Брюсов. Жизнь и творчество вождя символизма

Вперед, мечта, мой верный вол! Неволей, если неохотой! Я близ тебя, мой кнут тяжел, Я сам тружусь, и ты работай! Строки, взятые как эпиграф, были написаны Брюсовым в 1902 году, когда вся читающая Россия видела в нем лидера русского символизма, истинно декадентского поэта.Однако в этих строках мечта, долженствующая по расхожим канонам декаданса парить, прорываться в иррациональное, ловить уходящие, ускользающие образы, обращается в тяжко влекущего свой груз вола. Русский символизм был прочно связан в читательском представлении с визионерством, неустойчивостью и туманностью чувств, мнений, красок, со стремлением уловить нечто запредельное, с мистицизмом.

У Брюсова можно встретить немало стихов, казалось бы отвечающих таким представлениям, стихов, где поэтизируется одиночество, отъединенность человека в людском море, духовная опустошенность. Но даже в первые годы творческого пути у него нередки стихи о “молодой суете городов” , ему свойственна четкая картинность, фламандская живописность в передаче жизненных впечатлений и исторических образов.

Этот контраст, соединение, казалось бы, несоединимых черт представляет собой одну из особенностей брюсовской поэзии и его творческого пути. Быть может, никто из русских поэтов столь быстро и остро не почувствовал бесперспективность символизма, ограниченность его литературной программы; но именно Брюсова критика нарекла классиком символизма.Причем это суждение держалось и тогда, когда символизм был давно мертв, сообщество поэтов, его исповедовавших, распалось, а сам Брюсов четко объяснил свое отношение к нему и причины перехода на иные литературные позиции.

Правда, Брюсов давал немало оснований для подобных утверждений. Обращаясь к новым темам, властно раздвигая горизонты поэтического творчества, открывая новые возможности стиха, он в то же время оставался адептом тех учений, от которых сам же уходил Три с небольшим десятилетия продолжалась его творческая жизнь.Брюсов умер, когда ему едва минуло пятьдесят лет. За эти относительно короткие годы он прошел необычайно яркий путь. Один из самых рьяных участников разного рода декадентских изданий и манифестаций, он позже сближается с М. Горьким, после революции открыто переходит на сторону победившего народа, не только принимает совершившийся исторический поворот, но становится одним из активных строителей новой жизни, вступает в Коммунистическую партию, ведет большую работу по организации издательского дела, подготовке литературных жанров, налаживанию литературной жизни в молодой Советской стране.

Есть нечто общее, что соединяло между собой все этапы творческого пути этого выдающегося писателя. Убежденность в неумирающей ценности завоеваний человеческого духа, вера в силу человека, уверенность в его способности преодолеть все сложности жизни, разгадать все мировые загадки, решить любые задачи и построить новый мир, достойный человеческого гения неизменно одушевляли Брюсова.

Он оставался верен этим представлениямне только как содержательной, сюжетной линии творчества, но как позиции, точке зрения на историю и современность - оставался верен всю свою жизнь. Валерий Яковлевич Брюсов родился 1 (13) декабря 1873 года в Москве, в купеческой семье среднего достатка.

Позднее он писал:” Я был первым ребенком и явился на свет, когда еще отец и мать переживали сильнейшее влияние идей своего времени.Естественно, они с жаром предались моему воспитанию и притом на самых рациональных основах Под влиянием своих убеждений родители мои очень низко ставили фантазию и даже все искусства, все художественное” . В автобиографии он дополнял: “С младенчества я видел вокруг себя книги (отец составил себе довольно хорошую библиотеку) и слышал разговоры об “умных вещах” От сказок, от всякой “чертовщины” меня усердно оберегали.

Зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению Я не читал ни Толстого, ни Тургенева, ни даже Пушкина; изо всех поэтов у нас в доме было сделано исключение только для Некрасова, и мальчиком большинство его стихов я знал наизусть.” Детство и юношеские годы Брюсова не отмечены чем-либо особенным.

Гимназия, которую он окончил в 1893 году, все более глубокое увлечение чтением, литературой. Потом историко-филологический факультет Московского университета. Десяти-пятнадцатилетним подростком он пробует свои силы в прозе, пытается переводить античных и новых авторов. “Страсть моя к литературе все возрастала вспоминал он позже.Беспрестанно начинал я новые произведения.

Я писал стихи, так много, что скоро исписал толстую тетрадь Poйsie, подаренную мне. Я перепробовал все формы- сонеты, тетрацины, октавы, триолеты, рондо, все размеры. Я писал драмы, рассказы, романы Каждый день увлекал меня все дальше.На пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того чтобы учить уроки, я писал У меня набирались громадные пакеты исписанной бумаги” . Все более ясным становилось желание целиком посвятить себя литературному творчеству.

К гимназическим годам относятся и его первые выступления в печати, в том числе и такой характерный случай. Поместив в “Листке объявлений и спорта” небольшую заметку без подписи, Брюсов в другом журнале выступил под псевдонимом с возражением на свою же статью. Он намеревался и дальше продолжить эту полемику с самим собой, но отказался издатель.Эта первая, еще полудетская мистификация явилась своеобразной прелюдией к тем развернутым мистификациям будущих лет, когда он создавал несуществующих поэтов, публиковал стихи под столь разными и причудливыми псевдонимами, что исследователи и поныне спорят об их авторстве.

Весной 1894 года вышла из печати тоненькая книжка стихов под названием “Русские символисты” . За ней еще две такие же тонкие тетрадки. Стихи и переводы, помещенные в них, были подписаны самыми разными именами. Создавалось впечатление, что выступает большая группа новых поэтов. В действительности большинство стихотворений принадлежало одному Брюсову.Даже обращение к желающим участвовать в данных сборниках с просьбой направлять свои произведения “Владимиру Александровичу Маслову.

Москва. Почтамт” , которым завершалось предисловие “От издателя” в первом выпуске, тоже было своего рода мистификацией. Под этим именем скрывался сам Брюсов. Появление сборников было воспринято как литературный курьез. Посыпались рецензии, критические статьи, шутки, пародии.Рецензент “Нового времени” , к примеру, гаерничал, рассуждая, что эти произведения доставят удовольствие только тем,” кто не прочь расширить селезенку здоровым смехом” . В следующем, 1895 году вышел сборник “Шедевры” , подписанный полным именем автора.

В 1897 году появилась книга новых стихов “Это-я” . Стихи этих сборников, так же как и “Русских символистов” , ошеломляли своей необычностью, дразнили воображение непривычными образами и даже пугали читателя.То его убеждали, что любовь - это “палящий полдень Явы” , то приглашали мечтать “о лесах криптомерий” или разделить утверждения автора о ненависти к родине и любви к некоему “идеалу человека” . Но за этими внешними эффектами и эпатажем, за присутствовавшим в определенной мере стремлением вызвать литературный скандал, вырисовывалось нечто серьезное и глубокое.

Конечно, за строками о журчащей Годавери не было никакой реальной Индии. Это была чистая условность.Пряная экзотичность подобных образов служила прежде всего резким противопоставлением господствовавшим канонам слащавости, поэтической сглаженности и красивости.

Известно объяснение популярных строк, вызвавших в то время немало иронических комментариев: Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаной На эмалевой стене. По этому объяснению: латуни - комнатные пальмы, чьи резные листья отражались по вечерам на кафельном зеркале печки в комнате Брюсова. То же самое и о месяце, который в этом стихотворении оказывается по соседству с луной.Здесь, по словам жены Брюсова, подразумевался большой фонарь, горевший напротив его комнаты.

Вполне возможно, что толчками к созданию этих образов послужили именно эти житейские впечатления. Но важно здесь другое- стремление Брюсова придать вещественность этим преходящим впечатлениям, четко их зафиксировать, сообщить зыбким и неясным чувствами ощущениям особую рельефность.Также и любовные стихи этих сборников, наполненные ошарашивающими сравнениями и уподоблениями, их яркие и странные картины служили тому, чтобы раскрыть силу человеческого чувства, богатство страстей и желаний человека.

Брюсов писал “Моя любовь- палящий полдень Явы” вовсе не потому, что испытывал какую-то особую, ни на что не похожую испепеляющую страсть. Он стремился подчеркнуть этим право человека на такую любовь, на такое чувство.В “завете” , обращенном к “юному поэту” : “Никому не сочувствуй, сам же себя полюби беспредельно” , читается не только последовательная эгоцентричность, не только противопоставление себя миру, но и требование внимания к человеческому духу, к внутренней жизни, интересам и желаниям человека.

За внешним стремлением эпатировать публику, поразить ее экзотичностью не то чтобы образов, а больше строк и выражений рисовать другоенеприятие мира унылого бытия, мещанского благополучия, вялого либерализма. Поэту мог видится в этом протест против условий жизни, гнетущих человека, душащих и уродующих его, против всевластных норм мещанского комфорта и жизненного благополучия. Разумеется, здесь вполне реальная опасность.Опасность эстетизации, превращения дерзостных вызовов общественному мнению в комфортный элемент этого же общественного мнения, когда подобные “вызовы” становились привычными для буржуазных нравов и воззрений.

История русского декаданса, когда лет через десять-пятнадцать после возникновения явно обнаружилась и его творческая бесперспективность и то, что он в высшей степени устраивает то самое общество, субъективным протестом против которого он был в определенной степени рожден, четко это подтверждает.Правда, понимания этого у юноши Брюсова еще, естественно, не было. Есть еще одна характерная грань в юношеских стихах Брюсова.

Составляя уже зрелым поэтом свой сборник “Юношеское” , который в свое время не увидел света, потому что у его автора не хватило денег на издание, Брюсов открыл его быстро ставшим популярным “Сонетом к форме” : Есть тонкие властительные связи Меж контуром и запахом цветка. Так бриллиант невидим нам, пока Под гранями не оживет в алмазе.Так образы изменчивых фантазий, Бегущие, как на небе облака, Окаменев, живут потом века В отточенной и завершенной фразе. Слова об “отточенной и завершенной фразе” стали для Брюсова своего рода credo его литературной деятельности.

Уже в юношеских стихах видно стремление к почти математической выверенности стихотворных строк, стремление использовать все известные размеры и системы просодии.Он пытается даже, взяв в качестве образца опыты древнеримских лириков, создавать однострочные стихотворения. Таково знаменитое “О, закрой свои бледные ноги” . В брюсовских тетрадях тех лет можно найти еще примеры подобных стихов.

Он с полной серьезностью относился к этим попыткам, оправдывая их не только историческим опытом, но и тем, что “идеалом для поэта должен быть один такой стих, который сказал бы душе читателя все то, что хотел сказать ему поэт ” . Брюсов пробует писать стихи в духе японского и китайского стихосложения, активно разрабатывает новые примы версификации, пытается применить в русском стихе то новое, что вводили во Франции Бодлер, Верлен и Малларме.

В первых сборниках Брюсова ясно слышны отзвуки многих французских поэтов второй половины XIX века. В них звучат демонические темы Бодлера, напевные медитации Верлена, вызывающая раскованность Рембо. Многое было взято Брюсовым и из их эстетических программ. Свою зависимость от французских символистов Брюсов не скрывал.Эти воздействия совмещаются с влиянием Г. Гейне, сказывающимися в иронических интонациях, эмоциональности, подчеркнутом протесте против ханжества.

Брюсов довольно быстро почувствовал ограниченность своих первых поэтических шагов. “Нет! не читай этих вымыслов диких” , обращается он к читательнице своей первой книги. Потом повторяет:” Мои прозрения были дики” . В “Me eum esse” у него возникает тема одиночества, горькое ощущение отсутствия контакта с окружающими.Хотя он по-прежнему провозглашает: Я не знаю других обязательств, Кроме действенной веры в себя но все чаще начинает говорить о невозможности человеческой духовной близости из-за характера жизненных условий. “В безжизненном мире живу” замечает он в одном из стихотворений.

Эта тема безжизненного мира начинает развиваться все полнее и полнее. Его лирический герой- все чаще прохожий, одинокий путник, никому и ничему не нужный человек. Слова “бродить” , “брести” становятся одними из самых любимых.Эта горестная нота одиночества, бродяжничества, бесприютности иногда приобретает очертания жуткие: Мне снилось: мертвенно-бессильный, Почти жилец земли могильной, Я глухо близился к концу.

И бывший друг пришел к кровати И, бормоча слова проклятый Меня ударил по лицу. Нет ничего в мире, что может поддержать человека, примирить его с жизнью, даже друг на пороге могилы оказывается врагом. Кругом враги.Конечно, Брюсов еще не видел социальных причин распадения людских связей, источников отчуждения, но само обращение к этой теме и не в виде слезливых сетований надсоновского характера, а как мужественное и суровое признание бесчеловечности жизненных обстоятельств говорило о потенциальных возможностях его таланта.

Первые авторские сборники Брюсов выпускал еще будучи студентом Московского университета. В 1899 году он заканчивает его и начинает сотрудничать в журнале “Русский архив” . Это был историко-литературный журнал, на страницах которого впервые увидели свет многие замечательные документы отечественной истории.Четырехлетняя работа Брюсова в журнале отвечала одной из самых коренных особенностей его творческого склада - глубокому интересу к накопленной человеческой культуре.

По существу, здесь началась работа Брюсова в области истории русской литературы. Все последующие годы он не оставлял историко-литературных занятий. Это значительная и важная часть его наследия. С необычайной скрупулезностью Брюсов исследовал мельчайшие детали стиля многих писателей, обстоятельства возникновения тех или иных произведений.Он внимательно следил за специальными изданиями, посвященными истории русской поэзии и был их взыскательным критиком.

Дарование Брюсова- историка русской и европейской литературы, особенно поэзии, видно в его многочисленных статьях о новых и старых поэтах. Брюсов был одним из ведущих специалистов в этой области; и под конец жизни с полным основанием писал: “Сейчас я чувствую себя сведущим, как никто, в вопросах русской метрики и метрики вообще. Прекрасно знаю историю русской поэзии, особенно XVIII век, эпоху Пушкина и современность.Я специалист по биографии Пушкина и Тютчева и никому не уступлю в этой области” . Основы этого знания были заложены именно в эти, студенческие и первые послестуденческие, годы.