ВОПРОС О СОЧЕТАНИЯХ СЛОВ (синтагмах) В НАУКЕ О ЯЗЫКЕ

Проблема словосочетания не является новой в языкознании и имеет свою историю.

Весьма примечательным в этой истории является тот факт, что в самом своем возникновении синтаксис представлял собой уче­ние о соединении отдельных слов в речи, т. е. возник как своеобраз­ное учение о словосочетании. Характерно, что и термин синтак­сис, греческий но происхождению, употреблялся в античных греческих грамматиках в двух значениях: 1) соединение букв, 2) соединение слов и речи¹. Основоположник учения о синтаксисе — Аполлоний Дискол (II в. н. э.) задачу синтаксиса видел не в раз­ложении предложения на его части — члены предложения, а в установлении значений и синтаксических функций слов (частей речи) и на этой основе способов построения из них «цельной речи»². В установлении закономерностей, правил этого построения он ис­ходил из фактов языка, из наблюдений над конкретными сочета­ниями слов, представленными в языке.

Такой подход к построению синтаксиса не получает развития в западноевропейской грамматической традиции последующего времени. Уже с эпохи средневековья на первый план выдвигается анализ предложения, разложение его на части, а изучение живых, конкретных сочетаний слов, присущих отдельному языку, сменяет­ся стремлением к установлению общих для всех языков граммати­ческих понятий — «универсалий». Основой для этого служат по­ложения формальной логики, отождествление логического суж­дения с предложением. Возникает и в дальнейшем реализуется идея всеобщих грамматик, в которых грамматические категории смешиваются с формально-логическими, особенности отдельных языков либо искусственно подгоняются под общую априорную схему, либо игнорируются.

Своеобразны были пути развития синтаксической науки в России. Уже в древнейших наших грамматиках разрабатывается учение о слове, о частях речи (см., например, наиболее раннее на русской почве грамматическое рассуждение «О восьми частях сло­ва», т. е. о частях речи). В них содержатся указания на «речь» и «слово» как на основную единицу человеческой речи (т. е. пред­ложение). Однако синтаксис рассматривается прежде всего как учение о «сочинении» частей речи, о сочетании слов в предложе­нии, т. е. как своеобразное учение о словосочетании (см. грамма­тику Мелетия Смотрицкого).

Учение это, однако, было лишено «единого внутреннего синтак­сического стержня». Наряду с правилами употребления разных частей речи и их форм приводились описания некоторых видов син­таксических конструкций, включая предложения².

Выход в свет «Российской грамматики» М. В. Ломоносова зна­менует собой целую эпоху в изучении грамматического строя рус­ского языка, в истории отечественного языкознания. Отчетливо проявляющаяся склонность М. В. Ломоносова к материалисти­ческому освещению явлений грамматики, в частности синтакси­са, обусловленная общей материалистической направленностью его научного метода и научного мировоззрения³; «чисто народные и своеземные начала», положенные им в основу грамматики, не­смотря на знакомство с западноевропейскими грамматиками того времени⁴; четкая классификация грамматических фактов и явлений, основанная на тонком анализе непосредственных наблюде­ний над фактами русского языка, — все это определило ту огром­ную роль, которую сыграла «Российская грамматика» в истории науки о русском языке.

М. В. Ломоносов определяет синтаксис как учение о «сочине­нии частей слова» (т. е. частей речи), содержащее в себе правила этого «сочинения», т. е. сочетания слов в предложении на основе согласования и управления. Этому учению посвящается все шес­тое наставление «Российской грамматики», в котором разграни­чиваются «сочинение имен», «сочинение глаголов», «сочинение вспо­могательных частей слова» и «сочинение частей слова по разным обстоятельствам».

В этом наставлении подробно и тонко для своего времени харак­теризуются и описываются синтаксические связи различных частей речи (как знаменательных, так и служебных) и конкретные спосо­бы их сочетания в русском языке. При этом, что особенно ценно, Ломоносов устанавливает основной, ведущий принцип образова­ния сочетаний слов, хотя и не применяет самого термина слово­сочетание. Этот принцип — синтаксическое распространение частей речи путем присоединения к ним других слов (частей речи), опирающееся прежде всего на синтаксические свойства стержне­вого, грамматически господствующего слова сочетания.

Учение о сочетании слов, таким образом, тесно связывается с учением о частях речи, что сохраняют многие исследователи и в на­ше время (классификация основных разрядов словосочетаний на глагольные, именные и т. д.). В то же время Ломоносов выдвигает глубокую и плодотворную мысль об обусловленности в ряде слу­чаев синтаксических связей слов принадлежностью их к опреде­ленным семантическим и лексическим разрядам («Российская грамматика», § 483).

Заложив фундамент учения о словосочетании в русском языке, М. В. Ломоносов не пришел, однако, к четкому пониманию и опре­делению словосочетания как особой синтаксической категории. Кроме того, учение о сочетаниях слов у Ломоносова не было свя­зано с теорией предложения, которую он фактически выводил за пределы грамматики, рассматривая в риторике.

«Российская грамматика» Ломоносова определила развитие рус­ской грамматической мысли всего последующего периода, вплоть до 30-х годов XIX столетия. Она стимулировала работу над школь­ными учебниками по русской грамматике, послужила основой для этого. С точки зрения развития синтаксиса (и уже — уче­ния о сочетаемости слов) большой интерес представляет много раз переиздававшаяся «Российская универсальная грамматика, или Всеобщее писмословие, предлагающее легчайший способ основа­тельного учения русскому языку...» (1769), составленная проф. Н. Г. Кургановым. Сравнительно кратко изложен синтаксис в других учебниках этой поры, опирающихся на грамматику М.В. Ло­моносова¹.

Синтаксические идеи М. В. Ломоносова были углублены и раз­виты его выдающимся учеником — профессором Московского университета А. А. Барсовым. Итоги научных исследований Бар­сова изложены в его «Российской грамматике», оставшейся в ру­кописи. Наряду с синтаксисом простого и сложного предложения А. А. Барсов (хотя и не формулируя самого понятия словосоче­тания) подробно освещает вопросы сочетаемости слов и впервые выдвигает целый ряд исключительно важных положений (деление сочетаний на образованные по способу управления и по способу согласования; выделение стержневого и зависимого слова; воп­рос о «преобразовании» глагольных сочетаний в именные; об од­нотипном управлении при словообразовательно связанных стерж­невых словах — разных частях речи и др.).

<…>

В развитии заложенных Ломоносовым основ учения о слово­сочетании особенно большую роль сыграла «Русская грамматика» А. X. Востокова, вышедшая в 1831 г. Выдающийся русский уче­ный, обогативший своими трудами не только отечественное, но и мировое языкознание, А. X. Востоков не воспринял господст­вовавший в то время на Западе формально-логический принцип изучения и построения грамматики, принцип, ярко проявившийся в грамматических работах и выступлениях его современника Н. И. Греча. В построении своей грамматики Востоков пошел по пути, намеченному Ломоносовым, и явился его прямым после­дователем и продолжателем, обнаруживая, как и Ломоносов, склонность к материалистическому освещению синтаксических явлений русского языка².

В грамматике А. X. Востокова синтаксическая система, зало­женная Ломоносовым, получает дальнейшую самостоятельную разработку, развивается и обогащается, особенно в области сло­восочетаний. Как и М. В. Ломоносов, А. X. Востоков определяет синтаксис как учение «о словосочетании». «Словосочинение, — пишет он, — есть часть грамматики, показывающая правила, по коим совокуплять должно слова в речи»³.

Синтаксические связи Востоков рассматривает в двух разде­лах. Глава первая II части его грамматики посвящена согласо­ванию слов («О согласовании слов», § ИЗ—116), которое он по­нимает очень широко, включая в него виды синтаксической связи, не относящиеся к управлению (т. е. и собственно согласование, и то, что позднее было выделено в грамматике в особый вид связи — примыкание). Вторая глава этой же части грамматики посвяще­на управлению слов, которым, по определению Востокова, «назы­вается требуемое каким-либо словом употребление известного па­дежа в другом слове, от него зависящем» (§ 117, стр. 244).

Раздел синтаксиса, в котором Востоков всесторонне и тща­тельно разрабатывает вопрос о предложном и беспредложном упот­реблении падежей при различных частях речи, представляет осо­бый интерес и в значительной своей части сохраняет свою цен­ность и в наше время.

Эта ценность определяется не только богатством собранного и тщательно описанного фактического материала, но и самим под­ходом к изучению и описанию словосочетаний, особенно предлож­ных. Стремясь избежать большого лексико-семантического дроб­ления изучаемых и классифицируемых им явлений, А. X. Востоков удачно соединяет грамматический анализ с учетом лексико-семантических факторов, влияющих на связи слов.

В беспредложном употреблении падежей он выделяет, напри­мер, цельные синтаксические сочетания, выступающие в функции одного управляемого члена (§ 125 — «человек каких лет? по­жилых лет; какого роста? среднего роста» и т. п.). Указывая на расхождение в управлении различных частей речи, словообразовательно связанных друг с другом (например, § 124 — «учить грамматике», «учитель грамматики» и т. д.), А. X. Восто­ков в то же время приводит перечни близких по значению глаго­лов и имен, сочетающихся с дополняющими их словами в одном падеже (например, § 139 — «посылать, обратиться, отнестись к кому» и «посылка, обращение, отношение к кому»). Востоков вы­деляет и дает характеристику определенных лексико-семантических разрядов, связанных с определенными формами управле­ния.

Исключительно ценными являются наблюдения и выводы А. X. Востокова о значениях предлогов, в которых он выделял на­ряду со свободными, самостоятельными также и вспомогательные, формальные функции.

Таким образом, к 30-м годам XIX столетия в отечественном языкознании было положено начало глубокому изучению слово­сочетаний, наметились ведущие принципы этого изучения, были описаны некоторые структурные типы (наиболее обстоятельно — построенные по способу управления) и тем самым создана основа для разработки теории словосочетания и определения последнего как синтаксической единицы. С другой стороны, в трудах М. В. Ло­моносова (см. его «Риторику»), А. А. Барсова и А. X. Востокова были заложены и основы теории предложения, развиваемой ими в логико-грамматическом (и стилистическом) плане.

Казалось бы, настала пора для выяснения, с одной стороны, вза­имосвязи и взаимодействия предложения и словосочетания, а с дру­гой — специфики этих синтаксических категорий и на этой основе дальнейшего развития как теории предложения, так и учения о словосочетании. Однако развитие русской синтаксической науки пошло по другому пути. Все внимание русских грамматистов вплоть до 80-х годов направляется на изучение и разработку тео­рии предложения, осуществляемую в формально-логическом (Н. И. Греч, Ф. И. Буслаев), а позднее психологическом плане (А. А. Потебня).

На Западе в это время господствовало так называемое логи­ческое, или формально-логическое, направление в грамматике <…> Известно, что логический подход к изучению предложения привел на практике к неправомерному сужению и обеднению за­дач синтаксиса. Предложение отождествлялось с логическим суж­дением, что сочеталось с признанием второстепенных членов пред­ложения, хотя их не знает и не изучает логика. Независимо от специфики того или другого национального языка и связанных с этим особенностей грамматического строения предложения ста­вилась задача выделить в нем подлежащее и сказуемое, а также второстепенные члены — определение, дополнение и обстоятель­ства (в распространенных предложениях). При этом нормой и об­разцом считался универсальный тип предложения, наиболее соот­ветствующий схеме логического суждения (субъект, связка, предикат), так называемый тип полного предложения. Посколь­ку живые факты и явления национальных языков не укладыва­лись и не могли уложиться в эту априорную схему, возникали мно­гочисленные отклонения от нормы. Они или не принимались во внимание, или, особенно часто, объяснялись «опущениями» того или иного элемента «идеальной» схемы предложения, тем, что последние «подразумеваются». Допускалась, следовательно,

возможность наличия мыслей без слов, мыслей, не облеченных в слова.

Неудовлетворенность синтаксическими системами, построен­ными на формально-логической основе, обусловила стремление лингвистов внести ясность и определенность в область синтак­сиса, построить последний на иных основаниях. На Западе эти стремления связаны с именем Ф. Миклошича, в отечественном языкознании — с именем А. А. Потебни.

А. А. Потебня подверг обоснованной и убедительной критике недопустимое смешение логики и грамматики в построении син­таксиса, и после опубликования его работ «стало ясно, что наив­ный, прямой перенос на предложение основных конструктивных признаков суждения неправомерен»². А. А. Потебня выдвинул и обосновал идею исторической изменчивости формы предложения, внес большой вклад в научную разработку исторического син­таксиса. Однако Потебня, считавший, что грамматическое предло­жение (как и логическое суждение) является двучленным по своей природе, сохраняет в своем учении традиционную схему предло­жения.

Весьма показательно в связи с этим замечание проф. И. А. Бо-дуэна де Куртенэ, сделанное им уже после опубликования труда А. А. Потебни: «... до сих пор никто еще не пробовал делать син­таксические исследования без схоластической подкладки, состоя­щей в смешении грамматики с логикой и в навязывании языку того, что в нем не в состоянии открыть даже самый строгий анализ и что, стало быть, в нем вовсе не полагается»³.

В ходе интенсивной работы по коренному пересмотру самих принципов построения синтаксиса и определения того, что же является предметом синтаксического исследования, в науке о языке с 80-х годов прошлого столетия возрождается интерес к проблеме словосочетания.

В определении предмета и задач синтаксиса и в построении его системы некоторые языковеды ищут опору в синтаксическом уче­нии Аполлония Дискола. <…>

Дальнейшие творческие искания в построении синтаксиса на новых началах связываются в России с именем акад. Ф. Ф. Фор­тунатова, а на Западе — немецкого ученого Иона Риса.

Ф. Ф. Фортунатов в построении синтаксической системы исхо­дил, с одной стороны, из своего учения о грамматической форме, форме отдельного слова, а с другой — из анализа предложения с точки зрения психологического (а не логического) суждения, стре­мясь к разграничению психологических и грамматических кате­горий. Развив свое учение о форме отдельного слова², он намечает на этой основе классификацию слов по формальному признаку (применительно к индоевропейскому праязыку эпохи его распадения)³. Поскольку слова «в мышлении, а потому и в речи» сочетаются друг с другом, кроме отдельных слов и в отличие от них, в языке выделяются словосочетания; наряду с формами слов существуют, следовательно, и формы словосочетаний, изу­чение которых и составляет основной предмет синтаксиса.

Словосочетание Ф. Ф. Фортунатов определяет как «то целое по значению, которое образуется сочетанием одного полного слова (не частицы) с другим полным словом, будет ли это выражением целого психологического суждения или выражением его части»⁴. Психологическое суждение как «предложение в мысли» Ф. Ф. Фор­тунатов отграничивает от грамматического предложения как «пред­ложения в речи», являющегося предметом грамматического ана­лиза'.

Однако грамматическое предложение, по мнению Ф. Ф. Фор­тунатова, представляет собой лишь особый тип словосочетания (хотя и господствующий) — законченное словосочетание. Все другие словосочетания Ф. Ф. Фортунатов называет незакончен­ными¹. При этом, вопреки приведенному выше определению сло­восочетания как двусловного, выделяются и сложные словосо­четания, т. е. такие, в которые «входят другие словосочетания как их сложные части, как выражения сложных частей психоло­гического суждения»².

Опираясь на свое учение о форме отдельного слова, рассматри­вая последнюю как основу для выделения словосочетаний, Ф. Ф. Фортунатов подразделяет их на:

а) грамматические, т. е. такие, в которых отношения между предметами мысли выражены формами языка (например, птица летит; хорошая погода) и

б) неграмматические, т. е. такие, в которых указанные отноше­ния формами языка не выражены (например, поэт Пушкин)³.

В синтаксической системе Ф. Ф. Фортунатова обнаруживают­ся и уязвимые стороны. Это механистическое понимание связи между языком и мышлением («предложение в мысли» и «предло­жение в речи»; разрыв между «грамматическим» и «неграммати­ческим»). Связанный с этим «морфологизм» нашел свое отраже­ние и в теории словосочетания (игнорирование взаимодействия грамматических и лексико-семантических факторов в построении словосочетания, признание наличия «неграмматических» слово­сочетаний, понимание форм словосочетания и т. д.). Наконец, слишком широкое понимание словосочетания (и целое предложе­ние, и любые его части, включая сочетание подлежащего и ска­зуемого) приводит к стиранию границ между предложением и сло­восочетанием.

Вместе с тем следует особенно подчеркнуть глубину и ориги­нальность синтаксической системы Ф. Ф. Фортунатова. Высоко оценивая его как выдающегося русского лингвиста-теоретика, акад. Л. В. Щерба писал, в частности: «Теоретические идеи Фи­липпа Федоровича в области синтаксиса надо признать особо глу­бокими»⁴. В связи с этим понятна та большая роль, которую сыг­рал в развитии учения о словосочетании акад. Ф. Ф. Фортунатов, с именем которого связано целое направление в науке о языке. Определив словосочетание как самостоятельную категорию и выдвинув его в качестве основного объекта синтаксического исследо­вания, Ф. Ф. Фортунатов построил оригинальную теорию слово­сочетания, послужившую основой или оказавшую заметное влияние на научную разработку проблем синтаксиса в трудах видных рус­ских ученых — его учеников и последователей. <…>

На дальнейшее развитие учения о словосочетании в отечествен­ном языкознании, как уже отмечалось, большое влияние оказала концепция Ф. Ф. Фортунатова. Наиболее последовательное про­ведение его взглядов на предмет и задачи синтаксиса, на слово­сочетание характерно для трудов проф. В. К. Поржезинского, проф. Д. Н. Ушакова и особенно проф. М. Н. Петерсона.

Тщательно изучив историю научной разработки синтаксиса в отечественном и зарубежном языкознании, проф. М. Н. Петерсон в своем «Очерке синтаксиса русского языка», опубликованном в 1923 г., приходит к выводу о том, что «общепризнанного опре­деления синтаксиса нет; взгляды на предмет исследования нахо­дятся в непримиримом противоречии: одни отождествляют син­таксис с учением о предложении, другие — с учением о частях речи, по наиболее обычный тип представляет «смешанный синтак­сис»¹.

М. Н. Петерсон на материале русского языка разрабатывает свою систему синтаксиса. В построении этой системы он опирается на синтаксическую и общелингвистическую концепцию акад. Ф. Ф. Фортунатова и изучение большого фактического материала из произведений русской классической литературы (а частично и древнерусских памятников и народных говоров²). Известное влияние на синтаксическую систему М. Н. Петерсона оказала и работа И. Риса «Что такое синтаксис?», хотя, несомненно, ос­новным и характерным для этой системы является развитие и кон­кретизация концепции Ф. Ф. Фортунатова³.

Не ограничившись теоретической разработкой вопроса о пред­мете и задачах синтаксиса, М. Н. Петерсон предпринял первую в истории науки о языке попытку дать систематическое описание и классификацию словосочетаний русского языка¹.

Как это описание, так и теоретические высказывания и обоб­щения М. Н. Петерсона раскрывают характерные черты разра­ботанной им синтаксической системы. В своих первых работах М. Н. Петерсон определяет синтаксис «именно как учение о словосочетаниях, а не о предложениях и других словосочетаниях, как это допускает Рис: в синтаксис войдут только те предложения, которые являются слово­сочетаниями»-. Вместе с тем М. Н. Петерсон отказывается от уче­ния о паратаксисе и гипотаксисе, как и от учения о второстепенных членах предложения.

Таким образом, предмет синтаксиса сужается; в нем нет места учению о предложении; его предмет — только словосочетания. В то же время очень широко применяется и самый термин сло­восочетание, под которым понимаются и двусловные сочетания (включая сочетания подлежащего и сказуемого), и многословные, до простого распространенного предложения включительно (слож­ное предложение представляет собой соединение словосочетаний). Задачу синтаксиса отдельного языка М. Н. Петерсон определяет так: 1) описание всех типов словосочетаний и функций тех и дру­гих (описательный синтаксис); 2) определение происхождения ти­пов словосочетаний и соединений словосочетаний, определение их основных функций и развитие из них всех других функций (исто­рический синтаксис)³.

В этом определении очень ценным представляется указание на необходимость исторического подхода к изучению словосоче­таний. Следуя выдвинутому положению, М. Н. Петерсон свое опи­сание различных типов словосочетаний сопровождает краткими историческими справками о происхождении их. Очень важным является и требование учитывать употребительность различных типов сочетаний, широту их распространения в языке в данную эпоху. Наконец, безусловно плодотворно и указание на необхо­димость изучать функции словосочетаний, что также реализуется М. Н. Петерсоном в процессе их классификации. Однако здесь обнаруживается недостаточный учет взаимодействия грамматических и лексико-семантических факторов в построении слово­сочетания.

В результате этого неразложимые сочетания (отмечаемые Ф. Ф. Фортунатовым и В. К. Поржезинским) нередко не выделяют­ся и оказываются в одном ряду со свободными, членимыми. Та­кие, например, сочетания, как подавать (подать) надежду, догуляться до греха и др. без какой-либо оговорки помещаются в одной группе с такими сочетаниями, как дать ему червонец, лю­бить до безумия и др. Самые определения функций словосоче­таний оказываются слишком общими, например: «явление и мес­то, где оно осуществляется», и «действие и его цель», «изготовление (сложение, составление) из какого-нибудь материала»¹.

В дальнейшем М. Н. Петерсон пересматривает свои синтак­сические построения. Он признает необходимость изучения пред­ложения, определяя синтаксис уже как «учение о сочетании слов в предложении». Относя сочетания подлежащего со сказуемым к словосочетаниям, М. Н. Петерсон рассматривает эти сочетания как основные, ведущие в строе предложения и противопоставляет другим типам².

Крупнейший ученый, специалист по сравнительно-историчес­кому индоевропейскому языкознанию, по общему языкознанию и балтийским языкам, проф. М. Н. Петерсон внес значительный вклад и в научную разработку русской грамматики, в частности синтаксиса. «Борьба М. Н. Петерсона с традиционными логи­ческими и психологическими теориями предложения имела глу­бокое положительное историческое значение»³. Его исследования оказали влияние не только на развитие русской грамматической мысли, но и на лингвистические теории зарубежных лингвистов (Л. Ельмслев и др.).

Неправомерное сужение предмета синтаксиса до рамок уче­ния о словосочетании и неизбежно связанный с этим отход от раз­работки теории предложения оказались неприемлемыми для рус­ской грамматической мысли. Критический пересмотр синтакси­ческой системы Ф. Ф. Фортунатова был начат уже в трудах его учеников — проф. А. М. Пешковского и акад. А. А. Шахматова.

Хотя А.М.Пешковский в предисловии к первому изданию «Рус­ского синтаксиса в научном освещении» подчеркивает, что «на­учным фундаментом книги послужили прежде всего университет­ские курсы проф. Ф. Ф. Фортунатова и В. К. Поржезинского, учителей автора», в построении своего синтаксиса он ищет опо­ру также и в положениях других ученых, в первую очередь А. А. Потебпи. Это признает и сам А. М. Пешковский, отмечая, что он ставил перед собой задачу приспособить систему Потебни так, чтобы она не противоречила «основным положениям фортунатовской школы»¹. Попытка объединить эти глубоко раз­личные учения, естественно, не удалась.

В «Общей части» своего труда А. М. Пешковский вслед за Фор­тунатовым определяет синтаксис как «тот раздел грамматики, в котором изучаются формы словосочетаний»², и задачу синтаксиса видит, следовательно, в изучении словосочетаний. Однако факти­чески он выходит далеко за рамки поставленной задачи. Пытаясь из понятия словосочетания вывести понятие предложения, он стре­мится, уже вопреки Фортунатову, построить учение о предложе­нии, во многом близкое к учению Потебни.

С самого начала в «Русском синтаксисе» обнаруживается иное, чем у Фортунатова, понимание словосочетания. К понятию слово­сочетания примешиваются признаки предложения³, что обуслов­ливает смешение этих двух различных синтаксических категорий. В конечном счете это смешение приводит А. М. Пешковского к подмене одного предмета исследования (словосочетания) дру­гим (анализом предложения)⁴. Словосочетание А. М. Пешковский рассматривает как некое «внешне-внутреннее, физико-психическое единство» и дает ему слишком широкое и поэтому неясное определение. «Словосочетание, — пишет он, — есть два слова или ряд слов, объединенных в речи и в мысли»⁵. Соответственно под словосочетание подводится любой отрезок речи «при условии все того же психофизического единства» составляющих его слов. На этом основании рассматриваются в качестве словосочетаний все предложения (включая и сложное), кроме однословных, т. е. кроме слов-предложений. Однако в стремлении построить учение о предложении, непременно исходя из словосочетания, А. М. IIешковский не останавливается перед отнесением к словосочетани­ям и слов-предложений, т. е. предложений, состоящих из одного слова.

Опору для этого он ищет в форме словосочетания, точнее, в формальных его признаках. К последним, кроме синтаксических форм слова, А. М. Пешковский относит: 1) употребление «слов, не имеющих формы»; 2) порядок слов; 3) интонацию и ритм; 4) характер связей между словами. Указанные формальные признаки, конечно в различной степени, существенны для анализа формы, структуры словосочетания, кроме интонации и ритма в том плане, в котором говорит о ней А. М. Пешковский. Рассматривая инто­нацию как признак словосочетания, он говорит об интонации, присущей и типичной для предложения, имеет в виду интонацию сообщения, интонацию, выражающую законченность мысли². Считая эту интонацию «неотъемлемым элементом и формы слово­сочетания», А. М. Пешковский получает основание для отнесения к словосочетаниям и однословных предложений.

«Теперь... — пишет он, — читатель поймет, почему возможны «словосочетания», состоящие всего из одного слова. Ведь когда мы говорим Пожар! Воры! Спасите! Куда? Назад! Хорошо. Виноват! и т. д., мы произносим эти «слова» не как слова только, а как целые фразы (т. е. предложения. — Н. П.) с соответствую­щими оттенками повествования, вопроса и восклицания, с одной стороны, и с оттенком законченности мысли — с другой»³.

Неправомерно расширив понятие словосочетания, отождествив его с понятием предложения, А. М. Пешковский в дальнейшем из­ложении синтаксиса выдвигает на первый план анализ предложе­ния, изучение различных его типов. Вся специальная часть его «Русского синтаксиса...» посвящена классификации и анализу различных типов предложения: «Глагольные личные нераспрост­раненные предложения с простым сказуемым» (гл. X), «Глаголь­ные личные нераспространенные предложения с составным ска­зуемым» (гл. XI) и т. д.

Что же касается собственно словосочетаний, т. е. таких син­таксических единиц, которые неоднородны с простыми предложе­ниями, то они рассматриваются лишь попутно, главным образом в связи с анализом глагольных личных распространенных предло­жений и при этом с точки зрения второстепенных членов предло­жения. «Само собою разумеется, — пишет А. М. Пешковский, — что комбинации сочетаний второстепенных членов друг с другом и с главными членами... могут быть бесконечно разнообразны. Чтобы разобраться в этом разнообразии, удобнее всего разбивать распространенные предложения на двухсловные словосочетания (хрипели вальс, старинный вальс и т. д.) и объединять однород­ные двухсловные словосочетания в типы таких словосочетаний».

В «Специальной части» синтаксиса А. М. Пешковского нет сис­тематического описания различных разрядов и типов словосо­четаний и их функций; нераскрытыми остаются и самые правила, закономерности их построения. Существеннейшие недостатки в его синтаксисе могут быть отмечены и с точки зрения учения о пред­ложении¹. Однако, несмотря на это, «Русский синтаксис в науч­ном освещении» А. М. Пешковского, являющийся, по выражению Л. В. Щербы, «сокровищницей тончайших наблюдений над рус­ским языком»², сыграл исключительно большую роль в развитии советской науки о языке. Целый ряд его тонких наблюдений, выводов и оригинальных мыслей (вопросы связи слов, значения беспредложных падежных форм имени существительного, предложное употребление падежных форм и многие другие) пред­ставляет большую ценность для исследователя словосочетаний современного русского языка, для построения учения о словосочетании и в наши дни.

Отказ от фортунатовской синтаксической концепции еще опре­деленнее обнаруживается в «Синтаксисе русского языка» акад. А. А. Шахматова.

А. А. Шахматов прежде всего по-иному, чем Ф. Ф. Фортунатов, определяет самый предмет синтаксиса. «Учение о предложении, с одной стороны, учение о словосочетании, с другой, — писал он, — имеют своей задачей исследовать все элементы, входящие в состав предложения.. .»³.

Следовательно, предметом синтаксиса у Шахматова является не только словосочетание, но и предложение. Более того, слово­сочетание рассматривается лишь в качестве конструктивного эле­мента предложения и в его составе. Учение о словосочетании полностью подчиняется учению о предложении. Всестороннее изу­чение предложения, определяемого как выражение психологи­ческой коммуникации, изучение строения предложения и различ­ных структурных его типов становится центральным в синтак­сисе А. А. Шахматова.

В своем стремлении резко разграничить предложение и слово­сочетание он опирается на выдвинутое Фортунатовым деление сло­восочетаний на законченные и незаконченные. Определив словосоче­тание как «такое соединение слов, которое образует грамматическое единство, обнаруживаемое зависимостью одних из этих слов от дру­гих», он подчеркивает: «Предложение, состоящее из двух или более слов, является также словосочетанием, но словосочетанием за­конченным»⁴. Законченное словосочетание, в отличие от незаконченного, обладает определенными признаками, а именно: инто­нацией («со стороны формы») и соответствием коммуникации как «законченной единице мышления» (со стороны значения). Кроме того, отмечается, что «предикативные отношения обнаруживают уже наличность предложения»¹, а следовательно, к указанным двум признакам присоединяется еще один — предикативность.

Из сказанного явствует, что термин «законченное словосоче­тание» по существу применяется Шахматовым к понятию двусос­тавного предложения. Если предметом учения о предложении, по Шахматову, являются законченные словосочетания, то «учение о словосочетаниях рассмотрит только незаконченные словосоче­тания; законченные же словосочетания, т. е. предложения, оно исследует постольку, поскольку их анализ не касается наиболее существенных моментов предложения, т. е. способов выражения главных членов предложения — главного члена односоставного предложения, подлежащего и сказуемого двусоставного предло­жения, а также грамматической связи между подлежащим и ска­зуемым»².

Таким образом, в разграничении предмета синтаксиса предложе­ния и предмета синтаксиса словосочетания А. А. Шахматов исхо­дит, с одной стороны, из предложенного Ф. Ф. Фортунатовым деления словосочетаний на законченные и незаконченные, а с дру­гой — из деления членов предложения на главные и второстепен­ные. В соответствии с последним, к учению о предложении он относит сочетания подлежащего и сказуемого (т. е. так называе­мые предикативные словосочетания)³, а к учению о словосочета­нии — связи второстепенных членов, как по отношению к глав­ным членам предложения, так и между собой. Схема Ф. Ф. Форту­натова, таким образом, объединяется с учением о второстепенных членах, развитым А. А. Шахматовым в духе построений в этой области А. А. Потебни и Д. Н. Овсянико-Куликовского. В уче­нии о словосочетании это приводит к фактической замене его уче­нием о второстепенных членах.

Хотя словосочетание определяется как «грамматическое един­ство», но специфика этого единства как особого синтаксико-семан-тического образования, как выразителя единого, хотя и расчленен­ного понятия остается у Шахматова нераскрытой. Словосочетание для него только структурный элемент предложения, выделяющийся в последнем и сохраняющий «значение частей или членов пред­ложения»¹. Учение о словосочетании тем самым растворяется в учении о второстепенных членах предложения. «... синтаксис словосочетаний, — пишет А. А. Шахматов, — занимается глав­ным образом второстепенными членами (разряд­ка автора) предложения в их отношении друг к другу»². Самый круг изучаемых словосочетаний определяется в значительной мере соответствием последних второстепенным членам предло­жения³ .

В связи со сказанным «Синтаксис...» А. А. Шахматова не дает систематического описания словосочетаний, их структурных ти­пов и функций в современном русском языке. Проблема словосо­четания А. А. Шахматовым не была разрешена.

Несмотря на это, «Синтаксис...» А. А. Шахматова сыграл очень большую роль в научной разработке как учения о словосоче­тании, так прусского синтаксиса в целом. В своем труде А. А. Шах­матов впервые собрал «колоссальный материал, характеризующий поразительное разнообразие синтаксических конструкций сов­ременного русского языка, особенно в кругу разных типов пред­ложения», сделал попытку «найти в этом разнообразии строй­ную систему, тщательно описать и охарактеризовать разные виды предложений. Многие конкретные наблюдения и соображения А. А. Шахматова в области современного русского синтаксиса предложения и синтаксиса словосочетания сохраняют свою цен­ность, свое значение для нас»⁴.

Исключительно большое значение для развития учения о сло­восочетании имеет положение А. А. Шахматова о необходимости выделять неразложимые словосочетания, т. е. «такие словосоче­тания, которые состоят из двух или нескольких слов, представ­ляющих одно грамматическое целое, но являющихся в такой фор­ме, которая исключает возможность признать их взаимную зави­симость и не дает также возможности признать какое-нибудь из них самостоятельным членом предложения; таковым является словосочетание в его совокупности»³.

Это положение А. А. Шахматова, получив дальнейшее разви­тие и обоснование в учении В. В. Виноградова о фразеологичес­ких единицах в русском языке, содействовало выяснению спе­цифики свободных, разложимых словосочетаний.

С начала XX в. на разработку общих проблем языкознания, включая и вопросы синтаксиса, оказала большое влияние (осо­бенно в трудах западных лингвистов) лингвистическая концепция Ф. де Соссюра. Рассматривая язык как систему взаимодействую­щих ассоциативных и синтагматических отношений, он выдви­гает учение о синтагме.

К синтагмам, как известно, он относил любые соединения смеж­ных языковых элементов, которые «выстраиваются один за дру­гим в речевой цепи» и выражают отношения определяющего и оп­ределяемого. В соответствии с этим, по определению Соссюра, «синтагма всегда состоит из д в у х или нескольких (раз­рядка моя. — Н. П.) последовательных единиц (например: пе­речитать; против всех; человеческая жизнь; человек смертен; если будет хорошая погода, мы пойдем гулять и т. п.)»¹.

Под понятие синтагмы, таким образом, подводятся и морфемы производного слова, и предложно-падежные формы, и словосо­четания, и соединения подлежащего со сказуемым, и даже части сложного предложения. С другой стороны, в определении нет ука­зания на обязательную двучленность синтагмы: указывается лишь минимальный объем синтагмы — два элемента, два члена.

Основные принципы учения Ф. де Соссюра в большей или меньшей мере, прямо или косвенно были восприняты всеми шко­лами современной структуральной лингвистики. Правда, раз­витие этих принципов пошло различными путями и привело к большим или меньшим расхождениям как между различными школами, так и между учеными внутри этих школ. <…>

В то же время неудовлетворенность построением самого уче­ния о предложении, неоспоримый факт наличия живых, реально существующих в языке единств, не являющихся ни предложе­нием, ни словом, наконец, совершенно определенно обнаруживаю­щееся в языке взаимодействие семантических и синтаксических факторов, уже ранее отмеченное исследователями (А. X. Востоков, А. В. Добиаш), — все это обусловило новые творческие ис­кания в области синтаксиса. Эти искания связаны прежде всего с именем акад. Л. В. Щербы.

Рассматривая язык как «кусочек жизни людей», такой же сложный как и сама жизнь, Л. В. Щерба постоянно стремится вскрывать самую сущность явлений языка, взаимно связанных и взаимно обусловленных в языковой структуре. Поэтому для не­го была совершенно неприемлема традиционная синтаксическая схема.

Основное внимание Л. В. Щербы в области синтаксиса было направлено на выявление и определение той простейшей синтак­сической единицы речи, которая не является ни словом, ни пред­ложением и которая была названа им синтагмой.

Теория синтагм, основы которой заложил Л. В. Щерба, не имеет ничего общего с учением о синтагме Ф. де Соссюра, а рав­но с трактовкой синтагмы в работах его последователей. В пони­мании Л. В. Щербы «синтагма — это предельная, основная син­таксическая единица в процессе речи-мысли, выражающая единое смысловое целое и фонетически сплоченная усилением по­следнего словесного ударения (следовательно, особым синтаксическим ударением). Синтагма может состоять из группы слов и одного слова»¹.

Синтагмы возникают лишь в процессе речи, в результате ин­тонационно-смыслового ее членения; самое их выделение, а сле­довательно, и конкретное смысловое содержание обусловлено данным контекстом, смыслом целого высказывания. Поэтому, хо­тя синтагма может состоять и из словосочетания, она качественно отлична от последнего как грамматического и смыслового един­ства, образованного по правилам и законам грамматики и исполь­зуемого «в качестве средства общественной номинации».

С другой стороны, выделяясь в результате интонационно-смыслового членения предложения, синтагмы отграничиваются и от членов предложения, хотя грамматический строй предложения, значения и функции его членов нередко оказывают влияние на то или иное интонационно-смысловое членение предложения, а та или иная синтагма с точки зрения анализа предложения может быть тем или другим членом предложения.

В учении акад. Л. В. Щербы о синтагме обнаруживаются неко­торые неясности и противоречия, с чем связаны различия в трак­товке этого понятия в работах советских языковедов, опи­рающихся на учение Л. В. Щербы². Однако несомненной и большой заслугой Л. В. Щербы является то, что он заложил ос­новы оригинальной теории синтагм, не заменяющей и не вытес­няющей ни учения о предложении, ни учения о словосочетании³. Эта теория служит основой для отграничения словосочетания не только от предложения, но йот синтагмы (в понимании Л. В. Щер­бы). В трудах Л. В. Щербы выдвигается много плодотворных мыс­лей и положений, непосредственно связанных с теорией словосо­четания (словосочетание как результат распространения знаменательных частей речи¹, синтаксические связи слов, влияние семантических факторов на распространяемость слова и др.)². <…>

В научной разработке теории словосочетания исключительно большое значение имеет концепция словосочетания, выдвинутая акад. В. В. Виноградовым.

Уже в своих грамматических трудах 30—40-х годов, посвя­щенных в основном морфологии (грамматическому учению о слове), он излагает и общие принципы своей синтаксической кон­цепции, позднее развитые в работах по синтаксису. Подвергнув всестороннему и глубокому анализу грамматические теории, выдви­гавшиеся в истории отечественного и зарубежного языкознания, В. В. Виноградов выступает решительным противником схема­тизма и узкого морфологизма в построении грамматики¹. Он ис­ходит из взаимообусловленности и взаимодействия всех элемен­тов языковой структуры, отражающих непосредственно или опо­средованно многообразие понятий, явлений и отношений в мире реальной действительности. Ведь «в реальной истории языка грамматические и лексические формы и значения органически связаны, постоянно влияют друг на друга. Поэтому изучение грамматического строя языка без учета лексической его стороны, без учета взаимодействия лексических и грамматических значений невозможно»². В то же время В. В. Виноградов решительно выступает и против «безраздельного включения лексикологии в грамматику», так как у первой «свой материал, свой метод и свой объект исследования»³.

Следовательно, «исследовать и группировать грамматические факты» нужно «исходя из грамматического изучения основных понятий и категорий языка, определяющих связи элементов и их функции в строе языка. А такими центральными понятиями являются понятия слова и предложения». Особое место занимает словосочетание, обладающее «меньшей самостоятельностью и определенностью, чем слово и предложение»¹.

В установлении специфики словосочетаний немаловажная роль принадлежит учению о неразложимых, или фразеологиче­ских, сочетаниях. На них обратил внимание уже Ф. Ф. Фортуна­тов, называя «слитными речениями» (железная дорога, великий пост и под.)², о них же несколько подробнее говорил проф. В. К. Поржезинский³. Как уже отмечалось выше, со всей реши­тельностью проблему неразложимых словосочетаний выдвинул в своем «Синтаксисе» акад. А. А. Шахматов. В. В. Виноградову при­надлежит заслуга разработки учения о фразеологических едини­цах в русском языке⁴.

Принципиальное отличие теории словосочетания, выдвину­той В. В. Виноградовым, от других соответствующих, а вместе с тем и несомненное ее преимущество перед последними заключается прежде всего в том, что словосочетание сопоставляется как с предложением, так и со словом, но не отождествляется и не сме­шивается ни с тем, ни с другим. Словосочетание, по определению В. В. Виноградова, представляет собой синтаксическую конструк­тивную единицу, которая может служить средством номинации, сближаясь, таким образом, со словом, но сохраняя резкое отли­чие от отдельного (даже сложного) слова.

Коммуникативную функцию словосочетание, как и слово, вы­полняет лишь при посредстве предложения, в его составе. Сло­восочетание лишено основных признаков предложения (синтакси­ческих категорий модальности, времени, лица, а также интона­ции сообщения) и потому качественно отличается от него, хотя и постоянно взаимодействует с ним.

В соответствии с этим В. В. Виноградов рассматривает типы словосочетаний как «исторически сложившиеся в языке формы грамматического объединения двух и больше знаменательных слов, лишенные основных признаков предложения, но создающие рас­члененное обозначение единого понятия»⁵.

Излагая в последовательной системе развиваемую им теорию словосочетания, акад. В. В. Виноградов выдвигает и целый ряд

других вопросов, неразрывно связанных с учением о словосочета­нии и существенно важных как для последнего, так и для раз­работки учения о предложении (различные способы преобра­зования словосочетаний в строе предложения, пути и спосо­бы «сведения всего многообразия форм синтаксической связи в системе словосочетаний к немногочисленным категориям членов предложения», вопросы синтаксической синонимики и т. д.).

Последнее десятилетие характеризуется интенсивной рабо­той советских языковедов, направленной на осуществление ука­занных выше задач.

К числу специальных исследований относится большой труд проф. В. П. Сухотина, посвященный изучению словосочетаний современного русского языка на материале прозы М. Ю. Лермон­това¹. Ценность этого труда определяется прежде всего тем, что в нем автор обратился к изучению фактического материала, подверг­нув тщательному анализу и описанию словосочетания современ­ного русского литературного языка, представленные в прозаи­ческих произведениях М. Ю. Лермонтова.

Кроме того, В. П. Сухотин уделяет большое внимание обще­теоретическим вопросам, определяя предмет синтаксиса и рас­сматривая ряд важнейших вопросов теории словосочетания (сущ­ность словосочетания, словосочетание в отношении к слову и к предложению, форма и значение словосочетания, его объем и др.)-Рассмотрению этих вопросов предшествует критический очерк развития учения о словосочетании в науке о языке. В. П. Сухо­тин признает необходимым словосочетание как особый объект синтаксической науки отграничить от другого важнейшего объ­екта этой науки — от предложения. Для этого необходимо уста­новить природу словосочетания, специфику, отличающую его от предложения, как и от слова.

Рассматривая словосочетание в отношении его к слову, В. П. Су­хотин вслед за акад. В. В. Виноградовым признает, что словосо­четание представляет собой «расчлененное обозначение предмета или я в л е н и я» (разрядка моя. — Я. П.), хотя оно «резко отличается от отдельного, даже сложного слова, представляющего собой неделимое на самостоятельные лексичес­кие значимости целое», что «и в так называемых «свободных» сло­восочетаниях, где синтаксические связи реальны и современны, выступает единство смыслового содержания, что уподобляет их до некоторой степени отдельному слову, определяет оформление и объясняет их синтаксическую роль»².

Однако, выясняя отношение словосочетания к предложению, он, уже вопреки концепции В. В. Виноградова, рассматривает первое (словосочетание) лишь как часть предложения, выделяе­мую в нем в результате его синтаксического расчленения. В свя­зи с этим под словосочетания, по существу, подводятся любые грамматические соединения слов, вычленяемые в составе предло­жения (в том числе соединения подлежащего и сказуемого, груп­пы однородных членов и т. д.), резко различные по своей природе. Поэтому В. П. Сухотин (уже вслед за Ф. Ф. Фортунатовым и А. А. Шахматовым) принимает деление словосочетаний на две группы: а) предикативные и б) непредикативные.

К предикативным относятся, по его определению, словосоче­тания, «выражающие сообщение о событии, факте, объединяющие подлежащее и сказуемое как структурную основу предложения»¹.

К непредикативным словосочетаниям В. П. Сухотин относит словосочетания, «не включающие конструкцию подлежащего и сказуемого и, следовательно, не образующие предложения: вы­сокий дом, книга сестры, очень большой, рано утром».

Что же характерно для непредикативных словосочетаний, кро­ме того что они «не образуют предложения» (а следовательно, сами по себе еще не выполняют коммуникативной функции в языке)? «Непредикативные словосочетания» — это те словосочетания, ко­торые представляют собой «сложное (расчлененное) наименование различных явлений действительности: предметы в широком смыс­ле этого термина, признаки (активные и пассивные) предметов и явлений и признаки признаков в их многообразном проявле­нии»². Здесь, снова следуя концепции акад. В. В. Виноградова, проф. В. П. Сухотин отмечает одну из характерных особенностей словосочетания, отличающих последнее от предложения.

В конце 1954 г. вышел в свет II том «Грамматики русского языка» АН СССР, в котором впервые подверглись систематичес­кому описанию все разряды словосочетаний, классифици­руемые по принадлежности к той или другой знаменательной ча­сти речи грамматически господствующего, стержневого слова (словосочетания с главным словом — глаголом, существительным, прилагательным, числительным, местоимением и наречием)."'Тео­ретической основой для этого описания послужили рассмотрен­ные выше положения теории словосочетания акад. В. В. Виногра­дова.

Эта теория служит исходной и вместе с тем получает даль­нейшее развитие в ряде исследований, посвященных отдельным разрядам или группам словосочетаний. Таковы докторская диссертация Н. Н. Прокоповича «Адъективные словосочетания в современном русском литературном языке» (М., 1955); кандидат­ские диссертации Г. А. Золотовой «Глагольные словосочетания в современном русском языке (на материале сочинений А. М. Горь­кого)» (1954), Э. М. Самосюк «Сочетания прилагательного с зави­симым от него существительным в современном русском языке» (Ростов-на-Дону, 1954), К. И. Кутьиной «Наречные словосочета­ния в современном русском литературном языке» (1954), В. II. Пе-ретрухина «Синтаксис словосочетания в языке русской оригиналь­ной сатирико-бытовой повести второй половины XVII в.» (1958), А. А. Шумиловой «О зависимости управления при прилагатель­ных от их лексического значения (на материале памятников XV — XVI вв.)» (-«Ученые записки МГПИ имени В. И. Ленина», т. СХХХП, вып. 8, 1958) и др.

Историческому развитию словосочетаний посвящена коллек­тивная монография «Изменения в системе словосочетаний в рус­ском литературном языке» (авторы В. А. Белошапкова, Г. А. Зо-лотова, Н. Н. Прокопович и В. М. Филиппова), изд. «Наука», М., 1964 (серия «Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX в.» под ред. акад. В. В. Виноградова и доктора филологических наук Н. Ю. Шведовой).