КАК ОЦЕНИТЬ СВОЮ МЫСЛЬ

Установить качество мысли нелегко, так как мышление может совершаться на различных уровнях. Но если попытаться заглянуть в сознание, то все очевидные трудности исчезнут. Один-два эксперимента помогут определить критерии, на основе которых можно оценивать человеческую мысль. Эти критерии таковы: 1. Образы, рождающие мысль. 2. Наши симпатии и антипатии, соответствующие этим образам. 3. Сила ума, помогающая нам с большим или меньшим успехом собрать в единое целое поступающую в наше сознание интеллектуальную информацию.

Совершенно ясно, что человек, чье сознание наполнено образами легких удовольствий, комфорта, вкусной еды, красивой одежды, танцев, путешествий, веселой компании, короче, тем, что мы называем материальным благосостоянием, намного дальше отстоит от понятия "мысль", чем тот, чье воображение захвачено прекрасными сценами, например, образами Италии — с ее благородными сооружениями, причудливой и привлекательной античностью, с ее храмами, музеями, где все напоминает о жизни великих художников. Превосходство художника в самом широком смысле этого слова над обычным светским человеком, ничего больше из себя не представляющим, кроме способности быть светским, бесспорно. И причина этого лишь в одном: более высокий уровень образов, которыми он мыслит. Мы преклоняемся перед видными деятелями Возрождения, потому что они мыслили более возвышенными образами, чем обычный художник. Перед их внутренним взором разворачивались не просто красивые картины, они видели перед собой более счастливое человечество. Попробуйте подняться по шкале моральных ценностей, стоящими за образами, которыми мыслят патриот, социальный или моральный реформатор, святой или великий религиозный деятель. Эти ценности возвышенны и ярки. Какие образы проносятся в нашем мозгу, когда он ничем не занят? Мы должны это выяснить, потому что за самонаблюдением непременно следует эксперимент. Итак, мы можем стать своими собственными судьями. Мысль довольно устрашающая.

Конечно, наши симпатии и антипатии соответствуют определенным образам. И совершенно очевидно, что те, которые нам неприятны, нечасто будут появляться перед нашим внутренним взором, если им грозит приговор: они нежелательны, они нам не нравятся.

С другой стороны, большинство людей легче поддаются своим антипатиям, чем симпатиям, потому что последние слабее чувства раздражения и ненависти. Это одно из унизительных качеств человеческой натуры — возмущение по поводу вещей незначительных, которое возникает гораздо чаще, чем чувство благодарности за более значительное и важное. Наше впечатление от поездки может резко измениться в худшую сторону только из-за того, что в последние несколько дней нам докучали скучные и глупые люди. Но иногда человек сам провоцирует встречи с подобными людьми, потому что в глубине души он любит быть недовольным, а чувство раздражения соответствует его природе. Критик, которому, казалось бы, нравилась книга, которую он читал, будет радостно изрыгать ругательства, если последняя глава противоречит его устойчивым представлениям о мире. Люди, одаренные благородными и добрыми характерами, даже, если они осознают всю несправедливость мира, — почти всегда по своей натуре оптимисты. Но сколь незначительно их число! Совершенно поразительно, что некий Антуан, бельгийский религиозный целитель, завоевал уважение во всей Европе, молясь за своих врагов. Эта доктрина — возлюби своего врага — была традиционной (теоретически) у христиан. К счастью, тысячи людей отнеслись к ней как к некоему открытию и с энтузиазмом поддержали ее.

Другой симптом или причина пессимизма — это укоренившиеся в нашем сознании или подсознании привычки, которые фрейдисты называют комплексами. Мы вернемся к ним во второй части этой книги, но именно здесь необходимо упомянуть о них, потому что нельзя не обратить внимание на то, как они влияют на оценку качества нашего мышления.

Легче всего усилить свое самонаблюдение при помощи двух источников информации: это наши письма и более всего — наша речь. Прислушиваемся ли мы к тому, что мы говорим, или просто фиксируем проносящиеся в мозгу образы разворачивающегося перед нашим внутренним взором фильма? ("Эта машина едет слишком медленно..." "Хорошо бы купить "шевроле"..." "Я хочу выпить чашечку чая...") А наши письма? Разве они не заполнены мелкими мыслями и незначительными деталями и отличаются от кухонных разговоров лишь тем, что написаны грамотно и гладко. И разве удовольствие, получаемое нами от собственного раздражения, не вырывается в словах, которыми мы начинаем многие фразы: "Я ненавижу" , "Мне противно" , "Я презираю" , "Я не выношу" и так далее? И если так оно и есть, то мы не можем не вынести себе суровый приговор: "Я самая настоящая посредственность".

Третий фактор, который мы должны принять во внимание, если хотим, чтобы наше исследование было полным, — это интеллектуальная гибкость. Бойкость, уверенность, цепкая память, позволяющая ее обладателю легко схватывать (а порой, бесстыдно захватывать) чужие мысли, на первых порах может запутать наблюдение, но ненадолго. Как правило, мы легко можем определить, кто из двух людей является более серьезным мыслителем, — точно так же, как в плавательном бассейне мы можем определить, кто из двух пловцов плывет быстрее. А для того, чтобы самому определить свою собственную интеллектуальную гибкость, надо быть просто предельно честным, и особых трудов для этого не требуется. Если наш ум окажется ненамного сложнее, чем тот внутренний фильм, о котором упоминалось выше, то мы не обладаем большими умственными способностями, чем простое зеркало. Если на нас наводит скуку любая мысль, кроме той, что дает пищу нашим мелким антипатиям и еще более мелким симпатиям, то это означает, что мы не умеем думать. Если в тот момент, когда книга или газета поднимает вопрос, требующий дополнительной информации, мы начинаем зевать, ерзать или торопливо хвататься за что-нибудь другое, то это означает, что мы ненавидим думать. Если, пытаясь размышлять, мы сразу чувствуем усталость, сонливость и начинаем повторять истершиеся слова, то это означает, что мы даже не имеем представления, что такое мысль. А если мы все-таки осознаем, что такое мысль, но, как говорит Монтень, слишком ленивы, чтобы приниматься за решение проблемы более чем дважды, это означает, что мы — жалкие мыслители. В таком случае, кто же мы на самом деле? Без всяких сомнений, просто подражатели, покорные рабы, имитирующие своих хозяев.

Тот, кто впервые приезжает в Соединенные Штаты, не может не заметить любопытного феномена. Американизация, то есть подчинение национальных отличительных черт всему американскому, происходит отнюдь не благодаря замене одних идей на другие, как это воображают американские исследователи национальных отношений. Дело обстоит гораздо проще. Задолго до того, как вновь прибывший эмигрант выучит язык, который он называет американским, и даже раньше, чем он поменяет свое имя и вместо Сильвио станет Салливаном, он уже пытается стать истинным американцем, начиная- с того, что сбривает усы и стрижется в военном стиле. Он начинает посещать спортивные соревнования и быстро обучается особенному американскому пронзительному крику на стадионе. И очень скоро он подавляет врожденное выражение живости на своем лице и заменяет его благожелательной медлительностью. Каждые девять человек из десяти копируют безмолвное движение губ перед тем, как начать говорить, изображая нерешительность, как это часто делают американцы. Итальянец с легкостью перенимает особый приветственный жест рукой, который американцы позаимствовали у его римских предков. Перед тем, как эмигрант-итальянец покинул Неаполь, он, вероятно, слышал, что настоящий американец — это, прежде всего, хорошая одежда, и свои первые деньги он тратит именно на нее. Этот итальянец не сомневается в том, что страна, где восемнадцатилетний юноша может зарабатывать в несколько раз больше, чем в Италии, поистине рай на Земле. Такое представление вселяет в него презрение ко всему итальянскому. Вскоре он убеждает себя в том, какая бездна лежит между словами "гёрлз" и "ле донне". И к тому моменту, когда он уже решил написать домой, что говорит "по-американски" , он полностью готов любой ценой освободить весь мир во имя демократии и американской женщины. На месте американских властей ему следовало бы дать американское гражданство, не откладывая ни минуты. Такое преображение произошло с нашим симпатичным итальянцем под воздействием внешних сил.

Что же происходит с большинством людей, которые являются не бедными эмигрантами, а просто "людьми"? Разве они не состоят из одежды, моды, манер, готовых формулировок (прислушайтесь к тому, что говорят посетители оперы или выставок картин)? Разве их поведение не только здесь, но и вообще в жизни, не доказывает стандартизированное мышление? Разве их жизни не похожи друг на друга?

Большинство из этих вопросов излишни. Мы знаем, что каждые девятнадцать человек из двадцати живут как автоматы. Как-то я упрекнул мистера Арнольда Беннета* за то, что он назвал свою книгу "Как прожить 24 часа в день". Такое название предполагало, что эта книга предназначена для замотанных ежедневной спешкой людей, ищущих метод, как спрессовать сорок восемь часов в двадцать четыре. На самом же деле, эта книга предназначена для ленивых людей и ее цель — научить их прожить двадцать четыре часа в день. Книгу следовало бы назвать: "Как прожить 24 часа, или один час, или хотя бы десять минут в течение одного дня". Потому что большинство людей не живут no-настояще му даже такой малый период времени.

* Арнольд Беннет (1867 — 1931) — видный английский писатель начала XX века, реалистически изображавший жизнь центральной Англии. (Прим. перев.)