Становление системы личной собственности.

В условиях информационной революции главным фактором, вызывающим реальную диссимиляцию традиционной частной собственности, выступает качественно новая по содержанию лич­ная собственность. На протяжении многих столетий эта форма соб­ственности не занимала в хозяйственной практике заметного мес­та, и только сегодня возникли предпосылки для усиления ее роли. Среди них следует прежде всего отметить возрастающее значение знания как непосредственного производственного ресурса и дос­тупность средств накопления, передачи и обработки информации любому специалисту, занятому в сфере интеллектуального произ­водства.

«Чем пользуются те, кто приумножает информационные цен­ности? — спрашивает Т. Сакайя и отвечает: — Конструктору нуж­ны стол, карандаш, угольники и другие инструменты для графи­ческого воплощения своих идей. Фотографам и корреспондентам необходимы камеры. Большинству программистов достаточно для работы лишь небольших компьютеров. Все эти инструменты не так уж дороги и по карману любому человеку», в результате чего «в современном обществе тенденция к отделению капитала от работ­ника сменяется противоположной — к их слиянию»[113]. Информаци­онная революция (а мы уже говорили о том, сколь резко она уде­шевляет современные компьютерные системы и услуги связи) в значительной мере лишает господствующий класс индустриально­го общества монополии на средства производства, на которой бази­ровалось его экономическое могущество. Весьма характерно, что монополия эта разрушается прежде всего в информационной от­расли, решительно преобразующей все общественное производство. Сегодня личная собственность на средства производства использу­ется в первую очередь не для расширения выпуска примитивных благ, а для создания информационных продуктов, технологий, про­граммного обеспечения и нового теоретического знания.

Переход от системы машин к компьютерным системам ради­кально изменил характер современных производственных отноше­ний, что и повлекло за собой трансформацию отношений собствен­ности.

Представители «класса интеллектуалов» отличаются от осталь­ных занятых прежде всего иными принципами организации своей деятельности, ее отчасти нематериалистическими мотивами, новым отношением, которого они требуют к себе со стороны работодате­ля, и более высокой оплатой труда. Качества таких работников оп­ределяются не только тем, что они обладают способностью генери­ровать новое знание; инвестиции в образование в данном случае не являются аналогом затрат на профессиональное обучение фабрич­ного рабочего индустриальной эпохи. Основным качеством совре­менного интеллектуала представляется его уникальность, ибо ин­формация адекватно воспринимается далеко не всеми, и круг лю­дей, способных преобразовывать получаемые сведения в готовые информационные продукты и новые знания, весьма ограничен. Поэтому даже если и считать затраты на образование определен­ным видом инвестиций, то подлинным результатом такого капита­ловложения является не столько возрастающая заработная плата, сколько нечто иное, материализующееся не в способностях работ­ника, а в характеристиках создаваемых им благ. В то же время се­годня работник вполне может позволить себе владеть всеми необ­ходимыми средствами производства — компьютером, доступом к информационным сетям и системам, средствами копирования и передачи информации и так далее.

Важнейшим следствием становится изменение отношения ин­теллектуального работника не только к средствам производства, но и к продукту своей деятельности. В капиталистическом обществе наемный трудящийся обладал собственностью лишь на свою рабо­чую силу; однако в условиях отсутствия дефицита на рынке труда он не мог использовать ее как монопольную собственность. До на­чала информационной революции работники интеллектуальной сферы производства также продавали предпринимателю свою спо­собность к труду, что ставило их в один ряд с другими представите­лями рабочего класса; владение уникальными знаниями выступало фактором, ограничивающим предложение соответствующих услуг и повышающим цену их рабочей силы. Сегодня же, получая дос­туп к средствам производства как к своим собственным, специа­лист покидает пределы пролетариата; он освобождается от той за­висимости от владельца средств производства, которая определяла характер общественных отношений в условиях индустриальной эпохи. При этом товаром, с которым работник высокотехнологич­ных и информационных отраслей производства выходит на рынок, становится не его рабочая сила, а готовый продукт, создаваемый с использованием собственных средств производства, — информа­ционная технология, изобретение и так далее. Такой работник выс­тупает в роли товаропроизводителя, стоящего вне традиционных отношений капитала и труда.

Сегодня частная собственность на основные фонды и другие вещественные элементы общественного богатства не обеспечива­ет ее хозяину такой же экономической власти, как в буржуазном обществе. Происходящие перемены вызывают к жизни дискуссию по поводу того, что же именно является объектом собственности современных интеллектуальных работников. Можно с достаточной определенностью констатировать наличие по меньшей мере трех точек зрения. Согласно одной из них, главным объектом собствен­ности выступает готовый продукт творческой деятельности — знания или информация- Сторонники второй акцентируют внима­ние на организационном процессе[114] и говорят о собственности на процесс производства. В третьем случае в качестве собственности рассматривается труд, обладающий уникальными характеристика­ми[115]. В литературе можно также встретить попытки ввести в науч­ный оборот некоторые экзотические понятия, которые, однако, в той или иной степени констатируют приоритет личных качеств че­ловека над иными факторами в определении собственности: гово­рится о внутренней собственности, о некоей не-собственности, о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации, права владения которыми мо­гут быть лишь весьма ограниченными и условными.

По мере укрепления уверенности в том, что интеллектуальная собственность и интеллектуальный капитал не менее важны для постиндустриальной эпохи, нежели частная собственность и де­нежный капитал для буржуазного общества, отношение к личным свойствам человека и к создаваемым им индивидуализированным благам как к личной собственности становится все более однознач­ным[116]. Отмечая, что личная собственность неотчуждаема[117] и слу­жит более мощным побудительным мотивом, чем любой иной вид собственности, современные социологи признают ее истоком есте­ственную принадлежность человеку его личных качеств и продук­тов его деятельности, а результатом — преодоление свойственного рыночной эпохе отчуждения человека от общества[118].

Обретение личной собственностью новой ипостаси стало пред­метом серьезных исследований еще в 70-е годы. Выдающуюся роль в этом сыграла книга Г. Беккера о «человеческом капитале», позже отмеченная Нобелевской премией[119]. Вслед за ней появилось мно­жество работ о человеческом, интеллектуальном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь пер­сонифицированных в конкретных личностях.

Информационная революция закладывает основы модерниза­ции отношений собственности. Новые собственники предлагают крупным компаниям и корпорациям не свой труд, а его результат, не рабочую силу, а потребительную стоимость, воплощенную в том или ином информационном продукте или новой производственной технологии. В то же время и руководители производства, в исклю­чительно редких случаях являющиеся формальными владельцами соответствующего предприятия или компании, становятся собствен­никами производственного процесса — в той его части, в которой они могут его контролировать, а также собственниками техноло­гий и способов выживания компании в жесткой рыночной борьбе со своими конкурентами. Наиболее серьезной собственностью ме­неджеров оказывается созданная и взращенная ими организация, причем под этим термином скрывается исключительно многооб­разное и сложное явление, включающее в себя не только внутрен­ние производственные технологии, но также управление персона­лом и концепцию поведения компании во внешней конкурентной среде. Противостояние между капиталистом и наемным работ­ником как владельцами средств производства и рабочей силы, ха­рактерное для индустриального общества, заменяется взаимодей­ствием между работниками, способными самостоятельно разви­вать собственное производство, и менеджерами крупных промыш­ленных и сервисных компаний как владельцами разных, но одинако­во небходимых для осуществления и совершенствования хозяй­ственного процесса условий. Как отмечает П. Дракер, сегодня «ни одна из сторон [корпорации: ни работники, ни предприниматели] не является ни "зависимой", ни "независимой"; они взаимозависи­мы»[120].

Возможность самостоятельной деятельности, высокий уровень независимости от собственников средств производства формирует новую степень свободы современного работника. Еще в начале 90-х годов социологи стали отмечать, что «контроль над средствами про­изводства жестко ограничен тем, в какой мере они являются ин­формационными, а не физическими по своему характеру Там, где роль интеллекта очень высока, контроль над орудиями труда ока­зывается рассредоточенным среди работников»[121]. Осознание человеком своей новой роли в производственном процессе, потен­циальных возможностей выхода за пределы существующей струк­туры, а также решенная в целом проблема удовлетворения основ­ных материальных потребностей приводят к тому, что творческие личности не могут более управляться традиционными методами.

При этом как собственность работников на знания и средства информационного производства, так и собственность менеджеров на инфраструктуру производства не являются частной собственно­стью в традиционном смысле данного термина. По сути дела, и те и другие способны сегодня в рамках товарного обмена предлагать своим контрагентам не столько собственно деятельность или спо­собность к ней, сколько интеллектуальный продукт, возникающий в ходе сложного взаимодействия творческих личностей. Мы пола­гаем, что именно эти типы собственности представляют собой те не реализовавшиеся еще окончательно формы личного владения условиями и средствами производства, которые и подрывают в ко­нечном счете традиционные способы хозяйствования.

Экспансия личной собственности проявляется в последние де­сятилетия все более отчетливо. В последние годы идея «электрон­ного коттеджа», выдвинутая в начале 80-х годов О. Тоффлером[122], получает зримое подтверждение: если в 1990 году в Соединенных Штатах 3 млн. работников были связаны со своим рабочим местом главным образом телекоммуникационными сетями, то в 1995 году их насчитывалось уже 10 млн., причем, как ожидалось, это число должно вырасти до 25 млн. к 2000 году[123]. В 1995 году 65 процентов работников в компьютерной индустрии было занято в мелких и индивидуальных фирмах, и лишь 35 процентов — в крупных ком­паниях. В таких условиях человек вынужден общаться с гораздо большим числом контрагентов, нежели прежде, усваивать и пере­рабатывать гораздо большее количество информации. Расширяет­ся круг людей, живущих и работающих вполне самостоятельно, осваивающих новый тип поведения, в значительной мере не опре­деляемый традиционными экономическими ценностями и не пред­полагающий частной собственности на средства производства как условия хозяйственной деятельности, а стоимости — как его глав­ной цели.

Модифицированные разнообразными факторами, отношения частной собственности утратили в условиях становления постин­дустриального общества то фундаментальное значение, которое они имели в рамках общества индустриального. Частная собственность в ее «дезинтегрированных» формах выступает в настоящее время скорее как символ владения средствами производства и условие получения определенных доходов, чем как воплощение возможности действовать в качестве субъекта, обладающего реальной хозяй­ственной властью, переходящей к собственникам знаний, процес­сов и технологий.

Дихотомия частной и личной собственности не имеет сегодня признаков антагонизма, хотя и формирует элементы нового соци­ального противостояния. В новых условиях те, кто получает сред­ства к существованию, продавая свою рабочую силу, равно как и те, кто извлекает доходы из традиционных форм предприниматель­ства, принадлежат системе, базирующейся на частной собственно­сти; те, кто не испытывает серьезных имущественных проблем, развивая собственные способности и находясь на переднем крае информационной революции, конструируют систему, формирую­щуюся на основе личной собственности. Первые представляют со­бой среду, в которой распространены прежние материалистичес­кие мотивы и стимулы; вторые, напротив, в значительной мере ис­поведуют постматериалистические ценности.

* * *

Становление хозяйственной системы, основанной на личной собственности, представляет собой элемент естественного прогрес­сивного развития общества. Ренессанс личной собственности оз­начает, с одной стороны, формирование неизвестного прежде типа свободы, но с другой — и возрождение той монополии, которую отрицала собственность частная. Экспансия подобных отношений предполагает появление нового источника развития общества, обес­печивающего, однако, прогресс лишь одной его части, в то время как другая оказывается все более отчужденной по отношению к технологическим достижениям. Развитие нового типа собственно­сти сопряжено с теми институциональными трансформациями, в результате которых последствия информационной революции ста­новятся социальной реальностью. Тем самым закладывается фун­дамент для формирования и развития таких качеств личности, та­кого типа индивидуального и общественного сознания, которые выведут человека за рамки любой жесткой организации, полити­ческой или хозяйственной: фактически это и будет означать рожде­ние постэкономической личности.