Новое социальное противостояние в постиндустриальном обществе.

Эксплуатация существовала в условиях всех классовых обществ, но не она породила классовую структуру и не ее преодоление спо­собно устранить таковую; поэтому формирующееся общество не может ни элиминировать конкурентное распределение создаваемых благ между своими членами, ни, тем более, сделать его равным. Постиндустриальное общество, утверждая принципы свободы не утверждает принципов равенства — и в этом заключено его важ­нейшее отличие от традиционного идеала социалистов. Новое об­щество может оказаться не менее жестко разделенным на соци­альные группы, чем прежние, но критерием подобного деления ста­нет уже не собственность на материальные блага, а личностные качества человека, и в первую очередь его способность опериро­вать информацией и знаниями, создавать новые информационные продукты или хотя бы адекватно усваивать уже имеющиеся.

Все статистические исследования показывают, что тенденции к снижению неравномерности распределения материального богат­ства, имевшие место в развитых демократиях с начала нашего сто­летия, в 70-е годы сменились на противоположные. Это стало не­ожиданностью для оптимистов, предсказывавших эволюционный переход к строю социальной гармонии. Общество, выходящее за индустриальные рамки, показывает, что проповедь имущественно­го равенства — такой же наивный пережиток прошлого, как и ут­верждение о равенстве способностей, данных человеку от рожде­ния; мы становимся свидетелями того, как обретение долгождан­ной свободы может оказаться не в состоянии компенсировать крах надежды на достижение равенства и воспрепятствовать возникно­вению социального конфликта.

Проблема нового социального противостояния выступает од­ной из наиболее актуальных тем современного обществоведения. Эволюция соответствующих оценок прошла три этапа, в целом от­ражающих развитие самого западного общества.

В первый период, в 50-е и 60-е годы, доминировала весьма оп­тимистическая точка зрения, согласно которой с преодолением ин­дустриального строя острота классового конфликта должна умень­шаться. Так, Р. Дарендорф, считая, что «при анализе конфликтов в посткапиталистических обществах не следует применять понятие класса», апеллировал в первую очередь к тому, что классовая мо­дель социального взаимодействия утрачивает свое значение по мере снижения роли индустриального сектора. «В отличие от капита­лизма, в посткапиталистическом обществе, — писал он, - индустрия и социум отделены друг от друга. В нем промышленность и трудовые конфликты институционально ограничены, то есть не выходят за пределы определенной области, и уже не оказывают никакого воздействия на другие сферы жизни общества»[142]. Между тем такая позиция даже в тот период не была единственной; одну из наиболее интересных точек зрения предложил Ж. Эллюль, ука­завший, что классовый конфликт не устраняется с падением роли материального производства, и даже преодоление труда и его заме­на свободной деятельностью приводят не столько к устранению данного социального противостояния, сколько к перемещению его на внутриличностный уровень[143].

Второй этап пришелся на 70-е и 80-е годы, когда пришло пони­мание того, что классовые противоречия связаны отнюдь не только с экономическими проблемами. В это время Р. Инглегарт отмечал, что «с возникновением постиндустриального общества влияние экономических факторов постепенно идет на убыль; по мере того как ось политической поляризации сдвигается во внеэкономичес­кое измерение, все большее значение получают неэкономические факторы»[144]. В среде исследователей получила признание позиция, в соответствии с которой формирующаяся социальная система ха­рактеризуется делением на отдельные слои не на основе отноше­ния к собственности, как это было прежде, а на базе принадлежно­сти человека к социальной группе, отождествляемой с определен­ной общественной функцией. Таким образом, оказалось, что новое общество, которое называлось даже постклассовым капитализмом, опровергает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах, социалистической литературе и либеральных апологиях; это обще­ство не делится на классы, но и не является эгалитарным и гармо­ничным.

На третьем этапе основные усилия сосредоточились на харак­теристике природы нового социального конфликта. Именно в этот период появились определения противостояния индустриалистов и постиндустриалистов, представителей «второй» и «третьей» вол­ны, материалистов и постматериалистов. Весьма примечательно, что акценты в анализе постепенно переносятся с типов поведения на структуру ценностей человека, то есть с объективно фиксируе­мых на совершенно субъективные характеристики личности.

Сегодня можно констатировать, что становление постиндуст­риальной системы сделало анахронизмом прежние принципы де­ления общества на представителей буржуазии и пролетариата. Как отмечал еще К. Реннер, «рабочий класс в том виде, в котором он описан в "Капитале" К. Маркса, более не существует»[145], и с таким утверждением трудно не согласиться. Рабочий класс в последние десятилетия не только сократился количественно, но и распался на две группы, одна из которых состоит из квалифицированных ра­ботников индустриального сектора, вполне относящихся по дохо­дам и социальному положению к среднему классу, вторая представ­ляет собой «неопролетариат», состоящий либо из людей, занятых на непостоянных работах, либо из тех, чьи интеллектуальные спо­собности остаются невостребованными нынешней технической организацией труда. Однако и верхушка современного общества также не похожа на прежнюю буржуазию. В литературе предложе­но множество определений господствующей элиты (технократия, меритократия, адхократия и так далее), воплощающей в себе зна­ния и информацию о производственных процессах и о механизме социального прогресса в целом; при этом обычно подчеркивается, что данная социальная общность быстро консолидируется и при­обретает вполне четкие классовые интересы. Основная часть об­щества в этих условиях оказывается отнесенной к среднему клас­су; однако само это понятие представляется обозначением слиш­ком аморфной группы. Неясности в вопросе об определении гра­ниц данного общественного класса, на наш взгляд, представляют собой нечто большее, нежели один из недостатков современной социологической теории. «Средний класс» неопределяем в условиях зрелого постиндустриального общества, поскольку не является важной составной частью этого социума; сегодня он представляет собой не оплот того общества, которое было построено на нем как на своем базисе в межвоенные годы и сохранялось в неизменном виде почти полвека, а скорее страту, во все большей степени диссимулирующуюся под воздействием новых технологических изме­нений.

Таким образом, современная концепция социальной структуры постиндустриального общества предполагает наличие трех основ­ных групп: господствующего класса, обычно трактуемого как тех­нократический класс; среднего класса квалифицированных работ­ников и низших менеджеров; и низшего класса, в который включа­ются работники физического труда, не способные «вписаться» в высокотехнологичные процессы, представители отмирающих про­фессий, а также некоторые другие элементы, оказавшиеся в сторо­не от происходящих преобразований. Основные социальные про­тиворечия, связанные с наличием этих трех классов, обычно опре­деляют следующим образом. Во-первых, современные хозяйствен­ные тренды способствуют пополнению рядов низшего класса, так как производство предъявляет все большие требования к качеству рабочей силы, и этот процесс чреват социальным конфликтом не­бывалого ранее масштаба. Во-вторых, роль доминирующего клас­са определяется его контролем над информацией и знаниями, в то время как реальной властью во многом обладают прежние инсти­туты, еще не в полной мере являющиеся выразителями интересов техноструктуры. Наконец, в-третьих, средний класс, или класс профессионалов, слишком разнороден, чтобы реально представлять залог социального процветания и, скорее всего, именно через него пройдет граница будущего социального расслоения.

На наш взгляд по мере развития постиндустриального обще­ства возникает переходная форма классового деления, противоре­чивым образом объединяющая принципы, основанные как на от­ношениях собственности, так и на способностях к инновациям. В соответствующей ситуации основная линия классового деления будет быстро смещаться от разграничения управляющих и управ­ляемых к разграничению создателей продукта (прежде всего интеллектуального) и пользователей; способных и не способных к производству и потреблению информационных благ. Формируется система, в рамках которой базой для социальных различий стано­вятся интеллектуальный уровень человека и его способности. В данном случае сохраняется возможность говорить о том, что осно­вой классового деления служит собственность, но на этот раз не отчуждаемая собственность на средства и условия производства, а неотчуждаемые права на способности человека, не сумма матери­альных благ, которой может воспользоваться каждый получивший к ним доступ, а система информационных кодов, доступная лишь избранным.

Новое классовое деление не только возводит стену между теми, кто имеет доступ к информационным технологиям и способности, достаточные для их эффективного использования, и теми, кто ли­шен таковых, но приводит также и ко все более непропорциональ­ному распределению общественного богатства. По мере того, как массовое производство вытесняется на периферию экономической жизни, а то и вообще выносится на пределы развитых стран, заня­тые в нем работники становятся изгоями собственного социума; их отторжение от общественного производства представляется не вре­менной безработицей, а вечным отлучением от социально значи­мой деятельности. Общество, ориентиры и ценности которого во все большей степени устанавливаются интеллектуальной элитой, определяет снижающееся вознаграждение за труд этих людей, все менее и менее соответствующее если не их действительной роли в обществе, то их собственному представлению о таковой (что в со­временных условиях может рассматриваться фактически как одно и то же).

Те, кто осознал в качестве наиболее значимой для себя потреб­ности реализацию нематериальных интересов, становятся субъек­тами неэкономических отношений и обретают внутреннюю свобо­ду, немыслимую в рамках экономического общества. Именно в этом аспекте и можно говорить о преодолении эксплуатации в рамках постэкономической трансформации. В то же время нельзя не учи­тывать, что даже сегодня экономически мотивированная часть об­щества остается доминирующей и не только сохраняет внутри себя все прежние конфликты, но и вступает в серьезное противоречие с мотивированной неэкономически, причем оказывается, что преодо­ление эксплуатации в рассмотренном выше понимании идет парал­лельно с формированием нового комплекса серьезных социальных противоречий.

Преодоление эксплуатации, которое можно расценить как вы­дающееся достижение социального прогресса, представляется се­годня явлением неоднозначным. Люди, реально движимые в своих поступках нематериалистическими мотивами и стимулами, состав­ляют пока явное меньшинство и выделяются в социальную группу, которая, с одной стороны, определяет развитие общества, а с дру­гой — жестко отделена от большинства его членов и противостоит им как нечто порой совершенно чуждое.

Именно на этом этапе мы и начинаем констатировать противо­речия, свидетельствующие о нарастании социального конфликта, который не принимался в расчет в большинстве постиндустриаль­ных концепций.

Во-первых, люди, находящие на своем рабочем месте возмож­ности для самореализации и внутреннего совершенствования, вы­ходят за пределы эксплуатации. Их круг расширяется, они контро­лируют знания и информацию — важнейшие ресурсы, от которых зависят темпы и характер социального прогресса. При этом обще­ство в целом еще управляется методами, свойственными прежней эпохе; следствием становится то, что часть людей оказывается вне рамок социальных закономерностей, обязательных для большин­ства населения. Социум, оставаясь внешне единым, внутренне рас­калывается, и экономически мотивированная его часть начинает все более остро ощущать себя людьми второго сорта; за выход одной социальной группы за пределы эксплуатации общество платит обостряющимся ощущением угнетенности, охватывающим дру­гие его слои.

Во-вторых, группа нематериалистически ориентированных людей, которые не ставят своей основной целью присвоение вещ­ного богатства, обретают реальный контроль над процессом произ­водства, и все более и более значительная часть национального до­стояния начинает перераспределяться в ее пользу. Не определяя обогащение в качестве своей цели, новый высший класс получает от своей деятельности именно этот результат. В то же время люди, не обладающие ни способностями, необходимыми в высокотехно­логичных производствах, ни образованием, позволяющим развить такие способности, пытаются решать задачи материального выжи­вания, ограниченные вполне материалистическими целями. Одна­ко сегодня их доходы не только не повышаются, но снижаются по мере хозяйственного прогресса. Таким образом, первые получают от своей деятельности результат, к которому не стремятся, а вторые не могут достичь материального благополучия, которое ставят своей целью.

В такой ситуации приходится признать, что все ранее извест­ные принципы социального деления — от базировавшихся на соб­ственности до предполагающих в качестве своей основы область профессиональной деятельности или положение в бюрократиче­ской иерархии — были в гораздо меньшей мере заданными есте­ственными и неустранимыми факторами. С переходом к постинду­стриальному обществу положение меняется. Люди, составляющие его элиту, обладают качествами, не обусловленными внешними факторами. Сегодня не общество, не социальные отношения дела­ют человека представителем господствующего класса, и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представителем высшей социаль­ной страты. Знания и информация являются наиболее демокра­тичным источником власти, ибо все имеют к ним доступ, а моно­полия на них невозможна. Однако в то же время знания и информа­ция являются и наименее демократичным фактором производства, так как доступ к ним отнюдь не означает обладания ими. Совре­менное социальное противостояние порождается сущностными от­личиями внутреннего потенциала различных членов общества.

Новое социальное деление может стать более опасным, чем разделенность капиталистического общества на буржуа и пролета­риев. Центральный конфликт индустриального общества возникал вокруг распределения материального богатства. Противостояние, основанное на владении собственностью и отстраненности от нее, имело как потенциальные возможности разрешения через ее пере­распределение, так и механизм смягчения, основанный на повы­шении благосостояния наиболее обездоленных групп населения. Знания и способности, составляющие основной ресурс, обеспечивающий рост благосостояния неэкономически мотивированной ча­сти общества, не могут быть ни отчуждены, ни перераспределены. При этом совершенно очевидно, что экономическая поддержка не­защищенных слоев населения также перестает быть эффективной; усилия же, направленные на повышение образовательного уровня могут сказаться в лучшем случае через десятилетия, а скорее все­го — даже через несколько поколений. Поэтому возникающее со­циальное деление и сопровождающий его конфликт, возможно, ста­нут более сложно изживаемыми, чем социальные проблемы бур­жуазного общества.

* * *

Таким образом, мы вплотную подошли к тому комплексу про­блем, которые лишь изредка и не систематически поднимаются в рамках теории постиндустриального общества. Уже сегодня мно­гие социальные процессы и тенденции вполне определенно свиде­тельствуют о том, что развитие этой новой социальной реальности не будет свободно от противоречий как между отдельными обще­ственными классами, так и между целыми регионами современно­го мира. Анализ проблем, возникающих вокруг преодоления экс­плуатации, показывает, что для осуществления непротиворечивого перехода к постэкономическому обществу необходимо так согла­совать тип и темп развития, чтобы формирование и усвоение в ши­роких кругах населения нематериальных ценностей как доминиру­ющих произошло быстрее, чем основанная на них система подвер­глась бы радикальному разрушительному воздействию со сторо­ны тех, кто еще не воспринял эти ценности в качестве основных. Подобная задача крайне сложна и для наиболее развитых стран; учитывая же, что народы многих регионов планеты еще не вкусили плодов даже индустриального прогресса, можно осознать масш­табность сегодняшнего перехода и неоднозначность перспектив его завершения.