке, она выудила умеренной помятости альбомный лист, наполовину исписанный убористым почерком и отмеченный свежим прямоугольным штампом в верхнем правом углу. – Это заявление моей матери, являющейся ближайшей дееспособной родственницей бабки, о том, что она полностью поддерживает любые радикальные меры по прекращению страданий последней…

– Так ваша матушка – заинтересованное лицо. Наследницей бабкиного имущества, похоже, она станет…

– Вся наличная собственность моей бабушки сводится к нескольким личным вещам, – отчеканила мадам. – Никаких движимых и недвижимых, не говоря уже о денежных, богатств у нее нет. Поэтому вопрос о материальной заинтересованности в данном случае неуместен… Кроме того, у меня при себе заверенный документ, согласно которому я являюсь доверенным лицом своей матери и имею право подписи…

– Она, похоже, очень занятая женщина, если не смогла лично приехать к постели своей умирающей родительницы… – театрально покачал головой Александр.

– В этом нет необходимости. Здесь у нас имеется знакомый юрист. Он в курсе. – Она предпочла не заметить его сарказма.

– Но, к сожалению, у меня знакомого юриста поблизости нет, чтобы подтвердить всю правомерность предлагаемых вами действий. – Он, не стесняясь, ухмыльнулся в ее наглое лицо. – В чем именно вы неправы, я четко выразить не могу, но пара проколов даже мне в глаза бросается. – Темнов оперся плечом о стену и неторопливо продолжил: – Во‑первых, откуда мне знать, что, будь бабулька в сознании, она уполномочила бы вас на подобные действия? А вдруг она отнюдь не питала к вашей матушке особо теплых чувств? Дочка дочкой, а поссориться все могут… Минуточку! – осадил он вскинувшуюся собеседницу. – Во‑вторых, я вовсе не уверен, что даже в ситуации, когда человек находится в глубокой коме, кто‑либо из ближайших родственников имеет право распоряжаться его жизнью. Разве что имея на руках соответствующее решение суда… А его у вас нет. Я прав?

– Не создавайте проблем, доктор! – Похоже, официальные аргументы были исчерпаны, и она делала ставку на эмоциональные. – Ни себе, ни окружающим.

– Это что, угроза?!

– Понимайте как хотите. Я пыталась уладить вопрос по‑хорошему…

– И что же хорошего я бы получил от этого, как вы изволили выразиться, «улаживания»?

Недобрый блеск в ее рассерженных глазах, казалось, приобрел хитроватый оттенок:

– Ах, вон оно что!.. – Красивый рот изогнулся в презрительной ухмылке. – А ларчик‑то, оказывается, просто открывался…

Он запоздало начал понимать, что его необдуманная фраза была неверно истолкована. Но леди уже разошлась вовсю:

– А то начали мне тут… Аргумент первый, аргумент второй… Я уж действительно подумала, что на законника нарвалась. Ну и во сколько же вы оцениваете свою «заинтересованность»?

– Я… Нет, вы меня неправильно…

«Еще я перед ней же и оправдываюсь! Мерзость какая…»

– Думаю, сейчас наш разговор действительно окончен.

– Как же так?! На самом интересном месте! Нет, доктор, теперь уж вы тему развейте!

– Убирайтесь отсюда. – Посыл прозвучал скорее устало, чем злобно. – Вон!

Закрывая на засов отделенческую дверь, Темнов отчетливо слышал ее шумное прерывистое дыхание. Впрочем, понимания он и не ожидал. Ночь набирала права, и Александр хотел лишь спокойно провести остаток дежурства.

Утром, сдав смену, он с чувством исполненного врачебного долга удалился на заслуженный суточный перерыв. Но, явившись на следующую вахту, он с некоторым удивлением обнаружил, что та самая старушка, вопреки всем объективным данным, все еще упорно пребывает в запредельной коме, не желая покидать дряхлую оболочку.

– Ну, Сашка‑бедоносец, снова отличился? – встретил молодого подчиненного Исаак Данилович.

– Да вроде не привлекался за последнее время… Ни к административной, ни к уголовной, – отшутился Александр, предчувствуя серьезный диалог с начальником.

– Будешь так себя вести, привлечешься, – пообещал заведующий. – Вернее, сам на себя навлечешь.

– Да я же ангел! Разве их садят?

– Крылья обламывают, это уж точно, – обнадежил Эндяшев. – Ты чего наплел столичной девице?

– А, так вот из‑за чего вся катавасия. Послал я ее, делов‑то…

– Смельчак, итить твою… И за что же она такой чести удостоилась. Или ты всем дорогу указываешь?

– Я – не дорожный указатель, – скривившись, парировал Темнов. – Но иногда с направлением помогаю определиться… Что, жалоба имеется?

– Какой догадливый! Прямо из столицы на мобилу главному звонили.

– О, горе мне! И что теперь? Приказ на меня уже подписан?

– Доиграешься, хамло малолетнее. – Заведующий добродушно глянул на ожидающего продолжения Александра. – Дамочка твоя дочерью солидного человека оказалась. А ты с ней не по‑людски… – Судя по вашему тону, не только я. Угадал?

– Ну уж нет, меня в хамы не записывай, – отмахнулся Эндяшев. – На меня, слава богу, за тридцать с гаком лет ни одной жалобы на плохое обращение…

– Неужели босс не сдержался?! – наигранно удивился Темнов. – Эксклюзивный случай!

– Смеешься? – еще шире улыбнулся городской реаниматолог. – Таких эксклюзивов столько… Впрочем, здесь я Валентина очень даже понимаю. Девица – сущая стерва. Сам едва не сорвался.

– Так что, я спасен?

– Объяснительную напишешь. На имя главного. Кстати, она что‑то о вымогательстве говорила…

Темнов на миг посмурнел, но решил крыть ее же козырем:

– А о причине размолвки она не говорила?

– Да не горячись. Своей тупой просьбой она и меня, и Масленникова достала. Но, сам понимаешь, работа у нас такая…

– Если встанет вопрос о деньгах, я подробно опишу весь ход нашей беседы, – с мальчишеским упорством заявил Александр. – А заодно и суть ее предложения… Со всеми нюансами…

– Не мели ерунды! Не фиг бестселлер кропать. Только общие фразы. Типа «хамила», «кричала»… Никаких «угрожала»!.. А о себе – «не сдержался», «сорвался»… И точка! Ее столичный папенька, скорее, для проформы звонил. На дочуркин визг отреагировал. Валя говорит, он не ругался, сказал, что ситуацию понимает, поведения девчонки не одобряет. Но и ты мог бы посдержаннее быть. Извиниться и – смыться. Не уполномочен, дескать. А то сразу посылы раздаешь…

Александр хмуро кивнул.

Через полчаса объяснительная лежала на столе главного врача.

А старушка тихо отошла на третьи сутки, сразу по окончании дежурства Темнова. Впрочем, посмертный эпикриз он набрал еще при ее поступлении в стационар.

Отодвинув раздолбанную клавиатуру, анестезиолог поднялся из‑за стола. За прошедшие сорок минут он напечатал едва с десяток напичканных грамматическими ошибками строк. Очевидно, что время для репортерской деятельности было выбрано неудачно. Требовалась передышка. А еще лучше – сон. Глубокий и непрерывный. В тихом сумраке запертого кабинета. На удобном широком диване. Без сновидений. Причем последнее условие представлялось наиболее желанным. Александр знал, что нынешней ночью ему были бы гарантированы плохие сны. И причина тому – ситуация с девочкой‑суицидницей, в которую он оказался втянут. Слова отца обреченной пациентки не только пробудили старые воспоминания, но и настойчиво побуждали к поиску. Если не решения, то, по крайней мере, компромисса. «Но чем я, черт возьми, могу помочь?!. И ему, и его дочурке?!» Беспомощность изматывала сонный мозг, он пытался найти морально оправданную лазейку, дающую некое подобие индульгенции. Но туннеля не было… – Остановка, Александр Евгеньевич!

Эхо Татьяниного голоса еще не стихло, а он уже влетал в ремзал. Ощутивший отсутствие сердечной активности пульсоксиметр тоскливо завыл на одной ноте. Распластанное на широкой кровати тело было окружено той хорошо знакомой реаниматологам аурой смерти, которая появляется над только что «ушедшими», но еще не достигшими точки невозвращения представителями рода людского.

– Таня – адреналин! Люда – а*н и гормоны! – Он скользнул взглядом по шкале дыхательного аппарата, отметил ровную линию на экране пульсоксиметра и припал мембраной фонендоскопа к мертвенно‑бледной девичьей коже.

Глухо! Александр вновь уперся ладонями в центр ее груди и, ритмично надавливая, повторил увенчавшуюся в прошлый раз частичным успехом реанимационную процедуру.

– Дефибриллятор! Люда – стой на вене! Таня – устанавливай ток… Так… Включай!.. – Прервав непрямой массаж сердца, он взял поданные медсестрой электроды. – Кровати не касаться! – Врач отсоединил пациентку от дыхательного аппарата и, приложив пластины к замершей грудной клетке, дал разряд.

Вновь накинув дыхательный шланг на торчащую изо рта девушки трубку, он возобновил массаж. Первый мимо! Изолиния на контрольном экране не оставляла сомнений в холостом выстреле.

– Адреналин, повторно! Гормоны! – Темнов приподнял веки пациентки и заглянул в зияющие безжизненной пустотой расплывшиеся на всю радужку зрачки. – Таня – ток!

Второй залп также не достиг цели. Визг пульсоксиметра, прервавшись в момент электрической встряски, возобновился с прежней силой.

Сделав несколько энергичных надавливаний, Темнов обреченно распрямился:

– Мертва!

Реанимационная бригада на несколько секунд замерла в молчании.

– Не отключайте ее пока от аппарата, – отдал неожиданное распоряжение врач. – Время смерти в истории я поставлю сам. Схожу… скажу, чтобы кардиограмму сняли…

Направившийся к выходу Александр не видел, как медсестры удивленно переглянулись за его широкой спиной.

Тщетно вымучиваемый полчаса назад план родился со спонтанной легкостью вдохновения, словно послание из другого мира. Впрочем, сейчас ему было не до мистики. Он решился. И он знал, что избрал едва ли не наилучший вариант из реально осуществимых.

Предчувствуя недоброе, родители встали при его приближении. Мужчина заботливо поддерживал супругу под локоть.

– Можете пройти со мной? – обратился Темнов к пошатнувшемуся отцу.

– Что с ней?!

– Пока ничего, – не запнувшись, солгал врач. – Мне нужно уточнить еще кое‑какие детали.

Дойдя до поворота кардиологического коридора, Александр неожиданно для спутника свернул не к реанимационному блоку, а в противоположную сторону. Они оказались в коротком аппендиксе, полностью занимаемом отделенческой столовой. Миновав трапезную, Темнов подвел мужчину к неприметным дверям.

– За этой дверью – что‑то вроде больничной подстанции, – объяснил он отцу уже мертвой девушки. – При ее отключении эта часть здания остается без света. Вы меня понимаете?!

Застывшее в страдальческой гримасе лицо мужчины казалось неодушевленной маской. Александр коснулся его смуглой ладони.

Отец, словно в замедленной съемке, передернул худыми плечами и отступил к стене.

– Спокойно! Вы должны четко осознавать, что делаете.

– Да‑а… Я п‑понимаю… – Похоже, он вновь, как во время их кабинетной беседы, хотел закрыть лицо ладонями, но сдержался и лишь поднял их на уровень горла. – Значит, все… Она умирает…

– Послушайте! – повысил голос Темнов. – Вы сами умоляли меня об этом. Я решил дать вам возможность осуществить задуманное. Я лишь сообщил определенную информацию. Как ею распорядиться, решать вам.

– Да‑да. Конечно… А эта дверь… Она крепкая?

Вместо ответа Темнов, взявшись за ручку, потянул задрожавшую от небольшого усилия дверь на себя.

– Самый большой рубильник обесточивает все крыло. Он на панели слева от входа. Увидите. При его выключении дыхательный аппарат, к которому подключена ваша дочь, остановится. На то, чтобы подбежать и перевести ее на ручную вентиляцию, потребуется около минуты. Учитывая тяжесть состояния, этого хватит, чтобы…

Он многозначительно взглянул на отца. В горле пересохло. Нестерпимо хотелось откашляться… И чертыхнуться…

– Чтобы она умерла… – Свистящий шепот мужчины подобно рапире пронзил ночную тишь коридора. – О, боже!..

– У вас максимум полчаса. Иначе велика вероятность естественной… гм… ого конца. Решайте!

Лишь на полпути к реанимационным дверям Александр понял, что последнее слово прозвучало как напутствие. Щемящее чувство вины приподняло голову. Он не собирался потакать религиозным стереотипам отца пациентки. А лишь хотел избавить ее родителей от душевных терзаний насчет загробной неустроенности души их дочери.

– Вы медсестру с ЭКГ позвали? – Голос сотрудницы вернул его к обыденным заботам.

– Я… Она в приемнике… Будет в течение получаса, – почти отмахнулся Темнов. Нюансы оформления умершей сейчас казались бюрократической шелухой.

Но дежурство приближалось к закату, а история самоубийцы оставалась девственно‑чистой. Плюнуть и уйти, не оформив соответствующих бумаг, – значило нарваться на дисциплинарное взыскание. А выговоров Александр, естественно, не любил. Особенно если они сопровождались написанием объяснительных. И провоцировали наплыв неприятных воспоминаний. А в том, что ретроспекция событий сегодняшней ночи отнюдь не станет его излюбленным занятием, Темнов не сомневался. Во всяком случае, не в ближайшие годы… Может быть, когда‑нибудь… Эх, кабы дожить бы… Он почувствовал, что стоит на рубеже психической измотанности, поэтому поспешил уединиться в ординаторской.

Николай еще не вернулся. Экран монитора исправно мерцал, высвечивая короткий недопечатанный абзац. Скривившись, Темнов сел за стол. С минуту он неподвижным взглядом созерцал свой едва начатый опус, стараясь не думать об оставленном в коридоре мужчине. Чувства вины не было. Он честно выполнил свой врачебный долг по отношению к заведомо обреченной пациентке. Ведь фактически ее мозг умер еще в лифте. Последующие часы были лишь затяжной агонией «растительной» жизни, медленно покидающей бесчувственный организм. А он находился рядом с ней до конца. И лишь после констатации биологической смерти решился на использование ее мертвого тела – ведь лежащей под вхолостую работающим аппаратом биомассе перепады напряжения в сети уже безразличны. Но если кому‑то из живых станет легче, то почему бы и не использовать для этого мертвого?..

Немного успокоившись, Темнов склонился над клавиатурой. Он уже занес пальцы над усеянными буквами квадратиками, когда в комнате погас свет.

Александр застыл перед черным экраном. Мгновения затишья показались вечностью. Затем послышался стук дверей, недовольный сестринский голос и… крик.

Короткий возглас донесся со стороны коридора. Александр вскочил со стула и поспешил в ремзал.

– Что случилось?

– А кто их знает? – Луч направленного Татьяной фонарика скользнул по фигуре доктора. – Очередная авария. Хорошо хоть на аппарате никого нет… – Она запнулась. – Девчонке уже все равно…

Благо что в сумраке медсестра не увидела гримасы, исказившей лицо реаниматолога.

– Ну что, сейчас‑то мы можем ее отсоединить? Вы родне уже сообщили? – спросила она тихо.

– Да. Только труп пока не вывозите. Прикройте и пусть на каталке до утра постоит.

– Понимаю. Ведь там родители… Господи!.. Каково им… А если еще и единственный ребенок…

– Не думаю, что они уйдут. Но время свыкнуться с фактом потери у них будет, – объяснил он скорее самому себе. Для Татьяны, повидавшей за восемнадцать лет работы в реанимации сотни покойников, данная аргументация не нуждалась в озвучивании.

– Да уж, пусть, бедолаги, выплачутся. Слышали, как отец заходится?

– С чего вы взяли, что это он? – вздрогнул Александр.

– А кто же еще?! Ох он и метался под отделением, пока вы в кабинете были… Интересно, к утру свет дадут? Без лифта нам ее не вывезти…

– Похоже, только нашу половину вырубили. Видать, закоротило что‑то… – произнесла выплывшая из сумрака Людмила. – Из окон сестринской видно, что в противоположном крыле свет есть…

– Схожу, проверю щитовую. Может, рубильником побаловались… А заодно ЭКГистку потороплю.

Взяв у Татьяны фонарик, Александр поспешно вышел в коридор.

– Я и не припомню случая, чтоб тот рубильник кому‑нибудь сдался, – пожала плечами Татьяна. – Да еще среди ночи…

Выйдя из отделения, Темнов вздохнул с некоторым облегчением. Услышав последовавший за отключением света крик, он всерьез испугался, что безутешный отец начнет ломиться в реанимационный отсек. Но, кажется, обошлось. Теперь же, спустя десять минут, он мог сообщить ему о смерти дочери, не опасаясь быть уличенным во лжи.

Кардиологический коридор был пуст. Лишь пересекая его центральную галерею, Александр различил на посту у входа в отделение склонившуюся над освещаемой фонариком книгой медсестру.

Он свернул в аппендикс, где располагалась щитовая.

– О, черт! Вы с ума сошли! Зачем вы здесь стоите?!

– Я… Доктор… Ну как она?!

Сыграл Темнов плохо. Он сам это почувствовал. От полного провала его спас направленный в глаза зажмурившемуся мужчине свет, за ярким снопом которого фигура врача должна была казаться смутно очерченной глыбой.

– Умерла… Мои соболезнования! – Ему захотелось откусить себе язык.

– О, господиии!.. – Восклицание перешло в протяжный стон.

Обойдя мужчину, Александр подошел к зияющему проему щитовой и, высветив нужный рычаг, врубил электропитание.

– Пойдемте! – Закрыв дверь, он взял замершего отца под локоть и повел его к выходу из отделения.

Миновав постовую медсестру, читающую уже без помощи фонаря, они вышли в холл.

Женщина неловко подскочила с кресла. Темнов вопросительно взглянул на спутника.

Поймав взгляд доктора, тот слегка покачал головой.

– Мы уезжаем, – сообщил он супруге. – На пару часов… Переодеться, позавтракать… К утру вернемся…

Видевший его реакции на происходящее, Александр понимал, каких психологических резервов стоила отцу эта ложь.

– Я вызову лифт. – Темнов подошел к широким железным створкам и нажал кнопку. – А вы пока заказывайте такси. Мобильник есть?

– Спасибо, мы на машине.

– Не советую. Сейчас из вас плохой водитель.

– Опыт есть. Справлюсь. – Он устало отмахнулся от столь малозначимой детали.

Да и сам Александр понял, что назойливая опека осиротевшей родне сейчас ни к чему. Его функция заключалась в другом… И как врач он с ней не справился…

Опираясь на руку мужа, женщина вошла в лифт.

– Присядьте. – Недовольное ранним вызовом лицо лифтерши сочувственно разгладилось, когда она увидела состояние пассажирки.

– Поезжайте! Я спущусь по лестнице! – услышал повернувшийся к дверям кардиологии Темнов. – Доктор! Подождите!

Выскочивший из лифта мужчина подбежал к нему. Створки грузоподъемника с лязгом закрылись, и кабина двинулась вниз.

– Спасибо вам, доктор!

Александр хмуро кивнул. Перспектива продолжения тягостного диалога его не прельщала.

– Не поймите меня н‑неправильно, д‑доктор… – Заикание вновь вернулось к собеседнику. – Но я н‑не могу п‑просто так уйти. – Он начал лихорадочно рыться в карманах.

На лестнице послышались приближающиеся шаги, сопровождаемые шумным дыханием.

– Оставьте! – нервно осадил мужчину Александр.

– Нет‑нет! Доктор! Я должен! – Поглощенный поиском родитель, казалось, не слышал постороннего шума.

Пластиковая дверь распахнулась, и в холл вошел умеренно запыхавшийся Николай.

– Сдыхался!.. – начал было он, но, рассмотрев выражения лиц коллеги и стоящего напротив него с протянутой рукой мужчины, замолчал и свернул в кардиологию.

– Вот! Возьмите! Очень прошу!

Он разжал пальцы, и взору Темнова предстал маленький желтый крестик.

– Это ее… Теперь, когда она… Она ведь не сама умерла?! Правда?

– Нет! Смерть наступила после выключения света. – Темнову казалось, что губы сами, помимо его воли, произносят лживые слова.

– Слава Богу! Теперь моя девочка попадет в рай! Она воскреснет! Возьмите! Прошу вас!.. На память…

Врач молча протянул руку и принял дар.

– Спасибо, доктор!.. Храни вас Бог!.. Прощайте!

Александр выждал, пока щуплая фигурка не скрылась в лестничном пролете. Положив крестик в боковой карман костюма, он двинулся в обратный путь. «Рай»… Слово вертелось в пространстве усталого мозга. Где это вожделенное место? И каков пропуск в его стены? А вдруг его ложь не во благо? И самоубийца, умерев, действительно обречена на вечные муки? А он всего лишь жалкий обманщик, взявший на себя роль вершителя судеб… Нет! Даже если религиозная догма верна, он никоим образом не ухудшил предначертанного всем участникам сегодняшних событий жребия. В любом случае, каждый получит то, что заслужил. Или по воле Божьей, или по законам природы… И девочка, и ее отец, и… он сам.

Крестик он решил завтра же отнести в ближайшую церковь.

– Можете вывозить тело! – с порога сообщил врач Татьяне. – Родители уехали.

– А ЭКГ? Время смерти какое ставить?

– Обойдемся! – Темнов вспомнил, что медсестру из кардиологии он так и не позвал. – Время… – Он прикинул, во сколько погас свет. – Ставьте 5:10… Диагноз я сейчас напишу.

Дверь в ординаторскую была приоткрыта. Николай сидел за компьютером, лениво раскладывая пасьянс. Стоявшая рядом с его локтем чашка дымящегося кофе источала густой тонизирующий аромат.

– Когда она умерла? – хмуро спросил Рассветов.

– Около часа назад, – честно ответил Темнов.

– Ясно. – Николай сердито взглянул на молодого коллегу. – А там, на лестнице… Ну ты и мудак!.. – заключил он скорее разочарованно, чем злобно.

«Да что вы знаете?! Какое вы имеете право меня судить?!» – хотелось крикнуть ему. Но, подавив нарастающую истерию, он лишь дрожащим голосом произнес:

– А в‑вы – дурак!

Крупное тело Рассветова дернулось, словно от удара. Покрасневшее лицо повернулось в сторону наглого малолетки. Несколько секунд он молча разглядывал Александра. Затем, расслабив сжатые челюсти, негромко выдохнул:

– Извини.

Темнов кивнул и подошел к окну.

– Мне нужен компьютер. Вы ведь все равно уже не уснете…

Он прижался разгоряченным лбом к прохладному стеклу.

Влажный уличный сумрак теперь не казался непроглядным. Пока еще робкие зигзаги апрельского рассвета робко прорезали отступающую тьму.

 

Примечания

Пневмоторакс – скопление воздуха в плевральной полости, сдавливающее легкое.

Эндопротезирование – замена органа или его части на искусственный.