Реферат Курсовая Конспект
Тема 1.1. Предмет синтаксиса. Объекты синтаксиса и собственно синтаксические единицы, их соотношение - раздел Педагогика, Оглавление ...
|
ОГЛАВЛЕНИЕ
РАЗДЕЛ I. ОБЩИЕ ПОНЯТИЯ СИНТАКСИСА.
Тема 1.1. Предмет синтаксиса. Объекты синтаксиса и собственно синтаксические единицы, их соотношение.
Русская грамматика.
Тестелец Я. Г. Введение в общий синтаксис.
Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка.
РАЗДЕЛ II. СИНТАКСИС СЛОВА И ФОРМЫ СЛОВА.
Тема 2.1. Границы слова в синтаксисе. Понятие активной синтаксической сочетаемости. Синтаксический и словарный аспекты сочетаемости слова. Факторы, обусловливающие сочетаемость слова. Понятие валентности. Синтаксические (дистрибутивные) классы слов.
Русская грамматика. М.: Наука, 1980. С. 422 – 426, 459 - 460
Тема 2.2. Форма слова в подчинительном соединении, в сочинительном соединении и в предложении. Понятие пассивной синтаксической сочетаемости. Основные современные концепции синтаксиса формы слова: концепция В. А. Белошапковой (синтаксические классы словоформ); концепция Г.А.Золотовой (понятие и характеристики синтаксемы, типология синтаксем); концепция «Русской грамматики» 1980 г. Словоформы монофункциональные и полифункциональные.
Золотова Г. А. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988. С. 3 – 21
Тема 1.3. Синтаксические связи. Синтаксическое отношение.
Чеснокова Л. Д. Связи слов в современном русском языке. М., 1980. С. 4–92.
Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. М., 1974. С. 119 – 133.
Русская грамматика. М., 1980
РАЗДЕЛ III. СИНТАКСИС СЛОВОСОЧЕТАНИЯ.
Тема 3.1. Место словосочетания в языковой системе. Словосочетание как “межуровневая” языковая единица. Словосочетания и сочетания слов. История разработки учения о словосочетании в отечественной науке (концепции Ф.Ф.Фортунатова, М.Н.Петерсона, А.М.Пешковского, А.А.Шахматова, В.В.Виноградова, Н.Н.Прокоповича, Н.Ю.Шведовой, В.А.Белошапковой). Широкое и узкое понимания словосочетания в современном синтаксисе.
Русская грамматика. М., 1980. Т. 2. С. 79 – 82, 137 – 143
Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. С. 90 – 111.
Прокопович Н. Н. Словосочетание в современном русском языке. М., 1966.
Фоменко Ю. В. Является ли словосочетание единицей языка. «Филологические науки», 1970, № 5. С. 60–65.
РАЗДЕЛ I. ОБЩИЕ ПОНЯТИЯ СИНТАКСИСА.
Тема 1.1. Предмет синтаксиса. Объекты синтаксиса и собственно синтаксические единицы, их соотношение.
Я. Г. Тестелец. Введение в общий синтаксис. М., 2001.
Стр. 19 – 23
Грамматикой, или грамматическим строем, называется тот компонент языка, который обеспечивает выражение наиболее часто повторяющихся значений и использует для этого иерархически организованные конструкции, построенные в соответствии с ограниченным числом правил <…>
Синтаксисом называется часть грамматики, которая имеет дело с единицами, более протяженными, чем слово, - словосочетаниями и предложениями <…>
Синтаксис <…> имеет дело с потенциально неограниченным множеством предложений <…> носитель языка производит и воспринимает за свою жизнь огромное множество предложений, которые ни разу до того не были произнесены или написаны. Таким образом, в синтаксисе проявляется творческий аспект языка <…>
Различия предложения и слова очень важны <…> Во-первых, предложение имеет более сложную иерархическую структуру, чем слово <…> Другим важнейшим отличием предложения от слова является его способность к неограниченному усложнению. Какое бы предложение мы ни взяли, в него всегда можно добавить еще какое-то количество слов, какой-то дополнительный «материал», и новое предложение, как и прежнее, будет грамматически правильным <…> Еще одно отличие предложения от слова состоит в том, что оно связано с высказыванием. Высказыванием называется речевая единица, удовлетворяющая требованиям конкретной коммуникативной ситуации, в которой есть говорящий, адресат, предмет, место и время сообщения. Предложение используется как полное высказывание гораздо чаще, чем отдельное слово и сочетание слов, так как его структура определенным образом согласована с параметрами высказывания. В частности, предложение обладает внутренней связностью и полнотой, и это его свойство имеют в виду, когда говорят, что «предложение выражает законченную мысль».
Г.А. Золотова
Очерк функционального синтаксиса русского языка.
Стр. 5 - 30
Эффективность того или иного метода исследования синтаксиса в большой мере зависит от того, насколько все разнообразие синтаксических конструкций, категорий, аспектов послужит выявлению внутреннего единства синтаксиса как науки. Чтобы выявить это единство, необходимо найти те исходные понятия, которых окажется достаточно для объяснения прочих, в их последовательных взаимоотношениях, а также для согласования, проверки, приведения в систему понятий известных и принятых <…>
Синтаксис — это раздел грамматики, ведающий построением речи. Если иметь в виду синтаксический строй языка, то это объективно существующая система синтаксических средств и правил их использования, находящаяся в распоряжении говорящего коллектива. Если иметь в виду синтаксическую науку, то это воплотившиеся в различных теориях усилия человеческой мысли, с переменным успехом поступательно приближающейся к адекватному постижению этой системы.
В отличие от других «уровней» или «ярусов» языка, если употреблять принятый сейчас пространственно-образный способ обозначения языковой стратификации, синтаксис непосредственно соотносится с процессом мышления и процессом коммуникации: единицы других уровней языковой системы участвуют в формировании мысли и коммуникативном ее выражении только через синтаксис. В этом специфика синтаксиса как реального явления и как научного объекта. Этим определяется его роль как «организационного центра грамматики». Этим же определяется необходимость единого функционального критерия для всех синтаксических средств, единиц, конструкций: предстоит определить, какова роль каждого (каждой) из них в построении связной речи, в процессе коммуникации, «что — для чего?».
… Важность, для синтаксиса понятия функции отмечается многими современными учеными. Так, А. Мартине считает функции центральной проблемой синтаксиса. Представляются чрезвычайно плодотворными идеи Мартине о необходимости «расположить все факты языка в соответствии с ролью и важностью каждого из них в языковом хозяйстве». <…>
Понятие функции <…> привнесенное в лингвистику с математическим значением отношения, становится понятием, вытекающим из сущности языка, выражающим роль того или иного языкового элемента в коммуникативном акте соответственно тому принципу функциональности, который в свое время был выдвинут И. А. Бодуэном де Куртенэ.
Наибольшая заслуга в разработке понятия функции принадлежит Пражской лингвистической школе, для которой функционализм - основа научной методологии.
Исходя из признания языка орудием коммуникации, Пражская школа различает степени коммуникативной значимости единиц разных уровней языка. Собственно коммуникативную функцию выполняют синтаксические единицы, элементы других уровней приобретают коммуникативную значимость лишь через единицы синтаксического уровня. <…>
Исходя из общей коммуникативной функции синтаксиса, определим функцию синтаксических единиц как роль их в построении коммуникативной единицы - предложения. Функция, таким образом, выражает отношение синтаксической единицы к коммуникативной единице. Качественно различные способы участия в процессе коммуникации, в построении связной речи и, соответственно, различные типы отношения к коммуникативной единице составят основание для классификации синтаксических единиц.
Синтаксическая единица может быть равна коммуникативной единице. Служить выразителем коммуникативного акта — основная функция простого предложения. Вместе с тем предложение может составлять конструктивную часть коммуникативной единицы, если оно служит элементом организации сложного предложения или даже простого в тех случаях, когда целое предложение замещает слово (форму слова) в другом предложении, ср., например:
(1) Блажен, кто верует (Грибоедов).
(2) Кого люблю, не дождусь (Русская песня).
(3) Задумал я узнать, прекрасна ли земля (Лермонтов).
(4) Куда ни оглянусь, повсюду рожь густая (Майков).
(5) Мы ускорили шаги, чтобы ночь не застала нас в лесу (Чехов).
(6) Глаза у судьи — пара жестянок мерцает в помойной яме (Маяковский).
(7) Сани здесь — подобной дряни не видал я на веку (П. Вяземский).
(8) И снова в грязной и душной парикмахерской звучало отрывистое: «Мальчик, воды» (Л. Андреев).
(9) Варенька поет ему «Виют витры» (Чехов).
(10) То, как мы вместе ходили когда-то на каток и как ветер доносил до нее слова «я люблю вас, Наденька», не забыто (Чехов).
Наблюдая простое предложение в его строевых, комбинаторных функциях, замечаем, что его положение в разных случаях различно. Примеры (1), (6—8) представляют случаи, когда простое предложение, выделенное курсивом, служит одним из предикативных центров того предложения, которое в целом выполняет роль коммуникативной единицы (ср.: Звучало отрывистое приказание, Блажен верующий, Сани дрянные); в примерах (2—3), (9) простое предложение выступает как обязательный распространитель, или, точнее, восполнитель определенного слова неполной, релятивной семантики (ср. не дождусь любимого, поет песню); в примерах (4—5), (10) простое предложение не является необходимым структурно, но распространяет целое нужным для говорящего смыслом.
Если опустим подчеркнутую часть целого, выраженную простым предложением, то в примерах (1), (6—8) структура коммуникативной единицы разрушается, в примерах (2 — 3), (9) остается незаконченным, «повисает в воздухе» смысл релятивных глаголов, в примерах (4—5), (10) оставшееся, главное предложение не несет структурного ущерба, но обедняется или нарушается общее содержание целой коммуникативной единицы. Очевидно, что во всех трех случаях строевые функции простых предложений различны: различно назначение их в построении целой единицы, различны степень обязательности, структурной и смысловой. Комплекс этих различительных признаков и заключается в понятии синтаксической функции.
Если предложение функционирует как основная синтаксическая единица на коммуникативной ступени синтаксиса, то на докоммуникативной ступени, на ступени строительного синтаксического материала за первичную, минимальную единицу синтаксиса принимаем синтаксическую форму слова (обоснование этого понятия см. ниже).
Синтаксические единицы докоммуникативной ступени обнаруживают аналогичные строевые возможности в отношении к коммуникативной единице.
Одни из них, будучи предикативно соотнесенными с действительностью, способны образовать предложения, следовательно, функционировать как коммуникативные единицы (личные формы глагола, имя в именительном падеже: — Спишь? — Не сплю. Весна. Заречье; имена в некоторых падежных и предложно-падежных формах также употребляются как своеобразные номинативные предложения: На площади, седьмого ноября). Те же синтаксические формы слова могут служить и конструктивными частями предложения, одним из его предикативных центров, и распространителями: Что ты спишь, мужичок? Весна идет. Сбор на площади. Пылают знамена на площади Красной. Перед зимой не знают, Что мир перед зимой (С. Кирсанов).
Другие синтаксические формы слов, неспособные самостоятельно выступать в качестве коммуникативных единиц, функционируют как конструктивные части предложения или распространители его конструктивных частей (причастия и деепричастия, прилагательные, некоторые падежные и предложно-падежные формы имени): Колокольчик однозвучен; Колокольчик однозвучный утомительно гремит; Дремля смолкнул мой ямщик (Пушкин); Душе не до сна (Блок); С хлебом трудно (В. Инбер); У тебя и сын и сад (А. Вознесенский).
Синтаксические формы третьей разновидности выступают лишь как распространители слова, без которого они не могут войти в предложение, следовательно, их синтаксическое функционирование характеризуется "неспособностью выступать ни как самостоятельная коммуникативная единица, ни как ее конструктивная часть. Так, имя в винительном падеже, управляемое переходным глаголом, имя в творительном, управляемое глаголами семантической группы «руководства», имя в родительном, управляемое глаголами с «отложительной» и «достигательной» семантикой, войдут в любое предложение, независимо от его типа, лишь вслед за «своим» глаголом, как восполнители его релятивной семантики, а не как самостоятельно конструирующие предложение части. Например: Белка песенки поет, Золотой орех грызет (Пушкин). Орех и песенки, имена в винительном падеже, не могут стать конструктивными частями предложения без управляющих ими глаголов, но остаются распространителями этих глаголов в любой их форме и при любой их роли в предложении (Пой песенки; Поющая песенки белка грызет орех; Грызя орех, поет песенки; Петь песенки нетрудное дело; Ей нравится петь песенки и т. п.).
Если вспомнить, что первоначальное значение древнегреческого слова 'синтаксис' — 'военный строй', может быть, будет уместным провести, хотя и отдаленную, аналогию с функциями единиц, составляющих этот строй: всадник участвовал в его составе на коне, но самостоятельно действовал и без коня, конь нес всадника, но самостоятельно не действовал, конь вез повозку, но повозка не могла войти в строй без коня. <…>
Отношение синтаксических единиц обеих ступеней к коммуникативной единице позволяет установить три основных типа синтаксических функций:
I — синтаксические единицы функционируют самостоятельно;
II — синтаксические единицы функционируют как конструктивная часть (компонент) коммуникативной единицы;
III—-синтаксические единицы функционируют как зависимый компонент конструктивного компонента.
Для предложения I функция является первичной и основной, II и III — вторичны, употребление предложения в позиции, замещающей слово, окказионально. <…> Что же касается строевых элементов, синтаксических форм слов, то в целом они представляют все три функции, но каждый тип отличается от других набором своих функций, первичных и вторичных, т. е. синтаксической функцией и определяется принадлежность синтаксических форм к тому или иному типу <…>
Взаимоотношения между функцией и значением в синтаксисе — это, по существу, проблема взаимоотношений синтаксиса и семантики <…>
…За первичные элементы принимаются, как сказано выше, синтаксические формы слова.
Вопрос о первичной единице синтаксиса не относится к числу решенных однозначно. Речь идет о тех единицах, из которых формируются и на которые соответственно членятся предложения, о единицах, которые были бы носителями элементарных смыслов и вместе с тем — дифференциальных синтаксических признаков. Это последнее условие — различия в собственно синтаксических функциональных свойствах — должно быть тем критерием, которым и здесь определится необходимая ступень абстракции. Ни слово, ни часть речи этому условию не отвечают: разные формы той или иной части речи очевидно различаются синтаксическими возможностями, достаточно сопоставить личные и неличные— инфинитивные, причастные, деепричастные — формы одного ли глагольного слова или всей категории глагола. Именно форма слова как строительная единица синтаксиса получает в последнее время признание лингвистов. <…>
Из самой языковой действительности вытекает необходимость считаться с двумя фактами: разнофункциональностью одной падежной формы и избирательностью функций по отношению к разным группам слов, принявшим данную падежную форму. Объяснить эти явления можно лишь в том случае, если искать, во-первых, принципы группировки слов и, во-вторых, соответствия между группами — носителями функций и функциями. Обнаруживается, что существительные в одной морфологической форме при разном семантическом содержании отличаются различной сочетаемостью, различными синтаксическими свойствами. Синтаксические потенции «собственно формы», в морфологическом смысле, оказываются иллюзорным понятием, реально можно говорить только о синтаксических свойствах семантических классов слов, облеченных в ту или иную морфологическую форму. Ср., например, возможности сочетания между рядом глаголов и рядом имен существительных в творительном падеже, представляющих разные семантические классы. Весь этот лексически пестрый ряд имен может объединиться независимо от семантических различий лишь в одной, третьей, синтаксической функции объектного распространителя при ограниченной группе глаголов (любоваться, гордиться, восторгаться кем-чем). Однако в других синтаксических построениях слова из этого ряда могут быть использованы лишь выборочно, объединяясь друг с другом по семантической близости: для обозначения времени (вечером, дорогой), для обозначения пути движения (дорогой, лесом), для обозначения способа действия (стадом, бригадой), для обозначения орудия (карандашом, топором), для обозначения субъекта действия в страдательных конструкциях (отцом, бригадой). Семантические барьеры между разрядами настолько существенны, что взаимопереход имен в творительном падеже из одной рубрики в другую в большинстве случаев невозможен. Обладая одним и тем же морфологическим признаком — принадлежностью к творительному падежу, существительные в перечисленных рубриках представляют собой различные синтаксические формы слова: каждый из семантических разрядов реализует свои значения через разные синтаксические функции. Особого внимания заслуживает вопрос о соотношении семантических категорий и морфологических форм. В определениях значений того или иного падежа обычно не оговаривается, что значения эти свойственны словам, способным принять окончания данного падежа, не в совокупности, а избирательно. Так, значения пути движения, времени, способа действия, различаемые у имен в творительном падеже, имеются далеко не у всех существительных, а лишь у небольших, семантически ограниченных групп. Значения объектное и орудийное выражаются более широким кругом имен в творительном падеже, но также не всеобщи. Семантические ограничения вытекают из необходимости соответствия значения слова значению данной синтаксической формы.
Сравним формы имен в дательном падеже с предлогом по: а) по скатерти, по балкону; б) по рассеянности, по закону.
Морфологическая общность не скрывает ни того, что формы (а) и (б)" различны по значению, ни того, что это формы разных семантических категорий слов. Формой (а), обозначающей путь движения, располагает ряд существительных со значением конкретного предмета, обладающего пространственной протяженностью (например, по тропе, по полу, по полю, по столу, по плечу, но не: по точке, по искре, по теплу, по жадности и т. п.). Формой (б) со значением причины — основания располагает ограниченный ряд отвлеченных имен (например, по болезни, по невнимательности, по недосмотру, по ошибке, но не: по простуде, по вежливости, по опозданию и т. д.; по закону, по приказу, по решению, по желанию, но не: по запрещению, по обсуждению и т. п.). Сочетания ехать по проселку и ехать по приказу аналогичны с точки зрения морфологической, но различны с точки зрения синтаксической, поскольку включают в свой состав разные синтаксические формы имени.
Формы имени в дательном падеже с предлогом по не только различаются по общему своему значению (пути движения и причины — основания действия), но само это значение вытекает из того, что та и другая формы образуются разными семантическими группами существительных, представляющими одна — категорию конкретных имен, другая — категорию отвлеченных имен. Существительные той группы, которая образует одну из синтаксических форм «по - +дат. п.», не могут стать на место существительных, образующих другую синтаксическую форму.
… Различны не только объем семантической категории для разных синтаксических форм слова, но и жесткость ее границ. Нетрудно, например, окказионально вообразить на месте дательного адресата имя неодушевленного, но персонифицированного при этом предмета: сказать шкафу, стене, дереву, облаку и т. п., хотя уже имена отвлеченные с трудом поддадутся здесь персонификации, но выйти за пределы семантических ограничений в других случаях оказывается невозможным, ср., например, замкнутость ряда в синтаксических формах со значением причины: сказать по простоте, по рассеянности, по глупости, по прихоти и т. д., но не: по осторожности, по зависти, по красоте, по морозу, по дереву и т. д.; сказать из вежливости, из зависти, из каприза, из осторожности, но не: из глупости, из горя, из пользы. <…>
С точки зрения морфологии и синтаксиса одна и та же форма слова может быть представителем разных рядов, объединяемых на совершенно различных основаниях. Так, среди форм с общим предложно-падежным обликом из тетради, из ревности, из страха с морфологической точки зрения объединяются первая и вторая как представители некоторого множества существительных женского рода, III склонения (в ряду с существительными лошадь, скатерть, нежность, заводь и т. д.), а из страха представляет некоторое множество имен мужского рода твердого II склонения (в ряду стол, дом, слон и т. д.). С синтаксической точки зрения объединяются вторая и третья формы как представители некоторого множества свободных синтаксических форм со значением побудительной причины действия — состояния (в ряду с формами из вежливости, из робости, из опасения, из боязни, из любопытства и т. д.), а из тетради представляет некоторое множество имен, способных обозначать направление действия (в ряду из комнаты, из банки, из лесу, из окна и т. д.), или другое множество имен, способных обозначать материал (в ряду аз глины, из стекла, из серебра, из прутиков и т. д., напр., из тетради сделал кораблик). Для морфологии оказывается важным тип основы слов, образующих ряд, при нерелевантности их семантики. Для синтаксиса важна семантическая близость, словообразовательная же структура релевантна лишь в той мере, в какой отражает семантическую общность. При этом морфологический ряд отличается большей устойчивостью: объединяющий его признак сохраняет силу во всей парадигме. Семантическая общность некоторого множества слов, образующих ту или иную синтаксическую форму, неустойчива. За пределами данной формы она либо распадается, либо существенно меняет свои очертания. Даже близкие по общему значению причинности синтаксические формы «из+род. п.», «с+род. п.», «по+дат. п.» образуются иными множествами, обнаруживая лишь отдельные лексические совпадения (например, из страха — со страху; из прихоти — по прихоти, из каприза — по капризу). Собственно говоря, у понятий «морфологическая форма слова» и «синтаксическая форма слова» только одна совпадающая грань — флексия того или иного падежа в том или ином слове <…>
На уровне синтаксиса единое понятие падежа распадается. Располагая одинаковым количеством морфологических форм по количеству падежей (если отвлечься от флексийной омоморфемности), существительные разных семантических категорий располагают разным количеством синтаксических форм <…>
…Привычная формулировка, выражающая признанный факт взаимодействия лексики и грамматики, «лексическое наполнение» синтаксической конструкции, создает неточное представление о соотношении формы и содержания, вызывая образные аналогии с наполнением различными веществами и предметами имеющихся емкостей. В синтаксисе мы не наполняем форму содержанием, а берем компоненты смысла уже формированными в одной из нужных нам форм <…>
Модель предложения, или его предикативная основа, определяется как минимально достаточное сочетание взаимообусловленных синтаксических форм, образующее коммуникативную; единицу с определенным типовым значением. И типовое значение и модель — синтаксические абстракции, являющиеся результатом обобщения структуры определенного множества предложений, наблюдаемых в употреблении, но взятых в существенном и типическом.
…типовое значение — это общее значение множества предложений, представляющих данную модель и вместе с тем — это общее значение нескольких синонимичных моделей, сопрягающих равнозначные, но разнооформленные компоненты. Например, типовое значение «предмет и его качество» выражается рядам предложений, представляющих одну модель: Сотрудник усерден; Его лицо выразительно; Он самоуверен и т. п. Это же значение выражается рядом синонимичных моделей, предикативно соотносящих те же, но иначе оформленные компоненты со значением предмета и качества: Сотрудник отличается усердием, Сотрудника отличает усердие, Для сотрудника характерно усердие; Его лицо характеризуется выразительностью, Его лицу присуща выразительность; Его отличает самоуверенность, Ему свойственна самоуверенность и т. п. Ср. выражение типового значения «субъект и его состояние» рядом предложений, представляющих одну модель: Ему грустно, Тебе весело, Детям жарко, Ей тоскливо, и синонимичными моделями: Она тоскует, Она в тоске, У нее тоска. Ср.: Ах, няня, няня, я тоскую, Мне тошно, милая моя (Пушкин) <…>
По-видимому, названные типы отношений между явлениями действительности не могут существовать в языковом сознании иначе как в виде одной из данных языком синтаксических конструкций. Количество и состав конструкций для выражения названных, как и любых иных отношений в каждом языке определенны и стабильны (в синхронном плане) <…> Понятие модели представляет, таким образом, семантико-грамматическую структуру предложения, понятие типового значения — семантическую структуру предложения. <…>
Между разными способами выражения одних и тех же структурно-смысловых компонентов в системе синтаксиса существуют парадигматические связи, совокупность способов выражения каждого компонента составляет его парадигму, в организации связной речи обнаруживается их синтагматическая роль <…>
Освободившись от схематизма теории членов предложения, мы избавимся также от необходимости насиловать здравый смысл в поисках действия и его производителя в таких предложениях, как Наступили сумерки, Красота ее радует и под. Категориальная, обобщенная семантика знаменательных слов неразрывно связана с функционированием этих слов в качестве структурно-смысловых компонентов предложения. Окажется, что разряды слов со значением действия, качества, состояния и под. и служат в .предложении для выражения компонентов со значениями действия, качества и т. д. <…>
РАЗДЕЛ II. СИНТАКСИС СЛОВА И ФОРМЫ СЛОВА.
Тема 2.1. Границы слова в синтаксисе. Понятие активной синтаксической сочетаемости. Синтаксический и словарный аспекты сочетаемости слова. Факторы, обусловливающие сочетаемость слова. Понятие валентности. Синтаксические (дистрибутивные) классы слов.
Тема 2.2. Форма слова в подчинительном соединении, в сочинительном соединении и в предложении. Понятие пассивной синтаксической сочетаемости. Основные современные концепции синтаксиса формы слова: концепция В. А. Белошапковой (синтаксические классы словоформ); концепция Г.А.Золотовой (понятие и характеристики синтаксемы, типология синтаксем); концепция «Русской грамматики» 1980 г. Словоформы монофункциональные и полифункциональные.
Тема 1.3. Синтаксические связи. Синтаксическое отношение.
СОГЛАСОВАНИЕ
Связь присловная и неприсловная (сочинительная, предикативная, полупредикативная, детерминантная, корреляционная). Сочинительная связь открытая и закрытая. Синтаксическая связь в предикативных сочетаниях. Подчинительная связь предсказующая (вариативная и невариативная) и непредсказующая, обязательная и необязательная. Средства выражения синтаксической связи.
РАЗДЕЛ III. СИНТАКСИС СЛОВОСОЧЕТАНИЯ.
Тема 3.1. Место словосочетания в языковой системе. Словосочетание как “межуровневая” языковая единица. Словосочетания и сочетания слов. История разработки учения о словосочетании в отечественной науке (концепции Ф.Ф.Фортунатова, М.Н.Петерсона, А.М.Пешковского, А.А.Шахматова, В.В.Виноградова, Н.Н.Прокоповича, Н.Ю.Шведовой, В.А.Белошапковой). Широкое и узкое понимания словосочетания в современном синтаксисе.
Н.Н. Прокопович. Словосочетание в современном русском языке. М., 1966. С. 10–64.
IV. СИНТАКСИС ПРОСТОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Формальная организация простого предложения
Учение о членах предложения и его структурных типах
Бабайцева В. В. Система членов предложения в современном русском языке. М., 1988. С. 101–128.
КЛАССИФИКАЦИЯ ЧЛЕНОВ ПРЕДЛОЖЕНИЯ
<…>
ГЛАВНЫЕ ЧЛЕНЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Главные члены предложения (подлежащее и сказуемое) образуют структурную схему предложения и обычно выражают языковой компонент семантики предложения. Они могут быть не только в двусоставных, но и в односоставных предложениях (или подлежащее, или сказуемое).
Виноградов В. В. Проблема сказуемости как основы предложении и углубление противоречий в понимании других членов предложения // Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса. М., 1958. С. 284–295.
Противоречия в соотношении логических и грамматических категорий, резко выступившие в синтаксисе Ф. И. Буслаева, не могли не смущать русских лингвистов и преподавателей русского языка. Вопрос об отношении грамматического учения о предложении к логике стоит в центре русских синтаксических руководств почти до последних десятилетий XIX в., до 80–90-х гг., так как вплоть до этого времени идеи Потебни и начала психологического синтаксиса почти не коснулись русских синтаксических концепций, во всяком случае — преобладающей их массы. Из работ, посвященных теории синтаксиса в этот период, большой интерес вызывает книга В. Классовского «Нерешенные вопросы в грамматике» (СПб., 1870). Оживившийся интерес к изучению всего многообразия синтаксических конструкций русского языка и прежде всего разных типов предложения обнажил глубокие противоречия между универсальным единством структуры логического суждения и разнородностью грамматических структур предложения. Особенно странной, требующей неотложного объяснения казалась разница между двумя категориями предложений — личных, расчлененных и «безличных», как бы лишенных подлежащего. Так выдвигался на первое место логико-грамматический вопрос о подлежащем. Сначала обсуждается общая проблема предложения с логической и грамматической точек зрения. Для логики всякое суждение умещается в два члена — подлежащее и сказуемое. «Даже целые предложения, главные и придаточные могут, с логической точки зрения, быть не более как логическим подлежащим и сказуемым» (стр. 2). «Напр.: Что вы желали оскорбить его, видно было по вашему лицу, логическое подлежащее — желание ваше оскорбить его, логическое сказуемое, соответствующее и грамматическому.— видно было и т. д.; в фразе Петербург находится там, где Нева впадает в Финский залив логическое сказуемое есть — при-невско-финско-заливный город и т. д.» (стр. 2—3). «В суждении, с логической точки зрения, все может быть и подлежащим и сказуемым, смотря по данному случаю, так сказать, по ударению на той или другой мысли. Напр. в суждении Он постоянно читает газеты, смотря по надобности, размениваются в логическое подлежащее, наравне со сказуемым (Что составляет собою предмет его занятий? Чтение газет), и дополнение (Что составляет собой предмет его чтения? Газеты), и обстоятельство (Что характеризует собою его чтение газет? Постоянство)» (стр. 3). В. Классовский, вслед за философом-профессором Карповым, особенное значение в структуре суждения приписывает подлежащему <…>. Отсюда и для вопроса о структуре предложения как выражения суждения проблема подлежащего и способов его грамматического выражения получает особенный интерес и значение. Грамматика, «имея дело с мышлением, переложенным в речь, т. е. в слова с их формами, в весьма сложную сумму оборотов, определяющих в себе бесчисленные влияния истории страны и т. д., — самостоятельно сортирует свой разнохарактерный материал, при содействии общечеловеческой логики лишь настолько, насколько всякое действие человека обязано быть логическим, чтобы не быть произвольным и неразумным». При наличии своих синтаксических норм и законов язык не может не считаться с логикой, с этой точки зрения В. Классовский подвергает критике теорию номинативизма, т. е. учение о выражении грамматического подлежащего формой именительного падежа существительного. «Разумность и прочность этой теории, — по мнению Классовского, — сомнительны» (стр. 5). Ведь уже a priori кажется страстным, что «соответствие подлежащего только именительному падежу, а именительного пад. только подлежащему возведено в закон разума», и что именит. пад. не приспособлен к выполнению никаких других функций, а подлежащее не может быть никак иначе выражено. Ведь в этом случае языкам, не имеющим падежей, — например китайскому, «нет выхода из абсолютной логико-грамматической беслодлежащности» (стр. 6). Между тем русские грамматики в один голос твердят о том, что подлежащее, «как название предмета, которого бытие, явление или сущность мыслится, выражается именительным падежом сущ. имени» (Басистов, Система синтаксиса, 1848, § 38). Только немногие делают исключение еще для родит. пад. (при глаголе безличном с отрицанием): «Не слышно песен на лугах» (Антонов, Русская грамматика, 7-е изд., стр. 111, 112). Лишь «Родное слово» К. Д. Ушинского (год 3-й, 1870, стр. 3) и Грамматика Филиппьева (1869, стр. 152) расходятся в этом отношении со всеми прочими учебниками. К. Д. Ушинский, различая в структуре предложения предмет речи и сказуемое, далее пишет (стр. 78): «Если же предмет речи стоит в именительном или прямом падеже, то само такое предложение мы будем называть прямым, а такой предмет речи подлежащим. Если же предмет речи стоит в одном из косвенных падежей (напр. мне больно, ему слышно и т. п.), то он подлежащим не называется, а все такое предложение называется косвенным». Грамматика Филиппьева учила, что подлежащее может быть выражено не только именительным падежом, но и формами всех косвенных падежей, даже предложного, напр. в богатом житье как в море (=богатое житье как море), ср. мне не спится и т. п.
В. Классовскому эти взгляды кажутся ближе к истине, чем традиционная точка зрения. В пользу именительного падежа как формы подлежащего по преимуществу ссылаются на его независимость, несогласуемость ни с чем в предложении. «Но в таком же смысле независимы и (все неизменяемые части речи. Если к преимуществам независимости именительного-подлежащего причислить согласуемость с ним не только определительных слов, но и сказуемого, то это преимущество разделит с ним и дательный падеж, с которым тоже согласуется сказуемое, напр., Льву не быть живому (Крыл.)» (стр. 14). Кроме того, «тотчас возникает вопрос: почему же сказуемое, которое по важности своей роли в предложении по крайней мере не уступает подлежащему, снисходит однако до творительного падежа (напр., Он был образцом для них)» (стр. 15).
В. Классовский на основании этих и других соображений заключает, что теория об исключительной связанности подлежащего с формой именит. пад. несостоятельна. Так, в фразе Григорий оскорбил Якова подлежащее Григорий, а в страдательном обороте Григорием оскорблен Яков подлежащим должно быть признано слово Григорием. Ведь «так называемый «страдательный» залог не есть залог, а только один из двух оборотов выразимости одного и того же факта мысли» (стр. 22—23). В другой паре примеров Я не сплю и Мне не спится «с первого уже взгляда видно, что 1) словами мне и я говорится об одном и том же лице и 2) лицу этому в обоих случаях приписывается один и тот же признак» (стр. 23).
Следовательно, можно выразить обе фразы в виде такой пропорции: я: не сплю — мне: не спится. Я — подлежащее (по отношению к сказуемому), стало быть (по отношению же к сказуемому) и мне подлежащее (стр. 23). При этом каждому ясны своеобразные оттенки значения, связанные с оборотом мне не спится. «Если из-за отсутствия инициативы действователя, означенного дательным падежом, вы не принимаете последний за подлежащее, то, будучи последовательным, не признавайте за подлежащее и именительный (я в фразе я все как-то не сплю по ночам), столько же вследствие слов «все как-то», крайне тускло просвечивающих в себе волю и намерение действователя (стр. 24).
В предложениях типа У меня нет книг; Крупы хватило на один месяц подлежащими, но мнению В. Классовского, должны быть признаны формы родит. пад. книг (ср. У меня есть книги) и крупы (стр. 25). Кроме того, если взглянуть на вещи без предубеждения, без предвзятости, то следует, по Классовскому, признать наличие предложений обоюдоподлежащных, или двуподлежащных. Напр., У меня нет хлопот, Любо в лесу мне бежать.
Наконец, В. Классовский считает, что «безличные предложения» типа: Рассветает; Тошнит; Его убило громом и т. п. «трудно считать бесподлежащными» (стр. 27). «Здесь зависимость свою от природы мы высказываем преимущественно посредством подлежащих неопределенных или заслоненных, так сказать, веществом предиката» (стр. 28—29).
Предложения вроде Мне не спится, мне лень, мне жаль, у меня нет друзей, можно, нельзя и им подобные, называемые «безличными», — «более чем стилистическая роскошь, более чем идиоматические обороты того или другого языка: они — целое отражение целой системы космологического объективизма, т. е. системы мировоззрений, по которым природа не раздваивается на производителя и произведение. Здесь, говоря грамматическим языком, подлежащее или представляется в виде неопределенного понятия «нечто», или в виде несмелого, как бы ненамеренного намека на личную причину всех явлений, в отношении к ним внешнюю. <…>».
Таким образом, различия между типами безличных и личных предложений В. А. Классовский объясняет различиями отложившихся в них народных мировоззрений. Сами эти мировоззрения, по мнению Классовского, «искони живут рядом». Абстрактно-метафизический, антиисторический и вместе с тем универсально-логический подход к объяснению генезиса разных типов предложений в русском языке здесь очевиден.
По Классовскому, все вообще предложения в отношении к подлежащему могли бы распределиться по следующей классификации:
1) Открытые (инициатива субъекта, как действующего лица, господствует над предикатом), с подлежащим в имени тельном, напр. Птица летает, Закон наказывает преступника, Эту книгу многие читают, — или в творительном падеже (при глаголах переходных страдательной формы), напр. Законом наказан преступник, Эта книга многими читается.
2) Заслоненные (предикатом). Постоянный их при знак — отсутствие 1-го и 2-го лица. Здесь выделяются группы: а) с именительным подлежащего (подразумеваемого): Его убило громом (подразумеваемое подлежащее нечто, какое-то существо); Угораздило тебя (подр. подл, что-то, это); Холодом меня обдало (это, нечто); Наехало гостей (большое число—много); Пробило десять часов (как бы нечто, скрытое в часах); Дымом пахнуло (нечто); б) с подлежащим — родительным. Напр. Будет с тебя (этого); Хлеба хватило ровно на пять дней; Помощи не приходило; Только на словах тебя и стало и т. д.; в) с подлежащим — дательным, напр. Мне хочется, верится, плачется, легко, можно, мне пора, весело и т. п.; г) с подлежащим — творит., напр. граблено, бито, хожено (мною, кем-либо) и т. п.
Сверх того в этих подразделительных группах нередко встречаются предложения обоюдоподлежащные, напр, мне следовало ехать; собак стало не слыхать (подр. подл, второе мне, тебе, им).
3) Скрытые, в которых подлежащее заключено в глагол-сказуемое предложения, напр. рассветает — рассвет происходит или совершается; тошнит — тошнота пронимает (меня, его); морозит— мороз, действует, смеркается — мрак стягивается со всех сторон и т. д. (Нерешенные вопросы в грамматике, стр. 33–35).
В. Классовский был уверен в том, что, преобразуя учение о предложении, он закладывает основы грамматики формальной. <…>
Любопытно, что В. Классовский даже по отношению к русскому языку допускает возможность согласования глагола-сказуемого с косвенными падежами подлежащего. «Возразят, может быть: о согласовании глагола с косвенными падежами, как о невозможности, и заговаривать не стоит. Будто не стоит? А в предложении, напр., Мне нельзя быть веселу (быть веселу = «веселиться» глагол, см. у Востокова Простр. трам., § 58) разве сказуемое не согласуется с дательным падежом мне, и разве из этого уж одного не видно, что здесь дательный падеж подлежащее? Наконец, на основании же согласуемости в примере Барыш с накладом на одних санях ездят явствует, что второе подлежащее — с накладом».
<…>
В связи с распространившимся в 60—70-х гг. убеждением. что «подлежащее» может выражаться не только формой именительного, но и формами косвенных падежей, было предложено одним преподавателем (А. А. Дмитревским) отнести подлежащее к второстепенным членам предложения, к дополнениям. Наличие и продуктивность бесподлежащных предложений выставлялись как несомненное доказательство верности такой оценки.
Таким образом, борьба с так называемой номинативной теорией, т. е. с признанием именительного падежа имени существительного (или его «эквивалентов» при субстантивации других частей речи) единственной формой выражения «подлежащего», невольно повела к переоценке самой синтаксической категории подлежащего. Появляется взгляд, что подлежащее не равноценно со сказуемым, что «подлежащее не может считаться одним из главных членов предложения, а должно быть низведено в разряд второстепенных, и именно дополнений».
А. А. Дмитревский ссылается на то, что в русском языке множество разрядов безличных предложений обходятся вовсе без подлежащего, что и из личных предложений далеко не все нуждаются в подлежащем (ср. угостили; либо пан — либо пропал; мыслю, следовательно, существую и т. п.).
А. А. Дмитревский, прибегая к современной ему официальной фразеологии, пишет: «Сказуемое есть неограниченный властитель, царь предложения: если есть в предложении, кроме него, другие члены, они строго ему подчинены и от него только получают свой смысл и значение; если нет их, даже подлежащего, сказуемое само собой достаточно выражает мысль и составляет целое предложение. Иначе сказать: и само предложение есть не что иное, как сказуемое или одно, или с приданными ему другими членами».
По словам А. А. Дмитревского, «смотря по природе сказуемого и самого языка», возникают, и укореняются разные способы распространения или «дополнения» сказуемого. «Одно сказуемое требует прежде всего подлежащего, напр. свищет соловей, ветер; другое дополняется прежде всего родительным падежом, напр., не слышно песен на лугах; третье — дательным падежом, напр., жаль мне: четвертое — винительным падежом: читаю книгу; пятое — творительным падежом: запахло дегтем; наконец шестое — предложным падежом: о пустяках не говорят. Не очевидно ли из этих примеров, что как для одного сказуемого ближайшее — подлежащее, так для другого ближайшее — какое-либо из дополнений и столь же важно для него, как подлежащее для первого. Значит, подлежащее играет столь же второстепенную роль в предложении, как и дополнение».
Само собой разумеется, что, придавая основное, господствующее значение сказуемому и сказуемости, А. А. Дмитревский склонен расширять объем понятия «глагольности», или «спрягаемости», которое рассматривается им как синоним «сказуемости». Так, по его мнению, под влиянием «метафоризма языка» в тех случаях, когда сказуемым служит имя без глагола, это имя получает «вербальную форму или спрягаемость и само в себе уже заключает признак настоящего времени» (ср. земля — планета). Можно при этом вспомнить однородные, но гораздо позднее высказанные суждения Д. Н. Овсянико-Куликовского о предложениях типа Мороз.
В связи с проблемой «вербализации» именного сказуемого А. А. Дмитревский делает следующее обобщение: «Сфера именного сказуемого не исчерпывается принятым утверждением, что оно стоит непременно в именительном падеже. Довольно часты употребления имен и в косвенных падежах с предлогом и без предлога в значении сказуемого: спрягаемость этих форм очевидна и из того, что оне легко заменяются настоящими глаголами, к значению которых оне «перенесены». Вот примеры этих сказуемых: Это зло еще не так большой руки; слоны в диковинку у нас; все в сборе; он высокого роста; это вам не к лицу; ему с руки, на руку; вам с полагоря; он молодцом; ты не в ударе; не в духе; ему не в мочь, не в моготу; деньги на исходе; по делам вору мука; только все не в прок; вам не в домек, не в пример; это тебе не по душе, не по сердцу; по горло дела, не в счет абонемента и мн. др. особенно у Крылова в баснях».
А. А. Дмитревский подробно останавливается на таком явлении языка, которое он называет «поглощением сказуемого во второстепенном члене предложения». Напр., в Зима... (крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь) сказуемое поглощается в подлежащем, в С чужого коня среди грязи долой — |в обстоятельстве места... Такие сказуемые также не лишены свойства спрягаемости, и некоторые из них даже получили глагольное управление: долой меня, тебя... вон его, прочь от меня (как: ну его, на-те вам).
По мнению А. А, Дмитревского, «в действительной жизни языка», прежде всего в разговорной речи, «круг сказуемого обширен, способы его организации чрезвычайно разнообразны». Традиция формального логико-грамматического понимания структуры предложения поразительно сузила ,и обеднила сферу сказуемости, форм ее выражения. Между тем, «сказуемое, для своего выражения, не только заимствует формы именные и наречные, но даже не брезгует и частицами, когда оне способны выполнять роль глагола. Таковы в русском языке: ну, на, чтоб (чтоб его!), кроме звукоподражательных хлоп, стук и др. Даже ну и на принимают глагольные флексии множ. числа 2 лица: ну-те, на-те (также часто и наречие прочь: прочь-те).
По словам А. А. Дмитревского, предложения Земля — планета и Земля есть планета «не равнозначущи», хотя и синонимичны, т. е. различие между ними ее только стилистическое, но и структурно-грамматическое. Подлежащее управляется сказуемым, хотя и нередко согласует его с собою. «Подлежащее, — говорит А. А. Дмитревский, — находясь под управлением сказуемого, часто и само оказывает на него влияние, выражающееся в согласовании сказуемого с подлежащим».
Однако согласование сказуемого с подлежащим, по мнению А. А. Дмитревского, «не есть общее правило» (ср. Пришли Иван с Петром; ср. также Много солдат не вернулись домой). Кроме того, далеко не всегда согласование — признак зависимости. «Не станем же мы в следующем примере: Пришла знакомая, Марья Ивановна считать знакомая словом подчиненным Марья Ивановна — потому, что оно согласуется с последним в роде, числе и падеже; всякий разберет так, что, наоборот, Марья Ивановна подчиняется слову знакомая и служит к нему приложением. Согласование сказуемого- как с подлежащим, так нередко- и с дополнением означает не главенство подлежащего, тем менее дополнения, а то, что флексивное сказуемое является со всеми, атрибутами, ему необходимыми для аттракции второстепенных членов: являясь с признаками лица, рода, числа и даже падежа, оно как бы раскрывает объятия для тесного примыкания к нему второстепенных членов».
А. А. Дмитревский — в доказательство своей мысли, что подлежащее — не главный член предложения, а имеет те же свойства второстепенности, как и дополнение, ссылается на описанный Ф. И. Буслаевым синонимический параллелизм следующих пяти конструкций: 1) мне хочется — я хочу; 2) его громом убило — его гром убил; 3) наехало гостей — наехали гости; 4) слышно музыку — слышна музыка; 5) впереди его проехано у богатыря — проехал богатырь. Сюда же примыкает оборот нет, денег, охарактеризованный Ф. И. Буслаевым как безличный с родительным подлежащего.
Особенно доказательным свидетельством в пользу признания подлежащего дополнением кажется А. А. Дмитревскому факт наличия придаточных дополнительных предложений в функции подлежащего. Например, в стихе Крылова Известно, что слоны в диковину у нас — второе предложение считается дополнительным; оно отвечает на вопрос: что известно? и заменяет именительный падеж, в котором могло бы стоять существительное «диковинность» или «редкость» (слонов). Следовательно и это существительное имя, или простое подлежащее, не что иное, как дополнение сказуемого.
В своем «Опыте учебника русского синтаксиса» А. А. Дмитревский в разделе «Главные и придаточные члены предложения» учил: «Предложение, выраженное одним словом (собственно простою или составною этимологическою формою: жаль, стало не слышно), состоит только из сказуемого и называется одночленным. Предложение, выраженное сочетанием слов, называется многочленным и состоит из сказуемого, т. е. главного члена, и относящихся к нему (прямо или непрямо) других слов, т. е. придаточных, или второстепенных членов. Поэтому сказуемым называется форма, которою в одночленном предложении исключительно, а в многочленном предложении по преимуществу, выражается мысль.
Придаточными же называются такие члены предложения, которыми мысль того же предложения пополняется или досказывается» (стр. 2).
Подлежащее—разновидность дополнения. «Дополнение, отвечающее на вопрос именительного падежа, называется подлежащим, или ближайшим дополнением; — отвечающее на вопрос винительного падежа без предлога — прямым дополнением, на вопросы всех других падежей, а равно и винительного с предлогом, — косвенным дополнением» (стр. 14).
А. А. Дмитревский готов считать своим единомышленников в вопросе о включении подлежащего в категорию дополнения даже А. А. Потебню. Ведь, по словам этого ученого, синтаксический анализ и синтаксическая характеристика второстепенных членов предложения в традиционном языкознании явно недостаточны: «...второстепенных членов предложения нельзя подвести под рубрики согласования, управления и отсутствия того и другого» (Введение, стр. 145).
А. А. Дмитревский целиком принимает и разделяет взгляд А. А. Потебни на историческую изменчивость структуры предложения. По его словам, «жизнь языка есть беспрерывное его изменение, которое есть необходимый результат бесконечно-разнообразной постройки предложения. Отсюда каждый член предложения пользуется для своего выражения не только этимологическою формою, изначально ему присвоенною, но и другими, получившими вследствие метафоризма языка, не изначальную, но новую синтаксическую службу». (Ср. Навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно и он наговорил кучу, т. е. очень, весьма много).
Учение о подлежащем как второстепенном члене предложении, как о «дополнении», естественно, <не привилось в русском синтаксисе. Оно показательно лишь как знамение времени, как одно из проявлений борьбы с традиционными схемами формально-логической грамматики.
Точка зрения А. А. Дмитревского вызвала решительные возражения со стороны Г. Миловидова и акад. Я. К. Грота. Г. А. Миловидов ,в статье «Второстепенный ли член предложения подлежащее?», возражая А. А. Дмитревскому, доказывал, что «подлежащее больше, чем дополнение; его отношение к сказуемому причинное, а не дополнительное». Кроме того, отсутствие подлежащего в разных типах безличных, императивных и других предложений не свидетельствует о второстепенной роли подлежащего, «как не уменьшается значение сказуемого от того, что есть предложения и без сказуемых. Например, дитя видит жука и кричит: Жук!, жук! Разве это сказуемое? Или вы садитесь на извозчика и говорите: На Тверскую!, На почту!, В город! Это только обстоятельство, а между тем в нем целое предложение».
В результате этой дискуссии, не поколебавшей авторитета подлежащего, школьно-логический синтаксис крепко и надолго обогатился еще одним разрядом придаточных предложений — придаточными предложениями подлежащими. Акад. Я. К. Грот так рассуждал по поводу предложенного А. А. Дмитревским разбора предложений типа Известно, что слоны в диковину у нас: «Придаточное предложение, которое становится на место подлежащего, служит, по крайней мере иногда, определением опущенного или и прямо выраженного подлежащего то. Мы имеем тут дело с особенной категорией придаточного предложения, на которую в нашем синтаксисе еще не было обращено достаточного внимания, но которая требовала бы основательного разъяснения. Когда мы говорим: До какой степени это важно, видно из того, что оно стало известно, или: Желательно, чтобы он пришел или: Что он болен, это доказывается его отсутствием, неужели подчеркнутые предложения суть дополнения сказуемых: видно, желательно, доказывается? Нет, эти предложения служат определительными, а иногда, может быть, и дополнительными или обстоятельственными словами подлежащего то или это, высказанного или подразумеваемого, точно так же, как в первом примере: «Что оно стало известно» составляет определение слова того. Это определение, присоединяемое к определяемому посредством союза что, конечно, не подходит под те виды определения, которыми до сих пор ограничивалось понятие этого члена предложения, но едва ли можно во многих случаях подвести такое пояснение указательного местоимения под какую-либо другую категорию. Мы приходим к заключению, что когда подлежащее состоит из целого предложения, то в синтаксическом разборе и надобно говорить о нем как о подлежащем, выраженном в форме придаточного предложения».
Среди важных синтаксических вопросов, затронутых в связи с дискуссией о роли подлежащего в структуре (русского предложения, находился (вопрос о соотношении двучленного и одночленного типов предложений в современном русском языке. Г. А. Миловидов, считая господствующим в настоящем времени предложение двучленное, утверждал, что «предложение одночленное, безличное — тип предшествующего периода языка». А. А. Дмитревский, напротив, доказывал, что одночленное предложение «не погребено под развалинами бесчисленных переворотов языка», «являясь живым, неумирающим свидетелем всей истории языка», оно «поныне живет себе не только по добру по здорову, но и лучше прежнего»; «круг его употребления не сузился, а расширился, расширяется и будет расширяться».
Таким образом, вопрос о предложении, о структурных особенностях разных типов предложений все теснее сближается с вопросом об основном организационном центре предложения, о том самом «минимуме» предложения, из которого исходил А. А. Потебня в своих синтаксических исследованиях. Все очевиднее становятся несоответствия в содержании и объеме понятий «глагола — глагольности» и «сказуемого — сказуемости». Правда, сначала некоторым казалась соблазнительной мысль так расширить понятие «вербалвности» или «глагольности», чтобы по возможности подвести под него все формы сказуемости. В этом случае осталось бы кепоколебленным старое положение о глагольном типе предложения — не только _ как основном, но и единственном, а также о глаголе (verbum finitum) как о минимуме предложения. Однако все расширяющийся круг наблюдений над разнообразием фраз — предложений народно-разговорной речи — не освещался и не объяснялся целиком с такой точки зрения «оглаголивания» или «вербализации» именных и всяких других сказуемых. Требовалась иная интерпретация сказуемости и еще шире: предикативности, выходящая за пределы морфологических категорий.
Лекант П. А. Синтаксис простого предложения в современном русском языке. М., 1974. С. 67–110.
ДВУСОСТАВНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ,
РАЗЛИЧАЮЩИЕСЯ ФОРМОЙ ПОДЛЕЖАЩЕГО
<…>
Конструктивные разновидности
Лекант П.А. Что же такое подлежащее // Коммуникативно-смысловые параметры гр-ки и текста: Сб.ст., посвящ. юбилею Г. А. Золотовой. М., 2001. С. 135–139.
Языковеды-русисты не могут прийти к согласию в этом вопросе. <…> С одной стороны, теоретики-синтаксисты или игнорируют понятие «подлежащее» как несущественное, неперспективное, или отводят подлежащему второстепенное, зависимое положение «распространителя» сказуемого. Оспаривается даже очевидная зависимость сказуемого от подлежащего. С другой стороны, в школьном курсе русского языка подлежащее изучается в традиционном плане, а если предпринимаются попытки определить его семантику, то это только запутывает дело.
Между тем споры о подлежащем родились из попытки совместить грамматическую форму этого члена предложения с содержательными компонентами психологического или семантического аспектов предложения. Это раздвоение и следующее из него смешение формального и психологического (семантического) аспектов заложены в концепциях теоретиков предложения — А. А. Шахматова, А. М. Пешковского <…>. В. А. Богородицкий также выделял и подчеркивал форму подлежащего — именительный падеж и определял значение подлежащего как «главный предмет мысли» <…>. При этом теоретиками синтаксиса сразу же делались оговорки об условности отнесения названных выше семантических характеристик к некоторым видам подлежащего. Форма подлежащего сомнению не подвергалась, не оспаривалась, не «расширялась».
<…>
Смешение разных аспектов предложения, отразившееся в трактовке подлежащего и породившее «проблему подлежащего», было предопределено самим развитием русской синтаксической науки, которая последовательно, шаг за шагом, открывала в предложении новые аспекты.
Логический, психологический и формальный подход к предложению осложнялись взаимной критикой и отторжением. Следует подчеркнуть, что концепции предложения не были «чисто» логической (Ф. И. Буслаев), «чисто» психологической (А. А. Потебня) и «чисто» формальной (Ф.Ф.Фортунатов). Так, Ф.И.Буслаев считал главным компонентом именного сказуемого связку(т.е. форму), а не имя; Фортунатов — «формалист» — проанализировал различные реализации в предложении «психологического подлежащего» и «психологического сказуемого», что впоследствии вошло в науку как теория актуального членения предложения; Шахматов представил грамматическую форму предложения, его структуру и типологию как отражение состава психологической коммуникации.
<…>
В. В. Виноградов, не успевший подробно, развернуто изложить концепцию русского синтаксиса, представил ее главное направление и основные категории. Центральным звеном его концепции является представление предложения как основной единицы синтаксиса, единицы целостной и многоаспектной. Виноградов определил и охарактеризовал основные аспекты предложения: грамматический, логический, коммуникативный, семантический.
Огромный вклад в развитие синтаксической теории внесла Г. А. Золотова, которая развивая идеи своего учителя, разработала собственное оригинальное учение о «коммуникативном синтаксисе русского языка».
<…> Между тем есть одна грамматика— грамматический строй русского языка; все формы и виды его функционирования в речи базируются на грамматике. Новые области научных исследований, новые «дисциплины» имеют свой предмет и должны иметь свойтерминологический аппарат, как специальные языковедческие науки. Однако при разработке этих новых направлений терминологическая чехарда достигла апогея. Термины «субъект», «предикат», «предикативность», «предикация», «предицирование», «предикативные отношения» и др. не имеют строго очерченного содержания, каждый автор понимает и употребляет их по-своему.
Не избежало этой участи и подлежащее. Было выдвинуто требование отказаться от формального ограничения подлежащего именительным падежом<…>.
Если значение субъекта семантической структуры приписывается подлежащему (т.е. не различаются семантический и грамматический аспекты предложения), то двусоставными, с различными формами подлежащего (подчеркнуто мной. — П. Л.), считаются предложения: Он тоскует; У него тоска. Ему тоскливо <Золотова>.
Всякая форма значима; различие в структуре, в организации предложения не безразлично для семантики высказывания. Указанные выше высказывания имеют принципиально разные формы организации.
Только лингвист может грамотно отождествить и, наоборот, разграничить, противопоставить их. <…>
Мы утверждаем, что разграничение основных аспектов предложения, и соответственно, присущих им компонентов (единиц членения), четкое, последовательное различение терминов, в частности, «подлежащее» и «субъект», настоятельно необходимы не только языковедческой науке, но также вузовской и школьной практике.
Итак, чем же характеризуется подлежащее, каковы его обязательные, интегрирующие признаки? На наш вилял, их два. Во-первых, это независимая форма именительного падежа; во-вторых, грамматическое (категориальное) значение предметности.
В предложении подлежащее занимает абсолютно независимую позицию, вершину иерархия формальных связен: сказуемое находится в подчинительной связи с подлежащим. Эта связь либо выражается формально, т.е. выбором форм сказуемого (это согласование); например: У горевших вею ночь огней стояла бессонная стража» (Н. Гоголь); «Звуки постепенно становились сильнее и непрерывнее» (Л.Толстой); либо не имеет формального (флективного) выражения и перелается интонацией и словопорядком (это координация): например: «А Москва— город большой» (А. Чехов); «Земля— место тесное» (М. Горький).
Именно предикативная связь и предикативные отношения главных членов определяют предложенческое значение подлежащего – «носителя предикативного признака» (или «предикативно определяемого»). Все частные значения словоформы-подлежащего проявляются и определяются на уровне семантической структуры предложения.
Формы подлежащего в русском языке представляют систему, упорядоченную по принципу «ядро периферия». Ядром системы является словоформа именительного падежа существительного — эталон подлежащего. Эта словоформа обладает обоими интегрирующими признаками подлежащего — независимой формой и предметностью; например: «Сквозь зеленые ветви молодых берез проглядывало солнце» (Л. Толстой).
Все другие формы подлежащего ориентируются на эталон:
— местоимения-существительные разных разрядов выражают предметно-указательное и разрядное значения <…>; например:
И все где-то что-то шуршало, ползло, пробиралось (И. Бунин).
— прилагательные, местоимения-прилагательные, причастия в позиции подлежащего субстантивируются (могут иметь определения); то же касается наречий; это периферия системы форм подлежащего; например:
Все живоеособой метой отмечаетсяс давних пор (С. Есенин). Каждое сегодня принималосьМакаром за ступень к высокому завтра (М. Горький).
Особое место в системе форм подлежащего занимают синтаксически неделимые словосочетания (со значением количества или меры; со значением избирательности; со значением совместности); они хорошо известны. Эти формы также ориентируются на эталон подлежащего, но в них независимая форма подлежащего принадлежит главному компоненту, а предметность — зависимому; например: «На лесной дороге мне попалисьнавстречу дведеревенские девушки»(К. Паустовский); «Кто-то из пассажиров сидел рядом с Еленой» (А. Куприн). Эти формы, благодаря указанным специальным значениям, являются продуктивными.
Инфинитив в позиции подлежащего имеет двойную природу. Как абсолютно независимая форма он является предикативно определяемым, и с ним сочетаются стабильные, стандартные формы сказуемого (именного). Однако инфинитив не имеет значения предметности, не субстантивируется, и потому при нем невозможно глагольное сказуемое; он формирует особый тип двусоставного предложения <…>. Было бы более точно квалифицировать инфинитив как аналог подлежащего.
Дальнюю периферию системы представляют разного рода эквивалентыподлежащего. Это слова или знаки, которые занимают позицию («место») подлежащего, но не обладают его признаками; это имеет место в специальных текстах научного и делового характера; например: Над — предлог; И — сочинительный союз и т.д.; аналогично функционируют в предложениях математические и пр. знаки или их «словесные» обозначения (пи, ку и пр.).
Основные элементы системы форм подлежащего достаточно подробно исследованы и описаны <…>. Однако отдельные ее звенья заслуживают более глубокого и детального изучения; в первую очередь это относится к инфинитиву и к инфинитивно-подлежащным предложениям. Среди них особое место занимают предложения с составнымподлежащим <…>, которое имеет главный компонент — связку быть или связочный глагол стать, казаться и др. в форме инфинитива — и зависимый именной компонент; например: «Ленивому добрым быть— самое простое» (М. Горький).
Остается актуальным исследование словоформ с субъектной семантикой, которые не имеют грамматического статуса подлежащего: Брату нездоровится; Дочеризавтра уезжать; Мнестало грустно; У материрадость; Народу набежало и др. Это компоненты структуры высказываний, имеющих грамматическую форму производную, «вторичную».
Односоставные и двусоставные предложения
Вежбицкая А. Русский язык // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1977. С. 33-88.
Эмоциональность
<…>
Неконтролируемостъ
Лекант П. А. Синтаксис простого предложения в современном русском языке. М., 1974. С. 16-58.
Конструкции, сходные с номинативными предложениями.
Нечленимые предложения. Неполные предложения и их типы.
Эллиптические предложения.
Лекант П. А. Синтаксис простого предложения в современном русском языке. М., 1974. С. 133–154.
СУЩНОСТЬ ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ
Попов А. С. Именительный темы и другие сегментированные конструкции // Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964. С. 256–274.
I
Современный русский язык располагает целым рядом экспрессивных синтаксических конструкций. Экспрессия — это особое языковое явление, заключающееся в подчеркивании, выделении того или иного отрезка речи на нейтральном фоне. Важнейшими средствами синтаксической экспрессии являются интонация и расположение отрезков речи. Часто к ним присоединяются различные повторы. Экспрессия обычно взаимодействует с такими языковыми явлениями, как эмоциональность, стилистическая окрашенность и т. д., обслуживает их.
Экспрессия — важное начало в языке, непосредственно связанное с его коммуникативной природой. <…>
Обращает на себя внимание группа синтаксических конструкций, которые можно было бы назвать конструкциями с двойным обозначением, или сегментированными конструкциями <…>. Наиболее известный представитель этих конструкций определяется в русской грамматике как «именительный представления».
Именительный представления — это имя существительное в именительном падеже или словосочетание во главе с этой формой (иногда во главе с количественным именем числительным), имеющее самостоятельную интонацию и называющее предмет последующей речи или мысли — с целью его выделения, подчеркивания, привлечения к нему внимания.
Понятие об именительном представления впервые было отчетливо сформулировано А. М. Пешковским <…>
Пешковский объясняет указанную конструкцию на психологической основе, отмечая, что с ее помощью обозначаются изолированные представления предметов, и относя ее к разряду «слов и словосочетаний, не образующих ни предложений, ни их частей». Это толкование Пешковского проникло во многие руководства по синтаксису; в них обычно говорится, что именительный представления называет предмет или явление, «представление о котором возникает в сознании говорящего». <…> Можно утверждать, что слово, даже выступая в анализируемой конструкции, продолжает соотноситься с понятием, не приобретая индивидуального наглядно-чувственного характера. Отсюда вытекает, что термин «именительный представления» неудачен в силу своей связи с психологией представлений и нуждается в замене. Вместо него можно обратиться к другому термину «именительный темы», который точнее отражает сущность данной конструкции без указанного психологизма.
Именительный темы выделяется в качестве особого языкового образования по совокупности признаков. Рассмотрим пример:
Авиация... В ней, как в зеркале, отражаются труд нашего народа, его фантастический рывок в будущее («Комс. правда», 9 июля 1961 г.).
<…>
Слово авиация в функции именительного темы интонационно отделено от следующего предложения, произносится с самостоятельной интонацией и образует фразу. В предложении, идущем за этой фразой, имеется сочетание местоимения 3-го лица она с предлогом в, отсылающее нас к ранее употребленному слову авиация и обозначающее то же самое понятие, что и слово авиация. Следовательно, в данном отрывке одно и то же понятие обозначается дважды. Делается это для того, что бы выделить, подчеркнуть определенный элемент высказывания, следующего за именительным темы, чтобы подчеркнуть тему этого высказывания. В итоге создается большая экспрессивность речи.
Именительный темы в нашем примере нельзя считать членом следующего предложения. Во-первых, потому, что этот именительный резко выделен интонационно. Во-вторых, потому, что между именительным темы и соотносящимся с ним местоимением нет падежного соответствия, что, к примеру, характерно для связей приложения и определяемого слова.
Сущность конструкций, включающих именительный темы, удачно раскрывается с позиции теории актуального членения предложения. <…>
Именительный темы, предвосхищая тему последующего предложения, подчеркивает ее, выделяет, создает особое напряжение, настроение ожидания. Если рассматривать именительный темы совместно с последующим предложением, то можно сказать, что в этом своеобразном, сегментированном высказывании тема обозначается дважды, причем вторично чаще всего с помощью местоимений. Поэтому нам кажется неточным утверждение, что предложение, следующее за именительным темы содержит только рему и все сложное высказывание членится на тему (специально выделенную) и рему. Предложение, следующее за именительным темы, само по себе выделяет тему и рему, но тема этого предложения получает здесь вторичное обозначение: свое первичное обозначение она получила в предшествующей конструкции. В результате этого двойного обозначения темы и создается экспрессия высказывания, что легко обнаруживается при сравнении интересующей нас конструкции с обычной: В авиации, как в зеркале, отражается труд нашего народа, его фантастический рывок в будущее. В этом предложении уже нет экспрессивности, которая наблюдается в первом случае.
Именительный темы произносится с особой интонацией фразового типа, с помощью которой он отчленяется от следующею предложения и получает значительную самостоятельность.
Знаки препинания, которые ставятся за именительным темы, неточно передают его интонационный рисунок. Чаще всего в этом случае встречается многоточие, например: Итальянцы...
Нельзя не влюбиться в этот народ (В. Некрасов, Первое знакомство).
За именительным темы может следовать восклицательный знак, например: Водоворот! Это слово часто произносилось в семье Ступиных (Л. Ленч, Черные погоны).
Сочетание восклицательного знака и многоточия, например: Станиславский!.. Это имя дорого каждому культурному человеку («Советская культура», 17 янв. 1963 г.).
Иногда ставится точка, например: Театр. Это слово связано с самыми ранними впечатлениями детства (В. Катаев, Сюрприз).
Может стоять тире, например: «Улица Тампере» — так назвали киевляне одну из новых магистралей Дарницы... («Правда»,. 3 марта 1963 г.); Человек!—золотыми буквами выведено это слово в книге великих законов современности, программе построения самого счастливого мира на земле — Программе КПСС («Коме, правда», 4 дек. 1962 г.).
Может стоять и запятая, например: Логика мышления, ей он верил! (В. Гроссман, За правое дело).
Попытаемся определить интонацию, связанную с многоточием. В «Грамматике русского языка» АН СССР отмечается, что именительный темы может произноситься: 1) с интонацией незаконченности, 2) с восклицательной интонацией. Очевидно, многоточию соответствует интонация незаконченности. Однако наблюдения показывают, что интонация именительного темы отличается от типичного случая интонации незаконченности, характерной для прерванной речи. Например: Говорил не много и не спеша. Голос его... Но о голосе надо сказать особо (В. Катанян, Владимир Яхонтов); Мать, разбирая постель, сердито месила кулаками подушки, а отец... Отец сидел за столом, курил и, хмуря пучковатые брови, с силой выдувал дым так, что он клубящимся пятном растекался по крышке стола (С. Никитин, Запах сена).
Здесь интонация обрывается на таких нотах, которые осознаются как средние, а не конечные; это нехарактерно для интонации, выделяющей именительный темы.
<…>
Именительный темы при всей своей самостоятельности тесно связан с последующим предложением, опирается на него. Именно эта связь, в которой обнаруживается служебная функция именительного темы, его несамостоятельность, часто позволяет отграничить названную конструкцию от номинативного предложения — синтаксически вполне самостоятельного высказывания. В предложении, следующем за именительным темы, как указывалось выше, в большинстве случаев имеется вторичное обозначение того же понятия с помощью местоимений или без местоимений.
Выделим три случая.
1. В предложении имеется соотносительное местоимение — само по себе или в сочетании с существительным. Это явление обычно называется анафорой, или репризой. Местоимение может стоять в им. падеже или в любом другом: падежное соответствие двух тем не обязательно. Например: <…> Каменка... Киев, Раевские... Если бы можно было туда подать хоть короткую весточку! (И. Новиков, Пушкин ,в изгнании); Литература и наука... И там и тут необходима фантазия... («Лит. газета», 18 июля 1955 г.).
2. В предложении имеется то же самое существительное или его синоним — без местоимения. Например: И Маглидзе задумчиво сказал: — Подвиг! А что такое подвиг? Очень интересно! (Б. Лавренев, Подвиг); Русское слово! Как радостно бывает на душе, когда в книгах находишь у наших писателей замашистое, Кипящее и животрепещущее слово (С. Сергеев-Ценский, Жизнь писателя должна быть подвигом) <…>.
3. В предложении имеется лишь самое общее обозначение того, что обозначено именительным темы,— без участия местоимений. Например: Война и мир! Более важной проблемы сейчас нет («Лит-ра и жизнь», 2 сент. 1962 г.); Материнство! Что может быть выше любви матери к своему ребенку, что может быть священнее права женщины стать матерью («Лит. газета», 6 окт. 1962 г.) <…>.
В некоторых случаях за именительным темы не следует высказывание, соотносительное с ним; это высказывание, однако, предполагается, оно как бы редуцируется, уходит в подтекст. Тогда именительный темы выделяется только по интонации, с учетом функции анализируемой фразы на основе данных контекста. Например: Он оставлял только ее [дочь Машу], больше у него никого не было на белом свете. Сын не удался, и он давно уже к нему равнодушен. Но Маша, Маша! (В. Каверин, Исполнение желаний) <…>.
Таким образом, для именительного темы в типичных случаях характерно наличие лексического коррелята в следующем предложении. И прежде всего местоименного коррелята. Однако анафорические местоимения могут следовать и за номинативными предложениями. Поэтому иногда возникает трудная проблема разграничения именительных темы и номинативных предложений. Эта проблема обычно возникает, когда мы сталкиваемся с именами существительными или словосочетаниями именного типа со значением места и времени. Как известно, эти значения типичны для номинативных предложений, но они могут быть присущи также именительным темы. Например: Париж! Шумный, как и в каждом городе, перрон. Толпы людей. Мелькают в воздухе цветы (А. Сафронов, Москва — Прага — Париж); Париж! Этот изумительный город покорял всех (А. Вертинский, Четверть века без родины. Франция). В первом отрывке мы находим номинативное предложение, а во втором — именительный темы.
<…>
Учет коррелятивных местоимений позволяет различать именительный темы и обращение. Обращение, называя адресата речи, собеседника говорящего, обычно соотносится с местоимениями 2-го лица; именительный темы, будучи одним из двух обозначений одного предмета, не может соотноситься с местоимениями 2-го лица; он связан обычно с местоимениями 3-го лица. Проблема разграничения данных конструкций возникает, когда мы сталкиваемся с риторическими обращениями при персонификации.
Вот отрывки, в которых первое номинативное образование является именительным темы, а второе — обращением:
Русская литература!... Какое это глубокое, обширное и вдохновляющее понятие!..; О, русская литература! Я преклоняюсь перед тобой (В. Яхонтов, Путь актера); — Молодость, молодость! Куда ветер дует, туда иона гнется... (С. Сергеев-Ценский, Пушки заговорили) <…>.
Примеры с обращениями: Цитата! Каких бед способна ты наделать в качестве орудия догматического ума! (Э. Казакевич, Синяя тетрадь); Бородинское поле, Бородинское поле... Кажется, нет в тебе ничего поражающего очей... (О. Бергольц, Про день Бородина) <…>.
Для характеристики именительного темы очень важны его связи с последующим предложением, они выявляют сущность данной конструкции. Однако интересны связи именительного темы и с предыдущими предложениями.
Именительный темы может сочетаться с приемом повтора. Слово или словосочетание, образующее именительный темы, иногда представляет собой повторение элементов предыдущего предложения (без изменения или с изменением формы). <…>
Соединение именительного темы с повтором резко усиливает экспрессивность речи. Вот примеры с репликами-повторами, которые обладают признаками именительного темы: —Да, но здесь, до тех пор, пока ни Анна... «и вы не чувствуете нужды в свете...— Свет! — с презрением сказал он.— Какую я могу иметь нужду в свете? (Л. Толстой, Анна Каренина) <…>.
Именительный темы, будучи лексически и функционально связан с последующим предложением, тем не менее не является членом этого предложения. <…>
Именительный темы, имея такое же строение, как номинативное предложение, предложения не образует: в нем отсутствуют предикативные категории модальности, времени и лица. Именительный темы произносится с особой, самостоятельной интонацией, образует интонационное целое, т. е. фразу. Однако интонация в именительном темы выполняет функцию выделительную и эмоциональную, но не предикативную. Именительный темы — своеобразный спутник следующего предложения, ради которого он и образуется. К числу подобных синтаксических образований относятся также обращения, стоящие в начале повествования и интонационно самостоятельные (примеры см. ранее).
Своеобразие именительного темы обнаруживается особенно отчетливо при сравнении его с другими конструкциями двойного обозначения, с сегментированными предложениями.
В функции именительного темы в некоторых случаях употребляются конструкции, внешне сходные с предложением. Эта функция и особая интонация преобразуют эти конструкции, лишают их свойств предложения. Следы номинативных предложений в именительном темы особенно заметны, когда он включает цепочку номинативных образований, формирующих целую картину из отдельных деталей. Например: Родная природа! Подмосковные вечера и ленинградские ночи, шум морского прибоя и пьянящий запах хвои... Любовь к родной природе мы впитываем с молоком матери («Коме, правда», 21 июня 1959 г.); ...бывший владелец этого деревенского дома... очевидно, встречался с Гарибальди. Гарибальди! Небо Италии, поход на Рим, воздух, пропитанный запахом масличной коры, страна мечтаний, поэм и нищеты! Гарибальди живет здесь, в тесной комнате... (К. Паустовский, Кордон «273») <…>.
Обратимся к лексическому значению именительных темы.
<…> Именительный темы может привлекать внимание или к тому, что обозначено словами (к предметам или понятиям), или к самим словам, к словам как таковым. Из самого именительного темы нельзя узнать его направленность. Она определяется в следующем предложении. Отсюда следует, что можно говорить о двух типах именительного темы — предметном и словесном. Казалось бы, выделение этих разрядов неправомерно, так как не отражено в самом именительном темы. Но основания для такого выделения есть. Любое слово и сочетание слов при вербальной суппозиции приравнивается к имени существительному в им. падеже, поэтому в роли именительного темы (словесного) встречаются не только существительные, но и другие части речи, самые разнообразные отрезки речи.
Примеры предметного и словесного именительного темы: Капрон... Легкие, прочные, изящные швейные изделия из него завоевали признательность самых широких слоев населения («Изв.», 25 февр. 1959 г.) <…>.
Примеры словесного именительного, не являющегося номинативом: Пешком, пешком... Кто, кроме солдата, поймет это слово? (К. Симонов, Дым отечества); Пора! Я этим словом начал Мою дорожную тетрадь (А. Твардовский, За далью — даль) <…>.
Лексический диапазон именительного темы предельно широк.
В именительном темы не употребляются лишь местоимения как таковые, в своем прямом назначении, потому что они являются вторичными обозначениями. Нетипичны для именительного темы, особенно предметного, слова и сочетания со значением оценки, характеристики; они также обращены к предыдущему высказыванию (таковы, к примеру: молодец, красавец, чудак, умница и т. п.).
Именительный темы имеет специфическую стилистическую закрепленность. Он широко употребляется и в художественном стиле, и в газетно-публицистическом, причем в различных газетных жанрах.
<…>
Именительный темы часто употребляется в торжественной, риторической речи; по-разному сочетаясь с приемом повтора (повтор слова из предыдущего предложения, повтор слова в одном ряду), объединяясь с частицами и междометиями, именительный темы способен выражать различные чувства, является яркой эмоциональной конструкцией.
II
Именительный темы — это только одна из конструкций среди многообразной группы конструкций с двойным обозначением, или сегментированных конструкций. Своеобразие именительного темы становится особенно заметным при сопоставлении его с родственными образованиями.
Рассмотрим важнейшие сегментированные конструкции.
1. В разговорной речи часто встречаются предложения, в которых на первый взгляд имеется два подлежащих: первое — неместоименное существительное, второе — местоименное существительное. Например: — Хлеб, он сам растет, а уголь добывать надо... (М. Шолохов, Они сражались за родину); Немец, он всегда был жадный до чужой земли (М. Бубеннов, Белая береза); — Кошки... они приятные,— неуверенно и содрогнувшись произнес Илья Игнатьич (Л. Леонов, Дорога на океан).
Эта конструкция произносится с особой интонацией: все предложение членится на две части, которые разделяются паузой, меньшей, чем между самостоятельными предложениями; первая часть произносится с повышением тона, вторая начинается с понижения тона; все предложение при этом имеет единый интонационный рисунок, представляет собою интонационное единство.
<…>
При анализе рассматриваемой сегментированной конструкции возникает вопрос о разграничении сегмента — темы и обособленного приложения особого типа. В русском языке есть предложения с обособленным приложением, стоящим перед местоименным подлежащим. Внешне эти две конструкции очень похожи, но по своей природе они различаются.
Примеры с обособленным приложением: Великолепный организатор, большой знаток тайги и золотого дела, он обладал необычайным нюхом разгадывать, где скрыто золото (В. Шишков, Угрюм-река) <…>.
Обособленные приложения, в отличие от сегментов, имеют обстоятельственное значение и характеризуются дополнительной связью со сказуемым (полупредикативностью). В отличие от сегментов они обычно имеют значение оценки, характеристики.
<…>
Сегмент выступает как член предложения тогда, когда он входит в цепь синтаксических связей, причем связи его идут по двум направлениям — с местоимением-коррелятом (параллельная связь) и с каким-либо другим членом предложения (подчинение).
<…>
Если же говорящий стремится специально выделить тему своего высказывания, то образуется конструкция с именительным темы, который отличается от сегмента, являющегося частью предложения, тем, что он интонационно резко отделяется от следующего предложения, причем такое отделение может быть присуще только им. падежу. Обычно всякий сегмент в им. падеже может быть преобразован в именительный темы. Например: Владислав! Он стоял, сдвинув свой котелок набок, выставив напоказ ярко начищенный ботинок (В. Бахметьев, У порога); Горы! Они теперь окружали Фазлура со всех сторон (Н. Тихонов, Белое чудо).
2. К рассмотренной существительно-местоименной конструкции близка конструкция, в которой первое обозначение (тема-сегмент) включает придаточное предложение. Например: И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой,— эта мысль оскорбляла его (Л. Толстой, Анна Каренина); Жизнь его, начавшаяся (в воспоминаниях так чудесно) громадной церковной папертью... и голосом мамы, в котором тысячу раз знакомый блестел кремнистый путь и звезда говорила со звездою,— эта жизнь с каждым своим часом наполнялась новым, все новым значением (В. Катаев, Отец); А вот так называемая личная жизнь, на которую я никогда не обращал внимания, вот ее почему-то я все чаще и отчетливее теперь воспоминаю (А. Гладилин, Первый день Нового года).
Данная конструкция употребляется в книжных стилях, прежде всего в художественном стиле.
3. В художественном стиле встречается конструкция с обратным (по сравнению с предыдущим) расположением элементов: сначала в предложении дается личное местоимение 3-го лица„ а в самом конце, с резким отделением от местоимения, следует имя существительное. Например: Он казался очень быстрым, этот легкомысленный самолет (К. Паустовский, Итальянские записи); Он не сулил им добра, этот день... (Л. Леонов, Вор); Он был очень высок, этот профессор... (М. Слонимский, Стрела).
Именно в этой конструкции можно усмотреть антиципацию, т. е. предвосхищение, «упреждение». Местоимение здесь четко отсылает не к уже названным именам существительным, а к тем, которые еще должны быть названы. <…> Имя существительное (одно или с относящимися словами) играет роль приложения с уточняющей функцией. Оно может стоять непосредственно за местоимением (и в этом случае отсутствует сегментация). Например: Он, этот дивный мир, поистине впервые Очаровал ее, как чудо из чудес (Н. Заболоцкий, Детство).
Имя существительное может быть употреблено в косвенном падеже при местоимении в том же падеже. Например: По ним только и бродить, по этим площадям, набережным и улицам... (В. Некрасов, Первое знакомство).
Конструкция приобретает характер сегментированной, когда существительное отделяется от местоимения другими членами предложения, при дистантном расположении.
4. Сегментированная конструкция может состоять из имени существительного и сочетания указательного местоимения тот с союзом и в функции частицы. Например: Таисия, и та знает свое призвание: печь пироги с рыбой (Б. Горбатов, Торговец Лобас); Часы — и те здесь были палубные... (Э. Казакевич, Сердце друга).
Такая конструкция (по стилистической тональности — нейтральная) обычно имеет уступительное значение: предмет или явление, казалось бы несовместимые с тем, что говорится о них в дальнейшем, в силу определенных причин становятся носителями указанного далее признака. Сочетание и тот соответствует по значению усилительной частице даже и иногда объединяется с ней. Например: Даже колючий и подозрительный Лерхе, и тот безоговорочно доверял Себастьяну... (Э. Казакевич, Дом на площади).
Интонационное расчленение указанной конструкции может привести к образованию именительного темы.
5. К числу сегментированных конструкций, вероятно, можно отнести предложения, которые принято рассматривать как предложения с подлежащим, нулевой связкой и именной частью (именем существительным в им. падеже) с частицами это или вот. Например: Станиславский — это не только вчерашний день искусства. Это его и нынешний и завтрашний день («Правда», 17 янв. 1963 г.) <…>.
<…>
При интонационном расчленении им. падеж в данной конструкции легко преобразуется в именительный темы. Например: Первая любовь! Это отнюдь не статистическое понятие... (Б. Брайнина, Повесть о доверии); Молодость! Это — вечное беспокойство, страстность, способность во имя науки ломать всяческие догмы («Лит. газета», 16 мая 1961 г.).
<…>
6. В русском языке имеется любопытная синтаксическая конструкция, особенностью которой является то, что к имени существительному в им. падеже, стоящему в начале предложения, с помощью частицы вот присоединяется отрезок, похожий на придаточное предложение, возглавляемое «союзным словом», которое может выполнять различные синтаксические функции. Например: Цветухин — вот кто предназначен испытать еще несмелое увлечение молодых людей (К. Федин, Первые радости); Человек — вот кому должна подчиняться архитектура («Лит. газета», 20 февр. 1960 г.) <…>.
<…> Перед нами сегментированные конструкции. Интонационное расчленение здесь столь велико, что в им. падеже можно усматривать именительный темы. Иногда это отражается и на пунктуации. Например: Предательство! Вот что погубило Францию (Е. Петров, Падение Парижа).
7. Сегментированными являются предложения, в которых ряд однородных членов резко отделяется от обобщающего слова. Это наблюдается в тех случаях, когда между рядом и обобщающим словом нет соответствия в падеже или когда следующее за рядом предложение принадлежит к вопросительным или восклицательным со специальными словами. Например: <…> Лепет юности, ровный свет электрических плафонов, тусклый блеск скрипок — как все было далеко! (Э. Казакевич, Звезда).
При значительном интонационном расчленении в этих конструкциях образуется именительный темы. Например: Сказки, легенды, былины — о богатырях, о сапогах-скороходах, о коврах-самолетах, скатертях-самобранках, о живой воде... Сколько дум народных, мечтаний и грез заложено в них, сколько светлых надежд! («Изв.», 4 янв. 1960 г.).
8. В современном русском языке в позиции именительного темы может выступать инфинитив <…>. Например: <…> Летать! Это и сейчас самая большая его мечта, самое страстное желание («Изв.», 16 марта 1962 г.) <…>.
Таким образом, наряду с именительным темы, в русском языке выделяется инфинитив темы — с теми же особенностями употребления, с той же стилистической тональностью.
Мы рассмотрели различные сегментированные конструкции в современном русском языке. Из сказанного можно сделать следующие выводы.
1. Сегментированная конструкция состоит из двух частей: сегмента, который представляет собой выделенную и подчеркнутую тему, и основы (основной части) с местоименным коррелятом темы. В основной части конструкции выделяется тема (указанный местоименный коррелят) и рема.
В зависимости от последовательности сегмента и коррелята различается два типа конструкции: реприза и антиципация.
<…>
2. Сегментированная конструкция — яркая экспрессивная конструкция, бытующая (в разных своих проявлениях) в разных стилях языка. Сегментированная конструкция соотносится с тождественным по словесному составу предложением без сегментации.
В своей основе сегментированная конструкция — это разговорная конструкция, порожденная закономерностями живой речи.
Именительный темы — конструкция книжная, часто с риторической, возвышенной окраской. Но возникает он на основе сегментированного предложения в результате преобразования, интонационной дислокации последнего.
3. Сегментированная конструкция находится в тесной связи с предложениями, имеющими в своем составе параллельную связь.
Параллельная связь — это связь, которая наблюдается между членами предложения, обозначающими одно и то же, но по-разному, и объединенными интонационно или союзами без зависимости их друг от друга по морфологической форме.
Сегментированная конструкция отличается от предложения с обычной параллельной связью порядком расположения элементов, интонационным членением и в некоторых случаях отсутствием формального соответствия частей с одинаковой предметной отнесенностью.
Наблюдаются разные степени вычленения сегмента вплоть до его выделения в особую фразу (именительный темы).
Сегментированное предложение — это единое интонационное целое, фраза. Оно может быть расчленено на две фразы и преобразовано в конструкцию с именительным темы. Учитывая тесную связь этих синтаксических образований, их можно назвать сегментированными конструкциями с двойным обозначением.
Чувакин А. А. О структурной классификации неполных предложений // Филологические науки. 1974. № 5. С. 104–108.
Общеизвестной и, пожалуй, наиболее распространенной классификацией неполных предложений с точки зрения их структуры является классификация по характеру «опущенного» («пропущенного», «неназванного») члена. Этот принцип учитывает одну из важных сторон неполного предложения, но, во-первых, не позволяет достаточно определенно судить об «опущении» членов, зависящих от «опущенных», особенно если те и другие не представлены в контексте (предложения ситуативного типа); во-вторых, не вполне раскрывает те основания, в силу которых предложение считается неполным.
Другая классификация, базирующаяся на характере «стержневого» члена неполного (присоединенного) предложения, является, по существу, незавершенной, так как упускает из виду «опущенные» члены.
Недостатки обеих классификаций обусловливаются, по нашему мнению, односторонностью их оснований: как в том, так и в другом случае учитывается лишь один из соотносительных членов – «опущенной» или «стержневой».
Сказанное делает необходимым совершенствование классификации неполных предложений с точки зрения структуры.
Мы полагаем, что наиболее целесообразный путь решения этой задачи – рассмотрение полноты – неполноты предложения в рамках позиционной концепции предложения, ибо она признает, что позиция одного члена сцеплена с позицией другого, предполагает ее и в то же время предполагается ею. Свойство одной позиции предполагать другую обуславливается такими постоянными элементами предложения, как синтаксические отношения (СО) и синтаксические связи (СС); свойство это – применительно к неполному предложению – называем сигнализацией. Если в предложении хотя бы одна из позиций не представлена словесной формой (в том числе и нулевой), то СО СС в нем (в той паре позиций, одна из которых не представлена словесно) нарушаются и словесно представленная позиция сигнализирует позицию, словесно не представленную. В силу этого первая может быть названа сигнализирующей, вторая – сигнализируемой.
<…>
Сделанные замечания определяют принципы структурной классификации неполных предложений. Она двухступенчата: на первой ступени выявляется, позиция какого члена выступает в качестве сигнализирующей, и проводится классификация по характеру сигнализирующей позиции (выделяются структурные типы), на второй ступени выясняется характер сигнализируемой позиции, и классификация проводится уже по этому основанию (выделяются подтипы).
<…>
По указанным основаниям в современном русском языке выделяются следующие разновидности неполных предложений (ограничимся рассмотрением двусоставных предложений глагольного строя, в которых в позиции сказуемого выступают словоформы финитного глагола).
1. Тип «Сигнализирующая позиция – позиция подлежащего», возможность существования которого определяется сцеплением позиции подлежащего с позицией сказуемого. В случае незамещения последней в предложении нарушаются предикативные СО и СС согласования, о чем свидетельствует замещение позиции независимого члена, обозначающего в форме им. падежа существительного предмет, признак которого устанавливается в предложении, и отсутствие словоформы в позиции зависимого от него члена, называющего в формах финитного глагола этот признак (подтип «Сигнализируемая позиция – позиция сказуемого»); примеры: – Председатель, – сказал Анисим, прислушиваясь к шагам (Антонов. Лена); – Овчинников!.. – метнулся за спиной неверящий крик. …Новиков увидел идущего [Овчинникова] (Бондарев. Последние залпы).
<…>
Наш вывод подтверждается соотносительностью этих предложений с полными: Сзади загремела извозчичья пролетка. …– Доктор приехал… (Кассиль. Вратарь республики).
<…>
некоторые из них соотносятся и с неполными II типа (о нем см. дальше): – Никак, едет? –…Посреди дороги шагом ехал Павел Кириллович на своем Валете (Антонов. Лена); Гул заполнил небо… – Идут!.. (Бондарев. Батальоны просят огня).
Некоторые из приведенных неполных предложений соотносительны также и с двусоставными предложениями именного строя: В передней раздался звонок… – Это Алиса (Кассиль. Ход белой королевы).
<…>
думается, это не случайно: видимо, предложения Председатель, Сотников, из парткома и некоторые другие представляют собой речевую контаминацию двух позиционных моделей и должны быть интерпретированы как «двумодельные».
Рассмотренные неполные предложения нередко относятся к односоставным (номинативным).
<…>
II. Тип «Сигнализирующая позиция – позиция сказуемого», возможность которого обусловливается сцеплением позиции сказуемого с позицией подлежащего, дополнения, обстоятельства.
1. Если в предложении имеется замещение позиций, обратное описанному выше (см. тип I), то в нем также нарушаются предикативные СО и СС согласования, но сигнализирующей является позиция сказуемого (подтип «Сигнализируемая позиция – позиция подлежащего»); например: 1) – Ну? – спросил Данилов [Ваську]. – Побывала Дома? (Панова. Спутники).
<…>
2. Если в предложении позиция сказуемого замещена сильуправляющими глагольными словоформами, называющими признак, направленный на некоторый объект (производно – и субъект), а позиция зависимого члена, обозначающего в формах косвенных падежей существительного этого объект, не замещена, то в нем нарушены объектные (производно – и субъективные) СО* и СС* сильного управления; предложение относится к подтипу « Сигнализируемая позиция – позиция дополнения»: 1) прямого: Мужской… голос отозвался: – Я слушаю (Николаева. Битва в пути); 2) косвенного: – Почему плохо ешь? – громко спрашивал Залкинд у дочери. – Не нравится рыба? (Ажаев. Далеко от Москвы); Кран упал на юго-восток от оси домны. …– Дымов знает? (Воробьев. Высота); 3) прямого и косвенного: [Новиков] вынул три плитки шоколада… – Для тебя. Алешин передал (Бондарев. Последние залпы).
<…>
3. Если в предложении позиция сказуемого замещена глагольной словоформой, которая называет признак, требующий обстоятельственной характеристики (чаще всего пространственной), а позиция члена, обозначающего в формах наречия эту характеристику, не замещена, то в нем нарушаются обстоятельственные СО. Что касается СС, то, поскольку глагольные словоформы по отношению к словоформам наречия не выступают как сильноуправляющие, нарушения СС не происходит. Следовательно, такие предложения нельзя безоговорочно относить к полным или неполным*, а поэтому выделение подтипа «Сигнализируемая позиция – позиция обстоятельства» несколько условно. Примеры: Печальным взглядом провожают красноармейцев деповские рабочие [Шепетовки] …– Мы еще придем, товарищи! (Островский. Как закалялась сталь.)
<…>
4. Позиция сказуемого может сигнализировать позиции нескольких разных членов одновременно, например: 1) подлежащего и дополнения: Игнат Гмызин… бросился сзади к быку… – Затопчет!.. (Тендряков. Тугой узел); 2. подлежащего и обстоятельства: Дома мать, грустная, собирала в дорогу сына. …– Может, останешься, Павлуша? (Островский. Как закалялась сталь); 3. подлежащего, дополнения, обстоятельства: Она вернулась, отжимая мокрое полотенце. – На, приложи (Нагибин. На тихом озере).
III. Тип «Сигнализирующая позиция – позиция дополнения».
1. Будучи сцепленной с позицией сказуемого и через ее посредство с позицией подлежащего, позиция дополнения сигнализирует (в случае их незамещения) их наличие (подтип «Сигнализируемые позиции – позиции сказуемого и подлежащего»), например: [Дед Матвей] …нажимал кнопки телефонных аппаратов: – Гараж мне… (Кочетов. Журбины).
<…>
Возможность сцепления позиции дополнения с позицией главного члена безличного предложения определяет наличие «двумодельных» предложений: Он [полковник] выхватил трубку из рук телефониста, произнес коротко: – Иверзева! (Бондарев. Батальоны просят огня); Каждые десять минут в кинозале поднимался страшный свист, топот и крики: – Рамку, рамку! (Панова. Спутники); ср.: – Обыскать его!
2. Помимо указанных, может сигнализироваться (опосредованно) позиция еще одного дополнения, см.: …
Димка… слил остатки самогона из чашек в одну. – Ди-мка, мне! (Гайдар. Р.В.С.).
<…>
IV. Тип «Сигнализирующая позиция – позиция обстоятельства».
Как и позиция дополнения, позиция обстоятельства сигнализирует позиции сказуемого (непосредственно) и подлежащего (опосредованно). Например: Вставая по утрам, он [Фома] пел. – Опять? – кричал Бухвостов (Кассиль. Вратарь республики).
<…>
Опосредованно могут сигнализироваться позиции 1) дополнения: Он держал в руке свернутую пачку газет… – В бидон, – сказал Филипп Петрович (Фадеев. Молодая гвардия); 2) обстоятельства: Увидев неожиданного гостя, бухгалтер Никодим Аксенович обрадовался: – …В кои-то веки (Тендряков. Падение Ивана Чупрова).
И в данном случае возможно наличие «двумодельных» предложений (по той же причине, что и в предшествующем типе).
V. Проблематичным является выделение типа «Сигнализирующая позиция – позиция определения (согласованного)», поскольку прилагательное, словоформы которого выступают в позиции определения, способно легко субстантивироваться.
<…>
см.: [Угощая огурцами]: – Солененьких, солененьких!; [Передавая брату тушь]: – Синюю, красную, где нарушены атрибутивные СО и СС согласования, сигнализируются позиции дополнения (непосредственно), сказуемого и подлежащего (опосредованно).
В заключение отметим, что в качестве сигнализирующих могут одновременно выступать позиции нескольких разных членов (подлежащего и дополнения, подлежащего и обстоятельства, сказуемого и дополнения, сказуемого и обстоятельства и др.).
Структурная схема простого предложения.
Попова З. Д. Минимальные и расширенные структурные схемы простого предложения как однопорядковые знаки пропозитивных концептов // Традиционное и новое в русской грамматике: Сб. статей памяти Веры Арсеньевны Белошапковой. М., 2001. С. 219–226.
<…>
В данной статье мы намерены рассмотреть один из вопросов, обсуждаемых и оригинально решенных Верой Арсеньевной в своем учебнике, — вопрос о минимальных и расширенных структурных схемах простого предложения.
В предложении В. А. Белошапкова разграничила три синтаксических объекта: 1) формальная устроенность, 2) семантическая структура, 3) коммуникативная устроенность <…>.
Коммуникативная устроенность, на наш взгляд, относится к синтаксису текста, и в данной статье мы обсуждать ее не будем, а остановимся на соотношении между первым и вторым синтаксическими объектами, выделенными В. А. Белошапковой.
<…>
Понятие структурной схемы простого предложения (далее: ССПП) появилось в 60-70-е гг. нашего века. Синтаксисты разграничили высказывание и предложение, научились отличать позиционную схему высказывания (конкретного предложения в конкретном тексте с конкретным лексическим наполнением) от структурной схемы, которая может лежать в основе множества высказываний.
Структурная схема, по определению В. А. Белошапковой, — это отвлеченный образец, который стоит за синтаксической конструкцией и является единицей языка <…>. Формальная устроенность предложения в понимании Веры Арсеньевны, — это и есть его структурная схема. Традиционно наиболее типичным образцом ССПП признавалось сочетание подлежащего и сказуемого, а также главный член односоставного предложения.
Почему такое понимание формальной устроенности предложения перестало удовлетворять лингвистов?
Во многих случаях сочетание традиционно понимаемых подлежащего и сказуемого, как показала В. А. Белошапкова, оказывается информативно недостаточным, не выражает без добавочных слов того предикативного отношения, которое установил говорящий. Ср., например: Он поступил (совершил поступок), Он лишился, Он очутился, Он принадлежит, Квартира состоит, Продают, Не курят и т. п. <…>.
На повестку дня совершенно очевидно выдвигалась необходимость изучения лексического наполнения разных позиций в высказываниях и какой-то корректировки учения о структурных схемах предложения.
Такую корректировку и предложила В. А. Белошапкова, наметив учение о минимальных и расширенных структурных схемах предложения.
Минимальные структурные схемы, традиционно изучавшиеся в рамках школьной и вузовской программы, Вера Арсеньевна оставила за формальной устроенностью предложения, а расширенные информативно достаточные схемы как совершенно новый объект изучения отнесла к семантическому синтаксису.
Для нас совершенно бесспорно сделанное Верой Арсеньевной отнесение к ССПП таких построений, как Ему было все видно, У нее была ангина, Дети гоняют мяч, Здесь легко дышится, Здесь не курят и т. п. <…>.
Разрабатывая этот новый предмет синтаксической науки, В. А. Белошапкова соотнесла его с уже имевшимся в то время учением о пропозиции. Семантическая структура, поясняет она, — это то, что многие синтаксисты именуют пропозицией или препозитивной номинацией, пропозитивным концептом <…>.
Мы хотим показать, что расширенные структурные схемы, — несомненно, важнейший предмет изучения в синтаксисе, — в то же время не есть какой-то особый предмет, отличный от минимальных структурных схем. Минимальные и расширенные структурные схемы — лишь разные классы одного и того же множества.
Мы хотим далее показать, что в пропозиции разграничиваются два уровня: пропозиция высказывания и пропозиция ССПП. Пропозиция ССПП входит в состав семантики предикативного отношения, составляет ее основу, на которой уже обнаруживаются семы модальности, времени и лица.
Пропозиция высказывания — это набор смыслов, выраженных позиционной схемой конкретного высказывания. Несмотря на бесконечное разнообразие конкретных пропозиций, в них заключаются типовые пропозитивные концепты высокого уровня обобщения: такие, как существование, перемещение, субъектно-объектное взаимодействие и т. п.
Для этих пропозициональных концептов говорящие постепенно вырабатывали формальные средства выражения — ССПП, которые и стали их знаками. Типовая пропозиция или синтаксический концепт всегда мыслится как предикативное отношение между субъектом и предикатом мысли. Предикативное отношение, безусловно, содержит в себе, как удачно сформулировала Вера Арсеньевна, «комплекс грамматических значений, И соотнесенных с актом речи и всегда имеющих формальное выражение» <…>. Но эти грамматические значения (модальность, время и лицо) являются подчиненными компонентами предикативного отношения, обслуживающими типовой синтаксический концепт.
Изучение расширенных структурных схем через идею информативной достаточности неизбежно приводит к такому пониманию предикативного отношения. Оно переосмысляется из чисто грамматической категории в категорию семантико-грамматическую.
<…>
Для иллюстрации нашего понимания препозитивных концептов, знаками которых являются ССПП, приведем ряд примеров. Каждая пропозиция выделяется только на основе существования той или иной ССПП (от формы к смыслу).
Простейший препозитивный смысл «существование» может быть выражен двумя словоформами, отвечающими классической схеме: подлежащее (существительное в имен, падеже) + сказуемое (глагол бытия).
Была ночь. Есть идея. Будет праздник.
В таких высказываниях совпадают все объекты анализа: и структурная схема (она минимальна), и позиционная схема (знак бытия + объект бытия), и типовая пропозиция «существование».
Возможны такие совпадения и у некоторых других ССПП. Например, пропозиция действования также может быть выражена классическими подлежащим и сказуемым: Брат работает, Звонок звонит, Аппарат действует.
Однако пропозиция существования в русском языке может быть выражена и одной словоформой при отнесении факта к настоящему времени: Ночь. Идея! Праздник. И гораздо чаще пропозиция существования выражается тремя словоформами, поскольку высказывание о существовании обычно совмещается с указанием на место и время: Книги были в ящике, Солнечное затмение было вчера. Традиционный синтаксис не считает указатели места и времени входящими в структурную схему и относит их к второстепенным членам. По учению о расширенных схемах эти члены должны быть признаны компонентами ССПП, так как без них высказывание информативно недостаточно и не передает того предикативного отношения, которое хотел выразить говорящий (то есть отношения между объектом и местом его нахождения или временем его бытия). Структурная роль этих компонентов очевидна и из того, что при пропуске глагола указатели места и времени самостоятельно справляются с выражением предикативных отношений: Мы в лесу, Отец дома, Собрание сегодня, Отъезд вечером.
Пропозиция «действование» также гораздо чаще выражается тремя словоформами: Дети стучали кружками, Провожающие махали платочками, Олег кивнул головой. Традиционный синтаксис не включает словоформу твор. падежа в состав главных членов, то есть в ССПП, а между тем без этой словоформы предикативное отношение остается невыраженным. Пропозиция «действование» без указателя орудия действия не получает полного выражения.
Заметим, кстати, что традиционная грамматика в принципе признает трехсловные структурные схемы, что проявляется в учении о составном и сложном сказуемом. Такие высказывания, как: Он был красавец, Она будет врачом, Погода была сонная, Путь был долог и т. п. — признаются состоящими только из главных членов. Формальная разница между такими ССПП и вышерассмотренными трехкомпонентными схемами с косвенными падежами существительных состоит лишь в том, что в «составном сказуемом» меньше варьируются формы в предикативе (имен, или твор. падеж). Но никто не отрицает и вхождения в «сказуемое» третьей формы в высказываниях: Он был не в себе, Они были вместе, Женщина была без сознания и т. п.
В бытийных схемах с указателями локативов или темпоративов зависимые формы более разнообразны. Может быть, поэтому кажется, что они второстепенные, а между тем их позиция в ССПП обязательна и постоянна. Просто система русского языка дает богатую серию вариантных форм для точного обозначения места или времени.
Мы видим настоятельную необходимость в выявлении и описании трехкомпонентных (а изредка и четырехкомпонентных) ССПП на основных очевидного соотношения с определенными типовыми синтаксическими концептами. Уже упомянутые ССПП с «составными сказуемыми» оказываются знаками в основном логических пропозиций <…> — тождества, идентификации, включения в множество, характеризации и др.
При таком подходе становится совершенно понятной трехкомпонентность ССПП для выражения пропозиции субъектно-объектных отношений, где должен быть знак субъекта, знак объекта и знак отношений между ними. Разнообразие отношений между субъектом и объектом делает понятным и большое разнообразие соответствующих схем. Хотя в большинстве случаев в русском языке используется схема: кто делает что (то есть схема с винительным падежом так называемого прямого дополнения), но и кроме нее существует множество ССПП, дифференцирующих конкретные отношения между субъектом и объектом: кто помогает кому, кто вошел во что, кто насобирал чего, кто боится чего, кто говорит о чем и др.
Препозитивные концепты, обслуживаемые такими схемами, могут быть более или менее абстрактными. Возможны и очень конкретные схемы. Например, для концепта «игра на музыкальных инструментах» есть ССПП 'кто играет на чем' (на рояле, на флейте и т. п.). Пропозиция «речемыслительная деятельность» опирается на ССПП 'кто говорит/ думает о чем'.
Эта пропозиция диктует говорящим многочисленные нарушения культуры речи ('кто заметил о чем', 'остановлюсь об этом' и т. п). Реальность существования в системе языка таких «расширенных» схем подтверждается, на наш взгляд, не только подобными ошибками, но и изменением значения глагола, употребленного в уже сформировавшейся и соотнесенной со своей пропозицией схеме. Есть, например, ССПП для пропозиции «враждебное действие». Достаточно очевидно ее «пространственное» происхождение: 'кто наехал на кого', 'кто наткнулся на кого', 'кто наступил на кого'. Так же стали употребляться и другие глаголы с приставкой НА-: наговорил на соседа, накричал на сотрудников, написал на сослуживца. В этой ССПП глаголы написать, наговорить, накричать получают значение глаголов враждебного действия. Это же значение они сохраняют в данной схеме уже и без приставки: Он постоянно на кого-нибудь пишет, Она кричала на детей.
Расширенные структурные схемы, как мы полагаем, — важнейший объект изучения в теории простого предложения. Но они не что иное, как минимальная схема, они лишь дополняют классификацию ССПП структурных схем простого предложения. Как минимальные, так и расширенные ССПП являются знаками синтаксических концептов, просто концепты эти разные. Минимальные схемы так же семантичны, как и расширенные.
ССПП оказывается «сильнее», чем лексическое значение отдельных входящих в нее словоформ.
Семантике «своей» ССПП обычно отвечает группа глаголов в прямом номинативном значении <…>. Но строгой закрепленности глагола за определенной ССПП нет. Глагол может переходить из одной схемы в другую и при этом меняет свое значение. Кроме уже приведенного примера с глаголами писать, говорить, кричать в ССПП с пропозицией враждебного действия, рассмотрим еще ряд случаев.
Глагол прийти в прямом значении используется в ССПП с пропозицией «перемещение», в которой есть позиции 'куда' и 'откуда': Коля пришел домой из школы. Попав в двухкомпонентную схему с пропозицией существования, этот глагол получает наиболее абстрактное значение «бытия»: Пришел веселый месяц май. Иначе говоря, в бытийной схеме глагол перемещения становится бытийным.
Ср. также изменения значения глагола пройти.
Демонстранты прошли по главной улице города (пропозиция перемещения).
Туристы прошли нужный поворот (миновали по ошибке, ситуация утраты нужного объекта по недосмотру).
Мы прошли всю площадь (пропозиция преодоления, для которой постепенно вырабатывается в русском языке собственная ССПП: Мы прошли через всю площадь).
Подобные примеры должны показать, что ССПП определяются семантикой всех ее составляющих, а не только семантикой глагола. Только в совокупности всех ее словоформ ССПП может выполнить свою знаковую функцию по отношению к определенному препозитивному концепту.
Из этого следует, что предикативное отношение следует понимать прежде всего как синтаксический концепт, сочетающий обобщенные семантические смыслы с грамматическими категориями модальности, времени и лица, а ССПП— как знак этого концепта. Очевидно, что нужно отказаться от чисто формального определения ССПП как сочетания подлежащего и сказуемого или главного члена односоставного предложения. Одновременно исчезает, снимается и противопоставление формальной устроенности предложения и семантического синтаксиса.
Остается рассмотреть отличия между позиционной схемой высказывания и пропозицией высказывания — с одной стороны, и структурной схемой предложения и ее препозитивным концептом — с другой стороны.
Самая «расширенная» ССПП не бывает более четырех компонентов (например, ССПП для пропозиции «называние» – 'кто называет кого/что чем/как'). Определении и определите, образующие с компонентами ССПП и составные номинации, своих позиций в составе ССПП не имеют, как не имеют их в позиционной схеме высказывания <…>.
Что же касается позиционной схемы высказывания, то она может быть сколь угодно большой по числу компонентов, поскольку в нее входят и детерминанты, привлеченные из других ССПП, и факультативные позиции, не обязательные для ССПП, но не противоречащие ей по семантике (например, позиции причины, цели, основания, условия, результата действия, описанного в высказывании). Рассмотрим пример.
Зимой на стоянке в Мокром Логу туристы удачно распилили упавшее сухое дерево на дрова.
ССПП представляют словоформы: Туристы распилили дерево (пропозиция: субъектно-объектные отношения воздействия на поверхность объекта с ее нарушением). Словоформы быстро и упавшее сухое входят в составные номинации и самостоятельных позиций в схемах не занимают. Словоформы зимой и на стоянке в Мокром Логу являются детерминантами, привлеченными в данное высказывание из ССПП с пропозицией бытия (это было зимой, это было на стоянке в Мокром Логу). В схеме высказывания есть также факультативная позиция целевого назначения действия (на дрова), не обязательная для ССПП, но не противоречащая ей.
Позиционная схема – тоже знак пропозиции, но это знак речевой, он строится в процессе речи. Его пропозиция – конкретная денотативна ситуация, о которой высказывается говорящий. Конкретные ситуации постоянно варьируются, варьируются и позиционные схемы высказываний.
ССПП является знаком типовой пропозиции, отвлеченной от множества конкретных пропозиций. Именно ее типичность позволила говорящим создать для нее устойчивое формальное выражение, которое вошло в синтаксическую систему языка <…>.
В силу вечной текучести и изменчивости позиционных схем высказываний постепенно развиваются и новые ССПП. Например, в русском языке в последние столетия устанавливается специальная ССПП для пропозиции речемыслительной деятельности ('кто говорит о чем’).
Подведем итоги.
1. Минимальные и расширенные ССПП — однопорядковые категории, обслуживающие разные семантические концепты синтаксических отношений. Они одинаково семантично.
2. Предикативное отношение — не только грамматическая категория. Оно семантично по своей сути, его основу составляет синтаксический концепт, ССПП «сильнее» лексического значения входящих в нее словоформ, ее пропозиция подчиняет себе семантику попадающих в нее слов.
3. Позиционная схема высказывания формально может совпадать со ССПП, но, как правило, она бывает шире по числу компонентов, чем формирующая ее ССПП.
4. Пропозиция высказывания конкретно денотативна, отражает ситуацию речи. Пропозиция ССПП — типовой обобщенный синтаксический концепт, выделенный мышлением человека из миллионов конкретных денотативных ситуаций и формально закрепленный с помощью ССПП.
Итак, внимание к изучению расширенных ССПП привело к пониманию семантичности всех объектов синтаксиса и должно способствовать созданию новых синтаксических концепций.
Парадигма предложения
Всеволодова М. В., Дементьева О. Ю. Проблемы синтаксической парадигматики: коммуникативная парадигма предложения. М., 1997. С. 6–19.
ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ И НАПРАВЛЕНИЯ
Смысловая организация простого предложения.
Способы описания объективного содержания предложения (диктума).
Арутюнова Н. Д. Синтаксис // Общее языкознание: Внутренняя структура языка. М., 1972.
С. 264–270.
Принципы выделения синтаксического компонента, сформулированные в различных грамматических теориях, несмотря на внешнюю разнородность, в большинстве случаев поддаются обобщению и группировке.
Если отвлечься от индивидуальных особенностей тех или иных синтаксических воззрений, в частности, от таких факторов, как используемая система терминологии, приемы анализа, характер определений и пр., если оставить в стороне вопрос о том, насколько последовательно осуществлялись грамматистами принимаемые ими исходные посылки, то можно установить два типа синтаксиса, принцип выделения которых в разные эпохи развития языкознания понимался и обозначался по-разному: 1) учение о сочетательных (комбинаторных, валентностных, дистрибутивных, реляционных) свойствах слова и 2) учение о предложении (высказывании, сообщении).
Предпочтение того или другого типа синтаксиса во многом зависело от общего тяготения грамматики к содержательному или формальному анализу. Сторонники всеобщей (логической) грамматики, равно как и лингвисты, склоняющиеся к психологической концепции языка, понимали синтаксис прежде всего как учение о предложении. Формальная, а позднее и структурная грамматика обычно отводили предпочтительное место учению о сочетаемости слов как аспекту языка, легче поддающемуся формализации, чем структура предложения.
Выделение синтаксического компонента, понимаемого как учение о валентностных свойствах слова, опиралось на противопоставление, принимавшее в зависимости от исторической эпохи и общей грамматической доктрины, одну из следующих форм: противопоставление словопроизведения словосочинению, слова — сочетанию слов, аналитики — синтезу, парадигматических отношений — отношениям синтагматическим, корреляции — реляции, единиц—отношениям между единицами (аранжировке), оппозиции— контрасту, функции в системе — функции в тексте, акта селекции — акту комбинации, языковой номинации (слова и устойчивого словосочетания) — речевой номинации (свободным сочетаниям слов), материальных единиц языка — конструкциям.
Некоторые из этих оппозиций относятся к количественному аспекту языка, другие — к его структурной организации, третьи — к различиям в формах речевой деятельности, четвертые связаны с антиномией языка и речи в плане номинации, но все они соотносительны между собой и ведут к обозначению синтаксиса как части грамматики, изучающей внешние отношения слов. Синтаксис в этой интерпретации противостоит учению о единицах языка — словах — их внутренней структуре и значении (морфологии и лексикологии).
Понимание синтаксиса как учения о предложении или высказывании опиралось на оппозицию, которая также в разных грамматических концепциях трактовалась весьма по-разному: противопоставление «живой речи» — «мертвому слову», законченной мысли — мысли незавершенной, активной мысли (суждения) — пассивной мысли (представлению), динамики — статике, глагольности — субстантивности, предикативных конструкций — единицам непредикативным, главных членов предложения — его второстепенным членам, коммуникативных единиц — единицам некоммуникативным, актуализирующей деятельности — деятельности номинативной, актуального знака — виртуальному (потенциальному) знаку, полного знака — частичным знакам (или субзнакам), естественной, действительно существующей единицы языка — единицам искусственным, условным, реального речевого стимула — не содержащим стимула образованиям.
Хотя сущность сформулированных оппозиций в общем одна и та же, она раскрыта в них с разных точек зрения. В одних случаях акцент сделан на выражаемых в языке логических категориях мышления, в других — на различии в семиотической природе разных единиц языка, в третьих — на их разной роли в коммуникации, в четвертых — на их отнесенности к языку или речи.
Выделяемая на основе перечисленных оппозиций часть грамматики имеет своим предметом структуру и функции высказывания (в том числе и предложения), рассматриваемого в его коммуникативном аспекте, т. е. в его отношении к говорящему лицу (субъективная модальность), к слушающему (характер речевого стимула) и к обозначаемой ситуации (денотативное значение).
Синтаксис в таком его понимании противостоит всем прочим разделам грамматики — учению о словосочетании, слове и образующих слово морфологических элементах как единицах, которые сами по себе (вне состава высказывания) лишены коммуникативной роли. Таким образом, синтагматический синтаксис и синтаксис предложения находятся в разном отношении к другим частям грамматики.
О том, сколь принципиально имеющееся между ними различие, можно судить хотя бы по тому, что образование высказывания как коммуникативной единицы не требует с необходимостью синтагматической активности говорящего. Ср. однословные высказывания Пожар! Караул! Вон! Отлично. Полдень и т. п. <…> В то же время синтагматическая деятельность сама по себе недостаточна для образования коммуникативных единиц. Ср. такие сочетания слов, не снабженные интонацией высказывания, как вкусный обед, быстро бежать, хорошо выспаться, давать уроки художественной гимнастики и пр.
Можно отметить и другие факты, выявляющие различие между синтагматическим механизмом и аппаратом, запятым в актуализации высказывания. Обращает на себя внимание, что те лексические средства языка, которые функционально связаны с актуализацией, имеют тенденцию к выпадению из синтагматического ряда, к разрыву синтагматических отношений с отдельными элементами сообщения. Ср.: В эту минуту он был, право, ужасен; Бурмин был, в самом деле, очень милый молодой человек; Казалось, кто-то меня так и толкал; В одном окне увидел он черноволосую головку, наклоненную, вероятно, над книгой или над работой. <…>
Грамматические средства актуализации (категории времени и наклонения) также относятся ко всему высказыванию <…>. Это их качество, однако, завуалировано их включенностью в форму глагола. Соотнесенность со всем сообщением, а не с отдельными его частями, характеризует и интонацию, составляющую необходимое просодическое средство актуализации высказывания.
Таким образом, если синтагматические приемы служат для отнесения одного элемента высказывания к другому его элементу, то способы актуализации, как правило, распространяют свое действие на все сообщение в целом. Речь идет, следовательно, о двух разных по своему назначению и действию механизмах языка.
Практическая невозможность ни исключить из описания языка какой-либо один из этих двух его аспектов, ни привести их к общему знаменателю имела своим следствием помещение в синтаксисе двух самостоятельных отделов: учения о сочетательных свойствах слова и учения о предложении. Противопоставление друг другу этих частей синтаксиса нередко раскрывается через оппозицию двух видов единиц: словосочетания (непредикативной, номинативной единицы) и предложения (предикативной, коммуникативной единицы). Предпосылкой к объединению этих частей в рамках синтаксической теории, по-видимому, служит непосредственное участие обоих механизмов языка в образовании конкретных речевых единиц. Синтаксис воспринимается как «субъективная» грамматика предложений, противопоставляемая «объективной» грамматике слов. Позднее оппозиция индивидуального социальному стала связываться с дихотомией языка и речи. Синтаксис вырисовывается как «грамматика речи» (т. е. грамматика языковых правил, по которым создаются речевые, коммуникативные единицы), подразделяемая на учение о речевых (создаваемых ad hoc) номинациях и о способах отнесения номинаций (как языковых, так и речевых) к действительности. <…>
В синтаксис, таким образом, входит учение о внутренней структуре и общих свойствах коммуникативных единиц.
Объединение названных частей грамматики имеет и то, чисто практическое, основание, что механизм синтагматики и актуализирующее устройство языка, в силу их постоянного соучастия в речеобразовании, некоторыми своими частями срослись, подобно сиамским близнецам, которые, хотя и наделены разным духовным содержанием и устремлениями, но неразъединимы физически и должны постоянно координировать свои порывы.
Вследствие тесного функционального переплетения, разборка «физического» механизма синтаксиса и сортировка его деталей по исполняемой ими функции представляет собой трудноразрешимую задачу. <…>
Предположим, что говорящему необходимо сообщить по-русски о том событии, которое изображено Репиным на полотне об убийстве Иваном IV сына своего, царевича Ивана. В лексическом репертуаре говорящий не находит такого знака, который бы содержал информацию о старике, склонившемся над умирающим юношей, его позе и выражении лица (детализация события в принципе беспредельна). Автор речи, впрочем, совсем и не намерен отражать в своем сообщении все те черты, которые улавливает его глаз в облике действующих лиц и окружающей их обстановке. Его поведение скорее соответствует позиции художника-абстракциониста, нежели взглядам художника натуралистического направления. Говорящему нужно довести до сведения адресата речи только сам совершившийся факт, который и составит непосредственный предмет сообщения. Но и эта, более ограниченная информация, не может быть передана одним словесным знаком. Говорящий вынужден поэтому расчленить ее на отдельные, поддающиеся обозначению на данном языковом коде фрагменты и выбрать для каждого из них совместимый с ним и содержащий необходимые сведения языковой знак, а затем скомбинировать их таким образом, чтобы в сообщении"были адекватно переданы ре- • альные взаимоотношения между участниками события. Предположим для простоты, что из ряда знаков, означаемые которых совместимы с признаками, присутствующими в «референтах» — старике, совершившем убийство, и его жертве, — говорящий выбрал имена собственные — Иван Грозный и царевич Иван, позволяющие безошибочно идентифицировать «предметы» речи. Этот выбор может быть объяснен и той информацией, которой располагает говорящий, и тем, какие данные он намерен сообщить своему собеседнику. Обозначив так своих референтов, говорящий дал в то же время понять, что участники обозначаемого события не совпадают с участниками коммуникации.
Для наименования совершенного царем Иваном акта говорящий избрал глагол убивать (при более конкретных альтернативах— заколоть, зарезать и др., содержащих информацию о способе убийства). Таким образом, автор определил информативный объем наименований отдельных фрагментов ситуации и обеспечил идентификацию темы сообщения.
Будучи звуковым символом, способным включаться «в поле» (по К. Бюлеру), или, иначе, знаком, обладающим «грамматической приложимостью» (по А. Мейе), каждое из выбранных слов способно к соединению с другими словами. Создавая связанную цепочку слов, говорящий осуществляет акт комбинации. Та синтаксическая конструкция, в рамках которой происходит соединение слов, во многом предопределена именем действия. В данном случае глагол убивать открывает возможность сочетаемости с именем агента действия и именем его объекта — того лица, над которым или по отношению к которому производится действие. Говорящему остается только расставить имена участников ситуации таким образом, чтобы их диспозиция правильно отражала роли в событии. Тем самым в высказывании передается информация не только об участниках ситуации, но и о связывающих их отношениях. Совокупность этих сведений образует означаемое высказывания, представляющее собой не сумму отдельных наименований, но общую номинацию события.
В том языковом коде, к которому прибегает говорящий, имеется, однако, более, чем один способ дать правильную, в соответствии с событием, номинацию. Говорящий может сказать Иван Грозный у бил царевича Ивана, сделав непосредственным предметом, темой своего сообщения исполнителя действия (предположим, что в нашем случае именно таково намерение автора речи). Точно та же объективная информация содержится и в конструкции Царевич Иван был убит Иваном Грозным, в которой протагонистом сообщения является объект действия. Выбирая ту или другую конструкцию, говорящий руководствуется, следовательно, не только структурой реальной ситуации, но и стремлением правильно передать свое коммуникативное намерение. Обе эти задачи реализуются в синтагматическом строении высказывания. Синтагматическая деятельность, следовательно, подчинена по крайней мере двум целям — номинации события и выделению темы и-сообщаемого.
Правильно назвав ситуацию, говорящий должен актуализовать номинацию, включив ее в коммуникацию, выразить отношение сообщаемого к действительности. Поскольку предметом сообщения является достоверный, совершившийся до момента речи факт, говорящий выбирает из модально-временной парадигмы глагола форму прошедшего времени изъявительного наклонения совершенного вида — убил.
Наконец, автору остается отразить в сообщении ту цель, с которой оно делается, свое коммуникативное намерение. Поскольку в данном случае говорящему нужно передать некоторую информацию, а не получить ее от собеседника, равно как и не побудить его к действию, он выбирает форму повествовательного (а не вопросительного или побудительного) предложения: Иван Грозный убил царевича Ивана. Речевой акт окончен. Он был описан как последовательное решение ряда задач: наименование фрагментов ситуации, их соединение в целостную номинацию события, выделение темы сообщения и сообщаемого, соотнесение действия с моментом речи по признаку времени, установление отношения к обозначаемому событию по признаку модальности, соотнесение участников события и участников коммуникации, обнажение цели сообщения. Реально, однако, синтагматическая и актуализирующая деятельность осуществляются одновременно. Сочетая имя действующего лица с названием производимого им действия, говорящий согласует их в форме (Иван Грозный убил...) и одновременно включает в глагол показатели времени-наклонения, поскольку все эти категории глагола находятся между собой в отношениях взаимозависимости. Механизм актуализации имеет общий привод с синтагматическим устройством. Обе системы срабатывают одновременно. Кроме того, сама связь подлежащего и сказуемого опирается на категорию лица (ср. Иван Грозный убивает, они убивают и пр.), имеющую прямое касательство к актуализации высказывания, его соотнесению с участниками коммуникации. Механизм актуализации здесь внедряется в синтагматический синтаксис. Сочетая подлежащее и сказуемое предложения, говорящий одновременно относит высказывание в реальный план и координирует его содержание с участниками речевого общения. В результате этого высказывание получает силу речевого стимула, рассчитанного на определенную реакцию со стороны собеседника.
Итак, при образовании высказывания приходит в действие несколько функциональных механизмов языка: один из них обеспечивает создание речевой номинации события (если оно не может быть обозначено одним словом), другой имеет своей целью определение темы сообщения и сообщаемого, третий направлен на актуализацию наименования — его соотнесение с ситуацией речи — обозначаемым событием, моментом речи и участниками речевого акта, четвертый выявляет цель коммуникации. Работа всех механизмов речеобразования происходит согласованно, но каждый из них обладает в то же время и определенной автономностью. Степень взаимозависимости перечисленных механизмов синтаксиса в известной степени определяет синтаксическую типологию языков.
<…>
С. 290–293.
Семантическая функция синтагматических показателей.
Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. М., 1976.
С. 5–20.
<…>
Синтаксис, в задачу которого входит обследование жизни предложения, обычно ограничивался изучением его формального строения безотносительно к семантике и в отвлечении от коммуникативных целей. <…>
Будучи разделом грамматики, синтаксис старался не выходить за пределы собственно грамматических категорий. <…>
Ни природа значения предложения и его составов, ни семантические типы предложений, ни семантические типы субъектов и предикатов, ни взаимодействие формальной и семантической структур предложения не были до последнего времени предметом специального анализа. Интерес к этому кругу вопросов пробудился 10-15 лет назад. Он был стимулирован целым рядом факторов, влиявших на развитие лингвистической мысли. Этому способствовало и наступление нового периода во взаимоотношениях лингвистики с логикой, относящейся с обостренным вниманием к содержанию предложения – пропозиции, и общий поворот к смысловой стороне языка и речи, и обращение к прагматическому компоненту речевой деятельности, и концентрация предложения как языкового знака, обладающего собственным означаемым. <…>
Наиболее широкое распространение среди лингвистов получила денотативная, или референтная, концепция значения предложения. Она имеет своей целью определение отношений между высказыванием и обозначаемой им экстралингвистической ситуацией, или событием. Ситуативная концепция предложения последовательно развивается в работах В. Г. Гака. Считая высказывание полным языковым знаком, В. Г. Гак полагает, что «референтом высказывания является ситуация, т. е. совокупность элементов, присутствующих в сознании говорящего в объективной действительности, в момент «сказывания» и обусловливающих в определенной мере отбор языковых элементов при формировании самого высказывания». Соотношение между ситуацией и обозначающим ее предложением В. Г. Гак изучает в двух аспектах – ономасиологическом и синтаксическом. В последнем случае анализируется соотношение синтаксических функций членов предложения (главным образом актантов) и тех ролей, которые выполняют обозначаемые ими предметы в реальном событии.
Поскольку данное направление связывает значение предложения с положениями дел или событиями действительности, оно уделяет особое внимание анализу и определению ситуации.
Само понятие ситуации используется разными авторами в разных значениях: оно относится то к миру, то к языку (его семантике), то к способу мышления о мире, т. е. помещается в вершине любого угла рокового семантического треугольника.
Во многих случаях ситуацией называют экстралингвистический референт предложения, отрезок реальной действительности, частное событие, факт, о котором сообщается в конкретном высказывании. <…>
Денотативное направление исследований занято изучением прежде всего того аспекта предложения, в котором отражена структура ситуации и который в разных работах получает название семантического, номинативного, денотативного, когнитивного, уровня референции, реляционной структуры, пропозиции. Оно оказалось плодотворным в выяснении и определении первичных и вторичных семантических функций актантов при многоместных предикатах и возможностей изменения их диспозиции. <…>
Исследование значения и сочетаемости глагольной основы предложения получило в некоторых работах валентностно-лексическое развитие. При этом подходе в фокус исследовательского интереса попадает структурно-лексическая основа предложения. <…>
Признавая плодотворность подобного подхода в плане обнаружения валентностных свойств слова (лексемы) как «усредненной» и отвлеченной от синтаксической функции единицы словаря, мы в то же время сомневаемся в том, что он может приблизить к раскрытию закономерностей формирования структурно-лексическоц основы предложения. Комбинирование слов зависит не только от их валентностных потенций, но и от их роли в предложении, а также от характера той синтаксической связи, которая их соединяет. Так, есть разница в нормах образования словосочетаний, предназначенных для выполнения функции субъекта, и конструкций, пригодных для роли сказуемого предложения; не одинаковы также правила соединения слов атрибутивной и предикативной связью.
Субъект и предикат выполняют в предложении существенно различные функции: субъект и другие термы конкретного значения замещают в речи предмет действительности, который они призваны идентифицировать для адресата сообщения, т. е. выступают в своей денотирующей функции, в то время как предикат, служащий целям сообщения, реализует только свое сигнификативное (абстрактное, понятийное) содержание, или смысл. Значение субъекта «прозрачно» и сквозь него отчетливо просвечивает денотат. С этим функциональным различием связаны различия в сочетаемости слов, занимающих в предложении позиции подлежащего и сказуемого. В субъекте определение относится к денотативному значению имени, указывая на некоторое свойство реального предмета, в предикате определение «сцепляется» с сигнификатом имени. Это можно показать на примере изменения значения прилагательных в зависимости от их вхождения в состав подлежащего и сказуемого. Ср. значения прилагательного молодая в таких предложениях, как Она молодая хозяйка и Молодая хозяйка вошла в комнату. Первое предложение может быть сказано о пожилой женщине, недавно оставившей работу и начавшей заниматься хозяйством. В нем прилагательное связано с сигнификатом слова хозяйка, а не его денотатом: Она молодая хозяйка = она недавно хозяйничает в доме. Второе предложение едва ли применимо к пенсионерке. В нем признак молодости характеризует денотат имени хозяйка, а не его сигнификат. Прилагательное в этом случае выражает свойство носителя имени, реального лица, безотносительно к тому, каким словом это лицо обозначено. Такое предложение уместно употребить, например, тогда, когда в доме к ведению хозяйства причастны две женщины, предположим, мать и жена хозяина дома. Признак молодости служит целям их различия. Ср. также возможность субъектных сочетаний белокурая хозяйка, черноглазая хозяйка при их неестественности в функции сказуемого: В комнату вошла черноглазая (длинноносая) хозяйка дома и *Она – черноглазая (длинноносая) хозяйка дома. <…>
В ряде исследований смысловая структура предложения моделируется с опорой на грамматические понятия и категории. Основным пафосом этих работ являются «поиски соотнесенности в предложении грамматических признаков с семантическими». В этом духе выполнено исследование по русскому синтаксису Г. А. Золотовой. Автор начинает с определения семантических функций элементарных синтаксических форм, образующих предложение, и кончает выделением типовых значений моделей предложения. Под типовым значением Г. А. Золотова понимает «смысловой результат предикативного сопряжения структурно-смысловых компонентов модели предложения» (ср. «предмет и его качество», «субъект и его состояние»). Изложенный подход опирается на мысль о том, что «названные типы отношений между явлениями действительности не могут существовать в языковом сознании иначе как в виде одной из данных языком синтаксических конструкций».
Основной задачей семантических разысканий в области синтаксиса предложения Н. Ю. Шведова считает определение собственного значения формально-синтаксических моделей. Согласно этой точке зрения, «грамматическая организация предложения […] уже сама по себе является фактором, небезразличным для семантической структуры построенного по этой схеме предложения. Отвлеченные значения компонентов схемы и отношения между ними служат первоосновой семантической структуры предложения, представляя ее в максимально обобщенном виде». В соответствии с этим общим взглядом «под семантической структурой предложения понимается его информативное содержание, представленное в абстрагированном виде как закрепленное в языковой системе соотношение типизированных элементов смысла». Н. Ю. Шведова стремится изучать значение предложения, базируясь на собственно языковом материале, без обращения к структуре внеязыковой ситуации. Единицы каждого уровня языка, в том числе структурная схема предложения, обладают семантическим своеобразием, создаваемым, по мнению Н. Ю. Шведовой, взаимодействием в них категориального и конкретного значений.
К исследованиям семантики синтаксиса принадлежат и работы Е. В. Падучевой. Автор исходит из того, что «значение предложения складывается из значений лексем, грамматических значений словоформ и значений синтаксических конструкций». Поэтому «описание семантики синтаксиса должно быть тем компонентом описания языка, которое позволяет дополнить описание лексической и морфологической семантики до описания семантики предложения в целом». Е. В. Падучева ищет решение проблемы семантики синтаксиса на пути толкования семантически сложных конструкций, в которых связь между формой и смыслом не является очевидной, через более простые конструкции. Основное внимание автора обращено на изучение синонимических отношений между высказываниями, а также тех формальных преобразований, которые их соединяют. Синонимическому классу предложений соответствует одно предложение, записанное на языке смыслов и принимаемое за семантическое представление данного класса. В качестве «языка смыслов» автор пользуется тем естественным языком, который служит объектом описания.
Проблема выбора рационального способа представления семантической структуры предложения существенна для генерального направления исследований, поскольку в порождающих моделях языка смысл сообщения составляет тот исходный материал, который поэтапно конвертируется в реальное высказывание конкретного языка. Сходную методику описания значения предложения можно встретить и в других концепциях. Так, И. П. Сусов, опираясь на денотативную основу (реляционный костяк) предложения, описывает далее процесс формирования значения высказывания как постепенное «обрастание»простой абстрактной схемы «в результате «привязываемых» к ней операций новыми и новыми компонентами, пока она не становится сложным, «многоэтажным» образованием, более или менее полно удовлетворяющим коммуникативному намерению». Подобный подход к семантике предложения может быть охарактеризован как уровневый.
Наряду с перечисленными направлениями в изучении значения предложения, каждое из которых может оказаться плодотворным в решении определенных задач, издавна и даже издревле существует логический взгляд на предложение. Если вспомнить те определения предложения, которые не претендовали на точное соблюдение правил научных дефиниций, но надеялись вскрыть сущность определяемых категорий, то в них чаще всего и дольше всего отмечалось, что предложение выражает (законченную, относительно законченную) мысль. В способности передавать мысль обычно видели специфику содержательной стороны предложения, отличающую его от слова и словосочетания. Иногда приведенное определение инвертировалось и указывалось, что мысль, выраженная словами, есть предложение. И действительно, мысль не может быть выражена в языке иначе, как в форме предложения. <…>
Настоящая работа в большей своей части посвящена логико-семантическому аспекту предложения. В ней, поэтому, коротко рассматриваются понятия, которые используются в логическом анализе значения предложения (понятия пропозиции и глаголов пропозиционального отношения, понятие референции). Этому посвящена первая и третья главы.
При изучении синтагматики предложения со стороны его содержания основное внимание было направлено на логические, т. е. обусловленные свойствами мышления, закономерности создания цепочек смыслов (см. вторую главу).
Основное содержание работы состоит в выделении логико-синтаксических «начал», т. е. тех отношений, которые, будучи непосредственно связаны со способами мышления о мире, в то же время причастны к грамматическому строю языка. В. Г. Адмони, в работах которого отводится много места анализу логико-грамматических типов предложения, характеризует эти последние как «конкретные грамматические структуры, обладающие грамматической формой, с помощью которой выражается, однако, не что иное, как логическое содержание, т. е. отразившиеся в человеческом мышлении типические связи и отношения объективной действительности». Логико-синтаксические структуры представляют собой наиболее общие модели в которых мысль формирует смысл.
Выделение логико-синтаксических типов опирается на следующие свойства предложения: 1) природа терминов отношений – в предложении может устанавливаться связь с любым из тех сущностей, которыми оперирует человеческое мышление: предметом, понятием, именем (словом), представленными в высказывании денотатом, сигнификатом и означающим; 2) направление отношения – мысль может двигаться между терминами отношений в том или другом направлении. Названные два признака обуславливают связь логико-синтаксической структуры предложения с референцией входящих в нее имен и коммуникативной перспективой высказывания: природа терминов отношений обнаруживает себя в референции имени, а направление отношения отражает коммуникативную перспективу предложения.
Применительно к материалу русского языка в настоящей работе выделены следующие четыре логико-грамматический «начала»: 1) отношения экзистенции, или бытийности, 2) отношения идентификации, или тождества, 3) отношения номинации, или именования, 4) отношения характеризации, или предикации в узком смысле этого термина.
Отношения экзистенции соединяют концепт и предмет, понятие и материю. В экзистенциальном предложении утверждается существование (или несуществование) в мире или некотором фрагменте объекта (класса объектов), наделенного определенными признаками. Ср. В этой стране есть исполинские змеи; Леших не существует; Снежный человек существует. Мысль в этом случае движется от концепта (понятия) к субстанции, объекту, воплощающему заданную совокупность черт. Здесь уместно подчеркнуть, что в абсолютных (относящихся к миру) экзистенциальных утверждениях концепт обычно создается не одним признаком, а комбинацией, совокупностью ряда черт. Поэтому, проблема бытия часто сводится к вопросу о совместимости признаков в концепте (ср. проблему существования «круглых квадратов») или в материальном объекте (русалках, коньках-горбунках и пр. жителях сказочных миров).
Инверсия мыслительного процесса, его направленность от объекта к его признакам, набору признаков, состоянию, свойствам, действию ведет к изменению логических отношений, их преобразованию в отношениях характеризации, или собственно предикации. В этом случае заранее данным является некоторый объект, в котором активным актом мышления выделяется тот или другой признак. Ср. Море сегодня спокойно; Эта змея огромна. Логико-синтаксические отношения определяются, следовательно, не только теми категориями, которые они связывают, но и направлением связи.
Отношения номинации соединяют объект и его имя, т. е. элемент предметного мира и элемент языкового кода. Ср. Этого мальчика зовут Коля. Это Коля. Коля. Это дерево – сосна. Отношения именования могут соединять не только предмет и его имя, но также понятие (свойство, качество, событие и пр.) и способ его обозначения в языке (слово). Однако для синтаксической организации предложения существенна лишь наиболее простая форма этих отношений, соединяющая предмет (лицо) и его собственное имя. Только этот простейший вид именования принимается во внимание в настоящей работе.
Инверсия отношений именования, при которой мысль двигалась бы от слова (означающего) к его значению (сигнификату) создает отношения интерпретативного типа, которые очень близки к отношению тождества. Сообщая о том, что значит слово, мы не только соединяет звук со смыслом, но как бы приравниваем значение слова к его толкованию при помощи других слов. Ср. Печаль это скорбно-озабоченное, нерадостное, невеселое настроение, чувство. Такие предложения используются тогда, когда адресату неизвестен первый элемент равенства – означаемое интерпретируемого слова. Они могут быть определены как экспликативные. Интерпретативные отношения не соотносятся с особым типом предложений. Они, поэтому, не входят в число логико-синтаксических «начал». То же можно сказать и о другом виде инверсии отношений именования, при которой мысль движется от имени (данного) к его конкретному носителю – предмету или лицу. Ср. Кто здесь Соколов? Соколов это я. Такого рода отношения не существенны для анализа синтаксического строя русского языка.
Отношения идентификации рефлексивны, т. е. обращены на один объект. Они, поэтому, в логическом смысле не могут быть инвертированы. В наиболее ясном случае эти отношения устанавливают тождество объекта (денотата) самому себе (онтологическое тождество). Что касается абстрактных категорий, то проблема их отождествления осложняется отсутствием у этих сущностей независимого от языкового обозначения бытия. В данной работе принимается во внимание только онтологическое тождество.
Итак, хотя те сущности, которыми оперирует человеческое мышление (денотат, сигнификат, означающее, соотв. предмет, понятие, имя) способны быть терминами большего количества логических отношений (таких отношений могло бы быть девять), для формирования синтаксических структур русского языка (а возможно и других языков) существенны лишь четыре названных вида отношений, каждое из которых соотносительно с особой логико-синтаксической структурой – экзистенциальными предложениями, предложениями тождества, предложениями именования и предложениями характеризации.
Прямое назначение перечисленных логико-синтаксических структур постоянно расшатывается варьированием их лексического наполнения. Можно полагать, что если бы в языке не были представлены упомянутые выше четыре структурных типа, одного было бы довольно для передачи любого вида логических отношений и, шире, любого содержания. Это предположение будет ниже проиллюстрировано материалом экзистенциальных высказываний. Объем настоящей работы позволил описать только два логико-синтаксических типа предложений – предложения экзистенциального и идентифицирующего типов, менее всего исследованные применительно к русскому языку.
Интересуясь вопросам связи между категориями логики, формирующими структуру предложения, и категориями семантики и будучи убеждены в том, что логическая структура мысли и тесно связанная с нею коммуникативная задача сообщения непосредственно воздействуют на образование сначала речевого смысла, а затем и устойчивого лексического значения слова, мы посвятили этому кругу вопросов последнюю главу настоящей работы.
Гак В. Г. Высказывание и ситуация // Гак В. Г. Языковые преобразования. М, 1998. Глава 5. С. 243-263.
Высказывание. Широкое использование в современных лингвистических работах термина высказывание, который нередко вытесняет термины предложение или фраза объясняется, по-видимому, тем, что лингвистика все большее внимание уделяет некоторым новым аспектам изучения языка. Среди новых направлений, пользующихся этим термином, можно отметить, в частности, лингвистику речи или ситуативную лингвистику (изучение языковых форм в их реализации, на уровне речи), психолингвистику (порождение речи), трансформационную и генеративную грамматику (преобразование языковых единиц, перефразирование). В последнем случае на использование термина высказывание оказала влияние математическая логика. Хотя в математической логике нет однозначного определения высказывания, можно заключить, что если термины традиционной логики суждение или предложение делают упор на внутренней структуре сообщения (связь субъекта и предиката), то высказывание отражает отношение сообщения к действительности в плане его истинного значения (истинность, ложность, необходимость, возможность и т. п.)1.
<…>
Отличительные качества высказывания связаны с характером обозначаемого (ситуации): предикативность — отличительное свойство высказывания — есть показатель соотнесенности его с ситуацией, и, естественно, обладать ею может только высказывание — единица, референтом которой является не абстрагированный элемент ситуации (как у слова), а сама ситуация. Модальность отражает также специфические элементы ситуации: позиции говорящих в речи, их отношения к сообщению и ситуации.
Знаковый характер высказывания подтверждается и сравнением языка с другими семиотическими системами. Так, в системе дорожной сигнализации мы называем знаком сложное обозначение определенной ситуации, состоящее из обозначений предметов, а также категориальных символов («указание», «запрещение» и т. п.), значение которых можно сопоставить с индикативом и императивом — двумя основными модальностями простого предложения. Такой знак представляет собой продукт законченного семиотического акта, и его аналогом в языке является не отдельно взятое слово, но высказывание. Используя терминологию Бюиссанса, Прието предлагает термин знак сохранить за словом (и, соответственно, значимой частью дорожного сигнала), а высказывание, так же как и дорожный знак в целом, обозначить термином сема. Это предложение не представляется удачным ввиду того значения, которое термин сема приобрел в современном языкознании («элементарная единица плана содержания»), а также непривычного использования слова знак для обозначения «части знака» в неязыковых семиотических системах. Но разграничение двух типов знаковых единиц — полной, представляющей собой результат акта семиозиса, и частичной, являющейся «полуфабрикатом» для полных знаков, представляется необходимым.
В связи с этим некоторые лингвисты склонны обозначать высказывания как «сверх-знаки» или сложные знаки.
Такая трактовка соотношения высказывания, с одной стороны, и морфем, синтаксем и лексем — с другой, допустима, если считать слова и морфемы самостоятельными знаками коммуникации и видеть в высказывании лишь сочетание этих знаков. Между тем, в языковой реализации, в речи не только часть определяет целое, но целое определяет часть. Здесь проявляется общее соотношение между целым и его элементами: сочетаясь в целое, части не остаются неизменными, но приобретают новые свойства, которыми вне целого они обладают лишь потенциально. Части выступают как элементы целого. Попадая в высказывание, слово утрачивает свои контуры, оно превращается в часть фразы, трансформируется в новую единицу — элемент высказывания, с помощью которого высказывание описывает ситуацию. Эта трансформация слова (единицы низшего уровня) под влиянием высказывания (единицы высшего уровня) проявляется в известных сдвигах значения слова в речи («контекстуальные значения»), в случаях его десемантизации (более частых, чем это обычно отмечают), в создании фразеологизмов. Если с точки зрения языковой статики основными элементами языка являются слова, морфемы, синтаксические конструкции, с помощью которых строятся высказывания, то с точки зрения динамики языка — речи — картина представляется как раз обратной. Важнейшей единицей является высказывание, поскольку именно оно является коммуникативно значимым, имеет точный референт — ситуацию — не представляющий собой результат условного языкового членения. По отношению к высказыванию слова, морфемы и тому подобные элементы, служат строительным материалом. Взятые в отдельности, они лишены коммуникативной функции и прямой соотнесенности с объективной реальностью. Эти элементы лишь приблизительно намекают на определенный сектор опыта, являясь лишь «техническим средством <…>, причем они могут взаимозаменяться с другими элементами и объединяться с ними в единую открытую систему употребления. В связи с этим именно с точки зрения реального функционирования языка знаком в языке следует считать высказывание. Более обоснованной, следовательно, представляется точка зрения некоторых итальянских лингвистов, определяющих высказывание <…> как знак, а слова как «подзнаки» <…>.
<…>
К какому же уровню следует относить высказывание как единицу языка?
Уровни (ярусы, планы) в языке выделяются с точки зрения разных подходов к описанию языка. С точки зрения взаимосвязи языковых структур с неязыковыми Хэллидей выделил три основных уровня: субстанциональный (связь языковых форм с материальной звуковой субстанцией); формальный (уровень внутриязыковых единиц и категорий) и семантический (связь языковых форм с внеязыковой ситуацией).
С точки зрения этапов членения речевого потока различают фонемный, морфологический, лексический, синтаксический уровни, в основном соответствующие основным подсистемам языка.
С точки зрения взаимосвязи элементов языка различают синтагматический и парадигматический план.
И, наконец, с точки зрения реализации различаются уровни системы языка, нормы языка, нормы речи и индивидуальной речи.
Разрабатывая теорию высказывания, чешские лингвисты двояким образом решали вопрос о том, к какому уровню оно относится. О. Лешка различает два ряда соотносительных уровней: уровни абстрактных структур и уровни манифестации этих структур, на которых располагаются соответствующие структурные и функциональные единицы:
текст — энунциация
предложение — высказывание
слово — наименование
С другой стороны, Трнка вводит высказывание в особый суперсинтаксический уровень, который он помещает над фонологическим, морфологическим и лексическим. Основная ошибка чешских лингвистов, по нашему мнению, заключается в том, что как бы они ни ставили высказывание по отношению к предложению — параллельно с ним (Лешка) или над ним (Трнка) — они рассматривают высказывание прежде всего как единицу синтаксического порядка. Это логично вытекает из того, что, начиная еще с Матезиуса, пражские языковеды отграничивали высказывание от предложения прежде всего на основании тех сторон в его организации, которые в конечном счете связаны с его синтаксической структурой (актуальное членение, прономинальная субстанция и др.). Однако специфика высказывания, как высшего уровня номинации, не связана лишь с синтаксическими особенностями предложения, но охватывает и всю его лексическую организацию во взаимодействии с синтаксической. Система внутренних структурных правил высказывания, о которых писали сами пражцы, распространяется на все уровни языка. С. Карцевский в указанной выше работе высказывание («фразу», по его терминологии) относит к «лексическому» уровню, который располагается над фонологическим, морфологическим и синтаксическим и в котором переплавляются слова и конструкции. Если термин, предложенный Карцевским, не вполне удачен, то сама мысль о «переплавке» в нем единиц различных уровней заслуживает внимания.
Значения форм и слов определяется на основании различных приемов (дистрибуции, трансформация) и др., так или иначе восходящих к анализу синтагматических или парадигматических отношений. Значение высказываний определяется непосредственно связью его с данной ситуацией, на основании анализа отношений между планом выражения и планом содержания. Высказывание находится, таким образом, на уровне интеграции всех различных других уровней, выделяемых в процессе анализа языка, на уровне завершенного семиотического акта (семиозиса). Такой уровень называли семиотическим (Ельмслев), символическим (Сепир, Гринберг), видимо, сходное содержание вкладывает Бенвенист в понятие «категорематический» уровень и Хэллидей в «семантический» уровень. По отношению к высказыванию, как к единице этого уровня, слово, морфемы, конструкции, интонационная структура — суть фигуры — асимметричные многозначные элементы знакового типа. Если слова и грамматические элементы обычно бывают многозначными, то высказывание всегда однозначно, хотя одна и та же внеязыковая ситуация может быть обозначена рядом синонимических знаков-высказываний. Гибкость языка обеспечивается тем, что с помощью многозначных элементов низшего уровня может быть создан ряд однозначных, но синонимических между собой элементов высшего уровня.
На основании вышеизложенного можно отметить следующие особенности семиотического уровня: а) связь с ситуацией, б) взаимодействие всех внутриязыковых уровней, в) возможность множественного отображения одной и той же ситуации, в связи с чем первостепенное значение приобретает проблема выбора.
Ситуация. Референтом высказывания является ситуация, то есть совокупность элементов, присутствующих в сознании говорящего в объективной действительности в момент «оказывания» и обусловливающих в определенной мере отбор языковых элементов при формировании самого высказывания. Аспекты ситуации многообразны, и необходимость их отражения порождает различные специфические функции языка. Известно, что Р. Якобсон различал шесть основных языковых функций: денотативную, эмотивную, конативную, фатиче-скую, метаязыковую и поэтическую. Эти компоненты коммуникации неравноценны в различных актах коммуникации. Так, возможны акты речи без специальных фатических или метаязыковых компонентов. В других случаях на первый план выходит поэтическая функция. Но наиболее существенной является денотативная функция, отражающая связь высказывания с референтом, ибо нельзя говорить, не говоря о чем-то. И даже в тех случаях, когда люди говорят не для того, чтобы передать информацию, но для поддержания самого общения, они все-таки говорят о чем-либо. Структура денотата составляет ядро речевой ситуации. Было бы неверно, однако, видеть знаковую, номинативную функцию высказывания (предложения) лишь в отражении структуры денотата и противопоставлять ее коммуникативной функции как «незнаковой». Высказывание обозначает не только предметные отношения, как они представляются говорящему, но и информированность собеседников (отражаемую актуальным членением) и позицию говорящего (отражаемую категориями модальности). Характерно, что некоторые проявления актуального членения и модальности могут быть обозначены графически (знаки препинания, выделения). Интонация логического выделения также выполняет функцию обозначения. Более точно было бы видеть во всех аспектах структуры высказывания номинативную функцию, различая внутри нее денотативную и коммуникативно-модальную.
Общая структура ситуации. Ситуация есть отрезок, часть отражаемой в языке действительности, то есть движущейся материи. В объективной реальности человеческое сознание выделяет прежде всего устойчивые объекты — субстанции. Но взятый в отдельности материальный объект не образует еще ситуации: о нем нельзя сказать, что он существует. Ситуация образуется в результате координации материальных объектов и их состояний. Существуют две общие формы такой координации, пространство и время. <…>
Подобная структура ситуации (объекты-субстанции + координация их состояний или отношения между ними) объясняет наличие в естественных языках двух взаимно противопоставленных основных разновидностей языковых элементов — имени и глагола. Имя выражает субстанции, глаголы в принципе — координации. Это противопоставление может относиться к разным уровням. В одних языках оно носит отчетливый морфологический характер, в других оно проявляется на синтаксическом уровне — в различии между синтаксическим субъектом и предикатом.
Но сама координация, как мы видели, может носить временной или пространственный характер. В первом случае воспринимающий ситуацию человек отмечает изменения в состояниях объекта и явлениях, замечает, как изменяется объект. Это состояние объекта может отмечаться как противопоставление (замещение) его возможному другому состоянию. Например, говоря собака легла, мы отмечаем изменение в ее состоянии (ранее она могла стоять, сидеть или бежать). Говоря собака спит, мы отмечаем ее состояние как противопоставление другому возможному состоянию (...спит, а не бодрствует).
При пространственной координации данный объект определяется не по отношению к своему иному потенциальному состоянию, а по отношению к другому объекту. Например: Собака находится возле будки, Собака принадлежит Павлу — в обоих случаях отмечается связь между данным и каким-то иным объектом. Временная и пространственная координации — единственный способ включить объект в ситуацию, заставить его «существовать». Но вместе с тем между ними имеется важное различие. Временная координация устанавливает отношения между состояниями данного объекта, вне связи его с другими объектами. Пространственная координация обязательно требует наличия второго объекта, относительно которого характеризуется первый.
Это фундаментальное различие ситуаций отразилось в формах мышления и в формах языка. В логике различаются два типа предикатов: одноместные предикаты-свойства (функция от одной переменной) и многоместные предикаты-отношения (функция от двух и более переменных). Что касается форм языка, то, как отмечает Ч. Хоккетт в той же статье, можно предполагать, что во всех языках имеется различие между предикациями с одним референтом (объектом), типа Mary is singing, и с двумя референтами, типа John struck Bill. Предположительную оговорку Хоккетта можно снять, поскольку различие этих двух типов предикаций связано с общим различием временных и пространственных координации.
Разумеется в каждой реальной ситуации обнаруживаются и временные, и пространственные координации, но, строя высказывание, говорящий может выделять какой-либо определенный тип координации, либо оба типа одновременно в разных соотношениях. В связи с этим можно различить три типа ситуации:
а) ситуация-манифестация (проявление) с преобладанием временной координации;
б) ситуация-отношение с преобладанием пространственной координации;
в) смешанные ситуации, в которых представлены — в разных пропорциях — оба типа координации.
В лингвистическом плане первый тип ситуация-проявление выражается в сказуемых — непереходных глаголах, обозначающих характеристику, действие или состояние: «человек спит», «ест». В наиболее общей форме ситуация-проявление выражается в глаголе быть, который является субстратом всех остальных непереходных предикатов.
Ситуация-отношение лингвистически выражается в переходных и обстоятельственных сказуемых: Дело касается его, Он имеет друзей. Наиболее общей формой выражения отношения является глагол иметь.
Смешанный тип координации выражается глаголами, которые могут употребляться без объекта, но в данном случае не имеют таковой. Например: «Собака лежит у будки», «Он идет к дому», «Мальчик читает книгу», «Мастер красит забор».
Оба основных типа ситуации могут восприниматься в статике или в динамике, в связи с чем формируются четыре основных лексико-семантических типа предиката:
___________Манифестация (субъект) Отношение (субъект и объект)
Статика___________быть______________________иметь____________
Динамика___________идти______________________делать____________
Таблица показывает семантическую родственность предикатов соседних полей. Не случайно глагол иметь рассматривают как связку, перевернутый глагол быть. Глаголы идти и делать оба процессуальны и могут взаимозаменяться при погашении объективной валентности у глагола делать (ср. делаться и происходить).
Различие между временной и пространственной осями восприятия координации реальности весьма существенно, так как даже при обозначении одних и тех же элементов ситуации, в зависимости от индивидуальной психологической установки либо от стереотипных установок данного языка говорящие могут обращать внимание либо на отношения объектов, либо на их проявление. Объекты-субстанции и координации образуют элементы ситуации. Любую координацию — временную или пространственную — мы называем процессом. Процесс, таким образом — основной динамический элемент ситуации, и «слова, обозначающие процессы, как правило, обозначают и те ситуации, которые возникают в результате этих процессов»1.
Это понимание процесса шире того, которое придается ему некоторыми авторами, противопоставляющими процесс как изменение в состоянии субстанций самому состоянию этих субстанций (вне идеи изменений). В этом случае процесс понимается лишь как манифестация (проявление). <…>
В других работах, напротив, процесс отождествляется с действием и, следовательно, с простым глагольным сказуемым. В иных случаях, напротив, «процесс определяется, как изменение самого субъекта, протекающее внутри него ("существовать", "спать", "сердиться") и противопоставляется активным действиям и движениям»3. При восприятии и описании процесса получаемая информация перерабатывается и упорядочивается с помощью лингвистических категорий, для которых язык создал типизированные средства выражения. Можно отметить следующие аспекты и связи процесса:
— Внутреннее содержание процесса: манифестация или отношение в их разнообразных модификациях и сочетаниях; обычно выражается глагольной лексикой, иногда — в сочетании с обстоятельствами.
— Отношение процесса к субстанции, принимаемой за исходную точку процесса. Эта субстанция образует грамматический субъект (resp. подлежащее), по отношению к которому номинант-процесс выступает как предикат (сказуемое).
— Отношение процесса к другим субстанциям (при ситуации-отношении). Лингвистически эти субстанции выступают в форме дополнений или предметных обстоятельств.
— Отношение к процессу со стороны участников коммуникации.
— Отношение процесса во времени к моменту речи.
— Отношение процесса к его результату, внутреннему пределу. Последние три отношения в языке отражаются в категориях модальности, времени и вида, которые обычно выражаются с помощью морфологических средств.
— Отношение способа осуществления процесса с точки зрения качественно-количественной стороны к другим возможным способам, лежащее в основе обстоятельства образа действия (гезр. наречия).
— Отношение процесса к другим процессам. Оно лежит в основе логико-грамматических отношений причины, условия, следствия, цели и т. п.; основным средством выражения их является придаточное предложение.
Смысловое различие трех типов обстоятельств (внутреннее — качественно-количественное, отношение к другим субстанциям и отношение к другим процессам) определяет различие основных структур, служащих для их выражения (наречия, предложные обороты с существительными, придаточные предложения). В процессе развития и использования языка происходят постоянные взаимозамены и сдвиги средств выражения. В связи с этим классификация компонентов ситуации неизбежно отличается от классификации членов предложения, хотя и лежит в ее основе. В последней решающую роль играют формальные критерии, в связи с чем прямое дополнение отделяется от косвенных, а обстоятельства группируются несколько иначе.
Отношение высказывания к ситуации. <…>
Особенность соотношения языковой формы и ситуации заключается в том, что один и тот же объект может отражаться несколькими эквивалентными формами. Эквивалентность форм доказывается также и тем, что от одной формы к другой можно перейти, следуя определенным правилам трансформации (переключения)2. Это совпадает с представлениями материалистической теории информации3. Содержание информации может оставаться неизменным, тогда как форма отражения определяется спецификой отражающей системы. Отражающая система может быть изоморфной (адекватной) или гомоморфной (приблизительной) моделью системы объектов. Языковая система относится к гомоморфным моделям, которые отражают объекты приблизительно, ориентируясь лишь на некоторые более или менее произвольно выбираемые элементы. Различия в описании ситуации проявляются в выделении разных элементов, разных сторон этих элементов и разной группировки элементов.
Выступая как наименование целой ситуации, высказывание является номинацией особого рода, весьма отличной от лексической номинации. Осуществляясь в условиях конкретной коммуникации, высказывание как номинативная единица приближается по многим своим признакам к ситуативным дейктическим элементам языка. Основные черты высказывания:
— Ситуативность. Анализ разговорной речи показал, что в реальной коммуникации прямая номинация часто не имеет места и заменяется указанием. Ситуативность проявляется не только в наличии местоимений и артиклей, что обычно отмечается исследователями, но и в употреблении некоторых разрядов знаменательных слов, смысл которых зависит от ситуации. Характерно, что при обычном изучении этих слов на «уровне языка» как словарных единиц исследователи просто не замечали их ситуативного характера.
— Избирательность. Высказывание не может дать полного описания данного отрезка действительности со всеми его элементами, характеристиками, связями, отношениями. <…> Формируя предметно-логическую схему ситуации, говорящий может отбирать и группировать по-своему ее элементы. Это, как отмечалось выше, позволяет описывать одну и ту же ситуацию разными способами. В этом отборе проявляется избирательная деятельность отдельного индивида и каждого языка. Избирательность может касаться обозначения отдельного элемента действительности. <…>
Избирательность может выражаться и в выборе схемы всего высказывания. Предложения Бабочки летят на огонь и Огонь привлекает бабочек описывают одну и ту же ситуацию, но по-разному изображают направленность процесса. В первом случае «инициатором» действия представлены бабочки, во втором — огонь, притягивающий бабочек. Таким образом, наименование отрезков действительности и их дальнейшая аранжировка непосредственно связаны с тем, как мы представляем эту действительность.
— Компрессия и избыточность. В формировании высказывания большую роль играет пресуппозиция — совокупность предварительных знаний собеседников о предмете речи. Исследователи отмечают обычно двоякую роль пресуппозиции2. Она предопределяет самое появление высказывания. Так, чтобы сказать Откройте дверь, нужно знать, что дверь закрыта и что в помещении находится лицо, способное открыть его. Она предопределяет истинность или ложность высказывания. Рассматривая фразы Волк упал, Волк развелся, мы определяем, пишет Филмор, являются ли они «странными» или нет, скорее на основании того, что мы знаем о живом существе, обозначаемом словом волк нежели тем, что нам известно о лингвистических свойствах слова волк. Но пресуппозиция играет и еще одну важную роль в организации высказывания, позволяя устранить семантические компоненты высказывания, известные из ситуации собеседникам. Так, знание того, что стол обычно занимает вертикальное положение (стоит), позволяет нам опускать соответствующую сему, и формировать два синонимических высказывания: Стол стоит у окна и Стол находится у окна. Таким образом ориентировка на ситуацию и пресуппозиция позволяют прибегнуть к компрессии или же сохранить избыточность. В высказываниях может иметь место словесная компрессия (опущение целых номинаций), семическая компрессия (опущение сем в номинациях) и структурная компрессия (опущение связующих элементов).
— Направленность. Высказывание может соотноситься с говорящим (в этом случае говорят об авторизации или эгоцентризме) либо с другим лицом, заинтересованным данным сообщением. Эгоцентризм, никак не обнаруживающийся при анализе синтаксических конструкций предложения, нередко определяет структуру данного высказывания, настолько пронизывая его, что можно различать эгоцентрические и неэгоцентрические построения высказывания. Возьмем, к примеру, причастность индивидуума к описываемым событиям, так называемый «третий синтаксический план» у И. Польдауфа. Гид может сказать экскурсантам в музее: «Это картина художника А, рядом с ней — картина художника В» или: «Перед вами картина А, рядом с ней вы видите картину В». В первом случае ситуация представлена как не связанная с собеседниками, во втором случае — с их точки зрения.
— Информативность. В высказывании отражается характер той информации, которая запрашивается или сообщается при разговоре. Средства выражения информативности различны: вопросительные конструкции, выделение, актуальное членение предложения.
— Эфемерность. Высказывание обозначает конкретную ситуацию в определенный момент. Всякий раз оно заново организуется (хотя по одним и тем же принципам) и не закрепляется в языке. Вследствие этого в другом случае аналогичная ситуация может быть обозначена высказыванием иной структуры.
— Уровневая интеграция. Случайность наименования проявляется не только в относительно произвольном выборе номинанта (обозначаемого элемента ситуации и его аспекта), но и в случайном выборе номинанта, то есть формы обозначения. Один и тот же элемент ситуации может быть обозначен языковыми единицами разных уровней. В структуре высказывания прослеживается взаимодействие абстрактной синтаксической структуры предложения с семантической структурой и актуальным членением высказывания. Это взаимодействие приводит к нейтрализации отдельных языковых элементов в высказывании.
Если слова-наименования взятые в отдельности, не совпадают по объему, то, обозначая (разным способом и с разных сторон) один и тот же элемент в ситуации, они совпадают функционально. Это характерное обстоятельство связано с тем, что при интеграции слова в высказывание происходит процесс нейтрализации. При включении слова в словосочетание или в предложение реализуются не все значения слова, а только то, которое непосредственно связано с указанием на данный объект. Таким образом, два разных слова с различными значениями могут быть использованы для обозначения одного и того же элемента объективной реальности, который находится как бы на пересечении проекций их значений. Разумеется, необходимо, чтобы в значениях обоих слов был какой-либо общий элемент. С точки зрения словарных значений различными являются слова человек и глаз. Но между ними есть отношения целого и части, что обусловливает возможность их нейтрализации в некоторых контекстах: Человек уставился на дверь; Его глаза уставились на дверь. При изучении структуры высказывания речевая нейтрализация приобретает первостепенное значение. Речевые соответствия могут отражать различные стороны одного и того же элемента ситуации, вследствие чего подлинный инвариант высказываний устанавливается лишь на уровне ситуации (денотатов).
Внутренняя форма высказывания. <…> Установка — явление индивидуальной психики, но вместе с тем она лежит в основе создания привычек и стереотипов. Человек не может самостоятельно и оригинально перерабатывать все встречающиеся в жизни ситуации. Это тем более свойственно обыденному речевому общению, при котором достаточно в общем виде указать на ситуацию и ее элементы. Если принять во внимание социальный характер акта речи, то станет понятной тенденция языковой установки к превращению в стереотип. Постепенно у всех членов данного языкового коллектива создаются стереотипные установки, которые определяют единообразный способ членить объективную реальность и те черты, которые воспринимающий в первую очередь замечает в предметах и ситуациях и кладет в основу наименования. Стереотипы значительно облегчают процесс общения. Однако они не устраняют полностью возможность индивидуальных установок, и различие между первыми и вторыми и создает психолингвистическую основу для литературного и языкового творчества.
Проблему внутренней формы и различия языков обычно рассматривали с точки зрения отдельного слова. Между тем, в силу того, что установка определяет целостный подход к построению фраз, следует говорить и о «внутренней форме» высказывания. Отмечаются следующие особенности внутренней формы высказывания по сравнению с внутренней формой слова.
1) Слово может быть мотивированным или немотивированным. Высказывание, как все сложные единицы языка, почти всегда мотивировано, и, следовательно, обладает внутренней формой.
2) Внутренняя форма слова устойчива. В процессе коммуникации говорящий сравнительно редко создает новые частичные номинации (неологизмы) с новой внутренней формой, обычно он использует уже готовые лексические единицы с уже данной внутренней формой. Внутренняя форма высказывания — подвижна, она заново создается в каждом новом акте коммуникации.
3) Внутренняя форма слова может основываться лишь на одном из признаков объекта. Внутренняя форма высказывания обычно содержит указания на признаки ряда элементов ситуации и соотношения между ними. Внутренняя форма высказывания отражает: а) отбор обозначаемых элементов ситуации; б) способ обозначения этих элементов; в) тип устанавливаемых отношений между ними.
Традиционный наивный взгляд на языки утверждал, что различие между языками сводится к смене названий одних и тех же предметов.
<…>
Огромное значение имеет то обстоятельство, что при описании действительности говорящие на разных языках, в силу установки, отражают разный опыт. Это проявляется в отборе разных элементов и наименовании последних, исходя из их разных аспектов. Именно вследствие этого одни и те же формальные средства (слова, конструкции) по-разному используются в разных языках. Отмеченные различия обнаруживаются сразу, как только от сравнения отдельных слов и форм мы переходим к сравнению целых высказываний.
Внутренняя форма, избирательность языка связана с вероятностным характером языковой системы, которая, как известно, свойственна и его внешней звуковой форме.
В области звуковой системы ни один язык не реализует всех возможных противопоставлений, ограничиваясь некоторым набором дифференциальных признаков — особым в каждом языке. Чрезвычайное нагромождение этих признаков осложнило бы систему и затруднило бы пользование языком1. Точно так же и при номинации язык не выделяет всех возможных свойств, аспектов, качеств денотата. Каждый язык ограничивается и здесь, в области внутренней формы, определенным набором дифференциальных признаков, так что один и тот же денотат может обозначаться на основании разных признаков разными словами. Отбор этих признаков, исключительно важный с точки зрения формы языка, оказывается несущественным с точки зрения идентификации денотатов в процессе общения. Исследование закономерностей отбора этих признаков необходимо для создания полной модели языкового синтеза.
Ломтев Т. П. Структура предложения в современном русском языке. М., 1979. С. 26–35.
СТРУКТУРА ПРЕДЛОЖЕНИЯ КАК ОТОБРАЖЕНИЕ СТРУКТУРЫ
Структура субъективного содержания предложения (модуса).
Коммуникативная организация простого предложения.
Актуальное членение простого предложения.
Распопов И. П. Строение простого предложения в современном русском языке. М., 1970.
С. 28–31.
В самом деле, если предложение есть коммуникативная единица, то это означает, что оно с необходимостью должно выражать нечто сообщаемое. Но как раз сообщительный характер высказываемого в нем содержания и заключается в том, что оно целенаправленно, что оно организуется в соответствии с определенным коммуникативным заданием и именно это соответствие, получая выражение, в частности, в актуальном членении предложения, создает впечатление относительной полноты и законченности высказанной мысли — признак, который с давних пор по справедливости считается решающим при элементарном определении предложения.
Следует подчеркнуть, что указанное соответствие выражается именно в актуальном членении предложения, а не в связи, например, грамматического подлежащего и грамматического сказуемого, как это утверждают по традиции все наши учебные пособия.
Подобные утверждения, во-первых, логически несостоятельны: они основаны на понимании подлежащего и сказуемого как грамматических членов, обозначающих в предложении «предмет речи» и «то, что о нем говорится» (хотя бы этого и не содержалось в их определении), тогда как названные функции принадлежат не им, а компонентам актуального членения предложения.
Во-вторых, такие утверждения противоречат речевой действительности, поскольку, с одной стороны, как уже отмечалось выше, наличие подлежащего и сказуемого в ряде случаев оказывается недостаточным для того, чтобы сформировалось предложение, а с другой — многие синтаксические построения, фактически выступающие в речи в качестве предложений, имеют в своем составе не оба эти главных члена, а только один.
Но если сообщительный характер высказываемого в предложении содержания не обнаруживается непосредственно в конструктивных связях составляющих его словесны* форм (грамматических членов), а выражается в так называемом актуальном членении предложения, то это последнее должно быть признано его неотъемлемым свойством и одним из созидающих его (конституирующих) факторов.
Чтобы раскрыть особую и исключительно важную роль актуального членения в семантико-структурной организации предложения, необходимо прежде всего четко отграничить его от членения грамматического.
По нашему мнению, с функциональной точки зрения оба эти членения никогда не перекрещиваются и никак не затрагивают «интересов» друг друга.
Назначение грамматического членения состоит в том и только в том, что оно в конструктивных связях словесных форм отражает объективно существующие (и, разумеется, обобщенно познанные) отношения между предметами, явлениями, признаками реальной действительности, представляя, так сказать, только в предварительной обработке тот материал мысли, который затем целенаправленно организуется благодаря актуальному членению.
Так, например, в конструкции Отец любит сына грамматическое членение показывает, что определенное лицо является субъектом определенного действия, тогда как другое лицо — его объектом. Никаких других отношений, между названными здесь лицами и действием грамматические члены не выражают. Их роль в сообщении выражается уже не грамматическим, а актуальным членением. Последнее в соответствии с тем или иным коммуникативным заданием определяет, что именно является в данном предложении исходным в сообщении — субъект действия, или его объект, или само действие.
Таким образом, актуальное членение использует отношения, выраженные грамматическим членением, в целях коммуникации.
Причем оно не разрушает этих отношений. Независимо от того, будет ли данная конструкция (Отец любит сына) представлять собой в качестве предложения ответ на вопрос: Кто любит сына? или: Как относится отец к сыну? и т.д. — независимо от этого выраженное грамматическим членением отношение: субъект действия — отец, объект Действия — сын остается неизменным.
То же самое можно видеть в примере Эта книга интересна > где грамматическим членением устанавливается принадлежность признака предмету, хотя говорить мы можем и о предмете, указывая на его признак, и о признаке, указывая на то, кому (чему) он принадлежит.
Отсюда прежде всего следует, что актуальное и грамматическое членения представляют два различных, противостоящих друг другу (но, разумеется, взаимодействующих) функциональных плана в синтаксической структуре предложения (соответственно двум основным функциям языка — функции выражения мысли и функции сообщения).
Собственно, грамматическое членение выполняет свое назначение в структуре предложения лишь в той мере, в какой последнее использует в коммуникативных целях то или иное осмысленное сочетание слов, ту или иную синтаксическую конструкцию. Но и безотносительно к такому использованию, безотносительно к определенной актуализации в коммуникативном плане оно выступает достаточно ясным показателем известных отношений, связей в пределах данной синтаксической конструкции. Поэтому, строго говоря, анализ предложения в плане грамматического членения имеет своим объектом не предложение, как таковое, а только синтаксическую конструкцию (словосочетание или словосочетательную цепь). Предложение же с необходимостью включает, помимо грамматического, еще и актуальное членение, показывающее, какое коммуникативное значение получает в речевом акте данная синтаксическая конструкция, какому коммуникативному заданию (соответствует выраженное в ней сообщение. Как грамматическое, так и актуальнее членения предложения характеризуются (и различаются) в его структуре не только по своей семантико-функциональной роли, но и по внешнему, формальному выражению.
Теперь считается уже общепризнанным, что структурное оформление предложения осуществляется благодаря синтаксическому соединению — сцеплению — словесных форм, словорасположению и интонации в их единстве и взаимодействии друг с другом. Это взаимодействие, по-видимому, и состоит в том, что указанные средства, согласуясь с необходимостью обеспечить выражение в структуре предложения обоих названных членений, а также общей цели высказываемого сообщения и его модального качества, по-разному и в каждом конкретном языке своеобразно перераспределяют между собой соответствующую нагрузку.
В частности, для современного русского языка характерно, что здесь синтаксическое соединение слов (с помощью флективных показателей, специальных служебных частей речи и т. п.) используется в основном для выражения грамматического членения и полностью обеспечивает оформление такого членения в структуре предложения, тогда как слово-расположение и интонация оказываются свободными от этой роли и служат преимущественно для выражения актуального членения.
Следовательно, выступая в качестве предложения, та или иная синтаксическая конструкция не только определенным образом осмысляется, приобретая целенаправленное коммуникативное значение, но и определенным образом дооформляется, поскольку актуальное членение предложения и общая цель выражаемого в нем сообщения должны быть так или иначе оформлены.
Все вышеизложенное дает нам право говорить о двух аспектах синтаксической структуры предложения. Один из них мы назовем конструктивно-синтаксическим. В этом аспекте предложение может быть охарактеризовано со стороны своей конструктивной базы, т. е. используемой им в качестве основы для своего построения синтаксической конструкции того или иного типа. Другой аспект — коммуникативно-синтаксический. В этом аспекте предложение характеризуется как единица коммуникации со свойственным ей и формально сигнализируемым «сообщительным» смыслом.
Дальнейшее изложение и будет построено на основе последовательного разграничения этих аспектов.
С. 84–85.
Распопов И. П., Ломов А. М. Основы русской грамматики: Морфология и синтаксис. Воронеж, 1984.
С. 174–177.
§ 4. Учение о предложении в его современном понимании различает два аспекта синтаксической структуры предложения: конструктивный (в иной терминологии — номинативный) и коммуникативный.
К конструктивному (номинативному) аспекту относятся те специфические содержательные и структурные свойства предложения, благодаря которым оно приобретает способность называть (именовать) определенную ситуацию, рассматриваемую под различными углами зрения (о ней сообщают; о ней спрашивают, выясняя какие-то детали; ее хотят видеть реализованной и т. д.).
Вообще говоря, число ситуаций бесконечно. Но язык осваивает бесконечное путем сведения его к конечному. В частности, бесчисленное множество реальных ситуаций, с которыми сталкивались или когда-нибудь могут столкнуться говорящие, сводится к конечному набору языковых (т. е. типизированных языком) ситуаций.
Например, в предложениях Ребенок спит, Девочка играет на пианино, Мы приближаем будущее своим трудом воспроизведена одна и та же языковая ситуация «Языковой предмет производит действие». Благодаря этому все перечисленные предложения противопоставлены предложениям В лесу холодно, Мне здесь удобно, С ним нам всегда весело, передающим ситуацию «Языковой признак существует независимо от своего производителя».
Но назначение предложения состоит отнюдь не в типизации реальных ситуаций. Относя ту или иную реальную ситуацию к определенному языковому типу, говорящий тут же конкретизирует ее, с тем чтобы слушающий мог «опознать» ее. Это достигается путем ввода дополнительных сведений о других «участниках» ситуации, их свойствах и качествах и т. д. Отсюда с необходимостью вытекает: для того чтобы изучить предложение в плане номинативных свойств, его надо охарактеризовать по составу входящих в него слов и словосочетаний с точки зрения устанавливаемых между ними связей и отношений, о чем уже говорилось выше.
К коммуникативному аспекту относятся те специфические содержательные и структурные свойства предложения, благодаря которым оно приобретает способность выражать определенное целенаправленное сообщение. В русском языке эта способность обеспечивается главным образом с помощью порядка слов и интонации (ср., например, различающиеся в указанном аспекте, хотя и тождественные по номинативному значению, предложения: Сегодня мы пойдем в театр и Мы пойдем сегодня в театр?; Вечером началась гроза и Гроза началась вечером и т. д.).
§ 5. Предложение можно рассматривать не только как самостоятельную синтаксическую единицу, но и как строительный материал для построения связной речи. Надо, однако, иметь в виду, что синтаксическая организация связной речи, включающей ряд относительно самостоятельных предложений, принципиально отличается от структурной организации предложения на основе используемых в его составе слов и словосочетаний. Если при построении предложения из слов и словосочетаний образуется структурно цельная единица, наделенная особым качеством, которым слова и словосочетания сами по себе не обладают, то построение связной речи сводится к установлению определенных семантико-синтаксических отношений между входящими в ее состав предложениями. При этом собственный состав используемых в связной речи предложений может так или иначе изменяться (в условиях «соседства» с другими предложениями он может быть, например, неполным). Однако в любом случае связная речь будет представлять собой лишь некоторую сумму, составленную из простых предложений в их соотношении друг с другом, и ничего больше (она, конечно, также характеризуется известной цельностью, но не структурной, в собственно лингвистическом смысле этого термина, а содержательно-композиционной).
Отсюда следует, что изучение законов построения связной речи, действующих за пределами отдельных предложений, менее существенно, чем изучение законов и правил построения самих предложений. Поэтому оно может быть включено в синтаксис только в качестве дополнения к учению о предложении.
С. 192–201.
§ 19. Понятие предложения является центральным понятием синтаксиса. Вместе с тем это одно из наиболее сложных и во многом спорных лингвистических понятий.
В большинстве современных учебных пособий и научных трудов по синтаксису русского языка предложение определяется как «грамматически оформленная по законам данного языка целостная единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли» (В. В. Виноградов). Но это определение носит слишком общий характер, указывая лишь на первостепенную значимость предложения среди всех лингвистических единиц (поскольку все они так или иначе участвуют «в формировании, выражении и сообщении мысли»), а также на его «целостность» и «грамматическую оформленность» (последнее, однако, в одинаковой мере относится и к таким единицам, как слово и словосочетание). Соответствующие указания, конечно, необходимы. Однако более важно выявить и раскрыть те существенные и специфические признаки предложения, которые позволяют ему быть «главным средством формирования, выражения и сообщения мысли».
§ 20. Обычно в поисках существенных и специфических признаков предложения обращаются непосредственно к его конструктивному (лексико-грамматическому) составу, пытаясь найти в нем такие словесные формы (или их сочетания), наличие которых само по себе служило бы достаточным свидетельством того, что перед нами именно предложение.
<…>
Будучи основным «носителем сказуемости», глагол уже сам по себе может составить предложение (Иди! Читай!). С другой стороны, именно присоединение глагола взвесил (или отослал, или перевез, или потерял и т. п.) к таким, например, синтаксически организованным словесным рядам, как белую бумагу, белую мелованную бумагу, белую мелованную бумагу первого сорта и т. д. придает им смысл целого предложения (тогда как без глагола они были бы лишены этого смысла). Аналогичную роль играют при построении предложения все остальные, включенные в разряд «сказуемостных», словесные формы, которые, кстати, также в той или иной степени оказываются «оглаголенными» (в частности, непосредственно или через посредство связки приобретают значения специфически глагольных категорий наклонения и времени).
В качестве особого средства выражения сказуемости А. М. Пешковский рассматривал интонацию, отмечая, что при соответствующем интонировании любое слово, в том числе не специализированное относительно своих сказуемостных свойств, может (одно или в сочетании с другими словами) стать предложением (как в широко известном стихотворении А. Фета: Шепот, робкое дыханье, трели соловья, серебро и колыханье сонного ручья...). Однако этот способ он считал неграмматическим (неформальным) и настаивал на том, что предложение как факт синтаксиса должно определяться исключительно по составу входящих в него словесных форм.
§ 21. Учение А. М. Пешковского о сказуемости по существу, хотя и в несколько преобразованном виде, который придал ему В. В. Виноградов, принято большинством современных отечественных лингвистов, ограничивающих поиски существенных и специфических признаков предложения его лексико-грамматическим составом.
Преобразование этого учения коснулось прежде всего терминологии. Так, вместо термина «сказуемость» В. В. Виноградов закрепил в научном обиходе латинский термин «предикативность» (от predicare «высказывать, сообщать»). При этом Он попытался освободить соответствующее понятие от «психологизма» и «чрезмерного морфологизма», свойственных А. М. Пешковскому. По В. В. Виноградову, «значение и назначение общей категории .предикативности, формирующей предложение, заключается в отнесении содержания предложения к действительности». Такое «отнесение» обеспечивают «подводимые под общее понятие предикативности» особые синтаксические категории модальности (наклонения), времени и лица, «базирующиеся на морфологических категориях, но далеко выходящие за их пределы».
Таким образом, для В. В. Виноградова предикативность есть не что иное, как комплекс (совокупность) именно тех грамматических категорий, которые опять-таки, по его собственному признанию, «непосредственно, наглядно, морфологически» выражены в глагольных формах или «базируются» на них, хотя и «далеко выходят за их пределы» (последнее, однако, не конкретизировано и не разъяснено В. В. Виноградовым с необходимой точностью).
В настоящее время термин предикативность используется в нескольких значениях, так или иначе связанных с установлением лингвистического статуса предложения. Под предикативностью понимают либо, как у В. В. Виноградова, совокупность синтаксических категорий наклонения, времени и лица (или только наклонения и времени — Н. Ю. Шведова), либо «взаимонаправленное связывание предмета и признака» (В. Г. Адмони), либо просто «приспособленность» ряда словесных форм или их сочетаний к функционированию в качестве предложения, характеризуемого как «законченная,, отдельная часть текста, грамматически и интонационно независимая от смежных... частей такого текста» (Д. Н. Шмелев). Но во всех этих случаях имеют в виду возможность и-достаточность квалификации разнообразных по своему лексико-грамматическому составу предложений с опорой на сам этот состав, входящие в него словесные формы, их связи к соотношения друг с другом и т. п., рассматривая предложение преимущественно (или даже исключительно) в так называемом конструктивно-синтаксическом аспекте его структуры.
§ 22. Не подлежит сомнению, что выяснение того, из каких словесных форм и в какой их связи может быть «составлено» предложение, какие из этих форм сами по себе способны составить предложение или играют в этом плане наиболее значительную роль, определяя конструктивный «облик» того или иного предложения в целом, представляет первостепенный интерес при описании синтаксического строя языка. Но все-таки существенные и специфические признаки предложения как единицы речевой коммуникации, наделенной особым «сообщительным» смыслом, в полной мере раскрываются лишь при условии, если мы, не ограничиваясь рассмотрением лексико-грамматического состава предложения в указанном конструктивно-синтаксическом аспекте, обратимся к другому аспекту его структуры — коммуникативно-синтаксическому.
Выше уже отмечалось (см. § 1 и 4), что любое предложение содержит в себе нечто большее, нежели представляющая его словесная форма или комбинация словесных форм, хотя бы и специально предназначенная для того, чтобы на ее основе было построено предложение (как, например, предикативное сочетание именительного падежа субстантива с личным глаголом). Это «нечто большее» относится к целевому назначению, модальному качеству и коммуникативной перспективе выражаемого предложением сообщения. Названные категории в их специфическом оформлении, частично опирающемся на морфологические формы определенных компонентов предложения, но главным образом использующем линейные и ритмомелодические средства языка (порядок слов и интонацию), и составляют коммуникативно-синтаксический аспект структуры предложения, и именно они, будучи собственно «предложенческими» категориями, так сказать, дают предложению выход в жизнь.
§23. К а те го р и я целевого назначения. Общепризнано, что любое предложение характеризуется тем или. иным целевым назначением. Обслуживая в качестве осмысленного высказывания акт речевого общения (речевого взаимодействия говорящего и собеседника), предложение может строиться говорящим либо с целью передать собеседнику некоторую содержательную информацию, либо с целью получить от собеседника какую-то неизвестную говорящему часть содержательной информации. На этой основе выделяются и противопоставляются друг другу два типа (или класса) предложений: повествовательные и вопросительные предложения.
Формальное различие повествовательных и вопросительных предложений в современном русском языке нередко выражается только интонационными средствами, например: Они были сегодня в театре? — Они были сегодня в театре; Брат читал эту книгу? — Брат читал эту книгу; Ему нужно немедленно сходить к врачу? — Ему нужно немедленно сходить к врачу. Здесь, как видим, противопоставляемые друг другу предложения характеризуются абсолютным тождеством своего лексического состава и конструктивного строения и различаются лишь интонационным оформлением.
В других случаях различие этих предложений касается также их лексико-грамматического состава и отчасти словопорядка. Ср.: Где они были сегодня? — Они были сегодня в театре; Что он там увидел? — Он увидел там много интересного; С кем встречается ваш брат? — Мой брат встречается со своими друзьями. Ср. также: Читал ли брат эту книгу? — Брат читал эту книгу; Неужели он не знает об этом?—Он не знает об этом; Разве мы больше не встретимся"?—Мы больше не встретимся. В приведенных примерах вопросительные предложения отличаются от соответствующих повествовательных наличием в их составе специальных лексико-грамматических элементов (вопросительных местоименных слов и частиц). Но конструктивное строение тех и других остается тождественным.
Нередко (например, в школьных и вузовских учебных пособиях) в один классификационный ряд с повествовательными и вопросительными предложениями ставятся побудительные предложения (Прочитай эту книгу; Пусть брат прочитает эту книгу и т. п.). Однако побудительные предложения по своему целевому назначению, поскольку с их помощью передается некоторая содержательная информация, входят по существу в состав повествовательных предложений, выделяясь среди них лишь особым модальным качеством (в частности, тем, что содержащаяся в них информация рассчитана на ответную реакцию собеседника).
Вполне очевидно, что в один классификационный ряд с повествовательными и вопросительными предложениями неправомерно ставить восклицательные предложения (как это делалось, например, в старых школьных учебниках).
Выделение восклицательных предложений основывается на дополнительной эмоциональной окраске, которую в одинаковой мере могут приобретать как повествовательные, так и вопросительные предложения (ср.: Мы идем сегодня в театр. — Мы идем сегодня в театр!; Неужели мы идем сегодня в театр? — Неужели мы идем сегодня в театр?!).
§ 24. Категория модального качества. Модальное качество предложения -складывается из ряда признаков, раскрывающих отношение сообщаемого к действительности, а также отношение к сообщаемому говорящего (в его речевом взаимодействии с собеседником).
Эти признаки в их бинарном противопоставлении друг другу таковы.
I. 1. В предложении может быть выражена либо реальность, либо потенциальность (возможность, желательность,, необходимость и т. п.) осуществления сообщаемого.
В первом случае говорящий своим сообщением утверждает (или отрицает) какой-то факт, который имел, имеет или будет иметь место в действительности, не проявляя при этом собственного волеизъявления, во втором случае наиболее существенным в сообщении, напротив, оказывается собственное (субъективное) волеизъявление говорящего.
Отмеченное противопоставление касается, в частности, повествовательных предложений, которые соответственно могут быть подразделены на два класса: объективно-повествовательные и субъективно-повествовательные. Формальное различие этих предложений в современном русском языке связано прежде всего с использованием в их составе различных форм наклонения (изъявительного, с одной стороны, и повелительного или сослагательного— с другой). Ср., например: Я читал (читаю, прочитаю) эту книгу; Ты читал (читаешь, прочитаешь) эту книгу; Он читал (читает, прочитает) эту книгу. — Ты прочитай эту книгу; Пусть он прочитает эту книгу; Я (ты, он) прочитал бы эту книгу.
2. В тех случаях, когда мы имеем дело с субъективно-повествовательными предложениями, выражающими волеизъявление говорящего, это последнее может быть либо не-адресованным, либо адресованным другому лицу.
Противопоставление по признаку неадресованности/адресованности волеизъявления творящего дифференцирует п о желательные (оптативные) и побудительные (императивные) предложения. Формальное различие пожелательных и побудительных предложений связано также с использованием в их составе различных форм наклонения, но при: обязательном взаимодействии этих форм с формами лица. Так, 1-е лицо сослагательного наклонения используется только в составе пожелательных предложений, а 2-е лицо повелительного и сослагательного наклонений — только в составе побудительных предложений. Ср.: Я прочитал бы эту книгу. — Ты прочитай эту книгу; Ты. прочитал бы эту книгу. При использовании в предложении частицы пусть и глагола 3-го лица изъявительного наклонения предложение получает либо побудительное (императивное), либо пожелательное (оптативное) значение в зависимости от того, имеется ли в виду (в реальном смысле) действие определенного лица или какое-то явление, событие и т. п. Ср.: Пусть он прочитает эту книгу. — Пусть сильнее грянет буря! Что касается формы 3-го лица сослагательного наклонения, то она сама по себе не является достаточным показателем соответствующего модального значения предложения (например, предложение Прочитал бы он эту книгу может означать либо «Я хочу, чтобы он прочитал эту книгу», либо «Я хочу и прошу, чтобы он прочитал эту книгу»).
3. В тех случаях, когда мы имеем дело с побудительными предложениями, выражаемое ими волеизъявление может быть адресованным либо второму лицу, либо через его посредство третьему лицу.
Противопоставление, связанное с характером адресованное волеизъявления, подразделяет побудительные (императивные) предложения на прямо-побудительные и косвенно-побудительные. Формальное различие этих предложений обеспечивается в современном русском языке исключительно соотношением форм 2-го лица повелительного (или сослагательного) наклонения и сочетания частицы пусть с глаголом 3-го лица изъявительного наклонения (или 3-го лица сослагательного наклонения). Ср.: Ты прочитай эту книгу (Прочитал бы ты эту книгу). — Пусть он прочитает эту книгу (Прочитал бы он эту книгу).
II. Реальность (или потенциальность) осуществления сообщаемого может либо утверждаться, либо отрицаться говорящим. В соответствии с этим как объективно-повествовательные, так и субъективно-повествовательные предложения (всех разновидностей) подразделяются на утвердительные и отрицательные, формальное различие которых связано в современном русском языке с использованием в их составе отрицательной частицы не: Я читал эту книгу. — Я не читал этой книги; Ты прочитай эту книгу. — Ты не читай этой книги.
III. Утверждение (или отрицание) реальности (или потенциальности) осуществления сообщаемого может быть выражено говорящим либо некатегорически, либо категорически.
Значения некатегоричности/категоричности утверждения (или отрицания) сигнализируются в современном русском языке с помощью модальных слов и частиц различных разрядов: с одной стороны, таких, как вероятно, возможно, кажется и т. п., и, с другой стороны, таких, как конечно, несомненно, разумеется .и т. п. Причем эти значения, представляющие собой дополнительную модальную оценку сообщаемого с точки зрения говорящего, могут быть либо выражены, либо не выражены в предложении. Поэтому наряду с предложениями, противопоставляемыми друг другу по линии указанных отношений (Он, вероятно, читал эту книгу. — Он, несомненно, читал эту книгу), выступают предложения, лишенные соответствующей модальной характеристики (Он читал эту книгу).
Определенные особенности по сравнению с повествовательными предложениями имеют со стороны своего модального качества вопросительные предложения, которые в этом плане могут быть подразделены на собственно-вопросительные, удостоверительно-вопросительные и предположительно-вопросительные (более подробно об этом см. в разделе о вопросительных предложениях).
§25. Категория коммуникативной перспективы. Под коммуникативной перспективой следует понимать развертывание высказываемого в предложении сообщения в определенной последовательности в соответствии с тем, о чем и что именно данным предложением сообщается.
Коммуникативная перспектива раскрывается в особом, так называемом актуальном членении предложения (термин чешского лингвиста В. Матезиуса). В качестве основных компонентов этого членения выступают тема, представляющая собой исходный пункт в развертывании сообщения, и рема — часть высказываемого сообщения, которая его завершает.
Актуальное членение предложения может складываться по-разному. Причем это касается не только предложений с различным лексико-грамматическим составом, но и предложений, тождественных по своему лексико-грамматическому составу. Решающую роль в указанном отношении играет то, в какой реальный или речевой контекст включается данное предложение. Так, например, повествовательные предложения Брат написал письмо (ответ на вопрос Что сделал брат?) и Письмо написал брат (ответ на вопрос Кто написал письмо?), будучи тождественными по своему лексико-грамматическому составу, характеризуются различным соотношением компонентов актуального членения (в первом из них тема сообщения -— брат, рема — написал письмо, во втором предложении тема сообщения — письмо написал, рема — брат). Высказываемое сообщение развертывается в этих предложениях в разной коммуникативной перспективе благодаря тому, что они ориентированы на разные контексты употребления (в данном случае отвечают на разные вопросы).
Раскрывая коммуникативную перспективу, в которой развертывается высказываемое сообщение, актуальное членение предложения получает определенное структурное оформление. Важнейшими средствами такого оформления являются в современном русском языке порядок слов и интонация. Обычно слово или сочетание слов, обозначающие тему сообщения, предшествуют словам, обозначающим рему (как в приведенных выше примерах). Однако в некоторых случаях возможен иной порядок слов, но при условии, если слова, обозначающие рему, будут выделены специальным ударением (так, ответ на вопрос Кто написал письмо? может . быть выражен в форме Брат написал письмо).
Любое предложение с необходимостью характеризуется определенной коммуникативной перспективой (иначе оно не могло бы выполнять своего назначения). Следовательно, в любом предложении должно быть выражено определенное соотношение: тема — рема. Но обязательное словесное обозначение получает в предложении только рема. Что же касается, темы, то она может быть нулевой, в частности, в тех случаях, когда высказываемое сообщение представляет собой констатацию каких-то фактов, действительности, как в примерах: Зима; Светает; Идет снег и т. п. На указанном основании по линии коммуникативной перспективы все повествовательные предложения подразделяются на тематически детерминированные и тематически недетерминированные.
Формальное различие тематически детерминированных и тематически недетерминированных предложений может быть связано либо с их лексико-грамматическим составом, либо опять-таки с порядком слов и интонацией. Ср., например: Зима наступила. — Наступила зима; Поезд' (которого ожидали) пришел. — Пришел поезд; Дождь шел до самого вечера. — До самого вечера шел дождь и т. п.
В зависимости от значения ремы тематически детерминированные предложения могут подразделяться также на констатирующие, уточняющие, удостоверяющие и т. д. (более подробно об этом будет сказано в разделе о порядке слов).
§ 26. Рассмотренные коммуникативно-синтаксические категории предложения раскрывают его существенные и специфические признаки. Выявление этих признаков необходимо прежде всего для того, чтобы выделить предложение среди других лингвистических единиц и, следовательно, определить (идентифицировать) соответствующий объект изучения. Вполне очевидно, однако, что прежде чем стать единицей, наделенной особыми свойствами, предложение должно быть составлено из определенных словесных форм. Поэтому в дальнейшем (поскольку нам уже известно, что такое предложение) главное внимание будет уделено классификации и квалификации предложений современного русского языка по составу и соотношению входящих в них словесных форм, т. е. конструктивно-синтаксическому аспекту их структуры. Но в необходимых случаях мы будем обращаться также к коммуникативно-синтаксическому аспекту структуры этих предложений, с которым непосредственно и тесно связаны такие, например, явления, как порядок слов в предложении, осложнение состава предложения так называемыми обособленными оборотами и разного рода вставками, использование в речи неполных предложений, выражение вопроса и некоторые другие.
Порядок слов и актуальное членение в простом предложении.
– Конец работы –
Используемые теги: Тема, Предмет, синтаксиса, объекты, синтаксиса, собственно, Синтаксические, Единицы, Соотношение0.128
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Тема 1.1. Предмет синтаксиса. Объекты синтаксиса и собственно синтаксические единицы, их соотношение
Если этот материал оказался полезным для Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов