Становление новых мотивов деятельности.

В экономическом обществе абсолютное большинство людей руководствуется утилитарными стимулами, порожденными необ­ходимостью удовлетворения материальных потребностей. Такой характер мотивации вполне адекватен функционированию индуст­риальных производственных систем. Он обеспечивает как опреде­ленное равновесие между интересами классов и социальных групп, так и поступательный прогресс материального производства.

Между тем к середине XX века, когда в развитых странах Запа­да были обеспечены высокие стандарты потребления, развитие тех­нологий потребовало от людей, вовлеченных в хозяйственные про­цессы, не только первоклассного образования, но и творческих спо­собностей. С этого момента стимулы и мотивы начали неизбежно модифицироваться. Совокупность факторов, определивших направ­ление и интенсивность этой модификации, следует рассмотреть более подробно.

Как уже отмечалось, на основе технологического прогресса для значительной части населения постиндустриальных стран дости­жение материального благосостояния становится все более легким. Однако, как отмечал еще Дж. Хикс, «по мере повышения матери­ального благосостояния оно утрачивает (или должно утрачивать) свою значимость. При низких уровнях дохода правильно будет со­средоточиться на экономике; но с увеличением богатства появля­ются иные критерии;. . потребность в получении все больших мате­риальных благ утрачивает свою остроту. Таким образом, на первый план все чаще выходят такие проблемы, как необходимость соче­тать безопасность и свободу, справедливость и ответственность»[75].

Действительно, сегодня, с одной стороны, человек предпочита­ет трудиться за меньшую заработную плату, если его деятельность на рабочем месте позволяет ему максимальным образом реализо­вать свои способности, не выполнять рутинных операций, само­стоятельно принимать решения и в конечном счете рассчитывать в будущем на культурный и профессиональный рост. С другой сто­роны, стремление людей посвящать как можно больше времени семье, участию в разного рода общественных организациях, само­образованию, занятиям спортом и так далее принимает массовый характер и не может более не учитываться.

Необходимо, однако, подчеркнуть, что между благосостоянием и восприимчивостью человека к новым мотивам деятельности не существует прямой зависимости. Многочисленные социологичес­кие исследования вполне ясно подтверждают это обстоятельство; в лучшем случае можно говорить о наличии слабой корреляции между экономическими успехами нации и относительно абстрактным по­нятием «удовлетворенность жизнью». Ориентация же на новые ценностные установки является функцией множества «перемен­ных», и с достаточной степенью определенности можно говорить о ней лишь в пределах конкретной страны или экономической сис­темы.

Повышение материального уровня жизни создает потенциаль­ные предпосылки для становления новой мотивационной системы. Освободившийся от необходимости постоянного поиска средств для удовлетворения насущных потребностей, человек получает возмож­ность приобщения ко всему многообразию ценностей, накоплен­ных цивилизацией. Но это не означает немедленного и автомати­ческого использования им открывающихся возможностей, и уж тем более — быстрого становления новой иерархии ценностных ори­ентиров в масштабах общественного целого.

Иной стороной формирования новой мотивационной системы и в определенной степени ее основой становится возрастающий уровень образованности современного человека. Стремление к об­разованию и знаниям впервые проявилось как один из важнейших социальных приоритетов непосредственно после Второй мировой войны. Ее окончание принесло понимание новой роли науки — как позитивной, так и разрушительной — и открыло период ренессан­са научных исследований и популярного увлечения как естествен­нонаучными, так и социальными проблемами. Именно это время ознаменовалось наивысшими количественными показателями, ха­рактеризующими прогресс образования и научных исследований. Если в весьма благополучные времена, предшествовавшие Вели­кой депрессии, в США на сто работников приходилось только три выпускника колледжа, то к середине 50-х годов этот показатель уве­личился в шесть раз, численность ученых и персонала научно-ис­следовательских учреждений выросла более чем в десять раз толь­ко с начала 30-х по середину 60-х годов, а затраты на образование в период с 1958 по 1972 год поднялись с 11,8 до 14,8 процента вало­вого национального продукта. Необычайно выросла и популярность среднего и высшего образования. Если в 1890 году лишь 7 процен­тов американской молодежи в возрасте от 14 до 17 лет учились в средней школе, то ныне их число превосходит 90 процентов[76]; если в 1940 году в колледжи поступало менее 15 процентов выпускни­ков школ в возрасте от 18 до 21 года, то к середине 70-х годов этот показатель вырос почти до 50, а к 1993 году — до 62 процентов[77].

В этот же период впервые вполне отчетливо проявилась связь между высоким уровнем образования и материальным достатком человека, прежде остававшаяся весьма условной. Начиная с 70-х годов, качество полученной профессиональной подготовки и спо­собности человека стали не только залогом его высокого социаль­ного статуса, но и условием благополучия в новой хозяйственной среде. В течение последующего десятилетия, на протяжении кото­рого индустриальные тенденции оставались доминирующими, — с 1968 по 1977 год — реальный доход среднего американца с уче­том инфляции вырос на 20 процентов, и это увеличение фактичес­ки не зависело от образовательного уровня (люди с незаконченным высшим образованием повысили свой доход на 20 процентов, а вы­пускники колледжей — на 21 процент). Однако с середины 70-х годов образование стало фактором, определяющим различия в уров­не заработной платы. С 1978 по 1987 год оплата труда в США в среднем выросла на 17 процентов; при этом работники с незакон­ченным средним образованием фактически потеряли 4 процента своих доходов, тогда как выпускники колледжей увеличили их на 48 процентов. В 80-е годы эта тенденция стала еще более явной: с 1984 года только одна категория работников — выпускники кол­леджей — имела рост реальных доходов. В 90-е годы наметилось углубление диффференциации по уровню благосостояния лиц с дип­ломами колледжей и тех, кто имел лишь среднее образование или не закончил школу; в 1993 году их заработки различались в сред­нем на 89 процентов, хотя еще в 1979 году этот разрыв не превы­шал 49 процентов.

Уже в этот период вполне уверенно можно было говорить о на­личии «существенного имущественного расслоения по признаку образования»[78], однако процесс только начинался. С конца 80-х го­дов доходы выпускников колледжей также начали падать. С 1987 по 1993 год средняя почасовая зарплата обладателя диплома четы­рехгодичного вуза снизилась в США почти на 2 процента, в то же время обладатели степени бакалавра увеличили свои доходы в сред­нем на 30 процентов, а докторской степени — почти вдвое. Это показывает, что в зрелом постиндустриальном обществе залогом получения высоких доходов является не просто качество профес­сиональной подготовки, а такой уровень образования, который зна­чительно выше характерного на тот или иной момент для большин­ства граждан, составляющих совокупную рабочую силу.

Именно интеллектуальные способности человека и его образо­ванность в значительной степени определяют в постиндустриаль­ном обществе как уровень его доходов, так и социальный статус. Если в 1900 году более половины высших должностных лиц круп­ных компаний были выходцами из весьма состоятельных семей, то к 1950 году их число сократилось до трети, а в 1976 году составля­ло всего 5,5 процента[79]; в то же время, если в начале века около 70 процентов владельцев компаний ограничивали свое образова­ние пределами средней школы, то сегодня более 95 процентов ме­неджеров имеют высшее образование, а около двух третей — уче­ные степени. По мере того как распространение информационных технологий открывает все более широкие возможности создания собственного бизнеса без значительных начальных капиталовло­жений, перераспределение национального богатства в сторону ин­теллектуального класса активизируется. Около 80 процентов совре­менных американских миллионеров не приумножили доставшиеся им по наследству активы, а сами заработали свое состояние.

В нынешних условиях слой высокообразованных людей состав­ляет наиболее состоятельную страту постиндустриального общества и способен к устойчивому воспроизводству. Лишь менее од­ной пятнадцатой доли лиц, составляющих сегодня 1 процент наи­более богатых американцев, получают свои доходы в качестве при­были на вложенный капитал. Среди этой категории граждан более половины работают на административных постах в крупных ком­паниях или являются их консультантами, в то время как почти треть представляют практикующих юристов и врачей, а остальные 10 про­центов — людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Эти люди создают реальные ценности для своей страны, и рост доли данной категории граждан в ее национальном богатстве (с 19 до 39 процентов между 1977 и 1995 годами[80]), хотя и отражает нарастающее имущественное неравенство, представля­ется оправданным и непреодолимым. Достигнув богатства с помо­щью собственных способностей, представители нового высшего класса воспитывают верность подобным же принципам и в своих де­тях. Если, согласно подсчетам американских экономистов, в 1980 го­ду только 30 процентов выходцев из семей, чей доход превышал 67 тыс. долл., заканчивали четырехлетний колледж, то сегодня их число достигает уже почти 80 процентов[81].

Рассматривая революцию в образовании с точки зрения моти­вации деятельности человека, следует отметить, что на начальных этапах образовательного бума, как мы только что показали, прева­лировали чисто экономические мотивы: диплом колледжа рассмат­ривался как средство, позволяющее добиться получения высоких доходов и достойного социального статуса. Люди готовы были от­казаться на время от непосредственного улучшения своего благо­состояния и вкладывать значительные средства в обучение, пола­гая, что полученное в колледже образование, затраты на которое в тот период редко превышали в США 20 тыс. долл., «дает возмож­ность дополнительно заработать в среднем 200 тыс. долл. в течение тридцати лет после окончания учебного заведения» и что «не су­ществует другой формы вложения капитала, способной окупить себя в десятикратном размере, принося в среднем 30 процентов годово­го дохода в течение тридцати лет»[82].

В 70-е и в начале 80-х годов ситуация изменилась: плата за по­лучение образования, необходимого для работы в высокотехноло­гичном производстве, сегодня в пять раз превосходит все прочие затраты — на питание, жилье, одежду и так далее, — осуществляе­мые до достижения будущим работником совершеннолетия. Расхо­ды на учебу, составляющие не менее 100 тыс. долл., даже превосхо­дят среднюю стоимость производственных мощностей, на которых работнику предстоит трудиться (около 80 тыс. долл. ). Статистичес­кие данные свидетельствуют, что стоимость обучения в колледжах, окончание которых обеспечивает близкую к стопроцентной гаран­тию трудоустройства по полученной специальности, растет в зави­симости от той или иной страны в несколько раз быстрее среднего показателя инфляции. В США, например, с 1970 по 1990 год сред­няя стоимость обучения в частных университетах возросла на 474 процента при том, что средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов. Таким образом, инвестиции в человека выходят сегодня на первый план в структуре капиталовложений, а качество образования становится наиболее принципиальным фак­тором, определяющим как эффективность работника, так и уровень оплаты его труда.

В то же самое время в силу причин, которые будут рассмотре­ны нами позднее, возникает все большая конкуренция на рынке труда в сфере массового индустриального производства и примитивных услуг, и поэтому рабочие места для малоквалифицированной рабо­чей силы в промышленности сокращаются или оплачиваются по очень низкой ставке. Таким образом, степень подготовленности работника, широта его кругозора, наличие у него специальных на­выков и способностей — все это фактически однозначно определя­ет его будущее социальное положение. В этих условиях лишь не­многие из социологов могут позволить себе не согласиться с пре­дельно категоричным заявлением Ф. Фукуямы, считающим, что «существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые раз­личия объясняются главным образом разницей в полученном обра­зовании»[83].

Умение работать с базами данных, объем и качество освоенной информации, способность генерировать новое знание становятся сегодня столь же важным источником социального признания и столь же необходимым условием включенности человека в состав доминирующих социальных групп, каким была в условиях индус­триального общества собственность на средства производства и другие материальные блага. При этом, в свою очередь, современ­ный образованный человек стремится войти в новый господствую­щий класс не столько ради повышения благосостояния, сколько с целью приобщения к более интересной и насыщенной жизни. Как справедливо отмечает П. Дракер, «все большее число людей из ра­бочей среды обучаются достаточно долго, чтобы стать работника­ми умственного труда. Тех же, кто этого не делает, их более удачли­вые коллеги считают "неудачниками", "ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще "нижестоящими". Речь идет уже не о день­гах. Речь идет о собственном достоинстве»[84].

Наконец, дополнительный стимул становлению новых ценнос­тных ориентиров дает бурное развитие информационной составля­ющей современного хозяйства. Так как наиболее значимым каче­ством работника становится его способность усваивать информа­цию и продуцировать новое знание, ему приходится постоянно со­вершенствовать искусство диалога (очного или заочного) с другими людьми, развивать свои коммуникативные функции. И поскольку потребление информационных продуктов во многих аспектах ста­новится тождественным их производству, постольку стремление человека к самосовершенствованию приобретает общественно важ­ное значение, что стимулирует воспроизводство данного явления в расширяющихся масштабах, не известных экономической системе.

Изменения, привносимые в современный мир информацион­ной революцией, становлением новой личности и прогрессом материального производства, интегрируются в том факте, что знания служат теперь не просто совершенствованию орудий труда, что в свое время вызвало промышленную революцию, и даже не совер­шенствованию основ и принципов организации производственной и общественной деятельности, что в начале XX столетия позволи­ло революционным образом поднять производительность труда; объектом применения знаний становятся сегодня сами знания, и это меняет все.

Таким образом, развивающиеся в постиндустриальном обще­стве процессы объективно ведут не столько к ограничению потреб­ления материальных благ, сколько к вытеснению материальных сти­мулов их производства мотивами самореализации личности, нара­щивания интеллектуального потенциала и максимального его рас­крытия в общественно значимой деятельности.