Институционализация “неправовой свободы”: перспективы и последствия

Мало сказать, что “неправовая свобода” широко распространена в современном трансформационном процессе в России, важно что она активно институционализируется. Под институционализацией неправовой свободы будем понимать превращение ее в устойчивый, постоянно воспроизводящийся феномен, который, интегрируясь в формирующуюся систему общественных отношений (экономических и неэкономических), становится нормой (привычным образцом) поведения больших групп индивидов и постепенно интернализируется ими.

И хотя абсолютное большинство индивидов (70%) высказались за “законопослушную” свободу, реальная жизнь вносит свои коррективы. Причем не только в реализуемые на практике (добровольно или вынужденно) модели неправового поведения, но и их субъективное восприятие в данных условиях и жизненных обстоятельствах. В результате только одна четверть респондентов сегодня осуждает людей, которые прибегают к мелким хищениям с производства, со стройки, с совхозного поля. Напомню, что более половины (52%) респондентов трудоспособного возраста полагают, что соблюдение законов сегодня редко решает жизненные проблемы, поэтому и приходится их нарушать, и только 25% настаивают на обратном.

Отклонение от правовых установлений, законов, конечно, было и прежде, оно не является порождением нынешних реформ. Однако за годы реформ воровство существенно возросло. Телевидение информирует о необычайной “проворности и смелости” сельских жителей, которые во время холодной сибирской зимы, не имея денег на покупку угля, за одну ночь растащили весь уголь, привезенный для отопления местной школы. И это, несмотря на то, что милиция выставила охрану и что их собственные дети должны были после этого учиться в холодных классах.

Газеты печатают письма селян, которые, хотя сами тоже воруют, но стыдятся этого и тревожатся из-за повсеместности и масштабности этого феномена. “Воровать-то мы, понятно, и раньше воровали - приучила нас советская власть, что иначе не проживешь. Но сейчас уж народ в нашей деревне как сбесился. Тащит из колхоза все подряд: за день уперли 72 листа шифера со скотного двора... А недавно телятник за сутки растащили...Смотрю в окно - доярка Степановна, озираясь, тянет два ведра молока с фермы. Сам я скотником работаю. Стемнеет, пойду принесу мешок дробленки, что припрятал утром. Жалко, конечно, колхозных коров: понурые, голодные. Стыдно, но жить-то надо. Вот дотащим последнее, с чем останемся - не знаем. Одно мою совесть утешает: наша-то растащиловка разве сравнится с той, что “наверху” творится?” [Аргументы и факты. - 1995. - N51 (декабрь), С.1].

Прежде отклонение от правовых норм, в том числе воровство, во-первых, не имело таких масштабов, а во-вторых, не принимало столь открытой формы. Как то, так и другое повышает внутренний дискомфорт у больших групп населения (по крайней мере, у половины) и обостряет проблему социальной адаптации к этой ситуации. Не случайно многие респонденты (на селе более 2/5) хотят, чтобы их дети и внуки не испытывали этого “комплекса вины”, критически относились к законам и, если нужно, не боялись отступать от них, ибо “законные решения редко решают человеческие проблемы”. Иными словами, отклонение от правовых норм само по себе уже превращается в норму, проникает в институты социализации молодого поколения.

В этой связи необходимо отметить, что ролевая система нестабильного, меняющегося общества, по-видимому, всегда предрасположена к усилению неправовой свободы. Иными словами, кардинально преобразуемая общественная система содержит элементы, способствующие институционализации “неправовой свободы”, в которую включаются и противники, и сторонники новой социетальной свободы (правда, по разным мотивам и с разной выгодой для себя).

В нашем случае это связано, во-первых, с тем, что провозглашенные реформаторами права пока еще не отвечают интересам и потребностям больших групп населения, лежат за пределами их жизненных целей, не актуальны для них и к тому же воспринимаются многими как несправедливые. Новые ролевые ожидания не соответствуют правовым и моральным нормам, которые разделяют многие индивиды. Поэтому новая институционально-правовая свобода воспринимается ими как нелегитимная, а отклонения от новых ролевых ожиданий не сказываются отрицательным образом ни на самооценке индивидов, ни на их оценке “значимыми другими”.

Во-вторых, в нестабильном обществе “не окрепли ролевые рамки” и для сторонников новой институционально-правовой свободы. Типичное для многих ролей поведение еще окончательно не оформилось, а если и оформилось, то нередко не совпадает с официально ожидаемым. Во всяком случае, в нем велика доля “личностного” и “временного” элементов. Большая вариативность, допускаемая сегодня в выполнении определенных социальных ролей, отчасти связана с особенностями переходного периода. Процесс институционализации новых и трансформирующихся старых ролей еще не закончен, так что “потенциальные игроки”, намеревающиеся вступить в игру, действуют в условиях большой неопределенности: они либо не знают всех правил, либо хотя и знают, но не всегда могут рассчитывать на них. И это (порой неоправданно) увеличивает свободу одних социальных субъектов и уменьшает свободу других. В то же время ослабился контроль за правильностью ролевого исполнения, уменьшились возможности такого контроля: неправильное ролевое поведение не всегда (точнее, реже, чем прежде) подвергается санкциям (формальным и неформальным), даже если и признается таковым.

В этом смысле для институционализации и интернализации новых прав требуется время, а также активное участие сильного государства. Пока же государство, провозгласив новые права, устранилось от роли правового гаранта в их защите под лозунгами поощрения независимости и самостоятельности. Более того, как мы видели, оно само систематически нарушает законные права рядовых граждан, идет ли речь о задержках с выплатой пособий на детей, заработной платы, о невыполнении обязательств за сданную по государственному заказу продукцию или о безнаказанности государственных чиновников, совершивших противоправные действия. Государство будто бы говорит своим гражданам: “Я не защищаю ваши права и даже нарушаю их, но вы справляйтесь с этим сами - ведь если я вам помогу, то это убавит у вас независимости!”

В связи с тем, что в современных условиях государство демонстрирует бессилие и/или нежелание противодействовать нарастанию неправовой свободы, причем власти разных уровней сами выступают ее субъектами, уровень индивидуальной свободы у больших групп населения снижается. В условиях отсутствия надежных институциональных противовесов произволу властей и на фоне обнищания больших групп населения эффективность самостоятельных способов защиты ими своих прав очень низка. Она ощутима, как мы видели, лишь в отношении потребительских прав и едва заметна в вертикальных неправовых взаимодействиях, где субъектами правонарушений выступают руководители разных уровней. Между тем, как мы видели, сегодня ими нарушаются такие права, которые напрямую затрагивают динамику позиций индивидов на социально-экономических осях, которые, как было показано выше, сильнее всего влияют на динамику индивидуальной свободы. Иными словами, в современных условиях нарушение властями законных прав рядовых граждан является массовым и практически непреодолимым ограничителем индивидуальной свободы, существенно затрудняющим шансы преодолеть многие другие ограничители - прежде всего, на социально-экономических осях как наиболее важных.

Исследование феномена “неправовой” свободы позволило обнаружить, что описанные ранее вертикальные ограничители индивидуальной свободы являются исключительно сильными. Они не останавливаются даже перед неприкосновенной, с точки зрения западной общественной традиции как “маяка реформ”, сферой прав человека, равно как и перед принципом обязательного следования провозглашенным самими же властями законам.

О том, что российское общество слабо продвинулось к западной институционально-правовой свободе свидетельствует, в частности, то, что власти разных уровней в массовом порядке нарушают законные права рядовых граждан; последние же в большинстве (3/4) случаев опасаются им противодействовать, дабы еще более не ухудшить свое положение. Иными словами, отношения господства-подчинения не сдали своих позиций: в новых условиях они скрываются под новыми одеждами, но, как и прежде, пронизывают каждую клеточку общественного организма. Более того, усиление неправовых аспектов вертикальных социальных отношений делает последние еще более унизительными для рядовых граждан, чем прежде.

На примере феномена неправовой свободы и оказываемого ей противодействия особо отчетливо видно, что в ходе современных реформ самостоятельность россиян не только возросла, но уже вышла за нормальные (с точки зрения западной общественной традиции) границы. Не надеясь на власти, люди сами пытаются защитить свои права, но делают это либо на индивидуально-семейной, либо на неформальной основе.

Законные права, в том числе и новые, сегодня, часто утверждаются и отстаиваются старыми способами - на основе унаследованных от административно-командной системы моделей решения проблемных ситуаций. Иными словами, даже активные, сильные социальные субъекты, желающие воспользоваться новыми правами, часто вынуждены добиваться положенного им по закону, выступая в роли просителей перед господами-чиновниками. То есть не в ходе основанных на законе взаимодействий равноправных субъектов, а на основе личных договоренностей (улаживаний), когда одна сторона “просит”, “умоляет”, “подносит”, а другая - “соизволяет”, “делает милость”, “повелевает”, “постановляет”. К тому же властные элиты в ходе реформ, как известно, в значительной степени сохранили свой состав и весьма преуспели в воспроизводстве прежних моделей вертикальных отношений в новых условиях.

Институционализируясь в условиях неправовой свободы, “западные” права обретают “незападное” качество. За новой системой социальных ролей, способствующих росту независимости и самостоятельности, сегодня часто стоят такие отношения и процессы, которые по природе своей противоположны логически следующим из изменения социетальной свободы по западному образу и подобию. В результате формируется социетальная свобода, отклоняющаяся от провозглашенной и напоминающая западную свободу больше по форме, чем по содержанию.

Причем, насколько позволяют судить наши данные, институционально-НЕправовая свобода - весьма устойчивый элемент новой социетальной свободы, который нельзя изменить мгновенно вместе со сменой лиц, стоящих у руля. Об этом свидетельствует, в частности, то, что в верхних звеньях государственной бюрократии широко распространены двусторонние солидаристические неправовые взаимодействия в отношениях друг с другом и односторонние антагонистические взаимодействия - в отношениях с остальными группами (сказывается отсутствие в обществе надежных институциональных противовесов произволу властей). Кроме того, у рядовых групп, как мы видели, отклонение от правовых норм само по себе уже превращается в норму и активно проникает в институты социализации молодого поколения.

Разные индивиды и группы имеют неодинаковые социоструктурные возможности (и психологическую готовность) для извлечения преимуществ из факта существования неправовой свободы или противодействия ей. Одни выступают ее активными субъектами и делают это добровольно, другие субъекты включаются в этот процесс вынужденно, третьи же оказываются в положении объектов, вынужденных пассивно адаптироваться к “неправовой среде”. Так или иначе, в современных условиях “НЕправовая свобода” - важный канал новых социальных неравенств. Она облегчает вхождение в рынок и социальное продвижение в новых условиях одних, затрудняет адаптацию к новой социальной среде других и формирует искаженное представление о свободе и полноценном рынке как у тех, так и у других групп населения.

Нам остается теперь выяснить, как разные группы адаптируются и к росту самостоятельности, и к росту ограничителей своей свободы, и к своей одновременной погруженности в неправовое социальное пространство. Как современные механизмы и результаты социальной адаптации могут сказаться завтра на динамике индивидуальной свободы, а также на шансах формирования в России институционально-правовой свободы по западному образу и подобию? Взаимосвязь социальной адаптации с двумя уровнями свободы (индивидуально-групповым и социетальным) - предмет следующей главы.