КАК ЛЮДИ ДУМАЮТ

 

Знакома ли вам такая картина? Поздний октябрь. Пять часов дня. Заходящее солнце придает саду красноватый оттенок. Вы стоите, задумавшись, на пороге дома. Кто-то незаметно подходит к вам сзади и тихо говорит: "Пенни за ваши мысли"*. Что вы ответите?

 

* В английском языке существует выражение: "Пенни за ваши мысли", что означает: "О чем вы думаете?" (Прим. перев.)

 

В этот же день, позднее, вы сидите, углубившись (или вам только так кажется?) в книгу. Но ваше лицо отнюдь не выражает удовольствия: нахмуренный лоб свидетельствует о сильной концентрации, слишком сильной для простого чтения. И действительно, ваши мысли блуждают в тысячах километрах отсюда, и на вопросы: "О чем вы думаете? О чем эта книга?" — вы отвечаете точно так же, как и днем: "Да, в общем-то, ни о чем в особенности" или "О самом разном". В самом деле, вы думаете о таком количестве вещей, что это равносильно тому, чтобы не думать ни о чем. То есть вы еще раз убедились в том, в чем убеждались много раз и до этого: наш мозг — это не прекрасно освещенная комната; нет, он больше похож на загроможденный чердак, где в полумраке мечется мошкара — наши мысли; и в тот момент, когда мы открываем дверь, чтобы лучше разглядеть их, маленькие серые мошки исчезают.

 

Осознание этого явления, конечно, обескураживает. Это объясняется тем фактом, что, когда кто-то интересуется, о чем мы думаем, это не только озадачивает, но и смущает, и мы хотим, чтобы тот, кто спрашивал, как можно скорее оставил бы нас в покое вместе со своим вопросом. Мы похожи на щенка, который лает на свое собственное отражение в зеркале и хочет укусить его, но после второй неудачной попытки с отвращением отворачивается. Однако, обладая определенным любопытством и некоторой практикой, можно попытаться хотя бы взглянуть на свой мозг, и дело это отнюдь не невозможное. Но следует пробовать это, когда мы слишком отвлечены, другими словами, — когда наше сознание застигнуто врасплох.

 

Существуют и более благоприятные условия. К примеру, когда мы читаем газету и быстро меняющиеся темы начинают нам надоедать, но еще не полностью утомили нас; когда движение поезда или машины заставляет наши мысли двигаться в определенном ритме, — и это вот-вот отвлечет нас далеко в сторону или погрузит в дремоту, но пока лишь только замедляет процесс мышления; когда лекция, которую мы слушаем, ни достаточно интересна, чтобы захватить наше внимание, но и ни достаточно плоха, чтобы привести в раздражение. Во всех этих случаях, когда мы находимся во временном интеллектуальном затишье, нам представляется шанс взглянуть на свой мозг и увидеть, как он действительно работает и как он раскрывает нашу скрытую от глаз сущность. Неожиданно сконцентрировав свое внимание и быстро заглянув внутрь себя, мы сможем на три-четыре секунды как бы выкристаллизовать какую-то часть из потока своего сознания, и она предстанет перед нами для тщательного рассмотрения. Если это удается вам хотя бы раз, то несомненно захочется повторить, потому что ни одно исследование сознания не является столь поразительно впечатляющим, как это, и чем чаще оно будет проводиться, тем легче вам, по крайней мере, в определенных условиях, будет это делать.

 

Почему бы не попробовать это прямо сейчас. Итак, пенни за ваши мысли. О чем вы думаете?

 

Вы поднимаете глаза, удивленные проявлением дурного вкуса автора.

 

— О чем я думаю? Конечно, о вашей книге. Возможно, вам не так интересно писать ее, как мне — читать. Мне нравится предмет, о котором вы пишете.

 

— Да, я заметил, что вы были очень внимательны, именно поэтому я и прервал вас. Если бы ваши мысли блуждали, мое вмешательство было бы бесполезно. Итак, вам нравится то, о чем вы читаете?

 

— Конечно, нравится, и я хотел бы, чтобы вы продолжали. Книги не должны разговаривать.

 

— Когда вы говорите, что вам нравится предмет вашего чтения, вы имеете в виду, что он вас интересует, он трогает вас, короче, заставляет думать.

 

— Совершенно верно.

 

— Конечно, мысли, которые приходят вам в голову по мере чтения, являются вашими собственными, а не простым отражением того, что я говорю, и поэтому они нравятся вам, хотя и рождены написанными мной предложениями.

 

— Очень похоже на правду. Мне начинает нравиться наш разговор.

 

— Да, потому что он касается вас. Я знал, что он вам понравится. Итак, эти мысли, которые являются вашими, а не моими, к моей книге никакого отношения не имеют. Не думаете ли вы, что это можно назвать в некотором роде отвлечением от самой книги?

 

— Это было бы несправедливо. Уверяю вас, что я внимательно слежу за ходом ваших рассуждений. Правда, должен признаться, что я не пытаюсь запомнить то, что вы говорите: в противном случае я бы отравил свое собственное удовольствие. С этой точки зрения, это можно назвать отвлечением. И правда, я думал...

 

— Ну вот и приехали! Вы думали...

 

— Да, я думал о ферме в штате Мэн, где был чердак, похожий на тот, о котором вы говорили. Летом, когда мы забирались туда, мы чувствовали запах зимних яблок, и мне он очень нравился.

 

Мальчиком я просиживал там часами, размышляя. То есть сейчас, читая вашу книгу, я думал о том, как я думал в детстве. Кстати, очень часто, когда я смотрю на картину, изображающую глубокое размышление (например, пишущий Эразм), я вспоминаю об этом старом чердаке. Я не сомневаюсь, что несколько минут назад я думал именно об Эразме, потому что в какой-то момент я очень разозлился, когда вспомнил одного человека, который, глядя на эту картину, спросил меня: "А кто этот старик с длинным носом? " Я до сих пор ненавижу этого дурака и при воспоминании о нем начинаю ерзать на стуле, и мне приходится предпринимать некоторое усилие, чтобы заставить себя думать о чем-нибудь другом.

 

— Вот видите, я был не так далек от истины: вы думали о многих вещах, о которых в атой книге даже не упоминается.

 

— Да, но я думал о них благодаря вашей книге. И я не удивлюсь, если завтра, выполняя какую-то важную работу у себя в офисе, я буду думать о вашей книге и вспомню целые абзацы из нее.

 

— Спасибо. Так, значит, о работе вы тоже думали?

 

— Ну уж об этом было совсем трудно не думать. Документ, который я должен подписать завтра, касается денег, которые я собирал последние пять лет. И все-таки я почти уверен, что все будет хорошо, и я смогу купить своему Джиму долю его участия в предприятии, о чем он так долго мечтал.

 

— Вот вам пенни, который я вам должен. Потому что я начинаю узнавать ваши мысли. Конечно, все они касаются исключительно вас. Иначе и не может быть. Все ваши мысли скрыты в вашем сознании и настолько глубоко, что никакими усилиями их оттуда не выкопаешь. Но без всякого сомнения, все они намного ближе вашему "я", чем те, которые мне удалось узнать в течение нашего разговора. Иногда совершенно неожиданно мы осознаем, что у нас в голове проходят артерии, или тот факт, что мы живем. Осознание этого обычно не имеет никакой практической пользы, за исключением тех случаев, когда просто помогает выжить — но ведь мы начинаем активно заставлять работать свой мозг лишь в тех случаях, когда самому существованию нашего "я" грозит опасность. Только не подумайте, что я вас упрекаю.

 

— Вы неблагодарны. Позвольте заметить, что я редко читал что-либо так же внимательно, как вашу книгу.

 

— Я не сомневаюсь. Но вы должны признать, что, будучи заинтересованным этой книгой, вы были заинтересованы и чем-то другим. И так происходит с каждым. Знаете ли вы, что сэр Вальтер Скотт именно в тот момент, когда он придумывал идею своего нового романа, которая, казалось бы, должна была полностью захватить его воображение, начинал том за томом читать книги, которые никакого отношения к его собственной работе не имели — лишь для того, чтобы заставить лучше работать свой мозг. Такое чтение играло для Вальтера Скотта точно такую же роль, как для Диккенса — прогулки по запруженным людьми улицам. Когда вы говорите, что внимательно читаете эту книгу, вы имеете в виду, что ваш мозг включает в эту работу лишь часть вашего сознания — скажем, пятую или, в лучшем случае, третью. Но ваш мозг подобен некоему высокопоставленному клерку, который выполняет только часть вашей работы. И только вы сами делаете то, что важно для вас лично, для вашего "я". В данном случае вам было более важно вспомнить о старом чердаке, наполненном ароматом яблок, о любимом портрете Эразма, о постоянном возмущении человеком, который не оценил его, о будущем своего сына и представляющемся шансе улучшить его. И все это время, пока вы считали, что книга "Как научиться думать" заставляет вас думать, — на самом деле, вы думали о Джиме, об Эразме, о том дураке, о чердаке, о своей работе и, естественно, о тысяче других вещей, которые на уровне сознания зафиксировать невозможно.

 

Все эти мысли, которые вы склонны называть отвлечениями, на самом деле — именно то, что думает ваше “я”, несмотря на чтение книги, и, по правде говоря, скорее, чтение этой книги можно назвать отвлечением. То же самое может касаться и написания самой книги. Сказать вам, о чем думает мое “я”, в то время как высокопоставленный клерк держит в руках мою ручку? Мое “я” думает о том, что я писал бы эту книгу с большим удовольствием, если бы два года назад не встретил бы дрожащую бездомную кошку с двумя котятами на спине. Я так же сильно люблю кошек, как вы ненавидите дураков. Исследование своего сознания, или, как это еще называют, взгляд внутрь себя — в тот момент, когда мозг активно работает, всегда будет показывать одну и ту же картину. Психологи называют это "потоком сознания", и такое определение является большим шагом вперед по сравнению с тем, когда наше сознание пытаются разделить на четкие составные части. Этот "поток сознания" включает в себя образы, реальные или же измененные нашим воображением, чувства, решения (разумные и неразумные), — и все это движется смутным и бурлящим потоком. И как река в своем течении, этот процесс никогда не останавливается, — даже когда мы спим. Правда, он больше похож на горный ручей, постоянно меняющий свое направление. Когда мы заглядываем в себя, нам кажется, что это постоянное движение вперед. Но стоит задержать взгляд подольше и не отворачиваться сразу, как мы убедимся в том, что целые психологические цепочки движутся кругами и появляются снова.

 

Эти цепочки создает наше воображение. Мозг господина, с которым мы только что так интересно беседовали, наполнен множеством образов. Они настолько раздроблены и так быстро сменяют друг друга, что ухватить их так же невозможно, как рябь на воде. И только некоторые из этих образов ему удалось определить. Какие же? Чердак в деревенском доме, портрет Эразма, человек, о котором он вспомнил с раздражением, сын Джим. Попробуем применить еще одно сравнение (чем к большему их количеству мы будем прибегать, тем лучше поймем бесконечно меняющуюся реальность) — эти образы похожи на более крупные и яркие из тех, что вращаются в калейдоскопе. Именно к ним мысли господина возвращались каждые несколько минут.

 

Эти образы действовали на него точно так же, как наши собственные действуют на каждого из нас, — одни привлекают, другие отталкивают. Нашему герою приятно было вспомнить о чердаке, наполненном ароматом яблок, так же, как и об Эразме, чего нельзя сказать о воспоминании о том глупом человеке. Хотя даже и его можно назвать сносным, так как оно рождало приятное чувство собственного превосходства, а не только раздражение. Что касается Джима, то было восхитительно представить его хмурое лицо, освещенное улыбкой радости, когда отец скажет ему:

 

"Ну, старик, все в порядке". Но тут же он представил, как через год Джиму придется каждый день садиться на семичасовой поезд и ездить на свою скучную работу. Возможно, когда наш господин вспоминал запах яблок, он представлял себе счастливого Джима, но когда он слышал слова того дурака перед картиной и его голос, воспоминание о Джиме тоже было рядом в потоке сознания. Я говорю "возможно". Но кто знает? Может быть, это было просто стремлением заменить неприятный образ на более приятный.

 

Поток сознания несется так быстро и так глубоко, что мы просто не в состоянии различить в нем что-либо очень ясно. Единственное, что мы можем утверждать определенно, это:

 

1. Большинство операций, которые производит наш мозг, неотделимы от образов или же являются продуктами образов. И в этом мы немногим отличаемся от животных. (Если мы не поймем, что мозг собаки хранит огромное количество образов, звуков и запахов, как если бы он был полной энциклопедией, мы никогда не поймем поведение собак).

 

2. Эти образы соответствуют нашим симпатиям и антипатиям, тому, что мы хотим и не хотим, и это становится психологической силой мотивации в нашей повседневной жизни.

 

3. Люди в своих мыслях, разговорах, в своих взглядах на жизнь и в самом образе жизни неизбежно раскрывают качество тех образов, которые заполняют их мозг. Исследование и оценка их вместе с оценкой симпатий и антипатий могут определить нашу моральную ценность гораздо более точно, чем наши действия. Но к этому мы вернемся чуть позже.

 

Конечно, вы можете сказать, что все, о чем я писал до сих пор, не имеет никакого отношения к мысли как таковой, что наш мозг абсолютно свободен от образов, от наших симпатий и антипатий, от наших желаний и нежеланий, что существует высшая деятельность мозга, результатом которой является абстрактное мышление. Как разрабатываются математические и философские системы? Что такое логика? Да, действительно для описания миллиардов научных экспериментов существует специальный язык, и эти научные формулировки заполняют целые библиотеки. Один из наших первобытных предков, который в отчаяньи пытался при помощи звукоподражанья выразить то или иное значение, сначала изобрел будущее время, соединив такие понятия, как "завтра , "восход солнца" и "утренний голод" в одно слово — нечто среднее между глаголом и существительным. И в этом он был гением. Работа человеческого мозга создала библиотеки, которые, в свою очередь, заполнены произведениями великих умов человечества. И все это примеры абстрактного мышления. Но изучение его относится к Науке о мышлении, а нас с вами интересует Искусство мышления. И все же небесполезно, даже исходя из наших целей, сказать несколько слов об этой менее практической стороне изучаемого предмета.

 

Мы думаем, что мысль, так же как и бриллианты, может существовать в чистом виде и развиваться отдельно от образов (хотя по отношению к бриллиантам это тоже неверно). Мы уверены, что часто приходим к решениям, будь то практические или чисто теоретические, без помощи образов.

 

И действительно, что такое образы? Существуют ли они вообще? И можем ли мы быть уверены в том, что они существуют? Всякий раз, когда нам удается взглянуть на процесс собственного мышления, мы обнаруживаем присутствие образов. Вы произносите "мысли", "чистый разум" и убеждены, что при этом у вас в голове никаких образов не возникает. Но правы ли вы? А может быть, когда вы говорите слово "мысль", вы представляете голову человека, или его лоб, или нечто внутри головы, но не отвратительное желеобразное вещество, а более иди менее сложную конструкцию, способную классифицировать и удерживать поступающую туда информацию или нечто, похожее на тонкий часовой механизм".

 

Названия различных действий мозга, которые сейчас звучат так абстрактно, первоначально были другими. Например, в греческом языке понятия "видеть" и "знать" обозначаются одним и тем же словом. Слово "обдумать", звучащее так интеллектуально, означает "взвешивать"; "думать" — то же самое, что "казаться"; "логика" и "речь" — одно и то же и наконец, как бы протестуя против нашего интеллектуального самомнения, "идея" и "образ" в греческом языке обозначаются одним и тем же словом.

 

Образы настолько глубоко скрыты в нашем подсознании, что их гораздо труднее обнаружить, чем предполагают те, кто не пытался это сделать. Иногда кажется, что наш "поток сознания" — это один раскручивающийся фильм. Но в то же самое время идет и другой фильм, правда, изображение в нем не так ясно, как в первом. И сюжеты в обоих фильмах развиваются с разной скоростью. Господин, который во время чтения книги увидел дом в штате Мэн, может вдруг неожиданно услышать свой внутренний голос: "Я поступаю нехорошо — ведь мне противопоказано читать из-за болезни глаз". Почему это произошло? Дело в том, что процесс кристаллизации, о котором я упоминал раньше, сквозь фильм о доме в штате Мэн проявил в мозгу нашего господина образ доктора Уилмера, который со дня последнего визита к нему ни на минуту не исчезал из его подсознания. Мы видим, что в одном и том же сознании существуют три слоя (а возможно, и больше):

 

Книга "Как научиться думать".

 

Дом в штате Мэн.

 

Окулист.

 

Иногда нам удается проследить этот непрерывный ряд образов, которые подталкивают друг друга к словесному решению с необычайной скоростью. Тот самый господин, который по моей прихоти сделался больным, возможно, придет к совершенно неожиданному решению: "Я непременно куплю этот дом в штате Нью-Джерси!" Невероятно? Вовсе нет. Вот как это могло произойти:

 

а) дом в штате Мэн + медленные поезда + холодные зимы + рядом живут Джоунсы = не хочу покупать;

 

б) дом в штате Нью-Джерси ( который рекомендовал агент) + быстрые поезда = близко от работы. Отсутствие комаров == хороший сон. Хороший сон + близость от работы + сосны + песчаная почва = очень привлекательно == улыбка = покупаю.

 

Все эти образы могут мчаться друг за другом со скоростью молнии или, как мы обычно говорим, со скоростью мысли. И этот непрерывный ряд образов обычно называют мыслью. На самом же деле, это лишь сменяющие друг друга образы.

 

В то время, когда мозг заполнен ими, в нашем сознании всплывают лишь отдельные слова или обрывки фраз, напоминающие этикетки, в беспорядке валяющиеся в дамских коробках. Мы очень редко можем различить восемь или десять слов, как это удалось нашему господину. И тогда уж нам кажется, что мы облекаем свою мысль в слова, и это мы считаем более высоким уровнем мышления, чем просто поток образов. На самом же деле, мы отнюдь не мыслим целыми фразами, а лишь их обрывками, и они похожи на те, которые мы по привычке шепчем порой — например: "плюс семьдесят пять" (считая деньги) или "больше никогда так не буду делать" (желая предостеречь себя отчего-либо). Слова, Произносимые про себя — это лишь предвосхищение мысли.

 

Итак, наше сознание наполняется образами. Абстракции, будучи продукцией этих образов, сами же их и вызывают. Трудно думать об истории и зримо не представлять себе какой-либо исторический период. И я сомневаюсь, что, думая о какой-нибудь науке, вы не вспомните знаменитые эксперименты в этой области. Или, к примеру, немногие слова наполнены столь абстрактным понятием духовности, как слово "правда". Но когда мы слышим его, то оно ассоциируется в нашем сознании с конкретными примерами преданности правде или какими-то собственными внутренними поисками, в результате которых мы осознали всю красоту этого понятия. Излишне говорить о том, что геометрия более, чем что-либо другое, ассоциируется с цифрами. Что касается, например, такого понятия, как логика, то это слово не будет иметь никакого значения, если мы не будем говорить о соответствии и несоответствии одних понятий другим. Почему же мы не можем говорить о соответствии и несоответствии образов абстрактным понятиям? И действительно, мы сталкиваемся с этим постоянно.

 

Но вы можете возразить: а разве нет в нашем интеллекте чего-то такого, что является его истинной сутью, его движущей силой? Понимаю ваш вопрос — он вызван тем, что вы слышали о принципе "чистого разума". Но почитайте философов и скажите мне по-честному, оказывал ли на вас столь сильное впечатление рассказ о том, что вид одного бильярдного шара, ударяющегося о другой, вызывает в вашем мозгу мысль о причинных и следственных связях. То, что говорит Кант, и даже то, что говорит более практичный метафизик сэр Уильям Гамильтон о природе интеллекта, свидетельствует о силе их ума, но достигнутые ими результаты очевидно несопоставимы с предпринятыми ими усилиями. Мы можем лишь взглянуть на работу своего мозга, но его природа по-прежнему остается тайной. И эта мысль в соединении с тем, что мы с вами изучаем, как научиться думать с чисто практической точки зрения, должна примирить нас с нашим незнанием.