Япония на рубеже веков: затянувшаяся адаптация.

По окончании холодной войны перед правящими кругами Японии встала задача уточнить свое отношение к послевоенной стратегии страны, известной под наименованием “доктрина Иосида”. Основополагающими чертами этой стратегии выступали тесный союз с Соединенными Штатами, ускоренное развитие национальной экономики, жесткое ограничение военных расходов (1% ВНП) при умеренной международной роли Японии и ее готовности в определенной мере жертвовать собственным суверенитетом ради сохранения привилегированного партнерства с Вашингтоном. В результате в 90-е гг. в политических кругах “страны восходящего солнца” начала набирать силу тенденция в пользу обновления и усиления роли Японии в мире, проведения более самостоятельной внешней политики. При этом наряду с весьма осторожными заявлениями о необходимости корректировки внешнеполитического курса страны, существовали и куда более радикальные настроения в пользу пересмотра основных положений внешнеполитической стратегии и, прежде всего, отношений с США.

Военный союз Японии и США имеет полувековую историю. Его основы были заложены в 1951 г., когда был подписан “договор безопасности”, согласно которому Япония предоставила США свою территорию под военные базы, взяв при этом на себя расходы по финансированию пребывания в стране американских войск. В 1960 г. был подписан “Договор о взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности”, согласно которому японские власти позволили США пользоваться в течение 10 лет военными базами на своей территории. С тех пор Япония продлевала действие договора (в 1970 г. правительство Сато приняло решение об автоматическом продлении действия Договора на неопределенно долгий срок). Основной угрозой, которую предполагалось парировать с помощью этого договора, безусловно, была угроза со стороны СССР. Кроме того, Япония обязалась осуществлять тыловую поддержку американских войск при их возможных боевых действиях в районах Тайваня и Кореи.

Исчезновение “угрозы с Севера” породило в японском обществе неоднозначную реакцию. Некоторая часть политиков и общественных деятелей принялась размышлять о возможности отказа от японо-американского Договора о безопасности или о его пересмотре в целях уменьшения его военной направленности. В этой связи ряд пацифистски настроенных представителей оппозиции предлагал даже воспользоваться благоприятной ситуацией в сфере безопасности для последующего ограничения размеров и функций сил самообороны. Достаточно широко распространилось и мнение о необходимости использовать благоприятную международную ситуацию для сокращение японских расходов на содержание американских военных объектов на территории страны (здесь необходимо отметить, что эти расходы действительно весьма значительны; Япония предоставляет американцам казармы, жилье для офицеров и членов их семей, обеспечивает инфраструктуру, включая расходы на бытовые нужды, оплачивает наем местной рабочей силы и т.д. на сумму примерно в 6 млрд. дол. ежегодно). Одним из наиболее радикальных критиков японо-американского военно-политического союза стал С.Исихара, который в своих нашумевших книгах “Япония, которая может сказать нет” и “Азия, которая может сказать нет” (последняя написана в соавторстве с премьер-министром Малайзии Мохатхиром Мохаммадом) изложил собственное видение целей и задач японской внешней политики. Сходные идеи были представлены в т.н. “паназиатской концепции”, одним из соавторов которой считают высокопоставленного чиновника японского МИДа К.Огуру. Собственно обе концепции акцентировали внимание на приоритетном развитии экономических и политических отношений со странами Азии (за счет ослабления связей с США и объединенной Европой) с выходом на создание системы региональной безопасности. При этом Японии в Азии, безусловно, отводилась бы роль регионального лидера.

На официальном уровне, однако, подобного рода построения никогда не получали даже осторожной поддержки. Преобладающей и в политическом истеблишменте, и в японском обществе в целом оказалась иная точка зрения, согласно которой новая расстановка сил в мире дает Японии уникальный шанс на проведение более независимого политического курса и на превращение страны в “нормальную” державу, обладающую мощными вооруженными силами и способную принимать участие в самых разных политических и военных операциях, в том числе за пределами собственной территории. Но при одном принципиальном условии - сохранении особых отношений с США в области безопасности. Наибольшее распространение в этой связи получили в 90-е гг. взгляды тех, кого в англоязычной литературе принято именовать “великодержавными интернационалистами”, а в Японии называют “новыми реалистами”.

Внешнеполитическая концепция “новых реалистов” впервые была внятно артикулирована в докладе “Роль Японии в международном сообществе” (1991 г.), подготовленном экспертной группой ЛДП во главе с И.Одзава (т.н. “комитет Одзава”). Сформулированная в документе стратегия внешней политики Японии предполагала необходимость добиваться повышения международной роли “страны восходящего солнца” при сохранении и развитии японо-американского союза. США и в этой программе, и в последующих документах “новых реалистов” рассматривались в качестве основного гаранта международной безопасности в АТР. Дискуссии шли в основном по вопросу о том, будет ли формирующийся новый мировой порядок однополюсным “миром по-американски” или же речь все-таки пойдет о возникновении некоего “пакс-консорциум” - мира многостороннего международного сотрудничества на основе принятых международных норм и правил и под эгидой ООН. В связи с этим активно дебатировался вопрос о приоритетах японской внешней политики - добиваться ли принятия в качестве постоянного члена в Совет безопасности ООН или сконцентрироваться на развитии отношений с США и НАТО. Позднее сама альтернатива была признана ложной и основные усилия оказались направленными на активизацию сотрудничества со странами Запада.

В результате дебатов и как следствие развития международной обстановки Японией была принята стратегия, нацеленная на пересмотр Договора с США в сторону его большей “сбалансированности”, т.е. усиления японской роли в обеспечении безопасности в Восточной Азии, но никак не отказ от особых отношений с США. Более того, в связи с распадом СССР и резким ослаблением российского военного присутствия на Тихом океане японцы проявили беспокойство по поводу возможного вывода американских войск из Азии и усиления Китая, способного заполнить образовавшийся “вакуум силы”. Несмотря на существование определенных противоречий, главным образом связанных со статусом американских баз на Окинаве, Япония продолжает рассматривать дислокацию американских войск на своей территории как основу собственной структуры национальной безопасности. Причем японская сторона последовательно проводила в 90-х гг. курс на сохранение американского военного присутствия на островах. Так, в частности, по инициативе Японии по итогам встречи в Вашингтоне между президентом США Б.Клинтоном и премьером Японии Р.Хасимото в апреле 1996 г. сторонами было особо зафиксировано в “Декларации по вопросам безопасности” положение о том, что “присутствие США в Японии является непременным условием поддержания стабильности в АТР”.

В середине 90-х гг. японская политическая элита окончательно определилась с политическими ориентирами на ближайшие 10-15 лет. В частности, в августе 1994 г. был опубликован доклад руководителя Комитета по изучению проблем обороноспособности Х.Хиротаро. Из доклада следовало, что поскольку США сделали выбор в пользу единоличного и силового решения целого ряда проблем, усиление позиций Японии на международной арене и обеспечение ее безопасности может быть связано не столько с принятием в состав постоянных членов Совета безопасности ООН, сколько с укреплением двустороннего взаимодействия с США в военно-политической области и усилением собственных сил самообороны.

Перспективы японской оборонной политики на начало нового века были очерчены в подготовленных Управлением национальной безопасности в ноябре 1995 г. “Основных направлениях развития программ по обеспечению обороны”. В документе последовательно проведена мысль о непреходящей значимости японо-американского военно-политического взаимодействия. Однако наряду с этим существенное внимание уделено было трансформации сил самообороны Японии, усилению их оперативных возможностей. Так, исходя из меняющейся ситуации в мире и эволюции представлений о роли и соотношении родов и видов вооруженных сил в конфликтах будущего, предусматривалось двадцатипроцентное сокращение сухопутных сил и перенесение дополнительного внимания и финансовых ресурсов на развитие высокотехнологичных видов вооружений и подготовку персонала ВВС и ВМС. В качестве одной из приоритетных задач особо выделялось сотрудничество с США в области создания систем противоракетной обороны на театре военных действий.

Надо отметить, что вследствие конституционных ограничений японские силы самообороны после окончания Второй мировой войны и вплоть до начала 90-х гг. ни разу не участвовали в конфликтах за рубежами страны. В августе 1992 г. под влиянием событий в Персидском заливе был создан прецедент по отправке японских военных в зону конфликта. Для этого японскому парламенту пришлось принимать специальный закон, разрешающий участие японских войск в операциях за пределами страны, но только в миротворческих операциях под эгидой ООН. Надо сказать, что японское общественное мнение и политическая элита страны заметно продвинулись по пути постепенного преодоления конституционных ограничений на протяжении 90-х гг.

В феврале 1995 г. Вашингтон обнародовал “Стратегию США в восточной части АТР”, где однозначно формулировалась задача сохранения американского военного присутствия в Восточной Азии на уровне 100 тыс. военнослужащих. В том числе предполагалось сохранить все основные американские военные базы и объекты в Японии. В 1996 г. была принята совместная японо-американская декларация, в соответствии с которой, сотрудничество между двумя странами в военной области выводилось на новый уровень. Официально провозглашалось, что оно будет осуществляться в региональном и даже глобальном масштабе. В сентябре 1997 г. американо-японским консультативным комитетом по безопасности были представлены пересмотренные “Основные направления японо-американского сотрудничества в области обороны”, где оказались четко зафиксированы обязательства Японии по расширению геополитических рубежей, на которые распространялись совместные усилия в области обороны. Япония обязалась оказывать прямую поддержку американской армии в любых районах Восточной Азии и Дальнего Востока. Знаковым этот документ делало то обстоятельство, что впервые со времен принятия конституции 1947 г. и впервые после окончания Второй мировой войны Япония выразила согласие активно применять войска за пределами своих границ отнюдь не только для символических операций типа эвакуации беженцев, но и для всех видов “тыловой поддержки” и осуществления морской блокады побережья любого потенциального противника. Кое-кто из т.н. “военных реалистов” предполагал зайти в сотрудничестве с Вашингтоном еще дальше, вплоть до участия японских ВВС и ВМФ в возможном вооруженном конфликте на Корейском полуострове. Однако официальный Токио предпочел в целом остаться в рамках действующей конституции и уклонился от предоставления в случае чрезвычайной ситуации боевых подразделений сил самообороны для участия в конфликтах за рубежами страны. В 1999 г. верхняя палата японского парламента одобрила ряд законодательных инициатив, призванных углубить военное сотрудничество с США. В их числе оказались и “Основные направления японо-американского сотрудничества в области обороны”. В этот же период были приняты решения по активному японскому участию в планах создания Вашингтоном ПРО ТВД, вызвавшие резкую реакцию в соседнем Китае.

Нельзя сказать, чтобы отношения Токио и Вашингтона были совсем безоблачными. По сей день сохраняются существенные экономических трения и противоречия, обусловленные огромным ежегодным дефицитом США во внешней торговле с Японией (в 90-е гг. продолжал расти и перевалил отметку в 60 млрд. дол.) и оказываемым в связи с этим давлением со стороны официального Вашингтона по поводу необходимости полного открытия японского внутреннего рынка. Серьезные опасения вызывают в Японии зигзаги американской политики в АТР, в частности, никак не согласованные со стратегическим союзником изменения американской позиции по Тайваню или в отношении КНР. Тем не менее, стратегический курс на поддержание союзнических отношений с США остается неизменным.

В конце XX в. внешняя политика Японии оказалась в ситуации, когда простое продолжение прежнего внешнеполитического курса создавало, по крайней мере по мнению ряда сторонних наблюдателей, впечатление уже не столько последовательности, сколько определенного застоя. Тем не менее, есть все основания для утверждений о том, что на ближайшую и среднесрочную перспективу официальный Токио прагматично предпочел не подвергать существенной ревизии дух американо-японского партнерства и сохранить перед лицом возрастания китайской (в связи со стремительным ростом военного и экономического потенциала КНР) и корейской (исходя из успехов ядерной и ракетной программ КНДР) угроз американские военные гарантии Японии, позволившие стране чрезвычайно динамично развиваться на протяжении всего послевоенного периода. При этом под прикрытием американского ядерного, а в перспективе и противоракетного зонтика, официальный Токио подчеркивает необходимость общего усиления собственных внешнеполитических позиций, “увеличения национальной мощи” и “усиления дипломатических структур”.

Что касается основных ориентиров внешней политики Японии помимо японо-американского договора безопасности, остающегося основой и краеугольным камнем японской внешней политики, то задачами для XXI века провозглашаются развитие отношений с соседями и содействие региональному сотрудничеству. Долгое время чрезвычайно болезненной оставалась для Японии проблема дальнейшего “открытия” страны, следования по т.н. пути “интернационализации”. По-видимому, в этом смысле официальным Токио сделан однозначный и бесповоротный выбор. Япония является активным участником большинства региональных организаций. В 80-90-е гг. Токио последовательно пересматривает тарифную политику, практически полностью (за исключением отдельных видов продукции сельского хозяйства) открыв внутренний рынок для иностранных товаров и услуг. Все более существенную роль не только во внешней торговле, но и во внешней политике Японии отводится объединенной Европе. Япония поддерживает и активизирует экономические связи и политический диалог со странами АСЕАН, КНР, Индией. Здесь, правда, не обошлось без определенных диссонансов.

Отношения с Индией развивались на протяжении 90-х гг. довольно динамично. Каждая из сторон рассматривала улучшение отношений не только как позитивный фактор в двусторонних связях, но и как создание потенциала для обуздание в перспективе “чрезмерных” с точки зрения Токио и Дели лидерских амбиций Китая в азиатском регионе. Однако серия ядерных испытаний, проведенных в мае 1998 г., и формальное обретение Индией статуса ядерной державы, а также некоторая конкуренция по поводу борьбы за место постоянного члена Совета безопасности в случае осуществления реформы ООН привели в самом конце прошлого века к снижению интенсивности двусторонних контактов.

Еще большие проблемы проявились в 90-х гг. в отношениях Японии и КНР. Наиболее острой в отношениях двух стран остается Тайваньская проблема. Возникнув как результат установления межгосударственных отношений с КНР (1972 г.), эта проблема с годами отнюдь не утрачивает остроты. Скорее даже наоборот. С одной стороны, ее обострению способствует ужесточение позиций Пекина в отношении Тайваня вплоть до демонстрируемой КНР решимости применить силу для “окончательного решения” Тайваньской проблемы. С другой стороны, постепенное расширение функций и обязательств Японии в рамках стратегического союза с США по ведению военных действий в т.ч. в Тайваньском проливе, встречает предельно острую реакцию в Китае. Министр обороны КНР Чи Хаотянь заявил даже в 1997 г., что “распространение на Тайваньский пролив японо-американского сотрудничества в области обороны нарушает суверенитет Китая”.

Несомненно, Япония обладает собственными, особыми интересами на Тайване. Наличие этих интересов обусловлено не только объемом взаимной торговли и масштабами японских инвестиций на о-ве. Существенное значение играют и военно-стратегические соображения. Если Китай приобретет военные базы на Тайване, это обстоятельство позволит ему доминировать над жизненно важными транспортными коммуникациями Японии со странами Юго-восточной Азии, а также с Индией и Европой. Кроме того, решающую роль в подходе Японии к вопросу о Тайване играет учет позиции США по тайваньскому вопросу. Скажем, заявление Клинтона по тайваньской проблеме, сделанное им в 1997 г. и направленное на нормализацию отношений с Китаем, застало официальный Токио врасплох. Очевидно, что эта проблема двусторонних отношений на самом деле может быть решена только в рамках более широкого международного взаимодействия в треугольнике Вашингтон-Пекин-Токио. Стремясь вообще не конкретизировать собственную позицию по тайваньской проблеме, японские официальные лица, как правило, апеллируют к тому факту, что Япония отказалась по Сан-Францисскому мирному договору от прав на Тайвань и потому, якобы, не может выступать с заявлениями по поводу статуса о-ва. Однако это обстоятельство не снижает накала критики позиции Японии по тайваньской проблеме со стороны КНР.

Другой проблемой в японо-китайских отношениях неожиданно стал территориальный спор вокруг принадлежности о-вов Сенкаку. Спор возник еще в 70-х гг. и затеял его, кстати, не континентальный Китай, а Тайвань, сделавший в июне 1971 г. заявления о собственных правах на о-ва. Несколько месяцев спустя с аналогичным заявлением выступил и официальный Пекин. Позднее на шельфе безлюдных о-вов обнаружили запасы нефти, и вопрос из плоскости борьбы за престиж между участниками спора переместился в плоскость поиска экономических дивидендов от возможной эксплуатации нефтяных месторождений. Каждая из сторон периодически пыталась осуществлять на спорной территории геологоразведку. Спор разгорелся с новой силой в 1996 г., после того как Япония объявила о введении режима 200-мильной исключительной экономической зоны вокруг собственной территории. Казалось, что в воздухе уже запахло порохом. В Пекине было даже объявлено о “создании оперативной группировки сил, специально предназначенной для отправки в район Дяоюйдао (китайское название Сенкаку)”. Однако этим дело и ограничилось. Ряд аналитиков в Японии и США расценил демонстративные действия Китая и Тайваня вокруг о-вов Сенкаку как своего рода репетицию мобилизации общественного мнения на этнической основе в преддверии попыток формирования т.н. сферы “Большого Китая”.

Наконец, в середине 90-х гг. неожиданно для официального Токио всплыли вопросы о компенсациях материального ущерба, нанесенного Японией Китаю в результате войны, и о т.н. “моральной компенсации”. Дело в том, что вопрос о компенсациях не занимал сколь-нибудь значительного места при нормализации отношений Японии с КНР в 1972 г. Китайская сторона отказалась тогда от получения репараций, а официальный Токио, вполне в духе дипломатии “чековой книжки”, проявил готовность оказать Китаю значительную по объему экономическую помощь. Японцы не раз после этого “выражали сожаление” в связи с причиненным Китаю ущербом в период Второй мировой войны и полагали вопросы о репарациях и моральном ущербе закрытыми. Быстро выяснилось, однако, что китайская сторона так не считает. Более того, в 90-е гг. проблема выявила тенденцию к обострению. Токио пытается избегать открытой полемики с КНР по этому поводу, но достаточно твердо придерживается заявленной в 1993 г. официальной позиции МИДа, согласно которой обязательства Японии по военным репарациям выполнены в полном объеме относительно всех стран кроме КНДР. Упорство Японии заметно осложняет ведение конструктивного диалога с официальным Пекином, что особенно ярко проявилось во время визита в Токио председателя КНР Цзян Цзэминя в 1998 г.

Российско-японские отношения переживают отнюдь не самый простой период в своем развитии. Общее ослабление российских военно-политических позиций на Дальнем Востоке, прежде всего в связи с сокращающимися до последнего времени экономическими возможностями страны, было с удовлетворением встречено в Японии. Между тем, исчезновение “угрозы с севера” не привело к нормализации отношений с РФ. Достаточно сказать, что по сей день между странами нет формального мирного договора. Виной тому наличие т.н. “проблемы северных территорий”.

Надо сказать, что официальный Токио явно “перегнул палку” в отношениях с Москвой. Отношения со слабеющим северным соседом, очевидно, не рассматривались в Японии как приоритетные. В этой связи проблема “северных территорий” стала удобным поводом для японских политиков компенсировать их уступчивость на китайском направлении и сохраняющуюся асимметричность в отношениях с США проявлениями жесткости и “самостоятельности” в осуществлении своей политики по отношению к РФ. В 1991-93 гг. японский МИД занял, очевидно, негибкую позицию по отношению к России, потребовав как условия подписания мирного договора возвращения Японии всех четырех спорных о-вов Курильской гряды (Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп). Надо сказать, что эти требования выходили за рамки известной декларации 1956 г. (передача Кунашира и Итурупа оставалась предметом переговоров и могла быть осуществлена только после заключения мирного договора). Японцы полагали воспользоваться неустойчивой ситуацией в России для того, чтобы продавить собственную точку зрения. Однако выдвинув жесткие требования и упорно отстаивая их на всех уровнях, они потеряли возможность политического маневра и упустили реальный шанс в обстановке политического хаоса и торжества некомпетентности и непрофессионализма в Москве добиться от РФ недвусмысленных уступок по территориальной проблеме. После 1993 г. по политическим соображениям (под давлением США и стран НАТО, не желавшим осложнять внутриполитического положения Б.Ельцина) Япония была вынуждена смягчить свои требования, встав на путь постепенных шагов и поиска промежуточных стадий в передаче спорных о-вов под юрисдикцию Токио. Однако именно по внутриполитическим мотивам (в силу наличия сильной общественной оппозиции передаче островов) такие предложения оставались неприемлемыми для российского руководства ни тогда, ни сегодня.

В 1993 г. российская сторона пошла на значительные уступки Токио. Во время визита Б.Ельцина в Токио была подписана российско-японская декларация, заявлявшая о решимости сторон двигаться в направлении заключения мирного договора путем решения территориальной проблемы. Само наличие территориальной проблемы было т.о. официально признано российским руководством, поскольку в декларации косвенным образом была признана правопреемственность РФ по отношению к СССР и заявлено о сохранении в силе всех документов, подписанных между Японией и СССР (в т.ч. и Декларации 1956 г.). Однако в дальнейшем все последующие документы и политические заявления сторон демонстрировали стремление не столько решить проблему, сколько не потерять лица. В результате прочие декларации, в том числе Иркутская, принятая по итогам встречи Ельцина с премьером Хасимото, получали фактически двойное толкование. Каждая из сторон интерпретировала ее в соответствии с внутренними запросами. Российская сторона последовательно напирала на продолжительность пути к взаимопониманию сторон и на приоритетность в налаживании взаимовыгодного экономического сотрудничества. Токио настаивал на зафиксированном обязательстве сторон решить территориальную проблему к 2000 г. В целом наметились две линии поведения, две переговорных стратегии. Для Японии урегулирование проблемы “северных территорий” выступало непременной предпосылкой полной нормализации отношений. В то время как Россия считала возможным отложить решение вопроса до лучших времен и пока развивать отношения в других областях.

В результате проблема Южных Курил остается серьезным препятствием в развитии российско-японских отношений. Переговорный процесс, судя по всему, зашел в тупик. Причем в ближайшие годы, по мнению целого ряда авторитетных отечественных и зарубежных исследователей, едва ли стоит ожидать смягчения позиции Токио по проблеме “северных территорий”.