Психологические аспекты социальной работы в учреждениях исполнения уголовного наказания общего режима

В учреждения исполнения наказания попадают люди, имеющие к преступной деятельности очень разное отношение. Чаще других там оказываются те, кто, совершая преступление, не планировал ссориться с обществом всерьез (в запальчивости, из легкомыслия, по глупости, под влиянием одурманивающих средств, из ложного героизма и т.п.). Для этих заключенных разрыв привычных социальных связей и помещение в среду уголовных преступников, избравших ценности уголовной субкультуры как личностные смыслы поведения, всегда в известной мере неожиданно и более или менее тягостно.

Не редко в числе наказанных судом оказываются так называемые "инноваторы" (по определению Р. Мертона), для которых "цели успеха значительно доминируют над иными и ведут к использованию запрещенных, но эффективных средств достижения богатства, власти или их подобия: коррупция, рэкет, мошенничество и т.п."[1]

Иногда запрещенной деятельностью занимаются этнические группы, уклоняющиеся от норм, регулирующих общественные отношения, и подчиняющихся клановым, общинным, родовым правилам в таких видах правонарушений, как спекуляция, контрабанда, вымогательство, незаконный оборот наркотиков, наряду с которыми совершаются и иные правонарушения.

И, наконец, встречаются люди, чьи преступные побуждения не вытекают из их жизненного опыта и личностного склада, они (побуждения) должны быть отнесены больше к психопатологии, нежели к психологии криминального поведения.

Все перечисленные группы людей – безусловно, преступники по факту правонарушения, но они, образно говоря, лишь «согрешившие» члены общества, остающиеся сторонниками большой социальной культуры. Под влиянием корыстных стремлений или из страха разоблачения они могут объединяться между собой, обрастать структурами, обеспечивающими достижение преступной цели (сокрытие улик, обеспечение безопасности, сбыт незаконно приобретенного и т.п.), но, по большому счету, их привычки и привязанности мало отличаются от окружающих.

Вместе с тем, существует криминальная прослойка в обществе, которая состоит из людей, чуждых обычным социальным интересам. Они не стараются обойти закон или приспособить его к своим меркантильным целям, а стремятся как бы не замечать его, жить по своим, отличным от общепринятых, нравственным и социальным нормам. В их среде преобладает социальное отчуждение. Речь идет о так называемых "блатных" сторонниках уголовной субкультуры, избравших её ценности как внутренние смыслы существования, придерживаясь "своего закона", основанного на "понятиях", они живут своим миром. Особенно заметно такое разделение миров в учреждениях строгого режима, где "солидные люди с большими сроками", по сути, не нуждаются в руководстве со стороны администрации, по мере сближения с обществом "воровской закон" как бы растворяется в массе социальных правил, регулирующих обычную жизнь, он исчезает с авансцены, обрастает легендами и предрассудками, но за ним остается одно качество, которое легко заметить, приглядевшись к психологии тех, кто отождествляет себя с присущими ему нормами ещё до совершения преступления.

К "блатному миру" тянутся подростки и молодежь из числа тех, кто не принят, отторгнут или не чувствует внутренней связи в двух из трех основных сфер общественных отношений, где происходит социализация личности: в семье и коллективе. Среда неформальных отношений – третья сфера – остается для них естественной экологической нишей, нравы которой без внутренних конфликтов и заметных противоречий перетекают из стихии подростковой группы в более организованный порядок стихии уголовного мира. Ведь, как известно, "на зоне" мотив воспитания детей в принципе отсутствует среди более или менее актуальных интересов заключенных, а коллектив в самом широком диапазоне от нормального подчинения назначенному (а не взявшему власть) начальнику до общей идеи патриотизма даже враждебен. Так что духовное родство социально отчуждённого несовершеннолетнего тем слухам, которые доносятся к нему "с зоны", позволяет ему сделать нравственный выбор раньше, чем он окажется в шайке или переступит порог пенитенциарного учреждения.

Превентивная готовность воспринять уголовную субкультуру как свою издревле заставляла искать соответствующую манеру обращения с так называемыми "молодыми негодяями". Их отсылали на окраину, где военизированный стиль обращения удерживал от социальной враждебности, "отдавали в работу" (каторга в переводе на испанский – галера), устрашали демонстрацией жестоких пыток при стечении народа. Наконец, общество нашло в себе силы или было вынуждено (есть разные мнения) взяться за реализацию пенитенциарной идеи, согласно которой задача исполнения уголовного наказания есть перевоспитание преступника путем просвещения, приобщения к общественно полезной деятельности, подключения семьи к реализации меры возмездия и социальной реабилитации.

В таких обстоятельствах поиск адекватной модели взаимодействия заключенного с обществом и государством не может обойтись без психологии, настолько различен подход к разным типам преступников по их личностным свойствам, социальным установкам и нравственным ориентация (в отличие от традиционного деления по тяжести содеянного, то есть по степени вреда, нанесенного обществу).

Среда неформального общения в жизни пенитенциарного учреждения.Число лиц, признанных преступниками, в России колеблется от 397 до 870 на 100 000 населения, что по современным меркам не так уж много. В частности, в докладе Генерального Секретаря ООН «Предупреждение преступности и борьба с ней» от 1975 года и обзоре ООН «О тенденциях в области преступности и функционирования систем уголовного правосудия и стратегиях по предупреждению преступности» от 1986 года сообщается, что в среднем по миру зарегистрировано около 800 преступлений на 100 000 населения, а в развитых странах – 1000 на 100 000 населения. Это один процент от всех, включая детей и стариков, то есть число преступников, приходящееся на криминально активный возраст, примерно в три раза выше. К тому же количество лиц, совершивших преступление, но не понесших наказание, составляет примерно 5 к 1 от числа осуждённых.[2] Другими словами, речь идет о миллионах (в России в год осуждают более полутора миллиона человек), втягивающихся в контакт с уголовной субкультурой. Их общение нужно регулировать.

В период исполнения наказания, когда человеку предстоит более или менее длинный путь к социальной реабилитации, он нуждается в серьезной поддержке со стороны общества и государства. Оказавшись в среде, где доминирует уголовная субкультура, он попадает под давление сразу нескольких механизмов отчуждения: отторжение близкими, разочарованными в нем; лишение права на признание личного достоинства со стороны общества; произвол социальной стихии в чистом виде или в форме так называемого «воровского закона».

Слово «вор» имеет несколько значений. В литературном языке оно означает «человек, присвоивший чужое». Официальная юридическая терминология его не использует, предпочитая указывать на способ присвоения (кража, грабеж, хищение). В обиходе оно употребляется как бросающее тень на репутацию (красть грешно). Наши предки называли воровством любой злой и противозаконный умысел («Не верь ему, он вор», – кричит перед смертью Иван Грозный в драме А.К. Толстого царевичу Федору, уловив в глазах Б. Годунова дерзкое неповиновение). Однако есть и ещё один аспект «воровского». Уголовная субкультура использует это понятие для обозначения искренней приверженности её неписаным правилам. «Вор» – это настоящий блатной, в отличие от «примазавшихся» под давлением обстоятельств («фраеров»). Если же представители блатного мира признают за человеком статус хранителя и глашатая традиций уголовной субкультуры, он провозглашается «вором в законе» и своим поведением обязан постоянно подтверждать свой статус.

В обычной жизни (на свободе) «воровской закон» не претендует на популярность. «Блатные» не требуют к себе особого отношения со стороны непосвященных и вполне обходятся общением с себе подобными в «подполье». Когда же человек оказывается «на зоне», ему в любом случае приходится считаться с существованием этого закона, так как там он один из главных регуляторов жизни – антагонист официальных порядков и укротитель социальной стихии, которые без него опускаются до самого ужасающего произвола. Так что социальный работник, который оказывает помощь бывшему или настоящему заключенному, обязан знать, с какими порядками тот имеет (имел) дело. Перечислим некоторые из этих понятий.

«Блатные» или «законники» – элита. Они «посвящены», то есть признаны активным большинством данного сообщества (зоны, лагеря). Среди них распределяются механизмы власти: «пахан», принуждающий к повиновению силой своей команды («бойцы», «гладиаторы»); «общак», «греющий зону» – средства для материальной поддержки, получаемые за счет заключенных и источников с воли; «сход» – собрание авторитетов для рассмотрения споров, конфликтов, выработки общих решений, когда требуется единство действий, его решение обязательно для всех заключенных. Поддерживающие «правильные понятия» находятся под покровительством «блатных» и получают доступ к эксплуатации остальных.

«Мужики» – случайные люди в зоне. Это люди, совершившие преступление по стечению обстоятельств. Они работают, не претендуют на власть в зоне, не идут на сотрудничество с администрацией, не имеют права голоса на «сходках», в дела «блатных» не вмешиваются, но к их мнению прислушиваются, особенно в тех случаях, когда «мужиков» много. «Козлы» – заключенные, сотрудничающие с администрацией, имеющие должность (кладовщик, нарядчик на работы и т.п.), по терминологии администрации – это актив. «Чушки» – неприкасаемые, пренебрегаемые, с которыми никто не считается, общение с ними ведет к падению авторитета. «Петухи» – пассивные гомосексуалисты, отверженные изгои. Особняком стоят «шестерки» – «обслуга» авторитетов, и «шныри» – уборщики, к которым относятся как к «козлам», но без враждебности.

Движения от низших каст к высшим не существует, попадая в зону первый раз, человек ставит себя на то место, которое хочет или может занять, сразу и навсегда. Движение вниз также регламентируется определенными правилами. Тюремный закон не разрешает заключенным «опускать» друг друга посредством изнасилования. Если заключенный провинился перед конкретным человеком, тот может его обобрать, избить, убить, но опустить права не имеет. «Опускают» либо там, где нет «воровского закона», а правит стихия, либо за грубое нарушение «закона» (стукачество, «крысятничество» – кражу у своих, неуплату карточного долга и т.п.).

Несмотря на крайне низкий моральный дух (слабого эксплуатируют без малейшего сочувствия), заключенные в отношениях между собой соблюдают известные правила. Например, в их речи редко встречается оскорбление матом, так как оно в чем-то «опускает» обруганного и он обязан на это отреагировать. Слово «нечаянно» в конфликтах не воспринимается.

Хранители «правильных понятий» принимают известный кодекс, который, в частности, означает, что любое отношение к структуре официальной власти закрывает человеку дорогу в мир «блатных» навсегда, какие бы подвиги он ни совершал. Встречаясь с незнакомыми заключенными, человек обязан сообщить о своем статусе, иначе он может фактом общения с собой скомпрометировать других. Если это обнаружится, расплата неминуема.

Тот, кто еще не усвоил «правильных понятий», рискует скомпрометировать тех, с кем общается, если в дальнейшем он попадет в число «опущенных». От них держатся на дистанции, пока роль не будет принята.

Переступая порог зоны, заключенный обязательно соотносит свои намерения, силы и возможности с реальной ситуацией. Он должен ответить себе, в какой мере «воровской закон» обладает властью над ним и насколько он силен в зоне. Здесь имеется несколько вариантов.

Если зона пополняется людьми, социальное отчуждение которых было сформировано раньше, и они готовы безоговорочно признать «правильные понятия», надеяться на коллективистические отношения, где есть солидарность, взаимовыручка и интерес к общественной жизни, не приходится. В такой ситуации администрация занимает в отношении сообщества осуждённых позицию активного противостояния, а социальному работнику приходится брать угнетаемых под защиту.

Если комплектование контингента ведется с учетом психологии поступающих, преступники, не нуждающиеся в уголовной субкультуре, сводятся в коллективы, где доминируют нормальные традиции: поддержка слабых; подчинение не силе, а порядку; интерес к тому, что происходит «на воле». В такой обстановке сотрудничество с администрацией не осуждается, а те, кто хотел бы попирать заключенных от лица «воровского закона», вынуждены держать себя в руках. Здесь социальный работник работает в контакте с воспитателями, решая совместные задачи социальной реабилитации.

Если в зоне доминирует социальная стихия, например, в колониях для малолетних преступников, где плохо поставлена воспитательная работа, угнетение слабых приобретает непредсказуемые формы. Там все зависит от позиции лидеров и тех привычек, которые они принесли с собой. О нравах в таких сообществах можно подробно узнать в работах Б.Ф. Пирожкова, особенно в его книге "Криминальная психология" (М., 1998).

В зависимости от обстановки, сложившейся в "зоне", социальный работник маневрирует занимаемой позицией между администрацией, самоуправляющейся средой и необузданной стихией, но, в принципе, нацелен на решение трех основных задач: а) оказать поддержку лично; б) вызвать интерес к текущей жизни и стремление самоутвердиться адекватным способом; в) обеспечить психологическое взаимодействие с коллективом.

Поддержка слабого в "зоне" – дело чрезвычайной сложности. Ведь это противоречит самому духу "воровского закона", где по "правильным понятиям" такое побуждение расценивается как недопустимая слабость. Тут уж воистину, "хочешь помочь отщепенцу – сам становись отщепенцем". Помогать слабому – дело коллектива, для того он и создается. Создать в "зоне" дух коллектива означает преодолеть враждебность к Системе. Достичь этой цели пытались многие. Разными способами.

Чтобы определить задачи социального работника в указанном направлении, необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

До начала XIX века тюрьма исполняла роль физического захвата и лишения возможности побега лиц, виновных в совершении преступлений или неисполнении гражданских обязательств. И лишь с этого времени "тюремный вопрос" начал разрабатываться с позиций христианской морали и общих взглядов на личность человека. Такой поворот во взглядах на размещение, содержание и труд узников был теоретически обоснован в работах Говарда, а затем воплощен им в устроенном по его проекту пенитенциарии в Глостере. Однако более решительно в этом направлении двигались американцы. Их пенитенциарная система создавалась в свете общих идей свободы личности, когда гражданская война за свободу негров (разразившаяся между белыми) подняла гуманистический дух нации.

Не касаясь организации пенитенциарного подхода в целом, мы хотели бы заострить внимание лишь на некоторых вопросах, имеющих принципиальное значение.

Стремясь не только искоренять порочную и злую волю, но и воздействовать на арестантов в хорошую сторону, пенитенциарная система, прежде всего, стремилась освободить человека от гнета социальной стихии, неизбежного в обстановке совместного содержания преступников. Идея одиночного содержания как гарантии личной независимости в период пребывания под стражей была и остается стержневой для пенитенциарной практики. Кроме того, тюремная работа, помимо её карательного значения (тяжелый ненужный принудительный труд) и экономической роли (целесообразного использования человеческих ресурсов), совершенствовалась в педагогическом направлении, обязательно связанном с обучением, а нравственное влияние ожидалось от служителей церкви и благотворительной общественности.

В обоснование "келейного" содержания арестантов приводились воистину очевидные соображения. При совместном содержании новичков и рецидивистов последние неизбежно превращают тюрьму в «гнездо разврата». Однако, по мнению сторонников пенитенциарных взглядов XIX века, даже классификация арестантов по их индивидуальным свойствам не достигает цели, если не разобщать их по одиночным камерам на время досуга, оставляя совместными работу, учебу, моление и т.п. Тем самым, заключенному дается возможность не только спокойного за свое существование быта, но и появляются условия для самоуглубления, размышления и раскаяния. К сожалению, естественным препятствием для распространения пенитенциарной практики является её дороговизна. Недаром она применяется в таких странах, как Америка, Швейцария, Швеция. Страны победнее, в том числе и Россия, вынуждены содержать заключенных вместе, подразделяя их по возможности. Одно время советская власть пыталась придать совместному содержанию заключенных идею коллективистски-трудового воспитания, но система не смогла победить уголовную Среду в царстве уголовной субкультуры.

На поиски разумного сосуществования администрации системы исполнения наказаний и самоуправляемого сообщества арестантов были направлены многие усилия на протяжении XX века. Так, в 1956 году ООН приняла "Минимальные стандартные правила обращения с заключенными" (СССР присоединился к этому документу в 1988 году). В 1984 году была принята Конвенция ООН "Против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания" (В СССР конвенция вступила в силу в 1987году). Конвенция нацелена, главным образом, на пресечение жестокого обращения со стороны официальных лиц в порядке исполнения ими своих полномочий (злоупотребление ими), но имеет и иной адрес. В частности, в ст.1 говорится о недопустимости дискриминации любого характера, допускаемой с ведома или молчаливого согласия должностного лица. И это не случайно, так как "тюремная публицистика" пестрит примерами злонамеренного использования социальной стихии в интересах администрации. По сути, те, кто занимается социальной поддержкой в пенитенциарной системе, действуют в направлении доминирующей идеи, но вопреки многовековым традициям.

В арсенале социального работника имеется довольно ограниченный выбор направлений деятельности, да и среди них ему приходится больше импровизировать, чем действовать по инструкции. Это разъяснительная работа, индивидуальное наблюдение носителей факторов риска дезадаптации и организация шефства.

Пользуясь известной свободой выбора, социальный работник может взять на себя некоторые функции, которые воспитателю не совсем удобны. В частности, разъяснить новичку фактически сложившиеся нравы и те приемы, которым можно (и избежать которых трудно) подвергнуться в период адаптации к среде заключенных.

В. Пирожков описывает способ «минирования» в колонии для подростков, когда непосвященному в порядке «дружеского» жеста предлагают докурить окурок, поднятый пинцетом (чтобы не «подорваться») с пола в туалете. Простак клюет на такое коварство и попадает в число отвергаемых.

Естественно, это больше игра, чем «воровской закон», и все прекрасно знают, что настоящего лидера никаким «минированием» не возьмешь, но в период предварительной сортировки по ролям, когда нет опытного «пахана», не нуждающегося в такого рода подвохах, тех, кто слаб, наивен, внушаем, нужно отметить. И лучше об этом знать заранее.

В поле зрения социального работника попадают люди, привлекательные виктимологически (виктимология – наука о потерпевшем) из числа умственно отсталых, психопатизированных, инфантильных, аномальных. Их нужно по возможности предупредить, чтобы они по неведению не усложнили себе адаптацию с первых шагов. Но и в дальнейшем с ними нужно установить взаимодействие, облегчающее условия существования.

В период пребывания в карантине индивидуальные особенности заключенного исследуются всесторонне, в том числе и психологическими тестами. Людей с ограниченными возможностями выявить не трудно, и придать им особый статус можно, обозначив внимание социального работника, если он сам занимает правильную позицию, и обращение к нему не считается за контакт с официальной администрацией сторонниками «правильных понятий». Это дело тонкое, психологически очень непростое, но доступное специалисту, имеющему личный авторитет. Тогда входить в группу наблюдения социального работника означает для новичка возможность не торопиться с самоопределением.

Если воспитательная работа организована правильно, то социальный работник может рассчитывать не только на себя, но и на актив волонтеров из числа заключенных, склонных и способных к шефской работе. В отличие от актива, помогающего соблюдать порядок, они делают моральный выбор, не требующий демонстрации силы. Здесь нужны твердые убеждения, но такие люди есть, и сплотить их вокруг себя вполне реально.

Интерес к текущей жизни поддерживается трудом и просвещением. Без них монотонность быта и отсутствие впечатлений создают гнетущую атмосферу, в которой противостоять разлагающему влиянию низменных инстинктов социальной стихии очень трудно. Это сразу отметили сторонники «келейного» содержания арестантов, как оказалось, очень не склонных к самоуглублению и раскаянию, будучи оставленными наедине с собой, и уж тем более, когда они содержатся в массе. Здесь уголовная субкультура чувствует себя очень привольно, так как общественная и семейная жизнь вообще перестает о себе напоминать.

Сохранить темп поступления информации, которую смело можно сравнить с кислородом, дело воспитателей и педагогов. От администрации зависит многообразие форм труда, возможность получать не только общее, но и среднее и высшее образование, обеспечить заключенным доступ к литературе и искусству. Это дело не социального работника. Он включается в работу с несколько иными задачами.

Дело в том, что, во-первых, большинство заключенных до ареста вели довольно примитивный образ жизни и не имеют навыков самостоятельной переработки информации, во-вторых, это люди, живущие не столько размышлениями, сколько впечатлениями; в-третьих, использовать полученную информацию в зоне, как правило, негде. Если их оставить с прежними привычками, все усилия будут восприняты лишь незначительной частью образованных людей, томящихся в связи с преступлениями случайного или "инновационного" характера. Остальная масса останется равнодушной. С ними нужно достичь того, что не удалось всей предшествующей жизни – умения вступать в коммуникацию с самим собой.

Эту мысль блестяще выразил Д. Дефо, когда его герой Р. Крузо рассказывает о своем духовном прозрении. «В словах (из Библии): "Призови меня в день печали, и я избавлю тебя", я видел теперь совсем иной смысл; прежде я понимал их как освобождение из заточения, в котором я находился, потому что, хоть на моем острове я находился на воле, он все же был настоящей тюрьмой, в худшем значении этого слова. Теперь же я научился толковать эти слова совсем иначе. … Положение мое оставалось внешне таким же бедственным, стало казаться мне гораздо более сносным…, я познал много душевных радостей, которые дотоле были совершенно чужды мне».

К сожалению, самосознание для отечественной психологии относится к числу малопознанных объектов. Так что указать на него как на объект работы гораздо легче, чем объяснить приемы, с помощью которых в эту сферу можно проникнуть. Пока в этом направлении преуспела лишь религия, да и то относительно. Так что заинтересовать заключенного самим собой, скорее всего, дело обозримого будущего, но как цель научного и практического поиска заслуживает безусловного внимания.

Психологическое взаимодействие с близкими, напротив, относится к прямым и непосредственным задачам социального работника, достаточно вспомнить, что интерес к уголовной субкультуре появляется на фоне отчуждения от ценностей, которые привязывают человека к семье.

С семьей можно наладить связь без особых проблем, но будет ли эта связь формальной или действенной, во многом зависит от профессиональной грамотности социального работника. И это понятно, ведь тема личных привязанностей человека глубоко интимна. Она не отражается в документах сопровождения, где есть только указания на наличие родных, с которыми администрация должна при необходимости связаться. Здесь требуется добрая воля как со стороны заключенного, так и его близких, пробудить её и есть задача социальной поддержки. По сути, это типичная семейная психотерапия с её обычными задачами: пробудить стремление к диалогу; наладить каналы общения; найти точки соприкосновения; очертить зону взаимопонимания; подтолкнуть к жертвам во имя друг друга; определить общие цели; вызвать стремление к их достижению; поддерживать энтузиазм. Технология её многократно описана в соответствующих руководствах. Правда, социальному работнику в местах лишения свободы приходится больше полагаться на письменную речь, чем на устную, так как свидания с родными бывают строго дозированы.

В целом конкретные методы работы в определенном учреждении зависят от того, насколько сильны инерция Системы к репрессивному давлению и Среды к социальному отчуждению. А если учесть, что социальная работа в местах лишения свободы делает лишь первые шаги и не имеет устоявшегося опыта, руководству приходится принимать не прямые инструкции и наставления, а более общие указания Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации, в рамках которых импровизировать, искать оптимальные пути, экспериментировать. Нам же остается напомнить те критерии, на которые следует ориентироваться, оценивая эффективность своих действий и характер наступивших изменений:

а) у лиц маргинальной ориентации социальное отчуждение усилилось под влиянием уголовной субкультуры (враги общества);

б) лица маргинальной ориентации унижены и отторгнуты уголовной средой (отщепенцы);

в) лица маргинальной ориентации овладели задатками коллективистических отношений (подготовлены к сотрудничеству с обществом);

г) лица с обычной социальной ориентацией, подавленные уголовной средой (сломленные);

д.) лица с обычной социальной ориентацией, удержавшие свои позиции (устоявшие);

е) лица с обычной ориентацией, противопоставившие себя уголовной среде (воинствующие).

Соответственно строятся и планы социальной реабилитации на период после освобождения.

Семья осужденного как объект работы психолога.Пенитенциарная идея уделяет семье очень серьезное внимание хотя бы потому, что семейные привязанности являются естественным антагонистом уголовной субкультуры. Недаром сам по себе факт женитьбы кого-либо из членов «воровского сообщества» говорит о стремлении выйти из «блатной» иерархии, освободиться от зависимости и «завязать». Так и в условиях отбывания наказания интерес к семье, участие в ее делах и заботах служат надежным подспорьем в воспитательной работе.

К сожалению, формы общения с семьей в отечественной системе исполнения уголовных наказаний крайне ограниченны, если они и выходят за рамки традиционных писем и передач, то не более чем до уровня свиданий в условиях, где предусмотрена охрана. В отличие от опыта некоторых зарубежных стран, где преступника отпускают на выходные дни в естественную социальную среду (домой) под поручительство семьи, у нас такой возможности нет, и сделать семью участником совместной работы, который бы активно сотрудничал в движении к общим целям с администрацией, не удается. Так что психологу приходится надеяться на те привязанности, которые сложились у преступника с родными до осуждения и быть неким посредником, не дающим этим привязанностям угаснуть.

Прежде всего, для создания приемлемого климата во взаимодействии осужденного с родственниками необходимо помочь семье преодолеть обиду на то, что интересы близких были принесены в жертву преступному побуждению, недоверие к человеку, однажды предавшему близких, и страх, что под влиянием уголовной среды он будет использовать семью по указке ее авторитетов. Сказанное относится к людям, совершившим преступление в связи со стечением обстоятельств. «Инноваторы», как правило, живут с людьми, которые в известной мере осведомлены, каким путем достаются благополучие и комфорт, так что в их семьях преобладает мотив сочувствия к «человеку, которому не повезло». Сторонники и апологеты уголовной субкультуры сохраняют с членами своей семьи довольно формальные отношения, лишенные того, что называется привязанностью.

Со своей стороны, осужденный в силу сложившихся порядков живет лишь впечатлениями о семье, увязывая прошлое и будущее в некий клубок впечатлений и ожиданий исключительно в сфере воображения. У психолога здесь очень специфическая задача – будить надежду в стремлении к тому, что может сильно измениться за минувшие в заключении годы. Здесь нужно точно рассчитать, в какой последовательности организовать взаимодействие с семьей, и с каких мотивов начать возрождение семейных отношений

Материальная заинтересованность. Материальная сторона родственных связей является одним из важнейших, а порой единственным реально существующим интересом, связывающим родственников и осужденного. Обыденное сознание устойчиво связывает помощь осужденному прежде всего с материальной помощью, с другой стороны, скудный арестантский быт издревле «подогревает» инфантильную установку социума осужденных оценивать реальность помощи именно с материальной точки зрения. Для умственно неполноценных осужденных материальная помощь вообще является единственным воплощением положительного отношения к ним родственников.

В условиях, когда родственные отношения, связывающие осужденного со свободой, состоят из сложного переплетения взаимных обид, тревоги и чувства вины возможность материальной помощи и осознание материальной зависимости выступать той основой, на которой можно строить более сложные отношения взаимной зависимости и ответственности.

Социальная защищенность и поддержка. Негативной стороной пребывания в местах лишения свободы является неизбежное нарушение социально положительных отношений человека и общества. Совсем недавно тюремное заключение означало потерю жилья и прерывание трудового стажа, что само по себе могло означать социальную смерть человека. В семье зачастую уголовное наказание своего члена вызывает достаточно широкий спектр отношений: от полного безразличия до отчаяния. Социально-психологическая реабилитация семейных связей неизбежно проходит стадию осознания необходимости взаимной помощи как со стороны родственников осужденному, так и со стороны осужденного своей семье. Со стороны родственников эта помощь, которая не сводится только к материальной, может заключаться в том, чтобы осужденный имел после освобождения социальные перспективы.

В настоящее время за осужденным сохраняется жилье, при участии его в производстве исправительной колонии срок заключения засчитывается в трудовой стаж. Кроме того, осужденные из числа молодежи, не имеющие общего среднего образование и специальности, обязаны учиться. Однако не конкурентоспособность предприятий ИК, отсталость их оборудования и объективная невозможность обеспечить работой всех желающих осужденных приводит к тому, что, отбыв наказание, человек порой оказывался без навыков к эффективному труду. Не имевшие их до осуждения так и остаются без этих важнейших инструментов социальной адаптации.

В этих условиях регулярное общение с людьми, не связанными с УИС (неважно – очно или заочно), может способствовать приобретению социальных навыков общения исходя из потребностей и ценностей, которые не сводятся к ценностям, порожденным тюремной системой. Эти социальные перспективы могут выражаться в получении образования и специальностей, не предусмотренных законом.

Коллектив осужденных как объект работы психолога.Коллектив как формальная малая группа в исправительном учреждении существует в качестве одного из «инструментов» усвоения осужденным социально положительных отношений. В этом качестве коллектив выполняет следующие функции:

- защитника социально не приспособленных от негативного воздействия как уголовной субкультуры, так и асоциальной среды осужденных;

- среды, в которой осужденные получают навыки собственно коллективистических отношений;

- средства развития личности.

 

Роль коллектива как защитника от давления социальной стихии.Работа исправительного учреждения предусматривает наличие определенного количества должностей, которые замещаются осужденными с соответствующими правами и обязанностями. При наличии системы воспитательной работы такая должностная иерархия является средством повышения мотивации к правопослушному поведению. Даже если осужденный в глубине души по привычке, приобретенной ранее, презирает кого-то из других осужденных, которые в традиционной уголовной иерархии занимали низшее положение, в силу своей должности он обязан взаимодействовать с ними, пусть только формально, но по общечеловеческим принципам.

С другой стороны, осужденный, который смирился со своим униженным положением в неофициальной среде, также получает навыки общения и взаимодействия по совершенно иным правилам.

Коллективистические отношения как навыки, необходимые для адаптации после освобождения. Атрибутами принятия навыков коллективистического общения в исправительном учреждении является обязательность труда, получения основного общего образования и специальности, если осуждённый её не имеет. Однако основным фактором, который влияет на выработку непосредственно коллективистических отношений в рамках всей колонии в течение всего срока отбывания наказания, является наличие системы положительных и отрицательных стимулов. Реальность досрочного освобождения, система льгот как ступеней на пути к нему (УДО), кроме того, принятие внутреннего положения, которое делает путь к УДО ещё более понятным и прозрачным, зависимость предоставления льгот осуждённым отрядов в зависимости от поведения каждого из них, от количества нарушений в отряде, влияют на выработку общей установки в поведении – обеспечение досрочного освобождения любого желающего осуждённого.

Особую роль при этом играет дифференциация отрядов осуждённых в зависимости от отношения к режиму отбывания наказания. Кроме того, если осуждённый обладает достаточно высокой квалификацией по какой-либо специальности, то он, как правило, отбывает наказание в отдельных отрядах, что позволяет отделить фактически осуждённых, настроенных на досрочное освобождение и намеренных устойчиво добиваться его, от тех осуждённых, которые ценности в досрочном освобождении не видят и своим поведением могут мешать остальным. Также особое значение в выработке коллективистических отношений принадлежит отряду осуждённых, которым предоставлено право передвижения за пределами учреждения без конвоя и сопровождения. Само по себе проживание за пределами колонии налагает на осуждённых большую степень ответственности и, прежде всего, перед своими товарищами за возможное нарушение и, соответственно, за отказ для остальных осуждённых в досрочном освобождении. Коллективная ответственность является сильным воспитывающим средством на уровне морального воздействия.

Социальная работа при этом заключается в конкретизации социальных перспектив на период после освобождения, чтобы навыки коллективного общения, полученные осуждёнными в исправительном учреждении, нашли свой спрос на свободе.

Возраст осуждённого как психологический фактор адаптации.Преступное поведение в молодом возрасте чаще всего выглядит как "срыв адаптации" при отсутствии твердых антиобщественных установок и явно выраженного стремления к уголовной субкультуре. И даже если обстоятельства на старте жизни складывались неудачно, все-таки они, как правило, не столь тяжелы, чтобы сформировать явную враждебность к обществу. Так что у таких осуждённых присутствует подспудная установка не провоцировать в отношении себя со стороны государства отношения как к "матерому уголовнику", а ограничиться возможностью уклониться от усилий для завоевания положительного статуса с вытекающими из него обязательствами.

В зависимости от наличия криминального опыта, позволяющего некоторым "созреть" в своих уголовных предпочтениях раньше других, мы рекомендуем относить к молодежи лиц до 35 лет, когда человек ещё может сделать выбор между увеличением дистанции от общества ("махнуть рукой" на возможность организовать свою жизнь так, как это принято в обществе) и стремлением "жить как все".

Контингент осуждённых стремительно молодеет. Если на свободе люди разных возрастных групп сталкиваются между собой гораздо реже, чем в исправительном учреждении, неформально же общение между молодежью и старшим возрастом вообще часто ограничивается перекурами на предприятиях, то в колонии жизнь организована таким образом, что волей-неволей осуждённым разных возрастов приходится между собой сталкиваться едва ли не постоянно. Кроме того, в жизни часто случается нечто, повышающее социальную значимость человека старшего возраста, в условиях же исправительного учреждения жизненный и профессиональный опыт такой роли не играет. Более того, зачастую жизнь в колонии предъявляет человеку такие требования, выполнить которые он, опираясь на свой жизненный багаж, не в состоянии.

Режим колонии (регламентация каждого дня, постоянный надзор и т.д.) скорее характерны для взаимодействия взрослого и ребенка, чем для организации жизни взрослых людей. Поэтому в исправительном учреждении хорошо адаптируются, по крайней мере, на первых порах, осуждённые с малым жизненным багажом, которым для успешной адаптации в колонии не надо много в себе перестраивать.

Особенность общения между молодыми и пожилыми осуждёнными в том, что чаще всего именно молодые осуждённые становятся различными должностными лицами в отрядах, именно они от имени администрации колонии дают различные распоряжения другим осуждённым, в том числе и тем, кто гораздо старше их, а это нередко приводит к конфликтам из-за того, что пожилые осуждённые в силу недостатков личностного развития ведут себя не подобающим их возрасту образом (вообще отношение к жизненному опыту осуждённых при проведении воспитательной работы достаточно проблематично). Видимо, в отношении именно особенностей личности пожилых осуждённых, которые имеют достаточно долгий криминальный опыт (независимо от статуса их в уголовной среде), можно говорить о религиозном подобии их воспитания, только с точностью до наоборот: если в любых религиозных системах независимо от их направленности (социально положительных, традиционных и социально отрицательных, оккультных, сатанинских) всегда присутствует личностная ответственность за поведение человека, то в данном случае (в воспитании в уголовном духе) как таковой ответственности нет, имеет место только случай, судьба, рок и т.д. Эта особенность личности пожилого осуждённого с длительным криминальным прошлым сближает его с психологией ребенка, который также живет счастливым упованием на удачу и случай.

Психологические особенности восприятия режимных ограничений осуждёнными связаны с уровнем развития личности и с криминальным опытом. Выше указывалось, что отношения администрации и осуждённых имеют характер отношений взрослого и ребенка независимо от субъективных особенностей фигурантов с той и с другой стороны. Кроме того, осуждённым зачастую трудно в своем сознании развести собственно систему исполнения наказания и тех людей, посредством которых это наказание исполняется. Длительный опыт отбывания наказания, видимо, способствует пониманию того, что система и люди – это не одно и то же. Практика работы показывает, что наиболее оптимальный вариант восприятия системы и её людей состоит в том, чтобы с людьми (сотрудниками и персоналом) вести себя сообразно возрасту, а с системой – как ребенку. Недостаток жизненного опыта осуждённых и личностная незрелость способствуют тому, что в их сознании эти две составляющие или меняются местами или сливаются воедино.

Особенности социальной работы с осуждёнными разных возрастных категорий связаны с социально-психологическими задачами, которые осуждённые должны решать, но по каким-то причинам не решили.

Для первой возрастной группы социальная работа должна обеспечить возможность получения положительного социального опыта коллективистических отношений и неформального общения. В сфере семьи задача социальной работы в том, чтобы восстановить доверие к семейным ценностям или, если осуждённый был их лишен с детства, на рациональном уровне заложить представление об их необходимости и привлекательности.

Для второй возрастной группы – предотвратить разрушение имеющихся связей и помочь установить положительные социальные перспективы. Третья группа нуждается в том, чтобы решить задачи перспектив социального обеспечения.

Особенность работы с двумя крайними группами в том, что осужденным и первой и третьей групп необходимо обеспечить более выраженное надзорное обеспечение после освобождения.

Работая с осуждёнными среднего возраста, важно уловить положительный опыт и попытаться проводить работу именно с опорой на него. При выборе технологии работы, конкретных методов решения вопросов социальному работнику, как и психологу, приходится решать вопрос определения психологического возраста осуждённого. Определение соответствия личностного развития биологическому возрасту является важным при решении проблемы, в какой степени можно рассчитывать на самостоятельность и ответственность осуждённого, в какой степени он может или готов нести возлагаемую на него ответственность?

При этом необходимо определить ключевой критерий, опираясь на который можно было бы говорить о степени личностного развития человека. В психологии (возрастной, социальной, патопсихологии) таким критерием является самокритика. Кроме того, на степень развития личности указывает то, как человек выстраивает иерархию возникающих проблем. Выше говорилось, что оптимальным является поведение с персоналом исправительного учреждения сообразно своему возрасту. Другими словами, зрелость личности предполагает умение межличностного общения без каких бы то ни было эмоциональных срывов. Даже если осуждённый не согласен с режимом отбывания наказания, это не повод для развитой личности, чтобы ссориться с конкретными исполнителями.

Диагностируя развитие личности осуждённого, необходимо уметь определить главное: либо имеем дело с отставанием в развитии, либо поведение обусловлено собственными установками человека, либо перед нами результат распада личности. В первом случае наличие самокритики ситуативное, зависит от взаимоотношений с конкретными людьми, высокую значимость имеют конкретные проблемы, во втором случае человек достаточно четко отдает себе отчет в собственных действиях и причинах своего поведения, часто ориентируясь на отношения вне колонии, для третьего случая характерно почти полное отсутствие самокритики, ситуативные проблемы и мелкие неурядицы играют роль глобальных проблем для человека.

Выше говорилось, что степень стихийности в отношениях между осуждёнными, несмотря на всю ограниченность влияния неформальных отношений должна все-таки присутствовать. В частности, она присутствует в группах, объединенных по возрастному принципу. Такие группы организуются вокруг какой-то деятельности: производственной, общественной, учебной, спортивной, так как для решения поставленных задач необходимо бывает создание команды, объединенной ещё и психологически. Существующие под контролем администрации исправительного учреждения, эти группы, помимо чисто производственных задач, играют ещё и терапевтическую роль для осуждённых, групп взаимопомощи.

Об адаптации осуждённых с психическими недостатками.Когда умственно отсталые, психологически неустойчивые, обремененные болезнями люди совершают преступление, всегда возникает сомнение относительно того, в какой мере антиобщественный поступок вызван порочной, злой волей, а в какой сам преступник – не более чем выразитель болезненного начала, не зависящего от него. Как писал в свое время А.Ф. Кони, «в большинстве так называемых сенсационных процессов перед судом развертывается картина эгоистического бездушия, нравственной грязи и беспощадной корысти, которые в поисках не нуждающегося в труде и жадного к наслаждениям существования, привели обвиняемого на скамью подсудимых. Задача присяжных при созерцании такой картины должна представляться им хоть и тяжелой по "человечеству", но все-таки несложной. Но когда фактическая сторона судебного следствия заканчивается, на сцену выступают служители науки во всеоружии страшных для присяжных слов "нравственное помешательство", "психопатия", "наследственность" и т.п. … И вместо человека, забывшего страх божий, заглушившего в себе стыд и жалость в жадном стремлении обогатиться во что бы то ни стало, утолить ненависть мщением и похоть насилием, выступал человек …слепая и бессильная игрушка жестокой судьбы». Ироничный тон этого высказывания не должен нас смущать. За истекшие полтора века психически неполноценные люди стали составлять в среде заключенных уверенное большинство. Поначалу законодатели разных стран, поддавшись филантропии, пошли на уменьшение вины и смягчение наказания (например, уголовный кодекс Кубы предусматривает уменьшение санкции при наличии состояния, препятствующего человеку в полной мере руководить своими действиями при совершении преступления). Однако к концу XX века юридическая мысль устойчиво склонилась к решению не умалять возмездие, а осуществлять наказание в специфичных условиях («… осуждённые, требующие особого подхода в связи с отклонениями от нормы в области психики, отбывают наказание в специальных пенитенциарных учреждениях». – Ст. 44 Уголовно-процессуального кодекса Польскоё народной республики).

Советская доктрина уголовного наказания предписывала отбывание наказания без каких-либо психопатологических нюансов, считая, что пребывание в естественной социальной среде в процессе коллективного труда вполне достаточно для того, чтобы обеспечить человеку нормальные условия существования, хотя на заре социализма в нашей стране тоже были многочисленные центры социальной коррекции поведения преступников. Названия этих учреждений менялись, но суть оставалась – соединить давление на личность, присущее наказанию, с медицинской реабилитацией. На сегодняшний день концепция ограниченной вменяемости (ст. 22 Уголовного кодекса Российской Федерации) расширяет возможности диспансерного обслуживания заключенных с психическими недостатками, но оставляет нетронутой главную мысль – психически аномальные должны находиться в обычном отряде. Это создает психологу заметные проблемы, так как в большинстве случаев собственно медицинской помощи им не нужно, но проблемы адаптации их преследуют постоянно.

Умственно отсталые заключённые без правильной организации коллектива и твердого руководства испытывают серьезные проблемы адаптации. Обычные требования дисциплины, которые здоровому человеку не дают никакой нагрузки, чрезвычайно легко вводят слабоумного в такое психическое состояние, в котором он способен на решительные внезапные действия. Нередко слабоумный в легкой степени, сталкиваясь с кажущимися ему непреодолимыми трудностями, встает на путь самоубийства. Таких лиц, поскольку они не могут быть переведены на специальный режим, нужно все время держать под контролем. Все сотрудники, обеспечивающие порядок и занятость в учреждении, обязаны знать, что обращение с такими неполноценными субъектами должно быть строгим, но терпеливым и полным понимания, что такие люди не всегда могут справиться даже со своими малыми заботами.

Специфичными особенностями поведения умственно отсталых лиц являются сочетание внушаемости и упрямства. Доводы рассудка, особенно связанные с необходимостью что-либо менять в привычной обстановке, наталкиваются на слепое и упорное сопротивление, тогда как возможность действовать под чужим влиянием, где сила действует в рамках привычных стереотипов, встречает не менее слепое подчинение. Однако самым заметным и в чем-то основополагающим признаком умственной отсталости, когда она имеет врожденный характер, является неспособность к внутреннему диалогу. В отличие от обычных людей, у которых способность отдавать себе отчет в своих действиях, появляющаяся в подростковом возрасте, запускает на долгое время тяжелую работу самосознания над формированием внутренних личностных смыслов, олигофрены лишены такого свойства. Как дети отроческого возраста, они свободны от этого внутреннего напряжения и без внутренней борьбы могут придерживаться в одном обществе одной морали, а в другом – другой. Соответственно, у них отсутствуют и переживания, связанные с принципами, убеждениями и идеалами. Их легко взять под покровительство коллектива, но так же легко и потерять.

Психологу приходится постоянно держать на контроле лиц с умственной недостаточностью и предупреждать вероятные эксцессы, причиной которых могут быть их податливость, внушаемость и легкомыслие.

Характерологически аномальные осужденные, будучи, как правило, умственно вполне развитыми, создают постоянное напряжение в общении с окружающими. Поначалу их считали больными. Так, И.М. Балинский, который ввел в судебно-психиатрическую медицину термин «психопат», считал, что «люди, у которых под влиянием мозгового процесса и различных злоупотреблений целый ряд живых некогда понятий становится мертвой буквой, удерживаемой в сознании лишь памятью; люди, которые относятся к этим понятиям безразлично, так что последние не могут составить противовеса сильным эгоистическим стремлениям – больны».

Делая сноску на стиль той эпохи (конец XIX века) можно видеть, что «неправильная организация нервной системы» с присущей ей эгоцентричностью, недисциплинированностью, взрывными эмоциональными реакциями в условиях сохраняющихся патриархальных привычек, выглядела явно неадекватно. С годами отношение к психопатам переменилось, и на первый план выдвинулись оценки не клинического, а морально-этического свойства. «Психопат характеризуется как бессовестный и бесстыжий человек, которому незнакомо чувство вины, который не испытывает любви к окружающим, привык ни в чем не ограничивать и не контролировать себя, который в любом случае поступит так, как ему захочется. Среди них много мошенников и аферистов, проституток, многоженцев – словом, им сподручнее зарабатывать себе на жизнь хитростью и смекалкой, а не тяжелым трудом. Не ведая, что такое стыд и вина, они, как правило, не могут сочувствовать угрызениям совести, мукам раскаяния, вины и сожаления, не в состоянии понять страдания, чувства стыда и смущения. Это то, чего они никогда не переживали и не могут воспринять в других людях. Но зато психопат удивительно прозорлив в отношении психопатического в других людях и с легкостью может распознать мошенника, афериста, лжеца, жулика, притворщика».[3]

Чего не хватает психопатам, это твердости духа и смелости, в связи с чем, постоянно нарываясь на конфликты, они либо трусят, либо стараются сбежать, когда от них требуется соответствовать принятой на себя роли. Среди заключенных они вроде бы постоянно на виду, всегда готовы включиться в чужие дела, но не имеют авторитета из-за отсутствия настоящего мужества. К ним относятся пренебрежительно, хотя иногда поддаются на их провокации, особенно новички, ещё не распознавшие «кто есть кто». Любое послабление идет им во вред, будь то ослабление режима (психопаты тотчас оказываются среди нарушителей), будь то слабость неформальной организации в стихийном общении заключенных (психопаты начинают обижать слабых и беззащитных самым неприемлемым образом).

Психологу нужно знать о поступлении лиц с психопатическими аномалиями характера для того, чтобы своевременно снимать психическое напряжение, которое обычно сопровождает их на всем протяжении отбывания наказания.

Наркозависимые люди составляют очень своеобразную прослойку среди заключенных, отличаясь от остальных некоторыми специфическими психологическими особенностями. Будучи лишены возможности употреблять наркосодержащие и одурманивающие вещества, они не представляют опасности как источник заражения дурными привычками, но в силу имеющихся признаков деградации личности испытывают серьезные проблемы адаптации, с которыми приходится считаться.

Обычные пьяницы, которым присущи симптомы деградации личности, адаптируются более или менее успешно. Свойственная им коммуникативность, внушаемость, подчиняемость обусловливают необходимые новичку пластичность, склонность мириться с теми обстоятельствами, которые есть, и готовность следовать принятым нормам поведения, независимо от того, исходят ли они от администрации или от уголовной среды. Слабость характера и дряблость воли не позволяют им занять достойную позицию в коллективе заключенных, но обычно отводимая им роль бывает достаточно приемлема и зависит от природного интеллекта и имеющихся социальных навыков.

Гораздо драматичнее судьба героинных наркоманов. Сильнейшая физическая зависимость от наркотика столь основательно разрушает личность, как правило, совершенно не готовую к сосуществованию с уголовной субкультурой (наркоманами становятся обычно воспитанные молодые люди), что в условиях заключения, по образному выражению одного из них «их личность бывает растоптана, унижена, лишена всякой надежды на человеческое обращение». Этому можно верить, если и «на воле» героинные наркоманы, вся жизненная сила которых уходит на поиск выхода из абстиненции, бывают объектом жестоких забав подростковой хулиганствующей среды. Так что, попадая в учреждение исполнения наказаний, наркоман бывает свободен от стремления к наркотику (за время следствия организм его успевает перестроиться на нормальный обмен веществ), но с ним остаются пугливость, чувство гонимого любой социальной средой, постоянное ожидание агрессии со стороны окружающих с готовностью стать её жертвой.

Лица, у которых в карантине обнаруживаются признаки изменения личности, свойственные героиновой наркомании, должны быть взяты психологом учреждения на индивидуальный учет, прежде всего из соображений профилактики эксцессов от жестокого обращения заключенных, а также в виду риска суицидального поведения.

Однако самую большую группу составляют лица, в документах которых отмечен факт злоупотребления одурманивающими веществами или они сами сообщают о себе такие сведения, но их нельзя отнести ни к алкоголикам, ни к наркоманам с физической зависимостью (типичный пример последних – героиновые). Как правило, это молодые люди, принимавшие «что под руку попадет» в связи с расстройствами социальной адаптации: вытесняемые из школы, не принимаемые на работу, не рассчитывающие на помощь семьи, непопулярные в среде неформального общения. В их стремлении к одурманивающему действию преобладает желание оторваться от огорчений повседневной жизни, отклониться от лишенного впечатлений бытия, отодвинуть проблемы самоутверждения личности. Они склонны употреблять токсические вещества. В отроческом возрасте это – пары бензина или синтетических клеев, иных химикатов хозяйственного назначения. Лицами постарше используются так называемые "экстази" с преобладанием препаратов стимулирующего действия, а также широко знакомые средства, получаемые из индийской конопли, позволяющие «забалдеть». Чаще всего речь идет о курении высушенных листьев – марихуаны, но и иные продукты растительного мира, содержащие алкалоиды, могут быть использованы с этой целью. Перечень нетрадиционных веществ, приравненных к наркотическим, занимает довольно большой объем.

Получая среди пополнения учреждений исполнения наказания молодых людей с указанием на злоупотребления наркотиками, нужно установить, не относятся ли они к данной категории. И если да, то строить с ними работу из расчета на склонность уходить от конфликтов с окружающей средой и самим собой в защитную психологическую нишу. До колонии это была аддиктивная форма поведения (согласно современной лексике законодательства о наркотических средствах аддиктивным называется способ уклонения от проблем социальной адаптации при помощи одурманивающих средств), в заключении она может трансформироваться в стремление уйти под протекторат уголовной субкультуры, если в данной зоне сильны её традиции, или под защиту коллектива, если воспитательный процесс ориентирован правильно. Нестойкость личностных ориентаций – тот фон, на котором нужно работать и с учетом которого оценивать перспективы воспитательной деятельности.

Психологу предстоит в работе с этим контингентом снимать реакции адаптации, весьма вероятные в период, когда заключённый бывает перед выбором своей роли и позиции перед лицом уголовного сообщества.

Кроме того, не следует забывать, что согласно ст. 18 Уголовно-исполнительного кодекса, «если за время отбывания наказания, связанного с ограничением или лишением свободы, будет установлено, что осуждённый болен алкоголизмом или наркоманией, администрация учреждения, исполняющего указанные виды наказаний, направляет в суд представление о применении к такому осуждённому принудительных мер медицинского характера». Это позволяет психологу своевременно подключать медицинскую службу для оказания помощи наркозависимому заключенному, а перед вынесением заключения об отсутствии противопоказаний для облегчения режима содержания провести боле глубокое изучение обстоятельств, которые могут стать фактором риска нежелательного расстройства социальной адаптации.

И, наконец, сама возможность соединения меры наказания, предусматривающей лишение свободы, с принудительным лечением не только в случае алкоголизма и наркомании, но и иных отклонений психического здоровья (ст.97 Уголовного кодекса Российской Федерации) выводит сотрудничество психолога и психиатра на новый уровень, где совместными усилиями решаются общие задачи.

Психологическая диагностика индивидуальных особенностей заключенного в целях адаптации и средовой реабилитации.При поступлении заключенного в учреждение исполнения наказаний ему сопутствуют весьма скудные сведения о предыдущей жизни, и тем более об индивидуальных особенностях личности. Все они остаются в уголовном деле, а в личное дело заключенного переходит лишь информация криминально-оперативного характера. Поэтому психологу нужно иметь собственные формы и методы исследования каждого случая для сортировки пополнения на группы по признаку необходимости наблюдения специалиста и психологической помощи на период адаптации к условиям жизни в данном учреждении.

Оценка социальной адаптации в целом как почвы, на которой будет строиться стиль отношений с коллективом заключенных и интерес к освобождению, производится в двух основных сферах общественных отношений, где формируются главные социальные привычки человека: в семье и коллективе (учебном, производственном). Информацию о ролях и позициях, которые осуждённый занимал в них до осуждения, и его нынешних связях с ними можно получить только в процессе собеседования.

Из факторов, освещающих характер семейных отношений, необходимо выделять:

- психологическую атмосферу в семье, которая воспитала (её социальный статус, благосостояние, возможность поддерживать членов семьи материально, духовный авторитет родителей в глазах детей, место заключенного в семейных отношениях до совершения преступления, реакция семьи на преступное поведение, реакция на осуждение, готовность близких (и кого именно) поддержать заключенного сейчас и после выхода на свободу);

- психологическую атмосферу в собственной семье (роль и позиция в семье, материальные обстоятельства, дети и их отношение к заключенному, вероятность разрушения или сохранения семейных отношений, отношение членов семьи к факту преступления и наказания).

Изложив в свободной форме результаты собеседования с заключенным, психолог делает выводы о необходимости активной работы по преодолению враждебности членов семьи, организации сотрудничества с ними для освещения перспективы освобождения положительными ожиданиями, изоляции заключенного от впечатлений, связанных с миром семейных отношений. Соответственно и будет строиться его позиция в работе с заключенным, когда семейные отношения будут в той или иной мере затрагиваться.

Из факторов, освещающих характер взаимодействия с коллективом и системой официальных отношений в целом следует обращать внимание на следующие:

- статус человека в системе, который может стать причиной враждебности со стороны уголовной субкультуры (как сигнал к отторжению или агрессивному поведению "понятия" считают принадлежность к любой правоохранительной деятельности, участие в административной работе, политическую или профсоюзную должность);

- наличие устойчивых привычек работать в коллективе (стаж работы, длительность непрерывной работы на одном месте, квалификация, срок учебы, который потребовался, чтобы её приобрести, связь личных планов с успехами в работе);

- проблемы адаптации к коллективистической организации жизни (успешность школьной адаптации, недоверие к официальной организации общественной жизни, отсутствие устойчивых связей с каким-либо коллективом, способность понимать смысл коллективистических отношений, уровень развития правосознания).

На основании полученных фактов и оценочных суждений делается вывод о роли коллектива в жизни человека до осуждения и перспективах включения в коллектив в условиях данного учреждения. Особое внимание уделяется отношению к коллективу, что и фиксируется в форме выводов: чувствует себя в коллективе уверенно, связывает с организованной деятельностью свои представления о надежности социальной адаптации, пользуется уважением товарищей по общему делу, готов к защите слабого и его поддержке как члена коллектива; или напротив: относится к коллективистической форме зависимости от общества настороженно, трудиться в организованном сообществе не может и не хочет, удерживался в коллективе надолго исключительно внешней силой, из коллектива не вынес дружеских связей и прочных привязанностей.

В целом полученные данные позволяют определить, в какой мере заключенный хотел бы отбывать наказание под протекторатом коллектива, нужно ли ему на некоторое время насильственное приобщение к коллективу, чтобы он поверил в разумность и гуманность организованной формы сосуществования людей, следует ли считаться с активным неприятием всего, что связано с коллективом и системой в целом.

Оценка криминальной зараженности или, другими словами, степени отождествления себя с уголовной субкультурой делается на основе косвенных данных, так как в прямом собеседовании с представителем администрации, хотя бы и в должности психолога, заключенный не рискнет высказывать откровенные суждения. Здесь необходимо обращать внимание на такие моменты, как:

- криминальный опыт по данным маршрута в официальных документах, отражающих судимости, форму и сроки отбытия наказаний и т.п.;

- роль, занимаемая в неофициальной иерархии отношений заключенных в учреждениях исполнения наказаний раньше (до поступления в данное учреждение);

- роль в системе криминальных отношений при совершении преступления (один или в группе, если в группе, то насколько близка его позиция к ключевым ролям, требовалось ли от него организовывать взаимодействие с уже отбывавшими наказание и т.п.);

- обстоятельства, при которых заключенный включился в противоправную деятельность и криминальное сообщество (был принят до совершения преступления, примкнул в связи с содеянным, не принят уголовным миром).

На основе полученных данных и отдельных сведений, относительно которых заключенный может проговориться при известном навыке собеседования, делается несколько выводов. Во-первых, с каким статусом он переступает порог учреждения (о чем он должен будет сообщить тем, с кем ему предстоит отбывать наказание). Если такового нет, то каковы намерения относительно его получения. И, в зависимости от того, какие проблемы адаптации будут продиктованы "блатной этикой"; нужно выбрать адекватную тактику работы. Особое внимание психолога, естественно, должны привлекать те, кто принадлежит к категориям обижаемых, чей статус сам по себе делает их претендентами на психологическую помощь и социальную поддержку. Во-вторых, насколько прежний опыт противоправного поведения делает заключенного потенциальным кандидатом на роль и позицию в иерархии приверженцев уголовной субкультуры и вероятным врагом коллективистических отношений, насаждаемых администрацией учреждения. В-третьих, в какой мере у заключенного утрачена вера в исправление и он "готов махнуть рукой" на вероятность социальной реабилитации.

Естественно, стиль работы психолога с каждой из перечисленных подгрупп заключенных будет отличаться по целям, формам и условиям воздействия на внутренний мир человека.