Россия во второй половине 90-х годов. Отсутствие предпосылок успешного «догоняющего» развития.

Вторая половина 90-х годов ознаменовалась, с одной стороны, относительной финансовой стабилизацией, сокращением темпов промышленного спада и ростом интереса к России на мировых рынках капитала. Российские акции стали объектом повышенного спроса, страна разместила несколько выпусков еврооблигаций, была принята (в большей мере по политическим соображениям) в клуб промышленно развитых государств и, казалось, подошла к рубежу экономического оздоровления. И несмотря на то, что этот процесс был прерван финансовым кризисом 1998 года, последовавший за ним относительно быстрый промышленный подъем 1999—2000 го­дов и достаточно оперативно достигнутая финансовая стабилиза­ция подтверждают, что наиболее драматичный период российских реформ остался в прошлом. К началу XXI века страна подходит в активном поиске дальнейших путей своего развития.

Большинство отечественных экономистов, каких бы идеологи­ческих и теоретических взглядов они ни придерживались, сходятся сегодня во мнении, что Россия является очередным кандидатом на вхождение в группу стран, связавших свою судьбу со стратегией «догоняющего» развития. Безусловно, нынешняя ситуация остает­ся весьма благоприятной для проведения очередной ускоренной модернизации, однако ныне как никогда ранее важно определить задачи и пределы подобной модернизации, а также четко опреде­литься в методах ее проведения.

На наш взгляд, в современных условиях Российская Федерация не обладает, к сожалению, набором необходимых условий для по­вторения пути азиатских «тигров» и не сможет осуществить быст­рый выход из сложившейся хозяйственной ситуации. На протяже­нии ближайших десятилетий Россия будет не в состоянии стать стра­ной, с которой постиндустриальный мир считался бы по экономи­ческим причинам, а не в связи с наличием у нее гигантского запаса ядерных боеголовок и непредсказуемостью ее политической линии[278].

Во-первых, как мы отмечали в предыдущей лекции, осуществ­ление стратегии «догоняющего» развития требует колоссальных инвестиционных ресурсов. Российские эксперты совершенно пра­вы, когда утверждают, что при следовании данным путем «альтернативы курсу на восстановление обрабатывающей промышленно­сти... не существует»[279]. Однако сегодня доля производственного оборудования в возрасте до 5 лет составляет менее 10 процентов против 65 процентов в США, а более 70 процентов инвестиций, направляемых в промышленность, идут на развитие экспортоориентированных сырьевых или металлургических производств. В то же время за годы реформ доля сбережений в личном доходе сни­зилась с 20-25 процентов до 5-7; в производственном секторе с 1993 года, а в экономике в целом с 1995 года имеет место отрица­тельная чистая доля накопления, валовые же инвестиции в основ­ной капитал в сопоставимых ценах составляли в 1998 году лишь 22 процента от уровня 1990 года[280]. При этом государство остается нетто-потребителем, а не нетто-инвестором, так как бюджетные средства переориентированы на финансирование правительствен­ного аппарата, направляются на оплату внешнего долга или расхо­дуются в региональных конфликтах; так, накануне кризиса 1998 го­да российское правительство ежемесячно тратило только на обслу­живание внутреннего долга в 1,4 раза больше средств, чем факти­чески собиралось в доходы государственного бюджета[281].

Прямые иностранные капиталовложения, которые обеспечили, например, в Азии львиную долю средств, направленных на разви­тие национальной промышленности, также остаются весьма незна­чительными. С 1991 по 1996 год они составили не более 6 млрд. долл., к концу 1997 года выросли до 12 млрд. долл. [282], однако их рост был остановлен сначала азиатским кризисом, а затем и отказом Рос­сии от платежей по внешнему долгу. В результате суммарный при­ток прямых иностранных инвестиций в Россию не превысил 2 процентов ее годового ВВП[283]. В расчете на душу населения иностран­ные инвестиции составляют в России не более 80 долл., что в 15 раз меньше, чем в Венгрии, а для того, чтобы по уровню капитализа­ции сравняться с большинством развивающихся рынков, Россия должна в ближайшие годы привлечь капиталовложений на астро­номическую сумму в 1 трлн. долл., что абсолютно нереально. Та­ким образом, новые западные технологии вряд ли станут доступны нашей стране в ближайшие 15-20 лет.

Во-вторых, Россия остается критически зависимой от импорта потребительских товаров, продовольствия, а также большинства современных информационных технологий. В отличие от многих других развивающихся стран, в Российской Федерации фактичес­ки отсутствуют сборочные предприятия крупнейших иностранных компаний, которые могли бы насытить отечественный рынок кон­курентоспособными товарами, увеличить налоговые платежи и час­тично разрешить проблему занятости. Россия не производит комп­лектующих к компьютерным устройствам, микрочипов, программ­ного обеспечения, мобильных телефонов, систем спутниковой свя­зи и многих других очевидных атрибутов постиндустриальной эпо­хи. Минимально присутствие на российском рынке отечественной аудио- и видеотехники, а телевизоры и холодильники, стиральные машины и большинство другой бытовой техники изготавливаются из импортных комплектующих. Ни одна крупная автомобильная компания не производит в Российской Федерации свою продукцию в значимых для рынка объемах. Мировая практика свидетельству­ет, что ни одна страна, столь радикально зависящая от импорта боль­шинства высокотехнологичных товаров и не поставляющая на ми­ровой рынок ничего, кроме сырья, не становилась примером ус­пешного «догоняющего» развития.

В-третьих, специфика «догоняющего» развития, и мы просле­дили это на примере многих государств, реализующих подобную стратегию, предполагает формирование внутри страны благопри­ятного инвестиционного климата, служащего в том числе и поощ­рению экспорта. В России же правящая верхушка, осознанно или стихийно, постоянно препятствует данному процессу. Хорошо из­вестно, что в большинстве стран Азии валютный курс поддержива­ется на уровне 20-40 процентов от паритета покупательной спо­собности (ППС), а в Китае, где отмечаются наиболее высокие тем­пы роста экспорта и валютных резервов, находится ниже 20 про­центов ППС[284]. Между тем только за период с января 1994 по середину 1995 года реальная покупательная способность рубля вы­росла более чем вдвое, а затем увеличилась еще в два раза к середи­не 1997 года[285]. В результате доллар имел в России накануне кризи­са 1998 года почти в полтора раза более низкую покупательную способность, чем в США. Естественно, подобная политика финан­совой «стабилизации» имеет катастрофическое воздействие на экс­портный потенциал российских предприятий и сводит на нет отно­сительную дешевизну рабочей силы, устраняя одно из наиболее важных конкурентных преимуществ отечественной экономики — ее потенциально относительно низкие производственные издержки.

Более того, кризис 1998 года при всех его негативных послед­ствиях способствовал частичному восстановлению конкурентоспо­собности российской продукции, если не на внешнем, то хотя бы на внутреннем рынке, — отсюда рост промышленного производ­ства в 1999 и 2000 году. Однако финансовая политика правитель­ства в 1999 и 2000 году направлена, с одной стороны, на ужесточе­ния в налоговой сфере (что, безусловно, правильно, так как способ­ствует нормализации бюджетных отношений), и, с другой стороны, на контроль за курсом национальной валюты и недопущение ее девальвации (что объяснимо с точки зрения поддержания возмож­ностей импорта, но совершенно неразумно с точки зрения развития экспортноориентированных производств). Поэтому можно согла­ситься с мнением, согласно которому политика правительства в це­лом остается неизменной, а позитивные последствия девальвации и высоких цен на нефть в 1999 году окажутся недолговременными[286].

В-четвертых, последнее десятилетие прошло в России под зна­ком полного пренебрежения к развитию национальной науки и ин­теллектуальному потенциалу нации в целом, хотя любое «догоня­ющее» развитие в постиндустриальную эпоху возможно лишь в условиях востребованности квалифицированного труда. Известно, что в США в 1995 году неквалифицированные работники состав­ляли не более 2,5 процента рабочей силы; в России сегодня их доля не опускается ниже 25 процентов. Доля расходов на образование в бюджете Соединенных Штатов (превосходящем российский в 20 раз) превышает отечественный показатель в 2,5, а на здравоох­ранение — почти в 6 раз. К 1997 году уровень затрат на финансиро­вание научной сферы в России сократился более чем в 7 раз по срав­нению с 1990 годом, а доля расходов на НИОКР составила 0,32 процента ВВП при пороговом значении этого показателя в 2 процента ВВП. С 1985 по 1997 год из научной сферы ушли 2,4 млн. человек, подтверждая тот очевидный факт, что нематериа­листическая мотивация, столь распространенная в советском об­ществе, не являлась прочной и была преодолена при радикальном столкновении с экономической реальностью. Численность работа­ющих по специальности научных кадров находится сегодня на уров­не первых послевоенных лет, а выезд научных работников за рубеж в отдельные годы достигал 300 тыс. человек в год. Потери, вызыва­емые утечкой за рубеж интеллектуального капитала, составляют, по различным оценкам, от 60-70 млрд. долл. за весь период реформ до 45-50 млрд. долл. в год[287]. Однако даже при таком сокращении людского потенциала фондовооруженность российских ученых ос­тается на уровне 8-9 процентов фондовооруженности американс­ких и немецких исследователей. Таким образом, надежды относи­тельно возможного прорыва России в некое «неоиндустриальное» будущее на основе использования существующих в стране высо­ких технологий выглядят совершенно нереалистичными.

И, наконец, в-пятых, государство, которое в большинстве «до­гоняющих» стран играло позитивную роль, концентрируя усилия на наиболее приоритетных направлениях, в сегодняшней России демонстрирует абсолютную неспособность к подобной конструк­тивной политике. Если мы обратимся к японскому или корейскому опыту, то увидим, что государство, с одной стороны, стимулирова­ло приобретение отечественными компаниями зарубежных техно­логий и патентов и развитие на данной основе собственного произ­водства и, с другой стороны, поддерживало продвижение продук­ции национальной промышленности на внешние рынки. Ни того, ни другого не делает российское правительство. Наибольшие льго­ты в период реформ получили компании, импортировавшие в стра­ну товары широкого спроса, включая даже алкогольные напитки, или вывозившие природные ресурсы, такие, как нефть или алюми­ний. Государство не оказывает поддержки иностранным компани­ям, переносящим производственные операции на территорию Рос­сии; оно создает льготные условия для отечественных товаропро­изводителей, выпускающих заведомо худшую продукцию. Иными словами, государственные интересы рассматриваются в нашей стра­не как интересы той группы лиц, которая стоит у руля власти, и это также существенным образом препятствует проведению успешной политики «догоняющего» развития.

Подытоживая, следует отметить, что Россия представляет со­бой сегодня страну с достаточно универсальным, но безнадежно устаревшим производственным потенциалом, гигантскими природ­ными богатствами, широким внутренним рынком и достаточно ква­лифицированной рабочей силой. Однако, к сожалению, в той или иной мере все положительные черты России как перспективной хозяйственной системы так или иначе связаны с ее прошлыми, ин­дустриальными успехами, а все негативные, концентрирующиеся вокруг дефицита необходимых инвестиций, — с отсутствием пост­индустриального опыта. Вывод, который следует сделать в подоб­ной ситуации, однозначен: Россия должна в ближайшей перспек­тиве стремиться только к тому, чтобы стать развитой индуст­риальной страной, поскольку возможности быстрого вхождения в круг постиндустриальных державу нее полностью отсутству­ют. Безусловно, придерживаясь стратегии развития, подобной осу­ществлявшейся в странах Юго-Восточной Азии, Российская Феде­рация может добиться в обозримом будущем значительных успе­хов, однако это не отрицает двух фундаментальных моментов, ста­новящихся сегодня очевидными. Во-первых, Россия не способна выйти из сложившейся ситуации, опираясь лишь на собственные силы, и должна максимально стимулировать приток иностранных инвестиций и технологий — даже в ущерб комплексу великодер­жавности. Во-вторых же, шанс занять место в списке стран-ли­деров постиндустриального мира нами безвозвратно упущен и вряд ли в XXI веке мы сможем реально претендовать на подобное место.