ГЛАВА 1. ПРИРОДНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ. ГЛАВА 2. ГЕНЕЗИС ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА В РОССИИ

Оцените этот текст: Не читал 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1 Содержание Fine HTML Printed version txt(Word,КПК) Lib.ru html

Ричард Пайпс. Россия при старом режиме

RUSSIA UNDER THE OLD REGIME. RICHARD PIPES. ББК 63.3(2)5 П 12 Текст печатается по изданию: Ричард Пайпс США, Кембридж, Массачусетс, 1981 Перевод с английского ВЛАДИМИРА КОЗЛОВСКОГО Художник Александр Анно COPYRIGHT 1974 RICHARD PIPES. All rights reserved. 0503000000-002 П -------------- A 71(02)-93

ISBN 5-86712-008-2

M., "Независимая газета", 1993 (C) P. Пайпс (C) A. Анно, оформление Посвящается Даниэлю и Стивену

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Мне очень приятно, что "Россия при старом режиме" делается доступнойхотя бы для небольшой части русской аудитории. Мне всегда хотелось думать,что я работаю в рамках русской историографической традиции и обращаюсь впервую очередь к русскому читателю. Не знаю, право, пожелал ли бы япосвятить более тридцати лет жизни изучению истории России и писанию работна эту тему, не питай я надежды, что рано или поздно смогу найти выход нааудиторию, для которой прежде всего предназначались мои исследования. С момента первого появления книги в 1974 г. некоторые рецензенты,особенно русского происхождения, высказали на ее счет ряд критическихзамечаний, на которые я хотел бы сразу же вкратце ответить. Согласно одним критическим отзывам, мое изложение эволюции русскогополитического устройства слишком односторонне, слишком "гладко" в томсмысле, что я, по словам этих критиков, уделил недостаточно вниманиясопротивлению общества поползновениям вотчинного государства. В ответ натакое обвинение я могу лишь заметить, что существует уже обширнаяпревосходная литература о борьбе русского общества против самодержавия,тогда как, насколько я знаю, моя книга впервые подробно разбирает инуюсторону этого процесса, а именно рост государственной власти в России.Каждый, имеющий хотя бы самые минимальные познания в области русскойистории, знаком с Радищевым, с декабристами, с Герценом, с "Народной волей".Однако многие ли, даже среди профессиональных историков, слыхали обУголовном уложении 1845 г. или о "Временных законах" от 14 августа 1881 г.,которые, возможно, наложили еще более глубокий отпечаток на ходисторического развития? Спору нет, сопротивление русского обществасамодержавию получает у меня поверхностное освещение, но толковать этоследует не как безучастие с моей стороны, а как результат решенияпридерживаться главного предмета книги, то есть роста русского государства иего способности отражать нападки на свою власть внутри страны. Иные критики поставили под сомнение разумность моего решениязавершить изложение 1880-ми годами, вместо того, чтобы довести его до 1917г. Причины этого решения разбираются в Предисловии к английскому изданию иобсуждаются еще более подробно в завершающей главе книги. Могу еще добавить,что я начал работу над продолжением "России при старом режиме", а именно наддвухтомной "Историей русской революции", которую я поведу с конца XIX в.,примерно с того времени, на котором обрывается настоящая книга. Бессмысленно, да и просто недостойно, отвечать тем критикам, которыеусматривают в моих работах враждебность по отношению к России и к русскимлюдям. В истории русского общественного мнения выстраивается долгая чередагорячих патриотов, которые страстно изобличали изъяны в психологии своегонарода и в учреждениях страны, но притом любили Россию ничуть не меньшедругих. Моя книга укладывается по большей части в рамки западнической, или"критической" традиции русской мысли, которая уходит своими корнями глубоков толщу русской культуры по крайней мере со времени Петра I. Более того, вмоей книге нет ничего, отдаленно напоминающего пессимизм Чаадаева, Гоголя,Чехова или Розанова. Я отдаю себе отчет в том, что русские люди, критическиотзывающиеся о России, менее уязвимы обвинениям в антирусских настроениях,чем высказывающие подобные же взгляды иноземцы. Но ведь это проблема чистопсихологическая, а не интеллектуальная: я никак не могу принять довода отом, что критическое отношение, если оно высказывается посторонним,изобличает какую-то враждебность. Каждый, кто прочтет мою книгубеспристрастно, обнаружит, что я особо подчеркиваю влияние природной средына ход русской истории и отношу многие его моменты на счет сил,неподвластных населению страны. "Россия при старом режиме" имеет свой тезис. Я не выдумывал его;тезис этот вырисовывался все более и более выпукло по мере моего углубленияв разнообразные стороны русской истории. Мои изыскания убедили меня восновательности так называемой "государственной школы", и мое принципиальноерасхождение с нею состоит в том, что если ее ведущие теоретики второйполовины XIX в. склонны были усматривать в некоторых явлениях лишьотносительно маловажные и, возможно, преходящие отклонения отзападноевропейской модели развития, я, современник событий, произошедшихпосле 1917 г., скорее смотрю на них как на явления более значительные инепреходящие. Мои трактовки, излагаемые на последующих страницах, выросли изобработки исторического материала на протяжении многих лет. Лучше всегобудет пояснить, как я пришел к своим выводам, процитировав строки из"Записных книжек" английского писателя и ученого Самуэля Батлера: Я никогда не позволял себе выдвигать какой-либо теории, покуда нечувствовал, что продолжаю наталкиваться на нее, хочу я того или нет. Покаможно было упорствовать, я упорствовал и уступал лишь тогда, когда начиналдумать, что смышленые присяжные с умелым руководством не согласятся со мной,если я стану упорствовать дальше. Я сроду не искал ни одной из своих теорий;я никогда не знал, каковы они будут пока не находил их; они отыскивали меня,а не я их. Мне хотелось бы выразить глубокую признательность переводчику книгиВладимиру Козловскому, подсказавшему мне идею ее издания по-русски исамоотверженно потрудившемуся над этим точным и изящным переводом. Ричард Пайпс Кембридж, Массачусетс. Октябрь 1979 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предметом этой книги является политический строй России. Книгапрослеживает рост российской государственности от ее зарождения в IX в. доконца XIX в. и параллельное развитие основных сословий - крестьянства,дворянства, среднего класса и духовенства. В ней ставится следующий вопрос:почему в России, в отличие от остальной Европы,- к которой Россияпринадлежит в силу своего местонахождения, расы и вероисповедания,- обществооказалось не в состоянии стеснить политическую власть какими-либо серьезнымиограничениями? Я предлагаю несколько ответов на этот вопрос и затем пытаюсьпоказать, как оппозиция абсолютизму в России имела тенденцию обретать формуборьбы за какие-то идеалы, а не за классовые, интересы, и как царскоеправительство в ответ на соответствующие нападки разработалоадминистративные методы, явно предвосхитившие методы современногополицейского государства. В отличие от большинства историков, ищущих корнитоталитаризма XX века в западных идеях, я ищу их в российских институтах.Хотя я время от времени упоминаю о более поздних событиях, мое повествованиезаканчивается в основном в 1880-е годы, ибо, как отмечается в заключительнойглаве, ancien regime в традиционном смысле этого выражения тихо почил в Бозеименно в этот период, уступив место бюрократическо-полицейскому режиму,который по сути дела пребывает у власти и поныне. В своем анализе я делаю особый упор на взаимосвязь междусобственностью и политической властью. Акцентирование этой взаимосвязи можетпоказаться несколько странным для читателей, воспитанных на западной историии привыкших рассматривать собственность и политическую власть как двесовершенно различные вещи (исключение составляют, разумеется, экономическиедетерминисты, для которых, однако, эта взаимосвязь везде подчиняется жесткойи предопределенной схеме развития). Каждый, кто изучает политические системынезападных обществ, скоро обнаружит, что в них разграничительная линия междусуверенитетом и собственностью либо вообще не существует, либо стольрасплывчата, что теряет всякий смысл, и что отсутствие такого разграничениясоставляет главное отличие правления западного типа от незападного. Можносказать, что наличие частной собственности как сферы, над которойгосударственная власть, как правило, не имеет юрисдикции, есть фактор,отличающий западный политический опыт от всех прочих. В условияхпервобытного общества власть над людьми сочетается с властью над вещами, ипонадобилась чрезвычайно сложная эволюция права и институтов (начавшаяся вдревнем Риме), чтобы она раздвоилась на власть, отправляемую каксуверенитет, и власть, отправляемую как собственность. Мой центральный тезиссостоит в том, что в России такое разделение случилось с большим запозданиеми приняло весьма несовершенную форму. Россия принадлежит par excellence ктой категории государств, которые политическая и социологическая литератураобычно определяет как "вотчинные" [patrimonial]. В таких государствахполитическая власть мыслится и отправляется как продолжение правасобственности, и властитель (властители) является одновременно и сувереномгосударства и его собственником. Трудности, с которыми сопряжено поддержаниережима такого типа перед лицом постоянно множащихся контактов исоперничества с Западом, имеющим иную систему правления, породили в Россиисостояние . перманентного внутреннего напряжения, которое не удалосьпреодолеть и по сей день. Характер книги исключает подробный научный аппарат, и я, по большейчасти, ограничиваюсь указанием источника прямых цитат и статистическихданных. Однако любой специалист легко увидит, что я в большом долгу переддругими историками, на которых я здесь не ссылаюсь. Ричард Пайпс.

ГЛАВА 1. ПРИРОДНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

Что бы ни писали патриотические русские историки, когда Господьсотворял род людской, Он поместил россиян отнюдь не в том месте, где онипребывают ныне, В самые ранние времена, по которым у нас имеются какие-либоисточники, сердцевина России, - лесистая полоса, в центре которойрасполагается Москва, - населялась народами финского и литовскогопроисхождения, тогда как в прилегавших к ней с востока и юга районах жилитюркские племена. Русские впервые мигрировали на эту территорию в концепервого тысячелетия новой эры. До этого они вместе с другими славянаминаселяли область, границы которой невозможно очертить даже с приблизительнойточностью; полагают, однако, что она лежала к северу от Карпат, между Вислойи Одером на западе и нынешней Белоруссией на востоке. О предыстории славянизвестно немного. Археологический материал, который нельзя связать скакой-либо определенной этнической или даже расовой группой, окаменевшиеобломки языков и этнические названия давно сгинувших народностей,попадающиеся в ранних исторических сочинениях и рассказах путешественников,породили изрядное число теорий, однако конкретных свидетельств у насничтожно мало. С какой-либо степенью определенности можно утверждатьединственно, что в ранний период своей истории славяне были кочевымискотоводами и объединялись в рода и племена, и что они не знали ниполитической, ни военной организации. С запада и с юга соседями их былиготы, а на севере земли их граничили с литовскими. Venedi или Veneti, окоторых упоминают Плиний Старший и Тацит, были, по всей видимости,славянами. Это стародавнее название сохранилось в немецком Wenden,обозначавшем несуществующий больше народ Западных славян, и в современномфинском слове Venaja, которым финны называют Россию. Говоря о них, иноземцытакже использовали имена Antae и Sclaveni. Сами славяне, видимо, звали себяименами "словене" или "словяне", происходившими от "слово" и обозначавшиминароды, наделенные даром речи, - в отличие от "немцев" ("немых"). Последнеенаименование было дано славянами всем прочим европейцам, а в болееконкретном смысле относилось к их германским соседям. Во времена Римской империи славяне жили в Центральной Европеоднородной, этнически недифференцированной массой. После падения империиоднородность эта стала нарушаться вследствие того, что они оказалисьзахвачены волной переселения народов, вызванной напором азиатских варваров.По всей видимости, миграционное движение славян началось в конце IV в. н. э.вслед за вторжением в Европу гуннов, уничтоживших соседние готскиекоролевства, однако массовый характер переселение обрело лишь в VI в. посленаплыва новой волны азиатских пришельцев - аваров. Вслед за вторжениемаваров одна группа славян двинулась на юг, на Балканский полуостров, иостановилась лишь по достижении границ Византии. Другие отправились навосток. Здесь им не противостояло ни политической, ни военной силы, и онираспространились компактными группками по всему пространству от Черного морядо Балтийского, по пути покоряя крайне отсталых финнов и литовцев ипоселяясь промеж них. Именно в эту эпоху переселения, то есть между VI и Xвв. н. э., распалась пранация славян. Сперва славяне разделились на трикрупные территориальные общности (Западных, Южных и Восточных); во второмтысячелетии новой эры они продолжали дробиться дальше - на отдельные народы.В иных частях славянского мира процесс этот не достиг своего завершения и посей день. Перед тем, как приступить к рассмотрению исторической эволюцииВосточных славян, от которых пошли русские, следует более или менееобстоятельно описать природные условия, с которыми они повстречалисьвследствие своего переселения. В случае России географический факторособенно важен, поскольку (как будет указано ниже) страна в основе своейнастолько бедна, что позволяет вести в лучшем случае весьма скудноесуществование. Бедность эта предоставляет населению весьма незначительнуюсвободу действий, понуждая его существовать в условиях резко ограниченнойвозможности выбора. С точки зрения растительности Россию можно подразделитьна три основные зоны, которые поясами тянутся с востока на запад *1: *1 Хорошее описание российской географии в ее связи с историей странысодержится в W. H. Parker, An Historical Geography of Russia (London 1968) 1. Тундра. Эта область, лежащая к северу от Полярного круга ипокрытая мхами и лишайниками, неспособна обеспечить организованную жизньчеловека; 2. К югу от тундры простирается громадный, величайший в мире лес,покрывающий большую часть северной половины Евразии от Полярного круга до45-50^o северной широты. Лес этот можно дальше подразделить на три части: А.Хвойная тайга в северных районах, состоящая в основном из ели и сосны; Б.Смешанный лес, частью хвойный, частью лиственный, покрывающий центральнуюобласть России, где расположена Москва и где покоятся истоки современногорусского государства; и В. Лесостепь - промежуточная полоса, отделяющая лесот травянистой равнины; 3. Степь - огромная равнина, простирающаяся от Венгрии до Монголии.Лес растет здесь лишь при посадке и уходе, а сама по себе природа способналишь на траву и кустарник. Что до пахотной почвы, то Россию можно подразделить на две основныезоны, граница между которыми, грубо говоря, совпадает с линией, разделяющейлес и степь. В лесной зоне преобладающим типом почвы является подзол,содержащий скудное количество естественных питательных веществ, находящихсяпритом в подпочве и требующих глубокой вспашки. В этой области множествоболот, а также обширных песчаных и глинистых участков. В ряде районовлесостепи и в большей части собственно степи преобладающим типом почвыявляется чернозем, цвет и плодородие которого объясняются присутствиемперегноя - продукта гниения травы и валежника. Чернозем содержит от 2 до 16%перегноя, насыщающего слой земли толщиной от полуметра до трех метров. Онпокрывает примерно сто миллионов гектаров, являющихся центром сельскогохозяйства России. Климат России относится к так называемому континентальному типу.Зимняя температура понижается по мере продвижения в восточном направлении.Самые холодные районы России лежат не в самых северных, а в самых восточныхее областях: Верхоянск, сибирский город, в котором зарегистрирована самаянизкая в мире температура, находится на той же северной широте, что иНарвик,- незамерзающий норвежский порт. Эта особенность российского климатаобъясняется тем, что производимый Гольфстримом теплый воздух, согревающийЗападную Европу, охлаждается по мере того, как удаляется от атлантическогопобережья и продвигается вглубь материка. Одним из следствий этого являетсято обстоятельство, что Сибирь с ее потенциально неистощимым запасом пахотнойземли по большей части непригодна для земледелия. В восточных ее районахземли, расположенные на широте Англии, возделывать вообще нельзя. Распределение осадков отличается от схемы расположения растительностии почв. Обильнее всего они на северо-западе, вдоль балтийского побережья,куда их приносят теплые ветра, а по мере продвижения в противоположномнаправлении, к юго-востоку, они уменьшаются. Иными словами, они обильнеевсего там, где почва всего беднее. Другая особенность осадков в Россиисостоит в том, что дожди обыкновенно льют сильнее всего во второй половинелета. В Московской области наиболее дождливые месяцы - это июль и август,когда выпадает почти четвертая часть годичной нормы осадков. Незначительноеизменение в распределении осадков может обернуться засухой весной и раннимлетом, за которой следуют катастрофические ливни в уборочную. В ЗападнойЕвропе дожди на протяжении всего года распределяются куда более равномерно. Водные пути. Реки России текут с севера на юг и наоборот; ни одна изкрупных рек не протекает с востока на запад, или с запада на восток. Однакопритоки больших рек располагаются именно в этом направлении. Посколькуповерхность России плоская (в ее Европейской части нет точки выше 500 м ) иреки ее начинаются не в горах, а в болотах и заболоченных озерах, падение ихнезначительно. В результате Россия обладает единственной в своем роде сетьюсудоходных водных путей, состоящих из больших рек с их многочисленнымипритоками, соединяющихся меж собой удобными волоками. Пользуясь дажепримитивными средствами транспорта, можно проплыть через Россию отБалтийского моря до Каспийского и добраться по воде До большинства земель,лежащих между ними. Речная сеть Сибири густа отменно - настолько, что в XVIIв. охотникам на пушного зверя удавалось в самое короткое время проделыватьтысячи верст до Тихого океана и заводить регулярную речную торговлю междуСибирью и своими родными местами. Если бы не водные пути, до появленияжелезной дороги в России можно было бы влачить лишь самое жалкоесуществование. Расстояния так велики, а стоимость починки дорог при резкомперепаде температур столь высока, что путешествовать по суше имело смысллишь зимой, когда снег даст достаточно гладкую поверхность для саней. Этимобъясняется, почему россияне так зависели от водного транспорта. До второйполовины XIX в. подавляющая часть товаров перевозилась на судах и на баржах. Подобно другим славянам, русские в древние времена были пастушескимнародом, и, подобно им, поселившись на новых землях, они мало-помалу перешлик земледелию. На их беду области, куда проникли Восточные славяне и где ониобосновались, необыкновенно плохо пригодны для земледелия. Коренное финскоеи тюркское население относилось к нему как к побочному занятию, в леснойзоне устремившись в охоту и рыболовство, а в степной - в скотоводство.Русские поступили по-другому. По всей видимости, сделанный ими упор наземледелие в самых неблагоприятных природных условиях является причиноймногих трудностей, которые сопровождают историческое развитие России. Мы ужеотметили некоторые из этих трудностей: скверное качество почвы на севере икапризы дождя, который льет сильнее всего именно тогда, когда от него меньшевсего толка, и имеет обыкновение выпадать позднее, чем нужно для земледелия.Своеобразное географическое и сезонное распределение осадков являетсяосновной причиной; того, что на протяжении того периода русской истории, окотором имеются какие-то свидетельства, в среднем один из трех урожаевоказывается довольно скверным. Однако наиболее серьезные и трудноразрешимыепроблемы связаны с тем, что страна расположена далеко на севере. Россия сКанадой являются самыми северными государствами мира. Верно, что современнаяРоссия располагает обширными территориями с почти тропическим климатом(Крым, Кавказ и Туркестан), однако эти земли были приобретены поздно, побольшей части в эпоху экспансии империи в середине XIX в. Колыбель России,-та область, которая подобна Бранденбургу у немцев и Илю у французов,-находится в зоне смешанных лесов. До середины XVI в. россияне были буквальноприкованы к этой области, ибо степями с их драгоценным черноземом владеливраждебные тюркские племена. Русские стали проникать в степи во второйполовине XVI в., но вполне завладели ими лишь в конце XVIII в., когда онинаконец нанесли решающее поражение туркам. В эпоху становления своегогосударства они жили между 50 и 60^o северной широты. Это приблизительноширота Канады. Проводя параллели между этими двумя странами, следует,однако, иметь ввиду и кое-какие отличия. Подавляющее большинство канадскогонаселения всегда жило в самых южных районах страны, по Великим Озерам и рекеСв. Лаврентия, то есть на 45^o, что в России соответствует широте Крыма исреднеазиатских степей. Девять десятых населения Канады проживает нарасстоянии не более трехсот километров от границы США. К северу от 52-ойпараллели в Канаде мало населения и почти нет сельского хозяйства.Во-вторых, на протяжении всей своей истории Канада имела дружественныеотношения со своим более богатым южным соседом, с которым она поддерживалатесные экономические связи (по сей день она получает больше американскихкапиталовложений, чем любая другая страна). И, наконец, Канаде никогда неприходилось кормить большого населения: те канадцы, которым не находилосьработы в народном хозяйстве, имели привычку перебираться на временное илипостоянное жительство в США. У России не было ни одного из этих преимуществ:соседи ее не были богаты или дружески расположены, и стране приходилосьполагаться на свои собственные ресурсы, чтобы прокормить население, котороеуже в середине XVIII в. превышало население сегодняшней Канады. Важнейшимследствием местоположения России является чрезвычайная краткость периода,пригодного для сева и уборки урожая. В тайге, вокруг Новгорода и Петербургаон длится всего четыре месяца в году (с середины мая до середины сентября).В центральных областях, около Москвы, он увеличивается до пяти с половиноймесяцев (с середины апреля до конца сентября). В степи . он продолжаетсяполгода. Остальная часть русского года совсем не хороша длясельскохозяйственных работ, потому что земля делается тверда, как камень, иокутывается толстым снежным покровом. В Западной Европе, для сравнения, этот период длится восемь-девятьмесяцев. Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50-100% большевремени на полевые работы, чем у русского. Далее, в тех частях Европы, гдетеплая зима, зимние месяцы можно использовать для неземледельческих занятий.Экономические и социальные последствия этого простого климатическогообстоятельства будут подробнее рассмотрены ниже. Короткий период полевых работ и спутница его - длинная холодная зимаставят перед русским крестьянином дополнительную трудность. Он долженсодержать скот в закрытом помещении на два месяца дольше, чемзападноевропейский фермер. Таким образом, скот его не пасется ранней весной,и когда его наконец выпускаю на выпас, он уже изрядно истощен. Русский скотвсегда был низкого качества, невзирая на попытки правительства ипросвещенных помещиков его улучшить; ввозные западные породы быстровырождались до такого состояния, что делались совсем неотличимы от довольножалкой местной разновидности. Сложности, которыми былой чревато разведениекрупного рогатого скота, привели к тому, что в лесной зоне не развилосьдействительно экономичное мясомолочное хозяйство. Они плохо сказались накачестве рабочего скота и вызвали вечный недостаток навоза, особенно насевере, где он нужнее всего. Следствием плохих почв, ненадежных осадков и короткого периодаполевых работ явилась низкая урожайность в России. Наиболее достоверным способом измерения урожайности будетиспользование показателей, демонстрирующих сколько раз посеянное зерновоспроизводит само себя (когда, к примеру, одно посеянное зерно при уборкеурожая приносит пять зерен, мы говорим о коэффициенте урожайности "сам-пят",или 1:5). Коэффициент урожайности в средневековой Европе обыкновенносоставлял 1:3 ("сам-третей"), либо, в лучшем случае, 1:4 ("сам-четверт");это - минимальная урожайность, при которой имеет какой-то смысл заниматьсяхлебопашеством, ибо ее хватает, чтобы прокормить население. Следуетотметить, что при урожае в "сам-третей" количество посеянного зерна ежегодноне утраивается, а удваивается, ибо каждый год одно из каждых трех собранныхзерен надобно откладывать для нового сева. Это также означает, что из трехакров пахотной земли один должен быть занят под производство семян. Вовторой половине XIII в. западноевропейские урожаи начали значительноувеличиваться. Основной причиной этого послужил рост городов, чьеторгово-ремесленное население перестало выращивать хлеб и вместо этогопокупало его у крестьян. Появление богатого городского рынка на хлеб идругие сельскохозяйственные продукты побудило западноевропейскихземлевладельцев и крестьян производить товарные излишки путем болееинтенсивного использования рабочей силы и обильного унавоживания. В концеСредних Веков западноевропейская урожайность выросла до "сам-пят", а затем,на протяжении XVI-XVII вв., она продолжала улучшаться и достигла уровня"сам-шест" и "сам-сем". К середине XVII в. страны развитого сельскогохозяйства (во главе которых шла Англия) регулярно добивались урожайности в"сам-десят". Такое резкое улучшение урожайности имело еще более важноехозяйственное значение, чем может показаться на первый взгляд. Там, гдеможно надеяться, что земля регулярно вернет десять зерен за одно посеянное,крестьянину надо откладывать на семена лишь десятую часть урожая и посевнойплощади - вместо третьей части, как ему приходится делать при урожайности в"сам-третей". Чистая отдача от урожая в "сам-десят" в четыре с половинойраза превышает отдачу от урожая в "сам-третей", что теоретически даетвозможность прокормить в данной области во столько же раз большее население.Нетрудно оценить, к каким результатам приводит наличие таких излишков втечение ряда лет. Можно утверждать, что цивилизация начинается лишь тогда,когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; именноэтот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, можетли значительная часть населения освободиться от необходимости производитьпродукты питания и обратиться к другим занятиям. "В стране с достаточнонизкой урожайностью невозможны высокоразвитая промышленность, торговля итранспорт*2. Можно добавить: невозможна там и высокоразвитая политическаяжизнь. *2 B.H.Sticher van Bath, Cyieldratios, 810-18201 в AfdetingAgrarische Geschledenis Bydragen (Wageningen 1963), Э 10, стр. 14). Всеприводимые мною статистические данные об урожайности в Западной Европепочерпнуты из этого источника. Подобно остальной Европе, Россия в Средние Века как правило получалаурожаи в "самтретей", однако, в отличие от Запада, она в течение последующихстолетий не знала резкого подъема урожайности. В XIX в. урожаи в нейоставались более или менее такими же, как и в XV в., в худые годы падая до"сам-друг", в хорошие поднимаясь до "сам-четверт" и даже "сам-пят", но всреднем веками держались на уровне "сам-третей" (чуть ниже этого на севере ичуть выше на юге). В принципе, такой урожайности в общем-то хватало, чтобыпрокормиться. Представление о русском крестьянине как о несчастном создании;извечно стонущем под гнетом и гнущим спину, чтобы обеспечить себе самоежалкое существование, просто несостоятельно. Один из знатоков русскогосельского хозяйства недавно поставил под сомнение эту господствующую точкузрения, написав: Вот получается парадоксальная вещь: занимается исследовательположением крестьян в период раннего феодализма. Так уже им плохо, что идтидальше совершенно некуда. Они погибают совершенно. И вот потом им становитсяеще хуже: в XV веке - еще хуже, в XVI, XVII, XVIII, XIX вв. хуже, хуже ихуже; И так дело продолжается вплоть до Великой Октябрьской социалистическойреволюции... жизненный стандарт крестьян эластичен и... он можетсокращаться, но все-таки не до бесконечности. Как они существовали?*3 *3 А. Л. Шапиро в книге Академии Наук Эстонской ССР, Ежегодник поаграрной истории Восточной Европы (1958), Таллин, 1959, стр. 221 Ответ на этот вопрос, разумеется, состоит в том, что традицонныйвзгляд на жизненные условия и достаток русского крестьянина, по всейвидимости, неверен. Подсчеты дохода новгородских крестьян в XV в. и крестьянБелоруссии и Литвы в XVI в. (и те и другие жили в северных районах снизкокачественным подзолом) и в самом деле дают основания полагать, что этимгруппам вполне удавалось прокормить себя.*4 Беда русского земледелия была нев том, что оно не могло прокормить хлебороба, а в том, что оно было никак нев состоянии произвести порядочных излишков. Разрыв в производительноститруда между Западной Европой и Россией увеличивался с каждым столетием. Кконцу XIX в., когда хорошая германская ферма регулярно собирала более тоннызерновых с одного акра земли, русские хозяйства едва-едва добивалисьшестисот фунтов. В конце XIX в. один акр. пшеницы в России приносил лишьодну седьмую английского урожая и менее половины французского, прусского илиавстрийского.*5 Производительность российского сельского хозяйства, судитьли о ней, исходя из коэффициента урожайности, или из урожая на акр, быласамой низкой в Европе. *4 А. Л. Шапиро, Аграрная история Северо-Запада России, Л.,1971, стр. 366-7, 373 {"Ceвеpo-Запад" - это обычный советский эвфемизм дляобозначения Новгородского государства); также История СССР, 1972, Э 1, стр.156. *5 О Западной Европе см. Энциклопедический словарь о-ва Брокгауз кЕфрон. СПб, 1902, XXIVа, стр. 930.1 В низкой производительности российских полей нельзя, однако, винитьодин лишь климат. Скандинавия, несмотря на свое северное расположение, уже кXVIII в. добилась урожайности в 1:6, тогда как прибалтийские областиРоссийской Империи, находившиеся в руках немецких баронов, в первой половинеXIX в. приносили от 4,3 до 5.1 зерна на одно посеянное, то есть давалиурожай, при котором возможно накопление излишков.*6 *6 И. Д. Ковальченко. Русское крепостное крестьянство в первойполовине XIX века. М., 1967, стр. 77 Другой причиной низкой производительности сельского хозяйства России,помимо уже перечисленных природных факторов, было отсутствие рынков сбыта.Здесь, как и в большинстве исторических явлений, причина и следствие в своемвзаимодействии влияют друг на друга: причина порождает следствие, однакоследствие затем делается самостоятельной силой и, в свою очередь, начинаетвоздействовать на свою первоначальную причину, трансформируя ее.Неблагоприятные природные условия привели к низким урожаям; низкие урожаипородили нищету; из за нищеты не было покупателей на сельскохозяйственныепродукты; нехватка покупателей не позволяла поднять урожайность. Конечнымрезультатом всего этого было отсутствие побудительных стимулов к улучшениюсельского хозяйства. Разорвать этот порочный круг могло лишь вмешательствокаких-то внешних обстоятельств, а именно установление торговых связей сдругими странами или крупные научно-технические нововведения. Очевидно, что сбывать сельскохозяйственные излишки следует не другимкрестьянам, а тем, кто сам не производит продуктов питания, иными словамигорожанам. При отсутствии городского рынка сбыта излишки зерна мало на чтогодны, кроме как на перегон в спиртное. Как отмечалось выше, ростурожайности в средневековой Европе первоначально был связан с ростомгородов; появление достаточно многочисленного торгово-ремесленного слояслужило стимулом для прогресса земледелия и стало возможным благодаря этомупрогрессу. В России же города никогда не играли важной роли в хозяйствестраны и, как ни парадоксально, с течением веков роль эта скорееуменьшалась, чем росла. Еще в конце XVIII в. Горожане составляли всего 3%общего населения страны, но и эта цифра может ввести в заблуждение, ибогорожане испокон веку состояли по большей части из помещиков и крестьян,производивших свои собственные продукты питания. Не могла Россия сбыватьзерно и за границей, поскольку до середины XIX в. на него не находилосьвнешнего рынка, появившегося лишь тогда, когда промышленно развитые странырешили, что ввоз продовольствия обойдется им дешевле его производства.Россия стоит слишком далеко от великих торговых путей, чтобы развитаягородская цивилизация сложилась в ней на базе внешней торговли. Трижды напротяжении своей истории она была втянута в русло международной торговли, икаждый раз результатом этого явился рост городов. Но всякий раз расцветгородской культуры оказывался недолговечным. Впервые это произошло между IXи XI вв., когда вследствие, мусульманских завоеваний восточноеСредиземноморье оказалось закрытым для христианской торговли; и через Россиюпролег удобный короткий путь от Северной Европы до Ближнего Востока.Большинство важнейших городов Руси были основаны в этот период. Эта торговляпришла к концу около 1200 г., когда путь в Византию перерезали тюркскиекочевники. Второй период русского участия в международной торговле имелместо между XIII и XV вв., когда Новгород был одним из важнейших членовГанзейского союза. Эта связь была порвана Москвой в конце XV в.; с тех порне прошло и ста лет, как Новгород был до основания разрушен Москвой. Третийпериод начался в 1553 г., когда английские купцы открыли морской путь вРоссию через Северное море. Развившаяся вслед за тем внешняя торговля сновавызвала оживленный рост городов, на этот раз вдоль дорог и рек, соединявшихМоскву с Северным морем. Однако эта торговля остановилась в конце XVII в.,отчасти из-за того, что под давлением своих собственных купцов российскоеправительство отобрало у иностранных торговых людей ранее дарованные импривилегии, а отчасти из-за падения западного спроса на русские товары.Немногочисленные и, за исключением Москвы, немноголюдные русские городасделались по преимуществу военными и административными центрами и в такомсвоем качестве не представляли серьезного рынка для сбыта продовольствия. Таким образом, не было экономического стимула, чтобы попытатьсявосполнить то, чем обидела природа. И российский помещик, и российскийкрестьянин смотрели на землю как на источник скудного пропитания, а необогащения. Да и в самом деле, ни одно из крупнейших состояний России невышло из земледелия. В него вкладывали скромные средства, ибо урожаиполучались самые жалкие, а рынок сбыта был крайне узок. Еще на протяжениибольшей части XIX в. основным орудием русского пахаря была примитивная соха,которая не переворачивала, а царапала землю (максимальная глубина вспашкисоставляла 10 сантиметров), однако имела то преимущество, что не требовалабольшой тягловой силы и работала в десять раз быстрее плуга. Основнойкультурой была рожь, предпочтенная благодаря своей выносливости иприспособляемости к северному климату и бедной почве. При том изо всехзерновых культур она дает самые низкие урожаи. От XVI до XIX в. земледелиезиждилось по большей части на травопольной системе, при которой третью частьпосевной площади постоянно надо было держать под паром, чтобы восстановитьплодородие. Система эта была столь неэкономична, что в странах развитогосельского хозяйства, таких как Англия, от нее отказались еще в конце СреднихВеков. В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше,вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств. Всякий россиянинстремился отвязаться от земли: крестьянину больше всего хотелось броситьпашню и сделаться коробейником, ремесленником или ростовщиком; деревенскомукупцу - пробиться в дворяне; дворянину - перебраться в город или сделатькарьеру на правительственной службе. Общеизвестная "безродность" русских,отсутствие у них корней, их "бродяжьи" наклонности, столь часто отмечавшиесязападными путешественниками, привыкшими к людям, ищущим своих корней (вземле ли, в общественном ли положении), в основном проистекают из скверногосостояния русского земледелия, то есть неспособности главного источниканационального богатства - земли - обеспечить приличное существование. Насколько неприбыльным занятием было в России земледелие, особенно влесной зоне, можно понять из подсчетов Августа Гакстгаузена - прусскогознатока сельского хозяйства, побывавшего там в 1840-х гг. Гакстгаузенсравнил доход, приносимый двумя гипотетическими хозяйствами (размером в1.000 га пашни и луга каждое), одно из которых находится на Рейне у Майнца,а другое - в Верхнем Поволжьи поблизости от Ярославля. Согласно еговыкладкам, на немецкой ферме такого размера должно быть постоянно занято 8крестьян и б крестьянок; кроме того, требуется 1.500 человеко-дней сезонногонаемного труда и 4 упряжки лошадей. Все расходы по ведению хозяйства на нейсоставят 3.500 талеров. При расчетном общем доходе в 8.500 талеров фермабудет приносить 5.000 талеров чистой прибыли ежегодно. В Ярославле, толькопотому, что более короткий период полевых работ требует большей концентрациирабочей силы, для выполнения той же работы понадобятся 14 крестьян и 10крестьянок, 2.100 человеко-дней наемного труда и 7 упряжек. Соответствующиерасходы снизят чистую прибыль почти что вдвое, до 2.600 талеров. Этивыкладки строятся на том, что земля в обоих случаях равноценна, чего насамом деле, естественно, не происходит. Если же еще добавить к спискупроблем в русской части этой балансовой ведомости жестокие зимы, которые недают крестьянам заниматься полевыми работами шесть месяцев из двенадцати;дороговизну транспорта из-за больших расстояний, плохих дорог иразбросанности населения; меньшую производительность труда русскогокрестьянина по сравнению с немецким; и - последнее, но от того не менееважное обстоятельство - низкие цены на сельскохозяйственные продукты,-становится очевидным, что земледелие на Севере России не было доходнымпредприятием и имело смысл лишь в отсутствие иных источников заработка.Гакстгаузен заключает советом: если вам подарят поместье в Северной Россиипри условии, чтоб вы вели в нем хозяйство так же, как на ферме в ЦентральнойЕвропе, лучше всего будет отказаться от подарка, потому что год за годом внего придется вкладывать деньги. Согласно этому автору, поместье в Россиимогло стать доходным лишь при двух условиях: при использовании насельскохозяйственных работах труда крепостных (что освободит помещика отрасходов по содержанию крестьян и скота) или сочетании земледелия смануфактурой (что поможет занять крестьян, сидящих без дела в зимниемесяцы)*7. В 1886 г. русский специалист по землепользованию подтвердилмнение Гакстгаузена, заявив, что в России капитал, вложенный вгосударственные облигации, приносит большую прибыль, чем средства, пущенныев сельское хозяйство; правительственная служба тоже была доходнееземледелия*8. Теперь мы можем понять, почему немецкий комментатор заметил вначале XIX в., что ни в какой другой стране Европы "сельское хозяйство неведется так нерадиво"*9. История русского сельского хозяйства являет собойповесть о том, как безжалостно эксплуатировали почву, взамен давая ейничтожно малое, количество питательных веществ (если их давали вообще) итаким образом приводя ее в полное истощение. В. О. Ключевский имел ввиду этообстоятельство, когда говорил об имевшемся у древнерусского хлебопашцанеповторимом умении "истощать почву"*10. *7 August von Haxthausen, Studien uber die innern Zuslande Russlands(Hanover 1847), 1, стр. 174-7 *8 А.Н. Энгельгардт, цит. в Труды Императорского ВольногоЭкономическогоОбщества, май 1866, т..II, ч. 4, стр. 410. *9 H. Storch, Tableu historique et statistique de Russie (Paris1801), цит. в Parker Historical Geography, p. 158. *10 О. Ключевский, Боярская Дума древней Руси, Петербург, 19l9, стр.307 Именно потому, что земля рожала с такой неохотой, и надежда на неебыла столь шаткой, россияне всех сословий с незапамятных времен выучилисьпополнять доход от земледелия всякими промыслами. В своем девственномсостоянии лесная полоса России изобиловала неистощимым на первый взглядколичеством дичи: оленями, лосями, медведями и необыкновенным разнообразиемпушного зверя, которого промышляли крестьяне, работавшие на князей,помещиков, монастыри и на самих себя. Меда было сколько угодно; не было даженужды строить ульи, ибо пчелы клали мед в дуплах засохших деревьев. Реки иозера кишели рыбой. Это изобилие дало ранним русским поселенцам возможностьжить сносно, не в скудости. Насколько важную роль играли в российскомбюджете лесные промыслы, видно из того обстоятельства, что в XVII в. прибыльот продажи пушнины (в основном иноземным купцам) составляла самое большоепоступление в императорскую казну. По мере расчистки леса под пашню и выпасыи исчезновения дичи, в особенности наиболее ценных пород пушного зверя,из-за чрезмерной охоты россияне все больше переходили от эксплуатацииприродных богатств к промышленности. В середине XVIII в. в России возникласвоеобразная кустарная промышленность, использовавшая труд как свободныхлюдей, так и крепостных и обслуживавшая местный рынок. Эта промышленность взначительной степени Удовлетворяла потребности земледелия и домашнегохозяйства, производила грубые ткани, столовые принадлежности, иконы,музыкальные инструменты и т. д. Тот факт, что и помещик, и крестьянин междусерединой XVIII и серединой XIX в. были относительно зажиточны, в немалойстепени был результатом существования этой промышленности. К концу XIX в.рост фабричного производства отчасти вытеснил с рынка немудреную кустарнуюпродукцию, лишив крестьянина (особенно в северных районах страны) крайневажного побочного дохода. Как ни велико было значение промыслов, они не могли служить основойнародного хозяйства, которое, в конечном итоге, зиждилось на земледелии.Быстрое истощение почвы, к которому вело российское сельское хозяйство,понуждало крестьянина вечно перебираться с места на место в поисках целиныили залежных земель, восстановивших плодородие длительным отдыхом. Даже еслибы население страны оставалось неизменным, в России всегда происходила бынеобыкновенно живая крестьянская миграция. Бурный рост населения в Новоевремя в большой степени поощрял эту тенденцию. Насколько можно судить по несовершенным демографическим источникам,до середины XVIII в. население России оставалось относительно небольшим. Помаксимальным подсчетам, оно составляло 9-10 миллионов человек в середине XVIв. и 11-12 миллионов - в его конце; согласно более сдержанной оценке, оноравнялось, соответственно, 6 и 8 миллионам. Эти цифры сравнимы с даннымитого же века для Австрии - 20 млн., Франций - 19 млн., и Испании- 11 млн.,население Польши в XVII в. составляло около 11 млн. человек. Как и в другихСтранах Европы, демографический взрыв начался в России примерно в 1750 г.Между 1750 и 1850 гг. население Российской Империи выросло в четыре раза (с17-18 до 68 миллионов). Увеличение это можно частично отнести за счетзахватов, присоединивших до 10 миллионов человек, однако даже в светепоправки на экспансию естественный прирост был огромен. После 1850 г., когдатерриториальная экспансия практически прекратилась (Туркестан - единственнаякрупная область, присоединенная после середины XIX в.,- был малонаселен),население России увеличивалось головокружительными темпа ми: с 68 миллионовв 1850 г. до 124 миллионов в 1897 г. и до 170 миллионов в 1914 г. Если вовторой половине XVI в население выросло приблизительно на 20%, то во второйполовине XIX в. оно удвоилось. Прирост населения в России во второй половинеXIX в. был самым высоким в Европе - и это в то время, когда урожаи зерновыхв империи были ниже, чем в любой европейской стране.*11 *11 Приводимые выше статистические данные касательно населенияпочерпнуты из нескольких источников, в том числе: С. В. Вознесенский,Экономика России XIX-XX вв в цифрах. Л., 1924, I; А. И. Копанев, "Населениерусского государства в XVI в." в Исторических записках, 1959, Э 64, стр.254; В. М. Кабузан, Народонаселение России в XVIII-первой половине XIX в.,М. 1963; и А. Г. Рашин, Население России за 100 лет (1811-1913), М., 1956. Если население не вымирало от голода (а до наступлениякоммунистического режима этого с ним не случалось, несмотря на периодическиенеурожаи и вспышки голода в отдельных районах страны), то для прокорма всехэтих лишних ртов откуда-то должно было браться продовольствие. О ввозе егоне могло быть и речи, ибо Россия мало что имела для продажи за границу,чтобы выручить средства на. закупку пищевых продуктов, и те, кто занималсяэкспортом - царь и богатейшие помещики - предпочитали ввозить предметыроскоши. Если уж на то пошло, зерно составляло важнейшую статью российскогоэкспорта: в XIX в. страна продолжала вывозить зерно, даже когда его нехватало для ее собственного населения. Повышение производительностисельского хозяйства более обильным унавоживанием, использованием машин ипрочими способами его рационализации не представлялось возможным отчастипотому, что полученная прибыль не окупила бы понесенных затрат, отчастииз-за того, что нововведениям противилась жесткая социальная организациякрестьянства. Капитал вкладывался в землю в основном в тех хозяйствах югаРоссии, которые поставляли сельскохозяйственные продукты в Англию иГерманию; однако подъем производства на этой земле не приносил выгодыкрестьянину. Выход тогда лежал в распашке все новых и новых земель, то естьв экстенсивном - а не интенсивном - хозяйстве. Согласно имеющимся висточниках статистическим данным, такая необходимость приводила кнеуклонному расширению посевной площади, выросшей с 1809 по 1887 г. на 60%(с 80 до 128 миллионов гектаров)*12. Обилие целины не стимулировалоповышения производительности хозяйства: распахивать новые земли было легче идешевле, чем улучшать старые. Однако даже такого безостановочного расширенияпосевной площади не хватало, поскольку, как ни бурно оно происходило,население росло еще скорее, а урожаи оставались на прежнем уровне. К 1800-мгг. в средней и южной полосе России целины практически не оставалось, иземельная рента выросла необыкновенно. В то же самое время, как мы ужеотмечали, рост современной промышленности лишал крестьянина основногоисточника побочного дохода, сужая рынок сбыта незамысловатых изделийкустарного производства. Вот, в двух словах, корни знаменитого "аграрногокризиса", потрясшего империю в последний период ее существования и в такойбольшой степени ответственного за ее падение. *12 С.М. Дубровский, Столыпинская реформа, 2-е изд., М., 1930, стр.18 До тех пор, однако, пока внешние пределы страны можно было раздвигатьдо бесконечности, русский крестьянин оставлял позади себя истощенную почву ирвался все дальше и дальше в поисках земель, которых не касалась ещечеловеческая рука. Колонизация является настолько основополагающей чертойроссийской жизни, что Ключевский видел в ней самую суть бытия России:"История России,- писал он в начале своего знаменитого "Курса русскойистории",- есть история страны, которая колонизуется"*13. *13 В. О. Ключевский, Курс русской истории, М.. 1937, 1, стр. 20. До половины XVI в. русская колонизация по необходимостиограничивалась западными областями лесной зоны. Попытки внедриться вчерноземную полосу неизменно наталкивались на непреодолимый отпор. Черноземлежал в степях с их тучными пастбищами, и тюркские кочевники, основнымзанятием которых было скотоводство, уничтожали все создававшиеся тамземледельческие поселения. Путь на восток, в Сибирь, сперва преграждалсяЗолотой Ордой, а после ее распада в XV в. ее преемниками - Казанским иАстраханским ханствами. Единственная область, открытая для русскойколонизации в первые пять-шесть столетий российской истории, лежала далекона севере. Колонисты, шагая за монастырями, иногда и в самом деле забиралисьв районы к северу от верховьев Волги, однако этот неприветливый край не могпринять скольконибудь значительного населения. Коренной поворот в истории российской колонизации произошел в1552-1556 гг. с покорением Казанского и Астраханского ханств. Русскиепоселенцы немедленно устремились в сторону средней Волги, изгоняя с лучшихземель коренное тюркское население. Другие шли еще дальше, перебиралисьчерез "Камень", как они называли Уральские горы, в южную Сибирь, где лежалиобширные полосы девственного чернозема. Однако основной поток переселенцев итогда, и впоследствии двигался в южном и юго-восточном направлениях всторону так называемой Центральной Черноземной Полосы. В 1570-х гг.правительство обставило степь цепью острогов, протянувшейся от Донца доИртыша, и под ее защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшиедоселе вотчиной кочевников. Раз начавшись, переселение это катилось дальшесо стихийным, напором. Всякое крупное экономическое или политическоепотрясение в центре России приводило к новому всплеску переселения. В этомколонизационном движении когда крестьянин шел впереди правительства, когдаоно прокладывало ему дорогу, но рано или поздно им суждено было сойтись исоединиться. Одной из основных причин той цепкости, с которой русским всегдаудавалось удерживать завоеванные территории, было то обстоятельство, чтополитическое освоение у них сопровождалось и по сей день сопровождаетсяколонизацией. Подсчитано, что на протяжении XVII и XVIII вв. более двух миллионовпереселенцев перебрались из центральных областей России на юг, проникнувсперва в лесостепь, а потом и в собственно степь. За эти два столетия около400 тысяч человек переселились также в Сибирь. Самая мощная миграционнаяволна захлестнула черноземную полосу после 1783 г., когда Россияаннексировала Крым и покорила местное население, которое веками терзалорусские поселения набегами. В XIX - начале XX в. 12-13 миллионовпереселенцев, в основном уроженцев центральных губерний, перебрались на юг,и еще четыре с половиной - пять миллионов мигрировали в южную Сибирь исреднеазиатские степи. В ходе последнего передвижения коренное азиатскоенаселение массами сгонялось со своих родовых пастбищ. В ранний период (1552-1861 гг.) основная масса русских переселенцевсостояла либо из свободных крестьян и беглых крепостных, либо ещекрепостных, пригнанных из центральных районов страны для работы в поместьяхслуживших на границе офицеров. После освобождения крепостных в 1861 г.переселенцы были свободными крестьянами, которые теперь иногда устраивалисьна новом месте с помощью правительства, стремившегося решить проблемусельского перенаселения в центральных губерниях. Столетиями население Россиигеографически распределялось в виде клина, основание которого покоилось взападной части лесной полосы, а конец указывал на юго-восток. Этотдемографический клин со временем удлинялся, отражая неуклонное перемещениероссийского населения со своей первоначальной лесной родины в сторонустепей. В Новое время наиболее плотная концентрация русского населениянаблюдалась в черноземной полосе. В этом смысле революция изменений непринесла. Между 1926 и 1939 гг. более четырех миллионов человек перебралисьна восток, в основном в степи Казахстана. Перепись 1970 г. свидетельствует,что движение это не прекратилось, и население страны продолжает расти засчет центральных областей. В ходе мощного сдвига, происходящего в России напротяжении четырех столетий, население оттекает из центральной леснойполосы, в основном на восток и на юг, наводняя области, заселенные народамидругих рас и культур, и производя на своем пути серьезные демографическиепотрясения*14. *14 С конца Второй Мировой войны происходит также активная миграциярусского населения в области, первоначально занятые поляками, евреями,немцами и прибалтами. В отличив от прежней колонизация, эта в огромнойстепени городская Она время от времени сопровождалась массовым выселением идепортацией коренных народов по обвинению в "национализме". Рассмотрев хозяйственные и демографические последствия обстоятельствРоссии, мы можем теперь перейти к последствиям социального характера. Во-первых, надо отметить, что российская география неблагоприятствует единоличному земледелию. Видимо, существует некое общееправило, согласно которому северный климат располагает к коллективномуведению хозяйства: "Все указывает на то, что поля, лежащие на севере,обрабатывались людьми, смотревшими на земледельческий труд как наколлективное предприятие, тогда как поля юга возделывались теми, кто былполон решимости отстоять самостоятельность и свободу действий каждогоземледельца на своей земле"*15. Тому много причин, однако в конечном счетевсе они связаны с краткостью периода полевых работ. Если работу, на которуюу X человек уходит Y дней, делать за 1/2 Y дней, понадобится уже 2Хработников; то же самое относится к тягловым животным исельскохозяйственному инвентарю, используемому этими работниками. Тотнепреложный факт, что полевые работы в России приходится проводить зачетыре-шесть месяцев (а не за восемь-девять месяцев, имеющихся враспоряжении западного фермера), заставляет трудиться весьма напряженно исовокупно использовать людские и материальные ресурсы и домашний скот.Русский крестьянинединоличник, обрабатывающий землю вместе с женой ималолетними детьми, да с одной-двумя лошадьми, просто не в состояниисправиться с работой в климатических условиях лесной зоны, и ему не обойтисьбез помощи женатых детей и соседей. Необходимость трудиться сообща не таквелика в южных областях России, что объясняет, почему в дореволюционноевремя большинство единоличных хозяйств - хуторов находилось на Украине и вказацких областях. *15 R. Dion, Essai sur la formation da paysage rural francais (Tours1934), стр. 31 цит. в Michael Сonfinо, Systemes agraires el progres agricole(Paris - The Hague 1969). стр. 415. Коллективный характер русского земледелия оказал влияние на структурукрестьянской семьи и деревенской организации. Традиционным типом крестьянской семьи, преобладавшим в России ещестолетие назад, была так называемая большая семья, состоявшая из отца,матери, малолетних детей и женатых сыновей с женами и потомством. Главатакой группы (обычно отец) звался "большаком", или хозяином. После егосмерти семья обычно разделялась на более мелкие семьи, хотя иногдаслучалось, что после смерти или выхода из строя отца сложная семьяпродолжала существовать в прежнем виде под началом одного из братьев,избранного на должность большака. За главой семьи - большаком, оставалосьпоследнее слово во всех семейных делах; он также устанавливал порядокполевых работ и проводил сев. Власть его, первоначально проистекавшая изобычного права, в 1860-х гг. была узаконена волостными судами, которые всемейных спорах предписывали подчиняться его решению. Все имуществонаходилось в совместном владении. В экономическом смысле такая семьяобладала громадными преимуществами. Большинство понимавших толк в сельскихделах полагали, что полевые работы в России лучше всего выполнялись большимисемьями и что качество крестьянского труда в значительной степени зависелоот сметки и авторитета большака. И правительство, и помещики делали все отних зависящее, чтобы сохранить этот институт,- не только из-за егоочевидного воздействия на производительность труда, но и поскольку он давалим определенные политические и социальные преимущества. Как чиновники, так ипомещики предпочитали иметь дело с главой семьи, нежели чем с ее отдельнымичленами. Затем, им по душе была уверенность, что если кто-либо из крестьянпочему-то (например, из-за болезни или запоя) не выйдет на работу, о нем;позаботятся родные. Отношение самих крестьян к такой семье было болеесложным. Они, несомненно, видели ее экономические преимущества, ибо стихийносами пришли к ней. Однако им не нравились трения, неизбежно возникавшие прижизни нескольких супружеских пар под одной крышей. Они также хотели вестисвое собственное хозяйство. Получив свободу в 1861 г., бывшие крепостныеначали выделяться из большой семьи, распавшейся таким образом на своисоставные ячейки, что имело плохие последствия для русского сельскогохозяйства и для достатка самих крестьян. Основной социальной единицей у древних славян была племенная община,состоявшая, согласно подсчетам, из 50-60 человек, находящихся в кровномродстве и трудящихся сообща. С течением времени основанные на кровномродстве коллективы распались, уступив место общности нового типа, основаннойна совместном владении пахотной землей и выпасами и называвшейся "миром",или "общиной". Происхождение этого знаменитого института более столетияслужит предметом оживленной дискуссии. Спор завязался в 1840-х гг., когдагруппа романтических националистов, известных под именем славянофилов,обнаружила, что институт крестьянской общины существует преимущественносреди славян и стала превозносить его в качестве доказательства того, чторусским людям, лишенным якобы приобретательских инстинктов западныхевропейцев, суждено разрешить социальные проблемы человечества. Гакстгаузенпопуляризировал этот взгляд в своей книге, напечатанной в 1847 г. Во второйполовине XIX в. русский мир сделался в Западной Европе отправной точкойцелого ряда теорий об общинном земледелии в первобытном обществе. В 1854 г.,однако, против этого подхода выступил ведущий историк так называемогозападнического лагеря Борис Чичерин, утверждавший, что крестьянская общинане являлась по своему происхождению ни древней, ни автохтонной, а быласоздана российской монархией в середине XVIII в. для удобстваналогообложения. До этого времени, по мнению Чичерина, земля находилась вовладении отдельных крестьянских дворов. Проведенные в дальнейшемисследования лишь запутали вопрос. Современные ученые полагают, что общинапериода империи действительно была, как и утверждал Чичерин, новыминститутом, хотя более старинным, чем он предполагал. Бесспорно также, что вее становлении основную роль сыграло давление со стороны правительства ипомещиков. В то же время на ее формирование оказали, видимо, значительноевлияние и экономические факторы - постольку, поскольку существуетнесомненная связь между наличием земли и характером общинного землевладения:там, где земли недостает, имеется склонность к общинной форме землевладения,тогда как там, где ее обилие, вместо этого возобладает дворовое или дажесемейное землевладение. Кто бы ни был ближе к истине в этом споре, в эпоху империиподавляющее большинство русских крестьян владели землей всей общиной; вцентральных губерниях община существовала практически повсеместно. Пахотнаяземля была разбита на участки, исходя из качества почвы и отдаленности отдеревни. Всякий двор имел право получить на каждом из этих участков одну илинесколько полосок в зависимости от числа своих взрослых членов, которыми,как правило, признавались мужчины от 15-17 до 60-65 лет и замужние женщиныдо 45 лет. Полоски были довольно узки, от 3 до 4 метров в ширину и несколькосот метров в длину. У одного двора могло быть от тридцати до пятидесятитаких полосок, иногда больше, разбросанных в десятке мест по окрестностямдеревни. Основная цель такого устройства состояла в том, чтобы дать каждомудвору возможность платить свою долю налогов и аренды. Поскольку дворы современем увеличивались или уменьшались в размере, община периодически(например, каждые 9, 12 или 15 лет) устраивала свою перепись населения,исходя из которой совершался "черный передел", сопровождавшийсяперераспределением полосок. Такой порядок был предназначен для того, чтобыобеспечить каждого крестьянина равноценным земельным наделом, а каждый двор- достаточным количеством пахотной земли, чтобы прокормиться и рассчитатьсяс помещиком и с правительством. На самом деле многие крестьяне терпеть немогли расставаться с наделами, в которые было вложено немало времени итруда, особенно если из-за роста населения деревни новый передел урезалпричитающуюся каждому двору землю. Властям поэтому приходилось время отвремени вмешиваться и навязывать передел крестьянам. <<страница 34>> Иногда проводят аналогию между дореволюционной общиной и колхозом,который был создан советским режимом в 1928-1932 гг. В пользу этой аналогииможно сказать немного помимо того, что для обоих институтов характерноотсутствие одного атрибута - частной собственности на землю, а так оникоренным образом отличаются друг от друга. Мир не был "коллективом": землявозделывалась единолично, каждым двором по отдельности. Что еще более важно,входивший в мир крестьянин был хозяином продуктов своего труда, тогда как вколхозе они принадлежат государству, которое платит крестьянину за работу.Советский колхоз ближе всего подходит к институту, встречавшемуся в Россиипри крепостном праве и называвшемуся "месячиной". При такой системе помещикобъявляет всю землю своей, крепостные работают на него целый день, а онплатит им деньги на прокормление. В отличие от большой семьи, навязанной им совокупностью хозяйственнойнеобходимости и давления сверху, к общине крестьяне были весьма расположены.Членство в ней позволяло не тревожиться о будущем и в то же время нестесняло серьезно свободы передвижения. Община также давала всем правопользоваться лугами и делала возможной координацию полевых работ, весьманеобходимую при существующих климатических условиях и системе неогороженныхучастков, превращаемых после снятия урожая в выгон. Такой координациейзанимался совет мира, состоящий из большаков. Крестьяне упорно держались заобщину, и им дела не было до критики, которой подвергали ее экономисты,смотревшие на нее как на камень, висящий на шее наиболее предприимчивыхкрестьян. В ноябре 1906 г. царское правительство приняло меры по облегчениюпроцедуры объединения полосок в единоличные хозяйства. В окраинных районахимперии это законодательство имело ограниченный успех, а в центральнойРоссии крестьянство его почти игнорировало.*16 *16 К 1913 г лишь 17,7% крестьянских дворов воспользовались правом наобъединение своих полосок и выделение из общины; большинство из них жило наУкраине и в Белоруссии; А. Н. Челинцев, Сельскохозяйственная географияРоссии, Берлин, 1923. стр. 117, и Lazar Volin, Л Century of RussianAgriculture (Cambridge, Мам. 1970), p. 107 Поскольку главным предметом этой книги является политический стройРоссии, здесь довольно будет обрисовать влияние природной среды на характерстраны лишь в самых общих чертах. Природа, на первый взгляд, предназначилаРоссии быть раздробленной страной, составленной из множества независимыхсамоуправляющихся общностей. Все здесь восстает против государственности:бедность почвы, отдаленность от великих путей мировой торговли, низкаяплотность и высокая подвижность населения. И Россия вполне могла быоставаться раздробленной страной, содержащей множество разрозненных местныхполитических центров, не будь геополитических факторов, настоятельнотребовавших сильной политической власти. Экстенсивный, крайне расточительныйхарактер русского земледелия и вечная потребность в новых землях вместополей, истощенных непомерной вспашкой и скудным унавоживанием, бесконечногнали русских вперед. Пока процесс колонизации ограничивался тайгой, он могидти стихийно и без военного прикрытия. Однако желанные тучные земли лежалив степях, в руках у кочевых тюркских и монгольских племен, которые не тольконе терпели земледельческих поселений на своих пастбищах, но и совершали то идело набеги на лес в поисках невольников и иной добычи. До конца XVIII в.,когда, благодаря своей лучшей политической и военной организации, русскиенаконец взяли верх, мало кто из них был в состоянии внедриться в степнуюзону; более того, они нередко страдали от нашествий своих степных соседей. ВXVI-XVII вв. редко случался год, чтобы русские не вели боев на своих южных июго-восточных границах. Хотя некоторые русские историки имеют склонностьусматривать в этих войнах чисто оборонительный характер, они достаточночасто были результатом напора российской колонизации. В западных областях,где русские соседствовали с поляками, литовцами, шведами и немцами, былонесколько спокойнее, но даже здесь в течение этого периода война случаласьприблизительно каждый второй гид. Когда западные соседи шли на восток, когдаинициатива переходила к русским, искавшим выхода к портам или к тучнымземлям Речи Посполитой. Таким образом, военная организация делалась простонеобходимой, ибо без нее нельзя было проводить столь жизненно важную длянароднохозяйственного благополучия России колонизацию. В таком случае можно было бы ожидать, что Россия произведет в раннийпериод своей истории нечто сродни режимам "деспотического" или "азиатского"типа. Логика обстоятельств и в самом деле толкала Россию в этом .направлении, однако в силу ряда причин ее политическое развитие пошло понесколько иному пути. Режимы типа "восточной деспотии" появлялись, какправило, не в ответ на насущную военную необходимость, а из потребности вэффективном центральном управлении, могущем организовывать сбор ираспределение воды для ирригации. Так возник строй, который Карл Витфогельназывает "агродеспотией", характерной для значительной части стран Азии иЦентральной Америки*17. Но в России не было нужды в том, чтобы властьпомогала извлекать богатство из земли. Россия традиционно была странойшироко разбросанных мелких хозяйств, а не латифундий, и понятия не имела оцентрализованном управлении экономикой до установления военного коммунизма в1918 г. Но если бы даже в таком управлении имелась нужда, природные условиястраны помешали бы его созданию. Достаточно лишь представить себе сложноститранспорта и связи в России до появления железных дорог и телеграфа, чтобыприйти к выводу: о таком контроле и слежке, какие надобны для "восточногодеспотизма", здесь не могло быть и речи. Огромные расстояния и климат,отмеченный суровыми зимами и вешними паводками до наступления Нового времениделали создание в России постоянной дорожной сети невозможным. В V в. до н.э. в Персии гонец Дария передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 км всутки; при монголах в Персии XIII в. правительственные курьеры покрывали зато же время 335 км. В России уже _после_ того, как во второй половине XVIIв. шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное почтовоесообщение, курьеры ползли со средней скоростью 6-7 км в час; поскольку они ктому же ехали только днем, с Божьей помощью и в хорошее время года они моглисделать в сутки километров 80. Депеша шла от Москвы до какого-нибудь изважнейших окраинных городов империи, вроде Архангельска, Пскова или Киева,дней восемь - двенадцать. Таким образом, получение ответа на запрос занималотри недели.*18 С городами и деревнями, лежащими на некотором отдалении отглавных дорог, в особенности вдоль восточной границы, связи практически небыло. Одно это обстоятельство не позволяло создать в России хорошоорганизованный бюрократический режим прежде 1860-х гг., когда появилисьжелезные дороги и телеграфная связь. В результате этого сложилась довольнопротиворечивая ситуация: экономические обстоятельства и внешнее положениетребовали создания в России высокоэффективной военной и, соответственно,политической организации, и тем не менее экономика страны находилась впротиворечии с такой организацией. Существовало коренное несоответствиемежду возможностями страны и ее потребностями. *17 Karl A. Wltfogel. Oriental Despotism (New Haven, Conn. 1957). *18 И. П. Козловский. Первые почты и первые почтмейстеры в Московскомгосударстве, 2 т., Варшава, 1913 Способ, которым было разрешено это затруднение, представляет ключ кпониманию политического развития России. Государство не выросло из общества,не было оно ему и навязано сверху. Оно скорее росло рядом с обществом изаглатывало его по кусочку. Первоначально средоточием власти было личноепоместье князя или царя, его oikos, или двор. В пределах этого поместьякнязь был абсолютным повелителем, отправляя власть в двух ипостасях -суверена и собственника. Здесь он распоряжался всем и вся, будучиэквивалентом греческого despotes'a и римского dominus'a, русским государем,то есть господином, хозяином, полным собственником всех людей и вещей.Поначалу население княжеского поместья состояло из рабов и прочих лиц, такили иначе попавших в кабалу к его владельцу. За пределами своих владений,там, где жило вольное и весьма подвижное население, русский правительпользовался поначалу совсем незначительной властью, сводившейся в основном ксбору дани. Двоевластие такого рода установилось в лесной зоне в XII- XIIIвв., в то же самое время, как в Англии, Франции и Испании началоскладываться современное западное государство как нечто, отделенное отправителя. Отталкиваясь от крепкой базы своих частных владений, русскиекнязья (не сразу, и лишь поборов сильное сопротивление) распространили своюличную власть и на вольное население за пределами этих владений. Ставшая воглаве страны Московско-Владимирская княжеская династия перенесла учрежденияи порядки, первоначально выработанные ею в замкнутом мирке своего oikos'a,на все государство в целом, превратив Россию (по крайней мере, в теории) вгигантское княжеское поместье. Однако даже заявивши права на Россию ипровозгласивши ее своим частным владением, или вотчиной (XVI-XVII вв.),русское правительство не имело средств, чтобы поставить на своем. У него,таким образом, не было иного выхода, кроме как смириться с продолжениемстарого двоевластия и отдать большую часть страны на откуп помещикам,духовенству и чиновникам в обмен на определенную сумму налога или службу.Однако принцип, что Россия является собственностью своего суверена, своегоdominus'a, установился вполне твердо. Чтобы провести его в жизнь,недоставало лишь денежных и технических средств, но в свое время появятся иони. Политические мыслители, начиная с Аристотеля, выделяли особуюразновидность "деспотических", или "тиранических", способов правления,характеризующихся собственническим отношением к государству, хотя, кажется,никто не удосужился разработать теорию такого строя. В Книге III своей"Политики" Аристотель отвел короткий абзац форме правления, которую онназывает "отеческой" (paternal) и при которой царь правит государством такимже образом, как отец управляет своим семейством. Однако Аристотель неразвивает этой темы. В конце XVI в. французский философ Жан Бодин (JeanBodin) говорит - о "сеньориальной" (seigneurial) монархии, при которойправитель является собственником своих подданных и их имущества (см. ниже,стр. #92). Гоббс в "Элементах права" делит формы правления на два основныхтипа: Содружество (Commonwealth), создаваемое по взаимному согласию дляобороны от внешнего неприятеля, и Вотчину (Dominium), или "ВотчиннуюМонархию" (Patrimonial . Monarchy), создаваемую в результате завоевания иподчинения "нападающему под страхом смерти"*19. Однако и Гоббс ограничилсяодной лишь постановкой проблемы. Термин "вотчинный (patrimonial) режим" былвызволен из небытия и пущен в современный научный оборот Максом Вебером. Онвыделяет три типа политической власти, отличающиеся друг от друга в основномсвоим административным характером, и определяет "вотчинный строй" каквариант личной власти, основанный на традиции (другой вариант называется"богопомазанным" [charismatic]). "Там, где власть строится прежде всего натрадиции, но на деле претендует быть неограниченной личной властью, онабудет называться "вотчинной"*20. В своей крайней форме, "султанизме", онапредполагает собственность на всю землю и полное господство над населением.При вотчинном режиме экономический элемент, так сказать, поглощаетполитический. "Там, где князь организует свою политическую власть - то естьсвою недомениальную силу физического принуждения по отношению к своимподданным за пределами своих наследственных, вотчинных земель и людей, инымисловами, к своим политическим подданным,- в общих чертах так же, как властьнад своим двором, там мы говорим о вотчинной государственной структуре". "Втаких случаях политическая структура становится по сути дела тождественнойструктуре гигантского княжеского поместья"*21. *19 Thomas Hobbes, The Elements of law, Natural and Politic(Cambridge 1928), pp. 81-2, 99-100. *20 Max Weber. The Theory of Social and Economic Organization (London1947). n. 318. *21 Max Weber. Wirtschaft und Gezellschaft (Tubingen 1947). II, стр.684. В использовании термина "вотчинный" для обозначения режима, прикотором право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени,что делаются неотличимы друг от друга, и где политическая властьотправляется таким же образом, как экономическая, есть значительныепреимущества. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет болееили менее ту же этимологию, что и patrimonial, но с течением времени онастала означать отклонение от истинной монархической власти (которая,считается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение.Вотчинный режим, с другой стороны, есть самостоятельная форма правления, ане извращение какой-то другой формы. Здесь конфликтов между суверенитетом исобственностью нет и быть не может, ибо, как и в случае первобытной семьи, вкоторой главенствует pater familias, они есть одно и то же. Деспот ущемляетправо собственности своих подданных; вотчинный правитель просто-напростовообще не признает за ними этого права". Отсюда вытекает, что при вотчинномстрое не может быть четкого разграничения между государством и обществом,постольку, поскольку такое разграничение предполагает наличие не только усуверена, но и у других лиц права осуществлять контроль над вещами и (там,где существует рабовладение) над людьми. В вотчинном государстве нет ниофициальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личныхсвобод. Однако в нем может иметься высокоэффективная политическая,хозяйственная и военная организация, происходящая из того, что всемилюдскими и материальными ресурсами страны распоряжается один и тот жечеловек или люди - король или бюрократы. Классические примеры вотчинных режимов можно встретить средиэллинистических государств, возникших вслед за распадом империи АлександраВеликого, таких как Египет Птолемеев (305-30 гг. до в. э.) или государствоАтталидов в Пергаме (ок. 283-133 гг. до н. э.). В этих царствах, основанныхзавоевателями-македонянами, правитель держал в руках все или почти всепроизводительное богатство страны. В частности, он владел всейобрабатываемой землей, которую эксплуатировал либо непосредственно, припомощи своих приближенных, использующих принадлежащую ему рабочую силу, либокосвенно, путем раздачи поместий в служебное владение своей знати.Эллинистический царь часто был также главным промышленником и купцом своегогосударства. Главным назначением такого устройства было обогащениесуверенного собственника. Вместо того, чтобы пытаться всемерно умножитьресурсы страны, упор делался на стабилизации, дохода, и для этой целиправительство устанавливало твердые квоты товаров, которые оно ожидалополучить от населения, а остальные предоставляло ему. В самых крайнихслучаях, таких как эллинистический Пергам, появилось, видимо, подобиеплановой экономики. В отсутствие свободного рынка общественные классы вобычном понимании этого слова возникнуть не могли, но вместо них былисословия, организованные иерархически для обслуживания царя и имевшиетенденцию застывать в касты. Не было знати с четко определенными правами иобязанностями, но лишь ранги или "чины" служилых людей, чье положениевсецело зависело от монаршей милости. Бюрократия обладала большой силой, ноей не давали стать наследственной. Как и знать, своим положением ипривилегиями она была обязана царю*22 Термином "вотчинный строй" лучше всегоопределяется тип режима, сложившегося в России между XII и XVII вв. исохраняющегося - с перерывами и кое-какими видоизменениями - до сеговремени. Нельзя сыскать лучшего описания московской системы правления ввысшей точке ее развития в XVII в., чем характеристика, данная ЮлиусомКерстом (Julius Kaerst) эллинистическому миру: Эллинистическое государство представляет собой) лично-династическийрежим, который не вырастает из конкретной страны или народа, но навязываетсясверху какой-то конкретной политической общности (Herrschaftsbezirk)Соответствен но, он располагает особыми, технически подготовленными орудиямигосподства, которые также не выросли первоначально из данной страны, носвязались с династическим правителем чисто личными узами. Они составляютглавную опору новой монархической власти в форме бюрократии, подчиненнойцарской воле, и армии готовых к битве воинов Политическая власть не толькососредоточивается в личности правителей но и самым настоящим образомкоренится в ней Граждан (demos) как таковых вообще не существует Народ сутьобъект правящей власти, а не самостоятельный носитель некоей национальноймиссии*23 *22 M. Rostovtzeff The Social and Economic History of the HellenisticWorld, 3 vols (Oxford 1941), и E. Bevan, A History of Egypt under tbePtolemeis Dynasty (London 1927). *23 Geschichte des Hellonismus , 2-е изд. (Leipzig Berlin 1926) II,стр. 235-6 История вотчинной формы правления в России является главной темойнастоящей книги Книга исходит из посылки, что основополагающие чертыроссийской, политической жизни проистекают из отождествления суверенитета исобственности, иными словами, из "собственнического" подхода к политическойвласти, которым обладают стоящие у кормила правления Часть I прослеживаетрост и эволюцию вотчинного строя в России Часть II рассматривает основныесословия и разбирает вопрос о том, почему они не превратились из объектаполитической власти в субъект политических прав Часть III обрисует конфликтмежду государством и интеллигенцией, развернувшийся в период империи и приведший в 1880-х гг к модернизации вотчинных институтов, в которых можнобезошибочно разглядеть зачатки тоталитаризма

I. ГОСУДАРСТВО

ГЛАВА 2. ГЕНЕЗИС ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА В РОССИИ

В середине VII в., когда переселявшиеся на восток славяне забиралисьвсе дальше в русские леса, причерноморские степи попали под власть хазаров,тюркского народа из Средней Азии. В отличие от других тюркских народностейтого времени, хазары не ограничились кочевым образом жизни, сосредоточеннымна скотоводстве, а стали оседать на землю и браться за хлебопашество иторговлю. Основной их торговой артерией была Волга, которую они держали вруках до самой северной границы судоходства. По этому водному пути онидоставляли добытые в Леванте предметы роскоши на торговые пункты внаселенных угро-финскими народностями лесах, где выменивали их наневольников, меха и всякое сырье. К концу VIII в. хазары создали мощноегосударство - каганат, простиравшееся от Крыма до Каспия и на север досредней Волги. В это время, скорее всего под влиянием еврейских поселенцевиз Крыма, правящая верхушка хазар перешла в иудаизм. Военная сила каганатаограждала причерноморские степи от азиатских кочевников и дала раннимславянским проходцам возможность создать шаткий плацдарм в черноземнойполосе. В VIII-IX вв. славяне, жившие в степях и примыкающих к ним лесах,платили хазарам дань и пользовались их защитой. Из того немногого, что мы знаем о восточных славянах этого периода(VII-IX вв.), следует, что они были организованы в племенные общины. Влесной полосе, где жило большинство из них, преобладало подсечно-огневоеземледелие, примитивный метод, вполне соответствовавший условиям ихсуществования. Сделав в лесу вырубку и утащив бревна, крестьяне поджигалипни и кустарник. Когда утихало пламя, оставалась зола, настолько богатаяпоташем и известью, что семена можно было сеять прямо по земле, сминимальной подготовкой почвы. Обработанная таким образом земля даваланесколько хороших урожаев; стоило ей захиреть, как крестьяне переселялисьдальше и повторяли ту же процедуру в новой части бесконечного леса. Этаземледельческая техника требовала постоянного движения и поможет объяснить,почему славяне распространились по всей России с такой замечательнойскоростью. Подсечно-огневое земледелие продолжало преобладать в России доXVI в., когда под совокупным давлением государства и служилыхземлевладельцев крестьянам пришлось осесть на землю и перейти к трехполью;однако в отдаленных северных районах его продолжали практиковать и напротяжении немалой части нашего столетия. Характерной чертой ранних славянских поселений была постройкаукреплений. В степях они были земляными, а в лесу деревянными илидерево-земляными. Такие незатейливые форпосты служили для защиты жителейразбросанных по окрестным вырубкам поселений. В раннюю эпоху по всей Русибыли сотни таких племенных укрепленных сооружений. Племенные общиныскладывались в более крупные социальные образования, своим связующим звеномимеющие поклонение одним и тем же богам и известные под несколькими именами,например, "мир".*1 Совокупность миров составляла племя - самую крупнуюсоциальную и территориальную общность, известную восточным славянам в раннийпериод; летописи упоминают имена примерно десятка племен. Подобно племеннымобразованиям в других странах, здесь правил патриарх, обладавший практическибезграничной властью над единоплеменниками и их имуществом. На этом этапе уславян не было ни институтов, ни чиновников, назначенных нести судебную иливоенную функцию, следовательно, ничего, что бы напоминало хотя бы самуюрудиментарную форму государственности. *1 Этот ранний "мир" не следует путать с земледельческой общиной,носившей то же название, но созданной значительно позже. В IX в, волжская торговля хазар остановила на себе внимание варягов.IX век был для варягов временем необычайной экспансии. Явившись изСкандинавии, они рассыпались по Центральной и Западной Европе, где велисебя, как хотели, и завоевали Ирландию (820 г), Исландию (874 г.) иНормандию (911 г.). Во время этой первой полосы захватов часть варяговповернула на восток и основала поселения на землях, впоследствии сделавшихсяРоссией. Первой варяжской колонией на русской земле был Aldeigjuborg,крепость на берегу Ладоги. Это была превосходная база для разведки водныхпутей, ведущих на юг, в сторону великих центров левантийского богатства икультуры. В это самое время пути, соединяющие Северную Европу с БлижнимВостоком через Россию, приобрели особую важность, поскольку мусульманскиезавоевания VIII в. закрыли Средиземноморье для христианской торговли.Отталкиваясь от Aldeigjubrg'a и других крепостей, выстроенных поблизости отнего и дальше к югу, варяги разведывали в своих вместительных плоскодонныхладьях реки, ведущие к Ближнему Востоку. Вскоре они обнаружили то, чтосредневековые русские источники называют "Сарацинским путем",- сеть рек иволоков, соединяющую Балтийское море с Черным через Волгу,- и вошли вторговые сношения с хазарами. Клады арабских монет IX-X вв., найденные вомногих концах России и Швеции, свидетельствуют о широте и активностиваряжского торга. Арабский путешественник Йбн-Фадлан оставил яркое описаниепогребения варяжского ("русского") вождя, которое он наблюдал на волжскойладье в начале X в. В конечном итоге, однако, "сарацинский путь" оказался для варяговменее важным, чем "путь из варяг в греки", ведущий вниз по Днепру к Черномуморю и Царьграду. Пользуясь этой дорогой, они совершили несколько набегов настолицу Византийской империи и вынудили византийцев предоставить им торговыепривилегии. Тексты договоров, в которых перечисляются эти привилегии,полностью приводятся в "Повести временных лет" и являются древнейшимидокументами, содержащими сведения о варягах. В IX и X вв. между русскимлесом и Византией завязались торговые отношения, которыми заправляливооруженные купцы-варяги. В большей части находившейся под их владычеством Европы варяги оселии приняли роль территориальных владетелей. В России они поступили по-иному.В силу вышеуказанных причин они видели мало выгоды в том, чтобы утруждатьсяземледелием и территориальными претензиями, и предпочитали заниматьсяторговлей с иноземцами. Постепенно они завладели всеми главными воднымипутями, ведущими к Черному морю, и настроили на них крепостей. Из этихопорных пунктов они собирали со славян, финнов и литовцев дань в видетоваров, имевших наибольший спрос в Византии и арабском мире,- рабов, мехови воска. Именно в IX в. стали появляться в России населенные центры новоготипа: уже не крошечные земляные или деревянные укрепления славянскихпоселенцев, а настоящие города-крепости. Они служили обиталищем варяжскихвождей, их семей и дружины. Вокруг них частое вырастали пригороды,населенные туземными ремесленниками и торговцами. Около каждой крепостинаходятся захоронения. Варягов и славян часто хоронили в одних и тех жекурганах, однако могильники у них сильно отличались друг от друга; варяжскиесодержали оружие, драгоценности, домашнюю утварь ясно выраженногоскандинавского типа, а иногда и целые ладьи. Судя по археологическим данным,варяги селились в России в четырех основных районах: 1. вдоль Рижскогозалива; 2. вокруг Ладоги и Волхова; 3. к востоку от Смоленска; 4. в двуречьимежду верховьями Волги с Окой. Помимо того, у них были обособленныепоселения, наибольшим из которых являлся Konugard (Киев). Все четыре районаваряжских поселений располагались на торговых путях, соединявших Балтийскоес Каспийским и Черным морями. В своих сагах варяги звали Россию "Гардарик","царство городов". Поскольку для содержания гарнизонов требовалась лишь часть наложеннойна туземное население дани, а наиболее ценная ее доля предназначалась длявывоза на отдаленные рынки, достигаемые опасными путями, варяжским городамнадо было создать какую-то организацию. Этот процесс завязался около 800 г.с появлением на Ладоге первых варяжских поселений и завершился около 882 г.,когда князь Helgi (Олег) собрал под своим началом два конечных пунктагреко-варяжского пути - Holmgard (Новгород) и Konugard (Киев). Центральнаяторговая организация управлялась из Киева. Выбор его диктовался тем, что,поскольку западная Русь находилась в варяжских руках до этого места, Киевбыл самой южной точкой, до которой варяги могли без забот провозить товары,собранные по всей стране в виде дани и предназначенные для Царьграда.Наибольшую опасность представляло собой следующее колено пути, от Киева доЧерного моря, потому что здесь товару предстояло пересечь степь, засореннуюграбителямикочевниками. Каждую весну, стоило сойти льду, дань из широкоразбросанных пунктов сбора переправляли по рекам в Киев. Май был занятснаряжением большого ежегодного каравана. В июне лодки, нагруженные рабами итоварами, отплывали под сильной охраной из Киева вниз по Днепру, Наиболееопасным участком пути была полоса гранитных порогов на расстоянии 23-65верст к югу от Киева. По словам императора Константина VII Багрянородного,варяги выучились пробиваться по реке через первые три порога, но передчетвертым принуждены были выгружать товар и обходить порог пешком. Лодкичастью перетаскивались волоком, частью переносились на себе. Одни варягипомогали нести товар, другие сторожили челядь, третьи высматривалинеприятеля и отражали его нападения. Караван оказывался в относительнойбезопасности только после прохода последнего порога, когда люди и товармогли снова погрузиться в ладьи. Отсюда очевидно значение Киева и ясно,отчего его избрали столицей варяжского торгового предприятия в России. Киеввыступал в двояком качестве: как главный складочный пункт дани, собранной совсех концов Руси, и как порт, из которого дань отсылали под охраной к местуназначения. Вот таким образом, почти побочным продуктом заморской торговли междудвумя чужими народами, варягами и греками, и родилось первое государствовосточных славян. Державная власть над городами-крепостями и окрестнымиземлями была взята династией, утверждающей свое происхождение отполулегендарного варяжского князя Hroerekr'a, или Roderick'a (Рюрика русскихлетописей). Глава династии, великий князь, правил в Киеве, а сыновья его,родичи и главные дружинники сидели в провинциальных городах. Понятие"Киевское государство" может привести на ум территориальную общность,известную из норманнской истории Франции, Англии и Сицилии, однако следуетподчеркнуть, что ничем подобным оно не было. Варяжское государство в Россиинапоминало скорее великие европейские торговле предприятия XVII-XVIII в.,такие как Ост-Индская компания или Компания Гудзонова залива, созданные дляполучения прибыли, но вынужденные из-за отсутствия какой-либо администрациив районах своей деятельности сделаться как бы суррогатом государственнойвласти. Великий князь был par excellence купцом, и княжество его являлось посути дела коммерческим предприятием, составленным из слабо связанных междусобой городов, гарнизоны которых собирали дань и поддерживали - несколькогрубоватым способом - общественный порядок. Князья были вполне независимыдруг от друга. Вместе со своими дружинами варяжские правители Русисоставляли обособленную касту. Они жили в стороне от остального населения,судили своих по особым законам и предпочитали, чтоб их останки хоронили вотдельных могилах. Варяги правили с известной небрежностью. В зимние месяцыкнязья в сопровождении дружины ездили в деревню, устраивая доставку дани итворя суд и расправу. Лишь в XI в., когда Киевское государство ужевыказывало признаки упадка, в более крупных городах появились вечевыесобрания, на которые сходились все взрослые мужчины. Вече давало князюсоветы по важным политическим вопросам. В Новгороде и Пскове вече дажесумело вытребовать себе законодательные полномочия и принудить князейвыполнять свою волю. Но за исключением этих двух случаев между вечем икнязем обыкновенно складывались непринужденные, неформальные отношения.Нельзя, разумеется, говорить о том, чтобы жители Киевской Руси обладалиинститутами для давления на правящую элиту, особенно в IX и X вв., когдавече еще просто не существовало. В пору расцвета киевской государственностивластью пользовались в духе средневекового торгового предприятия, нестесненного ни законом, ни народной волей. Ничто так хорошо не выражает отношения варягов к их русскомукняжеству, как то обстоятельство, что они не затруднились выработать четкогопорядка княжеского владения. В IX и X вв. дело, по-видимому, решалось силой;после смерти киевского правителя князья набрасывались друг на друга, и дотого момента, как победитель завладевал киевским столом, пропадало всякоеподобие национального единства. Позднее делался целый ряд вполне безуспешныхпопыток учредить упорядоченную процедуру престолонаследия. Перед своейсмертью в 1054 г. великий князь Ярослав поделил главные города между своимипятью сыновьями, наказав им слушаться старшего, которому он отдал Киев. Изэтого, однако, ничего не вышло, и усобицы продолжали повторяться.Впоследствии киевские князья стали собирать советы, на которых обговаривалии иногда улаживали свои распри, в том числе и конфликты из-за городов.Ученые давно спорят о том, был ли в Киевской Руси на самом деле какой-нибудьпорядок княжеского владения, и если да, то каковы были его основополагающиепринципы. Авторы XIX в., в котором воздействие Гегеля на историческую мысльдостигло наивысшей силы, полагали, что русское государство в эту раннююэпоху находилось на доправительственной (pre-governmental) стадииобщественного развития, когда царство со входящими в него городамипринадлежало целому династическому роду. По их понятию, существовалподвижной порядок владения по очереди старшинства, при котором князья сиделив городах поочередно; старший князь получал киевский стол, а младшиесадились по порядку в провинциальных городах. В самом начале нашего векаэтот традиционный взгляд был поставлен под сомнение А. Е. Пресняковым,считавшим, что киевские князья относились к государству как к единому целомуи боролись друг с другом за владение всем государством, а не отдельнымигородами. Некоторые современные историки придерживаются видоизмененнойверсии старой родовой теории, полагая, что киевские князья позаимствовалиобычаи кочевых тюркских племен вроде печенегов, с которыми они постоянносоприкасались и у которых старшинство велось по боковой линии, то есть отбрата к брату, а не от отца к сыну. Какой бы порядок, однако, ни избрали втеории варяги и их преемники в России, на деле они не соблюдали никакогопорядка вообще, вследствие чего Киевское государство бесконечно потрясалосьусобицами того рода, каким позднее предназначалось погубить империюЧингисхана. Как показал Генри Мэн, отсутствие права первородства являетсяхарактерной особенностью власти и собственности на той стадии развитияобщества, где нет различия между частным и публичным правом. Тот факт, чтоваряги смотрели на Русь как на свою нераздельную династическуюсобственность, а не собственность отдельного члена или ветви семьи,- и какбы они ни считали уместным разделить ее - дает основание полагать, что у нихотсутствовало четкое понятие о политической власти и что они рассматривалисвою власть скорее как частное, а не публичное дело. Норманны нигде не выказали сильной сопротивляемости ассимиляции, и покрайней мере в этом смысле их русская ветвь не была исключением. Это племянеотесанных пиратов, вышедшее из отсталого края на задворках цивилизованногомира, повсеместно имело склонность пропитываться культурой народов,покоренных ими силою оружия. Киевские варяги ославянились к половине XI в.,то есть примерно к тому времени, когда из норманнов во Франции сделалисьгаллы. Важным фактором их ассимиляции явился переход в православие. Одним изпоследствий этого шага было принятие церковно-славянского - литературногоязыка, созданного византийскими миссионерами. Использование этого языка вовсех писаных документах как светского, так и церковного содержания безсомнения сыграло немалую роль в размывании этнических варяжских черт. Другимфактором, способствовавшим ассимиляции, были браки со славянками ипостепенное проникновение туземных воинов в ряды некогда чисто скандинавскойдружины. Все киевляне, подписавшие договор, заключенный в 912 г. междукиевскими князьями и Византией, носили скандинавские имена (например,Ingjald, Farulf, Vermund, Gunnar). Впоследствии эти имена были либоославянены, либо заменены славянскими, и в летописях (первый полный тексткоторых относится к 1116г.) варяжские имена появляются уже в своейславянской форме; так, Helgi делается Олегом, Helga превращается в Ольгу,Ingwarr в Игоря, a Waldemar - во Владимира. В результате родственного языкового процесса этническое имя, которымв начале назьгвали себя норманны Восточной Европы, перенеслось на восточныхславян и на их землю. В Византии и в западных и арабских источниках IX-X вв.слово "Русь" всегда относилось к людям скандинавского происхождения. Так,Константин Багрянородный в De Administrando Imperio ("Об управленииимперией"), приводит два параллельных ряда имен днепровских порогов, один изкоторых, представляемый как "русский", оказывается скандинавским, тогда какдругой является славянским. Согласно Вертинским анналам, византийскоепосольство, явившееся в 839 г. ко двору императора Людовика Благочестивого вИнгельгейме, привезло с собой группу людей, именовавшихся "росами" (Rhos);на вопрос о своей национальности они назывались шведами. "Quos alios nosnomine Nordmannos appellamus" ("те, кого мы еще зовем норманнами"), - такисторик X в. Лиудпранд Кремонский определяет "Rusios". Мы уже упомянулиописание погребения "русского" князя, Данное Ибн-Фадланом, содержимоемогильников и подписи киевлян под договором с Византией. Следует особоподчеркнуть все эти факты, ибо в течение последних двух столетийсверхпатриотические русские историки считали себя обязанными отрицатьобстоятельство, казавшееся не-опровержимым стороннему наблюдателю, а именно,что основателем Киевского государства и первым носителем имени "русские" былнарод скандинавского происхождения. Откуда взялось название "Русь", однако,совсем неясно. Одно возможное объяснение связано с Roslagen'om, шведскимпобережьем к северу от Стокгольма, чьи жители и по сей день известны какRospiggar (произносится "руспиггар") Другое связано с древнеисландскимRopsmenn, или Ropskarlar, означающим "гребцы, мореходы". Финны, бывшиепервыми, с кем столкнулись варяжские поселенцы на Ладоге, звали их Ruotsi;это имя сохранилось в современном финском языке и обозначает Швецию (какотмечалось выше, "Россия" по-фински будет Venaja). По тому желингвистическому правилу, по которому славяне переиначивают финские имена,из Ruotsi получилась "Русь". Первоначально "Русь" обозначала варягов и ихстрану. Арабский географ Ибн-Русте, писавший около 900 г., говорит, что Русь(которых он отличает от славян) живут в стране озер и лесов, скорее всегоимея в виду область Ладоги-Новгорода. Но по мере ассимиляции варягов ипополнения рядов их дружинников славянами слово "Русь" утратило этническийоттенок и стало обозначать всех людей, оборонявших города-крепости иучаствовавших в ежегодных походах в Царьград. Тут уж немного потребовалось,чтобы название "Русь" распространилось и на страну, в которой жили эти люди,и, наконец, на всех обитателей этой страны, вне зависимости от ихпроисхождения и занятий. Случаи такого перенесения имени завоевателя назавоеванное население встречаются нередко; на ум сразу приходит примерФранции, как стали называть Галлию, позаимствовав имя у вторгшихся в неефранков-германцев. Варяги дали восточным славянам ряд вещей, без которых не могло быобойтись слияние разношерстных племен и племенных союзов в национальнуюобщность: рудиментарную государственную организацию, возглавляемую однойдинастией, общую религию и национальное имя. Никто не знает, насколько былоразвито в X-XI вв. у восточных славян чувство народного единства, посколькупо этому периоду из местных документов есть лишь летописи, а они болеепозднего происхождения. Заслуживает упоминания и иное наследство, оставленное варягамивосточным славянам,- наследство отрицательное; мы уже упомянули и будем ещенеоднократно упоминать о нем на страницах этой книги. Киевское государство,основанное варягами и унаследованное их славянскими и ославяненнымипотомками, не вышло из общества, которым оно правило. Ни князья, ни ихдружинники - сырой материал будущего боярского сословия - не были выходцамииз славянского общества. То же самое, разумеется, относится и к Англии посленорманнского завоевания. Однако в Англии, где земля плодородна ипредставляет великую ценность, она была незамедлительно поделена междучленами норманнской верхушки, превратившейся в землевладельческуюаристократию. В России же норманнская верхушка продолжала сохранятьполуколониальный характер: свой главный интерес она видела не всельскохозяйственной эксплуатации земли, а в извлечении дани. Местные еекорни лежали совсем мелко. Перед нами тип политического образования,характеризующийся необычайно глубокой пропастью между правителями иуправляемыми. В Киевском государстве и в киевском обществе отсутствовалобъединяющий общий интерес: государство и общество сосуществовали, сохраняясвои особые обличья и вряд ли чувствовали какие-то обязательства друг переддругом.*2 *2 Насколько мало лежало у. варягов сердце к своему русскому царству,можно понять из эпизода в жизни великого князя Святослава. Захватив в 968 гболгарский город Переяславец (римский Мартианополь), он заявил на следующийгод матери и боярам: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце наДунае, - там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческойземли - золото, паволоки, вина, различные плоды; из Чехии и из Венгриисеребро и кони, из Руси- же меха и воск, мед и рабы" Повесть временных лет,подготовка текста Д. С. Лихачева, под ред. В. П. Адриановой-Перетц, ч. 1М.-Л., 1950, стр. 246. Намерение это не осуществилось из-за нападенияпеченегов на Киев, но отношение говорит само за себя. Киевское государство распалось в XII в. Падение его объясняетсясовокупным действием внутренних и внешних причин. Внутренняя причина заключалась в неспособности правящей династииразрешить проблему княжеского владения. Поскольку не было установленногопорядка перехода Киева и меньших городов с волостями из рук в руки по смертиих властителей, князья были склонны приобретать собственническое чувство поотношению к попадавшим под их власть областям. Так право эксплуатироватьданный город или волость, задуманное как временное и условное, превращалосьв прямую собственность. Княжеский обычай завещать города и волости вбессрочное владение сыновьям, по всей видимости, вполне утвердился к 1097г., когда состоявшийся в Любече съезд киевских князей признал за каждымкнязем право собственности на земли, унаследованные от отца. Хотя совместнаядинастическая собственность на Россию официально так и не была отменена, наделе ее больше не принимали в расчет. Заключенная в этом процессе центробежная тенденция усугубляласьпроизошедшим тогда внешним событием, а именно упадком русской торговли сВизантией. В 966-977 гг. в пылу спора о контроле над единственной группойславян, еще платящей дань хазарам, князь Святослав разрушил столицухазарского каганата. Этим безрассудным поступком он открыл шлюзы, черезкоторые в причерноморские степи немедленно хлынули враждебные тюркскиеплемена, до той поры сдерживаемые хазарами. Сперва пришли печенеги. В XI в.за ними последовали половцы (куманы), крайне воинственный народ, совершавшийтакие жестокие набеги на плывущие из Киева в Царьград караваны, что в концеконцов это торговое движение совсем замерло. Походы, предназначенныепотеснить половцев, имели мало успеха; одна из таких катастрофическихкампаний, предпринятая в 1185 г., увековечена в "Повести о полку Игореве". Всередине XII в. русские князья перестали чеканить монету, из чего можнозаключить, что у них были серьезные финансовые затруднения и что происходилораздробление хозяйственного единства страны. Киевские беды еще умножились в1204 г., когда Четвертый крестовый поход захватил и разграбил Царьград, в тоже время открыв восточное Средиземноморье для христианского судоходства.Иными словами, около 1200 г исчезли особые обстоятельства, в течениепредшествующих четырех столетий приведшие населенные восточными славянамиземли под единое правление. Внутренние и внешние тенденции, тянувшие независимо друг от друга, нов одну сторону, развязали мощные разрушительные силы и привели к тому, чтострана раздробилась на замкнутые и практически суверенные княжества. Тяга,разумеется, была не в одном только направлении. Как и прежде, странапродолжала управляться членами одной династии и исповедовать одну и ту жеверу, которая резко отделила ее от своих католических и мусульманскихсоседей. Эти центростремительные силы с течением времени дали Россииобъединиться вновь. Но это случилось несколько столетий спустя, а в данныймомент перетянула центробежная сила. Движение было в сторону созданияземель, состоящих из хозяйственно независимых княжеств, каждое из которых всилу внутренней логики имело тенденцию делиться и переделиваться до.бесконечности. В начальной стадии этого раздробления Киевское государство распалосьна три основных области: одну на севере с центром в Новгороде; другую назападе и юго-западе, вскоре захваченную Литвой и Польшей; и третью насеверо-востоке, в районе между Окой и Волгой, где власть в конечном итогебыла взята княжеством Московским. Самая зажиточная и культурная из этих областей лежала насеверо-западе. После падения Византии остатки русской заморской торговлипереместились на Балтийское море, и Новгород с зависимым от него Псковомзанял место Киева как деловое средоточие страны. Как прежде хазары и варяги,новгородцы продавали сырье и ввозили преимущественно предметы роскоши. Из-засвоего северного расположения Новгород был не в состоянии обеспечить себяпродовольствием и вынужден был закупать зерно в Германии и в двуречьи Оки иВолги. В Западной Европе, где к этому времени рабовладение практическивывелось, не было рынка на рабов, традиционно являвшихся главным экспортнымтоваром Руси, и челядь, таким образом, оставалась в России, что привело кважным социально-экономическим последствиям, речь о которых ниже.Процветание Новгорода зиждилось на тесном сотрудничестве с Ганзейскимсоюзом, чьим активным членом он сделался. Немецкие купцы основали постоянныеколонии в Новгороде, Пскове и нескольких других русских городах. От нихтребовалось обещание сноситься с производителями товаров лишь через русскихпосредников; взамен они получили полный контроль над всей заморской частьюдела, включая перевоз и сбыт. В поисках товаров для торговли с немцаминовгородцы разведали и колонизировали большую часть севера страны, раздвинувпределы своего государства вплоть до Урала. Около середины XII в. Новгород стал политически обособляться отдругих киевских княжеств. Даже во время наивысшего расцвета киевскойгосударственности он пользовался в какой-то степени привилегированнымположением, возможно потому, что был старшим из варяжских городов ипоскольку близость к Скандинавии помогала ему несколько тверже противостоятьославяниванию. Сложившийся в Новгороде порядок правления во всех своихглавных чертах напоминал форму, известную из историй средневековыхгородов-государств Западной Европы. Большая часть богатства находилась вруках не князей, а сильных торговых и земледельческих фамилий. Юридическоеотмежевание государственного имущества от имущества, выделяемого на нуждыкнязя, произошло в Новгороде уже в XIV в., если не раньше (в Москве, как мыотметим ниже, это случилось только спустя пять столетий) Вследствие этогогосударство здесь сделалось юридическим лицом довольно рано.3 Задачарасширения земель княжества, в других местах взятая на себя князьями, вНовгороде выполнялась деловыми людьми и крестьянами. Поскольку в умноженииновгородского богатства и земель князья играли второстепенную роль, онипользовались относительно малой властью. Главной их задачей было отправлениеправосудия и командование ратью города-государства. Все прочие политическиефункции лежали на вече, которое после 1200 г стало средоточием новгородскогосуверенитета Вече избирало князя и устанавливало правила, которых он былобязан держаться. Старейшая из соответствующих договорных грамот относится к1265 г Правила эти отличались строгостью, особенно в вопросах финансовыхКнязь владел неким имуществом, однако и ему и его дружинникам недвусмысленнозапрещалось обзаводиться поместьями и челядью на территории Новгорода и дажеэксплуатировать промыслы без позволения веча. Князь не мог подниматьналогов, объявлять войну и заключать мир и каким бы то ни было образомвмешиваться в деятельность новгородских учреждений и в политику городаИногда ему конкретно воспрещалось входить в прямые сношения с немецкимикупцами Эти ограничения ни в коей мере не были пустой формальностью, о чемсвидетельствует изгнание из Новгорода князей, обвиненных в выходе за пределысвоих полномочий, в один особенно бурный период в Новгороде за 102 годаперебывали один за другим 38 князей Вече также распоряжалось гражданскимуправлением города и при надлежащих ему волостей и назначало церковноговладыку Решающая власть на вече находилась в руках новгородских бояр,патрициата, ведущего свое происхождение от старой дружины и состоящего изсорока виднейших фамилий, каждая из которых организовывалась в корпорациювокруг личности святого-покровителя какого-либо храма. Эти фамилиимонополизировали все высокие должности и в немалой степени определялихарактер принимаемых на вече решений. Независимость их не знала себе подобияни в одном русском городе ни тогда, ни после. Несмотря на свою гордыню,Господин Великий Новгород, однако, не имел сильных общеземских амбиций.Довольствуясь торговлей и своей собственной, не стесняемой извне жизнью, онне пытался сделаться вместо Киева политическим центром страны. Экономическаянеобходимость, в случае торговли с Византией призывавшая к национальномуобъединению, не требовала его в торговле с ганзейскими купцами. *3 Н. Н. Дебельский Гражданская дееспособность по русскому праву доконца XVII века СПб 1903, стр. 321 <<страница 57>> В западных и юго-западных областях бывшего Киевского государства делообстояло поиному. Своими постоянными набегами печенеги и половцы сделалиневыносимой жизнь славянских поселенцев в черноземном поясе и прилегающей кнему лесной полосе, и тем пришлось покинуть степи и отступить под прикрытиелеса. Насколько сильно упало значение Киева еще задолго до его разрушениятатарами в 1241 г., можно судить по отказу суздальского князя АндреяБоголюбского перебраться в завоеванный им в 1169 г. город и вступить взвание великого князя; он предпочел отдать Киев младшему брату и остался всвоих владениях в глубине леса. В течение XIII-XIV вв. основная территория былого Киевскогогосударства - бассейн Днепра и его притоков - попала под власть литовцев.Заполняя вакуум, созданный распадом Киевского государства, они не встретилибольшого сопротивления и скоро сделались хозяевами западной и юго-западнойРуси. Великий князь литовский не вмешивался во внутреннюю жизнь завоеванныхкняжеств И не стеснял местных институтов и традиций Мелкие князья стали еговассалами, платили ему дань и служили ему во время войны, но в остальном имникак не Досаждали. У великого князя было меньше земли, чем у князей и ихдружинников, вместе взятых Это неблагоприятное распределение богатствазаставляло его внимательно прислушиваться к пожеланиям Рады, составленной изего виднейших вассалов. Если в Новгороде князь напоминал выборногопрезидента, то великий князь Литовской Руси немало походил наконституционного монарха. В 1388 г Польша и Литва вошли в династический союз, вслед за чемтерритории Литвы и литовской Руси постепенно соединились. Затем управлениеподверглось некоторой централизации, исчезли старые литовские институты, но,тем не менее, никак нельзя было назвать централизованным правительство этоймонархии, состоявшей из двух народностей. Высшие классы восточных областейвыгадали от постепенного упадка польской монархии, добыв себе всевозможныевольности и привилегии, такие как право собственности на свои земельныевладения, облегчение условий правительственной службы, доступ кадминистративным должностям и участие в избрании польских королей. Литовскоедворянство; бывшее частью католическим, частью православным, сделалосьнастоящей аристократией. Польша-Литва вполне могли бы поглотить большуючасть русского населения и устранить необходимость создания отдельногорусского государства, не будь религиозного вопроса. В начале XVI в. Польшаколебалась на пороге протестантизма. Ее отпадение от Рима было в конечномитоге предотвращено огромными усилиями католической церкви и ее иезуитскойветви. Отведя эту опасность, Рим вознамерился не только истребить впольско-литовской монархии последние следы протестантизма, но и заставитьживущее там православное население признать свою власть. Эти попыткиувенчались кое-каким успехом в 1596 г., когда часть православной иерархии влитовских землях образовала униатскую церковь, православную по обряду, ноподвластную Риму. Большинство православного населения отказалось, однако,сделать то же самое и стало ждать помощи с востока. Этот религиозный раздел,пуще усугубленный контрреформацией, породил большую вражду между поляками ирусскими и не дал литовско-польскому государству стать потенциальнымсредоточием национальных русских чаяний. Таким образом, ни Новгород, ни Польша-Литва, несмотря на своебогатство и высокую культуру, не были в состоянии вновь объединить восточныхславян: один из-за своего узкого, чисто коммерческого кругозора, другая -из-за сеющего распрю религиозного вопроса. В отсутствие других кандидатовэта задача легла на плечи самой бедной и отсталой области России,расположенной на северо-востоке у слияния Волги и Оки. Когда Киевское государство находилось на вершине своего расцвета, этаобласть была третьестепенным пограничным районом. Население там было все ещепо преимуществу финским; по сей день почти все тамошние реки и озера носятфинские названия. Подъем области начался в XII в., когда ее главный городРостов Великий сделался наследственной собственностью младшей ветви семьивеликого князя киевского Владимира Мономаха. Первый самостоятельныйправитель Ростова младший сын Мономаха Юрий Долгорукий (ок. 1090-1157)оказался весьма предприимчивым колонизатором. Он выстроил множество городов,деревень, церквей и монастырей и щедрыми земельными пожалованиями иосвобождением от налогов переманивал в свои владения поселенцев из другихкняжеств. Эта политика была продолжена его сыном Андреем Боголюбским (ок.1110-1174). Проделанный М. К. Любавским тщательный анализ историческойгеографии Ростовского края обнаружил, что уже к концу XII в. он был наиболееплотно населенным районом России.*4 Переселенцы устремились сюда со всехсторон,- из Новгорода, западных земель и степи,- привлеченные освобождениемот налогов, безопасностью от набегов кочевников и относительно добрымкачеством почвы (район Волги-Оки пересекается полосой чернозема ссодержанием перегноя в 0,5-2%). Колонисты поступали здесь точно так же, какза несколько столетий до этого, придя в Россию,- сперва сооружая остроги, апотом рассыпаясь вокруг них небольшими поселениями, состоящими изодного-двух дворов. Славяне затопили туземное финское население и в концеконцов ассимилировали его смешанными браками. Смешение двух народностейпроизвело новый расовый тип великороссов, у которых из-за примесифинно-угорской крови появились некоторые восточные черты (например,скуластость и маленькие глаза), отсутствующие у других славян. *4 М. К. Любавскнй, Образование основной государственной территориивеликорусской народности, Л., 1929. Княжество Ростовское со временем стало колыбелью нового русскогогосударства - государства Московского. Русская историография традиционнополагала, что, само собой разумеется, Московское государство является прямымпреемником Киевского и что державная власть, которой некогда владели великиекнязья киевские, перешла от них в руки московских правителей. ЗападныеУченые также по большей части признают прямую преемственность между Киевом иМосквой. Вопрос, однако, отнюдь не очевиден. Ключевский первым подчеркнулкоренные различия между северо-восточными княжествами и Киевскимгосударством. Впоследствии Милюков показал, что традиционная схема беретначало в писаниях московских публицистов конца XV- начала XVI в.,старавшихся поддержать московские притязания на всю Россию, особенно наземли, находившиеся тогда под властью Литвы; у них она была некритическизаимствована историками периода империи. Взяв критику Ключевского и Милюковаза отправную точку, украинский историк Михаил Хрущевский пошел еще дальше,утверждая, что законных преемников Киева следует искать в западныхкняжествах Галиче и Волыни, впоследствии захваченных Литвой, посколькуименно здесь живее всего сохранились киевские традиции и институты. Москва,по его понятию, являлась новым политическим образованием.*5. *5 П. Милюков Главные течения русской исторической мысли. М., 1898.стр. 192-204. В. И. Ламанский. ред. Статьи по славяноведению, СПб. 1904. I,стр. 298-304. Не берясь разрешать спора, ведущегося между историками о том,притязания какой народности, великорусской или украинской, на киевскоенаследие имеют под собою более твердую почву, нельзя игнорировать важнуюпроблему, поднятую критиками теории о прямой преемственности между Киевом иМосквой. В Московском государстве и в самом деле были введены существенныеполитические новшества, создавшие в нем строй, весьма отличный от киевского.Происхождение многих из этих новшеств можно вести от того, каким образомсложилось Московское государство. В Киевской Руси и во всех вышедших из неекняжествах, кроме северо-восточных, население появилось прежде князей:сперва образовались поселения и лишь потом политическая власть.Северо-восток, напротив, был по большей части колонизирован по инициативе ипод водительством князей; здесь власть предвосхитила заселение. В результатеэтого северовосточные князья обладали такими властью и престижем, на,которые сроду не могли рассчитывать их собратья в Новгороде и Литве. Земля,по их убеждению, принадлежала им; города, леса, пашни, луга и речные путибыли их собственностью, ибо строились, расчищались и эксплуатировались по ихповелению. Такое мнение предполагало также, что все живущие на их земле людибыли их челядью либо съемщиками; в любом случае, они не могли претендоватьна землю и обладать какими-либо неотъемлемыми личными "правами". Так насеверо-восточной окраине сложилось некое собственническое мировоззрение;пронизав все институты политической власти, оно придало им характер, подобиякоторого было не сыскать ни в других частях России, ни в Европе. Собственность в средневековой России обозначалась термином "вотчина".Он постоянно встречается в средневековых летописях, духовных грамотах идоговорах между князьями. Корень его "от" тот же, что и в слове "отец".Вотчина по сути дела есть точный эквивалент латинского patrimonium'a и,подобно ему, обозначает собственность и полномочия, унаследованные от отца.Когда не существовало твердых юридических дефиниций собственности и суда,где можно было бы отстоять свои притязания на нее, приобретение путемнаследования было если и не единственным, то наверняка наилучшимдоказательством владельческого права. "Оставленное мне отцом" значило"неоспоримо мое". Такой язык легко понимали в обществе, в котором все ещеживы были патриархальные порядки. Между разными видами собственности непроводили никакого различия: вотчиной было и поместье, и рабы, и ценности, иправа на рыболовство и разработку недр, и даже предки, или родословная. Ещеважнее,- что ею была и политическая власть, к которой относились как ктовару. В этом нет ничего странного, если учесть, что в древней Русиполитическая власть по сути дела означала право налагать дань, которымобладала группа иноземных завоевателей, то есть она являлась экономическойпривилегией и мало чем еще. Вполне естественно, в таком случае, чтомногочисленные дошедшие до нас духовные грамоты северо-восточных князейчитаются как обыкновенные инвентаризационные описи, в которых города иволости без разбору свалены в одну кучу с ценностями, садами, мельницами,бортями и конскими табунами. Иван I в своей духовной называет московскоекняжество своей вотчиной и в таком качестве считает себя вправе завещать егосыновьям. Духовная грамота Ивана внука Дмитрия Донского (ок. 1389 г.)определяет как вотчину не только княжество Московское, но и великокняжескоезвание. В своем формальном, юридическом аспекте духовные русских князей дотакой степени походили на обычные гражданские документы, что их Дажесвидетельствовали третьи лица. Будучи частной собственностью, княжества на северо-востоке (и лишьтам) передавались по наследству в согласии с владельческими традициямирусского обычного права, то есть сперва какое-то имущество отказывалосьженщинам и также обычно церковным учреждениям, а потом они делились напримерно равноценные доли для распределения между наследниками мужскогопола. Такая практика может показаться странной современному человеку,привыкшему считать государство неделимым, а монархию наследной по правупервородства. Однако право первородства есть сравнительно новое явление.Хотя его иногда придерживались в первобытных обществах, античность его незнала; оно не было известно ни римлянам, ни варварам-германцам и почти невстречалось в странах ислама. Оно появилось впервые там, где рольсобственности не ограничивалась лишь прокормом ее владельца, то есть где ееназначение - позволить ему отправлять военную и иную службу - предполагало,что ее нельзя урезать ниже какого-то оптимального минимума. На Западе правопервородства стало утверждаться со времени бенефиций, жалованных КарломВеликим. С распространением феодализма и условного землевладения онополучило широкое признание в Европе. Связь между условным землевладением иправом первородства особенно заметна в случае Англии, где аллодиальнаясобственность была развита меньше всего, а право первородства - большевсего. Право первородства пережило феодализм в Западной Европе по Двумпричинам. Одной из них было растущее знакомство с римским правом, которое незнало условного землевладения и имело обыкновение отметать в сторонумногочисленные ограничения, накладываемые на наследника феодальным обычаем,превращая в прямую собственность то, что было задумано как сорт опеки.Другой был рост капитализма, давший младшим сыновьям заработать себе нажизнь без того, чтобы непременно наследовать часть родительского имущества.Однако право первородства так и не пустило корней в России, поскольку здесьне было ни одного из условий, надобных для его появления, в том числе знанияримского права и возможностей кормиться с промышленности или торговли.Твердый принцип русского обычного права состоял в разделе всего имуществаравными долями между наследниками мужского пола, и все попытки правительстваполомать эту традицию окончились неудачей. По смерти одного изсеверо-западных князей его княжество дробилось между сыновьями, каждый изкоих получал свою долю, или удел. Так и делалось на частных владениях.Сделалось привычкой проводить аналогию между уделом и appanage, термином изсловаря французского феодализма. Бельгийский медиевист Александр Эк(Alexander Eck) совершенно правильно критикует эту аналогию на томосновании, что хотя термины "удел" и appanage обозначают имущество, или"кормление", которое правитель отказывает сыновьям, во Франции этот институтсводился лишь к пожизненному пожалованию, возвращаемому в казну по смертидержателя, тогда как удел есть наследственная собственность, даваемая вбессрочное пользование.*6 *6 Alexandre Eck, Le Moyen Age Russe (Paris 1933), p. 43. Удел, наследуемый русским князем от отца, делался его вотчиной,которую, когда приходило ему время писать духовную грамоту, он в своюочередь дробил (вместе с новоприобретенными землями) дальше между своимисыновьями. Такой обычай вел к неуклонному уменьшению северо-восточныхкняжеств, часть из которых урезалась до размера мелкого имения. Эпоха, напротяжении которой шло это дробление,- с половины XII до половины XV в., -известна в исторической литературе под именем "удельного периода". Одна из постоянных опасностей исторического изучения связана струдностью различения теории от практики, трудности, присутствующей в Россиибольше, чем в других странах, ибо здесь амбиция всегда расположена бежатьдалеко впереди наличных возможностей. Хотя в теории княжество принадлежалокнязю, в действительности ни у кого из удельных правителей не было ни денег,ни администрации, чтобы утвердить свои владельческие притязания. Всредневековой России настоящая собственность на землю и все другие природныебогатства (в отличие от собственности теоретической) устанавливалась точнотак, как это представляли себе Локк и иные классические теоретики, а именно"выведением" предметов из "первобытного состояния" и "соединения" их сосвоим трудом. Типичное княжество на девять десятых состояло из девственнойприроды и представляло собой, таким образом, res nullius. Ключевскийследующим образом описывает, как в удельной Руси складывалась собственностьна землю помимо наследования: Эта земля моя, потому что мои люди, ее обрабатывающие, мною к нейпривязанные,- таков был диалектический процесс усвоения мысли о частнойземельной собственности первыми русскими землевладельцами. Такая юридическаядиалектика была естественна в то время, когда господствующим способомприобретения земельной собственности на Руси служило занятие никому непринадлежащих пустынных пространств.*7 *7 В. О. Ключевский, с"Подушная подать" и отмена холопства в России,в Опыты и исследования. Первый сборник статей. Петроград, 1918. стр. 315-16. Будучи не в состоянии колонизировать пустоши собственными силами, ностремясь заселить их, ибо поселенцы умножали богатство края и приносилидоход, князья домогались, чтобы к ним переселялись зажиточныевоенно-служилые люди, монастыри и крестьянские семьи. Таким образом, вкаждом удельном княжестве образовалось три основных разряда землевладения:1. частные земли князя, непосредственно им эксплуатируемые; 2. владенияземлевладельцев и монастырей; и 3. так называемые "черные земли",возделываемые вольными крестьянами. В хозяйственном отношении эти триразряда за исключением размера не сильно отличались друг от друга. УдельнаяРусь не знала больших латифундий. Даже крупнейшие владения состояли измножества крошечных ячеек - деревенек в один-два двора, рыбных ловель,бортей, садов, мельницу рудничков,- разбросанных как попало по речнымберегам и росчистям. Князь был крупнейшим землевладельцем удельного государства. Львинаядоля его доходов поступала от эксплуатации его личных земель; экономическоемогущество князя основывалось на его oikos'e, его дворцовой собственности,обрабатываемой и управляемой рабочей силой, составленной в одних княжествахпо большей части, а в других исключительно из несвободных людей, холопов.Холопы брались из двух основных источников. Одним была война; многие холопыявлялись пленниками или потомками пленников, захваченных в столь частопроисходивших в удельный период набегах на соседние княжества и вылазках влесную глушь. Другим источником была беднота, которая либо понуждалась идтив кабалу по неуплате долгов, либо попадала в нее добровольно в поискахпокровительства и защиты. Исторический опыт подсказывает, что в хозяйстве,основанном на рабском труде, решающим фактором бывает предложение, а неспрос, то есть хозяйство такого типа может появиться из-за наличия большогочисла рабов, для которых надо изыскать работы.*8 Разрыв торговли с Византией,где имелся большой спрос на рабов, образовал в России XII- XIII вв. излишекживого товара. Известны случаи, когда вслед за успешной военной кампаниейпятерых рабов продавали за стоимость одной козы. Такой избыток, вероятно,давал удельным князьям очень сильный побудительный мотив для поворота кэксплуатации земли. Основным занятием в дворцовом хозяйстве удельного князябыло хлебопашество. Удовлетворить нужду княжеского двора в зерне былонетрудно, а излишки его девать было почти некуда; кое-что закупал Новгород,однако и его потребности были ограничены, а что касается перегонки его наспиртное, то этому искусству русские выучились у татар только в XVI в.Энергия в основном уходила в промыслы, увлечение которыми превратило иныекняжеские дворы в оживленные коммерческие предприятия. Нижеследующееописание относится к более поздней эпохе, однако в своих главных чертах онодействительно и для удельного периода: Резиденция князя в XV в., будь то Москва, Переяславль-Рязанский,Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но ицентром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине являетсяхозяйский двор, хозяйская усадьба. В духовных грамотах московских князейМосква-усадьба нередко даже заслоняет собою Москву - столицу княжества.Москва XV в. окружена кольцом рассыпанных по берегам Москвы-реки и Яузы сел,деревень и починков, принадлежащих великим и удельным князьям; на посаде и вгороде расположены их дворы, сады и псарни, целые слободы княжескихмастеров, огородников, садовников; на Яузе, на Неглинной, на Клязьме рядамитянутся княжеские мельницы. Вдоль низких берегов Москвы-реки и Ходынкираскинуты обширные заливные луга и покосы, принадлежащие им. ОкрестностиМосквы заселены княжескими оброчниками и купленными людьми, княжескимипромышленниками - бобровниками, сокольничими, псарями, конюхами. ЗаМосквой-рекой тянутся бортные леса, Добрятинская борть с разбросанными поней деревнями княжеских бортников (пчеловодов). Среди всех этих сел идеревень, садов и огородов, псарен и мельниц Кремль, наполовину застроенныйкняжескими дворами, с их службами - дворцами и житницами, с сокольней и сдворами портных и. мастеров, носит яркие черты большой усадьбы,господствующей над всей этой пестрой картиной княжеского хозяйства. Такой жехарактер большой усадьбы носили и прочие княжеские резиденции: вПереяславле, столице Рязанского княжества, тот же ряд княжеских дворов; подгородом княжеские мельницы, поля и луга; на посаде сидят принадлежащиекнязьям рыболовы и ястребники, за городом - их бортники окологородные.*9 *8 Рабовладельческое хозяйство Америки составляет исключение из этогоправила. *9 С. В. Бахрушин, "Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.",в его Научные труды, М., 1954, II, стр. 14. <<страница 66>> Управление этими сложными хозяйствами вверялось дворовому штатукняжеской усадьбы, который тоже состоял в основном из холопов; однако ивольные люди на таких должностях находились в полукабальном состоянии в томсмысле, что не могли уйти от хозяина без разрешения. Главным управителемдвора был "дворецкий", или "дворский"; под его руководством служили всякиелюди, надзиравшие за конкретными источниками дохода: один смотрел забортями, другой заведовал садами, третий - соколами. Доходная собственностьносила название "путь", а надзиравший за нею управитель звался "путнымбоярином", или "путником". Путному боярину выделялись деревни и промыслы, насчет доходов с которых он кормился со своим штатом. Административные функциина княжеском дворе организовывались по хозяйственному принципу, то естьпутный боярин творил суд и расправу и командовал холопами и прочимикрестьянами в своем собственном хозяйственном ведомстве. Он обладал такой жевластью над жителями деревень и городов, назначенных в его личное кормление. За пределами княжеского владения управление было сведено до минимума.Светские и церковные землевладельцы обладали широкими иммунитетами,позволявшими им облагать податями и судить население своих поместий, тогдакак у черных крестьян было самоуправление в виде общинных организаций.Однако постольку, поскольку имелась необходимость отправлять определенныепубличные функции (например, собирать подати, а позднее, после татарскогозавоевания,- дань), они вверялись дворецкому и его штату. Таким образом,дворцовая администрация выступала в двойном качестве: главное ее дело -управление княжеским хозяйством - по необходимости дополнялось руководствомвсем княжеством в целом, что является непременной чертой всех режимоввотчинного типа. Как и можно было ожидать, холопы, на которых были возложеныадминистративные обязанности, вскоре отмежевались от занятых физическимтрудом собратьев и составили касту, находящуюся где-то на полдороге междувольными и подъяремными людьми. В некоторых источниках эти две категорииопределяются как "приказные" и "страдные" люди. В силу своих обязанностей ипредоставляемой им власти первые составляли как бы низший разряд знати. В тоже время официально у них не было вообще никаких прав, и свободапередвижения их была строго ограничена. В договорные грамоты удельных князейобычно вносились пункты, обязывающие договаривающиеся стороны непереманивать друг у друга дворовых слуг, обозначавшихся такими именами как"слуги подворские", "дворные люди", или, коротко, "дворяне". Эта группалюдей впоследствии сделалась ядром главного служилого класса Московской Русии России периода империи. <<страница 67>> Так обстояло дело в частных владениях удельного князя. За пределамисвоего поместья князь обладал ничтожно малой властью. С населения в целомему не причиталось ничего, кроме податей, и оно могло, как емузаблагорассудится, переселяться из одного княжества в другое. Право вольныхлюдей бродить по Руси твердо укоренилось в обычном праве и было официальнопризнано в договорных грамотах князей. Существование его, разумеется, являлособой аномалию, ибо, хотя приблизительно с 1150 г. русские князьяпревратились в территориальных властителей с сильно развитой владельческойпсихологией, дружинники и простолюдины, живущие на их земле, продолжаливести себя так, как будто Русь все еще остается собственностью всейдинастии. Первые поступали на службу, а вторые арендовали землю там, гдеусловия были им больше по душе. Разрешение этого противоречия является однойиз главных тем Московского периода русской истории. Произошло это разрешениелишь в середине XVII в., когда московские правители -- к тому времени царивсея Руси - сумели, наконец, заставить и военно-служилый класс, ипростолюдинов сидеть на месте. До этого же на Руси были оседлые правители ибродячее население. Удельный князь мог облагать податью жителей всего своегогосударства, но не мог указывать ее плательщикам, как им жить; у него небыло подданных и, следовательно, не было публичной власти. Помимо князей,единственными землевладельцами северо-восточной Руси в средние века былидуховенство и бояре. Разбор церковной собственности мы отложим до главы,посвященной церкви (Глава 9), а здесь коснемся лишь светского землевладения.В удельный период термин "боярин" обозначал светского землевладельца, илисеньора.*10 Предки этих бояр служили в дружинах киевских князей. Находя,подобно им, все меньше и меньше возможностей нажиться на заграничнойторговле и грабительских набегах, они повернулись в XI-XII вв. кэксплуатации земли. Князья, будучи не в состоянии предложить им жалованьеили добычу, теперь раздавали им землю из своих громадных запасовнеобработанной пустоши. Эта земля жаловалась в вотчину; иными словами,владелец мог отказывать ее своим наследникам. Статья 91-я "Русской Правды"(Пространная редакция), свода законов, относящегося к началу XII в.,заявляет, что если боярин не оставит после себя сыновей, владения егопереходят не в казну, а к дочерям; эта установка указывает, что к томувремени бояре были абсолютными собственниками своих владений. По всейвидимости, бояре пользовались рабским трудом меньшие, чем князья. Большуючасть земли они сдавали в аренду съемщикам, иногда оставляя небольшую еедолю себе для непосредственной эксплуатации холопами или арендаторами,отрабатывающими ренту ("боярщина", позднее укороченная в "барщину").Поместья покрупнее были копией княжеских хозяйств и, подобно им, управлялисьштатом домашних слуг, организованных по "путям". Богатые бояре былипрактически суверенными правителями. Управители княжеского хозяйства редкобеспокоили их людей; иногда это официально запрещалось им иммунитетнымиграмотами. *10 В начале XVII в. оно стало обозначать почетный чин, жалуемыйвиднейшим царским приближенным (числом не более тридцати), обладание которыйдавало право заседать в царской Думе. Здесь и далее слово "боярин"используется в своем первоначальном смысле. Светские вотчины были аллодиальной собственностью. По смертивладельца кое-какое имущество отказывалось вдове и дочерям покойного, вследза чем вотчина дробилась равными долями между наследниками мужского пола.Вотчину можно было свободно продать. В позднейшее время, в середине XVI в.,московская монархия ввела законодательство, дававшее роду вотчинника правовыкупить в течение определенного периода (сорока лет) имущество, ранеепроданное им посторонним лицам. В удельный период таких ограничений не было.Хотя бояре почти непременно отправляли военную службу (в немалой степени потой причине, что дохода со своих владений им не хватало), земля ихпредставляла собой аллод, и они не были обязаны служить князю, на чьейтерритории находилось их поместье. В Киевской Руси дружина состояла извольных людей, выбиравших себе предводителей и служивших им по своемужеланию. Эта традиция уходила корнями в обычаи древних германцев, всоответствии с которыми вожди собирали вокруг себя временные отрядыдобровольцев (comites). Свобода выбирать себе вождя имела широкоераспространение между германскими народами, включая норманнов, покуда ее нестеснили узы вассалитета. В России обычай вольной службы пережилраздробление Киевского государства и продержался весь удельный период.Положение бояр немало походило на положение гражданина современногозападного государства, который платит налог на недвижимость местным властямили государству, где владеет собственностью, однако имеет законное правопроживать и работать, где хочет. Юридический обычай гарантировал русскимбоярам право поступать на службу князю по своему выбору; они могли дажеслужить иноземному правителю, такому как великий князь Литовский. Княжескиедоговорные грамоты нередко содержали пункты, подтверждающие это право иприбегающие обыкновенно к стандартной формуле: "а боярам и слугам нашим межинас вольным воля". Служилый человек мог покинуть своего князя практическибез предупреждения, воспользовавшись своим правом "отказа". Этимобстоятельством объясняется, почему в управлении своими личными владениямиудельные князья предпочитали использовать холопов и полусвободных слуг. Обрабатываемая земля, не эксплуатируемая ни князем, ни светскими ицерковными вотчинниками, являлась "черной", то есть подлежащей податномуобложению (в отличие от освобожденной от оного "белой" церковной и служебнойземли). Состояла она по большей части из пашни, расчищенной в лесукрестьянами по своей инициативе, однако в эту категорию нередко включались игорода и торговые пункты. Крестьяне были организованы в самоуправляющиесяобщины, члены которых сообща занимались большой частью полевых работ ираскладывали между собой податные обязательства. Юридический статус чернойземли был довольно двусмысленным. Крестьяне вели себя так, как будто онабыла их собственностью, продавали ее и передавали по наследству. Юридически,однако, она им не принадлежала, о чем свидетельствует тот факт, что землякрестьян, умерших, не оставив мужского потомства, присоединялась к владениямкнязя, а не передавалась потомкам женского пола, как происходило с боярскойземлей. Черные крестьяне были в любом смысле вольными людьми и моглипереселяться, куда хотели; как славно говорили в то время, перед нимипростирался через всю Россию "путь чист, без рубежа". Подати, которые ониплатили князю, являлись по сути дела формой ренты. Периодически их навещалислуги с княжеского двора, а так они жили замкнутыми независимыми общинами.Они, как и бояре, не были подданными князя, но его арендаторами, и отношениямежду ними носили скорее частный (хозяйственный), нежели чем публичный(политический) характер. Из всего, сказанного об удельном княжестве, должно быть очевидно, чтопубличная власть средневекового русского князя, его imperium, илиjurisdictio, отличалась крайней слабостью. У него не было способа принудитького-либо, кроме своих холопов и слуг, исполнять свою волю; а любой другойчеловек - ратник, крестьянин, купец - мог уйти от него и перебраться изэтого княжества в чье-нибудь еще. Иммунитетные грамоты, первоначальнодававшиеся для привлечения переселенцев, в конечном итоге привели к выводуиз княжеской юрисдикции большой части жителей церковных и светских вотчин.Вся реальная власть удельного князя вытекала из его собственности на землю ихолопов, то есть из его положения, которое римское право определило бы какстатус dominus'a. Именно по этой причине можно сказать, что российскаягосударственность с самого начала приобрела решительно вотчинный характер,корни которого лежат в отношениях не между государем и подданными, а междусеньором и полусвободной рабочей силой его поместья. Северо-восточная Русь удельного периода во многих, отношенияхнапоминает феодальную Западную Европу. Мы видим здесь то же самоераздробление государства на небольшие, замкнутые, полусуверенные ячейки изамену публичного порядка личными отношениями. Мы также находим здесьнекоторые знакомые феодальные институты, такие как иммунитеты и манориальноесудопроизводство. Исходя из этих сходных черт, Н. П. Павлов-Сильванскийутверждал, что между XII и XVI вв. в России существовал строй, являвшийся, смелкими вариациями, феодальным в самом полном смысле этого слова.*11 Этаточка зрения сделалась обязательной для коммунистических историков, однакоее не разделяет подавляющее большинство современных ученых, не стесненныхцензурными путами. Как и во многих других спорных вопросах, много зависитздесь от того, какой смысл вкладывается в то или иное понятие, а это, в своюочередь, зависит в данном случае от того, ищет исследователь сходные чертыили отличия. На протяжении последних десятилетий широко распространилсяобычай вкладывать в исторические понятия насколько возможно широкий смысл стем, чтобы уместить в одну рубрику явления из истории самых разных народов иэпох. Там, где строят историческую социологию или типологию историческихинститутов, и в самом деле, видимо, можно не без пользы употребить"феодализм" как термин, обозначающий любой строй, характеризующийсяполитической раздробленностью, частным правом и натуральным хозяйством,основанным на несвободной рабочей силе. В таком толковании "феодализм"представляет собой распространенное историческое явление; можно сказать, чтов свое время через него прошли многие страны. Если же, однако, пытатьсяустановить, что именно обусловило такое разнообразие политических иобщественных институтов, существующих в современном мире, то от применениястоль широкого термина проку будет немного. В частности, чтобы узнать,отчего в Западной Европе сложилась система институтов, отсутствующих вдругих местах (если только их не завезли туда европейские эмигранты),необходимо выделить черты, отличавшие феодальную Западную Европу от прочих"феодальных" обществ, после чего становится очевидным, что некоторыеэлементы западноевропейской разновидности феодализма нельзя обнаружить вдругих местах, даже в таких странах, как Япония, Индия и Россия, прошедшихчерез долгие периоды падения централизованной власти, господства частногоправа и отсутствия рыночного хозяйства. *11 Суммируется в его Феодализм в древней Руси, СПб. 1907. Блестящаякритика данной позиции и анализ всей проблемы российского "феодализма"содержится в П. Б. Струве. "Наблюдения и исследования из областихозяйственной жизни и права древней Руси", Сборник Русского Института вПраге, 1929. I, стр. 389-464. Западноевропейский феодальный строй можно свести к трем элементам: 1.политической раздробленности; 2. вассалитету; и 3. условному землевладению.Мы найдем, что эти элементы в России либо вообще не существовали, либо, еслии имелись, то выступали в совершенно ином историческом контексте и привели кдиаметрально противоположным результатам. (1) После Карла Великого политическая власть на Западе, в теориипринадлежавшая королю, была присвоена графами, маркграфами, герцогами,епископами и прочими могущественными феодалами. De jure, статуссредневекового западного короля как единственного богопомазанного властителяне оспаривался даже тогда, когда феодальный партикуляризм достиг своегозенита; однако была подорвана его способность пользоваться номинальнонаходившейся в его распоряжении властью. "Теоретически феодализм никогда неупразднял королевской власти; на практике же могущественные сеньоры, еслиможно так выразиться, вынесли королевскую власть за скобки".*12 *12 Jean Touchard, Histoire des idees politiques (Paris 1959), I, стр159 Того же нельзя сказать про Россию, по двум причинам. Во-первых,Киевское государство, в отличие от империи Карла Великого, не прошло периодацентрализованной власти. Таким образом, в удельной Руси не могло бытьникакого номинального правителя с законными притязаниями на монополиюполитической власти; вместо этого там имелась целая династия мелких икрупных князей, обладавших одинаковыми правами на королевский титул. Здесьнечего было "выносить за скобки". Во-вторых, ни одному средневековомурусскому боярину или церковному иерарху не удалось присвоить себе княжескойвласти; раздробление происходило изза умножения князей, а не из-заприсвоения княжеских прерогатив могущественными вассалами. Как будетотмечено в главе Третьей, эти два взаимосвязанных обстоятельства имелиглубокое влияние на процесс становления царской власти в России и нахарактер русского абсолютизма. (2) Вассалитет представлял собою личностную сторону западногофеодализма (так же, как условное землевладение являло собою его материальнуюсторону). Он был договорными отношениями, в силу которых властительобязывался предоставить содержание и защиту, а вассал отвечал обещаниемверности и службы. Взаимные обязательства, скрепленные церемониейкоммендации, воспринимались заинтересованными сторонами и обществом в целомвесьма серьезно. Нарушение условий договора любой из сторон аннулировалоего. С точки зрения развития западных институтов следует особо выделитьчетыре аспекта вассалитета. Прежде всего, он представлял собою персональныйдоговор между двумя лицами, имеющий силу лишь в течение их жизни; онпрекращал свое действие по смерти одного из них. Он подразумевал личноесогласие: вассальные обязательства не переходили по наследству.Наследственный вассалитет появился только в конце феодальной эры; считают,что он был одной из важнейших причин упадка феодализма. Во-вторых, хотяпервоначально вассалитет являлся договором между двумя лицами, благодаряумножению числа вассалов он создал целую сеть взаимоотношений между самымиразными людьми; побочным продуктом его было установление прочных социальныхуз между обществом и правительством. В-третьих, обязательства вассалитетараспространялись на его сильнейшую сторону - сеньора - ничуть не в меньшейстепени, чем на слабейшую -г вассала. Невыполнение сеньором своих договорныхобязательств освобождало вассала от необходимости соблюдать свои."Своеобразие [западного феодализма],- писал Марк Блох (Маrc Bloch),сравнивая его с одноименным периодом в Японии,- заключалось в том, что онпридавал огромное значение понятию договора, обязательного для властителей;и таким образом, хотя по отношению к бедным он носил угнетательскийхарактер, он воистину оставил в .наследство нашей западной цивилизациинечто, что мы и по сей день находим вполне привлекательным".*13 Этим нечто,разумеется, было право - идея, которая в свое время привела к учреждениюсудов, сперва как средства разрешения тяжб между правителем и вассалом, авпоследствии как постоянного элемента общественной жизни. Конституции,которые в конечном итоге есть лишь обобщенные формы феодального договора,происходят от института вассалитета. В-четвертых, помимо своей юридическойстороны, феодальный договор имел и нравственный аспект: в дополнение к своимконкретным обязательствам правитель и вассал обещали проявлять по отношениюдруг к другу добрую волю. Хотя эта добрая воля представляет собой весьмарасплывчатую категорию, она явилась важным источником западного понятиягражданственности. Страны, в которых вассалитет либо отсутствовал, либоозначал лишь односторонние обязательства слабых по отношению к сильным, свеликим трудом пытаются вселить в своих чиновников и население то чувствообщего блага, в котором западные государства всегда черпали немалую долюсвоей внутренней силы. *13 Feudal Society (London 1961). р 452 Что же мы видим в России? Вассалитета в истинном смысле слова нет и впомине.14* Русский землевладельческий класс - боярство - должен был носитьоружие, но не был обязан служить какому-либо конкретному князю. В отношенияхмежду князем и боярином не было и следа взаимных обязательств. На западнойцеремонии коммендации вассал опускался на колени пред своим господином,который символическим защитительным жестом покрывал его руки ладонью,поднимал его на ноги и обнимал его. В средневековой России соответствующаяцеремония заключалась в клятве ("целовании креста") и земном поклоне бояринакнязю. Хотя иные историки утверждают, что отношения между князьями и боярамирегулировались договором, тот факт, что из русских (в отличие от литовских)земель до нас не дошло ни единого документа такого рода, заставляет насвсерьез усомниться в их существовании. В средневековой России отсутствуютсвидетельства взаимных обязательств, лежавших на князе и его слугах, и,таким образом, какого-либо намека на юридические и нравственные "права"подданных, что не порождало особой нужды в законоправии и суде. Ущемленномубоярину некуда было обращаться за справедливостью; у него был единственныйвыход - воспользоваться своим правом перехода и переметнуться к другомугосподину. Следует признать, что свобода отделения - "право", которымбоярин, можно сказать, и в самом деле обладал,- есть основополагающая -формаличной свободы, которая, на первый взгляд, должна была способствоватьскладыванию в России свободного общества. Однако свобода, которая незиждется на праве, неспособна к эволюции и имеет склонность обращатьсяпротив самой себя; это акт голого отрицания, по сути своей отвергающийкакие-либо взаимные обязательства и просто крепкие отношения междулюдьми.15* *14 Вассалитет существовал в Литовской России. Иногда князья н бояреиз района Волги-Оки, пользуясь правом выбирать себе господина, становилисьпод защиту великого князя Литовского и заключали с ним договоры, делавшие ихего вассалами. Пример такого договора между великим князем ИваномФедоровичем Рязанским и Витольдом, великим князем Литовским, заключенногоок. 1430 г., можно найти в книге под ред. А. Л. Черепнина, Духовные идоговорные грамоты великих удельных князей XIV-XVI вв., М.-Л,, 1950, стр.67-68. В северо-восточной Руси таких договоров, кажется, не знали. *15 После 1917 г русские н подчиненные им народы уяснили это дорогойценой Щедрые ленинские обещания крестьянам, рабочим и национальнымменьшинствам, позволявшие им взять в свои руки землю и промышленность ипользоваться неограниченным правом на самоопределение (обещания, дававшиекрайнюю степень свободы, но неоговоренные в законе и незащищенные судом), вконечном итоге привели к совершенно противоположным результатам. Способность бояр покидать своих князей, когда им заблагорассудится,понуждала и князей вести себя так, как им заблагорассудится; и, поскольку вконечном итоге росла-то именно княжеская власть, боярам не единожды пришлосьраскаиваться в этом своем драгоценном "праве". Когда Москва покорила всюРусь, и больше не оставалось независимых удельных князей, под чью властьможно было бы перебраться, бояре обнаружили, что оказались вообще без всякихправ. Тогда им пришлось взвалить на себя весьма тяжелые служебныеобязательства, не получая ничего взамен. Хроническое российское беззаконие,особенно в отношениях между стоящими у власти и их подчиненными, проистекаетв немалой степени из отсутствия какой-либо договорной традиции вроде той,что была заложена в Западной Европе вассалитетом Следует указать и на то, что в России не знали иерархии феодальногоподчинения. Бояре поступали на службу только к князьям, и хотя те из них,кто был побогаче, имели иногда своих собственных "вассалов", отсутствовалиразветвленные узы верности между князем, боярином и вассалом боярина и,следовательно, не существовало всей сложной сети взаимозависимости, стольхарактерной для западного феодализма и столь важной для политическогоразвития Запада. (3) Материальной стороной западного феодализма был феод, то естьсобственность (земля или должность), временно жалуемая вассалу в качествевознаграждения за службу. Хотя современные ученые не считают больше, чтопочти вся земля в феодальной Европе находилась в условном держании, никто неставит под сомнения того факта, что феод тогда был господствующей формойземлевладения. Практика предоставления собственности в условное владениеслужилому классу известна и в других местах, однако сочетание феода свассалитетом есть уникально западноевропейское явление. До самого недавнего времени полагали, что какая-то форма условногоземлевладения была известна и в России, по крайней мере в 1330-х гг., когдаИван Калита вставил; в свою духовную грамоту абзац, ссылавшийся, казалось,на такой вид землевладения. Однако крупнейший знаток средневековогоземлевладения в России С. В. Веселовский, показал, что эта точка зренияосновывается на превратном прочтении текстов и что на самом деле первыерусские феоды - поместья - появились лишь в 1470-х гг. в покоренномНовгороде.*16 До того времени Россия знала единственную форму землевладения- аллод (вотчину), не связанный с несением службы. Отсутствие в удельнойРуси какой-либо формальной зависимости между землевладением и несениемслужбы означало, что там отсутствовала коренная черта того феодализма,который практиковался на Западе. Условное землевладение, появившееся вРоссии в 1470-х гг., было не феодальным, а антифеодальным институтом,созданным абсолютной монархией с целью разгрома класса "феодальных" князей ибояр (см. ниже, Глава 3). "Когда они [вольные люди в России] были вассалами,у них не было еще государева жалованья, или по крайней мере не былоfiefs-terre, т. е. они сидели, главным образом, на своих вотчинах(аллодах),- пишет Петр Струве.- А когда у них явились fiefs-terre, в формепоместий, они перестали быть вассалами, т. е. договорными слугами".*17 *16 Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.-Л., 1947, I,стр. 264, 283 *17 Струве, "Наблюдения", стр. 415. Струве использует термин"вассалитет" идиосинкразически для обозначения службы, несомой добровольно,а не под принуждением В удельной Руси был институт, соответствовавший западномуfief-office,- "кормления", как назывались административные должности впровинции. Назначения такого сорта, однако, всегда делались на ограниченныйсрок (максимум два-три года) и не могли сделаться наследственнойсобственностью своих держателей, как часто случалось с западным fief-office.По сути дела, они представляли собой вознаграждение, выдаваемое преданнымслугам заместо денег, которых русским князьям вечно сильно не доставало. Отсутствие в России феодальных институтов западноевропейского типа взначительной мере обусловило отклонение политического развития этой страныот столбовой дороги, которой шла Западная Европа. Феодализм часторассматривают как строй, органически противоречащий государственности; вобыденной речи понятие "феодальный" подразумевает замкнутость,дезорганизацию, недостаток гражданственности. Такое толкование, сделавшеесяпопулярным благодаря Французской революции и либеральным публицистам XIX в.,не разделяется современными историками. Последние принимают во вниманиескрытые центростремительные тенденции, присущие западному феодализму, иогромный вклад, внесенный им в становление современной государственностиВассалитет показал себя превосходным заместителем государственной власти вовремя ее упадка, а местами и исчезновения вслед за развалом империиКаролингов. Когда западные короли неспособны были больше пользоватьсяпубличной властью территориальных правителей, у них все еще оставаласькое-какая власть благодаря личным обязательствам, данным им вассалами.Поначалу феодальная власть распространялась лишь на вассалов, личноприсягнувших на верность королю (vassi dominici), однако в ряде западныхстран она в конце концов распространилась и на вассалов вассалов. Такимобразом, путем постройки иерархии феодальной зависимости возник порядокподчиненности, который, даже будучи по своему происхождению частным идоговорным, функционировал наподобие порядка публичного и обязательного. Иименно из феодальных институтов выросли некоторые из важнейших политическихинститутов современного государства. Феодальная curia regis, первоначальнобывшая собранием королевских вассалов, созванных, чтобы помочь королюсоветом, которого он как господин имел право у них испрашивать, в XIII в.сделалась во Франции центральным органом королевского правительства,пользующимся услугами платных чиновников. В XIII в. Генеральные Штаты воФранции и в Англии превратились из нерегулярных съездов, созываемых впериоды чрезвычайного положения, в парламенты, которые сделали свою былуюобязанность своим правом. Точно так же и судебная система Англии и Франции,выросла из феодального института, а именно права вассала на публичный суд,творимый не его господином, а третьим лицом. Таким образом, невзирая на всесвои противовластные тенденции, феодализм предоставил в распоряжениезападных монархов прекрасный набор орудий, при помощи которых они сумелиукрепить свою власть и устроить централизованные государства. Державнаявласть над личностью вассалов и контроль над их феодами могли сделаться (аместами и действительно стали) средством установления державной власти надвсем народом и населяемой им территорией. Правители Германии и Италии несмогли как следует воспользоваться этим орудием; властителям Англии, Франциии Испании это удалось, и, начиная с 1300 г., они заложили основания мощныхцентрализованных государств. В этих трех странах феодализм послужилколыбелью, в которой было выпестовано современное государство.*18 *18 Вклад феодализма в формирование современного государства являетсятемой книги Heinrich Mitteis lehnrecht and Slaatsgewalt (Weimar 1933) Русский удельный князь, не имевший в своем распоряжении вассалитета иусловного землевладения, находился в весьма невыгодном положении посравнению с западным королем. Он был хозяином лишь в своем собственномпоместье. Вполне естественно, в таком случае, что накопление землистановилось его навязчивой идеей. Он покупал землю, выменивал ее, брал вприданое и захватывал силой. Из-за этой страсти, усугублявшей и без тогонедурно развитые у них приобретательские инстинкты, более честолюбивыеудельные князья превращались в обыкновенных дельцов. По этой причине, когда идеи "государства" и "суверенитета" пришлинаконец в Россию (это случилось в XVII в.), их инстинктивно воспринималисквозь вотчинную призму. Московские цари смотрели на свою империю,раскинувшуюся от Польши до Китая, глазами вотчинников - более или менее также, как глядели некогда их предки на свои крошечные уделы. Привычкарассматривать царство и его обитателей с позиций собственника крепкоукоренилась в сознании российских правителей и служилого класса. Когдаимператоры XIX в.- по воспитанию люди насквозь западные - твердоотказывались даровать стране конституцию, они вели себя в каком-то смыслеподобно обыкновенным собственникам, опасающимся, что создание юридическогопрецедента поставит под угрозу их права на имущество. Последний русскийгосударь Николай II по темпераменту идеально подходил на рольконституционного монарха. И, тем не менее, он не мог пойти на предоставлениеконституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрелна самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долгповелевает ему передать наследнику в неприкосновенности. Вотчинноеумонастроение составляло интеллектуальную и психологическую основуавторитарности, присущей большинству русских правителей и сводившейся посути дела к нежеланию дать "земле" - вотчине - право существовать отдельноот ее владельца - правителя - и его "государства". Свойства, отличавшие внутреннее развитие ранней русскойгосударственности,- необыкновенно глубокая пропасть между держателямиполитической власти и обществом и собственническая, вотчинная манераотправления державной власти,- были усугублены сокрушительным внешнимсобытием - монгольским завоеванием 1237-41гг. Со времени своего поселения вВосточной Европе славяне приучились относиться к набегам кочевников как кнеизбежному. К началу XIII в. они даже сумели установить с некогдавселявшими в них ужас половцами modus vivendi, начали вступать с ними вбраки и участвовать в совместных военных предприятиях. Но у них всегдаоставались и леса, куда можно было отойти в случае опасности. Кочевникиредко забирались туда надолго, и славянские поселенцы, обрабатывавшие землюв районе Волги-Оки, не говоря уж о жителях отдаленных новгородских земель,были относительно ограждены от них. Поэтому появление монгольских всадниковв лесных дебрях зимой 1236-1237 гг. явилось великим потрясением, следыкоторого и по сей день не вполне стерты в сознании русского народа. То былипередовые разъезды большой армии под предводительством Батыя, внукаЧингисхана, получившего в наследство часть всемирной монгольской империи,лежащую в направлении заходящего солнца. Воины Батыя не были простомародерами в скоротечном набеге: они представляли собою превосходную боевуюсилу, пришедшую покорить и остаться на всегда. Главные силы их войскапроникли в русский лес весной 1237 г., "как тьма, гонимая облаками", повыражению араба, видевшего их набег в другом месте. В 1237-1238 гг., а затемснова в 1239-1241 гг. они разорили русские города и деревни, вырезав всех,кто осмелился оказать им сопротивление. Из больших городов один Новгородизбежал разгрома благодаря весеннему половодью, сделавшему его болотистыеокрестности непроходимыми для монгольской конницы. Спалив дотла Киев,захватчики направились на запад. Они, вероятно, завоевали бы и ЗападнуюЕвропу, если бы летом 1242 г., когда они стояли лагерем в Венгрии, их ненастигла весть о смерти Чингисхана, вслед за чем они повернули назад вМонголию и с тех пор больше не возвращались. Северо-восточная Русь и Новгород теперь сделались данниками одного изответвлений монгольской империи, так называемой Золотой Орды, центромкоторой был Сарай в нижнем Поволжьи (Литва, имевшая значительное русскоенаселение, избежала этой участи).*19 Монголов не интересовала земля, а ужтем более лес; им надобны были деньги и рекруты Вместо того, чтобыоккупировать Русь, как они поступили с более богатыми и культурными Китаем иИраном, они обложили ее данью. В 1257 г. с помощью привезенных китайскихспециалистов они провели первую всеобщую перепись населения Руси и, исходяиз нее, разложили обязательства по выплате дани. Как и в Китае, основнойединицей налогообложения был двор. В дополнение к этому на все товары,обмениваемые посредством торговли, был наложен налог с оборота ("тамга"),.Каждый город был обязан брать на постой монгольских чиновников с вооруженнойстражей, занимающихся сбором дани и тамги, набором рекрутов (по большейчасти детей) и вообще блюдущих интересы своих хозяев. Нечем было удержатьэтих эмиссаров и их стражу от измывательств над населением. Русские летописиполнятся описаниями учиненных монголами зверств. Иногда населениевозмущалось (например, в Новгороде в 1257-1259 гг. и в ряде городов в 1262г.), однако такое неповиновение неизменно каралось с крайней жестокостью.*20 *19 Покорившее Русь войско возглавлялось монголами, однако ряды егосостояли в основном из людей тюркского происхождения, в обиходе известныхпод именем татар. Золотая Орда мало-помалу "отюрчилась", или "отатарилась",и по этой причине часто говорят о "татарском иге" *20 Я не хочу создать впечатления, что монголы и тюрки Золотой Ордыбыл.и всего лишь свирепыми варварами В это время они почти во всехотношениях культурно стояли выше русских; еще в 1591 г так отзывался о ниханглийский путешественник Джайлс Флетчер (Giles Fletcher.) Однако, какубедительно продемонстрировали во время Второй мировой войны немцы и японцы,люди, стоящие на высоком культурном уровне у себя в стране, способны вестисебя на завоеванных землях вполне отвратительно Чем резче культурныеразличия между завоевателем и покоренным, тем более склонен первый считатьсвоих жертв недочеловеками и обращаться с ними соответственно. Как гласитяпонская пословица: "На чужой стороне у человека нет соседей" Монгольский хан сделался первым бесспорным личным сувереном страны. Врусских документах после 1240 г. он обычно именуется "царем", или "цезарем",каковые титулы прежде того предназначались императору Византии. Ни одинкнязь не мог вступить на власть, не заручившись предварительно его грамотой- "ярлыком". Чтобы получить ярлык, удельным князьям, приходилось ездить вСарай, а иногда даже и в Каракумы, в Монголию. Там им нужно было совершитьособый ритуал - пройти в монгольских одеждах меж двух костров - иколенопреклоненно просить о грамоте на свою вотчину. Иногда их подвергаличудовищным издевательствам, и иные князья расстались в Сарае с жизнью.Ярлыки распределялись буквальное аукциона, где выигрывал тот, кто обещалбольше всего денег и людей и лучше других гарантировал, что сможет держать вруках беспокойное население. По сути дела, условием княжения сделалосьповедение, противоречащее тому, что можно назвать народным интересом. Князьянаходились под бдительным взором ханских агентов, рассеянных по всей Руси(еще в конце XV в. у них было постоянное представительство в Москве), и имприходилось выжимать и выжимать дань и рекрутов из населения, не будучи всостоянии задуматься о том, что приносят ему такие меры. Любой ложный шаг,любые недоимки могли закончиться вызовом в Сарай, передачей ярлыка болееугодливому сопернику, а, быть может, и казнью. Князья, под влиянием моментавыступавшие на стороне народа против сборщиков дани, немедленно навлекали насебя ханскую кару. В этих обстоятельствах начал действовать некий процессестественного отбора, при котором выживали самые беспринципные ибезжалостные, прочие же шли ко дну. Коллаборационизм сделался у русскихвершиной политической добродетели. Вече, никогда не имевшее особой силы наСеверо-Востоке, вслед за недолгой полосой подъема в XII в. переживало резкийупадок. Монголам, видевшим в нем хлопотное средоточие народногонедовольства, вече пришлось совсем не по душе, и они толкали князей от негоизбавиться. К середине XIV в. за исключением Новгорода и Пскова от вече неосталось почти ничего. С ним исчез единственный институт, способный вкакой-то мере обуздывать держателей политической власти. <<страница 82>> Ученые сильно расходятся в оценке воздействия монгольского господствана Русь; некоторые придают ему первостепенное значение, другие видят в немлишь налет на внутренних процессах, проходивших в условиях удельного, или"феодального", строя. Вряд ли, однако, можно усомниться в том, чточужеземное засилье, в своей худшей форме тянувшееся полтора века, имеловесьма пагубное действие на политический климат России. Оно усугублялоизоляцию князей от населения, к, которой они и так склонялись в силумеханики удельного строя, оно мешало им осознать, свою политическуюответственность и побуждало их еще более рьяно употреблять силу дляумножения своих личных богатств. Оно также приучало их к мысли, что властьпо своей природе беззаконна. Князю, столкнувшемуся с народным недовольством,чтобы добиться повиновения, стоило только пригрозить позвать монголов, итакой подход с легкостью перешел в привычку. Русская жизнь неимоверноожесточилась, о чем свидетельствует монгольское или тюркско-татарскоепроисхождение столь великого числа русских слов, относящихся к подавлению,таких как "кандалы", они же "кайдалы", "нагайка" или "кабала". Смертнаяказнь, которой не знали законоуложения Киевской Руси, пришла вместе смонголами. В те годы основная масса населения впервые усвоила, что такоегосударство: что оно забирает все, до чего только может дотянуться, и ничегоне дает взамен, и что ему надобно подчиняться, потому что за ним сила. Всеэто подготовило почву для политической власти весьма своеобразного сорта,соединяющей в себе туземные и монгольские элементы и появившейся в Москве,когда Золотая Орда начала отпускать узду, в которой она держала Россию. <<страница 83>>

ГЛАВА 3. ТОРЖЕСТВО ВОТЧИННОГО УКЛАДА

Собрание множества мелких полусуверенных политических единиц вунитарное государство, управляемое абсолютным монархом, было осуществлено вРоссии методами, отличными от тех, которые знакомы из западной истории. Какотмечалось выше, удельный порядок отличался от западного феодализманесколькими особенностями, две из которых оказали прямое влияние на процессполитического объединения России. Во-первых, в России никогда не было одногообщенационального суверена (монгольский хан тут не в счет) вместо этого вней была единая княжеская династия, разделенная на множество соперничающихответвлений. Вовторых, раздробление общенациональной политической властипроизошло здесь не в результате узурпации ее феодалами, а из-за раздела еемежду самими князьями. По этим взаимосвязанным причинам создание унитарногогосударства в России происходило более сложным путем, чем на Западе. Тамстояла одна главная задача: обуздание узурпаторов-феодалов и отобрание у нихв пользу монарха полномочий, которыми он обладал в теории, но бессилен былвоспользоваться. В России для достижения той же цели надобно было сделатьдва шага. Прежде всего, следовало твердо установить, кому из многочисленныхРюриковичей должно сделаться единоличным держателем верховной власти -"единодержцем" Только по разрешении этого вопроса (а разрешение это должнобыло быть сделано силою, ибо в обычном праве наставлений на этот счет небыло) - тогда и только тогда - мог победитель обратиться к более привычнойзадаче подавления своих соперников и приобрести также и звание "самодержца".Иными словами, в России процесс перехода от "феодальной" раздробленноститребовал не одной, а двух стадий, на первой из которых князья боролись другс другом, а на второй победоносный великий князь сражался со знатью и - вменьшей степени - с духовенством. На практике, разумеется, процессустановления "единодержавия" и "самодержавия" отнюдь не был разграничен такчетко, как может показаться из этих понятий. Потребности историческогоанализа, однако, делают целесообразным такое разграничение, посколькуспецифичное для России движение к "единодержавной" власти многое объясняет впоследующем конституционном развитии страны. Национальное объединение России началось около 1300 г., то естьодновременно с аналогичными процессами в Англии, Франции и Испании. В товремя отнюдь не казалось неизбежным, что в России сложится унитарноегосударство, или что столицею его сделается Москва. Нет ничего проще, чемдоказывать, что случилось именно так, как должно было случиться. Это к томуже и весьма приятственное занятие, ибо оно вроде бы подтверждает то мнение,что все всегда происходит к лучшему, а это придает бодрости простомучеловеку и вполне устраивает его начальников. Однако у концепцииисторической неизбежности имеется один дефект: она крепка задним умом, тоесть хороша для писателей истории, а не для ее творцов. Если судить поповедению удельных князей, то когда началось собирание Руси, не было такогоуж сильного убеждения в его желательности, а уж тем паче неизбежности.Теологические и исторические основания были подведены под этот процессзначительно позже. На самом деле нелегко было бы доказать, что Россия немогла бы пойти по пути Германии или Италии и вступить в Новое время всостоянии крайней раздробленности. Если, однако, России суждено было объединиться, тогда в силувышеозначенных причин эту задачу могли бы решить не Новгород и не Литва, аодно из северовосточных удельных княжеств. Здесь из первоначальногокняжества со стольным градом Ростовом Великим путем бесконечного делениявотчин получилось множество больших и малых уделов. После 1169 г., когдаАндрей Боголюбский решил не бросать своего удела и не переезжать в Киев навеликокняжеский стол (см. выше, стр. #57), титул великого князя сталсвязываться с его излюбленным городом Владимиром. Братья его и потомки ихправили Владимиром поочередно с прямым потомством Боголюбского. Монголыуважали этот обычай, и человек, которого они сажали великим князем,одновременно принимал звание князя Владимирского, хотя как правило, и непереселялся во Владимир. При удельном порядке великокняжеский титул давалсвоему носителю мало власти над братьями, однако обладал неким престижем ипредоставлял также право собирать подати с города Владимира и окрестныхземель, по каковой причине этого звания усердно добивались. Монголыпредпочитали наделять им князей, которых находили особенно услужливыми. В соперничестве за Владимир и за великокняжеское звание верх взялипотомки Александра Невского. Невский, старший сын князя Владимирского, вовремя монгольского вторжения был князем Новгородским и Псковским и отличилсяв сражениях с немцами, шведами и литовцами. В 1242 г., после смерти отца, онездил в Сарай на поклон к покорителю страны, где, скорее всего, просил такжеярлык на Владимир. По неизвестной причине монголы доверили Владимир младшемубрату Невского, а самому ему жаловали ярлык на Киев и Новгород. Он выждалвремя и спустя десять лет, в 1252 г., сумел уговорить хана изменить своерешение. При помощи приданного ему ханом монгольского войска он захватилВладимир, сверг брата и принял звание великого князя. Последующее поведениеНевского вполне оправдало доверие, оказанное ему монголами. В 1257-1259 гг.он подавил вспыхнувшее в Новгороде народное восстание против монгольскихпереписчиков, а через несколько лет сделал то же самое в еще несколькихмятежных городах. Все это, наверное, весьма пришлось по душе его хозяевам.После смерти Невского в 1263 г. монголы несколько раз отбирали Владимир уего потомков и передавали его по очереди князьям Тверским, Рязанским иНижегородским; однако потомству его всегда удавалось забрать город обратно,и в конце концов оно сделало Владимир и великокняжеское званиенаследственной собственностью, вотчиной своего дома. Невский и потомки его были обязаны своим успехом хитрой политике поотношению к завоевателю. Золотая Орда, чьими слугами они были, вышла изобъединения кочевых родов и племен, собранных Чингисханом для ведения войны.Даже став большим государством, с многочисленным оседлым населением, она нерасполагала аппаратом, надобным для управления такой страной, как Русь, с еепросторами и разбросанным населением. Ордынские сборщики дани ("баскаки") ипереписчики, сопровождаемые большими дружинами, вызывали большую неприязнь внароде и провоцировали многочисленные восстания, подавляемые монголами сбольшой жестокостью, но, тем не менее, вновь повторявшиеся. Если бы Русьбыла столь же богата и культурна, как Китай или Персия, монголы безусловнапросто оккупировали бы ее и сели бы править в ней сами. Но поскольку делообстояло не так, им не было смысла самим селиться в лесу, и они предпочиталиоставаться в степях с их тучными пастбищами и богатыми торговыми путями.Сперва они попробовали использовать монгольских откупщиков, однако из этогоничего не получилось, и в конце концов они порешили, что лучше самих русскихдела никто не делает. Невский, а тем паче его преемники, вполне отвечалиэтой задаче. По ордынскому поручению они приняли на себя административную иподатную ответственность за русские земли, а в награду пользовалисьсравнительной независимостью от монголов в своих княжествах и некоторымвлиянием в Сарае; последнее оказалось весьма добрым орудием борьбы скнязьями-соперниками. Покуда деньги доставлялись аккуратно, а странаоставалась в относительно замиренном состоянии, у монголов не было причинменять сложившийся порядок дел. С наибольшим успехом коллаборационистскуютактику использовали родичи Александра Невского, сидевшие, в Московскомуделе, в XIII в. еще не игравшем заметной роли. Удел этот, был выкроен в1276 г. для сына Невского Данилы Александровича. Сыну Данилы Юрию в 1317 гудалось добиться руки ханской сестры и в придачу права на Владимирскоекняжение. Восемь лет спустя он был убит сыном князя Тверского, которогомонголы казнили по наущению Юрия; вслед за этим Москва (впрочем, безВладимира и без великокняжеского звания) перешла к его младшему брату ИвануДаниловичу, впоследствии сделавшемуся Иваном I. Новый властитель показалсебя чрезвычайно даровитым и беспринципным политиканом. По подсчетам одногоисследователя, он провел большую часть своего правления либо в Сарае, либопо дороге туда, из чего можно сделать вывод о размахе его сарайскихинтриг.1* Будучи ловким дельцом (в народе его прозвали Калитой - "денежнойсумой"), он нажил весьма по тем временам значительное состояние. Немалаядоля его доходов поступала от дорожных сборов, которыми он обложил людей итовары, пересекающие его владения, оседлавшие несколько торговых путей. Этиденьги дали ему возможность не только быстро выплачивать свою долю дани, нои покрывать недоимки других князей. Последним он одалживал деньги под залогих уделов, которые иногда забирал себе за долги. Бедность русскогоземледелия и его ненадежность вносила в жизнь среднего удельногокнязя-данника немалый элемент риска, отдавая его на милость своегобогатейшего родственника. *1 А. Н. Насонов, Монголы и Русь, М.-Л., 1940, стр. 110. Самым серьезным соперником Ивана в борьбе за благосклонность монголовбыл князь Тверской, которому после смерти старшего брата Ивана Юрия удалосьотобрать у Москвы великокняжеское звание. В 1327 г. жители Твери возмутилисьпротив монголов и вырезали группу высоких сарайских чиновников, присланныхдля надзора за сбором дани. Немного поколебавшись, тверской князь стал насторону восставших. Как только весть об этом достигла Ивана, он помчался вСарай. Возвратился он во главе объединенного монгольско-русскогокарательного войска, которое так разорило Тверь, а в придачу и немалую частьСредней России, что этот край не совсем оправился от разрушений и полвекаспустя. В награду за верность монголы пожаловали Ивану великокняжескоезвание и назначили его генеральным откупщиком по сбору дани во всей Руси.Привилегия эта безусловно обходилась недешево, поскольку из-за нее Иван сталответчиком за недоимки других князей, однако он получил и единственную всвоем роде возможность влезать во внутренние дела соперничающих с нимуделов. Контроль над данью означал, по сути дела, монополию доступа наханский двор. Воспользовавшись этим, Иван и его преемники запретили другимкнязьям вступать в прямые сношения с другими государствами, включая Орду,кроме как через посредничество Москвы. Таким образом Москва постепенноизолировала своих соперников и выбралась на первый план как посредница междузавоевателем и его русскими подданными. Монголам не пришлось раскаиваться вмилостях, которыми они осыпали Ивана. В двенадцать оставшихся лет своейжизни он служил им не хуже своего деда Александра Невского, держа вповиновении (когда надобно, то и силою) Новгород, Ростов, Смоленск и любойдругой город, который осмеливался поднять голову. Карл Маркс, которогонынешнее правительство России считает авторитетным историком характеризовалэтого первого выдающегося представителя московской линии как "смесьтатарского заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа."*2 *2 Karl Marx, Secret Diplomatic History of the Eighteenth Century(London, 1969), p.112 Москва извлекла из благосклонности Орды немало выгод. Монголы, частосовершавшие набеги на другие районы страны с целью грабежа и захватапленников, склонны были уважать собственность своего главного агента,вследствие чего Московское княжество сделалось островком относительногоспокойствия в стране, истерзанной постоянной резней. Чтобы заручитьсязащитой, которую единственно мог дать этот главный коллаборант, бояре сосвоими дружинниками переходили на службу к московскому князю. Pax mongolica,каковы бы ни были его темные стороны, поставил добрую часть Азии и БлижнегоВостока под власть одной династии, данницей которой была Русь. Благодарясозданию этой политической общности появились широкие возможности дляторговой деятельности. Именно во время монгольского господства русские купцывпервые стали пробираться до Каспийского и Черного морей и заводить торговлюс персами и турками, и именно в этот период в северо-восточных княжествахначали развиваться элементарные торговые навыки. Москва также сильно выгадала от церковной поддержки. Высший русскийиерарх Митрополит Киевский, когда Киев обезлюдел, в 1299 г. перенес свойпрестол во Владимир. У него были веские причины для поддержки тесных связейс Ордой, поскольку во время монгольского господства церковь и монастыриосвобождались от дани и всех прочих повинностей, которыми было обложенонаселение Руси. Эта ценная привилегия оговаривалась в грамоте, которуюкаждый новый хан должен был подтверждать при вступлении на власть. Длясохранения своих преимуществ церковь, разумеется, нуждалась в хорошемпредставительстве в Сарае. В 1299 г. распря между Тверью и Москвой не былаеще разрешена, и хотя Митрополит предпочитал Москву, он счел за благодержать формальный нейтралитет и посему обосновался во Владимире Однакопосле тверского восстания 1327 г. и разорения города Иваном I в исходеборьбы сомневаться более не приходилось. На следующий же (1328) годмитрополичий престол был перенесен из Владимира в Москву, которая с этоговремени сделалась центром русского православия и "святым городом". Во всехпоследующих усобицах по поводу великокняжеского звания церковь верноподдерживала притязания Москвы, а та в благодарность жаловала, ей крупныеземельные владения, пользовавшиеся закрепленными в особых грамотахиммунитетами. Хотя сильный приобретательский дух владел всеми удельными князьями,московские князья, по-видимому, унаследовали выдающиеся деловые способности,оказавшиеся большим преимуществом в эпоху, когда политическая власть взначительной мере воспринималась и измерялась как имущество. Они собиралидеревни, города и промыслы с целеустремленностью сегодняшних монополистов,вознамерившихся взвинтить цены путем скупки (какого-либо товара. Они неупускали ни малейшей возможности сделать прибыль и торговали восточнымиковрами, драгоценными камнями, пушниной, воском и любым другим ходкимтоваром. Они продолжали заниматься этим даже после того, как предъявилипритязания на императорский титул, чем всегда немало изумляли бывающих вКремле иноземцев. Как будет показано ниже (Глава 8), в XVI и XVII вв.московские цари имели практически полную монополию на оптовую торговлюстраны, равно как и на промышленность и горное дело. У некоторых из нихкорыстолюбие достигало необыкновенных пределов: Иван III, к примеру,требовал, чтобы иноземные послы возвращали ему шкуры, овец, которых онпосылал мм к столу.*3 Они богатели, пеклись о своем богатстве ипредпринимали всяческие предосторожности, чтоб потомки их не промоталископленное ими состояние. На свое счастье, князья московские, как правило,жили долго; за почти два столетия между вступлением на царствие Василия I(1389 г.) и смертью Ивана IV (1584 г.) в Москве перебывало всего пятьправителей - по тем временам замечательное долгожитие. *3 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. М.. I960. III,стр 146-7 Ловкость, с которой князьям московским удалось нейтрализоватьнаиболее пагубную установку русского наследственного права, объясняетсяскорее их деловой хваткой, нежели наличием какого-то политического замысла(существование которого не подтверждается никакими свидетельствами). Они немогли совсем игнорировать обычай, требовавший, чтобы каждый наследникмужского пола получал равную долю вотчины, однако им удалось без лишнегошума обойти его. Духовные грамоты их читаются, как помещичьи завещания, идаже Москва и великокняжеское звание передаются по наследству, как простойтовар. Однако богатство и власть Москвы настолько сильно зависели от ееотношений с Ордой, что от них скоро не осталось бы и следа, если бы вмосковском княжестве не позаботились об учреждении какого-то порядкастаршинства. Так, уже в ранний период московские князья стали в своихдуховных оказывать предпочтение старшему сыну, увеличивая его долю с каждымпоколением, пока, наконец, к началу XVI в. он не сделался несомненным главойдома. Дмитрий Донской (ум. в 1389 г.) разделил свою вотчину между пятьюсыновьями, оставив старшему, Василию I, назначенному им великим князем,примерно треть ее и предписав ему выплачивать 34,2% монгольской дани.Василий I отказал все единственному пережившему его сыну - Василию II. Какбудто стремясь оградить положение Василия II как единственного наследника отпокусительств со стороны своих собственных братьев, Василий I посадил его накняжение еще когда был жив сам. Когда пришла пора ему умирать, Василий IIотказал своему старшему сыну Ивану III столько же городов, сколько остальнымчетырем сыновьям, вместе взятым. Иван III продолжил эту традицию, завещавсвоему старшему сыну Василию III шесть-десять шесть лучших городов издевяноста девяти имевшихся в его распоряжении; остальным четырем сыновьямпришлось поделить между собой уделы, содержащие тридцать три меньших города:Насколько была увеличена благодаря всем этим операциям доля старшего сына,можно вывести из того факта, что если при вступлении на царствование в 1389г. Василий I должен был выплачивать 34,2% монгольской дани, причитавшейся сотцовского поместья, то ко времени вступления на престол его праправнукаВасилия III в 1505 г. его теоретическая доля дани (ибо к тому времени даньуже не платили) выросла до 71,7%. Таким образом, к началу XVI в. назначаемыемладшим сыновьям уделы превращаются в лишь пожизненные владения и поэтому негрозят больше раздроблением семейного состояния. К этому времени вошло вобычай (как в феодальной Франции) передавать великому князю выморочныеуделы. В такой форме уделы просуществовали до конца династии Рюриковичей в1598 г. Коренное политическое преобразование - введение порядкапрестолонаследия по праву первородства - было совершено тихо, почтизакулисно, в рамках имущественного права и через институт наследованиясобственности. Принятие такого порядка дало московским правителям огромноепреимущество перед соперничающими князьями, продолжавшими раздроблять своивладения на равные доли между наследниками. Как говорилось выше, завоевание Москвой безусловного первенства вРоссии включало два процесса: внешний, целью которого было принудить вседругие удельные княжества, а также Новгород и Литву, признать московскогоправителя своим сувереном, и внутренний, направленный на придание верховнойвласти вотчинного, поместного, характера, то есть на переход земли инаселяющих ее жителей в полную ее собственность. Корнями своими оба этипроцесса уходят в идею вотчины. Происходили ли великие князья Владимирские из Москвы, Твери иликакого-нибудь иного удельного княжества, они всегда рассматривали своивладения как вотчину, то есть свою безусловную собственность. Их власть надсвоими владениями может быть уподоблена власти держателя dominium'a в.римском праве, определяемой как "абсолютная собственность, исключающая иныевиды собственности и подразумевающая за своим обладателем право пользования,злоупотребления и уничтожения".*4 Поначалу вотчинные притязания князейограничивались городами и волостями, унаследованными или личноприобретенными ими. Однако с середины XV в., в связи с укреплениеммогущества московских князей.и их переходом к открытой борьбе заустановление верховной власти над всей Русью, значение термина расширилось истало обнимать всю страну. Как сказали однажды литовцам послы Ивана III,"ано не то одно наша вотчина, кои городы и волости ныне за нами: и всярусская земля, Киев и Смоленск, и иные городы, которые он [Великий КнязьЛитовский] за собою держит к литовской земле, с Божиею волею из старины, отнаших прародителей, наша отчина".*5 Когда впоследствии Иван IV вторгся вЛивонию, которая никогда не входила в состав Киевского государства, он безовсяких колебаний стал звать вотчиной и ее. *4 Raul Vinogradoff в The Legacy of the Middle Ages. C. G. Crump andE F Jacob eds. (Oxford 1926). p. 300. *5 M. Дьяконов, Власть московских государей, СПб, 1889. стр. 133. <<страница 92>> Представление о королевстве как о личной вотчине монарха не былоабсолютно чуждо и западной политической мысли. Сохранились записи о беседахФридриха II с двумя правоведами, в которых он спрашивал их, "не является лиимператор по праву dominus'om всего, что принадлежит его подданным".Собеседник, у которого достало мужества ответить, полностью отверг такойвзгляд: "он господин в политическом смысле, но не в смысле собственника".*6Вотчинный подход так и не укоренился на Западе, где теоретики твердопридерживались резкого разграничения между собственностью и властью, междуdominium'om и imperium'om или jurisdictio. Концепция политической власти,отправляемой как dominium, представляла собою очевидную угрозу интересамчастных собственников, в Западной Европе столь многочисленных и влиятельных,и одного этого хватило, чтобы сделать ее неприемлемой. Распространениезнаний римского права в XII в. способствовало подведению под эторазграничение твердого теоретического основания. В своих "Шести книгах ореспублике" (1576-1586) Жан Бодин, основатель современной теориисуверенитета, в дополнение к двум традиционным формам единоличной власти -монархической и (ее извращение) тиранической, выделил третий тип, названныйим "сеньориальным". Монархия такого рода, по его мнению, создается врезультате вооруженного захвата. Отличительным признаком lа monarchieseigneuriale является то обстоятельство, что "король делается господиномдостояния и личности своих подданных... управляя ими наподобие того, какглава семьи управляет своими рабами". Бодин добавляет, что в Европесуществуют всего два таких режима, один в Турции, а другой - в Московии,хотя они широко распространены в Азии и Африке. Он считал что народыЗападной Европы такого правительства не потерпели бы.*7 Речь шла,разумеется, не столько о понятиях и названиях. В основе вотчинного порядкалежала мысль о том, что между собственностью правителя и собственностьюгосударства нет различия, тогда как в Западной Европе считалось, что такоеразграничение необходимо. Начиная примерно с 1290 г. обычай во Франциитребовал, чтобы король относился к имуществу короны как к неприкосновенномуфонду. После 1364 г. от французских королей требовалась клятва, что они неотторгнут ни малейшей части доставшегося им при вступлении на тронкоролевского поместья; исключение составляли лишь государственные доходы,личное имущество и завоеванные земли. Далее, в XVI в. постановили, чтозавоеванные королем территории остаются в его распоряжении всего на десятьлет, а потом включаются в поместье короны.*8 Таким образом, французскиеправители-наиболее авторитарные в Западной Европе - должны были отказатьсяот права собственности на имущество короны; даже нарушая этот принцип напрактике, они не оспаривали его правомочности. Испанский правовед XV в.четко и кратко сформулировал отношение Западной Европы к "сеньориальному"или вотчинному, правлению: "Королю вверено лишь управление деламикоролевства, а не господство над вещами, ибо имущество и права Государстваимеют публичный характер и не могут являться ничьей вотчиной".*9 Что же досвятости частной собственности, то она была аксиомой западной политическойфилософии и юриспруденции, начиная со Средних веков. И хотя этот принциппериодически нарушали, его правомочность никогда всерьез не ставили подсомнение, покуда не распространились социалистические учения Нового времени.Одним из стандартных критериев, использовавшихся западной мыслью дляразличения законного короля от деспота, было то обстоятельство, что первыйуважает собственность своих подданных, а второй - нет. *6 Paul Vinogradoff, Roman in Medieval Europe (Oxford 1929), p. 62. *7 Jean Bodin, The Six Bootes of a Commonweals (1606) (Cambridge.Mass. 1962). Book II, Ch, 2, pp. 197-204. *8 Jacques Ellul, Histoire des institutions (Paris, 1956), II, стр.235-6, 296. *9 J. H. Elliott, Imperial Spain, 1469-1716 (London 1963), p. 73. В России такие возражения против "сеньориальной" формы правлениянеизвестны. В целом ряде писем, адресованных Ивану IV из своего литовскогоприбежища, князь Андреи Курбский обрушился с нападками на .всю идеюгосударства как вотчины. Однако проведенный недавно анализ переписки Ивана сКурбским ставит ее подлинность под такое сильное сомнение, что на нее нельзябольше полагаться как на источник.*10 В экономических обстоятельствах,господствовавших в России в Средние века и в начале Нового времени, институтчастной собственности не мог устойчиво опереться ни на обычай, ни закон, анезнание римского права делалось серьезным препятствием для внесения этогоинститута со стороны. Соответственно, между ролью царя как собственника икак суверена не проводилось разграничения. По мере московской экспансииновые территориальные приобретения немедленно присоединялись к вотчиневеликого князя и оставались при ней навсегда. Таким образом, российскаямонархия выросла прямо из порядка власти удельного княжества, то есть изпорядка, который был рассчитан первоначально на экономическую эксплуатацию,основанную большей частью на рабском труде. *10 Edward L. Keenan, The Kurbskii-Groznyi Apocrypha (Cambridge,Mass. 1971) То обстоятельство, что русское государство вышло из княжескогопоместья, отразилось и в происхождении его административного аппарата. Кнесчастью, пожар Москвы 1626 г. уничтожил большую часть архивов центральнойадминистрации, поэтому трудно установить, когда и при каких обстоятельствахона создавалась. Однако достаточно известно для уверенного предположения,что она выросла непосредственно из учреждений, которым первоначально былопоручено управление частным поместьем удельного князя. В течение долгоговремени - скорее всего, до середины XVI в..- двор московского князя выполнялдвойную функцию: заведования княжеским поместьем и управления остальнойчастью княжества. "...Вплоть до реформ 50-х и 60-х годов XVI в. общийконтроль над всей системой местного управления осуществлялся не кем иным,как дворцовыми ведомствами ... которые сосредоточивали в своих руках почтивсе основные отрасли государственного управления того времени...".*11 *11 Н. Е. Носов, Очерки по истории местного управления русскогогосударства первой половины XVI века, .М.-Л., 1957, стр. 322; си. затем у А.А. Зимина в Исторических записках, Э63, 1958. стр. 181. Особенно замечательную эволюцию претерпели исполнительные органымосковского управления - приказы. Этимологию термина "приказ" следует искатьв языке удельного княжества: как уже отмечалось (стр. #67), "приказные люди"были домашними рабами и княжескими служащими, выполнявшими функцииуправления в больших поместьях, как княжеских, так и частных. Приказ - этоназвание учреждения, возглавлявшегося таким управителем. Московские приказы,насколько можно понять, за самым малым Исключением были впервые созданы лишьво второй половине XVI в., то есть через добрую сотню лет после того, какМосква сделалась столицей царства. До этого времени служившие князюуправители - дворецкий и путные бояре - продолжали; когда на то была нужда,нести публичные административные функции за пределами княжеского поместья.По мере завоевания и присоединения к Москве других уделов дворы низложенныхкнязей переносились в Москву и восстанавливались там как новыеадминистративные единицы; так появились там особые ведомства для управленияРязанью, Новгородом и прочими областями. Каждый из этих областных приказовпредставлял собою как бы отдельное правительство, имеющее всю полноту властина вверенной ему территории. Подобным же образом распорядились в XVI в. сзавоеванным Казанским царством, а в XVII в. с Сибирью. Таким образом, нарядус чисто функциональными приказами в Москве появились ведомства, построенныепо территориальному принципу. Такая система управления не давала ни однойобласти царства возможности создать органы самоуправления или хотя быприобрести начатки политического самосознания. Как пишет П. Н. Милюков: При самом начале развития наших учреждений мы наталкиваемся наогромную разницу с западом. Там каждая область была плотным замкнутым целым,связанным особыми правами... Наша история не выработала никаких прочныхместных связей, никакой местной организации. Немедленно по присоединении кМоскве, присоединенные области распадались на атомы, из которыхправительство могло лепить какие угодно тела; Но на первый раз оноограничилось тем, что каждый такой атом разъединило от соседних и привязалоадминистративными нитями к центру.*12 *12 П. Н. Милюков, Очерки по истории русской культуры, 6-е изд., СПб.1909, ч 1, стр. 197 Все это, разумеется, в значительной степени обусловило отсутствие вцарской и императорской России каких-либо сильных местных средоточий власти,могущих потягаться со столичным правительством. Взамен переведенной в Москву местной администрации двор московскогокнязя открывал отделения в главных городах покоренных княжеств. Ониотправляли частные и публичные функции точно так же, как некогда княжескийдвор внутри удельного княжества. Под напором административных забот,множившихся по мере беспрерывного территориального расширения Москвы,дворцовое управление князя преобразовалось в "Приказ Большого Дворца". Этотбезусловно важнейший приказ является первым таким ведомством, о котором унас имеются твердые сведения, И все равно экспансия Москвы проходила стольстремительно, что потребности управления превосходили возможности княжескогодворцового штата, поэтому со временем начала зарождаться рудиментарнаягосударственная администрация, отделенная от княжеского двора. Спервапоявился Казенный приказ, а впоследствии своими собственными ведомствамиобзавелись и другие управители.*13 *13 Здесь я в основном следую за А. К. Леонтьевым, Образованиеприказной системы управления в русском государстве, М., 1961. На всем протяжении своего развития московская администрация сохраняласледы поместной системы управления, из которой выросла. Как и удельные пути(стр. #66), московские приказы были организованы в соответствии систочниками дохода, а не с какими-то принципами публичной ответственности. Апричина этого лежала в том, что, как и поместное управление, они былисозданы для извлечения товаров и услуг. И, как и прежде, каждому приказубыли предоставлены собственные источники существования, и каждый из нихчинил суд и расправу над людьми, находившимися в пределах его компетенции.Эти пережитки удельного периода просуществовали в русской системе управлениядо того момента, когда Петр I, следуя западным образцам, ввел принципадминистративного рационализма и учредил национальный бюджет. На Западе государственная машина также выросла из аппарата,управлявшего королевскими поместьями. В России, однако, поместные учрежденияпревратились в государственные необычайно поздно. Во Франции это разделениезавершилось к XVI в., а в России оно началось только в XVIII в. Такаязадержка приобретает немалое значение, если вспомнить, что национальныегосударства стали складываться в обеих странах примерно в одно и то жевремя, то есть около 1300 г. Во-вторых, в России различие между поместной ипубличной сферами всегда оставалось довольно нерезким, что не могло неналожить отпечатка на поведение управителей. Западный феодализм создал рядучреждений (суд, curia regis, Генеральные Штаты) которые самим фактом своейотделенное от управления королевского двора укрепляли ощущение публичногопорядка. Английский теоретик конституционного права XVI в. Томас Смит хорошовыразил это, сказав, что суверенитет есть результат слияния короля и народа,происходящего, когда заседает парламент. В России государственное управлениевыросло не из сознания, что князь и государство - это разные вещи инуждаются поэтому в раздельных учреждениях, а скорее из того, что штаткняжеского двора был больше не в состоянии один справиться с задачейуправления. Представление о том, что правитель и государство отнюдь нетождественны (естественное в любой стране с феодальным прошлым), появилось вРоссии лишь в XVIII в. под влиянием западных теорий. Но к этому времениполитические взгляды и обычаи страны уже вполне сложились. Другим свидетельством в пользу точки зрения о том, что московскийгосударственный аппарат вырос из поместного управления московских князей,является метод оплаты русского чиновничества. В удельном княжестве в техсравнительно редких случаях, когда члену княжеского двора надобно былоисполнять свои обязанности за пределами поместья (например, в черноземныхобластях), предполагали, что его жалованье будет обеспечиваться местнымнаселением. Соответствующие платежи делались деньгами или натурой и звались"кормлениями". Московские цари оставили этот порядок в силе. Чиновникиприказов и прочих ведомств, проживающие в Москве и служащие поднепосредственным началом суверена, получали содержание из царской казны.Однако провинциальной администрации никаких денег не отпускалось, и еепредставители получали кормления в виде регулярных платежей, а также платыза выполнение конкретной работы. Этот порядок также продержался до Петра,который ввел регулярное жалованье для государственных чиновников. Однакопоскольку финансовые затруднения ближайших преемников Петра принудили ихвременно прекратить выплату жалованья, послепетровская бюрократия снованачала жить за счет кормлений. Таким образом, и по своей организации, и поспособу вознаграждения трудов своих чиновников Московское государствоследовало обычаям удельного княжества, что убедительно указывает на егопроисхождение из княжеского поместья. <<страница 98>> Этот тезис, кроме того, подтверждается неумением русских провеститеоретическое или практическое различие между тремя типами собственности:собственностью, принадлежащей лично монарху, собственностью государства исобственностью частных лиц. В удельный период частная собственность на землюпризнавалась в форме вотчины. Но, как будет показано в следующей главе, в XVи XVI вв. московской монархии удалось ликвидировать аллоды и обусловитьсветское землевладение несением государственной службы. И лишь в 1785 г.,при Екатерине II, когда русским землевладельцам удалось заручиться четковыраженными юридическими правами на свои поместья, в России снова появиласьчастная собственность на землю. В свете этого нечего удивляться, что такоеразграничение между собственностью короля и собственностью короны, котороепроводилось во Франции со времен позднего средневековья, в России сталопризнаваться очень поздно: ...ни в Москвском уделе, ни в великом княжении Владимирском, вкотором утверждается та же московская линия князей, ни в Московскомгосударстве мы не находим ни малейших указаний на наличность государственныхимуществ, которые отличались бы от имущества князя. В Москве есть толькоземельные имущества великого князя, а не государственные. Земли великогокнязя различаются на черные и дворцовые; последние приписаны к дворцам инесут особые повинности на их содержание; но и те и другие одинаковопринадлежат государю и даже повинностями не всегда различаются. Великийкнязь одинаково распоряжается как теми, так и другими. Черные земли могутбыть приписаны к дворцу, а дворцовые отписаны в черные. И те и другие могутбыть розданы в поместья и вотчины, могут быть назначены сыновьям, княгиням,дочерям, монастырям и т. д. Наши источники не делают никакого различия междукуплями государя, конфискованными им у частных людей землями и другимивладениями, способ приобретения которых остался нам неизвестен. Все этобезразлично называется государевыми землями и управляется на одинаковыхоснованиях.*14 *14 В. Сергеевич, Древности русского права. 2-е изд., СП6, 1911, III,стр. 22-3. В России первые попытки отграничить царские земли от государственныхбыли сделаны Павлом I, учредившим Департамент Уделов для управленияимуществом Романовых, доходы от которого использовались для содержанияцарской семьи. При Николае I это ведомство было превращено (1826 г.) вМинистерство Императорского Двора и Уделов, выделявшееся тем, что неподлежало контролю со стороны Сената и прочих государственных органов, аотчитывалось лишь перед самим императором. В 1837 г. было созданоМинистерство Государственных Имуществ, ведавшее государственнойсобственностью. Прежде того поступавшие от этих двух видов собственностидоходы объединялись в общий фонд. До этого же времени русские императоры,как им заблагорассудится, передавали или продавали частным лицам обширныегосударственные земли с сотнями тысяч крестьян. Но даже после этих реформразличия между собственностью короны и государства твердо не соблюдали.Министерство Государственных Имуществ было создано не из хорошегоюридического тона, а в связи с тем, что без него миллионами государственныхкрестьян распоряжались из рук вон плохо. Учредивший оба вышеозначенныхминистерства Николай I всегда без долгих размышлений перемещал крестьян изимператорских владений на государственные земли, и наоборот. Тообстоятельство, что до начала XVIII в. в России не было государственногобюджета, а после 1700 г. и до 1860-х гг. он оставался строго охраняемойгосударственной тайной, лишь способствовало такой практике. В своем качествевотчинника всея Руси московский правитель обращался со своим царствомпримерно так, как его предки обходились со своими поместьями. Идеягосударства отсутствовала в России до середины XVII в. и даже после своегопоявления не была толком усвоена. А поскольку не было концепции государства,не было и следствия ее - концепции общества.*15 То, что в современномрусском языке выражается словом "общество" (неологизм XVIII в.), в словареМосковской Руси обозначалось словом "земля". В Средние века этим терминомназывалась доходная собственность.*16 Иными словами, "земля" воспринималасьглавным образом не как противовес сеньору, царю, а как объект егоэксплуатации. Как л везде, целью вотчинного строя на Руси была выжимка изстраны всего имевшегося в ней дохода и рабочей силы. Джайлс Флетчер, поэт игосударственный деятель елизаветинских времен, в 1588-1589 гг. побывавший вРоссии и оставивший во многих отношениях лучшее из дошедших до нас описанийМосковского царства, сделанных очевидцами, сообщает, что Иван IV нередкосравнивал свой народ с бородой или с отарой овец, поскольку обоих длядоброго роста надобно часто стричь.*17 Неизвестно, аутентична эта метафораили ее выдумали жившие в Москве английские купцы, однако в любом случае онаверно отражает дух, пропитывавший внутреннюю политику Московскогоправительства, да и вообще любого правительства вотчинного, или"сеньориального" типа. *15 Некоторые ученые (например, Джон Кип (John Keep) в Slavonic andEast European Review, April 1970, p. 204, и Ганс Торке [Hans TorkeJ вCanadian Slavic Studies, winter 1971, p. 467) усматривают на Русинарождающееся общество уже в конце XVII в. (Кип) н даже в середине XVI в.(Торке). Профессор Кип основывает свою точку зрения на брожении средислужилого класса, однако заключает, что его попытки добиться кое-какойсвободы от государства не увенчались успехом. Свидетельства, приводимыепрофессором Торком, в основном указывают на то, что русское правительство вXVI в. увидело целесообразность привлечения разных сословий к управлениюстраной. Идея общества, как я се понимаю н как она обычно определяется наЗападе, предполагает признание государством права социальных групп наюридический статус и на узаконенную сферу свободной деятельности. В Россииже это право было признано лишь в царствованне Екатерины II. *16 Г. Е. Кочин, ред., Материала для терминологического словарядревней России. М.-Л-, 1937, стр. 126. *17 Giles Fletcher, Of the. Russe Commonwealth (London 1591), p. 41 На каком-то этапе московской истории вотчинное умозрение, корникоторого лежали в чисто экономических представлениях, приобрело политическуюокраску. Вотчинник - землевладелец сделался вотчинником-царем. Дух осталсятот же, однако стал выражаться в новых формах и потребовал теоретическогообоснования. Имеющихся данных недостает, чтобы точно сказать, когда и какслучилась эта трансформация. Однако есть убедительные свидетельства того,что дело решилось в царствование Ивана III, когда два события одновременноосвободили Москву и подвластные ей княжества от внешней зависимости ивпервые позволили северо-восточной Руси почувствовать себя сувереннымгосударством. Одним из этих событий явился распад Золотой Орды. Порядокпрестолонаследия, существовавший у "белой кости" (потомков Чингисхана),отличался крайне запутанной системой старшинства, больше подходившей дляплеменной организации кочевого народа, чем для империи, и вызывавшейбесконечные междоусобицы. В 1360-х гг. соперничающие между собой кучкипретендентов учинили в Орде великий разброд; на протяжении последующихдвадцати лет в Сарае пересидело по меньшей мере четырнадцать ханов. Москвапользовалась этими распрями и натравливала соперников друг на друга. В 1380г. Дмитрий князь Московский даже отважился выступить против монголов соружием в руках. Верно, что он пошел всего-навсего против крымскогохана-узурпатора; также верно, что одержанная им на Куликовом поле победаимела небольшое военное значение, поскольку два года спустя монголыотомстили за неудачу и разорили Москву. И тем не менее, Куликовская битвапоказала русским, что они могут тягаться со своими хозяевами. Орда, уже резко ослабевшая из-за усобиц, получила решающий удар отТимура (Тамерлана). Со своего опорного пункта в Средней Азии тюркскийзавоеватель предпринял с 1389 по 1395 г. три кампании против Орды, и вовремя последней войска его разрушили Сарай. Орда так и не оправилась от этихударов. В середине XV в. она распалась на несколько частей, важнейшими изкоторых были Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Этигосударствапреемники Орды, в особенности Крымское ханство, все еще могли безтруда совершать набеги на Русь, но полной власти над ней уже больше неимели. А к концу XV в. Москва уже решала, кому из претендентов сидеть наказанском троне. В царствование Ивана III Москва перестала платить дань Ордеи государствам - ее преемникам (по преданию, это произошло в 1480. г.).Другим событием, способствовавшим политизации московских правителей, явилоськрушение Византийской империи. Отношения России с Византией никогда неотличались четкой определенностью. Со времени крещения Руси несомненнополагали, что она стоит, в некоей зависимости от Константинополя. Об этом неуставала напоминать греческая иерархия, любившая выдвигать теорию Юстинианао "гармонии", или "симфонии", согласно которой церковь и императорскаявласть не могут существовать друг без друга. Подразумевалось, что в силуэтого православные на Руси должны сделаться подданными византийскихимператоров, но осуществить эти притязания не было никакой возможности, а вовремя монгольского господства они вообще сделались бессмысленными, ибоимператором Руси в ту пору был большой нехристь - монгольский хан. Византияимела кое-какой контроль над Русью через духовенство, то есть черезназначения на высокие иерархические должности, делавшиеся или утверждавшиесяКонстантинополем. Но даже эта нить порвалась после 1439 г., когда Русьотвергла унию Византии с католиками, заключенную на Флорентийском Соборе.Великие князья Московские, исходившие из убеждения, что Византия совершилаво Флоренции грех вероотступничества, с тех пор стали назначать своихсобственных митрополитов, не утруждая себя больше испрашивать одобрениегреческой иерархии. Так или иначе, все притязания, которые византийскийимператор и византийская церковь могли иметь на власть над Русью, потерялизначение в 1453 г., когда Константинополь был захвачен турками, иимператорская линия пресеклась. <<страница 102>> После падения Византийской империи у православной церкви были вескиепричины на то, чтобы способствовать созданию на Руси крепкой царской власти.Этот вопрос будет подробнее разбираться в главе, посвященной отношенияммежду церковью и государством (Глава 9). Здесь же следует подчеркнуть лишьглавное обстоятельство. Православная церковь, стесненная магометанами,соперничающая с католиками и расшатываемая еретическими реформистскимидвижениями в своей собственной иерархии, боролась за свою жизнь. С падениемКонстантинополя московский правитель стал выступать как единственный в миреправославный князь, способный оградить православную церковь от сонма еевнешних и внутренних противников. Посему, чтобы выжить, надо былоподдерживать московских властителей и воспитывать в этих накопителях земельи дельцах политическое сознание, которое позволит им выглянуть за узкийгоризонт своих поместий. После 1453 г. греческая и русская православныеиерархии делали все, что могли, дабы сделать из московского князя защитникаверы, ответственного за благоденствие всех православных христиан. Одной изкульминационных точек этого, процесса явился церковный синод 1561 г.,присовокупивший к своим решениям послание константинопольского патриарха кИвану IV, провозглашавшее последнего "царем и государем православныххристиан во всей вселенной".*18 *18 Цит. в Helmut Neubauer. Car und Setbstherncher (Wiesbaden 1964),стр. 39-40. Крушение Золотой Орды и Византии освободило Москву от подчинения двумимпериям, претендовавшим на какую-то форму верховной власти над нею. Поэтомуименно в это время - во второй половине XV в.- великие князья Московскиеначинают мало-помалу величать себя царским титулом. Иван III был первымрусским правителем, изредка называвшим себя царем. Первоначально этимзванием величали византийского императора, а с 1265 г. оно предназначалосьдля хана Золотой Орды, Женившись на племяннице последнего византийскогоимператора, Иван III стал пользоваться и его двуглавым императорским орлом.Сын его Василий звал себя царем еще чаще, а внук Иван IV узаконил в 1547 г.этот обычай, сделав звание "царя всея России" титулом российских правителей.В городах и селах, северо-восточной Руси завелись теперь значительные идеи.Князья, предки которых некогда ползали на четвереньках на потеху хану и егопридворным, ныне вели свою родословную от императора Августа, корона жеякобы была пожалована им Византией. Ходили разговоры о том, что Москваявляется "Третьим Римом" и что ей предопределено на веки вечные занять месторазвращенных и павших Рима Петра и Рима Константина. Среди темного народапошли фантастические легенды, связывающие деревянный по большей части городна Москве-реке со смутно понимаемыми событиями библейской и античнойистории. Вот при таких обстоятельствах вотчинное мировоззрение и приобрелополитическую окраску. Далее встает вопрос: какой образец для подражанияизбрали московские князья, добивавшиеся самодержавной, имперской власти? Онибыли знакомы с двумя образцами - византийским василевсом и монгольскимханом. Западные короли для этой цели не годились, отчасти из-за своегокатоличества, отчасти потому, что, по крайней мере номинально, они быливассалами Римского императора и по этой причине не были настоящимисуверенами в том смысле, какой вкладывала в это понятие Москва. В 1488 г. вМоскву явился посланец императора Фридриха III, прося ее помощи в войне стурками. Чтобы заручиться содействием Ивана III, он предложил ему помощь вприобретении королевской короны. Данный на это предложение ответ не толькопоказывает, какого высокого мнения был о себе московский князь, но икосвенным образом демонстрирует, что он думал про обычных европейскихмонархов: "... мы Божиею милостию Государи на своей земле изначала, отпервых своих прародителей, а поставление именем от Бога, как нашипрародители ... а постановления, как есмя наперед сего не хотели ни от кого,так и ныне не хотим".*19 *19 Памятники дипломатических сношений древней России с державамииностранными СПб. 1851, I. стр. 12. Византийский образец сделался известным на Руси почти исключительночерез посредство духовенства и церковной литературы. У Москвы не было прямыхдипломатических или торговых связей с Константинополем и потому не было ивозможности узнать, что представляет собою тамошний монарх и что он делает.Церковь по вышеуказанным причинам была весьма заинтересована в сильнойрусской монархии. Она потворствовала ее амбициям, способствовала выработкедоктрины самодержавия и разработала сложный церемониал коронации. Неяснотолько, как церковь могла обучить московских князей искусству политики. <<страница 104>> Если мы хотим узнать, где Москва обучилась науке царствования (не какнекоего идеала, а как реально действующего института), нам следуетобратиться к Золотой Орде. Вопрос о монгольском влиянии сильно задеваетрусских, которых очень обижает предположение о том, что их культурноенаследие, возможно, несет на себе кое-какую печать Востока, а в особенности- восточной державы, памятной более всего своими чудовищными зверствами иуничтожением великих центров цивилизации. Тем не менее, вопрос этот обойтинельзя, и несоветские историки, за немногими исключениями, готовы отвестимонгольскому влиянию важную и даже решающую роль в становлении Московскогогосударства. В предыдущей главе затрагивался вопрос о духовном инравственном влиянии монгольского владычества на русскую политику; здесь мыкоснемся его влияния на институты. Золотая Орда дала первый пример централизованной политической власти,с которым вплотную столкнулись русские князья. На протяжении полутора вековхан был их абсолютным господином. Его могущество и величие почти полностьюстерли из памяти образ византийского василевса. Последний являл собою нечтовесьма отдаленное, легенду; ни один из удельных князей не бывал вКонстантинополе, зато многим из них была очень хорошо известна дорога вСарай. Именно в Сарае имели они возможность вплотную лицезреть абсолютнуюмонархию за работой, лицезреть власть, "с которой нельзя входить всоглашение, которой надо подчиняться безусловно".*20 Здесь они научилисьоблагать налогами дворы и торговые сделки, вести дипломатические отношения,управлять курьерской службой и расправляться с непокорными подданными.Русский словарь хранит отчетливые следы этого влияния. Слово "казна" естьпрямое заимствование из языка татаро-монголов, равно как и понятия "деньги"и "таможня", оба происходящие от "тамги", обозначавшей при монголах казеннуюпечать, ставившуюся на товарах в знак уплаты пошлины. Связывавшая Москву спровинцией "ямская служба" была тем же самым монгольским "ямом", но поддругим начальством. Татаро-монгольское воздействие на язык репрессийотмечалось выше (стр. #82). Возможно, самым важным, чему научились русские умонголов, была политическая философия, сводившая функции государства квзиманию дани (или налогов), поддержанию порядка и охране безопасности иначисто лишенная сознания ответственности за общественное благосостояние. *20 В Сергеевич, Древности русского права, 3-е изд., СПб., 1908, II,стр 34. <<страница 105>> В период, когда Москва выступала агентом Орды на Руси, ей пришлосьсоздать административный аппарат, соответствующий нуждам аппарата, которомуон служил. Ввиду природного консерватизма политических учреждений нет ничегоудивительного в том, что эта структура управления осталась почти неизменнойдаже после того, как Московское княжество сделалось суверенным государством.Так, не покончили с данью, которую великий князь Московский собирал дляхана; вместо этого дань превратилась в налог, взимаемый для великого князя.Точно так же полагалось поддерживать монгольскую курьерскую службу, теперьуже для великого князя.*21 Так, почти незаметно, Москва переняла многиемонгольские институты. Из-за хозяйственной ориентации удельного княжества,из которого вышло Московское государство, и сопутствующей ей неразвитостиполитических институтов русские, естественно, склонны были заимствовать умонголов вещи, которых у них самих не было, то есть центральные налоговыеведомства, связь и средства подавления. *21 А. Лаппо-Данилевский, Организация прямого обложения в Московскомгосударстве, СПб., 1890, стр 14-15. Есть кое-какие указания на то, что первые цари смотрели на себя какна наследников монгольских ханов. Хотя под церковным влиянием они иногдассылались на византийский образец, они не называли себя преемникамивизантийских императоров. В. Савва обнаружил, что в поисках международногопризнания своих прав на царское или имперское звание российские правители неуказывали на преемство своей власти от Византии.*22 С другой стороны, нетнедостатка в свидетельствах того, что они придавали первостепенное значениезавоеванию государств-преемников Золотой Орды - Казани и Астрахани. Уже вовремя последнего наступления на Казань и Астрахань Иван называл их своейвотчиной; это утверждение могло значить лишь одно - что он смотрел на себякак на наследника хана Золотой Орды. Чиновник московского ПосольскогоПриказа Григорий Котошихин, бежавший в Швецию и написавший там весьма ценноесочинение о московском государстве, начинает свой рассказ с сообщения, чтоИван IV сделался "царем и великим князем всея Руси" с того момента, какзавоевал Казань, Астрахань и Сибирь.*23 Титул "белого царя", иногдаиспользовавшийся московскими правителями в XVI в., по всей вероятностисвязан с "белой костью" - родом потомков Чингисхана и, возможно,представляет собою еще одну попытку подчеркнуть преемство от правящеймонгольской династии. Достоверные документальные свидетельства по теориироссийского монархического правления в период его становления весьма скудны.Однако что касается политических воззрений московского двора, то здесьаутентичных материалов достаточно, чтобы сделать по этому поводу кое-какиеобобщения. Западные люди, посетившие Россию в XVI-XVII вв., были ошеломленызаносчивостью, с которой они столкнулись в Москве. По наблюдениям иезуитаПоссевино, отправленного Папой послом к Ивану IV, царь был абсолютно убежденв том, что является могущественнейшим и мудрейшим правителем на свете. Когдав ответ на его похвальбу Поссевино вежливо напомнил Ивану о другихпрославленных христианских князьях, тот спросил - скорее презрительно, чемнедоверчиво - "Да сколько же их на свете?" (Quinam isti sunt in mundo?).Жители Москвы, обнаружил Поссевино, разделяли самомнение своего правителя,ибо посол слышал, как они говорили: Это знает лишь Господь и наш Великий Господин (Magnus Dominus) (тоесть наш Князь). Этот наш Великий Господин знает все. Одним словом он можетразвязать любой узел и разрешить все затруднения. Нет такой веры, с обрядамии догмами которой он не был бы знаком. Всем, что мы имеем, и тем, что мыхорошо ездим верхом, и тем, что мы в добром здравии, всем этим мы обязанымилости нашего Великого Господина. Поссевино добавляет, что царь усердно насаждает такую веру средисвоего народа.*24 *22 В. Савва, Московские, цари и византийские василевсы Харьков, 1901стр 400 *23 О России в царствование Алексея Михайловича, сочинение ГригорьяКотошихина 4-е изд.. СПб.. 1906. стр. 1. *24 Antonio Possevino, Moscovia (Antwerpen 1567), стр. 55, 93. <<страница 107>> По отношению к иноземным послам, особенно западным, московский дворлюбил выказывать нарочитую грубость, как бы стараясь показать, что в егоглазах они представляют правителей низшего сорта. По московским понятиям,настоящий суверен должен был отвечать трем условиям: происходить из древнегорода, занимать трон по праву наследования и не зависеть ни от какой другойвласти, внешней или внутренней.*25 Москва чрезвычайно гордилась древностьюсвоего рода, который она еще сильнее состарила, поведя его от дома римскогоимператора Августа. С макушки этого вымышленного генеалогического древа онамогла свысока смотреть почти на все современные ей королевские дома. Чтокасается способа вступления на престол, то здесь также высоко ставилсянаследственный принцип: настоящий король должен быть вотчинным, а невыборным, посаженным. Покуда польский трон занимал наследственный монархСигизмунд Август, Иван IV, обращаясь к королю Польскому, звал его братом.Однако он отказался называть так преемника Сигизмунда Стефана Батория,потому что этого короля избрали на должность. Наибольшее значениепридавалось критерию независимости. Правитель есть настоящий суверен, илисамодержец, лишь в том случае, если он может делать со своим царством, чтохочет. Ограничение королевской власти звалось "уроком", а ограниченныймонарх - "урядником". Всегда, когда перед Москвой вставал вопрос обустановлении отношений с какойлибо иностранной державой, она доискивалась,сам ли себе во всем хозяин ее правитель - не только в сношениях с другимистранами (такими вещами западная дипломатия тоже всегда интересовалась), нои в своем собственном королевстве. Ранний пример такой практики относится к1532 г., когда император Бабур, глава только что основанной в ИндииМогольской династии, отправил в Москву посланца с предложением "быть вДружбе и братстве" с великим князем Московским Василием III. Москваотрицательно отреагировала на этот пробный шар. Великий князь "в братстве кнему не приказал, потому что он не ведает ево государства - неведомо: он -государь или государству тому урядник".26* Такой же подход проявился вписьме, посланном Иваном IV в 1570 г королеве Елизавете: И мы чаяли того что ты на своем государстве государыня и самавладеешь и своей государьской чести смотришь и своему государству прибытка.И мы потому такие дела и хотели с тобою делати. Ажно у тебя мимо тебя людивладеют и не токмо люди, но мужики торговые и о наших о государских головахи о чести и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговыхприбытков.27* *25 Дьяконов, Власть, стр 146-62: и его Очерки общественного игосударственного строя древней Руси, 3-е изд., СПб 1910, стр 419-20 *26 Русско-индийские отношения в XVII в Сборник документов М., 1958.стр 6 *27 Юрий В. Толстой, Первые сорок лет сношений между Россиею иАнглией 1553-1593, СПб. 1875. стр. 109. В конечном итоге, предъявляемым Москвой .высоким требованиям отвечалилишь два властителя: турецкий султан и ее собственный великий князь,- тесамые два правителя, которых Бодин выделил как "сеньориальных" монарховЕвропы. Теперь мы можем понять, почему Иван IV пренебрежительно отреагировална упоминание Поссевино о других "прославленных" христианских королях. В завершение разбора вотчинного монархического правления в раннийпериод истории современного русского государства следует обратить вниманиена любопытный этимологический факт. У ранних славян для обозначения главысемейства, обладавшего всей полнотой власти над имуществом семьи, равно каки над жизнями ее младших членов (которых он мог продать в рабство),одновременно использовались два слова: "господин" (или "господ") и"государь" (или "господар"). Эти слова родственны многим терминаминдо-европейского словаря, касающимся дома и его противоположности -незнакомца, таким как латинское hostis ("чужой, враг") и hostia ("жертвенноеживотное, жертва") и английские антонимы host ("хозяин") и guest("гость").*28 В документах Киевского и раннего удельного периодов слова"господин" и "государь" употреблялись вперемешку для обозначения и правителяи владельца, что не удивительно ввиду отсутствия сколько-нибудь серьезногоразличия между властью и собственностью на этом этапе исторического развитияРуси. Из этого правила было одно важное исключение, а именно чторабовладелец всегда звался "государем". К концу удельного периода произошлоразмежевание значений: "господин" стал относиться к власти в публичнойсфере, а "государь" - в частной. Обращаясь к удельному князю, вольные людиобыкновенно звали его господином. Новгород тоже называл себя "ГосподиномВеликим Новгородом". "Государь", с другой стороны, стал в конце концовобозначать то, что у классических греков называлось бы despotes'om, а полатыни - dominus'om Князь был "господином" вольных людей, живущих в егоуделе, и "государем" для своих рабов. В своем поместье обычный вотчинниктакже назывался "государем" еще в XVII в. Таков был обычай, покуда Москва незаняла главенствующего положения в стране. Собственнический характеркняжеской власти в России отражается в том, что цари избавились от этоготерминологического различения и требовали, чтобы их величали исключительногосударями. Этот обычай повелся с начала XV в. и, возможно, представлялсобою намеренное подражание монгольской традиции. Иван III ставил титулгосударя на своих монетах и печатях и требовал, чтобы именно так его ивеличали. После того, как на трон сел Иван IV, "государь" сделался частьюофициального титула российских правителей и начал использоваться во всехофициальных документах. Очевидно значение того факта, что термин,обозначающий "суверена" в современном русском языке, произошел из словарячастного права, от cлова, обозначавшего собственника, и в особенностисобственника рабов. Термин "государство", в отличие от английского state, неподразумевает различия между частным и публичным, между dominium'om иimperium'om; оно представляет собою чистой воды dominium, обозначая"абсолютную собственность, исключающую иные виды собственности иподразумевающую за своим обладателем право пользования, злоупотребления иуничтожения"*29. *28 J Baly. Eur-Aruan Roots (London 1897). I. pp. 355-7 *29 Как отмечает Леонардо Шапиро (Leonard Schapiro, Totalitarianism,London 1972, p. 129), английский термин state ("государство") и его аналогипроисходят от латинского status, передающего значения звания, порядка,устроенностн,- иными словами, от понягия, подразумевающего правовыеотношения, В понятии "государя" эти оттенки полностыо отсутствуют. Подобно другим историкам, при разборе эволюции русской монархии мысосредоточили свое внимание на Москве, поскольку она сделалась столицейроссийской империи, да и история ее известна лучше истории всех другихкняжеств. Однако вотчинное умозрение и вотчинные институты не ограничивалисьМосквой, они коренились в удельном строе и во всем геополитическом положениисеверо-восточной Руси. Составленное в 1446 - 1453 гг. в Твери "Слово инокаФомы" поет хвалы князю Тверскому почти в таких же тонах, в каких московскаяпанегирическая литература позднее воспевала своего царя. "Слово" называеттверского князя "царем", "государем", "самодержцем", наследникомимператорского титула и говорит о Твери как о новой столице православнойверы.*30 Этот отрывок дает основание предположить, что, случись по-иному,историки вполне могли бы говорить о Твери как об источнике вотчинного строяв России. Питая великую веру в свои силы, Москва принялась в середине XV в.собирать обширную "вотчину", на которую она предъявляла свои права. Втеории, целью московской экспансии было поставлено собирание всех земель,составлявших Русь. Отсюда речь шла и о большей части Литвы. Однако, как мыотмечали выше, "речь шла также и о Казани, Астрахани и Ливонии, которыесроду не входили в Киевское государство. Из-за отсутствия в этой частиземного шара природных границ даже с самыми лучшими намерениями нельзя былопровести рубеж, отделяющий земли Руси от территорий, заселенных народамидругих рас и вероисповеданий. Когда еще только начинало складыватьсянациональное государство, под русской властью жили финны и тюрки. Позднее кним добавились другие народы. В результате этого устройство национальногогосударства и создание империи (процессы, на Западе разделенные и по месту,и по времени) происходили в России одновременно, бок о бок, и былипрактически неотличимы друг от друга. Когда какая-то территорияаннексировалась Москвой, была она или нет частью Киевского государства и ккакой бы нации или религии ни принадлежало ее коренное население, онанемедленно присоединялась к "вотчине" правящего дома, и все последующиемонархи относились к ней как к некоему священному неделимому фонду, отдаватькоторый не полагалось ни при каких обстоятельствах. Цепкость, с которойроссийские правители вне зависимости от их текущей идеологии держались закаждый квадратный сантиметр земли, когда-либо принадлежавшей одному из них,коренится в вотчинной психологии. Это территориальное выражение того жепринципа, исходя из которого российские правители ни под каким видомдобровольно не уступали своим подданным ни йоты политической власти.*31 *30 Werner Philipp. 'Ein Anonymus der Tverer Pubiizistik im 15Jahrhundert Festschrift fur Dmytro Cwzevskyej zum 60. Geburlstag (Berlin1954), стр 230-7 *31 Занятные примеры этой психологии можно обнаружить в советскихучебниках истории, рассматривающих все происшедшие за последнюю тысячу летпоглощения русским государством чужой территории как "присоединения". Точнотакое же действие со стороны другого государства превращается в "захват".Так. например, русское императорское правительство "присоединило" Туркестанк России, тогда как викторианская Англия "захватила" Египет. <<страница 111>> В 1300 г. Московское княжество занимало примерно 20 тысяч кв. км. Вту пору оно было одним из более мелких уделов. В течение последующихполутора веков рост его происходил в основном за счет соседей на востоке исеверо-востоке. Особенно ценным приобретением было княжество Нижегородское,пожалованное Москве ханом Золотой Орды в обмен на помощь против одного изего соперников Обладание стратегическим районом у слияния Оки и Волги давалоМоскве превосходный опорный пункт для дальней шей экспансии. При вступлениина царствование в 1462 г Иван III получил в наследство 430 тысяч кв. кмземли территорию чуть больше послеверсальской Германии Основная часть этойземли была либо куплена, либо взята за долги. Последнюю свою покупку ИванIII сделал в 1474 г, когда приобрел ту часть княжества Ростовского, котораяему еще не принадлежала. С тех пор Москва росла за счет захватовОсвободившись от ордынского господства, Москва стала вести себя в духеусвоенных у Орды понятий о поведении суверенной державы. Важнейшим приобретением Ивана был город-государство Новгород, земликоторого покрывали большую часть северной России. Хотя Новгород былзажиточен и культурен, он не мог состязаться с Москвой на поле брани Из-засеверного расположения и заболоченности земледелие его было весьманизкоурожайным Сделанные за последнее время подсчеты показывают, что всередине XV в 77,8% новгородских землевладельцев не получали со своихпоместий достаточно средств, чтобы купить себе экипировку для войны*32Москва начала оказывать на Новгород политическое давление еще в конце XVI в,когда она приобрела Белоозеро, обладание которым довело ее владения доберегов Онежского озера и дало ей возможность перерезать новгородскуютерриторию пополам. *32 А. Л Шапиро, ред., Аграрная история Севера-Запада России, Л..1971. стр. 332 Московское завоевание Новгорода началось в 1471 г. В тот год междукняжествами произошло столкновение Хотя Москва без труда разгромила слабоеновгородское войско, Иван III предпочел не вмешиваться во внутренние делагорода-государства, удовольствовавшись пока тем, что Новгород признал себяего вотчиной. Шесть лет спустя это формальное главенство превратилось вфактический контроль. Как сообщают летописи, в марте 1477 г. новгородскиепредставители прибыли в Москву на аудиенцию к великому князю. Во времяпереговоров новгородцы, явно безо всякого умысла, обратились к Ивану ститулом "господарь" (вариант "государя"), вместо, как было у них принято,"господина". Иван тут же ухватился за эти слова и на следующий месяцотправил в Новгород своих представителей осведомиться, какого это"государства" захотела его вотчина. Новгородцы в панике отвечали, что недавали никому полномочий называть великого князя "государем". В ответ на этоИван снарядил войско и в ноябре, когда подсохли болота, преграждающиеподступы к городу, появился у стен Новгорода. Склоняясь пред неизбежным ипытаясь спасти; что можно, новгородцы просили Ивана, чтобы признание егосвоим "господином государем" не привело и к. концу их традиционныхвольностей. Они просили, чтобы назначенный царем в Новгород наместник вершилсуд и расправу совместно с новгородским представителем, чтобы с городавзималась твердо установленная подать, чтобы гражданам Новгорода не грозилонасильственное переселение или конфискация имущества и чтобы их незаставляли служить царю за пределами своей земли. Иван с раздражением отвергэти условия: "князь великий то вам сказал, что хотим господарьства на своейотчине Великом Новгороде такова, как наше государьство в Низовской земле наМоскве; и вы нынечя сами указываете мне, а чините урок нашему государьствубыти: ино то которое мое государьство?"*33 В конце концов Новгороду пришлосьсдаться и распрощаться со всеми своими вольностями. Он согласился упразднитьвсе институты самоуправления, включая вече; вечевой колокол, векамисозывавший граждан на сход, был снят и увезен в Москву. Настаивая наупразднении веча, Иван вел себя точно так же, как монголы, когда онизавоевали Русь за два столетия до этого. Новгородцам удалось добиться усвоего нового повелителя лишь обещания, что им не придется служить запределами новгородской территории. То было не право, а лишь любезность сцарской стороны, и вскоре она превратилась в пустой звук. *33 Патриаршая или Никоновская Летопись, Полное Собрание РусскихЛетописей, СПб., 1901 хii, стр. 170 и далее. В своем новоприобретенном владении Иван стал практиковатьсистематическое устранение потенциальных противников тем же примернометодом, который сталинский проконсул в Венгрии Ракоши пять веков спустяназвал "тактикой салями" (salami tactics). Усевшийся в Новгороде московскийнаместник приказал, чтобы из города постепенно вывозились семьи, чьеобщественное положение и антимосковская репутация могли сделать их опаснымидля московского господства над покоренным городом-государством. В 1480 г.под тем предлогом, что новгородцы вынашивают против него заговор, Иван велелсвоим войскам занять город. Было арестовано несколько тысяч граждан -большая часть местного патрициата. Некоторых узников казнили, а оставшиеся ссемьями были расселены на землях поблизости от Москвы, где у них не было никорней, ни влияния. Их вотчины были конфискованы в пользу великого князя. В1484, 1487, 1488 и 1489 г. процедуру повторили. Такие массовые выселения,прозванные "выводами", впоследствии проводились и в других покоренныхгородах, например, в Пскове после его захвата сыном Ивана Василием III в1510 г. В этих случаях вотчинный принцип наделял князя властью перебрасыватьсвоих подданных из одного конца государства в другой так, как будто бы онперемещает рабов в пределах своего поместья. Так у новгородцев мало-помалу отобрали их вольности, а создававшиевеличие города фамилии были казнены или рассеяны. В 1494 г., использовав вкачестве предлога убийство русского купца в ганзейском городе Ревеле, Москвазакрыла склад Ганзы в Новгороде, арестовала ее членов и конфисковала ихтовары. Эта мера имела губительные последствия для благосостояния не толькосамого Новгорода, но и всего Ганзейского союза*34 Так оно и шло, пока в 1570г. Иван IV в припадке безумия не велел сравнять Новгород с землей; резня егограждан длилась много недель. После этой дикой выходки Новгород раз инавсегда был низведен до положения заштатного городка. *34 На заседании Ганзейского союза в 1628 г говорилось, что все егокрупнейшие коммерческие предприятия в Европе основывались на торговле сНовгородом. Иван Андреевский, О Договоре Новгорода с Немецкими городами иГотландом, СПб., 1855, стр 4. Преемники Ивана продолжали собирать территории, лежащие к западу июго-западу от Москвы, и останавливались лишь доходя до границ могущественнойРечи Посполитой. Между вступлением на престол Ивана III в 1462 г. и смертьюего сына Василия III в 1533 г. территория Московского государства вырослаболее чем в шесть раз (от 430 тыс. кв. км до 2.800 тыс. кв. км ). Но самыебольшие завоевания были еще впереди. В 1552 г. Иван IV захватил с помощьюнемецких военных инженеров Казань и таким образом устранил главный барьер напути русской экспансии в восточном направлении. Со времени вступления Иванана престол в 1533 г. и до конца XVI в. московское царство удвоилось вразмере- с 2,8 до 5,4 миллионов кв. км На всех завоеванных территорияхпроводились массовые конфискации земли. В первой половине XVII в. русскиеохотники за пушниной прошли, практически не встретившись с сопротивлением,через всю Сибирь и в замечательно короткое время добрались до границ Китая иберегов Тихого океана. Шедшие за ними по пятам царские чиновники объявлялиэти земли царской собственностью Лет за пятьдесят Россия, таким образомдобавила к своим владениям еще 10 миллионов квадратных километров Уже к середине XVII в русские цари правили самым большим государствомна свете Владения их росли темпами, не имевшими себе равных в историиДостаточно будет сказать, что между серединой XVI в и концом XVII в. Москваприобретала в среднем по 35 тысяч кв. км - площадь современной Голландии - вгод в течение 150 лет подряд. В 1600 г Московское государство равнялось поплощади всей остальной Европе Захваченная в первой половине XVII. в Сибирьопять же вдвое превышала площадь Европы Население этого громадного царствабыло невелико даже по понятиям своего времени В наиболее населенных областях(Новгороде, Пскове и районе Волги-Оки) плотность населения в XVI всоставляла в среднем 3 человека на квадратный километр, а бывала и 1 человекна кв км на Западе же соответствующая цифра составляла от 20 до 30 человек.Большая часть России была покрыта девственными лесами, в значительной частикоторых никогда не ступала нога человека. Подсчитано, что между Уралом илежащей в 750 километрах от него столицей Сибири Тобольском проживало 10тысяч человек. Столь низкая плотность населения в большой степени объясняетбедность Московского государства и его ограниченную маневренность. Однако эти соображения не тревожили правителей страны. Они судовольствием думали о своей неограниченной власти и выслушивали словаиноземцев о том, что площадь их вотчины превышает поверхность полной луны.Добившись необыкновенного успеха в достижении власти через накоплениенедвижимого имущества, они склонны были отождествлять политическую власть срасширением территории, а расширение территории - с абсолютной, вотчиннойвластью. Мышлению их оставалась чуждой выработанная на Западе в XVII в. идеямеждународной системы государств и сопутствующего ей равновесия сил. То жекасается и идеи взаимности между государством и обществом. Успех, как егопонимало тогда московское правительство, вырабатывал у него необыкновенноконсервативное мировоззрение.

ГЛАВА 4. АНАТОМИЯ ВОТЧИННОГО УКЛАДА

Люди все считают себя холопами, то есть рабами своего Государя.Сигизмунд Герберштейн, немецкий путешественник XVI в. в России*1 Каким образом была осуществлена такая необычайная экспансия Москвы?Ответ на этот вопрос лучше всего искать во внутреннем устройстве Московскогогосударства и особенно в узах, соединявших государя со своей "землей". Ценойгигантских усилий и немалых тягот для всех, кого, эти усилия затронули, царив конце концов сумели превратить Россию в огромное поместье царствующегодома. Порядок управления, существовавший некогда в их частных поместьях,приобрел политический характер и постепенно навязывался всей стране, пока неохватил все уголки империи. В этом обширном, государстве царь сделалсясеньором, население - его холопами, а земля и все прочее доходное имущество- его собственностью. Такое устройство не лишено было серьезных недостатков,однако оно давало московским правителям такой механизм для использованиярабочей силы и ресурсов, с которым не могло равняться ни одно европейскоеили азиатское правительство. *1 S Herberstein, Rerum Moscoviticarum Commentarii (Basileae 1571)стр 49 Превращение России в вотчину своего правителя заняло два столетия.Процесс этот начался в середине XV в. и завершился к середине XVII в. Междуэтими датами лежит полоса социальных потрясений, невиданных даже в России,когда государство и общество бесконечно враждовали друг с другом по меретого, как первое пыталось навязать свою волю второму, а второе делалоотчаянные усилия этого избежать. Поместье удельного князя представляло собой устройство дляхозяйственной эксплуатации, основанной на рабском труде (в этом была егонаиболее характерная черта). Его население ставилось на работу; онотрудилось не на себя, а на своего хозяина-князя. Оно делилось на двеосновные категории - рабов, занятых физическим трудом, и рабов, занятых вуправлении и состоявших в иных ответственных должностях. За пределамикняжеского поместья существовала совсем иная социальная структура. Здесьжители были по большей части свободны: боярин и простолюдин моглипереселяться, куда хотели, в поисках лучших условий службы, целинных земельили доходных промыслов. Их обязанности по отношению к князю практическиограничивались уплатой налогов. Чтобы устроить свою империю по образцу и подобию удельного княжества- сделать всю Россию своей вотчиной не только на словах, но и на деле,-царям надо было решить несколько задач. Им следовало положить конецтрадиционному праву вольного населения перебираться с места на место; всехземлевладельцев надо было заставить служить московскому правителю, чтоозначало превращение их вотчин в ленные поместья, а всех простолюдиновприкрепить к месту работы, то есть закрепостить. По совершении этого надобыло поделить все население на группы в зависимости от занятий и социальногоположения и предписать каждой из них определенные обязанности. Следовалосоздать разветвленный административный аппарат, построенный по образцуудельного двора, чтобы сословия действительно выполняли возложенные на нихобязанности. Решение этих задач оказалось делом многотрудным, настолькопротиворечили они обычаям и традициям страны. Предстояло ликвидироватьсуществовавшую до того неограниченную свободу передвижения и социальнуюмобильность, которая в каких-то пределах имелась в России. Полнаясобственность на землю (либо унаследованную, либо получившуюся расчисткойлеса) должна была уступить место владению по царской милости. Стране,которой почти никак не управляли, предстояло попасть под недремлющеебюрократическое око. Распространение поместного порядка на всю странуявлялось по сути дела социальной революцией. Сопротивление ему былосоответственным. Следуя поместной практике, московские правители поделили населениеимперии на два основных сословия. Служившие им в войске или в управлениисоставили служилое сословие. Прочие - земледельцы, ремесленники, торговцы,охотники, рыбаки и всякие работники физического труда - сделались "тяглым"сословием ("тягло" обозначало подати и рабочую силу, которые простолюдиныобязаны были предоставить царю). Эти две группы иногда были известны подименами "мужей", или "людей", и "мужиков". Как и в удельный период,духовенство составляло отдельную социальную структуру, параллельнуюсветской. Оно не платило податей и не служило*2. Разделение на служилое итягловое сословия сыграло основополагающую роль в социальном развитииМосковской и императорской России. По одну сторону разделяющей их границыстояли люди, работавшие непосредственно на правителя и, фигуральновыражаясь, составлявшие часть его двора. Они не были знатью (nobility) взападном смысле слова, поскольку не имели сословных привилегий, на Западеотличавших знать от простых смертных. И виднейшего московского служилогочеловека могли лишить жизни и имущества по прихоти государя. Как сословие вцелом, однако, служилые люди пользовались весьма реальными материальнымипреимуществами. Наиболее ценным из оных была монополия на землю и накрепостных: до 1861 г. только лица, занесенные в списки служилого сословия,могли владеть поместьями и использовать труд крепостных (духовенство, каквсегда, составляло из этого правила исключение) По другую сторону стояли"мужики", не имевшие ни личных прав, ни экономических преимуществ, крометех, которые им удавалось приобрести в обход закона. Их делом былопроизводство товаров и поставка рабочей силы, требуемых для содержаниямонархии и ее слуг. *2 Москва также сохранила унаследованный от прошлого класс холопов,члены которого жили за пределами социальной структуры. Разговор о них пойдетдальше в этой главе. Пересечь разделявшую эти два сословия границу было практическиневозможно. В ранний период Москва мирилась с кое-какой социальноймобильностью и даже в определенных пределах поощряла ее в своих собственныхинтересах. Однако тенденция исторического развития несомненно указывала всторону складывания каст. Московское государство, интересовавшееся лишьслужбой и доходами, хотело, чтобы всякий знал свое место. Структурабюрократии соответствовала структуре управляемого ею общества; бюрократиятоже стремилась к максимальной социальной неподвижности, то есть к как можноменьшему передвижению людей из одной податной и служебной категории вдругую, ибо каждое такое передвижение вносило путаницу в ее бухгалтерскиекниги. В XVI и XVII вв. были приняты законы, запрещавшие крестьянам покидатьсвои участки, а купцам - менять место жительства. Священникам запретилислагать с себя сан; сыновья их должны были вступать на отцовское поприще.Под угрозой тяжких наказаний простолюдинам не разрешалось переходить в рядыслужилого класса. Сыновьям служилых людей следовало по достижениисовершеннолетия регистрироваться в соответствующем ведомстве. В своейсовокупности эти меры привели к тому, что социальное положение в МосковскойРуси сделалось наследственным. Теперь мы разберем по очереди историю московских слуг и простолюдинови покажем, как они попали в зависимость от монархии. В общих исторических обзорах говорится иногда, что русские бояреутратили право на свободный уход от князя по той причине, что со временемМосква поглотила все удельные княжества, и боярам некуда было большеподаться. На самом деле, однако, это право превратилось в пустой звук еще дотого, как Москва присоединила всю остальную удельную Русь. Обычай этотникогда не пользовался симпатией удельных князей. Особенно неприятным делалоего то обстоятельство, что иногда недовольные бояре покидали своего князя enmasse, оставляя его без войска накануне битвы. Московский Великий князьВасилий I попадал в такое положение дважды - в 1433 г. и затем снова в 1446г. Считается, . что Новгород уже в XIII в. принял меры к тому, чтобы бояре,имевшие вотчины на его землях, не могли поступить на службу к князьям запределами новгородской территории. Москва стала нарушать право свободногоперехода уже в 1370-х гг.*3 Сначала московские князья пытались запугатьвозможных перебежчиков всяческими притеснениями и грабежом их поместий. Мерыэти, однако, желаемого действия не возымели, и при Иване III сталииспользовать куда более сильнодействующие средства. В 1474 г., усомнившись впреданности Даниила Холмского, могущественного удельного князя из Твери,Иван заставил его поклясться, что ни он, ни дети его никогда не покинутмосковской службы. Царь попросил митрополита и одного из бояр бытьсвидетелями клятвы, а потом еще для верности заставил восьмерых бояр внестизалог в сумме восьми, тысяч рублей, пропавший бы, если б Холмский или егоотпрыски нарушили клятву. Впоследствии такая процедура повторяласьнеоднократно; причем число поручителей иногда заходило за сотню. Сложиласьсвоего рода круговая порука, связывающая высшие слои служилого класса. Сболее мелкими мужами расправлялись еще круче. При уходе от князя бояринунадо было заручиться документом, в котором записывался его ранг и какую оннес службу. Если Москва желала помешать его уходу, заправляющее послужнымисписками ведомство либо отказывалось выдать боярину искомый документ, либонамеренно занижало его ранг и положение; в обоих случаях страдала егокарьера. Москва также часто давила на удельных князей, чтобы добитьсявозврата перешедших к ним бояр; иногда она употребляла и силу. По мереразрастания московской территории спастись от длинных рук князя можно сталолишь в Литве. Однако после 1386 г. всякий перебежчик туда автоматическиделался вероотступником, поскольку в тот год Литва обратилась вкатоличество; это значило, что царь считал себя вправе конфисковатьимущество не только самого беглеца, но и его семьи и его рода. Любопытно,что при заключении договоров с другими удельными князьями Москва настаивалана включении в них традиционного пункта о праве бояр выбирать себе князей,хотя сама такого права больше не соблюдала. Это было уловкой, рассчитаннойна то, чтобы обеспечить непрерывный приток служилых людей из самостоятельныхкняжеств в Москву. Когда же поток этот поворачивался в противоположномнаправлении, Москва знала, как его остановить, что бы там ни писалось вдоговорах. *3 A. Eck, Le Moyen Age Russe (Paris 1933). стр. 89-92. M. Дьяконов,Очерки общественного и государственного строя древней Руси, 3-е изд., СПб.,1910, стр. 204 - 5. На словах право свободного перехода соблюдалось еще в 1530-х гг.,хотя на деле с ним покончили за несколько десятилетий до этого. Как и вслучае почти всех поворотных пунктов русской истории, юридические документысовсем плохо отражают здесь, каким образом произошла такая перемена.Законодательного акта, запрещающего свободный переход бояр, не существует,равно как нет и документа, закрепощающего крестьян. Новый обычай явилсярезультатом совокупности конкретных мер, принятых, чтобы помешать боярамуходить от князя, и отдельных распоряжений, типа содержащегося в духовнойИвана III и относящегося к Ярославскому княжеству Ко времени составленияэтой духовной грамоты уже вошло в обычай, что тот, кто владеет землей намосковской территории, должен нести службу (либо самому царю, либо егослугам) в ее пределах. Отказ от службы означал, по крайней мере в теории,потерю прав на землю. На практике же многим землевладельцам удавалосьизбежать службы и спокойно жить в своих уединенных поместьях. Об этомсвидетельствует нескончаемый поток указов, обещающих суровые наказания заотказ явиться по приказу в войско или дезертирство. Случайно сохранившийсядокумент из окрестностей Твери показывает, что во второй половине XVI в. поменьшей мере один из четырех живших там вотчинников никому не служил*4.Однако был установлен принцип обязательной службы; оставалось только какследует провести его в жизнь. Владение землей и служба, по традицииразделенные в России, сделались теперь взаимозависимы. В стране, знавшей впрошлом только аллод, оказалось с тех пор одно условное землевладение.Ленное поместье, неизвестное в "феодальной" средневековой России, появилосьв ней заботами абсолютной монархии. *4 В. Сергеевич, Древности русского права 2-е изд., СПб., 1911, III,стр. 17-18. Введение обязательной службы для всех землевладельцев явилось большойпобедой русского самодержавия: "Ни в одной другой европейской странесуверену не удалось обусловить все нецерковное землевладение несениемслужбы"*5. Однако битва была выиграна лишь наполовину. Хотя бояре не моглибольше отказываться от службы на своего князя, у них еще оставалось немалоспособов противиться его воле. За фасадом единодержавной, самодержавноймонархии сохранялись мощные пережитки удельной эпохи. Даже хотя княжества ихбыли присоединены к Москве, а самих их записали в число царских слуг,богатейшие из прежних князей продолжали вести себя в своих владениях, какмелкие суверены. Присоединение было нередко простой формальностью: Москвамогла взять в свои руки крупнейший город, или города, и посадить там своихагентов, однако сельская местность оставалась под контролем тамошнего князяи его бояр. Иные из низложенных князей держали дворовый штат, построенный,как некое подобие правительства, раздавали иммунитетные грамоты монастырям исветским помещикам и шли в битву во главе собственных полков. А некоторые,как отмечалось выше, вообще отказывались служить. Такие землевладельцывесьма гордились древностью своей родословной и нарочно отгораживались отновых служилых фамилий. В середине XVI в. они завели родословные книги, вкоторых в больших подробностях записывались все их предки. Наибольшимпочетом пользовался "Государев родословец", составленный в 1555- 1556 гг.Книга эта начиналась с родословной царской, прослеживая ее вплоть додревнеримских императоров, затем переходила к остальной части рюриковскогодома, к "царским" династиям Казани, Астрахани и Крыма, к удельным князьям изавершалась знатными боярскими родами. Фамилии и рода, внесенные в этот иподобные списки, назывались "родословными". Они составили особую группу,осознающую свое положение и обладающую немалым могуществом, так что с нейприходилось считаться даже наиболее своевольным царям. *5 Jerome Blum, Lord and Peasant in Russia (Princeton N J 1961), p169 Родословные семьи и рода составили в каком-то смысле клуб для узкогокруга: они и только они могли претендовать на высшие чины (боярина,окольничего и думного дворянина) на царской службе. В начале XVII в.девятнадцать родов, почитавшихся наиболее знатными, обладали особымипривилегиями, дававшими их представителям возможность достичь вершинслужебной лестницы более или менее автоматически. Котошихин (см. выше, стр.#105) говорил в середине XVII в. о тридцати родах, обладавшихисключительными правами на высшие посты, в том числе на членство в царскомсовете, высшие административные должности в главных городах, судейские местав основных приказах и важные дипломатические назначения. Не, внесенным вродословные списки служилым людям приходилось довольствоваться службой вконнице и на менее значительных административных должностях. Монархииприходилось мириться с таким устройством, поскольку в противном случае онарисковала столкновением с объединенным сопротивлением ведущих домовгосударства. Царь мог делать все, что ему угодно, кроме - измененияродословной той или иной боярской семьи, ибо родословная считалась"вотчиной", лежащей за пределами полномочий даже самой царской власти. Родословные бояре не только составляли среду, из которой черпалиськандидаты на высшие административные должности; они также могли в большоймере указывать, кому именно из них следует эти должности занять. Это ониделали при посредстве института "местничества", введенного где-то в началеXV в. и официально упраздненного в 1682 г. Московский служилый класс даже всвоих верхних слоях представлял смешение людей самого разного происхожденияи положения: потомков Рюриковичей, чья родословная тягалась в знатности сгенеалогией самого царствующего дома и которые, пореши судьба по-иному, самибы сидели на царском престоле; наследников крещеных татарских князей иханов; бояр, чьи предки служили московскому дому; бояр низложенных удельныхкнязей и так называемых "детей боярских", являвших собою нечто вродеиспанских гидальго - обычно вконец разорившихся безземельных воинов. Дажесреди родословных выступали резкие социальные различия. Чтобы не утратитьсвоего положения и не раствориться в безликой массе, родословные семейства ирода выработали чрезвычайно сложную и изощренную систему чинов и заставилимонархию принимать ее во внимание при назначении на высшие должности исоставлении протокола придворных и церковных церемоний. У каждого из этих родов имелся свой собственный внутренний табель,основанный на старшинстве. Отец был на одно "место" впереди сыновей и на два- впереди внуков: Старшинство среди братьев, дядьев, племянников, двоюродныхбратьев и родни со стороны мужа или жены, равно как и составлявших родсемейств, регулировалось подробными правилами. Когда членам рода предстоялоназначение на должность, прилагали большие усилия к тому, чтобы находившиесяна низших ступенях местнической лестницы не пробрались вперед вышестоящих. Еще большее значение имели местнические счеты, регулирующие отношениямежду фамилиями и родами. Послужные списки всех служилых людей (которые вXVII в. объединялись примерно в 3 тысячи родов, составлявших 15 тысячсемейств) хранились в делах Разрядного Приказа, или, как его сокращенноназывали, Разряда. Они дошли до наших дней и состоят из тысяч томов,являющих собою памятник усердию московской бюрократии. Исходя из этихзаписей, можно было установить, какие должности и места на официальныхцеремониях занимали когда-либо предки и родственники данного лица, а такжекто стоял выше, а кто - ниже их. Все это заносилось в особые местническиекниги. Бояре пользовались этими записями, чтобы побудить царя при назначениина должности принимать во внимание относительное положение родов и ихотдельных членов. Родовая честь требовала, чтобы служилый человекотказывался от должности, подчиненной и даже равной тому, чьи предки илиродственники в прошлом подчинялись его собственным предкам илиродственникам. Поступить по-иному значило бы навсегда запятнать свой род ипонизить служебное положение всех его членов, как живущих, так и еще неродившихся*6. При таком взгляде на вещи неважен был характер должности и еезначение; важно было лишь то, кто под чьим началом служит. Накануне всякойбитвы царя атаковали челобитными слуги, протестовавшие против того, что имдали командную должность ниже их законного "места". Некоторые кампанииприходилось выносить вообще за пределы местнической иерархии (то есть о нихне велось записей для использования в будущих местнических счетах); не будьэтого ухищрения, непонятно, как Москва вообще смогла бы воевать. Но и награжданской службе, а еще чаще на придворных церемониях, не было концачелобитным и тяжбам самого ребяческого характера. Нижеследующий текст,являющийся, как полагают, последним примером местнических дрязг, ,можетпослужить хорошей иллюстрацией: В 1691 г. 15 апреля велено быть у стола Патриарха Адриана боярамЛьву Кирил. Нарышкину, князю Григ. Афан. Козловскому, окольничему Феод. Тим.Зыкову, думному дьяку Емел. Игнат. Украинцеву. Князю Козловскому по каким-томестническим счетам показалось неприличным ехать на этот обед к Патриарху ипотому он отказался ехать за болезнью; но во дворце, около царя знали,вероятно, причину отказа Козловского и посылают ему сказать, что если онболен, то бы ехал непременно и колымаге. Не поехал и тут Козловский, Емувелят сказать, что если он не поедет в колымаге, его привезут во дворецнасильно в телеге. Козловский и после этой угрозы не поехал. Его привезлинасильно в телеге к Красному Крыльцу; он не хотел выходить из телеги и егонасильно отнесли в Крестовую Патриаршую Палату и посадили за стол.Козловский нарочно лег на пол и долго лежал. Тогда велено его посадить застол невольно; но Козловский не сидел за столом, а все валился на бок итогда приказали разрядным подъячим держать его. После обеда на площади уКрасного Крыльца объявили Козловскому указ, что "за его ослушание отнимаетсяу него честь и боярство и записывается он с городом Серпейском, чтобы на тосмотря и иным впредь так делать было не выгодно"*7 *6 Именно поэтому практиковавшееся Москвой намеренное снижениеслужебного положения боярина, имевшее целью предотвратить его уход, былотаким действенным средством. *7 М. Яблочков, История дворянского сословия в России. СПб., 1876.стр. 415-16. Для разрешения местнических раздоров учредили особые боярскиекомитеты. Они обыкновенно решали не в пользу челобитчика и для острасткидругих нередко приговаривали его к кнуту или иному унижению. Местничество явно соблюдалось не строго, иначе правительственныймеханизм совсем бы остановился. Оно было по сути дела большой помехой ираздражало монарха, ибо. напоминало ему, что он не полный хозяин в своемсобственном доме. Хотя сильным царям удавалось держать бояр в узде, втяжелые для монархии времена (например, во время регентства или вмеждуцарствие) раздоры промеж боярских родов угрожали целостностигосударства. Все эти соображения побудили монархию создать рядом с древнимиродами другой класс служилых людей, менее склонных к родовой обособленности,более зависимых и сговорчивых, класс, который никогда не знал свободыперехода и собственных вотчин. Вспомним (стр. #67), что у удельных князей имелись дворовые слуги,звавшиеся дворецкими и занимавшие в поместьи всякие административныедолжности. Большинство из них были рабами; однако даже больным людям из ихчисла не давали уйти от хозяина. Они весьма напоминали ministerialesфеодальной Германии и Австрии. Ряды их неуклонно пополнялись "детьмибоярскими", безземельными и потому склонными прибиваться к княжескому дворуи служить за какую угодно плату. В начале XVI в. Москва располагала довольнобольшим резервом таких второразрядных слуг. Они целиком и полностью зависелиот царя и потому хорошо могли пригодиться ему в противовес родословнымфамилиям и родам. Основное различие между боярами и дворянами состояло в том, чтопервые владели вотчинами, а вторые - нет. Именно обладание вотчинной землейопределяло, пользуется ли служилый человек (пусть даже лишь в теории) правомуйти от князя. С расширением московских владений царские земли сильноразрослись, а вместе с ними выросла нужда в слугах, поскольку бояр нехватало для службы в укрепленных городах, построенных для охранырастянувшихся границ государства. Поэтому возникла мысль раздать часть этойземли дворянам в ленное владение, называвшееся с 1470-х гг. поместьем.Завоевав Новгород и вырезав или выселив его виднейших граждан, Иван IIIпровел там большую земельную реформу. Он конфисковал в свою пользу 81,7%пахотной земли, более половины которой забрал в царское хозяйство для прямойэксплуатации, а большую часть остатка распределил между дворянами в видепоместий*8. Вывезенной им из Новгорода и расселенной в центральных областяхМосковии новгородской знати Иван также роздал новые земельные владения напоместном праве. В отличие от вотчины, поместье юридически было царскойсобственностью. При испомещении слуг подразумевалось, что они и потомки ихмогут сохранить за собой поместья лишь покуда они исправно служат царю. *8 А. Л. Шапиро, ред.. Аграрная история Северо-Запада России. Л..1971. стр. 333. Поскольку, начиная е царствования Ивана III, вотчиной тоже можно быловладеть лишь в том случае, если обладатель ее служит царю, встает вопрос,чем же отличались друг от друга эти формы землевладения*9. Прежде всего,вотчину можно было делить между наследниками и продавать, поместье же нет.Во-вторых, вотчина слуги, не оставившего сыновей, оставалась в роду, тогдакак поместье возвращалось в царскую казну. В-третьих, с середины XVI в. родобладал правом выкупать в течение сорока лет вотчину, проданную его членомна сторону. В силу этих причин вотчина считалась более высокой формойусловного землевладения, и ее предпочитали поместью. У зажиточных слугобычно было и то, и другое. *9 Не желая пуще усложнять вопрос, мы все же добавим, что в болеепоздний период московской истории термин "вотчина" относился не только квладениям, унаследованным от отца; существовали также вотчины купленные иполученные за выдающуюся службу. У монархии интерес был противоположный. Все качества, делавшиевотчину привлекательной для служилого сословия, порочили ее в царскихглазах. На завоеванных землях Иван III и Василий III проводилисистематическую конфискацию вотчин,- как это было впервые сделано вНовгороде,- которые они присваивали себе и потом целиком или по частямраздавали в поместья. Из-за такой политики количество вотчинных земельнеуклонно уменьшалось. По смерти Василия III (1533 г.) вотчина все ещепреобладала в центральных областях Московии, откуда произошла правящаядинастия и где она приобрела земли еще до изобретения поместий. По окраинамэтой колыбели московского дома - в Новгороде Пскове, Смоленске, Рязани и надругих территориях, захваченных после 1477 г.,- большей частью служебнойземли владели на поместном праве. Введение обязательной службы для всех землевладельцев имело далекоидущие последствия для дальнейшей истории России. Оно означало не более и неменее как упразднение частной собственности на землю, а поскольку земля вРоссии оставалась основным источником богатства, конкретным результатом этоймеры явилось практическое исчезновение частной собственности на средствапроизводства. Это произошло как раз в то время, когда Западная Европадвигалась в противоположном направлении. С упадком вассалитета после 1300 г.западный лен превратился в прямую собственность своего держателя, а развитиеторговли и промышленности создало дополнительный источник богатства в формекапитала. В начале нового времени большая часть богатства на Западепостепенно сосредоточилась в руках общества, что сильно придало емувесомости в отношениях с короной; в России же корона, так сказать,экспроприировала общество. Именно это сочетание самодержавной политическойвласти с почти полным контролем над производительными ресурсами странысделало московскую монархию столь могущественным учреждением. Чтобы довести до конца процесс экспроприации, оставалось ещеразделаться с боярами, владевшими крупными вотчинами в центральных областяхМосковии. Это сделал Иван Грозный. Царь этот безусловно страдал психическимрасстройством, и было бы ошибкой приписывать рациональную цель всем егополитическим мероприятиям. Он казнил и пытал, чтобы изгнать обуявших егодухов, а не из намерения изменить направление русской истории. Однако вышлотак, что люди, стоявшие у него на дороге, более всего мешавшие ему идоводившие его до приступов слепой ярости, принадлежали к родословнымфамилиям, владевшим вотчинами в Москве и ее окрестностях. Уничтожив такое ихмножество, Иван без всякого на то умысла изменил соотношение сил в русскомобществе и наложил глубокий отпечаток на его будущее. В 1550 г. Иван сделал невиданное дело: он пожаловал поместья вокрестностях Москвы 1.064 "детям боярским", большинство из которых былиобедневшими дворянами, а многие - и потомками холопов. Таким шагом ондаровал этим парвеню почетное звание "московских дворян", до тогопредназначенное лишь родословным боярам. В этом прозвучало прямоепредостережение древним родам. В последующие годы Иван был слишком погруженв реформы управления и внешнюю политику, чтобы пойти на прямое столкновениес боярами. Однако наконец решившись на него, он выказал жестокость и садизм,которые только могут быть уподоблены жестокости и садизму Сталина в 1930-егг. В 1564 г. Иван поделил страну на две части. Одна половина, названная"земщиной", представляла собою собственно царство, так сказать,государственную, публичную часть страны. Другую он поставил под своесобственное начало и назвал "опричниной". Из-за почти полного отсутствиязаписей, относящихся к периоду, когда Россия находилась при такомофициальном двоевластии (1564 - 1572 гг.), очень трудно отчетливоустановить,. что же именно там происходило. Однако политические последствияопричнины представляются достаточно очевидными. Иван временно отказался отметодов своих предшественников, пытавшихся сделать слишком много в слишкомсжатые сроки. Он вывел из царства в целом те области, в которых царскойвласти все еще приходилось считаться с хорошо укрепившейся, мощнойоппозицией и где процесс превращения страны в поместье властителя еще недостиг полного завершения. Теперь он присоединил эти области к своемуличному двору, то есть включил их в состав своего частного владения. Врезультате этого шага он, наконец, мог свободно выкорчевать крупныевкрапления боярских вотчин, остававшиеся от удельных времен. После того, какцарский указ зачислял их в опричнину, отдельные московские улицы, городки,рынки и в особенности большие вотчины делались личной собственностью царя ив таком качестве передавались специальному корпусу опричников. Этой публике,состоявшей из доморощенного и иноземного сброда, дозволялось безнаказанноподвергать измывательствам и казни обитателей находившихся под их властьюобластей и грабить их имущество. Бояре, которым посчастливилось пережитьтеррор, получили в виде компенсации за свои вотчины поместья в другихрайонах страны. Примененные тогда методы в принципе не отличались отприемов, использованных Иваном III на землях покоренного Новгорода, однакона этот раз они были обращены на древнее ядро Московского государства и натерритории, захваченные им раньше всего. Как показали изыскания С. Ф.Платонова, взятые в опричнину земли находились главным образом в центральныхрайонах страны, тогда как земщина охватывала окраинные области, захваченныеИваном III и Василием III. Опричнина была официально упразднена в 1572 г., и обе половины страныбыли снова слиты воедино. Вслед за этим запретили под страхом смертиупоминать это некогда наводившее ужас слово. Некоторых опричников наказали;участки конфискованной земли были кое-где возвращены своим владельцам.Однако дело было сделано. Была разрушена основа боярского могущества. Еще покрайней мере целое столетие, а в иных отношениях и несколько десятилетийсверх того, родословные бояре продолжали иметь сильное влияние при дворе.Коли на то пошло, наибольшей расцвет местничества приходится на XVII в., тоесть на время после царствования Ивана IV. И тем не менее, их экономическоемогущество было подорвано, а корни на местах оказались подрублены. Будущеепринадлежало не боярам, а дворянам. В конце XVI в., после отмены опричнины,это некогда презираемое сословие второразрядных слуг стало получать напридворных церемониях предпочтение перед рядовыми боярами, уступая местолишь представителям наиболее именитых родов. После опричнины частнаясобственность на землю больше не играла в Московской Руси сколько-нибудьзначительной роли; с разорением вотчинных гнезд древних фамилий вотчинасделалась ленным поместьем, жалуемым на более благоприятных условиях, чемсобственно поместье, но все равно всего лишь ленным поместьем*10."Государевы служилые люди" получали вознаграждение главным образом в видевотчин и поместий. Но для этой цели использовались также должности ижалованье. *10 Одним из побочных результатов массовых экспроприации 1477 и 1572гг. было практически полное исчезновение в России городов, принадлежащихчастным лицам. В удельной и в ранней Московской Руси многие города - побольшей части торговые - строились на землях частных вотчин и принадлежалибоярам. Теперь и их конфисковали в пользу короны <<страница 130>> Заслуженные военачальники и чиновники могли сколотить изрядноесостояние, добившись назначения на провинциальный пост. Как отмечалось выше,в Московской Руси расходы по содержанию местного управления исудопроизводства несло население ("кормления"). Толково воспользовавшисьтаким назначением, можно было нажиться с необычайной скоростью. Главныйпровинциальный управитель Московского государства - "воевода" - являл собойсвоего рода сатрапа, сочетавшего административные, налоговые, военные исудебные функции, каждая из которых позволяла ему выжимать деньги. Покудавоевода поддерживал порядок и аккуратно доставлял положенное количествоподатей и слуг, монархии дела не было, как он распоряжается своею властью;такое отношение не так уж отличается от отношения монголов к покоренной имиРуси. Однако, в отличие от монголов, Москва пеклась о том, чтобы никто извоевод не закрепился у власти. Должности раздавались строго на ограниченноевремя, причем год был нормой, полтора - знаком исключительнойблагосклонности, а два представляли собою самый предельный срок. Воеводникогда не назначали туда, где они владели поместьями. Политическиепоследствия такого обычая не ускользнули от внимания Джайлса Флетчера,который отметил в 1591 г., что "герцогов и дьяков... обыкновенно сменяют вконце каждого года... Они живут сами по себе, не видя ни признания, нирасположения от народа, которым управляют, ибо не родились и не вырослисредь него и не имеют еще наследства ни там, ни в другом месте".*11 *11 Giles Fletcher, Оf the Russe Commonwealth (London 1591), p.311-2. Служившим в Москве чиновникам высокого ранга выплачивали регулярноежалованье. Начальники приказов получали до тысячи рублей в год (чторавняется 50 - 60 килограммам золота в ценах 1900 г.). Секретари и писцыполучали гораздо меньше. На другом конце спектра стояли рядовые дворяне,получавшие самое большее несколько рублей в год накануне важных кампаний,дабы возместить часть стоимости коня и оружия, и даже на эти деньги имнадобно было подавать особую челобитную. Для владельцев вотчин и поместий служба начиналась в пятнадцать лет.Она была пожизненной и прекращалась лишь с утерей трудоспособности или постарости. Большинство служило в коннице. Военно-служилые люди обычнопроводили зимние месяцы в своих поместьях и весной отправлялись в часть. В1555 или 1556 г. сделали попытку ввести четкие нормы служебных обязанностей:с каждых 50 десятин пахотной земли полагалось поставить одного полностьюэкипированного конника, а с каждых дополнительных 50 десятин - одноговооруженного ратника. По всей видимости, провести эту реформу в жизнь неоказалось возможности, поскольку в XVII в. от нее отказались и ввели новыенормы; основанные на числе крестьянских дворов, которыми владел служилыйчеловек. Подростки служили с отцовской земли; если ее не хватало, ониполучали собственное поместье. Соперничество из-за освободившихся поместийзанимало много времени у дворян, бесконечно испрашивавших новых пожалований.Служба могла также быть и гражданской, особенно когда речь шла о родословныхсемействах и родах, чьи старшие представители собирались в царской Думе.Этот орган постоянно заседал в Кремле, и членов его могли призвать к своимобязанностям в любое время дня и ночи. - К служилому сословию принадлежалитакже чиновники исполнительных ведомств, равно как и дипломаты. Высшиечиновники, как правило, владели немалым количеством земли. Во второй половине XVI в. в Москве было учреждено два ведомства,надзирающих за тем, чтобы служилый класс не уклонялся от своих обязанностей.Одно из них, Разряд, уже упоминалось выше. Разряд, видимо, поначалу ведалличными делами и в то же время вел учет поместных владений, однако позднееэта вторая его функция была вверена особому Поместному Приказу. Исходя изполученных им от Разряда сведений, этот приказ следил за тем, чтобы со всейнаходящейся в руках служилого сословия земли государству доставлялосьположенное количество службы. По всей видимости, работали эти два ведомствавесьма исправно. Подсчитано, что в 1560-х гг. Разряд вел дела по меньшеймере 22 тысяч служилых людей, рассеянных по огромной территории. Случалось,что Разряд делался бюрократической опорой власти отдельных людей, какпроизошло во второй половине царствования Ивана IV, когда он попал в рукибратьев Андрея и Василия Щелкаловых. После перечисления всех ее составных частей можно представить себе,насколько сложна была московская служебная структура в XVII в., когда всяэта система сложилась полностью. При всех сколько-нибудь ответственныхназначениях надо было иметь в виду три разнородных фактора в биографиикандидата: его родословную, чиновность (служебный ранг) и разрядность(должности, в которых он прежде состоял)*12. *12 В. О. Ключевский, Боярская Дума древней Руси, СПб., 1919, стр.216. Подсчитано, что в середине XVI в. в России имелось 22-23 тысячислужилых людей. Из этого числа тысячи две-три были занесены в московскиепослужные списки и представляли собой родословную элиту, имевшую большиепоместья, иногда достигавшие тысячи и больше десятин. Остальные тысячдвадцать были занесены в послужные списки провинциальных городов.Большинство этих слуг были чрезвычайно бедны и имели в среднем по 35-70десятин. В конце XVI в. один служилый человек приходился на 300 лицподатного сословия и духовного звания. В XVII в. это отношение выросло лишьна немного: в 1651 г. Россия, имея около 13 миллионов населения, располагала39 тысячами служилых людей, или одним на каждых 333 жителей. Очевидно, этацифра представляет собою максимум того, что могла содержать тогдашняяэкономика. Московский служилый класс, от которого произошли по прямой линиидворянство эпохи империи и коммунистический аппарат Советской России, являетсобою уникальное явление в истории общественных институтов. В западнойистории нет термина, который определил бы его удовлетворительно. То былрезерв квалифицированной рабочей силы, который государство использовало дляисполнения всех и всяческих потребных ему функций: военной,административной, законодательной, судебной, дипломатической, торговой ипромышленной. То обстоятельство,: что жил он почти исключительно насредства, добываемые эксплуатацией земли и (после 1590-х гг.) трудакрепостных, явилось результатом превратности российской истории, а именнонедостатка наличного капитала. Позднее, в XVIII и XIX вв., гражданская частьслужилого сословия была переведена на жалованье, но характер и функции ееостались без значительного изменения. Корни этого, класса покоились не вземле, как происходило со знатью во всем мире, а в царской службе. В иныхотношениях русское служилое сословие являлось вполне современным институтом,в своем роде предтечей нынешнего чиновничества, продвигающегося по службе взависимости от своих заслуг. Члены его могли достичь высокого положения лишьв том случае, если были полезны своему нанимателю. Хотя они имелипреимущества перед остальным населением, в отношениях с короной положение ихбыло весьма и весьма шатким. Так обстояло дело со служилым сословием. 99,7% россиян, к нему непринадлежавших и не относившихся к духовенству, несли государству всяческиеповинности, как денежные, так и трудовые; собирательно такие повинностиназывались "тяглом". Термин этот имеет поместное происхождение. В удельныйпериод говорилось, что деревни "тянутся" к поместью или к городу, которомуони должны выплачивать подати или арендную плату. Позднее слово это сталообозначать податные обязанности вообще. В Московской Руси неслужилые жителиназывались "тяглым населением". Но еще в XIX в., когда это слово пересталоиспользоваться государством, "тягло" широко применялось в частных поместьяхдля обозначения единицы крепостной рабочей силы, обыкновенно состоявшей изкрестьянина с женой и одной лошади. Входившие в тягло повинности исчислялись в Москве на основанииписцовых книг. Единицей налогообложения в деревне была иногда площадьпахотной земли, иногда - двор, иногда - сочетание первого со вторым.Торговое население городов и сел облагалось подворно. У местных властей былов дополнение к этому также право налагать на население всяческие рабочиеповинности в качестве тягла. Ответственность за раскладку денег и работывозлагалась на само тягловое население. Исчислив общую сумму потребныхгосударству поступлений, московское начальство раскладывало ее между разнымиобластями и тягловыми группами. Затем местным властям и помещикам вменялосьв обязанность позаботиться о том, что тяглецы поровну распределили междусобой податные обязательства. Как колоритно выразился Милюков, правительство"большей частью предоставляло подати самой найти своего плательщика"*13.Такой порядок подразумевал круговую поруку. Все тяглецы объединялись вобщины, чьи члены сообща несли ответственность за деньги и работу,истребованные у данной группы. Порядок этот задерживал развитиеиндивидуального земледелия и крупного частного предпринимательства в России. *13 П. Милюков. Государственное хозяйство России в первой четвертиXVIII столетия и реформы Петра Великого 2-е изд., СПб.. 1905. стр 11 <<страница 134>> Сумма входивших в тягло денег и услуг не была постоянной.Правительство исчисляло налоги в соответствии со своими надобностями ипредставлениями о том, сколько может заплатить население. После иноземныхвторжений и сильных засух их понижали, а в изобильные годы - повышали.Порядок этот был в высшей степени непредсказуем; всякий раз, когдагосударству требовались дополнительные доходы, оно придумывало новый налог иприсовокупляло его к массе уже существующих. Вводились особые подати длявыкупа русских пленников из татарской неволи, для снаряжения формируемыхстрелецких отрядов, для поддержания ямской службы. Московская налоговаяполитика создает впечатление, что правительство намеренно препятствовалонакоплению в руках населения избыточного капитала, незамедлительно выкачиваяего новым налогообложением. Особенно своевольно взималось тягло там, где речь шла о поставкерабочей силы для государственных надобностей. Воеводы могли потребовать,чтобы жители работали на постройке фортификаций, починке дорог и мостов ибрали на постой и кормили войска. Поскольку производимая в виде тягла работаникак не оплачивалась, она представляла собою разновидность принудительноготруда. Когда в конце XVII в. правительству понадобились рабочие длямануфактур и шахт, открываемых по лицензии иноземными промышленниками, ононашло их без особого труда: оно просто погнало туда мужиков, непринадлежавших ни к какой тягловой группе, или освободило от выплатыденежного тягла какое-то число дворов в окрестных деревнях и поставило наработу всех живущих там трудоспособных мужчин. Как будет показано ниже(Глава 8), рабочие, занятые на основанных Петром предприятиях игорноразработках, набирались таким же способом. Когда в начале XVII в.Москва решила организовать в дополнение к регулярной армии, состоящей издворянской конницы, пехотные полки под командой западных офицеров, ей небыло нужды вводить новой формы рекрутского набора. Уже в конце XV в. в армиислужили тысячи рекрутов. В 1631 г. был издан указ, по которому земли, недающие служилых людей,- например, владения храмов, вдов, несовершеннолетних,отставных слуг и "черные земли" самостоятельных крестьян,- должны былирегулярно поставлять одного пешего ратника с каждых пятисот акров пашни. Эти"даточные люди" явились первыми регулярными рекрутами в Европе. Иногдасидящее на казенных землях тягловое население поголовно переселяли вотдаленные районы страны. Например, в XVII в. целые деревни черных крестьянбыли вывезены в Сибирь, чтобы кормить тамошние дворянские гарнизоны.Введением тягла московское правительство обзавелось бесконечно гибкимметодом взнуздания простых работников, точно так же, как в обязательнойгосударственной службе оно имело удобный способ вербовки людей с высокойквалификацией. Тяглое сословие состояло по большей части из крестьян,торговцев и ремесленников. Была также, однако, и небольшая категория военныхлюдей, несших постоянную службу, но все равно не относившихся к служиломусословию (в том числе стрельцы, казаки и пушкари). Они образовывалинаследственную касту, в том смысле, что сыновья их должны были идти поотцовским стопам, однако привилегиями они не обладали; в ряды их был широкооткрыт вход для посторонних, и земли им не полагалось. Жили они в основномторговлей, которой занимались в перерывах между кампаниями. Оказалось, что отнять свободу передвижения у простолюдинов труднее,чем у служилого сословия. У помещика можно было отбить охоту переходить начужую службу одним из вышеперечисленных способов; да и его собственноепоместье и земли его семьи всегда выступали своего рода залогом. Другое делобыло удерживать крестьян или торговцев, не владевших обрабатываемой имиземлею, не пекущихся о карьере и способных с великой легкостью растворитьсяв бескрайних лесах. Проблему можно было решить единственно прикреплениемпростолюдинов к месту жительства и к своей тягловой группе,- иными словами,их закрепощением. Говоря о ленном поместье в России, мы отметили, что оно возникло не впериод "феодальной" раздробленности, как в Западной Европе, а в разгармонархической централизации. То же самое можно сказать и о крепостном праве.В Западной Европе крепостное право возникло вслед за разваломгосударственной власти в начале Средневековья. В XIII-XIV вв. вместе сликвидацией в большой части Западной Европы феодального строя исчезло икрепостное право, и бывшие крепостные сделались арендаторами. В России же,напротив, большинство сельского населения превратилось из арендаторов вкрепостных где-то между 1550 и 1650 гг., то есть в то самое время, когдамонархия, освободившись от последних пережитков удельного партикуляризма,стала абсолютной хозяйкой страны. Как и обязательная служба дляземлевладельцев, закрепощение крестьян явилось одним из этапов превращенияРоссии в царское поместье. Неслужилое население России было закрепощено не одним махом. Когда-тосчиталось, что в 1592 г. Москва издала некий общий указ, запрещающийсвободное передвижение крестьян, но от этой точки зрения уже отказались.Ныне закрепощение рассматривается как постепенный процесс, занявший целоестолетие, если не дольше. Один из приемов состоял в прикреплении к землекрестьян черных и торговых общин, другой - в закрепощении крестьян в частныхпоместьях. Когда решающую роль играли хозяйственные факторы, когда -политические. До середины XVI в. право крестьян на уход от помещика оспаривалосьнечасто. О нескольких таких случаях сохранились записи; обычно препятствиячинились по просьбе влиятельных монастырей или бояр. Например, в 1455 и 1462гг. великий князь разрешил ТроицеСергиевскому монастырю удержать на местекрестьян нескольких принадлежащих ему деревень, перечисленных поименно.Такие меры составляли исключение. Однако уже в середине XV в. Москва сталаограничивать тот отрезок V года, в который крестьяне, могли воспользоватьсясвоим правом на уход от землевладельца. Откликаясь на жалобы помещиков, чтокрестьяне бросают их в разгар полевых работ, монархия издала указы,ограничивающие период перехода; обычно устанавливалась одна неделя до и однапосле осеннего Юрьева дня (26 ноября по старому стилю и 4-7 декабря поновому), поскольку к этому времени все сельскохозяйственные работы ужезаканчивались. Судебник 1497 г. распространил эту дату на все земли,находившиеся под московским господством.: Во второй половине XVI в. произошли два события, заставившиеправительство принять решительные меры для остановки крестьянскогопереселения. Одним из них было завоевание Казани и Астрахани, открывшее длярусской колонизации большую часть черноземной полосы, до тех порнаходившейся под властью кочевников. Крестьяне сразу же ухватились за этувозможность и стали массами покидать лесную полосу и перебираться нацелинные земли, лежащие на востоке, юго-востоке и на юге. К тому времени, когда Иван Грозный ввел опричнину (1564 г.),население центральных районов Московии уже порядком оскудело. Хотя опричнинабыла направлена против бояр, большинство жертв ее злодеяний (как ибольшинство жертв любого другого террора) составляли простые люди, в данномслучае крестьяне, жившие в поместьях, которые были конфискованы у бояр ипереданы опричникам. Спасаясь от их лап, крестьяне еще большим числом бежалина вновь завоеванные земли. Этот поток продолжался тридцать лет и привел ктому, что обширные области центральной и северо-западной России -традиционно наиболее густонаселенные - наполовину опустели. Земельныепереписи между 1581 и 1592 гг. указывают, что многие деревни опустели истали зарастать лесом, пахота превратилась в выгоны, а церкви, когда-тозвеневшие песнопениями, стояли пустыми и притихшими. Оскудение населения втаких масштабах поставило государство и его служилое сословие передсерьезным кризисом. Пустые деревни не платили податей в казну и непоставляли рабочей силы, надобной для того, чтобы освободить служилый классдля войны. Особенно страдали рядовые дворяне, излюбленный класс монархии. Всоперничестве за рабочие руки, ожесточавшемся по мере бегства крестьян изцентральных областей, дворяне обыкновенно уступали монастырям и боярам,которые привлекали крестьян лучшими условиями. Монархия не могла сидетьсложа руки и смотреть, как подрываются основы ее богатства и власти, поэтомуона принялась издавать указы для остановки оттока крестьян. Первыми прикрепили к земле черных крестьян. Начиная с 1550-х гг.издавались указы, запрещающие крестьянам этого разряда сниматься с места.Одновременно были прикреплены к земле крестьяне-торговцы и ремесленники,тоже считавшиеся черными. Как будет показано в главе о среднем классе,торговля в Московской Руси велась главным образом в специально отведенныхдля этого местах, называвшихся посадами. Иногда это были отдельные городскиекварталы, иногда - предместья, иногда - села. Лица, имеющие разрешение наторговлю или изготовление каких-либо изделий на сбыт, объединялись в такназываемые "посадские общины", ответственные круговой порукой за тяглокаждого своего члена. Ряд указов, первый из которых был издан в середине XVIв., запрещал членам посадских общин переселяться на другое место. Прикрепление черных крестьян, торговцев и ремесленниковмотивировалось по большей части стремлением оградить интересы казны. Азакрепощая крестьян, живущих в вотчинах и поместьях, правительство пеклосьпрежде всего о благе служилого сословия. Этих крестьян закрепостилипостепенно совокупностью хозяйственного давления и законодательных актов.Историки России не пришли к единому мнению о том, какой из этих двухмоментов сыграл решающую роль. За исключением северных областей, где крестьянин жил на отшибе, оннигде не обладал юридической собственностью на землю; земля быламонополизирована короной, церковью и служилым сословием. Русский земледелецбыл по традиции арендатором - довольно шаткое положение в стране, гдеприродные условия неблагоприятны для сельского хозяйства. Садясь в поместьеземлевладельца, он, согласно обычаю, заключал с ним договор (в ранний периодмосковской истории - устный, а позднее обыкновенно - письменный), в которомустанавливалось, сколько он будет платить или отрабатывать за аренду.Нередко по условиям того же договора землевладелец давал съемщикувоспособление в форме ссуды (под 20 и выше процентов), семян, скота иорудий. Чтобы уйти из- поместья на новое место, крестьянин должен былвернуть сумму этого воспособления, выплатить пожилое за жилье, которымпользовался с семьей, возмещение за убытки, понесенные землевладельцем из-затого, что он не сделал зимней работы, а иногда и особый сбор за выход. Есликрестьянин уходил без такой расплаты с помещиком, власти обращались с нимкак с несостоятельным должником и в случае поимки возвращали кредиторуполным холопом. Сильно задолжавшие крестьяне оказывались по сути делаприкованы к месту. Чем дольше они ходили в должниках, тем меньше у них быловозможности выйти из этой зависимости, ибо долг их рос из-за бесконечномножащихся процентов, а доход оставался более или менее постоянным. Хотятакие крестьяне-должники и обладали теоретическим правом выхода в районеЮрьева дня, воспользоваться этим правом они могли не часто. Хуже того, в1580 г. правительство временно отменило выход в Юрьев день, а в 1603 г. этавременная мера сделалась постоянной. С тех пор не осталось дней, в которыекрестьянин имел бы право уйти от помещика, если последний сам не желал емутакое предоставить Примерно в то же самое время (конец XVI в.) московскиеприказы начали учет крестьянских долгов помещикам. Нуждавшиеся в рабочихруках богатые помещики иногда уплачивали недоимки крестьянина и сажали его всвоем имении. Таким путем перемещалось немалое число крестьян; обычно онипереселялись так из мелких поместий в крупные вотчины и монастыри. Однакоизбавленный от долгов крестьянин мало что от этого выигрывал, потому чтоскоро попадал в долги к своему новому помещику Такое вызволение должниковсмахивало скорее на торговлю живым товаром, чем на осуществление прававыхода. Единственным выходом для задолжавшего крестьянина было бегство. Онмог бежать к помещику, достаточно сильному, чтобы оградить его отпреследователей, или во вновь открываемые для колонизации степные области,или в живущие своим законом казацкие общины, состоявшие из беглецов изРоссии и Польши и находившиеся на Дону и на Днепре. Чтобы затруднить такиепобеги, правительство провело между 1581 и 1592 гг. кадастр, официальнозарегистрировавший место жительства крестьян. Из этих списков можно былоустановить, откуда бежал крестьянин. В 1597 г. правительство постановило,что крестьяне, бежавшие после 1592 г., подлежат при поимке возвращению своимпомещикам; успевшие бежать до 1592 г. были вне опасности. Между должниками идругими крестьянами никакого различия не проводили. Полагали, что местожительства согласно записям в кадастрах 1581 - 1592 гг. являетсядоказательством принадлежности крестьянина к данной местности (именно этотуказ - впоследствии утраченный - ввел ранних историков в заблуждение,приведя их к мысли, что в 1592 г. был издан некий общий закон о поземельномприкреплении крестьян). В начале XVII в. срок давности для беглецовпериодически возобновлялся, всегда отталкиваясь в качестве отправной точкиот 1592 г. В конце концов Уложение 1649 г. отменило все ограничения вовремени на возврат беглых крестьян. Оно запретило давать им прибежище иуказало, что беглецов должно отсылать обратно в свои деревни вне зависимостиот давности побега, а скрывающие их обязаны возмещать их помещику всепонесенные им убытки. Принято вести полновесное крепостное право в России отэтой даты, хотя появилось оно добрых полвека прежде того. Строго говоря, прикрепленные к земле крестьяне не принадлежали своимпомещикам; они были glebae adscripti. В документах Московского периодавсегда проводилось различие между крепостными и рабами - холопами. С точкизрения правительства, это различие имело определенный смысл: холоп не платилподатей, не облагался тягловыми повинностями и не принадлежал ни к какойобщине. Холопство имело свои неудобства для правительства, и оно издалонемало указов, запрещающих подданным отдаваться в кабалу, вследствие чегочисло холопов в Московской Руси неуклонно снижалось. Однако с точки зрениякрепостного различие между ним и холопом было не так уж значительно.Поскольку у русской монархии, серьезно говоря, не было аппарата местногоуправления, русские помещики традиционно обладали большой властью наджителями своих имений. С. Б. Веселовский, первым обративший внимание наисторическую роль пoместного судопроизводства в средневековой России какпрелюдии к крепостному праву, показал, что даже в удельный период то, какземлевладелец обращался со своими арендаторами, считалось, его личнымделом*14. Такой подход, разумеется, сохранялся и дальше. Хотя она больше нежаловала иммунитетных грамот, московская монархия XVI и XVII вв. охотноотдавала крестьян в частных имениях на милость своих помещиков. Послепоземельного прикрепления крестьян помещики стали часто отвечать за податисвоих крепостных, и эта ответственность лишь усилила их власть в своихпоместьях. *14 С Б Веселовский, К вопросу о происхождении еотчинного режима. М.,1928 <<страница 141>> Эта тенденция обернулась зловещими последствиями, для крестьянства,поскольку монархия продолжала передавать своим слугам большие количествадворцовых и черных земель. В 1560-х и 1570-х гг. она раздала в поместьяслужилому сословию большую часть чернозема в южных и юго-восточныхпограничных областях, отвоеванных у Казани и Астрахани. Усевшись на престолв 1613 г., династия Романовых, стремившаяся укрепить свое положение, такжераздавала землю щедрою рукою. К началу XVII в. в сердце Московскогогосударства черные земли почти все вывелись, а вместе с ними исчезло ибольшинство вольных хлебопашцев, живших самоуправляющимися общинами.Ключевский подсчитал, что во второй половине XVII в. из 888 тысяч тягловыхдворов 67% находились на боярской и дворянской земле (10 и 57%соответственно), а 13,3% - на церковных землях. Иными словами, 80,3%тягловых дворов находились в частных руках. Корона владела непосредственнолишь 9,3%. Остаток составлялся отчасти из дворов черных крестьян (около 50тысяч, главным образом на севере,- мало что оставалось от некогда самоймногочисленной категории русского крестьянства) и посадских общин (около 43тысяч)*15. Таким образом, к концу XVII в. четверо из каждых пяти россиянпрактически перестали быть подданными короны - в том смысле, что государствоотдало помещикам почти всю власть над ними. Такое положение вещей получилоформальное выражение в Уложении 1649 г. Среди сотен статей, определявшихвласть помещиков над крестьянами, не было ни одной, которая бы эту властькак-нибудь ограничивала. Уложение признает крестьян живым движимымимуществом, делая их лично ответственными за долги разорившихся помещиков,запрещает им жаловаться на помещиков за исключением случаев, когда речь идето безопасности государства (тогда жалоба вменялась им в обязанность), илишает их права давать показания в суде при разборе гражданских тяжб. *15 Цит в Институт Истории Академии Наук СССР, История СССР М., 1948,I, стр 421 Из всего сказанного выше об обязательной службе помещиков, следуеточевидный вывод, что крепостное состояние крестьян не было в России некимисключительным явлением, а представляло собою составную частьвсеохватывающей системы, прикрепляющей все население к государству. Вотличие от раба древнего мира или обеих Америк, крепостной Московской Русине был несвободным человеком, живущим среди вольных людей, илотом средиграждан. Он был членом общественного организма, никому не позволявшегосвободно распоряжаться своим временем и имуществом. Наследственный характеробщественного положения в Московской Руси и отсутствие грамот, гарантирующихчленам общественных групп какие-либо права и привилегии, означали,- сзападноевропейской точки зрения,- что все россияне без исключения влачилинесвободное существование*16. Михаил Сперанский, обозревая современную емуРоссию через призму своего западного образования, заключил, что в ней естьлишь два состояния: "рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называютсясвободными только в отношении ко вторым..."*17. Эти слова написаны в 1805г., когда юридическое положение дворян неизмеримо улучшилось по сравнению сXVI и XVII вв. *16 По словам Марка Блоха, в феодальной Франции и Бургундии"появилось представление, что свобода будет утрачена, если нет возможностисделать свободный выбор хотя бы раз в жизни. Иными словами, полагали, чтолюбые наследственные узы несут на себе отпечаток рабства" (Feudal Society,London, 1961, p. 261) Что до второго пункта, то на Западе было принято, чтосословие составляют лишь те, кто принадлежит к группе, получившейкоролевскую хартию; по этой причине считалось, что западные крестьяне, укоторых подобных хартий не было, сословия не составляют (Jacques Ellul,Histolre des institutions (Paris 1956), II, стр. 224). *17 M M Сперанский Проекты и записки, М.-Л., 1961, стр. 43. Разумеется, крестьянин находился в самом низу общественной пирамиды,и в некоторых отношениях (хотя и не во всех) ему приходилось горше других,однако он принадлежал к некоей всеобщей системе, и его неволю следуетрассматривать как неотъемлемую ее часть: "Крестьянин не был прикреплен ни кземле, ни к лицу; он был, если можно так выразиться, прикреплен кгосударству; он был сделан государственным работником, при посредствепомещика".*18 По меньшей мере в одном отношении московские служилые людинаходились в худшем положении, чем их крепостные: в отличие от них, слугигосударевы не могли жить круглый год дома, в кругу семьи. Насколько тяжелабыла доля служилого человека, можно заключить из нескольких статей вСудебниках 1497 и 1550 гг., препятствующих помещикам отдаваться в холопы,чтобы избежать государственной службы. Торгово-ремесленное население такжебыло прикреплено к своей профессии и месту жительства. Иными словами,крепостное состояние крестьян было лишь наиболее распространенной и самойзаметной формой несвободы, которая пронизывала каждый слой московскогообщества, создавая замкнутую систему, где не было места личной вольности. *18 Н. Хлебников, О влиянии общества на организацию государства вцарский период русской истории, СПб., 1869, стр. 273. Административный аппарат Московской Руси был замечательно несложен. Уцаря имелся совет, звавшийся либо "Думой", либо "Боярами" (знакомый всемтермин "Боярская дума" представляет собою неологизм, введенный историкамиXIX в.). Предшественников его можно отыскать в варяжский период, когдакнязья имели обычай держать совет со старшими членами своих дружин. Вудельную эпоху такие советы обыкновенно состояли из служилых людей, которымбыло поручено управление княжеским имением и сбор податей; они назывались"путными боярами". С ростом монархии совет великого князя московского былрасширен и начал включать, в дополнение к его близким родственникам иглавным чиновникам, представителей виднейших родословных фамилий. В XIV, XVи начале XVI в. Дума была отчетливо аристократической, но по мере истощениявласти древних родов их представителей заместили обычные служилые люди. ВXVII в. вопрос о том, кому заседать в Думе, решался скорее на основаниизаслуг, чем происхождения. Историки России пролили немало чернил, обсуждая вопрос о том,обладала ли Дума законодательной и административной властью, или она простоутверждала чужие решения. Имеющиеся данные, по всей видимости, подкрепляютвторую точку зрения. У Думы не было ряда важнейших особенностей, которыеотличают учреждения, обладающие настоящей политической властью. Состав еебыл крайне непостоянен: мало того, что члены ее менялись с великойскоростью, но и число их непрестанно варьировалось, иногда достигая 167,иногда падая до двух. Регулярного расписания заседаний не было. Протоколовдискуссий не велось, и единственным свидетельством участия Думы в выработкерешений служит формула, записанная в тексте многих указов: "царь указал, абояре приговорили". У Думы не было четко оговоренной сферы деятельности. Онапрекратила свое существование в 1711 г., тихо и почти незаметно, из чегоможно заключить, что ей не удалось обзавестись корпоративным духом и что онане так уж много значила для служилой элиты. В силу всех этих причин на Думуследует смотреть не как на противовес царской власти, а как на ее орудие;она была предтечей кабинета, а не парламента. Главное ее значение состояло втом, что она позволяла высшим сановникам участвовать в выработке решений,которые им потом приходилось проводить в жизнь. Она действовала - особенноактивно тогда, когда перед правительством стояли важные внешнеполитическиерешения, и из рядов ее вышли виднейшие дипломаты страны. На закате своегосуществования, в конце XVII в. Дума все больше брала на себя управлениеприказами и все активнее занималась юридическими вопросами (проект Уложения1649 г. был составлен комитетом Думы). В иных случаях, особенно в периоды национального кризисов, когдамонархии была надобна поддержка "земли", состав Думы расширялся, и онапревращалась в "Собор" (как и "Боярская Дума", широко употребительный термин"Земский Собор" был изобретен в XIX в.). Тогда всем членам Думы рассылалисьличные приглашения (эта характерная деталь указывает на отсутствие у Думыкорпоративного статуса), которые получало также и высшее духовенство. Крометого, приглашения отправлялись в провинцию, дабы служилые люди и тяглецывысылали своих представителей. Не было ни установленной процедуры выборов,ни избирательных квот; иногда в инструкциях говорилось, чтоб посылалистолько представителей, сколько хотят. Первый известный нам Собор заседал в1549 г. В 1566 г. Иван созвал собор, чтобы заручиться его помощью вразрешении финансовых и прочих затруднений, вызванных неудачной войной сЛивонией. Золотой век Собора последовал за Смутным временем (1598-1613 гг.).В 1613 г. особенно представительный Собор (он включал в себя черносошныхкрестьян) избрал на престол Михаила - первого из Романовых. Затем Соборзаседал почти без перерывов до 1622 г., помогая бюрократии восстанавливатьпорядок в израненной войной стране. По мере упрочения положения новойдинастии соборы собирались все реже. В 1648-1649 гг., в полосу крупныхволнений в городах, Собор попросили утвердить Уложение. Последний Собор былсозван в 1653 г., после чего это учреждение исчезло из российской жизни. Между московскими Соборами и европейскими Генеральными Штатами началаНового времени (включая период, когда они временно не функционировали)имеется такое множество поверхностных параллелей, что аналогии тутнеизбежны. Тем не менее, если .историки России не могут прийти к единомумнению насчет исторической функции Думы, то по поводу Соборов разногласийсреди них не так уж много. Даже Ключевский, полагавший, что между X и XVIIIвв. Дума была настоящим правительством России, смотрел на Соборы как наорудие абсолютизма. Его взгляд на Собор 1566 г. (что он был "совещаниемправительства со своими собственными агентами")*19 применим и ко всем другимСоборам. Основное различие между западными Генеральными Штатами и русскимиСоборами проистекает из того, что в России не было ничего подобного тремзападноевропейским "сословиям", являвшимся юридически признаннымикорпоративными объединениями, каждый член которых обладал правами ипривилегиями, соответствующими своему положению. В России имелись лишь чины,которые, разумеется, определяли положение своих носителей по отношению кгосударю. Русские Соборы были собраниями "всех чинов московскогогосударства". Считалось, что участники их несут государственную службу, и имвыплачивалось жалованье из казны. Присутствие на Соборах было обязанностью,а не правом. Как и в Думе, там не было процедурных норм, системы подбораучастников (представителей) и расписания. Некоторые Соборы заседали часами,другие днями, а иные - месяцами и даже годами. *19 Опыты и исследования - первый сборник статей, Петроград. 1918,стр. 406. В общем, Думу и Соборы следует рассматривать как временныеучреждения, в которых у государства поневоле была нужда до тех пор, пока ононе смогло позволить себе добротного административного аппарата. Дума служиласвязующим звеном между короной и центральной администрацией, а Собор - междукороной и провинцией. Когда бюрократический аппарат улучшился, от обоихучреждений тихо избавились. Бюрократия была все еще на удивление малочисленна. Согласно недавнимподсчетам, весь штат центрального административного аппарата в конце XVII в.насчитывал (исключая писцов) около 2 тысяч человек. Более половинычиновников из этого числа служили в четырех главных приказах - Поместном,двух приказах, ведавших правительственными доходами (Приказе Большого Дворцаи Приказе Большой Казны), и в Разряде*20. Приказы поделили между собоюстрану отчасти по функциональному, отчасти по географическому принципу.Примерами первого принципа служат четыре вышеупомянутых приказа, а второго -приказы, ведавшие Сибирью, Смоленском и Малороссией. На местах управлениебыло вверено воеводам (см. выше, стр. #130). Судопроизводства, отделенногоот управления, не существовало. В иных случаях - особенно в середине XVI в.-правительство поощряло создание органов местного самоуправления. Но болеетщательный анализ этих органов демонстрирует, что их первоочереднымназначением было служить придатком рудиментарной государственной бюрократии,а не печься об интересах населения, о чем свидетельствует их подотчетностьМоскве*21. *20 Н. Ф Демидова, "Бюрократизация государственного аппаратаабсолютизма в XVII-XVIII вв.", Академия Наук. Институт Истории. Абсолютизм вРoccuu (XVII- XVIII ее.). М., 1964, стр 208-42 *21 А. А. Кизеветтер. Местное самоуправление в России - IX-XIX Ст.-Исторический очерк, 2-е изд. Петроград, 1917, стр. 47-52. Незаменимым спутником политического устройства, которое так многотребовало от общества, был аппарат контроля за населением. Кому-то надо былоследить за тем, чтобы на миллионах квадратных километров принадлежавшейМоскве земли служилые люди являлись на службу, простолюдины сидели в своихобщинах и несли тягло, а торговцы уплачивали налоге оборота. Чем большиетребования выдвигало правительство, тем больше уклонялось от них общество, игосударству, как выразился Соловьев, приходилось систематически заниматься"гоньбой за человеком": "Гоньба за человеком, за рабочею силою производится в обширныхразмерах по всему Московскому государству: гоньба за горожанами, которыебегут от тягла всюду, куда только можно, прячутся, закладывают, пробиваютсяв подъячие; гоньба за крестьянами, которые от тяжких податей бредут розно,толпами идут за Камень (Уральские горы), помещики гоняются за своимикрестьянами, которые бегут, прячутся у других землевладельцев, бегут вМалороссию, бегут к казакам"*22. *22 С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, М., 1960,VII, стр. 43 В идеале московскому государству надо было бы иметь современнуюполицию со всеми ее техническими возможностями. Однако, поскольку у него небыло средств на содержание даже самого рудиментарного аппарата слежки засвоими владениями, ему приходилось прибегать к более грубым методам. Самым действенным и распространенным из них был донос. Выше ужеотмечалось, что Уложение 1649 г. сделало одно исключение из правила,запрещающего крестьянам жаловаться на своих помещиков, а именно в томслучае, если жалоба касается деяний, направленных против государя игосударства. Диапазон таких антиправительственных преступлений был весьмаширок. К ним относились правонарушения, которые на языке современнойтоталитарной юриспруденции были бы названы "экономическими преступлениями",такие как сокрытие крестьян от переписчиков или ввод в заблуждениеПоместного Приказа относительно размера своих земельных владений. Уложениесильно полагалось на донос, чтобы обеспечить государству положенноеколичество службы и тягла. Согласно некоторым его статьям (например, ГлаваII, Статьи 6, 9, 18 и 19), недонесение об антиправительственных заговорахкаралось смертью. Уложение предусматривало, что семьи изменников (в томчисле их малолетние дети) подлежат смертной казни, если вовремя не донесутвластям о затеваемом преступлении и, таким образом, не посодействуют егопредотвращению*23. В XVII в. преступления против государства (то есть противцаря) стали зваться "словом и делом государевым", иными словами, онипредставляли собою либо намерение совершить действия, наносящие ущербгосударю, либо совершение таких действий. Произнести эти слова про другогочеловека значило навлечь на него арест . и пытки; как правило, доносительудостаивался той же участи, поскольку власти подозревали, что он не всесказал. "Слово и дело" нередко служили для сведения личных счетов. Здесьследует подчеркнуть два аспекта такой практики, поскольку они .послужилипредзнаменованием многих черт будущей российской юриспруденции в делах ополитических преступлениях. Во-первых, там, где речь шла об интересахмонарха, не проводили никакого различия между преступным намерением исобственно преступлением. Во-вторых, в ту эпоху, когда государство малозаботилось о преступлениях, совершаемых подданными друг против друга, онопредусматривало весьма жестокие наказания за преступления, направленныепротив своих собственных интересов. *23 Этот чудовищный юридичский постулат был воскрешен Сталиным в 1934г., когда он приступал к настоящему террору. Тогда к 58-ой статье УголовногоКодекса были добавлены пункты, по которым недонесение о "контрреволюционныхпреступлениях" каралось лишением свободы минимум на полгода В одномотношении Сталин пошел дальше Уложения: он ввел суровое наказание (пять летлишения свободы) для членов семей лиц, повинных в особо тяжкихгосударственных преступлениях, таких как бегство за границу, даже если онине знали заранее о намерении злоумышленника. Донос не был бы и вполовину столь действенен как средство контроля,не будь сопутствующей тяглу круговой поруки. Поскольку подати и отработкибежавшего из тягловой общины лица раскладывались между оставшимися еечленами (по крайней мере до следующей переписи), государство могло быть вкакой-то степени уверенным, что тяглецы будут зорко следить друг за другом.Торговцы и ремесленники были особенно горазды замечать и доводить досведения начальства попытки соседей сокрыть свои доходы. Так что государство следило за своими подданными, а подданные следилидруг за другом. Легко можно себе представить, какое действие имела этавзаимная слежка на сознание российского общества. Никто не мог позволитьдругому члену своей группы или общины улучшить свою долю, поскольку былабольшая вероятность, что это будет сделано за его счет. Личная выгодатребовала уравниловки*24. От россиянина требовалось доносить, и он доносил сготовностью; если уж на то пошло, в начале XVIII в. у крепостного былодин-единственный законный способ обрести свободу - донести на своегопомещика, что тот скрывает крестьян от переписчика. При таких условиях вобществе не могло выработаться здорового коллективного чувства, и оно былонеспособно на совместное сопротивление властям. Своеобразная полицейскаяпсихология настолько укоренилась в государственном аппарате и срединаселения, что все позднейшие попытки просвещенных правителей вродеЕкатерины II избавиться от нее оказались безуспешными. *24 Вот что говорит Андрей Амальрик о современном русском человеке(Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Амстердам, Фонд им Герцена,1970, стр 32, и сн. 30 и 31). "при всей кажущейся привлекательности [идеисправедливости] -она, если внимательно посмотреть, что за ней стоит,представляет наиболее деструктивную сторону русской психологии.Справедливость на практике оборачивается желанием, чтобы никому не былолучше, чем мне. Но это не пресловутая уравниловка, так как охотно мирятся стем, чтобы многим было хуже.. Как я мог видеть, многие крестьяне болезненнеепереживают чужой успех, чем собственную неудачу Вообще, если средний русскийчеловек видит, что он живет плохо, он не думает о том, чтобы самомупостараться устроиться так же хорошо, как и сосед, а о том, чтобы как-то такустроить, чтобы и соседу пришлось так же плохо, как и ему самому Кому-то,может быть, эти мои рассуждения могут показаться очень наивными, но я могнаблюдать примеры этому десятки раз как в деревне, так и в городе и вижу вэтом одну из характерных черт русской психологии" Никому не было дано ускользнуть от этой системы. Государственныеграницы были наглухо запечатаны. На каждой ведущей за границу столбовойдороге стояли заставы, поворачивавшие назад путешественников, не имевшихспециальных проездных грамот, получить которые можно было, лишь обратившисьс челобитной к царю. Купец, каким-то образом пробравшийся за границу безтакой грамоты, наказывался конфискацией имущества, а родственники егоподвергались пытке, чтобы вынудить у них причину его отъезда, и затемссылались в Сибирь. Статьи 3-я и 4-я Главы V Уложения 1649 гпредусматривали, что россиян, уехавших за границу без позволения, а повозвращении разоблаченных в том по доносу, следовало допросить о причинахпоездки; изобличенные в государственной измене подлежали казни, а уезжавшиезаработать наказывались кнутом. Главной причиной этих драконовских мер былоопасение потерять служилых людей и источник дохода. Опыт показывает, что,познакомившись с жизнью на чужбине, россияне теряли желание возвращаться народину: "Русским людям служить вместе с королевскими людьми нельзя ради ихпрелести,- высказывался в XVII в. князь Иван Голицын,- одно лето побывают сними на службе, и у нас на другое лето не останется и половины русскихлучших людей, не только что боярских детей, останется кто стар или служитьне захочет, а бедных людей не останется ни один человек"*25. Не забывали,что из примерно дюжины молодых дворян, посланных Борисом Годуновым на учениев Англию, Францию и Германию, домой не вернулся ни один. *25 Соловьев. История. М., 1961. V. стр 340 Всякий иноземец, желавший въехать в Россию, также наталкивался набольшие трудности. Пограничная стража имела строгий приказ заворачиватьиностранцев, не имеющих разрешения на въезд. Приехать в Россию по своейсобственной инициативе, чтобы заниматься там торговлей или каким-нибудьдругим делом, было абсолютно невозможно. Даже для тех, у кого были всетребуемые бумаги, место жительства и срок пребывания в России были строгоограничены. Местному населению чинили препятствия в контактах с иноземнымигостями: [Правительство] боялось, как бы русские не заразились безбожнымиобычаями иностранцев, и старалось выделить последних в особую группу повсему отличную от коренного населения, буквально запрещая общение подданныхс иностранцами. С целью предупредить такое общение, иностранцев заставлялижить в особых частях города или даже и совсем за городом. Они должны былиносить свою иноземную одежду, чтобы этим сразу отличаться от русских,которые под страхом наказания не должны были иметь внешнего вида, хотя бынапр. в прическе волос, похожего на иностранцев. Домашние помещенияиностранцев, их яства и питья считались под запрещением для русских. Всякиеразговоры между русскими и иностранцами навлекали на русских серьезныеподозрения не только в измене русской вере и обычаям, но и политической. Порассказам современников, может быть и преувеличенным, иностранцу нельзя былоостановиться на улице с целью посмотреть что-нибудь без того, чтобы его неприняли за шпиона*26 *26 А. С. Мулюкин. Проезд иностранцев в Московское государство.СПб., 1909, стр. 58 Пожалуй, ничто так не отражает отношения Московского государства ксвоим подданным, как то, что до января 1703 г. все внутренние новости и всеизвестия из-за границы считались государственной тайной. Новости содержалисьв сообщениях, именуемых "курантами" (от голландского krant, что значит"газета"), которые составлял на основании иностранных источников ПосольскийПриказ исключительно для пользования государя и высших сановников. Всемпрочим доступа к этой информации не было.

ГЛАВА 5. ЧАСТИЧНОЕ СВЕРТЫВАНИЕ ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА

Обрисованная нами система была настолько застрахована от давленияснизу, что, по крайней мере в теории, она должна была воспроизводить себя добесконечности. Монополия короны на политическую власть, ее собственностьпрактически на всю землю, торговлю и промышленность, плотный контроль надвсеми классами общества и способность изолировать страну от нежелательныхиноземных влияний - все эти обстоятельства в своей совокупностигарантировали, казалось, бесконечный застой. Не видно, каким образоммосковское население могло бы изменить установившийся порядок, если б онотого захотело; к тому же, как указывалось выше, у него были хорошие причиныкосо смотреть на перемены. Великие вотчинные государства эллинистическогомира, с которыми у Московии было много общего, развалились не в силу причинвнутреннего свойства, а вследствие завоевания. То же самое относится и ксходным по типу "восточным деспотиям" в Азии и Центральной Америке. И тем не менее, вотчинный строй в России подвергся значительнымизменениям, хотя изменения эти пришли в первую очередь сверху, со сторонысамого правительства. Причина того, что русская монархия сочла необходимымнесколько видоизменить закрытую и статическую систему, создать которуюстоило таких трудов, кроется, главным образом, в отношениях между Россией иЗападной Европой. Из режимов вотчинного типа и восточных деспотий Россиябыла географически ближе всего к Западной Европе. Далее, будучи страной ихристианской и славянской одновременно, она была более податлива западномувлиянию. Вследствие этого, столкнувшись - особенно на поле брани - с болеегибкими и "научно" организованными западными институтами, она первой ощутилапороки своего жесткого, негибкого устройства. Россия первой из незападныхстран пережила период неверия в свои силы (через который прошли впоследствиидругие незападные народы), вызванный осознанием того, что, какой бынедостойной и негодной ни казалась западная цивилизация, ей удалосьзавладеть секретом могущества и богатства, который надобно перенять тем, ктохочет с ней успешно тягаться. Все это российское правительство осознало во второй половине XVII в.,за двести лет до того, как подобное потрясение постигло Японию - другую неподвергшуюся колонизации незападную державу. Преодолев первоначальноезамешательство, Россия затеяла процесс внутренних реформ, который, тоослабевая, то усиливаясь, продолжается и по сей день. Первой подвергласьреформе армия. Однако вскоре сделалось очевидно, что недостаточно простокопировать западные военные приемы, поскольку, более глубинные источникимогущества Запада лежат в его общественных, экономических и культурныхоснованиях, которые тоже придется тогда заимствовать. Ширящиеся контакты сЗападом заставили русских государей осознать, что мощь их была болеевидимой, чем реальной; строй, при котором корона всем владела илираспоряжалась, резко ограничивал их возможности, ибо лишал их поддержкисвободно действующего общества. В результате монархия начала осторожновносить изменения в существующий порядок. Поначалу она надеялась простопересадить западные новшества в организм вотчинного строя и так насладитьсядостоинствами обеих систем. "Нам нужна Европа на несколько десятков лет, апотом мы к ней должны повернуться задом",- как-то доверительно сообщил своимсоратникам Петр Первый*1. Однако, раз начавшись, процесс этот уже не могбыть остановлен, ибо, набирая силу и все менее завися от реформаторских мерправительства, элита общества сама принялась давить на монархию, добиваясьот нее прав, которые та ей предоставлять не намеревалась. Конечнымрезультатом явилась ликвидация (отчасти добровольная, отчасти вынужденная)трех из четырех важнейших элементов вотчинного порядка. За девяносто девятьлет, прошедших с 18 февраля 1762 г., когда дворян официально освободили отобязательной государственной службы, по 19 февраля 1861 г., когда получилисвободу крепостные крестьяне, распалась иерархия сословий, зависимых отмонархии. "Чинам" была дарована воля, их преобразовали в "сословия" иразрешили им нестесненно преследовать свои интересы. Одновременно коронаотказалась от своих притязаний на владение всеми хозяйственными богатствамистраны. Во второй половине XVIII в. она отказалась от монополии на землю,передав поместья дворянам в полную и безусловную собственность, и упразднилапочти все монополии на торговлю и промышленность. Наконец, страна былараспахнута практически неограниченному притоку иноземных идей. *1 Цит в В. О. Ключевский" Kyрc русской истории, М., 1937 IV стр 225 Казалось, что все эти события предвещают и грядущую политическуюевропеизацию России, то есть приведут к такому положению, когда государствои общество будут существовать в некоем равновесии. Могло создатьсявпечатление, что вотчинный строй, из-под которого были вынутысоциально-экономические и культурные подпорки, уже вполне обречен. Так, покрайней мере, казалось большинству россиян и иноземцев, задумывавшихся,путях императорской России. История, однако, показала, что к такой развязкесобытия не привели. Проведенные царским правительством реформы не оправдалиожиданий. Хотя монархия была не прочь предоставить населению странызначительные экономические послабления и гражданские права и допуститьизвестное вольнодумство, она не желала поступиться своей монополиейполитической власти. Вотчинному духу нанесли сильный удар, однако онпродолжал витать за фасадом империи, что понимали наиболее прозорливые умы,которых не смогла ввести в заблуждение иллюзия "исторической тенденции",- втом числе Сперанский, Чаадаев и Кюстин. Почему царское правительство несделало последнего, решающего шага и не решилось дать стране конституцию -"увенчать здание" - вопрос сложный; он будет разбираться отдельно.Достаточно отметить, что правительство наотрез отказалось делиться собществом политической властью, и даже когда революционные события 1905 г.принудили его даровать конституцию, оно уступило больше формально, чем посуществу. Незавершенностью реформ в отношения между государством и обществом вРоссии были внесены гибельные противоречия. В интересах национальногомогущества и престижа население побуждали образовываться, обогащаться ивырабатывать у себя государственное сознание, а также, когда его позовут,приходить на помощь "своему" правительству. В то же самое время ожидали, чтооно будет терпеть излишне опекающий его режим, который не признает для себяни ограничений, ни норм и не только не дает населению участвовать вразработке законов, но и запрещает ему под страхом сурового наказанияоткрыто высказываться о возможности такого участия. В этом-то и лежал источник трений, пронизывающий всю историюпослепетровской России. Старый порядок, который при всех своих пороках былпо крайней мере последователен, поломали и заменили строем, в котором былинамешаны старые и новые элементы. Такое устройство постепенно урезаловласть, которой некогда пользовались русские государи, не предоставляя им вто же время преимуществ либерального и демократического правления. Конечнымрезультатом всего этого было размывание царской власти, а поскольку царскаявласть была единственной законной властью в стране, - и постепенная общаяполитическая дезорганизация. Дабы отвлечь внимание элиты от политики,монархия щедро удовлетворяла ее материальные запросы. Екатерина II по сутидела разделила страну на две половины, каждую из которых передала вкормление одному из составных элементов служилого сословия -дворянамземлевладельцам и чиновникам. Обеим группам позволилиэксплуатировать страну, как им вздумается, лишь бы они платили положеннуюсумму налогов, поставляли рекрутов и не совались в политику. Теперь Россиябыла практически отдана на откуп частным собственникам. В виде платы засохранение своих самодержавных прав - в условиях, когда эти права были ужебессмысленны,- монархии пришлось в большой степени отказаться от своегоправа собственности на страну. Вследствие этого сложилось в высшей степени любопытное положение.Формально власть российских правителей в XVIII и XIX вв. оставаласьвсеобъемлющей, и ничто не могло сдержать царя, вознамерившегося достичькакой-то конкретной цели; он мог издавать какие угодно законы, создавать,преобразовывать и упразднять учреждения, объявлять войну и заключать мир,распоряжаться государственными имуществами, возвышать или губить отдельныхсвоих подданных. Однако контроль государей над страной в целом и ихспособность вмешиваться в ее каждодневные дела были уже далеко небезграничны и уменьшались все более. История русской политической жизни вэпоху империи изобилует примерами, показывающими, что правителям отнюдь невсегда удавалось поставить на своем в вопросах первостепенной политическойважности. Как будто бы они были капитанами корабля, обладающими полнойвластью над его командой и пассажирами, но почти не имеющими права голоса вуправлении им или в выборе курса. Тенденция развития, так часто отмечаемая вжизни русских монархов (Екатерины II, Александра I и Александра II), - отлиберализма к консерватизму - объяснялась не отсутствием у них искреннегостремления к реформам, а приходившим к ним с опытом пониманием того, что онипросто не в состоянии вести свою империю в желаемом направлении и в лучшемслучае могут лишь удерживать ее от погрязания в хаосе. "Самодержавие" всебольше и больше превращалось в отрицательное понятие, обозначавшее удержаниеобщества от участия в выработке политических решений; оно пересталообозначать безраздельный контроль монархии над страной. Парадоксально, нофакт, что требуя для себя монопольной политической власти, русскиесамодержцы оказались более безвластны, чем их конституционные собратья наЗападе. Такова общая картина изменений, происшедших в структуре русскогогосударства и в его отношениях с обществом в XVIII-первой половине XIX в.Разберем теперь-подробнее обстоятельства, в которых эти изменения имелиместо. Организация Московского государства была нацелена на войну даже вбольшей степени, чем устройства западных монархий начала Нового времени. Ниу одной европейской страны не было таких длинных и уязвимых границ, такогоподвижного населения, устремленного вовне в поисках земли и промыслов, итакой обширной территории, нуждающейся для охраны в многочисленныхгарнизонах. Ресурсы империи шли, главным образом, на военные нужды. Когда мыговорим, что во второй половине XVII в. 67% тяглового населения сидело наземлях светских владельцев (стр. #141), мы по сути дела сообщаем, что дветрети рабочей силы страны расходовались на кормление армии. Эта цифрапредставится еще более значительной, если иметь в виду, что большая частьсредств, извлекаемых монархией в виде налогов, а также из ее собственныхимуществ и торговых предприятий, также шла на военные нужды. Однако все эти расходы приносили весьма неудовлетворительныерезультаты. В XVII в. стало очевидно, что традиционный русский подход кведению войны больше никуда не годится. В то время ядро русской армии всееще состояло из боярской и дворянской конницы. Это войско поддерживалосьпешими простолюдинами. Хотя всадников было вдвое меньше, чем пехотинцев, онибыли главнейшим родом войск. Как и в средневековой Западной Европе,московская армия (за исключением дружины великого князя) распускалась подомам осенью и снова собиралась по весне. Воины являлись на службу с самымразномастным оружием: огнестрельным всех и всяческих видов, топорами, пикамии луками. Не было ни установленного боевого порядка, ни порядкаподчиненности, ни тактики ведения боя. Конница, обыкновенно разбитая на пятьполков, за которыми следовала нестройная толпа пехотинцев, по сигналувъезжала на поле брани, а там уж -каждый воин бился во что горазд. Этого посути дела весьма средневекового способа ведения войны, перенятого, когдарусские сражались с монгольскими ордами, вполне хватало, если противникамибыли татары, воевавшие точно так же, но имевшие еще худшее вооружение.Русский воин был так же крепок и неприхотлив, как его азиатский противник.По словам путешественника XVI в. Герберштейна, во время кампаний русскиеобходились мешочком овса и несколькими фунтами засоленного мяса, которыеносили с собою. Однако столкнувшись с армиями великих держав - Польши,Оттоманской Империи и Швеции - особенно в наступательных операциях,московские войска никак не могли с ними тягаться. В 1558 г. такой урокполучил дорогой ценой Иван IV, когда после своих побед над татарами затеялвойну из-за Ливонии с Польшей и Швецией. За четверть века тяжелейших усилий,обескровивших страну, он не только не смог захватить Ливонию, но и вынужденбыл отдать несколько своих собственных городов. В период Смутного времени(1598- 1613 гг.) русские войска показали себя в кампаниях против иноземцевничуть не лучше. Тяготы, с которыми столкнулись русские войска, воюя на Западе,объясняются в первую голову тем, что они не поспевали за развитием военнойнауки. В конце XVI - начале XVII в. западноевропейские государстваразработали "научные" способы ведения войны, и традиционные наборывооруженных дворян-землевладельцев с дружинниками отошли в прошлое. Войнапостепенно сделалась ремеслом профессионалов, и на первое место в сраженияхвышли наемники. Особенно важное значение имело изобретение кремневого ружьяи штыка; они устранили нужду в копейщиках, которые в прошлом должны былиоказывать поддержку воинам, вооруженным негодными, для скорой стрельбымушкетами. Пехота на Западе заняла место конницы как главного рода войск.Технические усовершенствования сочетались с глубокими изменениями в тактике.Чтобы извлечь из нового оружия максимальные преимущества, солдат обучалистойко надвигаться, наподобие автоматов, на неприятеля, на ходу стреляя иперезаряжая ружья, и, добравшись до его позиции, ввязываться с ним вштыковой бой. Был введен порядок подчиненности, при котором командирподразделения отвечал за поведение своих солдат на поле битвы и вне его;неповоротливые армии были разбиты на бригады, полки и батальоны; артиллериябыла выделена в особый род войск, а для ведения осадных операций былисформированы саперные части. Введение в это время военной формысимволизировало переход от средневековой войны к современной. Такиепостоянные профессиональные армии приходилось содержать круглый год за счетказны. Соответствующие расходы достигали огромного размера и в конечномитоге немало способствовали ослаблению и падению абсолютных монархий по всейЕвропе. Стрельцы Московского государства представляли собою род регулярнойпехоты, использовавшейся в царской охране и в городских гарнизонах. Нострельцы не имели понятия ни о боевом порядке, ни о военной тактике и немогли всерьез тягаться с современными армиями, тем более что в перерывахмежду кампаниями им приходилось вместо боевой подготовки кормить семьюторговлей. Находясь под впечатлением успехов иноземных войск на своейтерритории, русское правительство стало после окончания Смутного временибрать на службу офицеровиностранцев, которые должны были формировать "новые"полки западного типа и командовать ими. В 1632-1633 гг. большому русскомувойску, включавшему в себя такие новые части (некоторые из них состояли иззападных наемников), равно как и старомодную конницу, было поручено отобратьСмоленск у поляков. Кампания закончилась разгромом и сдачей в плен русскоговойска. Последующие кампании против поляков (1654-1667 гг.) также непринесли успеха, несмотря на то, что Польша в то же самое время отчаянносражалась со Швецией. Между 1676 и 1681 гг. Москва предприняла несколькоотносительно безрезультатных кампаний против турок и крымских татар, чьиармии вряд ли можно было назвать современными. Несмотря на эти неудачи,формирование полков по западному образцу шло своим ходом, и к 1680-м гг. ониперегнали по численности конницу. Тем не менее, победа продолжала ускользатьот россиян. В 1681 г. была созвана боярская комиссия для установления причиннеудачных действий русского войска. Основная ее рекомендация состояла вупразднении местничества, однако от этой меры 'было мало проку, ибо в 1687 и1689 гг. русские армии снова потерпели неудачи в кампаниях против Крыма.Одна из причин этих неудач заключалась в том, что служилое сословие - опорарусского войска - с презрением относилось к боевым действиям в пешем строю ипод командой иноземных офицеров и требовало, чтобы ему дали по традициислужить в коннице. Новые полки, таким образом, составлялись либо избеднейших дворян, не имевших денег на коня, либо из тех крестьян, безкоторых, по мнению помещиков и правительства, можно было вполне обойтись, тоесть, иными словами, настолько же негодных для меча, насколько и для орала.Более того, новые полки, точно так же, как старые, распускались каждойосенью, чтобы правительству не приходилось тратиться на них в бездельныезимние месяцы, и такой подход не давал иноземным офицерам никакойвозможности сделать из них дисциплинированное, боеспособное войско.Естественно будет осведомиться, зачем России в конце XVII в. понадобиласьбольшая и современная армия, принимая во внимание, что она уже тогда быласамой большой страной в мире и в стратегическом отношении одной из наименееуязвимых (как было отмечено выше, наличных войск было вполне достаточно дляобороны ее растянутых восточных и южных границ). В самом широком смысле эточисто философский вопрос, и его с равной справедливостью можно было бызадать про Францию Бурбонов или Швецию Вазов. XVII в. был эпохой ярогомилитаризма, и дух времени не мог не наложить отпечатка на Россию, чьиконтакты с Западом продолжали умножаться. Однако если мы возьмемся за поискиболее конкретных ответов, то окажется, что стандартные ответы, даваемые наэтот вопрос как дореволюционными, так и послереволюционными русскимиисториками, совсем неубедительны. В частности, трудно согласиться собъяснением, что Россия нуждалась в мощной современной армии для решения такназываемых "национальных задач": отобрания у поляков земель, некогдавходивших в состав Киевского государства, и получения выхода к незамерзающимпортам. История неопровержимо показала, что решение этих "задач" в течениеXVIII в. отнюдь не насытило территориальных аппетитов России. Получив вовремя разделов Польши земли, которые она рассматривала как свою законнуювотчину, Россия затем поглотила в 1815 г. Королевство Варшавское, которымсроду не владела, и даже заявила притязания на Саксонию. Стоило ей завладетьсеверным побережьем Черного моря и его незамерзающими портами, как онапредъявила права на его южный берег с Константинополем и проливами. Получиввыход к Балтийскому морю, она захватила Финляндию. Поскольку новыезавоевания всегда можно оправдать необходимостью оборонять старые, -классическое оправдание всякого империализма, - объяснения такого сортавполне можно отбросить; логическим завершением такой философии являетсязавоевание всего земного шара, ибо лишь в этом случае можно будет счесть,что данное государство вполне обезопасило свои владения от внешней угрозы. Отложив в сторону философский вопрос о том, в чем состоитпритягательная сила войны, можно предложить два объяснения одержимостиРоссии военной мощью и территориальной экспансией. Одно объяснение связано с тем, каким образом шло созданиенационального государства в России. Поскольку в борьбе за абсолютную властьмосковским правителям надо было приобрести не только самодержавный, но иединодержавный статус (см. об этом выше, стр. #83), с тех пор ониинстинктивно отождествляли державную власть с приобретением территории.Экспансия вширь, по земной поверхности, шла в их умах рука об руку сэкспансией вглубь, в смысле установления над подданными политической власти,которая была для них неотъемлемой составной частью суверенитета. Второе объяснение связано с извечной бедностью России и бесконечнойпогоней ее обитателей за новыми ресурсами, в особенности за пахотной землей.Каждое крупное завоевание русского государства немедленно сопровождалосьмассовыми раздачами земель служилому сословию и монастырям и открытиемновоприобретенных территорий для крестьянской колонизации. Мы располагаемиллюстрирующими эту взаимосвязь статистическими данными в отношении Польши,подвергнутой разделу в XVIII в. Как известно, Екатерина II любилаиспользовать земельные пожалования для упрочения своего шаткого положениявнутри страны. В первое десятилетие своего правления (1762-1772) она раздалаприблизительно 66 тысяч крепостных душ. После первого раздела Польши в 1772г. Екатерина приобрела новые территории, которые раздавала своим фаворитам;большинство из 202 тысяч душ, розданных ею между 1773 и 1793 гг. Происходилииз областей, захваченных во время первого и второго разделов. По свершенииэтого Екатерине нечего стало раздавать; в 1793 г. она даже оказалась не всостоянии одарить, как обещалась, генералов и дипломатов, отличившихся внедавно закончившейся турецкой войне. Эти обещания удалось выполнить лишьпосле третьего раздела Польши. В один-единственный день, 18 августа 1795 г.,Екатерина раздала более 100 тысяч душ, большинство из которых сновапроисходили из отобранных у Польши областей.*2 Из приблизительно 800 тысячкрепостных мужского и женского пола, пожалованных Екатериной дворянам впериод своего царствования, много больше половины происходили из земель,отнятых силою оружия у Речи Посполитой.*3 Здесь у нас имеется явноедоказательство того, что за высокими лозунгами "национальных задач"скрывалось на самом деле вполне тривиальное стремление к захвату чужихбогатств для удовлетворения ненасытного аппетита России на землю и попутногоупрочения позиций монархии внутри страны. Такое положение не изменилось и посей день. Например, данные переписей показывают, что в Латвии и Эстонии,оккупированных в 1940 г. в результате договора между СССР и гитлеровскойГерманией, на протяжении последующих тридцати лет (1940-1970) отмечалсявесьма значительный приток русского населения. Вследствие этой миграции,сочетавшейся с массовыми депортациями латышей и эстонцев вглубь России,число русских в обеих завоеванных республиках выросло более чем втрое (с 326до 1.040 тысяч), а их процент от общего населения - почти втрое (с 10.8% до28%).*4 *2 В. Семевский, "Раздача населенных имений при Екатерине II",Отечественные записки, т CCXXXIII, Э 8, август 1877, разд. "Современноеобозрение", стр. 204-27 *3 Подавляющее большинство этих имений было конфисковано у польскихпомещиков, которые отказались присягнуть на верность русскому самодержавию ипредпочли отдать свои владения и эмигрировать в Польшу; остаток составилсяиз экспроприированных владений польской короны и католической церкви. *4 Statesman's Yearbook... for the Year 1939 (London 1939), pp. 847 и1119; и Центральное Статистическое Управление, Итоги всесоюзной переписинаселения 1970 года. М., 1973, IV, стр. 14-15. Что до Петра I, создателя российской военной мощи в период Новоговремени, то у него были дополнительные причины остро интересоваться военнымиделами. Хотя о нем вспоминают преимущественно как о реформаторе, сам Петрвидел в себе прежде всего солдата. С ранней юности неисчерпаемая энергиявлекла его к предприятиям, сопряженным с соперничеством и физическойопасностью. Он стал ходить, когда ему было едва шесть месяцев от роду, аподростком больше всего на свете любил играть с настоящими солдатами.Выросши в настоящего гиганта, Петр любил делить тягости походной жизни спростыми солдатами. Когда у него родился сын, Петр с великой радостьюобъявил народу, что Господь благословил его "еще одним рекрутом". Он былтвердо убежден, что военная мощь имеет первостепенное значение дляблагополучия всякой страны. В письмах к своему весьма невоинственному отрокуон подчеркивал господствующую роль войны в истории.*5 Нет ничего странного втом, что за 36-лет петровского правления Россия знала всего одинпо-настоящему мирный год. *5 Н. Устрялов, История царствования Петра Великого, СПб.. 1859. IVстр. 346-8. Петр сразу же обнаружил, что, располагая лишь пестрой мешанинойстарых и новых полков, доставшейся ему от его предшественников, он не сумеетосуществить ни одной из своих военных амбиций. Проблема дала о себе знать сжестокой определенностью в 1700 г., когда восемь с половиной тысяч шведовпод началом Карла XII разгромили 45 тысяч русских, осадивших Нарву, и потом(по выражению самого Карла) расстреливали их, "как диких гусей". Девять летспустя Петр взял реванш под Полтавой. Однако на самом деле триумф его не былстоль блистателен, сколь его обычно изображают, потому что шведы, заведенныесвоим сумасбродным королем вглубь неприятельской территории, в день решающейбитвы были вконец истощены и имели дело с более многочисленным и лучшевооруженным противником. Через два года после Полтавы Петр перенес сильноеунижение, когда турки окружили его армию на Пруте; лишь дипломатическоеискусство П. П. Шафирова - сына крещеного еврея, состоявшего на службе уПетра, выручило царя из этого переплета. Предпринятое Петром созданиебольшой постоянной армии являет собой одно из ключевых событий в историирусского государства. К моменту смерти Петра Россия располагала мощнымвойском, состоявшим из 210 тысяч регулярных и 110 тысяч вспомогательныхсолдат (казаков, иноземцев и т. д.), а также 24 тысяч моряков. В отношении кнаселению России того времени (12-13 миллионов) военная машина такогоразмера почти втрое превышала пропорцию, которая считалась в Европе XVIII в.нормой того, что способна содержать страна, а именно одного солдата накаждую сотню жителей.*6 Для такой бедной страны, как Россия, содержаниеподобной вооруженной силы было огромным бременем. Чтобы страна была всостоянии нести этот груз, Петру надобно было перестроить ее налоговую,административную и общественную структуру, а также преобразовать еехозяйственную и культурную жизнь. Более всего Петру недоставало денег; еговоенные экспедиции постоянно поглощали 80-85% дохода России, а однажды (в1705 г.) обошлись и в 96%. Перепробовав разные методы налогообложения, онрешил в 1724 г. начисто поломать всю складывавшуюся веками сложную системуденежных, товарных и трудовых платежей и заменить ее единым подушным налогомна все мужское население. Тягло было формально отменено, хотя его продолжалиспорадически взимать до конца века. До петровских реформ окладной единицей вдеревне была либо площадь пашни, либо (после 1678 г.) двор. Старые методыналогообложения позволяли плательщику уклоняться от налога: чтобы уменьшитьналог на площадь пашни, он занижал ее, а для уменьшения налога на двор оннабивал дом до отказа родственниками. Подушный налог, которым облагалсякаждый взрослый мужчина, подлежащий обложению, исключал подобные уловки.Этот метод имел и то преимущество, что поощрял крестьян расширять посевнуюплощадь, поскольку они теперь не расплачивались за это повышенными налогами.Петр также расширил ряды плательщиков, избавившись от всяких промежуточныхгрупп между податными и служилыми сословиями, которым в прошлом удавалосьизбежать всех государственных повинностей, таких как холопы, обедневшиедворяне, трудившиеся как простые крестьяне, однако считавшиеся членамислужилого класса, и священники, не получившие прихода. Все эти группы былитеперь приравнены к крестьянам и низведены до положения крепостных. Одна этапереклассификация увеличила число налогоплательщиков на несколько сот тысяччеловек. Весьма характерно, что размер подушного налога определялся не тем,сколько могли заплатить отдельные подданные, а тем, сколько требовалосьсобрать государству. Правительство исчисляло свои военные расходы в 4миллиона рублей, каковая сумма раскладывалась между различными группаминалогоплательщиков. Исходя из этого, подушный налог был первоначальноустановлен в размере 74 копеек в год с частновладельческих крепостных, 1рубля 14 копеек с крестьян на государственных и царских землях (которые, вотличие от первых, ничего не были должны помещику) и 1 рубля 20 копеек спосадского люда. Деньги эти полагалось выплачивать порциями три раза в год,и вплоть до отмены налога для большинства категорий крестьян в 1887 г. оноставался главнейшим источником дохода для российской монархии. *6 G N Clark, The Seventeenth Century, 2nd ed. (Oxford 1947), p. 100. Новые налоги привели к трехкратному увеличению государственногодохода. Если после 1724 г. правительство выжимало из крестьян и торговцев втри раза больше денег, чем раньше, то, очевидно, налоговое бремя податногонаселения утроилось. С тех пор расходы по содержанию созданной Петромрегулярной армии несли главным образом податные группы, которые, следуетпомнить, вносили и косвенный вклад в военные усилия, поскольку содержалисвоей арендной платой и трудом служилое сословие. Притом они расплачивались не только деньгами и работой. В 1699 г.Петр приказал, чтобы в армию набрали 32 тысячи простолюдинов. В этом шаге небыло ничего нового, поскольку, как отмечалось выше, начиная с XV в.московское правительство считало себя вправе набирать (и набирало) рекрутов,называвшихся "даточными людьми" (см. выше, стр. #134). Однако раньше такимспособом пополнялись лишь вспомогательные войска, теперь же он сделалсяглавным методом комплектования вооруженных сил. В 1705 г. Петр ввелрегулярную рекрутскую квоту, при которой от каждых двадцати сельских игородских дворов требовалось поставить одного солдата в год,- пропорциясоставила примерно три рекрута на каждую тысячу жителей. С тех порбольшинство российской армии составляли рекруты, набранные среди податныхклассов. Эти меры явились новшеством огромного исторического значения.Европейские армии в XVII в. состояли исключительно из добровольцев, то естьиз наемников; хотя то тут, то там мужчин загоняли в армию способами, которыенедалеко лежали от насильственного набора, ни одна страна до России непрактиковала систематической воинской повинности. Испания ввелапринудительный рекрутский набор в 1637 г.; то же самое сделала и Швеция вовремя Тридцатилетней войны. Однако то были чрезвычайные меры, точно так же,как и воинская повинность, учрежденная во Франции во время войны заиспанское наследство. Обязательная воинская повинность сделалась нормой вЗападной Европе лишь после Французской революции. Россия предвосхитила этосовременное явление почти на целое столетие. Система ежегодного наборакрестьян и посадников, введенная Петром в начале своего царствования,оставалась до военной реформы 1874 г. обычным способом пополнения русскоговойска. Таким образом, у России есть полное право признавать за собойприоритет в области обязательной воинской повинности. Хотя рекрут и егоближайшие родственники автоматически получали свободу от крепостной неволи,русский крестьянин смотрел на рекрутчину как на настоящий смертный приговор;его заставляла сбрить бороду и покинуть семью на всю жизнь, а в будущем егождала либо могила в далеком краю, либо, в лучшем случае, возвращениестариком, а, может быть, и калекой, в деревню, где его давно забыли и где онне мог претендовать на долю общинной земли. В русском фольклоре существуетцелый жанр "рекрутских плачей", напоминающих погребальные песни. Проводы,которые семья устраивала идущему в солдаты рекруту, также напоминалипогребальный обряд. Что касается общественной структуры России, то главнымследствием введения подушного налога и рекрутской повинности былообъединение традиционно аморфной и разношерстой массы простолюдинов,включавшей кого угодно - от разорившихся дворян до простых холопов воднородное податное сословие. Выплата подушного налога и (после освобождениядворян от государственной службы) обязательная военная служба сделалисьотличительными приметами низшего класса, контраст между ним и элитойобозначился еще резче. При преемниках Петра на помещиков возложили полную ответственность засбор подушного налога со своих крепостных и стали спрашивать с них занедоимки. Затем им поручили надзор за доставкой рекрутов из своих деревень(выбор рекрутов был возложен на общины, хотя и эти полномочия постепенноперешли в руки помещиков). Посредством этих мер государство превратилопомещиков в своих налоговых агентов и вербовщиков, что не могло не упрочитьих власти над населением, более половины которого проживало в ту пору вчастных, светских владениях. С петровских реформ начался самый жестокийпериод крепостничества. Теперь правительство все больше отдаетчастновладельческих крепостных на произвол своих помещиков. К концу XVIII в.крестьянин . делается совершенно бесправен, и постольку, поскольку речь идето его юридическом положении (а не о его общественном или хозяйственномсостоянии), он становится почти неотличим от холопа. Служилое сословие также не избегло тяжелой руки реформатора. Петрвознамерился выжать из него все, на что оно было способно, и с этой цельюввел кое-какие новшества в области образования и продвижения по службе,которые, покуда он был жив и мог надзирать над их соблюдением, сделали долюи этого сословия более безотрадной. В допетровской Руси не было школ, и подавляющее большинство служилогокласса не знало грамоты. Не считая высших слоев чиновничества и дьяков,служилые люди, как правило, имели весьма расплывчатое представление обалфавите. Петр нашел такое положение дел совершенно невыносимым, посколькуего модернизированной армии требовались люди, годные для управления войскамии способные решать относительно сложные технические задачи (например, иметьпонятие о кораблевождении и наводке артиллерийских орудий). Поэтому емуничего не оставалось, кроме как устроить учебные заведения для своих слуг изаставить их в них ходить. Серия указов обязала дворян приводить своихнедорослей на государственную инспекцию, вслед за которой их отправляли либона службу, либо в учение. С тех пор сонмы подростков вырывались из своихдеревенских гнезд и посылались на периодические смотры в города, где ихосматривали (это иногда делал и сам император) и регистрировали чиновникигерольдмейстерского ведомства, к которому перешли обязанности старогоРазряда. Указ 1714 г. запретил священнослужителям венчать дворян, покуда тене докажут, что разбираются в арифметике и началах геометрии. Обязательноеобучение длилось пять лет. В пятнадцатилетнем возрасте юноши поступали надействительную службу, часто в том же гвардейском полку, в котором онипрошли обучение. Проведенная Петром реформа образования привела к тому, чтообязательную государственную службу начинали теперь чуть ли не в детскиегоды. Из всех его реформ эту дворяне ненавидели больше всего. Другая петровская реформа, сильно затронувшая жизнь служилогосословия, касалась порядка продвижения по службе. По традиции продвижение полестнице чинов зависело в России не столько от заслуг, сколько отпроисхождения. Хотя местничество упразднили еще до вступления Петра нацарствование, аристократия пустила во всей служебной иерархии глубокиекорни. Члены фамилий, вписанных в московское дворянство, имели заметноепреимущество над провинциальными дворянами в назначениях на самые теплыеместа, тогда как у простолюдинов вообще не было к службе доступа. Будь дажетакая дискриминация в его собственных интересах, Петр все равно отнесся бы кней нетерпимо. Поскольку он считал, что московский правящий классневежественен, нерационален, консервативен и настроен против всегоиностранного, можно было заранее предсказать, что рано или поздно Петрпопытается упразднить аристократические привилегии. <<страница 167>> Внимательно изучив западную бюрократию, Петр издал в 1722 г. один изважнейших учредительных актов в истории императорской России - такназываемую Табель о рангах. Соответствующий указ отменил всю традиционнуюмосковскую иерархию чинов и званий и заменил ее совершенно, новой системой,основанной на западных образцах. Табель имела вид таблицы, в которой в трехпараллельных колонках выстроены должности в трех рядах государственнойслужбы (воинском, статском, и придворном); каждый ряд имел 14 рангов, иликлассов, высшим из которых был первый, а низшим - четырнадцатый. Впервыебыло проведено различие между военной и гражданской службой, и обе из нихполучили свою собственную номенклатуру и порядок продвижения. Обладательперечисленной в Табели должности имел соответствующий ей чин, точно так же,как, например, в современной армии командир роты обыкновенно носит рангкапитана. По замыслу Петра, каждый дворянин, вне зависимости от своегосоциального происхождения, должен был начинать службу с самого низа ипостепенно пробиваться наверх, насколько позволяют его способности изаслуги, и никак не выше того. Более богатым и физически крепким дворянамразрешалось начать службу в одном из гвардейских полков (Преображенском илиСеменовском), где после нескольких лет обучения они производились в офицерыи либо оставались служить в гвардии, либо назначались в обычный пехотныйполк; другие начинали солдатами в обычных полках, однако очень быстропроизводились в офицеры. На гражданской службе дворяне начинали службу ссамой низшей должности, обладавшей чином. Простые писцы, равно как и солдатыи унтер-офицеры, стояли вне лестницы чинов и таким образом не считалисьдворянами. Петру мало было создать порядок, при котором помещики имели быпобуждение служить как можно лучше. Он хотел, кроме того, дать простолюдинамвозможность поступать на службу и с этой целью постановил, что солдаты,матросы и писцы, отлично исполняющие свои обязанности и годные для занятиядолжностей, перечисленных в Табели о рангах, имеют право на получениесоответствующего чина. Такие простолюдины сразу же зачислялись в рядыдворянства, поскольку в петровской России все лица, обладавшие чином (итолько они), носили дворянское звание. Оказавшись в соответствующем списке,они уже могли соперничать с дворянами по рождению. В соответствии с Табелью,простолюдины, достигшие низшего офицерского ранга на военной службе,автоматически зачислялись в наследственные дворяне, то есть зарабатывали длясвоих сыновей право поступать на государственную службу в четырнадцатом чинеи все прочие привилегии дворянского сословия. Простолюдинам, делавшимкарьеру на гражданской или придворной службе, надо было достигнуть восьмогочина для получения звания наследственных дворян; до этого они считались"личными" дворянами (этот термин появился позднее, при Екатерине II) и втаком качестве не могли владеть крепостными или передать свое положение понаследству*7. Таким образом создавалась условия для продвижения на основаниислужебной годности и заслуг; этот замысел наталкивался на противоположныетенденции, углублявшие социальное расслоение, и по этой причине, как будетпоказано ниже, был осуществлен лишь частично. *7 В 1845 г. наследственное дворянство было ограничено верхними пятьюрангами, а в 1856 - верхними четырьмя. В первой половине XIX в. личные,ненаследственные дворяне составляли от одной трети до половины всегодворянства. Вскоре Табель о рангах превратилась в настоящую хартию служилогосословия. Поскольку в то время власть и деньги в России можно было обрестиглавным образом на одной лишь государственной службе, обзаведение рангомставило его обладателя в исключительно привилегированное положение. Ему (ичаще всего также его отпрыскам) гарантировалась должность, и он пользовалсяк тому же самой ценной из всех хозяйственных привилегий - правом владетьземлей, обрабатываемой трудом крепостных. По словам декабриста НиколаяТургенева, россияне, не имевшие чина, были "en dehors de la nationofficielle ou legale" - вне нации в официальном и юридическом смыслеслова.*8 Поступление на службу и служебное продвижение сделались в Россииродом национальной одержимости, особенно в низших классах; священники,лавочники и писцы спали и видели, что сыновья их получат звание корнета вармии или комиссара или регистратора на гражданской службе, которымсоответствовал четырнадцатый чин, и таким образом дотянутся до кормушки. Тотже импульс, который в странах коммерческих устремлялся в накоплениекапитала, в императорской России направлялся обыкновенно на обзаведениечином. *8 N{icolas) Tourgueneff, La Russie et Les Russes (Paris 1847), II,стр. 17. Рассуждая ретроспективно, попытки Петра видоизменить характер элитыпутем вливания в нее свежей крови оказались, по-видимому, более успешными внизших слоях служилого сословия, нежели в высших. Анализ состава высшихчетырех чинов - так называемого генералитета - обнаруживает, что в 1730 г.(через пять лет после смерти Петра) 93% их членов принадлежали к фамилиям,которые занимали высшие посты, а иногда и аналогичные должности еще вМосковской Руси.*9 Наиболее глубокие перемены произошли вдали от этихголовокружительных высот, между четырнадцатым и десятым чином. Табель орангах привела к внушительному расширению социальной базы служилогосословия. Сам этот класс в целом вырос необыкновенно. Такой рост объясняетсяпроизводством простолюдинов в офицеры для сильно раздавшегося войска,предоставлением чинов обладателям мелких административных должностей впровинции и пополнением рядов дворянства помещиками таких окраинныхобластей, как Украина, татарские районы Поволжья и завоеванные частиПрибалтики. *9 Brenda Meehan-Waters, The Muscovite Noble Origins of the Russiansin the Generalitet of 1730', Cahiers de monde russe et sovietique. т. XII, Э1-2, (1971), стр. 34. Очерченные выше реформы предназначались для того, чтобы выжать изстраны больше денег и работы. В этом смысле они являли собою всего лишьулучшенный вариант московских порядков и были куда менее революционны, чемэто представлялось современникам, которые в благоговейном страхе передпетровской энергией и иноземным обличьем его преобразований не разглядели ихистинных истоков. В общем и целом, Петр стремился сделать московские порядкиболее эффективными и поэтому придал им более рациональный характер. Насколько традиционны были петровские методы.видно хотя бы из того;каким манером он выстроил свою новую столицу, Санкт-Петербург. Решениевозвести город в устье Невы было принято впервые в 1702 г., однако делопочти не сдвинулось до тех пор, пока Полтавская победа не обезопасила его отшведов.*10 В 1709 г. Петр взялся за дело всерьез. Поскольку дворянам икупцам не было охоты переселяться в новый город, отличавшийся сырым климатоми отсутствием удобств, Петр обратился к принуждению. В 1712 г. он повелел,чтобы в Санкт-Петербург перевезли тысячу дворян и такое же число купцов иремесленников. Правительство предоставляло этим переселенцам необходимуюрабочую силу и строительные материалы, однако оплачивать постройку им надобыло из своего собственного кармана. Внешний вид и планировка зданий строгорегламентировались. Владельцам более трех с половиной тысяч душ полагалосьстроить себе дома из камня, а менее зажиточные дворяне могли обходитьсядеревом или глиной. Размер и фасад каждого частного строения должны былинаходиться в соответствии с чертежами, утвержденными главным архитекторомгорода. Владельцы могли следовать своей собственной фантазии лишь в отделкеинтерьеров, каковое обстоятельство имело невольное символическое значениедля будущности европеизированных классов России. Составили списки семей,отобранных для переезда и включавших представителей виднейших боярскихродов. Во всех этих мерах весьма выпукло проступала вотчинная подкладка. Каквыразился А. Романович-Славатинский, переселение дворян поправительственному указу заключало в себе "много схожего с переселениямикрепостных крестьян из одного имения в другое, по воле помещика".*11 *10 Нижеследующее изложение основывается в значительной степени накниге С. П. Луппова, История строительства Петербурга в первой четвертиXVIII века, М.-Л., 1957 *11 Дворянство в России. 2-е изд., Киев, 1912, стр. 151 Строительство нового города в крайне неблагоприятных климатических игеологических обстоятельствах требовало непрерывной доставки рабочей силы.Для этой целb обращались к принудительному труду. В Московской Русипринудительный труд на строительных работах обычно применялся вблизи отдеревень и посадов, где жили рабочие. Поскольку в прилегавших кСанкт-Петербургу областях населения было мало, Петру понадобилось ввозитьрабочую силу из других районов страны. Каждый год издавались указы, покоторым 40 тысяч крестьян должны были отработать несколько месяцев вСанкт-Петербурге. Подобно новой русской армии, рабочая сила собиралась всогласии с разнарядкой, установленной властями: один работник отдевятишестнадцати дворов. Насильно завербованные рабочие со своиминструментом и запасом еды увозились за сотни верст, обычно под охраной, аиногда и в цепях, чтоб не разбежались. Несмотря на такие предосторожности,беглецов было столько, что, согласно сделанным недавно подсчетам, Петру ни водин год не удалось собрать более 20 тысяч человек. Многие из этого числаумерли от голода и болезни. Такими азиатскими приемами было прорублено русское "окно в Европу". Истинно революционный аспект петровских реформ был сокрыт отсовременников, да и сам Петр едва ли понимал его. Он заключался в идеегосударства как организации, служащей высшему идеалу,- общественному благу -и в сопутствующей ей идее общества как партнера государства. До середины XVII в. у россиян не было концепции "государства." или"общества". "Государство", если они вообще о нем когда задумывались,обозначало государя, или dominus'a, то есть лично царя, его штат и вотчину.Что до "общества", то оно воспринималось не одним целым, а раздробленным наотдельные чины. На Западе оба эти понятия были хорошо разработаны еще с XIIIв. под влиянием феодальных порядков и римского права, и даже самыеавторитарные короли о них не забывали*12. Понятие государства как элемента,отличного от особы государя, вошло в русский лексикон в XVII в. однакополучило распространение лишь в начале XVIII в., в петровское царствование."Общество" пришло еще позднее; по всей видимости, слово это распространилосьв царствование Екатерины II. *12 Знаменитое высказывание Людовика XtV "L'Etat, c'est moi"("Государство, это я"). настолько не укладывающееся во всю западнуютрадицию, имеет сомнительное происхождение и скорее всего апокрифично. Кудаболее характерны (равно как и вполне достоверны) слова, сказанные им насмертном одре: "Я ухожу, но государство живет вечно", Fritz Hartung andRoland Mousnier in Relazioni del X Congresso Internazionate Л ScienzeStoriche (Firenze, 1955), IV, стр 9 Как и можно было предположить, россияне почерпнули идеюгосударственности главным образом из западных книг, однако заимствовали ееоттуда не непосредственно. Посредниками при переносе ее на русскую почвуявились православные священнослужители с Украины, где православная церковьподвергалась со времен контрреформации сильному давлению со стороныкатоличества. Сопротивление этому давлению заставило православную украинскуюиерархию познакомиться с западной теологией и другими областями знания,относительно которых их московские собратья по своей изоляции пребывали вблаженном неведении. В 1632 г. украинское духовенство основало в Киеве(тогда все еще находившемся под властью поляков) академию для подготовкиправославных священников, расписание которой было построено по образцуиезуитских школ в Польше и Италии, где занимались многие из преподавателейакадемии. После того, как Киев попал под власть России (1667 г.), этиукраинцы начали оказывать мощное влияние на русские умы. Петр весьмапредпочитал их московскому духовенству, поскольку они были много ученее иболее благоприятно относились к его реформам. Из этой среды вышел ФеофанПрокопович, ведущий политический теоретик петровского царствования,познакомивший Россию с концепцией "самодержавства". Труды Гротиуса,Пуфендорфа и Вольфа, которые Петр приказал перевести на русский язык, ещебольше способствовали популяризации концепций западной политической мысли. Как отмечалось выше, Петр пекся о могуществе, в особенности военном,а не о европеизации страны. В каком-то смысле это относится и к егопредшественникам в XVII в. Но, в отличие от них, Петр бывал в ЗападнойЕвропе, подружился там с рядом европейцев и поэтому знал кое-что о природемогущества современного государства. В отличие от них, он понимал, чтобезжалостное выжимание большей части национального богатства казнойпрепятствовало накоплению более важных богатств, сокрытых за видимойповерхностью вещей, богатств как экономических, так и культурных. Ресурсамтакого рода надо было дать вызреть. Заимствуя терминологию другойдисциплины, можно сказать, что до Петра российские правители смотрели насвое царство как люди на охотничьей стадии цивилизации; с Петра ониобратились в земледельцев. Инстинктивные позывы к захвату всякогопопавшегося на глаза соблазнительного объекта постепенно, не безпериодических срывов, уступили место привычке к пестованию ресурсов. Петрлишь весьма смутно представлял себе последствия своих шагов в этомнаправлении, сделанных им не столько из философской прозорливости, сколькопо инстинкту прирожденного государственного деятеля. Энергичная поддержка,оказывавшаяся им российским промышленникам, мотивировалась стремлениемсделать свою армию независимой от иноземных поставщиков; однако поддержкаэта имела куда более далеко идущие последствия, поскольку сильно расширялабазу русской промышленности. Петровские новшества в области образования былирассчитаны прежде всего на подготовку артиллеристов и штурманов. Сам Петрполучил довольно поверхностное образование и ценил лишь технические,прикладные навыки. Но в конечном итоге его учебные заведения не ограничилисьпроизводством технических кадров, а взрастили образованную элиту, которая современем прониклась глубокой духовностью и яростно ополчилась против всейсистемы мировоззрения, сосредоточенной на государственной службе, коей этаэлита была обязана своим существованием. Именно при Петре в России возникло понятие о государстве как о чем-тоотличном от монарха и стоящем выше его; узкие соображения податногохарактера теперь уступают место более широкому национальному кругозору.Вскоре после своего вступления на царствование, Петр начал говорить об"общем благе" и тому подобных материях*13. Он был первым российскиммонархом, высказавшим идею bien public и выразившим какой-то интерес кулучшению доли своих подданных. При Петре в России впервые ощутиливзаимосвязь между общественным и личным благом; немалая частьвнутриполитической деятельности Петра была нацелена на то, чтобы россиянеосознали эту связь между частным и общественным благосостоянием. Такую цельпреследовал, к примеру, его обычай присовокуплять объяснения к императорскимуказам, от самым тривиальных (например, указ, запрещающий выпас скота напетербургских проспектах) до имеющих первостепенную государственную важность(таких как указ 1722 г. об изменении порядка престолонаследия). Ни одинмонарх до Петра не видел необходимости в таких разъяснениях; Петр первымстал обращаться с народом доверительно. В 1703 г. он открыл первую русскуюгазету - "Ведомости". Это издание не только внесло большой вклад в русскуюкультурную жизнь, оно также ознаменовало важнейшее конституционноенововведение, ибо этим шагом Петр положил конец московской традицииобращаться с внутренними и иностранными новостями как с государственнойтайной Этими и другими подобными мерами постулировалось общество,действующее в содружестве с государством Однако предпосылки эти не былидоведены до своего логического завершения, и здесь-то заключена центральнаятрагедия русской политики Нового времени. У Петра и его преемников не былонеобходимости относиться к россиянам доверительно, обращаться с ними как спартнерами, а не просто как с подданными, и внушать им сознание общейсудьбы. Многочисленные режимы вотчинного и деспотического типа прекрасносуществовали столетиями, обходясь без подобного решительного поворота. Нораз было решено, что интересы страны требуют существования граждан,ощущающих себя частью коллективного целого и сознающих свою роль в развитиистраны, из этого неизбежно должны были вытекать определенные последствия.Было явным противоречием взывать к гражданскому чувству русского народа иодновременно отказывать ему в каких-либо юридических и политическихгарантиях для защиты от всесильного государства. Совместное предприятие, вкотором одна сторона обладала всей полнотой власти и вела игру по своимсобственным правилам, очевидно не могло действовать как следует. И тем неменее, именно так управляют Россией со времен Петра до наших дней. Отказвластей предержащих осознать очевидные последствия привлеченияобщественности к делам страны воспроизводил в России состояние перманентногополитического напряжения, которое сменяющиеся правительства пыталисьуменьшить, когда ослабляя бразды правления, когда натягивая их еще туже, нони разу не пригласив общество занять место рядом с собою на козлах. *13 Reinhard Wittram, Peter I, Сzаr und Kaiser (Cottingen 6 г), II,стр 121-2 С понятием государства пришло и понятие политическом преступления, аэто в свою очередь привело к учреждению политической полиции. Уложение 1649г., впервые давшее преступлениям против царя и монархии определение вкатегории "слово и дело", еще не создало никакого специального ведомства длярозыска политических преступников. Для получения сведений о крамольнойдеятельности царское правительство полагалось в то время на; доносы частныхграждан. Разбор соответствующих дел был поручен отдельным приказам, и лишьсамые серьезные из них рассматривались самим царем и Думой. Петр также сильно полагался на донос; например, в 1711 г. он повелел,что каждый (в том числе и крепостной), кто укажет на уклоняющихся от службыдворян, получит в награду их деревни. Но он не мог уже больше относиться кполитическим преступлениям как к эпизодической помехе, ибо имя его врагамбыл легион, и попадались они во всех слоях общества. Поэтому он учредилспециальную полицейскую службу, Преображенский Приказ, поручив емурасследование политических преступлений на всей территории империи. Этоведомство было создано под покровом такой секретности, что ученые и по сейдень не смогли обнаружить указа о его учреждении и даже не сумели установитьхотя бы приблизительно, когда этот указ мог быть издан.*14 Первыедостоверные сведения о нем датируются 1702 г., когда вышел указ,определяющий его функции и полномочия. Указ предусматривал, что начальникПреображенского Приказа имеет право расследовать по своему усмотрениюдеятельность любого учреждения или лица, независимо от его чина, и приниматьлюбые меры, которые он сочтет необходимыми, для получения интересующих егосведений и предотвращения крамольных деяний. В отличие от других созданныхпри Петре административных ведомств, функции этого приказа были очерченывесьма расплывчато, что лишь увеличивало его силу. Никто, даже Сенат,созданный Петром для управления страной, не имел права соваться в его дела.В его застенках были подвергнуты пыткам и умерщвлены тысячи людей, в томчисле крестьяне, выступившие против подушной подати и солдатчины,религиозные диссиденты и пьяницы, неприязненно высказывавшиеся о государе иподслушанные доносчиком. Полиция, однако, использовалась не только там, гдеречь шла о политических преступлениях, как бы широко они ни толковались.Стоило правительству столкнуться с какими-либо затруднениями, как ононачинало подумывать о том, чтобы призвать себе на подмогу полицейскиеорганы. Так, после провала нескольких попыток начать строительствоПетербурга дело было в конце концов возложено на городского полицейскогоначальника. *14 Н. Б. Голикова, Политические процессы при Петре I, M., 1957, стр.9. По всей видимости, Преображенский Приказ был первым постояннымведомством в истории, созданным специально и исключительно для борьбы сполитическими преступлениями. Масштаб его деятельности и полнаяадминистративная самостоятельность дают основание видеть в нем прототиподного из основных органов любого современного полицейского государства. Один из немногих надежных законов истории заключается в том, что современем частные интересы всегда возобладают над государственными,- простопотому, что их поборники могут потерять и приобрести больше, чем ревнителигосударственной собственности, и посему первым приходится быть бесконечнопредприимчивей. <<страница 176>> Дворяне, записанные ведомством петербургского герольдмейстера вТабель о рангах, даже при петровском режиме, когда служебное продвижение внемалой степени определялось личными заслугами, обладали исключительнымипривилегиями, ибо имели в своем владении большую часть пашни иработоспособного населения страны. Тем не менее, положение их каксобственников оставалось весьма шатким, поскольку зависело от того,насколько успешно они справляются со своими служебными обязанностями, истеснялось множеством юридических ограничений. У дворянства не было такжезащиты от государственного и чиновничьего произвола. Как и можно былоожидать, больше всего дворянам хотелось, чтобы условное владение землей икрепостными превратилось в прямое право собственности, и чтобы имгарантировали неприкосновенность личности. Им хотелось также более широкойсвободы предпринимательства, не ограниченной столь жесткими государственнымимонополиями. И, наконец, поскольку они стали теперь образованней и смотрелина внешний мир с большим любопытством, дворянам хотелось приобрести правоездить за границу и доступ к информации. Большая часть этих желаний былавыполнена в течение четырех десятилетий после смерти Петра (1725 г.), аостальные - до истечения столетия. Особенно судьбоносным явилосьцарствование Екатерины, ибо, хотя ее больше помнят за ее любовные похожденияи пристрастие к роскоши, именно она, в гораздо большей степени, чем Петр,произвела революционные преобразования в российских порядках и повела странупо западному пути. Разложение вотчинного строя происходила с замечательной скоростью. Ксожалению, историки уделили гораздо меньше внимания его упадку, чем истокам,и поэтому в истории его разложения много неясного. Нам придется, ограничитьизложение несколькими гипотезами, истинность которых могут подтвердить лишьдальнейшие исследования 1. В период империи численность дворянства весьма значительновозросла: с середины XVII до конца XVIII в. мужская его часть увеличиласьвтрое, а с конца XVIII в. до середины XIX в. - еще в четыре раза, то есть спримерно 39 тысяч человек в 1651 г. до 108 тысяч в 1782 г. и до 4464 тысяч в1858 г.;*15 *15 Данные по 1782 и 1858 гг взяты из работы В. М. Кабузана и С. М.Троицкого, "Изменения в численности, удельном весе и размещения дворянства вРоссии в 1782-1858 гг." История СССР, Э 4, 1971, стр. 158. 2. Ряд мер, проведенных Петром в отношении дворянства, привел кукреплению положения этого сословия: а. Упорядочив процедуру продвижения по службе, Табель о рангахпомогла освободить дворянство от полной зависимости от личной милости царя иего советников; она сделала служилое сословие более самостоятельным.Впоследствии короне уже не удалось повернуть этот процесс вспять.; б. Введение обязательного обучения для молодых дворян имело на нихобъединяющее действие и усиливало у них чувство сословной солидарности;гвардейские полки, где обучалась и получала военную подготовку дворянскаяэлита, приобрели чрезвычайное влияние; в. Введение подушного налога и рекрутской повинности настолькоусилило власть помещика, что он превратился в своем имении в настоящегосатрапа; 3. В 1722 г., после столкновения с царевичем Алексеем, Петр упразднилтрадиционный порядок престолонаследия, основывавшийся на первородстве, ипредоставил каждому монарху выбирать себе преемника. В оставшуюся часть векарусская монархия была выборной; со смерти Петра I и до вступления на престолПавла I в 1796 г. русских правителей избирали высшие сановники по соглашениюс офицерами гвардейских полков. Эти две группы отдавали предпочтениеженщинам, особенно тем, кто по слухам отличался фривольностью; считали, чтоженщины проявят к государственным делам лишь самый поверхностный интерес. Вблагодарность императрицы жаловали посадившим их на трон людям крепостных,поместья и всяческие привилегии. 4. Военные реформы Петра и его преемников дали России армию, равныхкоторой не было в Восточной Европе. Польшу, Швецию и Турцию в расчет большебрать не приходилось, тем более что каждая из них раздираласьвнутриполитическим кризисом; теперь пришла их очередь бояться России. Втечение XVIII в. были, наконец, покорены и степные кочевники. С ростоммогущества и безопасностью границ пришла постоянно увеличивающаясясклонность наслаждаться жизнью, и, соответственно, упало значение службы. 5. Те же самые реформы, переложив бремя военной службы на рекрутов,уменьшили государственную нужду в дворянах, основной, функцией которыхсделалась теперь офицерская служба в войске. 6. Говорят, что при Петре Россия усвоила западную технику, приЕлизавете - западные манеры, а при Екатерине - западную мораль. Идействительно, в XVIII в. у Запада переняли чрезвычайно много. Началось спростого копирования всего западного, которым увлеклись царский двор ипридворная элита, а кончилось перенятием самого духа западной культуры. Помере распространения западных веяний сохранение старой служебной структурыстало вызывать у государства и дворян известную неловкость. Дворянствовозжелало походить во всем на западную аристократию, пользоваться еестатусом и правами, и российская монархия, жаждавшая оказаться в первыхрядах европейского Просвещения, до какого-то предела пошла дворянствунавстречу. <<страница 178>> На протяжении XVIII в. самодержавие и дворянство Пришли к общемувыводу, что старый порядок себя изжил. Именно в такой атмосфере и былиудалены социальные, хозяйственные и идеологические подпорки вотчинногостроя. Мы рассмотрим экономическую либерализацию в Главе 8-й и раскрепощениемысли в Главе 10-й, а пока обрисуем социальную сторону этого процесса,именно - распадение системы государственной службы. Первыми выгадали отобщего ослабления монархии, произошедшего после смерти Петра, дворяне навоенной службе. В 1730 г. провинциальное дворянство сорвало попыткунескольких старых боярских фамилий навязать конституционные ограничениятолько что избранной на престол императрице Анне. В благодарность онапостепенно облегчила условия государственной службы, которыми Петр нагрузилдворянство. В 1730 г. Анна отменила петровский закон, по которому помещикиобязаны были завещать свои имения лишь одному наследнику (см. ниже, стр.#232). На следующий год она учредила для дворян Благородный КадетскийКорпус, где их отпрыски могли начинать службу среди себе подобных и немараться общением с простолюдинами. В 1736 г. Анна издала важный указ, покоторому возраст начала государственной службы для дворян повышался с 15 до20 лет, и в то же время служба перестала быть пожизненной и ограничиваласьтеперь 25 годами. Эти изменения позволяли уходить в отставку в возрасте 45лет, если не ранее, поскольку некоторых дворян заносили в списки гвардейскихполков в два-три года, и пенсионный стаж шел у них еще с той поры, когда ихносила на руках няня. В 1736 г дворянским семьям, имевшим нескольких мужчин(сыновей или братьев), было позволено оставлять одного из них дома дляведения хозяйства. Начиная с 1725 г. вошло в обычай давать дворянамдлительные отпуска для поездок в свои поместья. Отказались от обязательныхсмотров дворянских отпрысков, хотя правительство продолжало настаивать на ихобучении и перед вступлением их на службу в двадцатилетнем возрастеустраивало им несколько экзаменов. Кульминацией этих нововведений явился манифест о пожаловании "всемурусскому благородному дворянству вольности и свободы", изданный в 1762 г.Петром III. Манифест "на вечные времена" освободил русское дворянство отобязательной государственной службы в какой-либо форме. Кроме того, Манифестдал им право на получение заграничного паспорта, даже если они имели цельюпоступить на службу к иностранному государю; так нежданно-негаданно быловосстановлено древнее дворянское право свободного перехода, упраздненноеИваном III. При Екатерине II Сенат по меньшей мере трижды подтверждалположения Манифеста, жалуя притом дворянству новые права и привилегии(например, в 1783 г. дворяне получили право заводить собственные печатныестанки). В 1785 г. Екатерина подписала грамоту дворянству, вновьподтвердившую все вольности, приобретенные этим сословием после смертиПетра, и добавившую новые. Находившаяся в их руках земля юридическипризнавалась теперь их полной собственностью. Дворян освободили от телесныхнаказаний. Эти права сделали их (по крайней мере, на бумаге) ровней высшимклассам самых передовых стран Запада.*16 *16 Представленная здесь схема, согласно которой русскоесамодержавие, уступив давлению со стороны дворянства, освободило его исделало привилегированным и праздным классом, соответствует взглядамбольшинства историков России как до, так и после революции. Эта точка зрениябыла недавно поставлена под сомнение Марком Раевым (Marc Raeff, Origins ofthe Russian Intelligentsia: The Eighteenth Century Nobility. (New York1966), особенно на стр. 10-12, и статья в American Historical Review, LXXV,5 (1970), pp. 1291-4) и Робертом Джонсом (Robert E. Jones, The Emancipationof the Russian Nobility. 1762-1785, Princeton, N. J. 1973) Эти авторыдоказывают, что не дворяне освободились от государства, а наоборот -государство покончило со своей зависимостью от дворян У государства былобольше служилых людей, чем нужно; оно обнаружило, что для провинциальногоуправления дворянство не годится, и решило заменить его профессиональнымибюрократами. Хотя этот аргумент не лишен достоинств, в целом он непредставляется убедительным Если у самодержавия на самом деле был избытокслужилых людей (что тоже не доказано), оно могло решить эту проблему,отказавшись от их услуг временно, вместо того, чтобы делать это "на вечныевремена" Затем, поскольку жалованье выплачивалось редко, большой экономиитаким массовым роспуском служилого люда достичь было нельзя. Неясно также,почему бюрократизация требовала освобождения дворян, поскольку бюрократысами принадлежали к этому классу. Недостаток такой трактовки заключается втом, что она игнорирует весь процесс "раскрепощения" общества, в которомосвобождение дворян было лишь одной из многих сторон и который нельзяудовлетворительно объяснить стремлением сэкономить или какими-либо другимиузкими соображениями raison d'Etat. С точки зрения закона, эти меры затрагивали в равной мере какпомещиков, находящихся в войске, так и сидящих на жалованьи чиновников,занимающих ответственные посты на гражданской службе, поскольку все лица,имеющие перечисленные в Табели о рангах должности, технически считалисьдворянами. На практике, однако, в XVIII в. между этими двумя категориями,имевшими столь различное социальное происхождение, стали проводить резкоеразграничение. Вошло в привычку применять термин "дворянин" к помещикам,офицерам и потомственным дворянам и называть профессиональныхгосударственных служащих "чиновниками", то есть обладателями чинов. Еслизажиточный помещик, особенно имевший длинную родословную, назначался навысокую административную должность типа губернатора или главы петербургскогоминистерства, его никогда не называли чиновником. С другой стороны, еслисыну обедневшего помещика приходилось занять конторскую должность, он терялстатус дворянина в глазах общества. Это разграничение было еще пущеусугублено тем, что Екатерина создала корпоративные организации,называвшиеся дворянскими собраниями, в которых право голоса предоставлялосьлишь помещикам. Пропасть, ширящаяся между двумя категориями дворян,опровергала предвидения Петра. Опасаясь, что многие дворяне попытаютсяизбежать военной службы, записавшись в чиновники, он ограничил число членоводной и той же семьи, могущих избрать административное поприще. На самомделе, дворяне избегали чиновничью стезю, особенно после своего освобожденияот обязательной государственной службы, - и им не требовались больше уловки,чтобы от нее избавиться. У правительства вечно не хватало толковыхчиновников, и оно вынуждено было пополнять ряды государственных служащихотпрысками священнослужителей и мещан, отчего престиж чиновной карьеры упалеще ниже. Порой, когда нехватка чиновников делалась особенно острой, какслучилось в период екатерининских реформ губернского управления,правительство прибегало к принудительному набору на государственную службуучеников духовных семинарий. Подобно дворянам-землевладельцам, чиновники середины XVIII в. началитребовать у государства уступок. Они тоже хотели отделаться от наиболеенеудобных сторон государственной службы, в особенности от того положенияТабели о рангах, согласно которому повышение в чине зависело от наличиясоответствующей должности. Они куда больше предпочитали старый московскийпорядок (хоть он и ограничивался небольшим верхним слоем государственныхслужащих), при котором чин давал своему обладателю право на соответствующуюказенную должность. Эта московская традиция была настолько сильна, что дажепри жизни Петра основные положения Табели о рангах грубо нарушались; скореевсего это относилось к обладателям четырех высших чинов, генералитету,который, как уже отмечалось, в 1730 г. почти поголовно происходил из знатныхмосковских служилых родов. При петровских преемниках требования кгосударственным служащим еще более понизились. Например, для поощренияобразования Елизавета позволила выпускникам высших учебных заведенийначинать службу не в самых низких чинах. Тем не менее, по крайней мере еслиречь идет о низших уровнях бюрократической машины, петровский принципоставался в силе, и среднему чиновнику, чтобы быть повышенным до следующегочина, приходилось ждать, пока не освободится соответствующая должность. Отэтого принципа отказались в начале царствования Екатерины Второй, примерно вто же время, когда монархия упразднила принцип обязательной государственнойслужбы, и в большой степени с той же целью - завоевать поддержку в стране.19 апреля 1764 г. Екатерина постановила, чтобы всех высших государственныхслужащих, состоявших в каком-либо чине семь и более лет без перерыва,повысили в следующий по очереди чин.*17. Три года спустя Сенат спросил уимператрицы, как она пожелает поступить с теми чиновниками, которым в 1764г. не хватило до семи лет нескольких месяцев и которые застряли в своемчине, тогда как их более счастливые собратья передвинулись на ступенькувверх. Недолго думая, Екатерина дала ответ, чреватый вескими последствиями:она повелела, чтобы всех государственных чиновников, прослуживших в своемчине минимум семь лет, автоматически продвигали на следующую ступеньку.Решение это было принято 13 сентября 1767 г. и послужило прецедентом,которому впоследствии следовали неукоснительно; с тех пор на Руси вошло вправило повышать чиновников по службе по старшинству, почти вне зависимостиот их личных качеств, достижений или наличия свободных должностей. Позднеесын Екатерины Павел сократил этот срок для большинства чинов до четырех лет,и поскольку в любом случае давно уж повелось пропускать 13-й и 11-й чины, учиновника теперь появилась вполне твердая уверенность, что раз уж он получилнизший чин, остался на службе и не вступает в трения с начальниками, он всвое время доберется до желанного восьмого чина и заработает для своихнаследников потомственное дворянство (опасение быть захлестнутыми моремчиновников-дворян отчасти и побудило Николая I и Александра II ограничитьпотомственное дворянство верхними пятью или четырьмя чинами. (См. выше, стр.#167). Екатерининская политика поставила Табель о рангах с ног на голову:вместо того; чтобы чин приходил с должностью, должность теперь приходила счином. *17 Указ этот, имевший первостепенное значение в истории России, неприводится ни в Полном Собрании Законов, ни в соответствующем томеСенатского Архива (XIV СПб., 1910) Никто из историков, кажется, его так и невидел, и известен он лишь из имеющихся на него ссылок <<страница 182>> Манифест 1762 г., подкрепленный грамотой 1785 г , лишил монархиюконтроля над землевладельческим сословием; указ 1767 года лишил ее контролянад бюрократией. С тех пор короне ничего не оставалось, кроме какавтоматически повышать и повышать чиновников, отсидевших в своем чинеположенное число лет. Таким образом, бюрократии удалось вцепиться вгосударственный аппарат мертвой хваткой, а его посредством - и в обитателейгосударственных и царских земель, за управление которыми он несответственность. Уже в то время наблюдательные комментаторы отмечалипагубные последствия такого устройства. Среди них был политический эмигранткнязь Петр Долгоруков, происходивший из одного из наиболее аристократическихдомов. Накануне Великих Реформ 1860-х гг, он писал, призывая к упразднениючина как к предпосылке сколько-нибудь серьезного улучшения российскойдействительности: Император Всея Руси, претендующий быть Самодержцем, полностью лишенправа, на которое могут притязать не только все конституционные монархи, нодаже и президенты республик,- права выбирать себе чиновников. Чтобы занять вРоссии некую должность, надобно обладать соответствующим чином. Если монархотыскивает честного человека, способного выполнять известную функцию, но несостоящего в чине, потребном для занятия соответствующей должности, он неможет его на нее назначить. Это учреждение являет собою крепчайшую гарантиюничтожества, низкопоклонства, продажности, посему изо всех реформ эта болеевсего ненавистна всесильной бюрократии. Изо всех пороков чин искоренитьтруднее всего, ибо у него столь много влиятельных заступников. В Россиидостоинства человека есть великое препятствие в его служебном продвижении...Во всех цивилизованных странах человек, посвятивший десять-пятнадцать летжизни учению, странствиям, земледелию, промышленности и торговле, человек,приобретший специальные знания и хорошо знакомый со своей страной, займетгосударственную должность, где сможет выполнять полезное дело. В России всесовсем иначе. Человек, оставивший службу на несколько лет, может вновьпоступить на нее лишь в том чине, какой был у него в момент отставки. Ктоникогда не служил, может поступить на нее лишь в низшем чипе, внезависимости от своего возраста и заслуг, тогда как негодяй "ли полукретин,который ни разу не покинет службы, в конце концов достигнет в ней чиноввысочайших. Из этого следует та единственная в своем роде аномалия, чтосредь русски", наделенных таким умом и такими похвальными качествами, гдедух, так сказать, витает по деревням, управление отличается никчемностью,которая неизменно увеличивается ближе к высшему чину и в известных высокихкругах управления вырождается поистине в полуидиотизм.*18 *18 Pierre Dolgorukoff, La verite sur la Russie (Raris I860), стр83-6. Порядок автоматического повышения по старшинству позднее был перенесени в армию, вследствие чего, в числе прочего, понизилось качество офицерскогосостава. Солженицын возлагает на него вину за катастрофическое поражениерусской армии в начале Первой мировой войны. Губило русскую армию СТАРШИНСТВО - верховный неоспоряемый счет службыи порядок возвышения по СТАРШИНСТВУ Только бы ты ни в чем НЕ ПРОВИНИЛСЯ,только бы не рассердил начальство - и сам ход времени принесет тебе к срокужеланный следующий чин. а с чином и должность. И так уж приняли всю этуразумность, что полковник о полковнике, генерал о генерале первое спешатузнать - не в каких боях он был, а с какого года, месяца и числа у негостаршинство, стало быть, в какой он фазе перехода па очередную должность(Август Четырнадцатого, гл 12) Какой бы суровой ни казалась эта страстная оценка, содержащимся в нейосновным обвинениям нельзя отказать в справедливости. Она указывает, междупрочим, на немаловажную причину отчужденности русских образованных классовот государства. Были, разумеется, попытки изменить положение, посколькукаждому монарху XIX в. хотелось вернуть себе контроль над государственнымислужащими, столь легкомысленно утраченный Екатериной II. Самой известной изэтих попыток был указ, изданный в 1809 г. Александром I по совету М. М.Сперанского и установивший, что для повышения в 8-й чин чиновникамполагается сдать экзамен; указом этим также разрешалось, опять жепосредством экзамена, продвижение из 8-го чина сразу в пятый. Однако и эта идругие подобные попытки разбивались о плотное сопротивление чиновничества. Начиная с 1760-х гг., в России, которою до того времени управлялистрого иерархически из одного центра, возникает своего рода двоевластие.Самодержец продолжал распоряжаться неограниченной властью в сфере внешнейполитики и мог делать, что ему заблагорассудится с той частью собранныхналогов, которая доходила до казны. В управлении страной, однако, он былсильно стеснен властью своих высших слуг - дворян и чиновников. НаселениеРоссии было, по сути дела, отдано в эксплуатацию этим двум группам.Полномочия их были достаточно четко разграничены. А. Романович-Славатинскийделит послеекатерининскую Россию на две части, одну из которых он называет"дворянскими" землями, а другую - "чиновными", в зависимости от пропорциикаждой группы в населении данной области. В первую категорию он включает 28губерний, лежащих в центре страны, в цитадели, крепостничества. По мереудаления от центра в сторону пограничных губерний начинает преобладатьчиновничество.*19 Герцен, дважды побывавший в ссылке в провинции, отмечалподобное же явление: "Власть губернатора вообще растет в прямом отношениирасстояния от Петербурга, но она растет в геометрической прогрессии вгуберниях, где нет дворянства, как в Перми, Вятке и Сибири".*20 Отдав странув прямую эксплуатацию примерно 100 тысячам помещиков и 50 тысячам чиновниковс их семьями, помощниками и нахлебниками, самодержавие стало относиться кстране в целом скорее как чужеземный завоеватель, нежели как абсолютнаямонархия в западном смысле. Оно больше не заступалось за простолюдинов передэлитой, как оно делало, пусть и в весьма ограниченных пределах, в московскиевремена. Что уж там говорить: Петр в своем законодательстве называлкрепостных "подданными" своих помещиков, используя термин из языкагосударственного права в приложении к отношениям, с первого взгляда вполнечастным. В то же самое время, как будет отмечено ниже (стр. #238), дворянеэтого времени в сношениях с короной имели обыкновение называть себя"рабами". "Если рабы назывались подданными, то и подданные именовалисьрабами",- отмечает М. Богословский, обращая внимание на пережитки строговотчинных отношений в эпоху кажущейся европеизации.*21 Деньги, которыесамодержавие выжимало из страны при посредстве своих агентов, тратились имне на нужды ее обитателей, а на содержание двора и войска. "Оно тратило напровинции не больше, чем ему надобно было потратить на -их эксплуатацию".*22 *19 Дворянство а России, стр. 487-8. *20 А. И. Герцен, Собрание сочинений, М., 1956, VIII, стр. 236. *21 Быт и нравы русского дворянства в первой половине XVIII века, М.,1906, стр. 50. *22 Robert Е. Jones, The Emancipation of the Russian Nobility,1762-1785 (Princeton, N J . 1973). p. 80. После 1762 г. русская монархия сделалась в немалой степени пленницейтех групп, которые она сама создала когда-то. Фасад императорскогомогущества прикрывал всего-навсего бесконечную слабость самодержавия и в тоже самое время скрывал настоящую силу, которой обладали дворяне и чиновники. Казалось бы, в свете вышесказанного, положение вполне созрело длятого, чтобы элита взялась за отобрание у короны политических прерогатив,которые та намеревалась оставить за собою. Чтобы понять, почему этого неслучилось, нам придется разобраться в состоянии и политических взглядахосновных общественных групп страны.

II. ОБЩЕСТВО

ГЛАВА 6. КРЕСТЬЯНСТВО

Вряд ли есть смысл подробно объяснять, почему наш обзор общественныхклассов старой России начинается с крестьянства. Еще в 1928 г. четыре пятыхнаселения страны составляли лица, официально причисленные к крестьянскомузванию (хотя и не все из них обязательно занимались земледелием). Дажесегодня, когда переписи показывают, что большинство жителей России относятсяк горожанам, в стране сохраняются несомненные следы крестьянского прошлогоиз-за того, что жители советских городов в большинстве своем были раньшекрестьянами или представляют собою ближайших потомков крестьян. Как будетпоказано ниже, на протяжении всей русской истории городское населениесохраняло тесные связи с деревней и переносило свои деревенские привычки нагородскую почву. Революция показала, насколько непрочной была урбанизациястраны. Почти сразу же после ее начала городское население стало разбегатьсяпо деревням; с 1917 по 1920 г. Москва потеряла половину своих жителей, аПетроград - две трети. Как ни парадоксально, хотя революция 1917 г.совершилась во имя создания городской цивилизации и была направлена против"идиотизма деревенской жизни", на самом деле она усилила влияние деревни нарусскую жизнь. После свержения и разгона старой европеизированной элитызанявший ее место новый правящий класс в массе своей состоял из крестьян вразных обличьях - земледельцев, лавочников и фабрично-заводских рабочих.Поскольку настоящей буржуазии в качестве образца для подражания не было,новая элита инстинктивно строила себя по образу и подобию деревенскоговерховода - кулака. И по сей день ей не удалось избавиться от следов своегодеревенского происхождения. В середине XVI в., во время поземельного прикрепления крестьян, ониначали переходить от подсечно-огневого земледелия к трехполью. При этойсистеме пашня делилась на три части, одну из которых засевали веснойяровыми, другую в августе - озимыми, а третью держали под паром. Наследующий год поле, бывшее под озимыми, засевалось яровыми, пар - озимыми, аяровое поле оставлялось под паром. Цикл этот завершался каждые три года.Такой метод использования земли не был особенно экономным, хотя бы потому,что треть земли при нем постоянно стояла без дела. Агрономы стали критическивысказываться о нем еще в XVIII в., и на крестьян оказывали немалоедавление, чтобы заставить их отказаться от трехполья. Однако, как показал напримере Франции Марк Блох, чьи выводы были подтверждены на русском материалеМайклом Конфино (Michael Confino), сельскохозяйственные методы нельзяотделить от всего, комплекса крестьянских институтов в целом. Мужик отчаянносопротивлялся попыткам заставить его отказаться от трехполья, котороегосподствовало в русском земледелии и добрую часть двадцатого века.*1 *1 См. блестящее исследование Майкла Конфино [Michael Confine] поданному предмету, Systemes agraires et progres agricole (Paris - The Hague1969) Исследователи русской деревни часто отмечают весьма резкий контрастмежду ее жизненным ритмом в летние месяцы и в остальную часть года.Краткость периода полевых работ вызывает необходимость предельногонапряжения сил в течение нескольких месяцев, за которыми наступаетдлительная полоса безделья. В середине XIX в. в центральных губерниях страны153 дня в году отводились под праздники, причем большая их часть приходиласьна период с ноября по февраль. Зато примерно с апреля по сентябрь времени неоставалось ни на что, кроме работы. Историки позитивистского века, которымполагалось отыскивать физическое объяснение для любого культурного илипсихологического явления, усматривали причину несклонности россиян ксистематическому, дисциплинированному труду в климатических обстоятельствах: В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочимднем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческоготруда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременнымнежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить,усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться споля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался кчрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро,лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего изимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжениютруда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде вЕвропе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному иразмеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.*2 *2 В. Ключевский, Курс русской истории, М., 1937, I, стр. 324-5. Весна наступает в России внезапно. Разом ломается на реках лед, ивызволенные из зимнего заточения воды гонят льдины вниз по течению, сметаяна своем пути все преграды и перехлестывая через берега. Белая пустыняобращается в зеленое поле. Земля пробуждается к жизни. Такова русскаяоттепель - природное явление настолько замечательное своей внезапностью, чтослово это с давних времен используют, чтобы описать пробуждение духа, мыслиили политической жизни. С началом оттепели для крестьянина наступает полосанапряженнейшего физического труда; до появления машин работали и по 18 часовв день. Проворство, с которым надо было завершить полевые работы,оборачивалось одной из самых скверных сторон крепостничества: крепостной немог рассчитать время так, чтобы отработать положенное на хозяина, а потомспокойно трудиться на себя. Иногда помещики заставляли крепостных спервавозделать господскую землю и лишь потом позволяли им заняться своей. В такихслучаях крестьяне трудились круглые сутки, днем обрабатывая помещичью землю,а ночью - свою собственную. Темп полевых работ достигал наивысшегонапряжения в августе месяце, когда надо было сжать яровые и посеять озимые.Короткое время полевых работ оставляло так мало возможности дляэкспериментирования, что нечего удивляться косности русского крестьянина,когда речь заходила о каких-либо переменах в его привычной работе; одинложный шаг, потеря нескольких дней - и ему предстоит голодовка. Как только земля, твердая зимой, как камень, размягчалась,крестьянская семья отправлялась в поле пахать и сеять яровые. В северных ицентральных областях главной яровой культурой был овес, а озимой - рожь. ВXIX в. крестьянин потреблял в среднем три фунта хлеба в день, а во времяурожая и до пяти фунтов. Пшеницу там сеяли меньше, отчасти потому, что онахуже переносит местный климат, отчасти из-за того, что она требует большезаботы, чем рожь. Дальше к югу и на восток рожь уступала место овсу ипшенице, которую выращивали главным образом на вывоз в Западную Европу.Картофель появился в России довольно поздно и не вошел в XIX в. в числоважнейших культур: под него отводилось лишь 1,5% посевной площади (1875 г.).Поскольку по случайному совпадению за появлением в России картофеля в 1830-хгг. последовала большая эпидемия холеры, вокруг него образовались всяческиесуеверия. На своих собственных огородах крестьяне выращивали главным образомкапусту и огурцы, которые были важнейшей частью их рациона после хлеба;огурцы солили, капусту квасили. Овощи занимали в крестьянском рационепервостепенное место, поскольку по предписаниям православной церкви посредам и пятницам, а также во время четырех больших постов, длившихся понесколько недель, верующим полагалось воздерживаться не только от мяса, но иото всякой еды животного происхождения, включая молоко и молочные продуктыНациональным напитком был квас; к чаю приобрели вкус лишь в XIX в. Пища былаострой и однообразной, но здоровой. Жили крестьяне в бревенчатых избах, обставленных очень скудно: столда лавки, вот и почти вся мебель. Спали на глиняных печах, занимавших дочетверти избы. Труб, как правило, не делали и топили по-черному. В каждойизбе был "красный угол", где висела по меньшей мере одна иконасвятого-покровителя, обыкновенно Николая Угодника. Приходивший гость преждевсего бил перед иконой поклоны и крестился.*3 Санитария и гигиена былисовсем незатейливы; в каждой деревне была баня, скопированная с финскойсауны, где крестьяне мылись по субботам и переодевались в чистое. Будничнаяодежда была непритязательна: крестьяне победнее носили платье,представлявшее собою сочетание славянского и финского стилей - длиннуюполотняную рубаху, перевязанную у пояса, полотняные штаны, лапти иливаленки,- все домашнего изготовления. Кто мог позволить себе покупнуюодежду, предпочитал восточный покрой. Зимой крестьяне носили тулупы изовчины. Женщины повязывали голову платком - вероятно, поздний отголосокчадры. *3 Интересно, как коммунистический режим воспользовался этимикрестьянскими символами в своих собственных целях. "Красный" - слово,значившее для крестьянина также и "красивый", сделалось эмблемой режима илюбимейшим его прилагательным. Говорит сама за себя и аналогия между"большаком" в "большевиком" - в обоих случаях это символ власти. Великорусская деревня была выстроена в линейном плане: по бокамширокой немощеной дороги стояли избы с огородами. Деревню окружали поля.Стоявшие на отшибе среди полей отдельные хутора встречались в основном наюге страны. Теперь мы переходим к крепостному праву, которое вкупе со сложнойсемьей и общиной являлось одним из трех важнейших крестьянских учрежденийпри старом режиме. Для начала приведем кое-какие статистические данные.Будет серьезной ошибкой полагать, что до 1861 г. крепостные составлялибольшинство российского населения. Последняя ревизия до освобождениякрестьян (1858-1859 г.) показала, что в России было 60 миллионов жителей. Изэтого числа 12 миллионов являлись вольными людьми: дворяне, духовенство,мещане, крестьяне-единоличники, казаки и т. д. Остальные 48 миллионовразделялись примерно поровну на две категории сельских жителей:государственных крестьян, хотя и прикрепленных к земле, но не считавшихсякрепостными, и помещичьих крестьян, сидевших на частной земле и личнозакрепощенных. Последние, крепостные в строгом смысле слова, составляли37;7% населения империи (22.500 тысяч человек).*4 Самые крупные скоплениякрепостных располагались в двух районах: в центральных губерниях, колыбелиМосковского государства, где зародилось крепостничество, и в западныхгуберниях, приобретенных с разделом Польши. В этих областях крепостныесоставляли больше половины населения. В иных губерниях процент крепостныхдостигал почти 70. По мере удаления от центральных и западных губерний ихчисло убывало. В большинстве пограничных областей, включая Сибирь,крепостной неволи не знали. Государственные крестьяне разделялись нанесколько неоднородных групп. Костяк их состоял из обитателей царских земельи остатков "черносошных" крестьян, большую часть которых монархия раздаласлужилому люду. Обе эти группы были поземельно прикреплены во второйполовине XVI в. В XVIII в. к ним были добавлены крестьяне изсекуляризованных монастырских и церковных владений, инородцы, в том числетатары, финские народности, населявшие центральную Россию, и кочевникиСибири и Средней Азии, и самостоятельные землевладельцы, не входившие ни вкакое сословие, включая деклассированных дворян. Поскольку они не платилиаренды и не работали на помещику, с государственных крестьян взыскиваласьболее высокая подушная подать, чем с владельческих. Им не разрешалосьбросать свою деревню без дозволения властей. В остальном они были вполнесвободны. Заплатив положенный взнос, они могли записаться в ряды городскоготоргового люда, и из их числа вышла немалая часть русских купцов, равно каки промышленников и фабричных рабочих. Хотя у них не имелось юридическогоправа на обрабатываемую ими землю, они могли распоряжаться ею, как хотели.Деятельность крестьян - земельных спекулянтов заставила правительство издатьв середине XVIII в. указы, резко ограничившие куплю-продажу государственнойземли. Сомнительно, однако, чтоб эти указы возымели действие. В то же времяправительство также заставило государственных крестьян, доселе владевшихземлей, дворами, вступить в общины. Больше всего жизнь государственныхкрестьян отравляли вымогателичиновники, защиты от которых искать было негде.Чтобы навести в этом деле порядок, Николай I учредил в конце 1830-х гг.Министерство Государственных Имуществ, которому было вверено управлениегосударственными крестьянами. Одновременно государственные крестьянеполучили право собственности на свою землю и разрешение создавать органысамоуправления. С тех пор они сделались фактически свободными людьми. *4 А. Тройницкий, Крепостное население в России по десятой народнойпереписи, СПб.. 1861 В категории владельческих крестьян, то есть собственно крепостных,следует различать тех, кто рассчитывался с помещиком по большей части илиисключительно оброком, и тех, кто отрабатывал барщину. Географическоерасположение этих двух групп в основном совпадает с делением на лесную зону(на севере) и черноземный пояс (на юге и юго-востоке). До начала XIX в., когда основная область русского земледелиярешительно сдвинулась в черноземный пояс, она лежала в центральном районетайги. Выше отмечалось, что качество почвы и климатические условия позволялиздесь населению не умереть с голоду, но не давали ему, как правило,возможности произвести значительный избыток продовольствия. Именно по этойпричине множество крестьян в лесной зоне, особенно поблизости от Москвы,были земледельцами лишь по названию. Они сохраняли связь с родной общиной ипродолжали платить подушную подать и свою долю оброка, однако уже больше неработали на земле. Такие крестьяне бродили по стране в поисках заработка,нанимались на фабрики и рудники, батрачили или делались коробейниками.Например, многие извозчики и проститутки в городах были крепостными иотдавали часть своего заработка помещику. Оброчные крестьяне частосоединялись в артели, работавшие по заказам частных клиентов и делившиеприбыль между своими членами. Существовало множество артелей каменщиков иплотников. К числу наиболее знаменитых относилась артель банковскихпосыльных, гарантировавшая сохранность крупных денежных сумм, проходившихчерез руки ее членов; очевидно, они делали свое дело вполне добросовестно. В1840-х гг. от 25 до 32% всех крестьян мужского пола в северо-восточныхгуберниях России жили вне своих деревень.5* В некоторых местностяхкрепостные сдавали свою землю другим крепостным или бродячим батракам, асами полностью переключались на ремесленное производство. Так, в первойполовине XIX в. на Севере появилось множество деревень, Bсе крепостноенаселение которых занималось изготовлением разнообразнейших товаров, средикоторых на первом месте стояли хлопчатобумажные ткани,- эту отраслькрепостные практически монополизировали. Поскольку на Севере земледелиеприносило скудную прибыль, тамошние помещики предпочитали сажать своихкрепостных на оброк. Опыт показывал, что если крестьян предоставить самимсебе, они прекрасно разберутся, где им лучше заработать, а с богатыхкрестьян получался и более высокий оброк. .Хозяева зажиточных крепостныхкупцов и промышленников (типа тех, которых мы опишем в главе, посвященнойсреднему классу) облагали их под видом оброка неким частным подоходнымналогом, который мог достигать многих тысяч рублей в год. Наканунеосвобождения 67,7% помещичьих крестьян в семи центральных губерниях сиделина оброке. Здесь барщина существовала обыкновенно в поместьях меньшегоразмера, где было сто или менее того крепостных душ мужского пола. На Севереу крепостного было больше земли: поскольку эта земля была не так плодородна,помещик меньше был в ней заинтересован. Помещики, за исключением самыхбогатейших, обычно передавали свои имения крепостным за твердый оброк, асами перебирались в город или записывались на государственную службу. НаСевере площадь земельного участка на душу мужского пола в среднем составляла4,7 гектара по сравнению с 3,5 гектара в черноземной полосе. *5 И. Д. Ковальченко, Руское Крепостное крестьянство в первойполовине XIX в, М., 1967, стр. 86. На Юге и Юго-Востоке помещичьи крестьяне находились в ином положении.Здесь плодородие почвы давало помещикам побуждение жить в имениях исамолично вести хозяйство. Такая тенденция пошла со второй половины XVIIIв., но проявилась полностью лишь в XIX в. Чем больше северные помещикисворачивали сельскохозяйственное производство, тем больше был стимулразвивать его на юге, поскольку рынок на продовольственные продукты насевере продолжал расширяться. Этот стимул сделался еще сильнее с открытиемвнешних рынков. После того, как Россия нанесла решительное поражениеОттоманской империи и установила свое господство над северными берегамиЧерного моря, были выстроены Одесса и другие незамерзающие порты, черезкоторые зерно можно было вывозить в Западную Европу. Когда Англия отменилахлебные законы (1846 г.), резко вырос экспорт пшеницы, выращенной на югеРоссии. В результате этих сдвигов образовалось областное разделение труда:черноземная полоса сделалась в 1850-х гг. житницей России, производящей 70%зерновых страны, а северные губернии поставляли три четверти всехпромышленных товаров.*6 Теперь южные помещики стали модернизировать своиимения на английский и немецкий лад, начали выращивать клевер и турнепс иэкспериментировать с научными методами скотоводства. Этим помещикам былабольше нужна рабочая сила, чем оброк. В 1860 г. всего 23-32% крепостных наюге сидели на оброке; остальные, составлявшие примерно две трети крепостногонаселения, отрабатывали барщину. Теоретически, земля, на которой работалибарщину, разделялась на две половины, первую из которых крестьянин пахал напомещика, а вторую - на себя. Однако законодательно эта норма установлена небыла. Существовало множество других вариантов, в том числе всяческиесочетания оброка с барщиной. Наиболее тяжкой формой барщины была месячина(см. выше, стр. #34).*7 *6 Ковальченко, цит. соч., стр. 68-9. *7 В свете относительной прибыльности земледелия на юге нет ничегоудивительного в том, что процент больших поместий в южных областях был выше,чем на севере. В 1859 г. в четырех типичных северных губерниях(Владимирской, Тверской, Ярославской и Костромской) лишь 22% крепостных жилина землях помещиков, владевших более чем тысячью душ. В черноземной полосе(Воронежская. Курская, Саратовская Харьковская губернии) соответствующаяцифра составляла 37%. <<страница 196>> Каково же было положение русских крепостных? Это один из техпредметов, о которых лучше не знать вовсе, чем знать мало. Мысль о том, чтолюди могут владеть себе подобными, кажется современному человеку настолькоотвратительной, что он вряд ли может судить о таких вещах беспристрастно.Лучшее руководство к анализу таких проблем содержится в словах великогоисторика экономики Джона Клэпхема (John Clapham), подчеркивавшего важностьразвития у себя "того, что можно назвать статистическим чувством, привычкиспрашивать о каждом учреждении, политической линии, группе или движении:насколько велики? как долго длились? как часто имели место? насколькорепрезентативны?".*8 Применение этой мерки к социальным последствиямПромышленной революции показало, что, вопреки укоренившимся мифам,Промышленная революция в Англии с самого начала приводила к повышениюжизненного уровня большинства рабочих. Подобных исследований жизненногоуровня русских крестьян до сих пор приведено не было. Однако мы знаемдостаточно, чтобы подвергнуть сомнению господствующие взгляды на крепостногои на его положение. *8 "Economic History as a Discipline" Encyclopedia of the SocialSciences (New York 1944), V, p. 328. Прежде всего следует подчеркнуть, что крепостной не был рабом, апоместье - плантацией. Русское крепостничество стали ошибочно отождествлятьс рабством, по меньшей мере еще лет двести тому назад. Занимаясь в 1770-хгг. в Лейпцигском университете, впечатлительный молодой дворянин из РоссииАлександр Радищев прочел "Философическую и политическую историю европейскихпоселений и коммерции в Индиях" Рейналя. В Книге Одиннадцатой этогосочинения содержится описание рабовладения в бассейне Карибского моря,которое Радищев связал с виденным им у себя на родине. Упоминания окрепостничестве в его "Путешествии из Петербурга в Москву" (1790 г.)представляют собою одну из первых попыток провести косвенную аналогию междукрепостничеством и рабовладением путем подчеркивания тех особенностей(например, отсутствия брачных прав), которые и в самом деле были свойственныим обоим. Антикрепостническая литература последующих десятилетий,принадлежавшая перу взращенных в западном духе авторов, сделала эту аналогиюобщим местом, а от них она была усвоена русской и западной мыслью. Но даже вэпоху расцвета крепостничества проницательные авторы нередко отвергали этуповерхностную аналогию. Прочитав книгу Радищева, Пушкин написал пародию подназванием "Путешествие из Москвы в Петербург", в котором имеется следующийотрывок: Фонвизин, [в конце XVIII в.] путешествовавший по Франции, говорит,что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась емусчастливее судьбы французского земледельца. Верю... Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбомот ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений, какоехолодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Выподумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающихпод бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголкахг-на Джэксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, непреступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет вмире несчастнее английского работника... У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушнаяплатится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме какв близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленностиусиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк,оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет.Крестьянин промышляет, чем вздумает и уходит иногда за 2000 верствырабатывать себе деньгу... Злоупотреблений везде много; уголовные делавезде ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабскогоуничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говоритьнечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны.Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного словапо-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с нимусловия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называютun badaut [бездельником]; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ниневежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы неимел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляетсвою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знакроскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности.*9 *9 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, М.-Л,1949, VII, Стр. 289-91. Пушкинские воззрения на оброк к барщину в России несовсем верны. Даже авторитетное суждение Пушкина не заменит статистическихвыкладок. Однако мнение его заслуживает вполне серьезного внимания,поскольку он все же знал русскую деревню из первых рук и к тому же былнаделен незаурядным здравым смыслом. Как отмечает Пушкин, в отличие от раба Северной и ЦентральнойАмерики, русский крепостной жил в своей собственной избе, а не вневольничьих бараках. Он работал в поле под началом отца или старшего брата,а не под надзором наемного надсмотрщика. Во многих русских именияхразрезанная на мелкие участки помещичья земля перемежалась крестьянскиминаделами, чего отнюдь не было на типичной плантации. И, что наиболее важно,крепостному принадлежали плоды его труда. Хотя, говоря юридически,крепостной не имел права владеть собственностью, на самом деле он обладал еюна всем протяжении крепостничества - редкий пример того, когдагосподствующее в России неуважение к закону шло бедноте на пользу. Отношения между помещиком и крепостными также отличались от отношениймежду рабовладельцем и невольником. Помещик обладал властью над крепостнымипрежде всего в силу того, что был ответственен перед государством какналоговый агент и вербовщик. В этом своем качестве он распоряжался большой ибесконтрольной властью над крепостным, которая в царствование Екатерины IIдействительно близко подходила к власти рабовладельца. Он, тем не менее,никогда не был юридическим собственником крепостного, а владел лишь землей,к которой был прикреплен крестьянин. При освобождении крепостных помещики неполучили за своих крестьян возмещения. Торговля крепостными была строгозапрещена законом. Некоторые крепостники все равно занимались таким торгом вобход законодательства, однако в. общем и целом крестьянин мог быть уверен,что коли ему так захочется, он до конца дней своих проживет в кругу семьи всвоей собственной избе. Введенная Петром рекрутская повинность именно потомуявилась для крестьян великим бедствием, что ломала эту устоявшуюся традицию,год за годом отрывая от семьи тысячи молодых мужчин. Со временем сталовозможным посылать на военную службу кого-либо вместо себя или покупатьосвобождение от воинской повинности, но это решение было доступно немногим.Крестьяне смотрели на призыв в войско, как на смертный приговор. Как отмечалось выше, почти половина крепостных империи (примерночетверть их на юге и три четверти на севере) были съемщиками и платилиоброк. Эти крестьяне могли идти на все четыре стороны или возвращаться,когда хотели, и вольны были выбирать себе занятие по душе. Помещик в ихжизнь не вмешивался. Для них крепостное право сводилось к уплате налога(либо твердо установленного, либо в зависимости от заработка) дворянам,владевшим землей, к которой они были приписаны. Как бы ни относиться кнравственной стороне такого налога, он не имел ничего общего срабовладением, а был скорее пережитком своего рода "феодализма". Крепостничество в строгом смысле слова ограничивалось крестьянами,которые работали по большей части или исключительно на барщине, и особеннотеми из них, кто принадлежал помещикам с небольшими или средними имениями,где жило менее тысячи душ. В последнюю категорию входило, поприблизительному подсчету, от семи до девяти миллионов сидящих на барщинекрестьян обоего пола. Эта группа, составлявшая в 1858-1859 гг. от 12 до 15%населения империи, и представляла собою крепостных в классическом смыслеслова: они были прикреплены к земле, находились под непосредственной властьюсвоего помещика и принуждены были выполнять по его требованию любую работу. Бессмысленно, разумеется, пытаться делать какие-либо обобщенияотносительно положения такой многочисленной группы людей, тем более что мыимеем тут дело примерно с 50 тысячами помещиков (таково было приблизительноечисло землевладельцев, использовавших крестьян на барщине). До появлениянаучных исследований по этому вопросу мы можем исходить лишь из каких-тообщих впечатлений, которые как-то не подтверждают картины всеобщих мучений иугнетения, почерпнутой в основном из литературных источников. Очевиднаянеправедность крепостничества не должна затуманивать истинного положениявещей. Несколько англичан, писавших о своих российских впечатлениях, нашли,что положение русского крестьянина выгодно отличалось от условий у них народине, особенно в Ирландии; таким образом, пушкинская оценка получиланезависимое подтверждение.. Нижеследующие отрывки взяты из таких описаний.Первый принадлежит капитану английского флота, который предпринял в 1820 г.четырехлетнее пешее путешествие по России и Сибири, что дало ему редчайшуювозможность своими глазами увидеть жизнь русской деревни: <<страница 200>> Безо всяких колебаний... говорю я, что положение здешнегокрестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландия. В России изобилиепродуктов, они хороши и дешевы, а в Ирландии их недостаток, они скверны идороги, и лучшая их часть вывозится из второй страны, между тем как местныепрепятствия в первой приводят к тому, что они не стоят такого расхода. Здесьв каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромныестада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрестиза гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием ибережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами.*10 *10 Captain John Dundas Cochrane, Narrative of a Pedestrian Journeythrough Russia and Siberian Tartary (London 1824), p. 68. По-видимому,Пушкин в вышеприведенной цитате имел в виду именно Кокрейна, Второй написан английским путешественником, отправившимся в Россиюспециально для того, чтобы найти материал, который представил бы ее в болеенеприглядном свете, чем литература того времени: В целом ... по крайней мере что касается просто [!] пищи и жилья,русскому крестьянину не так плохо, как беднейшим средь нас. Он может бытьгруб и темен, подвергаться дурному обращению со стороны вышестоящих,несдержан в своих привычках и грязен телом, однако он никогда не знаетнищеты, в которой прозябает ирландский крестьянин. Быть может, пища егогруба, но она изобильна. Быть может, хижина его бесхитростна, но она суха итепла. Мы склонны воображать себе, что если уж наши крестьяне нищенствуют,то мы можем по крайней мере тешить себя уверенностью, что они живут во многобольшем довольстве, чем крестьяне в чужих землях. Но сие есть грубейшеезаблуждение. Не только в одной Ирландии, но и в тех частях Великобритании,которые, считается, избавлены от ирландской нищеты, мы были свидетелямиубогости, по сравнению с которой условия русского мужика есть роскошь, живетли он средь городской скученности или в сквернейших деревушках захолустья.Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянинсочтет негодными для своей скотины.*11 *11 Robert Bremner, Excursions in the Interior of Russia (London1839), I, pp. 154-5. Оценки этих очевидцев тем более весомы, что они никак несимпатизировали ни крепостничеству, ни какому-либо иному ущемлению, которомуподвергалось тогда большинство русского крестьянства. Особенно важно избавиться от заблуждений, связанных с так называемойжестокостью помещиков по отношению к крепостным. Иностранныепутешественники, побывавшие в России, почти никогда не упоминают о телесныхнаказаниях - в отличие от посетителей рабовладельческих плантацийАмерики.*12 Пропитывающее XX век насилие и одновременное "высвобождение"сексуальных фантазий способствуют тому, что современный человек, балуя своисадистические позывы, проецирует их на прошлое; но его жажда истязать другихне имеет никакого отношения к тому, что на самом деле происходило, когдатакие вещи были возможны. Крепостничество было хозяйственным институтом, ане неким замкнутым мирком, созданным для удовлетворения сексуальныхаппетитов. Отдельные проявления жестокости никак не опровергают нашегоутверждения. Тут никак не обойтись одним одиозным примером Салтычихи,увековеченной историками помещицы-садистки, которая в свободное время пыталакрепостных и замучила десятки дворовых насмерть. Она говорит нам о царскойРоссии примерно столько же, сколько Джек Потрошитель о викторианскомЛондоне. Там, где имеются кое-какие статистические данные, онисвидетельствуют об умеренности в применении дисциплинарных мер. Так,например, у помещика было право передавать непослушных крестьян властям дляотправки в сибирскую ссылку. Между 1822 и 1833 гг. такому наказаниюподверглись 1.283 крестьянина. В среднем 107 человек в год на 20 с лишниммиллионов помещичьих крестьян - это не такая уж ошеломительная цифра.*13 *12 He следует забывать также, что русский крестьянин никак неотносился к этим наказаниям с тем ужасом, с каким смотрит на них современныйчеловек. Когда в 1860-х гг. волостные суды получили право подвергатькрестьян либо штрафу, либо телесному наказанию, .обнаружили, что большинствокрестьян, если дать им выбор, предпочитало порку. *13 И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, СПб.,1902, стр. 24. Насколько можно понять, наиболее неприятным проявлением помещичьейвласти для крестьянина было вмешательство хозяина в его семейную жизнь и егопривычный труд. Помещикам надо было, чтобы крестьяне женились молодыми: онихотели, чтобы те размножались, и желали засадить за работу молодых женщин,которых обычай освобождал от барщины до замужества. Многие помещикизаставляли своих крепостных жениться сразу же по достижении совершеннолетия,если не раньше, и иногда даже подбирали для них партнеров. Не составляларедкости половая распущенность; хватает достоверных историй о помещиках,державших гаремы из крепостных девушек. Все это приводило крестьян в сильноевозмущение, и иногда они отплачивали крепостникам поджогами и убийствами.Вмешательство помещиков в привычную трудовую деятельность крепостных служилоеще более сильным источником недовольства. Намерения тут роли не играли:Доброхота-помещика, желавшего за свой собственный счет улучшить крестьянскуюдолю, не выносили точно так же, как безжалостного эксплуататора:"Достаточно, чтоб помещик приказал пахать землю на дюйм глубже, - сообщаетГакстгаузен, - чтобы можно было услыхать, как крестьяне бормочут: "Он плохойхозяин, он нас мучает". И горе ему тогда, если он живет в этой деревне!".*14Более того, заботливого помещика, поскольку он обычно чаще вмешивался впривычный строй крестьянской работы, скорее всего ненавидели даже пуще, чемего бессердечного соседа, пекшегося лишь о том, как бы получить оброкповыше. Создается впечатление, что крепостной принимал свое состояние с темже фатализмом, с каким он нес другие тяготы крестьянской жизни. Он готовбыл, скрепя сердце, отдавать часть своего труда и дохода помещику, потомучто так неизменно делали его предки. Он также терпеливо сносил выходкипомещика, покуда они не затрагивали самого для него важного - семьи иработы. Основная причина его недовольства была связана с землей. Он былглубоко убежден, что вся земля - пахота, выпасы и лес - по праву принадлежитему. Крестьянин вынес из самой ранней поры колонизации убеждение, что целина- ничья и что пашня принадлежит тому, кто расчистил ее и возделал. Убеждениеэто еще более усилилось после 1762 г., когда дворян освободили отобязательной государственной службы. Крестьяне каким-то инстинктом чуялисвязь между обязательной дворянской службой и своим собственным крепостнымсостоянием. По деревне поползли слухи, что одновременно с подписаниемманифеста о дворянских вольностях в 1762 г. Петр III издал другой указ,передающий землю крестьянам, но дворяне утаили его и упрятали императора втемнице. С того года крестьяне жили ожиданием великого "черного передела"всех частных земельных владений страны, и разубедить их не было никакойвозможности. Хуже того, русский крепостной забрал себе в голову, что хотьсам он принадлежит помещику, вся земля - крестьянская. На самом деле и то идругое было неверно. Это убеждение накаляло и без того напряженнуюобстановку в деревне. Из всего этого можно заключить, между прочим, чтокрестьянин не так уж сильно был настроен против крепостничества кактакового. *14 A. von Haxthausen. Studien uber die innern Zuslande... Russiland(Hanover 1847), II. стр 511 Нежелание сгущать краски в изображении жестокостей и призыв различатьмежду крепостным правом и рабовладением ни в коей мере не преследует целиобелить крепостную неволю, но предназначены просто для того, чтобы перевестивнимание с ее воображаемых пороков на истинные. Она безусловно былаотвратительным учреждением, и шрамы этого недуга. Россия носит по сей день.Один бывший узник нацистских лагерей сказал о них, что жизнь там была не такуж плоха, как обыкновенно полагают, но в то же время была и бесконечно хуже,под чем он, вероятно, имел в виду, что ужасы физического порядка были не такстрашны, как накапливающееся действие каждодневного втаптывания узника вгрязь. Mutatis mutandis и не проводя никаких параллелей между концлагерями ирусской деревней при крепостном праве, мы можем сказать, что тот же принципприложим и к ней. Нечто фатальное кроется во владении другим человеком, дажеесли оно принимает благополучные формы, нечто медленно отравляет и господинаи его жертву и в конечном итоге разрушает общество, в котором они оба живут.Мы коснемся воздействия крепостничества на помещика в следующей главе, аздесь займемся его влиянием на крестьянина, и особенно на его отношение квласти. Современные исследователи сходятся на том, что наиболее дурной чертойрусского крепостничества были не злоупотребления помещичьей властью, аорганически присущее ему беззаконие, то есть извечное подчинение крестьянинаникак не стесненной чужой воле. Роберт Бремнер (Robert Bremner), который ввышеприведенном отрывке благоприятно отозвался о достатке русскогокрестьянина, сравнивая его с ирландскими и шотландскими земледельцами (стр.#200), далее пишет: Пусть, однако, не думают, что раз мы признаем жизнь русскогокрестьянина во многих отношениях более сносной, чем у некоторых из нашихсобственных крестьян, мы посему считаем его долю в целом более завидной, чемудел крестьянина в свободной стране вроде нашей. Дистанция между нимиогромна, неизмерима, однако выражена быть может двумя словами: у английскогокрестьянина есть права, а у русского нет никаких!*15 *15 Bremner, Excursions, I, p. 156. В этом отношении доля государственного крестьянина не так ужотличалась от положения крепостного, по крайней мере до 1837 г., когда егоотдали под начало особого министерства (стр. #98). Обычай наделял русскихкрестьян множеством прав, которые, вообще говоря, почитались, но не имелиюридической силы и посему могли быть нарушены безнаказанно. Крестьянамзапрещалось жаловаться на помещиков и просто давать показания в суде,поэтому они не имели никакой защиты против любого лица, облеченного властью.Как мы знаем, помещики весьма редко пользовались своим правом высылатькрепостных в Сибирь, однако сам факт, что они могли это сделать, служилхорошим орудием устрашения. Это - лишь один из примеров произвола, которомуподвергался крепостной. Например, в 1840-х и 1850-х гг., ожидая отменыкрепостного права и надеясь сократить число работающих в поле крестьян,чтобы делиться землей с меньшим их числом, помещики тихо перевели в дворовыеболее полумиллиона крепостных Защиты от таких выходок искать было негде Небыло способа утихомирить и помещиков-доброхотов, заставлявших крестьяниспользовать ввезенную из-за границы непривычную сельскохозяйственнуютехнику или менять традиционный севооборот Когда правительство Николая I ссамыми лучшими намерениями принудило некоторых государственных крестьянотвести часть земли под картофель, те взбунтовались Крестьянину дела не былодо того, какими мотивами руководствовался хозяин, и в плохих, и в добрыхнамерениях он усматривал лишь попытку навязать ему чужую волю. Не умеяразличать между ними, он нередко отплачивал своим неудачным благодетелямвесьма жестоко. Не имея абсолютно никаких личных прав, признаваемых законом,крестьянин полагал, что любая власть по самой своей природе чужда ему ивраждебна Сталкиваясь с превосходящей силой, особенно когда ее применялирешительно, он повиновался Однако в душе он сроду не признавал, что кто-либоза пределами его деревенской общины имеет право им командовать. В царской России было гораздо меньше крестьянских волнений, чемпринято думать. По сравнению с большинством стран в XX в., русская деревняэпохи империи была оазисом закона и порядка Легко, конечно, высчитать числокрестьянских "волнений" и исходя из него доказывать, что количествобеспорядков неуклонно росло. Проблема, однако, состоит в дефинициях. Вцарской России любая официальная жалоба помещика на своих крестьянквалифицировалась властями как "волнение", вне зависимости от того, имело литакое место на самом деле, и вне всякой связи с характером проступка:бездельничанье, пьянство, кража, поджог, предумышленное или непредумышленноеубийство, - все это валилось в одну кучу. Каталог таких происшествийнапоминает полицейскую хронику и имеет примерно такую же ценность длявыведения уголовной статистики. На самом деле большинство так называемыхкрестьянских "волнений" не были сопряжены с насилием и представляли собоюпросто неповиновение.*16 Они выполняли такую же функцию, как забастовки всовременных демократических обществах, и точно так же не могут служитьнадежным барометром социального разлада или политического недовольства.Примерно раз в столетие русские крестьяне выходили из себя и принималисьубивать помещиков и чиновников, грабить и жечь имения. Первое большоекрестьянское восстание под предводительством Стеньки Разина произошло в1670-х гг., а второе, под началом Емельяна Пугачева, - столетие спустя(1773-1775). Оба начались на окраинах государства в казацких землях иблагодаря слабости губернской администрации распространились, как леснойпожар. В XIX в. в России не было крупных крестьянских возмущений, однако вXX одно за другим произошли два, первое в 1905-1906 гг. и второе - в 1917 г.Общей чертой этих больших бунтов, равно как и более локальных восстаний,было отсутствие политических целей. Русские крестьяне почти никогда небунтовали против царской власти; если уж на то пошло, их вожди утверждали,что являются подлинными царями, пришедшими отобрать трон у узурпаторов.Ненависть их направлялась против агентов самодержавия - тех двух классов,которые в условиях существовавшего тогда двоевластия эксплуатировали странудля своей личной выгоды. Лев Толстой, отлично знавший крестьянина,предсказывал, что мужик не поддержит попыток расшатать самодержавный строй."Русская революция, - говорит он в записной книжке в 1865 г., - не будетпротив царя и деспотизма а против поземельной собственности". *16 Daniel Field в журнале Kritika (Cambridge, Mass.), Vol. 1. No. 2(Winter 1964-65), P. 20. Крепостной, способный иногда на отчаянное насилие, в обыденной жизнискорее добивался своего ненасильственными средствами. Он поднял искусстволжи на большую высоту. Когда ему не хотелось чего-то делать, он разыгрывалдурачка, а будучи разоблаченным, изображал неподдельное раскаяние."Крестьяне почти во всех обстоятельствах жизни обращаются к своему помещикутемными сторонами своего характера",- писал знаток русской деревниславянофил Юрий Самарин.- "Умный крестьянин, в присутствии своего господина,притворяется дураком, правдивый бессовестно лжет ему прямо в глаза, честныйобкрадывает его и все трое называют его своим отцом".*17 Такое поведение вотношениях с вышестоящими составляло резкий контраст с честностью ипорядочностью, которые выказывал крестьянин в отношениях с себе равными. Этораздвоение было не столько особенностью крестьянского характера, сколькооружием против тех, от кого у него не имелось иной защиты. *17 Цит в Б. Е. Нольде, Юрий Самарин и его время. Париж, 1926, стр.69. Какой бы тягостной ни была чужая власть над крестьянином, онаявлялась не единственной силой, сковывавшей его и расстраивавшей его планы.Существовала также и тирания природы, от которой он так зависел, - то, чтоГлеб Успенский нарек "властью земли". Земля цепко держала крестьянина вруках, когда рожала, когда нет, неизбывно непостижимая и капризная. Он бежалее с той же готовностью, с какой бежал помещика и чиновника, делаяськоробейником, ремесленником, чернорабочим в городах, кем угодно, лишь быотделаться от изнуряющей полевой работы. Не существует свидетельств того,что русский крестьянин любил землю; чувство это можно отыскать главнымобразом в воображении романтических дворян, наезжавших летом в свои имения. Если подумать о том, в каких клещах держали крестьянина капризнаяволя хозяина и чуть менее капризная воля природы (силы, которые он плохопонимал и которые никак не мог контролировать), то нечего удивляться, чтоизлюбленной его мечтой было сделаться абсолютно, безответственно свободным.Он звал это идеальное состояние волей. Воля означала полную необузданность,право на буйство, гулянку, поджог. Она была абсолютно разрушительнымпонятием, актом мести по отношению к силам, которые извека терзаюткрестьянина. Разночинец Белинский, знавший мужика лучше, чем его друзья издворян, высказался на эту тему достаточно прямо, когда усомнился восуществимости их мечты о демократической России: В понятии нашего народа свобода есть вопя, а воля - озорничество. Нев парламент пошел, бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы он,пить вино, бить стекла и вешать дворян, которые бреют бороду и ходят всюртуках, а не в зипунах...*18 18 Письмо к Д. И. Иванову от 7 августа 1837 г в [В. Г.] Белинский,Письма, СПб., 1914, 1, стр. 92. И в самом деле, самым доступным средством уйти от действительностибыло пьянство. Повесть Временных Лет, повествуя об обращении Руси вхристианство, сообщает, что киевские князья не остановили своего выбора наисламе из-за его запрета на спиртные напитки. "Руси есть веселие пити, неможет без него быти",- заявил, говорят, князь киевский Владимирмусульманским посланникам, приехавшим склонить его на свою сторону. Историяэта, разумеется, апокрифична, однако она, так сказать, канонизирует пьянствокак национальное увлечение. До XVI в. россияне пили медовуху и фруктовоевино. Затем они научились у татар искусству выгонки спирта. К середине XVIIв. пьянство сделалось настолько серьезной проблемой, что патриарх Никон иокружавшие его церковные реформаторы попытались ввести сухой закон. Россиянепили водку не регулярно, небольшими дозами, а чередовали периоды полноговоздержания с дикими запоями. Попав в кабак или в трактир, русскийкрестьянин быстро опрокидывал несколько стаканов водки, чтобы как можноскорее впасть в пьяное забытье. Как гласила поговорка, настоящий запойдолжен длиться три дня: в первый выпивают, во второй напиваются, а в третийпохмеляются. Венцом всему была Пасха. Тогда русские крестьяне, провожавшиедолгую зиму и готовившиеся к изнурительной череде полевых работ, лежалиничком в тумане алкогольных паров. Попытки бороться с пьянством вечнонатыкались на неодолимые препятствия, поскольку государство извлекало изпродажи спиртных напитков значительную часть своих доходов и посему былокровно заинтересовано в их потреблении. В конце XIX в. этот источник былсамой доходной статьей государственного бюджета. Сознание русского крестьянина было, если использовать терминологиюстарого поколения антропологов вроде Леви-Брюля (Levy-Bruhl), "первобытным".Наиболее выпуклой чертой сознания такого типа, является неумение мыслитьабстрактно. Крестьянин мыслил конкретно и в личностных понятиях. Например,ему стоило больших трудов понять, что такое "расстояние", если не выразитьоное в верстах, длину которых он мог себе представить. То же самое относитсяи ко времени, которое он воспринимал лишь в соотнесении с какой-токонкретной деятельностью. Чтобы разобраться в понятиях вроде "государства","общества", "нации", "экономики", "сельского хозяйства", их надо былосвязать с известными крестьянам людьми, либо с выполняемыми ими функциями. Эта особенность объясняет очарование мужика в лучшие его минуты. Онподходил к людям без национальных, религиозных и каких-либо иныхпредрассудков. Несть числа свидетельствам его неподдельной доброты поотношению к незнакомым людям. Крестьяне щедро одаривали едущих в сибирскуюссылку, и не из-за какой-то симпатии к их делу, а потому что они смотрели наних как на "несчастненьких". Во время Второй Мировой войны гитлеровскиесолдаты, пришедшие в Россию завоевателями и сеявшие там смерть, сталкивалисьв плену с подобными же проявлениями сострадания. В этой неабстрактной,инстинктивной человеческой порядочности лежала причина того, что радикальныеагитаторы, пытавшиеся поднять крестьян на "классовую борьбу", столкнулись стаким сильным сопротивлением. Даже во время революций 1905 и 1917 г.крестьянские бунты были направлены на конкретные объекты - месть тому илииному помещику, захват лакомого участка земли, порубку леса. Они не былинацелены на "строй" в целом, ибо крестьяне не имели ни малейшего подозренияо его существовании. Но эта черта крестьянского сознания имела и свою скверную сторону. Кчислу недоступных крестьянскому пониманию абстракций относилось и право,которое они были склонны смешивать с обычаем или со здравым смыслом. Они непонимали законоправия. Русское обычное право, которым руководствовалисьсельские общины, считало признание обвиняемого самым убедительнымдоказательством его вины. В созданных в 1860-х гг. волостных судах,предназначенных для разбора гражданских дел и управляемых самимикрестьянами, единственным доказательством в большинстве случаев былопризнание подсудимого.*19 Крестьянину точно так же трудно было понять, чтотакое "собственность", которую он путал с пользованием или владением. По егопредставлениям не живший в своем имении помещик не имел права ни на землю,ни на ее плоды. Крестьянин мог легко позаимствовать вещь, в которой, по егомнению, законный владелец не нуждался (например, дрова из господского леса),однако в то же самое время выказывал весьма острое чувство собственности,если речь шла о земле, скотине или орудиях других крестьян, поскольку этивещи были надобны для заработка на хлеб. Крестьяне смотрели на адвокатуру,созданную судебной реформой 1864 г., просто как на новую породу тех же самыхлихоимствующих чиновников: иначе зачем же адвокаты берут деньги завызволение попавших в судебную переделку? Крестьянин терпеть не могформальностей и официальных процедур и был не в состоянии разобраться вабстрактных принципах права и государственного управления, вследствие чегоон мало подходил для какого-либо политического строя, кроме авторитарного. *19 С.В. Пахман. Обычное гражданское право в России, СПб., 1877. I,стр. 410-12. Подобно другим "первобытным" существам, русский крестьянин обладалслабо развитым понятием собственной личности. Личные симпатии и антипатии,личное честолюбие и самосознание обыкновенно растворялись в семье или вобщине, по крайней мере до той поры, как крестьянин получил возможностьсколачивать большие капиталы, и тогда приобретательские инстинкты полезлинаружу в самой уродливой форме. Деревенская община, мир, сдерживалаантисоциальные инстинкты мужика - коллектив был выше своих индивидуальныхчленов. Хомяков как-то сказал, что "русский человек, порознь взятый, непопадет в рай, а целой деревни нельзя не пустить"*20. Но между тем связи,соединяющие и социализирующие деревенских обитателей, носили ярко выраженныйличный характер. Внешний мир воспринимался сквозь сильно запотевшее стеклокак нечто далекое, чужое и в общем-то совсем маловажное. Он составлялся издвух частей - необъятного святого сообщества православных и царстваиноземцев, делившихся на басурманов и немцев. Если верить словам живших вРоссии иностранцев, еще в XIX в. многие русские крестьяне не знали и неповерили бы, скажи им об этом, что в мире существуют другие народы и монархипомимо их собственных. *20 Цит Н. Л. Бродский, ред., Ранние славянофилы. М. 1910, стр LIII Крестьянин чутко осознавал разницу между себе равными и вышестоящими.Всякого человека, не облеченного властью, он звал братом, а имеющего властьвеличал отцом или, чуть более фамильярно, батюшкой. С себе равными онобращался на удивление церемонно. Приезжавшие в Россию путешественникиизумлялись, насколько учтиво здоровались друг с другом крестьяне, вежливокланяясь и приподнимая шапку. Один путешественник отмечает, что в отношенииполитеса они ничем не уступали парижанам, прогуливающимся по Boulevard desItaliens. Перед вышестоящими они либо били челом (привычка, приобретеннаяпри монголах), либо отвешивали поясной поклон. Иностранцы отмечают такжевеселость крестьянина, любовь к игре и песне, его добродушный нрав: дажебудучи сильно пьяным, он редко лез в драку. Однако стоит ознакомиться после этих описаний с крестьянскимипословицами, как неприятно поражаешься отсутствию в них мудрости илисострадания. В них проступает грубый цинизм и полное отсутствиеобщественного чувства. Этика этих пословиц безжалостна и проста: заботься осебе и не тревожься о ближнем. "Чужие слезы - вода". Когда революционныесоциалисты отправились в 1870-х гг. "в народ", дабы пробудить в немнегодование против несправедливости, они обнаружили к полному своемусмятению; что крестьянин не видел ничего дурного в эксплуатации как таковой.Он просто-напросто хотел превратиться из объекта эксплуатации вэксплуататора. А. Н. Энгельгардт, много лет живший среди крестьян, грустнозаключает, что в каждом русском крестьянине сидит кулак: Кулаческие идеалы царят в [крестьянской среде], каждый гордится бытьщукой и стремится пожрать карася. Каждый крестьянин, если обстоятельстватому поблагоприятствуют, будет самым отличнейшим образом эксплуатироватьвсякого другого, все равно, крестьянина или барина, будет выжимать из негосок, эксплуатировать его нужду.*21 *21 Из деревни: 12 писем.(1872-1887). М., 1960, стр. 415 А вот что имеет сказать поэтому поводу Максим Горький: В юности моей [ в 1880-е - 1890-е гг.] я усиленно искал по деревнямРоссии [того добродушного, вдумчивого русского крестьянина, неутомимогоискателя правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво,рассказывала миру русская литература XIX века] и - не нашел его. Я встретилтам сурового реалиста и хитреца, который - когда это выгодно ему - прекрасноумеет показать себя простаком... Он знает, что "мужик не глуп, да - мирдурак" и что "мир силен, как вода, да глуп, как свинья". Он говорит: "небойся чертей, бойся людей". "Бей своих - чужие бояться будут". О правде онне очень высокого мнения: "Правдой сыт не будешь". "Что в том, что ложь,коли сыто живешь". "Правдивый, как дурак, тоже вреден".*22 *22 Максим Горький, О русском крестьянстве, Берлин, 1922, стр. 23. Делая скидку на то, что к концу XIX в., когда Горький пустился в своипоиски, крестьянин был подавлен и озлоблен экономическими затруднениями,остается фактом, что еще до усугубившего его тяготы освобождения он ужепроявлял многие из тех качеств, которыми наделяет его Горький. Крестьянскиероманы Григоровича, вышедшие в свет в 1840-х гг., и далевский сборниккрестьянских пословиц, напечатанный в 1862 г., рисуют с любой точки зрениянеприглядную картину. Чтобы разрешить противоречие между этими двумя обличьями, следует,видимо, предположить, что крестьянин совсем по-разному относился к людям, скоторыми у него были личные отношения, и к тем, с кем он состоял вотношениях, так сказать, "функциональных". "Чужие", чьи слезы ничего нестоили, дураки, которым предназначались ложь и битье, находились вне егосемьи, деревни и личных связей. Но поскольку именно "чужие" и составляли"общество" и "государство", разрушение стены, отделявшей маленькийкрестьянский "мир" от большого внешнего мира, произошедшее в XIX и XX вв.,оставило крестьянина в полном замешательстве и душевной расколотости. Он былплохо подготовлен к вступлению в добрые неличные отношения, а когда егопонуждали к этому обстоятельства, он тут же выказывал свои самые худшие,корыстные черты. В своей религиозной жизни крестьянин проявлял много внешнейнабожности. Он постоянно крестился, регулярно посещал длинные церковныеслужбы и соблюдал посты. Все это он делал из убеждения, что скрупулезноесоблюдение церковных обрядов (постов, таинств) и беспрерывное осенение себякрестом спасут его душу. Однако, он, кажется, плохо понимал - если понималвообще - Духовный смысл веры и религию как образ жизни. Он не знал Библию идаже "Отче наш". К попу он относился с полным презрением. Связь его схристианством была в общем поверхностной и проистекала прежде всего изпотребности в формулах и обрядах, с помощью которых можно было бы попасть нанебеса. Трудно не согласиться с оценкой, высказанной Белинским в егознаменитом письме к Гоголю: <<страница 212>> По-Вашему, русский народ - самый религиозный в мире: ложь! Основарелигиозности есть пиэтизм, благоговение, страх Божий. А русский человекпроизносит имя Божие, почесывая себе задницу. А он говорит об образе:годится - молиться, не годится - горшки покрывать. Приглядитесь пристальнее,и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем ещемного суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехамицивилизации; но религиозность часто уживается и с ними: живой примерФранции, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьмипросвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, всееще упорно стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическаяэкзальтация вовсе не в его натуре; у него слишком много для этого здравогосмысла, явности и положительности в уме: и вот в этом-то, может быть, изаключается огромность исторических судьб его в будущем. Религиозность непривилась в нем даже к духовенству; ибо несколько отдельных, исключительныхличностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетическою созерцательностью -ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалосьтолько толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Егогрех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме; его скорее можнопохвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявиласьу нас только в раскольнических сектах, столь противуположных, по духусвоему, массе народа и столь ничтожных перед нею числительно.*23 *23 В. Г Белинский, Эстетика и литературная критика, М., 1959, II,стр 636. О том, насколько поверхностной была приверженность христианству вмассах, свидетельствует относительная легкость, с которой коммунистическомурежиму удалось выкорчевать православие в сердце России и заменить его своимсобственным эрзац-культом. С католиками, евреями, мусульманами и сектантамисделать это оказалось куда сложнее. Подлинной религией русского крестьянства был фатализм. Крестьянинредко относил какое-то событие, особенно несчастье, за счет своихсобственных поступков. Он видел везде "Божью волю" - даже в тех случаях,когда вина явно лежала на нем, самом, например, когда по его неосторожностислучался пожар или гибла скотина. Русские пословицы пронизаныфаталистическими настроениями. Когда к концу XIX в. мужик начал знакомитьсяс Библией, он перво-наперво заучивал куски; в которых подчеркивалосьсмирение и покорное принятие судьбы. Наконец, о политике. До революции 1905 г. русский крестьяниннесомненно был "монархистом" в том смысле, что не мог представить себе иногосредоточения земной власти, кроме царя. Он смотрел на царя как на наместникаБожьего на земле, созданного Господом, чтобы повелевать крестьянином ипечься о нем. Все хорошее он приписывал царю, а во всем дурном винил либоБожью волю, либо помещиков с чиновниками Он верил, что царь знает его лично,и постучись он в двери Зимнего дворца, его тепло примут и не тольковыслушают, но и вникнут в его жалобы до самой мелкой детали Именно в силуэтого патриархального мировосприятия мужик проявлял по отношению к своемугосударю такую фамильярность, которой, категорически не было места вЗападной Европе. Во время своих поездок по России с Екатериной Великой графде Сегур (de Segur) с удивлением отметил, насколько непринужденно простыеселяне беседовали со своей императрицей. Одним из важнейших факторов, обусловивших монархические настроениякрестьян, была их вера, что царь хочет сделать их собственниками всей земли,что помещики препятствуют этому желанию, но в один прекрасный день онпреодолеет их сопротивление. Отмена крепостного права в 1861 г. превратилаэту веру в твердое убеждение. В 1870-х гг агитаторы из революционныхсоциалистов приходили в полное отчаяние от непоколебимой крестьянской веры вто, что "царь даст" им землю *24. *24 О. В. Аптекман Общество "3емля и воля" 70-х гг Петроград. 1924стр 144-5 Отсюда и хаос, охвативший Россию после внезапного отречения НиколаяВторого; отсюда и та поспешность, с которой Ленин приказал умертвить царя ссемьей, когда коммунистическая власть оказалась в опасности и Николай илиВеликие князья могли сделаться знаменем ее противников, отсюда инепрестанные попытки коммунистического режима заполнить вакуум, созданныйсвержением императорской династии в сознании масс, при помощигосударственного насаждения грандиозного культа партийных вождей. Императорское правительство придавало монархическим настроениямкрестьянства большое значение, и политика его (например, нежелание проводитьиндустриализацию и железные дороги и равнодушное отношение к народномуобразованию) часто обуславливалась желанием сохранить мужика точно таким же,как он есть - простоватым и верноподданным. Вера в крестьянскуюприверженность монархии являлась одним из краеугольных камней царскойполитики в XIX в. Правительство лишь отчасти верно оценивало настроениякрестьянина. Крестьянская преданность была личной преданностьюидеализированному образу далекого властителя, в котором мужик видел своегоземного отца и защитника. То была не преданность институту монархии кактаковому и уж точно не его агентам, будь то дворяне или чиновники. Укрестьянина не было никакого резона испытывать привязанность кправительству, которое гребло от него обеими руками, ничего не давая взамен.Власть была для крестьянина в лучшем случае данностью, которую приходилосьпереносить, как болезнь, старость и смерть, но которая ни при какихобстоятельствах не могла быть "хорошей" и из чьих лап человек имел полноеправо вырваться при первой возможности. Преданность царю не означала взятиена себя какой-либо гражданской ответственности; более того, за нею былосокрыто глубочайшее отвращение к политическим институтам и политике вообще.Персонализация всяких человеческих отношений, столь характерная для русскогокрестьянина, порождала поверхностный монархизм, казавшийся консервативным,но на деле бывший глубоко анархическим. Начиная с конца XVIII в., для все возрастающего числа россиянсделалась очевидной несовместимость крепостничества с притязаниями России наположение цивилизованной страны или великой державы. И у Александра I, и уНиколая I имелись по поводу этого учреждения серьезные сомнения,разделявшиеся их ведущими советниками. И националистическиконсервативное, илиберально-радикальное общественное мнение сделались враждебны крепостномуправу. И что там говорить, в пользу крепостничества не было настоящихаргументов; в лучшем случае в его защиту можно было сказать, что послестолетий крепостной неволи мужик не был еще подготовлен к ответственности,сопряженной со свободным состоянием, и поэтому лучше освободить его позже,чем раньше. Основную причину того, что, несмотря на растущиеантикрепостнические настроения, с крепостным правом было покончено лишь в1861 г., следует искать в опасениях монархии восстановить против себя почти100 тысяч дворян-крепостников, служивших в разных ведомствах, командовавшихвойсками и поддерживавших порядок в деревне. В пределах имевшейся у негосвободы действий правительство, однако, делало что могло для уменьшениячисла крепостных и улучшения их положения. Александр зарекся жаловатьгосударственных крестьян частным лицам. Он ввел также порядок, по которомупомещики могли давать вольные своим крепостным, и разрешил освобождение (безземли) крепостных, принадлежавших немецким баронам Ливонии. Совокупнымрезультатом этих мер явилось постепенное снижение процента крепостных внаселении империи с 45-50 в самом конце XVIII в. до 37,7 в 1858 г.Крепостничество явно клонилось к закату. Решение освободить крепостных, и будь что будет, было принято вскорепосле воцарения Александра II. Оно было проведено наперекор сильномусопротивлению землевладельческого класса и невзирая на внушительныеадминистративные препятствия. Было время, когда ученые полагали, что шагэтот был сделан в основном по экономическим причинам, а именно в результатекризиса крепостного хозяйства. Но мнение это не имеет под собою достаточныхоснований. Нет никаких свидетельств того, что в своем решении отменитькрепостное право правительство в первую очередь руководствовалосьэкономическими соображениями. Однако даже если принять эту точку зрения, всеравно сомнительно, чтобы повышение производительности сельского хозяйстватребовало освобождения крепостных и замены подъяремной рабочей силы наемной.В десятилетия, непосредственно предшествовавшие освобождению крестьян,крепостной труд использовался наиболее эффективно, поскольку избавленные отобязательной государственной повинности помещики уделяли больше вниманиямодернизации своих хозяйств для обслуживания растущего русского ииностранного рынка. Как продемонстрировал в своих новаторских историческихисследованиях П. Б. Струве, накануне своей отмены крепостничество достигловысшей точки экономической эффективности.*25 *25 Эта точка зрения, впервые выдвинутая П. Б. Струве в 1898 г., былас тех пор подтверждена историками экономики; см., например, Н. Л.Рубинштейн. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII в.. М., 1957,стр. 127- 30, и Michael Confino. Domaines et seigneurs en Russie vers la findu XVIII siecle (Paris 1963), стр. 194-201 Куда более правдоподобно, что решающими факторами, обусловившимиправительственное решение, были факторы политического свойства. Доунизительного поражения России в Крымской войне даже люди, недружелюбнонастроенные по отношению к самодержавию, полагали, что оно по крайней мереобеспечивает империи внутреннюю стабильность и внешнее могущество. Сомненийво внутренней стабильности пока еще не возникало, хотя император не мог непонимать, что сохранение крепостного права по всей вероятности приведет раноили поздно к новой пугачевщине. Однако когда империя оказалась неспособнойотстоять свою территорию от войск "развращенных" либеральных государств, мифо военном могуществе самодержавной России был развеян навсегда. Запоражением последовала полоса болезненной неуверенности в себе, вызвавшаякритический пересмотр всех институтов и больше всего крепостничества. "Воглаве современных домашних вопросов, которыми мы должны заняться, стоит, какугроза для будущего и как препятствие в настоящем для всякого существенногоулучшения в чем было то ни было, - вопрос о крепостном состоянии",- писалСамарин во время Крымской войны. - "С какого бы конца ни началось нашевнутреннее обновление, мы встретимся с ним неизбежно".*26 Крепостная неволяказалась теперь жерновом на шее России, тянущим ее в пропасть балластом. Вэтом были согласны все, кроме людей, не умевших видеть дальше своегоближайшего личного интереса. *26 Ю. Ф. Самарин, "О крепостном состоянии", в его Сочинениях, М.1878, II, стр. 19. В процессе исторического развития русского крепостничества в немвыделились два самостоятельных элемента: власть помещика над крепостным ипоземельное прикрепление крепостного. Положение об освобождении крестьян,изданное после длительного обсуждения 19 февраля 1861 г., немедленноупразднило помещичью власть. Вчерашний крепостной сделался теперьюридическим лицом, могущим владеть собственностью, затевать судебные иски иучаствовать в выборах в местное самоуправление. Однако сохранялись ещекое-какие следы его прежнего приниженного состояния. Многие гражданскиеправонарушения находились в юрисдикции волостных судов, которые исходили изобычного права и могли приговаривать к телесным наказаниям. Крестьянинпродолжал платить подушную подать, от которой были избавлены прочиесословия. Каждый раз, когда он собирался уйти из деревни на продолжительноевремя, ему полагалось испросить разрешения у сельского общества. Ко второму составному элементу крепостничества - поземельномуприкреплению крестьян - правительство подошло более осторожно. В этом смыслекрестьяне обрели полную свободу лишь полвека спустя. Причины, по которымимело смысл сохранять их поземельную прикрепленность, были отчастиполитического, отчасти налогового характера. Власти знали, что русскийкрестьянин всегда готов был бросить землю и отправиться бродить по стране впоисках более легкой и доходной работы. Они опасались, что бесконтрольноемассовое движение крестьянства вызовет общественные потрясения и сделаетневозможным сбор налогов. Вследствие этого при окончательном решении вопросаоно прикрепило крестьянина к общине, которая вдобавок к своим традиционнымполномочиям (например, праву перекраивать земельные наделы) приобрела частьвласти, прежде принадлежавшей помещику. Община была сохранена там, гдеимелась раньше, и сформирована в тех местах, где ее не знали. Власти решили в самом начале, что после освобождения бывшийкрепостной получит достаточный земельный надел для прокормления своегосемейства. После жаркого торга с представителями земледельческого сословиябыли установлены минимальные и максимальные нормы для разных районов страны:помещики, чьи крестьяне обрабатывали для себя участки, превышавшие высшийразмер подушного надела, могли просить, чтоб их урезали, а где площадь этихнаделов была меньше минимальной нормы, должны были их увеличить. В конечномитоге за помещиками осталось около двух третей земли, включая большую частьвыпасов и леса; остаток был поделен между бывшими владельческимикрестьянами. Поскольку в глазах закона обе части земли были собственностьюпомещиков, крестьяне должны были платить за свою долю. Правительство сразузаплатило помещикам за крестьян 80% стоимости земли, определенной податнымичиновниками, каковую сумму крестьяне должны были погасить в течение сорокадевяти лет в форме "выкупных платежей". Остальные 20% выкупной ценыкрестьянин должен был уплатить (деньгами, если они у него имелись, илибарщинной работой) непосредственно помещику. Чтобы обеспечить аккуратнуювыплату выкупных платежей, правительство отдало крестьянскую землю всобственность не отдельных дворов, а сельских обществ.*27 *27 Положение об освобождении крестьян предоставляло самому бывшемукрепостному решать, выкупать ему свою долю земля или нет. Только в 1883 г.выкуп ее был сделан обязательным. Провозглашенное 19 февраля 1861 г. освобождение крестьян поставило ихв двусмысленное положение. Они были избавлены от ненавистной помещичьейвласти, и таким образом было покончено с худшей стороной крепостничества.Однако они в то же самое время остались во многих отношениях отрезаны отостального населения и продолжали быть прикрепленными к земле. В момент своего провозглашения Положение казалось вполне удачным.Против него возражала лишь небольшая группа радикальных критиков на томосновании, что крестьянам следовало передать всю землю безо всякого выкупа.Русский император одним росчерком пера отменил кабальное состояние, для чегопрезиденту Соединенных Штатов понадобилась четырехлетняя гражданская война.Задним числом успех Положения кажется менее безусловным. И действительно,после 1861 г. экономическое состояние русского крестьянина сильноухудшилось, и в 1900 г. он в целом был беднее, чем в 1800 г. Вторая половинаXIX в. обернулась для сельского населения, особенно в черноземной зоне,полосой все большего упадка и уныния. У этого кризиса было несколько причин,часть из которых объясняется человеческими погрешностями, а другие -обстоятельствами, над которыми человек был не властен. Прежде всего, добавление выкупных платежей к обычным податям легло набывших крепостных совершенно невыносимым бременем. Крестьянам было безумнотрудно справиться с новой налоговой повинностью, особенно в тех районах, гдебарщина традиционно была главным способом расчета и где существовало маловозможностей заработать. Чтобы снять или прикупить еще земли, они брали вдолг, сперва у деревенского ростовщика под огромный процент, а затем, уже налучших условиях, у Крестьянского Банка. Эта задолженность накладывалась натекущие платежи и увеличивала крестьянские недоимки. В 1881 г. правительствоуменьшило на четверть сумму, причитавшуюся ему по условиям Положения от 19февраля, но этой меры оказалось недостаточно. В 1907 г., склоняясь переднеизбежным, оно вообще отменило выкупные платежи и аннулировало недоимки. Нонанесенного ущерба было уже не поправить. Радикальные критики Положения,утверждавшие, что землю надо было передать крестьянам без выкупа, заднимчислом оказались правы не только в нравственном, но и в практическом смысле. Сохранение общины также, видимо, было ошибкой, хотя труднопредставить, как этого можно было избежать, поскольку в нее сильно тянулисьсами крестьяне. Община препятствовала появлению в России энергичногофермерского класса, потому что трудолюбивые и предприимчивые ее члены были вответе за налоги состоявших в ней лодырей, разгильдяев и пьяниц. Весь этотпорядок поощрял косность и не давал хода новому. Крестьяне были малозаинтересованы в улучшении земли, которую они в любом случае теряли приследующем переделе, поэтому у них были все основания не думать о будущем ивыжимать из нее все соки. Положение об освобождении крестьян разрешалокрестьянским дворам сводить воедино свои наделы и выходить из общины, однакосоответствующие пункты его были нагружены таким числом формальностей, чтомало кто ими воспользовался, да и в любом случае в 1893 г. правительство ихотменило. Сохраняя и укрепляя общину, оно вне всякого сомнения обеспечивалов известной степени социальную стабильность и налоговый контроль, но делалоэто за счет хозяйственного прогресса. Нежелание властей предоставитькрестьянину полные гражданские права также было ошибкой. Вполне понятно, чтоблагоразумнее всего казалось подводить крестьянина к обязанностямполновесного гражданства постепенно. Однако реальным результатомпореформенной системы, подчинившей крестьянина великому множеству особыхзаконов и ведомств, было увековечение его особого положения в обществе, чтоеще больше задерживало развитие У него гражданского чувства, которым он,увы, пока не обладал. Этот изъян еще пуще усугубился назначением в 1889 г.земских начальников, которых бюрократия подбирала среди наиболееконсервативных помещиков каждой волости. Земские начальники наделялисьшироким кругом полномочий, и их бесконтрольная власть над крестьяниномнемало смахивала на былую помещичью власть над крепостным. И, наконец, несправедливость поземельного устройства обернулась вконечном итоге весьма пагубными хозяйственными последствиями. Положение 1861г. оставило в руках помещиков большую часть выпасов и леса, которымикрестьяне могли свободно пользоваться при крепостном праве. Для устойчивогофункционирования русского сельского хозяйства требовалось, чтобы на каждыедве десятины пашни приходилась одна десятина выпасов, однако к 1900 г. этоотношение составляло три к одному, а кое-где и четыре к одному. Междукрестьянами и помещиками вечно возникали раздоры из-за выпасов и дров. Общей чертой всех человеческих погрешностей пореформенного устройствабыла чрезмерная осторожность. Устройство это было слишком хорошо продумано иоттого слишком негибко; оно оставляло слишком мало простора длясамокоррекции. Более либеральное, более гибкое устройство могло создатьпоначалу больше проблем, однако в конечном итоге оно лучше смогло бысмягчать потрясения, над которыми человеческая воля была невластна и которыев конце концов полностью расшатали его устои; маленькие революции могли быпредотвратить большую. Наиболее сокрушительным из этих объективных потрясений явилсядемографический взрыв, отразившийся не только на бывших крепостных, но и навсех, кто кормился с земли. В 1858 г. население Российской Империисоставляло 68 миллионов человек, а в 1897 г. - 125 миллионов. Во второйполовине XIX в. прирост населения составлял 1,8% в год. Соответствующаяцифра в юго-восточной Европе равнялась 0,4-0,5%, а в северо-западной Европе- 0,7-1,1%. Подавляющее большинство рождений приходилось на сельские районыЕвропейской России, где между 1858 и 1897 гг. население выросло на 50%. Этотрост не сопровождался пропорциональным увеличением ресурсов, посколькуурожаи оставались на том же жалком уровне. На рубеже этого века чистый доходс десятины земли (пашни и выпаса) в России составлял в среднем 3 рубля 77копеек, то есть меньше двух долларов в американских деньгах. В последнеедесятилетие XIX в. в Московской губернии, где средний чистый доход сдесятины составлял около 5 рублей 29 копеек и где крестьянин владел всреднем семью с половиной десятинами, чистый доход составлял чуть меньше 40рублей в год, или 4 английских фунта, или 20 долларов. Если пересчитать трудкрестьянина на заработную плату и добавить к этому его побочные заработки,то по самой оптимистической оценке чистый доход крестьянской семьи вМосковской губернии составлял в 1890-х гг. 130-190 рублей (13-20 фунтов ванглийской валюте того времени), чего было явно недостаточно.*28 Царскоеправительство, которое одно располагало капиталом для укрепления сельскогохозяйства России, предпочитало вкладывать его в железные дороги и в тяжелуюпромышленность, хотя получало главную часть своего дохода за счет деревни.Совокупное бремя чрезмерной налоговой повинности, социальных и экономическихущемлений и безудержного роста населения привели к такому положению, прикотором русскому крестьянину было все труднее кормиться одним сельскимхозяйством. Подсчитано, что в 1900 г. он покрывал за счет хлебопашества лишьот четверти до половины своих потребностей; остальное ему надо былозарабатывать каким-то иным способом. Самым простым выходом было пойти вбатраки, либо взять землю в аренду и работать исполу или расплачиваться занее отработками. В последнем случае он возвращался в полукрепостноесостояние. В 1905 г. крестьяне Европейской части России . владели (главнымобразом, общинно) 160 миллионами десятин и брали в аренду еще 20- 25миллионов, оставляя в частных некрестьянских руках лишь 40-50 миллионовдесятин пашни (в дополнение к этому государство и корона владели 153миллионами десятин, однако почти вся эта земля была покрыта лесами и негодилась для вспашки; пашня в основном находилась в аренде у крестьян). Ноземли им все равно недоставало. Русские крестьяне знали лишь один способувеличить производство продуктов питания - расширить посевную площадь, нонезанятой земли уже просто не хватало на население, растущее с такойстремительностью. Крестьянская вера в неминуемый "черный передел" лишьухудшала их злоключения, поскольку они часто отказывались покупать землю,предлагавшуюся им на выгодных условиях. Некоторые из них предпочитали пахатьземлю до полного ее оскудения, нежели платить за то, что все равно скородостанется им бесплатно. *28 George Pavlovsky, Agricultural Russia on the Еvе of the Revolution(London 1930), pp. 92, 94. На севере крестьянин испытывал добавочные трудности. По традиции онзарабатывал большую часть своего побочного дохода кустарным производством.По мере развития современного механизированного производству источник этотстал иссякать. Грубые ткани, обувь, утварь и скобяные товары,изготовлявшиеся в крестьянских избах в долгие зимние месяцы, ни по качеству,ни по цене не могли конкурировать с товарами машинной выделки. Такимобразом, в тот самый момент, когда крестьянин больше всего нуждался впобочном доходе, он лишился его из-за соперничества промышленности. Наконец, кризис в деревне усугублялся стихийным социальным процессом- разложением сложной семьи. Как только помещик и чиновник утратили властьнад личностью крестьян, те стремились поделить свое общее имущество и житьотдельными дворами. С точки зрения производительности сельского хозяйства,этот шаг следует безусловно счесть регрессивным. Крестьяне, очевидно, знали,что это так, но тем не менее не только не желали жить под одной крышей сродителями и родней, но и предпочитали с ними вместе не работать. Властьбольшака сходила на нет, и вместе с нею ослабевал один из важнейшихстабилизирующих факторов деревенской жизни. Легко увидеть, что нараставший в России к концу XIX в. аграрныйкризис разрешить было непросто. Проблема тут заключалась не просто внехватке земли, как часто думают. Не было выхода и в том, чтобы взять землюу помещика и у государства и отдать ее крестьянам. Все сельское хозяйствопредставляло собою клубок переплетенных проблем. Экономический кризисусиливал анархические наклонности крестьянина. Мужик, которого в конце XVIIIв. иноземцы изображали веселым и добродушным, около 1900 г. предстает врассказах путешественников угрюмым и недружелюбным. <<страница 223>> Это скверное расположение духа усугубляло инстинктивную враждебностькрестьян к внешнему миру и породило в начале XX в. ситуацию, чреватуювзрывом. Надобен был лишь какой-то признак ослабления государственнойвласти, чтобы деревня взбунтовалась. Соответствующий сигнал был подан ейзимой 1904-1905 года либеральной интеллигенцией, которая развернула черезСоюз Освобождения открытую кампанию собраний и митингов с требованиемконституции. Правительству, силы которого были связаны на дальневосточномтеатре войной с Японией, пришлось тянуть время, создавая тем впечатление,что оно не прочь было бы согласиться на какие-то конституционныепослабления. В последовавшем засим замешательстве бюрократия чередовалауступки с демонстрацией грубой силы. В январе 1905 г., вслед за расстреломмирного шествия рабочих, направлявшихся к Зимнему дворцу, в городахвспыхнули беспорядки. Деревне, скованной зимой, пришлось дожидатьсяоттепели. Как только стаял снег и пошел лед, крестьянство взбунтовалось ипошло грабить и жечь имения и захватывать помещичью землю, на которую такдолго смотрело с вожделением. Взяв контроль над положением в свои руки(1906-1907 гг.), правительство провело запоздалую аграрную реформу. Выкупныеплатежи были отменены. Разочаровавшись в способности общины сыграть рольстабилизирующего фактора, правительство издало 9 ноября 1906 г. указ,позволивший крестьянам сливать свои разрозненные наделы, выходить из общиныбез ее разрешения и селиться отдельными хозяйствами. У общины отобраликонтроль над передвижением крестьян, осуществлявшийся ею посредствомпаспортов. Теперь правительство ассигновало большие средства, чтобыфинансировать перемещение крестьян из перенаселенных черноземных губерний навосток. Выделяли также деньги, чтобы помочь им выкупить землю у помещиков.Эти меры и в самом деле возымели благотворное действие. В 1916 г. хозяйства,"крестьянского типа" владели в пределах Европейской России 89,3% пахотнойземли и приблизительно 94% скота.*29 Это означает, что накануне революцииРоссия была страной, в которой преобладали мелкие сельские хозяйства. *29 Предварительные итоги всероссийской сельскохозяйственной переписи1916 года: Вып. I - Европейская Россия (Петроград, 1916), стр. XIII-XIV События 1905 г. зародили в крестьянстве небывалое сознаниесобственной силы. Когда Николай II неожиданно отрекся от престола в марте1917 г., сдержать их не было никакой возможности. Весной 1917 г. мужикиснова пустились во все тяжкие, чтобы на этот раз довершить недоделанноепервой революцией. Теперь они целились не на пашню; на сей раз они взялисьрубить казенные и частные леса, собирать чужой урожай, захватыватьхранящиеся на продажу сельскохозяйственные продукты и, разумеется, сноваразорять и жечь барские дома. Крестьянские восстания 1917 г. были направленыпрежде всего против крупных, высокопроизводительных поместий и хуторовсозданных столыпинской реформой. Именно на гребне этой крестьянскойреволюции (одной из сторон которой было разложение армии, составленнойпреимущественно из крестьян) и вознесся к власти Ленин со своей партией.Российская монархия была уничтожена, в конечном итоге, тем самымкрестьянином, в котором она видела своего самого верного союзника,Обстоятельства не дали развиться в России консервативному земледельческомусословию. Сперва подспудный крестьянский анархизм привел к оттяжке реформ,затем под его воздействием они были проведены чересчур осторожно, и,наконец, выйдя на поверхность, он произвел хаос, приведший к падениюнедостаточно реформированное государство. Ни в один период русской историикрестьянин не выступал тем оплотом стабильности, каким он был в Германии иливо Франции.

ГЛАВА 7. ДВОРЯНСТВО

[В Европе] верят в аристократию,- одни чтоб ее презирать, другие -чтоб ненавидеть, третьи - чтоб разжиться с нее, из тщеславия, и т д. ВРоссии ничего этого нет. Здесь в нее просто не верят. А. С. Пушкин*1 *1 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, М.-Л.,1949, VII, стр. 539-40 На Западе общество пользовалось для обуздания государства (там, гдеэто вообще было возможно) двумя орудиями - дворянством и буржуазией, то естьгруппами, державшими в своих руках, соответственно, землю и деньги. В однихзападных странах они действовали в согласии, в других - по отдельности инаперекор друг другу; иногда одно сословие вело, а второе шло следом.Следующая глава, посвященная среднему классу, попытается объяснить, почему вРоссии он не имел практически никакого влияния на политику. Но даже бездетального анализа должно быть вполне очевидно, что в такой аграрной стране,какой до 1860-х гг. являлась Россия, где в обращении было мало денег, акоммерческий кредит вообще отсутствовал, средний класс в силу самой природывещей не мог иметь большого влияния. Ограничить русскую монархию могло лишьземлевладельческое сословие - дворяне, которые к концу XVIII в. владелиподавляющим большинством производительного богатства страны и без которыхсамодержавие не могло ни управлять своим царством, ни защищать его. Онипредставляли из себя во всех отношениях сильнейшую и богатейшую группу,лучше всего защищенную законом, равно как и наиболее образованную иполитически сознательную. И тем не менее, несмотря на всю потенциальную силу дворянства, егореальные политические достижения производили весьма жалкое впечатление.Редкие акты неповиновения с его стороны отличались либо нерешительностью,либо скверной организацией, либо и тем и другим сразу. В любом случае, в нихнеизменно участвовал лишь тонкий слой богатейшей космополитической элиты, закоторым никогда не шло не испытывавшее к ней доверия провинциальноедворянство. Большую часть времени русское дворянство делало, что ему велели.Оно использовало завоеванные у Петра III и Екатерины II вольности не дляприобретения политических прав, а для упрочения своих экономических исоциальных привилегий. Вместо того, чтобы накапливать пожалования, которымиего осыпали в XVIII в., оно склонно было дробить и разбазаривать их. Еслидворяне внесли в конечном итоге какой-то вклад в политическую жизнь, тосделали они это не как общественно-экономическая группа, выступающая за своиконкретные интересы, а как некое внеклассовое образование, борющееся завсеобщее благо, каким оно его себе представляло, - то есть не какдворянство, а как интеллигенция. Ученый прошлого века Н. Хлебников одним из первых задумался надпричинами политического бессилия русского высшего класса по сравнению сзападным. В своем анализе он исходил из предпосылки, что власть высшегокласса на Западе зиждилась на двух основаниях - контроле над местнымсамоуправлением и крупном землевладении. Там, где знать добивалась особеннобольших успехов, как, например, в Англии, в ее руках находились оба этиэлемента власти, и аристократы главенствовали в деревне в двояком качествеуправителей и земельных собственников. Хлебников отмечал, что у дворянства вРоссии было слишком мало административной и экономической власти, чтоб ономогло тягаться с самодержавием*2. Эта схема дает удобную отправную точку дляразбора политических воззрений и политической деятельности дворянства. *2 Н. Хлебников, О влиянии общества на организацию государства вцарский период русской истории, СПб., 1869, стр. 13. Рассматривая историческую эволюцию дворянства, следует иметь в видуто важнейшее обстоятельство, что в России отсутствовала традициясобственности на землю. Как уже отмечалось выше, отношение землевладения кросту государственности в России было прямо противоположно этому отношению вистории Западной Европы. На Западе условное землевладение предшествовалопоявлению абсолютизма; с ростом национальной монархии и централизованногогосударства условное землевладение превратилось в прямую собственность наземлю. В России аллодиальная собственность существовала лишь покуда там небыло монархии. Сразу же после своего появления монархия принялась заликвидацию аллодиальной собственности, заменяя ее условным землевладением,зависящим от государственной службы. На протяжении трех столетий, отделявшихцарствование Ивана III от правления Екатерины II, русская знать владелаземлей по царской милости. В процессе роста и становления русскогогосударства ему не приходилось соперничать с крепким землевладельческимсословием, что является фактором первостепенного значения в его историческойэволюции. Но даже без обладания четко обозначенным правом собственности на своиземельные поместья и на крепостных дворянство все равно могло бы обеспечитьсебе прочную экономическую базу: в конце концов, грань, отделяющаясобственность от владения, в жизни никогда не прочерчена так резко, как вучебниках права. Однако для этого надобны были известные условия, которых неоказалось в наличии. Все сходилось так, чтобы сделать дворянство зависимымот монархии и перевести его внимание с борьбы за свои долгосрочные интересына удовлетворение своих сиюминутных нужд. Из сказанного выше, о раннем периоде русской государственности должнобыть ясно, почему монархия никогда не позволяла своему служилому классупускать корни в деревне. Она хотела, чтобы дворяне вечно перемещались и влюбой момент были готовы перебраться на новую должность и место жительства.Державная власть в России была выстроена на развалинах частнойсобственности, путем безжалостного уничтожения уделов и прочих вотчин.Подчинив себе князей-соперников, московские правители позаботились о том,чтобы ни они, ни потомки их, ни бояре, ни вновь созданное дворянство несмогли приобрести такую власть над отдельными областями страны, котораясуществовала при удельном строе. Мы уже отмечали, какие старания прилагалаМосква к тому, чтобы не дать провинциальным управителям укорениться в своихгуберниях, как она запрещала служилым людям занимать должности там, где уних были имения, и как она каждые один-два года перемещала их на новыепосты. Прусский Indigenatsrecht, требовавший, чтобы управители проживали и,соответственно, владели землей в тех провинциях, где они несли службу, былбы немыслим в России. Не было здесь и наследственных должностей. Западныемонархии тоже предпочли бы, чтоб тамошняя знать не укоренялась в провинции,однако помешать этому они не могли и посему боролись за ослабление ееполитической власти в центре и мало-помалу замещали ее бюрократией. В Россиина этот вопрос смотрели куда более серьезно. Наличие у дворянства местныхкорней было бы прямым вызовом единодержавию, которое исторически являлосьодним из основополагающих элементов царской власти, и поэтому завести этикорни дворянам позволить никак не могли. Проведенные Иваном III, ВасилиемIII и Иваном IV массовые депортации настолько хорошо сделали свое дело, чтопосле этого даже могущественнейшие аристократы, владевшие миллионами десятинземли и сотнями тысяч крепостных, не могли заявить права собственности ни наединую часть России. Московское правительство позаботилось о том, чтобы рассредоточитьземельные владения служилых людей. Ведавшие земельным фондом Разряд иПоместный Приказ при раздаче поместий слугам государевым не придамали вовнимание ни их места рождения, ни местонахождения других их владений.Помещик, изыскивавший добавочной земли для себя или для сына, должен былбрать имение, где его ему давали, - иногда за сотни верст от своегофамильного гнезда. По мере открытия новых пограничных областей для русскойколонизации дворян побуждали, а подчас и вынуждали, перебираться на новоеместо со всем своим двором и крепостными. Поместья в России переходили изрук в руки с замечательной частотой. Известно, что в XVI в. более трехчетвертей поместий вокруг Москвы переменили владельцев в течение одногодвадцатипятилетнего периода. В том же веке половина имений в Коломне перешлав новые руки в течение 16 лет. В XVII в. по истечении 50-60 лет лишь третьпоместий в центральных областях России оставалась в собственности прежнихвладельцев.*3 *3 Alexandre Eck, Le Moyen Age Russe (Paris 1933), стр. 232, и Ю. В.Готе, Замосковный край а XVIII веке, М., 1937, стр. 287 Рассредоточение поместий и их быстрый переход в новые рукипродолжались на протяжении всего периода империи. Получателям щедрыхпожалований Екатерины II и Павла I поместья давались не в одном месте, а тотам, то сям, точно так же, как в XVI и XVII вв. Вследствие этого дажекрупнейшие состояния представляли собою в России не латифундии, асовокупность рассеянных имений. У Морозовых, которые, благодаря своимсемейным связям с царствующим домом, сделались в середине XVII в.богатейшими помещиками страны, было 9 тысяч крестьянских дворов,разбросанных по 19 губерниям. Обширные поместья, которыми обзавелись напротяжении XVIII в. благодаря императорским пожалованиям Воронцовы (онивладели 5.711 дворами с 25 тысячами крепостных мужеского пола, живших на 283тысячах гектарах), были рассеяны по 16 губерниям. То же самое относится и ксостоянию П. Шереметева, которое было в екатерининское царствованиекрупнейшим в России: принадлежавшие ему 186 тысяч душ и 1,1 миллионагектаров располагались в 17 губерниях.*4 Иными словами, в России не былослитых вместе владений, достаточно обширных, чтобы обеспечить своим хозяевампобочный продукт собственности - решающий голос в местной политическойжизни. Российский магнат был подобен современному инвеститору, владеющемуакциями многих компаний, но не имеющему ни в одной из них контрольногопакета. Еще больше это относилось к средним и мелким землевладельцам. Убеднейших помещиков были наделы пахотной земли в одной или несколькихдеревнях, которыми они владели совместно с другими помещиками. Человеку,взращенному на западной истории, трудно себе представить, насколько крайниеформы принимало в России дробление имений. Нередко село с 400 - 500 жителейпринадлежало тридцати-сорока помещикам. Сообщают, что в конце XVIII в.большинство русских деревень принадлежали двум и более помещикам.Индивидуальное землевладение было тут скорее исключением.5* Гакстгаузенупоказали деревню с 260 крестьянами, принадлежавшую 83 владельцам. Такоеположение вещей, между прочим, исключало огораживание и прочие меры,направленные на модернизацию сельского хозяйства. *4 Jerome Blum, Lord and Peasant in Russia (Princeton. N. J. 1961),p. 215; E. И. Индова. Крепостное хозяйство в начале XIX века по материаламвотчинного архива Воронцовых. М.,1955, стр. 27-8; и К. Н. Щепетов,Крепостное право в вотчинах Шереметевых, 1708-1885. М., 1947, стр. 22. *5 А. Т Болотов, цит в Michael Confino, Systemes agraires et progresagricote (Paris The Hague 1969). стр. 104-5. Земля продолжала быстро переходить от одних дворян к другим на всемпротяжении периода империи, даже после того, как она была объявлена ихсобственностью и они уже больше не зависели от капризов правительственныхведомств. Многовековая практика вошла в привычку. По подсчетам ведущегоисторика дворянства А. Романовича-Славатинского, в период империи поместья вРоссии редко оставались в одной семье дольше трех-четырех поколений.Иностранцы были ошеломлены той небрежностью, с которой россиянераспоряжались своей наследной землей, а Гакстгаузен прямо заявляет, чтонигде в Европе поместья не переходят из рук в руки с такой скоростью, как вРоссии. Чтобы осознать последствия такой ситуации, достаточно сравнить ее сположением в Англии, Испании, Австрии или Пруссии. Крайняя разбросанностьпоместий и быстрая смена владельцев лишали дворянство прочнойтерриториальной базы и резко ограничивали политическую власть, котораяпотенциально содержалась в его коллективном достоянии. С точки зрения абсолютного богатства положение тоже выглядело отнюдьне блестяще. Морозовы, Воронцовы и Шереметевы составляли редкое исключение.В России всегда существовала большая дистанция между несколькими богатейшимифамилиями и основной дворянской массой. Достаточно сказать, что в 1858-1859гг. 1.400 богатейших помещиков империи, составлявшие 1,4% всех крепостников,владели тремя миллионами крестьян, тогда как 79 тысяч беднейших помещиков,или 78% крепостников, владели всего двумя миллионами душ. На всем протяжениирусской истории подавляющее большинство дворян вело весьма скудноесуществование или ничем не отличалось от крестьянства по своему достатку. Точных данных о доходах в средневековой России нет, однако мы знаемдостаточно, чтобы сделать вывод об их жалких размерах. Выше уже отмечалось(стр. #111), что в XV в. более трех четвертей новгородских помещиков немогли купить себе военную экипировку. По подсчетам Александра Эка, во второйполовине XVI в. лошадь стоила от одного до двух рублей, оружие конника -рубль, а одежда его - два рубля. И это в то время, когда поместье в среднемприносило от пяти до восьми рублей денежного дохода.*6 Иными словами,деньги, которые служилый человек должен был отложить на покупку снаряжения,более или менее равнялись всему его доходу. Лишних денег не оставалось.Ничего странного, что Гакстгаузен видел, как московская "знать" подбираетброшенные им и его посольскими коллегами арбузные корки и лимонную кожуру. Умногих московских дворян вообще не было крепостных или было их слишком мало,чтобы пахать их руками землю; таким дворянам приходилось работать в полесамим. Они составляли класс так называемых однодворцев; Петр впоследствииобложил их подушной податью и слил их с казенными крестьянами. Несмотря наэкспансию в плодородные области, положение не улучшилось и в период империи.И в ту эпоху большинство дворян бедствовало. Доход их был так мал, что онине могли дать детям образование или приобрести какие-либо атрибутыаристократического образа жизни, к которому они стали теперь стремиться.Англичанин, побывавший в России около 1799 г., с явным, отвращениемизображает типичного провинциального помещика: Вы найдете, что весь день напролет он ходит с голой шеей, снеухоженной бородой, одетый в овчину, ест сырую редьку и пьет квас, полдняспит, а другую половину рычит на жену и семейство. Знатный человек икрестьянин ... отличаются одними и теми же чувствами, желаниями,стремлениями и наслаждениями...*7 *6 Eck, Le Moyen Age, стр. 233. Хлебников (О влиянии, стр. 31-2)производят сходные расчеты *7 Е. D. Clarke. Travels in Russia, Tartary and Turkey (Edinburgh1839), p. 15, цит. в M. Confino, "A proros de la noblesse russe au XVIIIsiecle", Annales, Э 6 (1967). стр. 1196. Очерк Конфино (стр. 1163-1205)рисует убедительную картину нищеты, в которой пребывало большинство дворян. И в самом деле, в 1858 г. сообщалось, что целая четверть дворян вРязанской губернии, около 1700 семейств, "со своими крестьянами составляютодно семейство, едят за одним столом и живут в одной избе."*8 *8 "Записки Сенатора Я. А. Соловьева", Русская старина, т. XXX,апрель 1881, стр. 746-7 Как уже отмечалось, проблема частично состояла в том, что дворянеплодились быстрее, чем любая другая общественная группа императорскойРоссии; в демографическом отношении они представляли собою наиболеединамическое сословие. Между 1782 и 1858 гг. численность дворянства вырослав 4,3 раза, тогда как все население страны увеличилось всего в два раза, акрестьянство и менее того.*9 Этот рост лег тяжким бременем на земельный фондстраны и способствовал общему обнищанию элиты. *9 В. М. Кабузан и С. М. Троицкий, "Изменення в численности, удельномвесе и размещении дворянства в России в 1782-1858 гг.". История СССР, Э 4,1971, стр. 158. См. также статистические данные, приведенные выше на стр.#176 и взятые из того же сборника. <<страница 232>> Однако в конечном итоге вину за дворянскую бедность следует возложитьна примитивность русской экономики и отсутствие альтернативных источниковдохода, вследствие чего элита слишком сильно зависела от земледелия и открепостного труда. Русский землевладельческий класс так и не создал майоратаи права первородства, тогда как эти два института имеют первостепенное,значение для благоденствия всякой знати, ибо молодым людям, лишенным своейдоли земли, практически не с чего было получать доход. Обделенномунаследством дворянскому сыну некуда было податься. Он был беднее выгнанногоиз общины крестьянина. Надеясь укрепить служилое сословие и побудить его квступлению на многочисленные новые поприща, созданные своими реформами, ПетрI издал в 1714 г. указ, по которому помещикам полагалось завещать своенедвижимое имущество одному из наследников (не обязательно старшему). Однакозакон этот настолько противоречил традиции и экономической реальности, чтоего постоянно нарушали, а в 1730 г. принуждены были отменить вообще. Русскиепомещики всегда стояли за раздел своих имений между сыновьями более илименее равными долями. Это беспрерывное дробление столь же способствовалоупадку русской элиты, сколь и правительственная политика. Веселовскийпоказал на примере пяти московских боярских фамилий (которые в другой странемогли бы положить начало влиятельным аристократическим домам), по очередирасколовшихся на части и пресекшихся, что произошло это главным образомиз-за привычки дробить состояние по завещанию. Вместо того, чтобы делатьсявсе влиятельней, некоторые их отпрыски в третьем и четвертом поколении самымнастоящим образом доходили до уровня холопов.*10 *10 С. Б. Веселовский, Феодальное землевладение в северо-восточнойРуси. М.-Л., 1947, I, стр. 165-202. Политические последствия этих обстоятельств станут вполне очевидны,если взглянуть на английскую знать, являвшуюся во всех отношениях антиподомрусского дворянства. Знать в .Англии неустанно пеклась о том, чтобы землиоставались в руках семьи. Как показало недавно появившееся исследование, оназаботилась об этом уже в XIV в.*11 Введение в XVII в. так называемого strictsettlement (правового порядка, при котором собственник, земельного владениярассматривался лишь как его пожизненный владелец) сильно укрепило контрольанглийской знати над землей. При этом порядке владелец мог отчуждать своеимение лишь при жизни. Подсчитано, что к XVIII в. эта системараспространялась на половину Англии, вследствие чего соответствующая частьтерритории страны сохранялась в руках одних и тех.же знатных семейств и непопадала в руки к нуворишам. Разумеется, такая практика была возможна ииз-за того, что было много способов заработать на жизнь помимо земледелия.Богатейшая английская знать веками постепенно расширяла свои имения,следствием чего явилась сильная концентрация землевладения. Подсчитано, чтов 1790 г. от 14 до 25 тысяч семейств владели в Англии и Уэльсе 70-85%пахотной земли.*12 Даже наименее зажиточные члены этой группы извлекали изсвоих владений достаточно дохода, чтобы жить подобно джентльменам. *11 О. A. Holmes. The Estates .of the Higher nobility inFourteenth-Century England (Cambridge 1957). *12 О. Е. Mingay, English Landed Society in the Eighteenth Century(London - Toronto 1963), p. 26. В других странах Западной Европы экономическое положение знати было,возможно, менее блестящим, но тем не менее на всем Западе майорат инаследование по первородству обеспечивали хотя бы более богатымземлевладельческим фамилиям прочную экономическую базу. Переплетение этогопоземельного богатства с административными функциями позволяло западнойзнати успешно сопротивляться наиболее крайним формам абсолютизма. Как показывают нижеследующие статистические данные, в Россииположение было диаметрально противоположным. Землю не собирали, а бесконечнодробили на все более мелкие участки, вследствие чего подавляющее большинстводворян не обладало экономической независимостью и не могло жить как подобаетземлевладельческому сословию. В 1858-1859 гг. в России был приблизительно один миллион дворянобоего пола. Чуть более трети из этого числа принадлежали к личномудворянству, которому закон запрещал владеть крепостными (см. выше, стр.#167). Число потомственных дворян обоего пола определяется в 610 тысяч.*13Более половины из них - 323 тысячи - составляли польские шляхтичи, попавшиепод русскую власть после разделов Польши. В данной работе их можноигнорировать, поскольку их политические устремления были направлены навосстановление польской независимости, а не на преобразование внутреннегороссийского управления. Можно также вынести за скобки дворянтюрко-татарского, грузинского, немецкого и иного нерусского происхождения.Эти исключения оставляют нам примерно 274 тысячи потомственных дворян обоегопола, проживавших в 37 губерниях, которые составляли собственно Россию.*14Исходя из данных переписи 1897 г., по которым число мужчин в этой группеотносилось к числу женщин как 48 к 52, получаем цифру в 131 тысячу мужчин. *13 А. Романавич-Славатинский, Дворянство в России, 2-е изд., Киев,1912, стр 535. *14 Губернии были следующие: Архангельская. Астраханская,Владимирская, Вологодская, Воронежская, Вятская, Область Войска Донского,Екатеринославская, Казанская, Калужская, Костромская. Курская, Московская,Нижегородская, Новгородская, Олонецкая, Оренбургская, Орловская, Пензенская,Пермская, Полтавская, Псковская, Рязанская, Самарская, Петербургская,Саратовская, Симбирская, Смоленская, Таврическая, Тамбовская, Тверская,Тульская, Уфимская. Харьковская, Херсонская, Черниговская и Ярославская. По переписи 1858-1859 гг. в этих губерниях проживало приблизительно90 тысяч крепостников обоего пола. К сожалению, установить отношение числаженщин к числу мужчин в этой группе не представляется возможным. Однако еслипредположить, что отношение это составляло два к одному в пользу мужчин, мыполучим цифру в 60 тысяч потомственных дворян мужского пола, владеющихпоместьями; предположив же, что отношение это составляло один к одному(реальное соотношение между дворянами и дворянками в то время), числокрепостниковмужчин падает до 45 тысяч. В первом случае каждый второйдворянин (60 тысяч из 131 тысячи) владел имением, обрабатывавшимся трудомкрепостных; во втором случае - лишь каждый третий (45 тысяч из 131 тысячи). Отставив в сторону две трети потомственных дворян обоего пола, невладевших крепостными (184 тысячи из 274 тысяч), рассмотрим положение тех, укого крепостные имелись. В период империи дворянину надо было владетьминимум сотней душ, чтобы претендовать на положение джентльмена, есливоспользоваться английской терминологией. Критерий этот, применявшийся уже вXVIII в., получил официальную санкцию Николая I в указе 1831 г., по которомуполное право голоса в дворянских собраниях имели лишь обладатели ста и болеекрепостных душ. Исходя из такой мерки, владельцев менее ста крепостныхмужского пола можно считать в той или иной степени обедневшими. Техпомещиков, у кого крепостных было больше сотни, можно подразделить назажиточных землевладельцев (от 100 до 1.000 душ) и на "сеньоров" (более1.000 душ). Исходя из этих критериев, посмотрим, как распределялоськрепостничество в собственно России в период империи: ТАБЛИЦА I. Крепостники обоего пола в Европейской части России*15 Категория 1777 г. 1858-1859 гг. (исходя из числа душ мужского пола) Процент Численность Процент "Сеньоры" (более 1000 душ) 1032 1,1 Зажиточные крепостники 16 501-1000 душ 1754 2,0 101-500 душ 15717 18,0 Обедневшие дворяне 21-100 душ 25 30593 35,1 Менее 20 душ 59 38173 43,8 Итого 100 87269 100,0 *15 Цифры на 1777 г взяты из В. И. Семевский, Крестьяне вцарствование Императрицы Екатерины II, СПб.. 1903, 1, стр. 32, а на 1858-9основаны на данных, сообщаемых А Тройницким Крепостное население в России по10-ой народной переписи, СПб 1861 таб Д, стр 45. В дополнение к 87269крепостникам указанным в таб. 1. в 37 рассматриваемых губерниях было ещеоколо 3 тысяч дворян, имевших крепостных (по три души в среднем) но невладевших землей. Как явствует из данной статистической таблицы накануне отменыкрепостного права почти четыре пятых русских дворян и дворянок, которымпосчастливилось владеть крепостными (68 766 из 87 269), имели их слишкоммало, чтобы жить с земли в таком достатке, которого, по мнению властей,требовало их общественное положение Или, если выразить это по другому, в1858 1859 гг лишь 18 503 дворянина в 37 великорусских губерниях получали сосвоих имений достаточно дохода, чтобы пользоваться финансовой независимостьюЧисло дворян, которые могли жить за счет барщины и оброка, всегда былосовсем невелико Николаевский указ 1831 г, оставивший право голоса вдворянских собраниях только за владельцами ста и более крепостных душ,привел к тому, что число обладателей этого права во всей империи в целомсократилось до 21.916, то есть до цифры, близкой к 18.503, приведенным вТаблице I для 37 великорусских губерний тридцатью годами позже.*16 Эти цифрыделаются еще красноречивей в свете того обстоятельства, что 38.173дворянина, у которых насчитывалось менее 20 душ, в среднем владели 7крепостными мужского пола каждый. Как явствует из данных за 1777 г., вцарствование Екатерины II - в "Золотой век" дворянства - дела обстояли ещехуже Все это должно предостеречь от мысли, что русская "знать" быларасточительным классом, купающимся в роскоши среди всеобщей нищеты иотсталости. Ростовы, Безуховы и Болконские "Войны и мира" не типичны ни вкаком отношении они состояли в членах закрытого клуба, насчитывавшего около1.400 "сеньоров", и это в империи, где один миллион человек так или иначепретендовал на "знатность". *16 Романович-Славатинсккй, Дворянство, стр. 572. Таким образом, хотя дворянство и в самом деле было землевладельческимсословием в том смысле, что до освобождения крестьян оно владело почти всейчастной пахотной землей империи и получало с нее большую часть своегодохода, оно не было землевладельческой аристократией в западном значенииэтого слова. 98% дворян или вообще не имели крепостных, или имели их такмало, что их труд и оброк не обеспечивали хозяевам приличного жизненногоуровня. Этим людям - если их только не содержали родственники илипокровители - приходилось надеяться лишь на щедрость короны. Вследствиеэтого даже после получения вольностей в 1762 и 1785 гг. дворянство не моглообойтись без монарших милостей, ибо лишь у монархии были должности, поместьяи крепостные, надобные им для прокормления. Члены этого многочисленногокласса были землевладельческой аристократией не в большей степени, чемсовременный служащий, вложивший часть своих, сбережений в акции какой-либокомпании, является капиталистическим предпринимателем Но даже те двапроцента дворян, у которых хватало земли для прокорма, не походили нанастоящую землевладельческую аристократию. Отмеченные выше разбросанностьпоместий и быстрый переход их из рук в руки препятствовали складываниюплотных местных связей, без которых не бывает аристократического духа землябыла для русских дворян способом заработать на жизнь, а не образом жизни. Если бедные, безземельные дворяне ждали от монархии должностей, тозажиточные обладатели поместий ждали от нее сохранения крепостного права. Одна из аномалий истории общественных отношений в России состоит втом, что хотя крепостное право играло первостепенную роль в эволюции страны,юридическая его сторона всегда оставалась весьма смутной. Не было изданоникакого указа о закрепощении крестьян, и монархия никогда официально недавала помещику права собственности на его крепостных. Крепостничествовыросло на практике из скопления множества указов и обычаев и существовало собщего согласия, но без недвусмысленного официального благословения. Всегдаподразумевалось (хотя, опять же, не говорилось вслух), что помещики на самомделе не являются собственниками своих крепостных, а скорее, так сказать,руководят ими от имени монархии, каковое предположение стало особенноправдоподобным после того, как Петр и его преемники сделали помещиковгосударственными агентами по сбору подушной подати и набору рекрутов. Хотяблагоденствие помещиков в большой степени зависело от крепостных, правособственности на их личность и труд было очерчено весьма смутно и осталосьтаковым даже после 1785 г., когда помещики получили землю в своюсобственность. Вследствие этого все, кто жил за счет крепостного труда, немог обходиться без монарших милостей. Корона могла в любой момент отобратьто, что пожаловала. Опасение что у них могут отобрать крепостныхправительственным указом, отбивало у. дворян склонность к политике, особеннопосле того, как их освободили от обязательной государственной службы.Сохранение статус-кво обеспечивало им бесплатную рабочую силу, и любаяперемена могла изменить положение вещей не в их пользу. Одно из негласныхусловий царившего в России двоевластия заключалось в том, что если дворянежелали и дальше эксплуатировать труд крепостных, им полагалось держаться встороне от политики. Кроме того, крепостники нуждались в монархии, чтобы держать своихкрестьян в узде. Пугачевский бунт 1773 - 1775 гг. их достаточно сильнонапугал. Помещики были убеждены (как показали последующие события, с полнымна то основанием), что при малейших признаках ослабления государственнойвласти мужик возьмет закон в свои собственные руки и снова пойдет убивать играбить, как он сделал это в пугачевщину. Лучшим оружием для удержаниякрепостных в повиновении было помещичье право вызывать войска и передаватьстроптивых крестьян властям для отправки в армию или высылки в Сибирь. И сэтой точки зрения влиятельная крепостническая часть дворянства былазаинтересована в сохранении сильного самодержавного режима. <<страница 238>> Важным фактором, имевшим отрицательное действие на политическоеположение дворянства, было отсутствие в России корпоративных институтов икорпоративного духа. Здесь уже достаточно говорилось о московской монархии и ее воззренияхна служилое сословие, так что излишне будет объяснять, почему она никогда нежаловала корпоративных хартий. Однако цари шли дальше в утверждениивотчинной власти самодержавия и использовали все имевшиеся у них средствадля того, чтобы унизить каждого, кто в силу своего происхождения, должностейили состояния склонен был слишком много возомнить о себе. Они обыкновенновеличали служилых людей холопами. Московский протокол требовал, чтобы каждыйбоярин и дворянин, даже отпрыск родословной фамилии, обращался к своемугосударю по следующему образцу: "Я, такой-то (уменьшительная форма имени,например, "Ивашка"), холоп твой". Обычай этот был прекращен лишь Петром, нои после него, на протяжении всего XVIII в., знатные и не столь знатныедворяне, обращаясь к монарху, весьма часто именовали себя его "рабами". И дворян и простолюдинов без разбору подвергали телесным наказаниям.Боярина и генерала лупили кнутом так же нещадно, как последнего крепостного.Петр в особенности любил, выказывая неудовольствие, пороть своихприближенных. Высший класс был избавлен от телесных наказаний лишь грамотойдворянству в 1785 г. Положение дворянина вечно было достаточно шатким. Даже в XVIII в.,когда дворянство находилось в зените своего могущества, служилого человекамогли без предупреждения и без права обжалования лишить дворянского звания.При Петре дворянин, не получивший образования или скрывший крепостных отпереписчика, изгонялся из своего сословия. Дворянина на гражданской службе,показавшего себя за пятилетний испытательный срок негодным к канцелярскойработе, отправляли в армию простым солдатом. В XIX в. в связи с бурнымростом дворянства за счет притока низших сословий и иностранцевправительство устраивало периодические "чистки". Например, Николай Iприказал в 1840-х гг., чтобы 64 тысячи шляхтичей, принятые до этого в рядырусского дворянства, были лишены дворянского звания. При этом государелишение дворянского звания было обычным наказанием за политические и иныепрегрешения. Введение местничества являлось, на первый взгляд, отражениемкорпоративного духа, однако в конечном итоге оно сильно способствовалоподрыву корпоративного положения высшего класса по отношению к самодержавию.Местнические счеты понуждали монархию при назначении в должность приниматьво внимание пожелания бояр. Однако в конце концов сложнейшие межродовые ивнутрисемейные местнические счеты лишь усилили склоки среди боярства.Бесконечные челобитные и затевавшиеся между боярами тяжбы помешали имобъединить свои силы в борьбе с монархией. Местничество лишь с виду былоорудием боярского контроля над государством. На самом деле оно делалоневозможным складывание какого-либо единства в рядах высшего московскогокласса. Самодержавие не давало боярам и дворянам никакой возможностиобразовать закрытую корпорацию. Оно требовало, чтобы ряды служилого сословиябыли, всегда открыты для новых членов из низших классов и из-за границы. Мы отмечали последствия того, что в поздний период существованияМосковского государства простым дворянам были предоставлены привилегиибоярского сословия. Табель о рангах попросту увековечила эту традицию, ещеболее подчеркнув первенство заслуг над знатностью. Наплыв простолюдинов,попадавших в дворянские ряды через служебное повышение, пришелся сильно непо нраву тем, кто обладал дворянским званием по наследству. В середине XVIIIв. дворянские публицисты, возглавляемые князем Михаилом Щербатовым,вознамерились убедить правительство не возводить простолюдинов в дворянскоезвание, однако успеха не добились. Хотя Екатерина симпатизировала интересамдворянства, она отказалась превратить его в закрытое сословие, и приток состороны продолжался. Помимо низших классов, важным источником размыва дворянских рядовбыла иноземная знать. Российское самодержавие охотно принимало иностранцев,желавших поступить к нему на службу. В XVI и XVII вв., большое числотатарской знати было обращено в православную веру и записано в ряды русскогодворянства. В следующее столетие та же привилегия была пожалована старшинамукраинского казачества, балтийским баронам, польским шляхтичам и кавказскимкнязьям. Немцы, шотландцы, французы и другие западные европейцы, приезжавшиев Россию с позволения или по приглашению правительства, постоянно вносилисьв дворянские списки. Вследствие этого процент русских в рядах дворянстваоставался сравнительно небольшим. Историк, проанализировавший (в основномпутем изучения списков Разряда конца XVII в.) происхождение 915 служилыхродов, приводит следующие данные по их национальному составу: 18,3% былипотомками Рюриковичей, то есть имели варяжскую кровь; 24,3% были польскогоили литовского происхождения; 25% происходили из других стран ЗападнойЕвропы; 17% - от татар и других восточных народов; национальность 10,5% неустановлена, и лишь 4,6% были великороссами.*17 Если даже посчитать потомковРюриковичей и лиц неизвестного происхождения за великороссов, из этихвыкладок все равно следует, что в последние десятилетия Московской эпохиболее двух третей царских слуг были иностранного происхождения. В XVIII в.,благодаря территориальной экспансии и созданию стандартной процедурывозведения в дворянское звание, пропорция иностранцев в служилом сословиивозросла еще больше. Хотя и верно, что в период империй соображения модытребовали вести свое происхождение от иноземцев и имеющиеся статистическиеданные поэтому несомненно показывают завышенный процент лиц нерусскойнациональности, тем не менее, их пропорция в рядах служилого сословия была слюбой точки зрения весьма велика. Современные подсчеты показывают, что из2.867 государственных служащих, состоявших в период империи (1700-1917 гг.)в высших чинах, 1.079, или 37,6% были иностранного происхождения, по большейчасти западноевропейского и в первую очередь немецкого. В середине XIX в.одни лютеране занимали 15% высших должностей в центральном управлении.*18 Нив какой другой стране ряды знати не пополнялись таким числом иноземцев; инигде больше корни ее в туземной почве не лежали так мелко. *17 Н. Загоскин, Очерки организации и происхождения служилогосословия в допетровеской Руси. Казань, 1875, ст. 177-9. *18 Eric Amburger. Geschichte der Behordenorganisalion Russlands vonPeter dem Grossen bis 1917 (Leiden 1966), стр. 517, Walter M. Pintner вSlavic Review. Vol. 29, No. 3 (September 1970), p 438. Последним, но не наименее значительным из факторов, препятствовавшихпревращению дворянства в корпоративную общность, была легковесностьдворянских титулов. Точно так же, как сыновья боярина или дворянинанаследовали равные доли принадлежавшей ему земли, они наследовали, если отецих был князем, его княжеский титул. Результатом сего явилось изобилие вРоссии княжеских фамилий. А поскольку большинство князей были бедны, званиеэто давало мало престижа и еще меньше власти. Ездившие в императорскуюРоссию англичане с великим изумлением отмечали среди множества несуразностейэтой экзотической страны и то обстоятельство, что князья, к которым ониобращались к подобающей вежливостью, не считались автоматически"аристократами", а то и вообще были просто нищими. Каким-то весом обладалединственно титул, приобретенный по службе, - то есть чин - а он зависел неот происхождения, а от благосклонности правительства. Таким образом,классификация .элиты не по социальному происхождению, а по социальнойфункции, бывшая важным элементом вотчинного строя, не только пережилаМосковское государство, но и приобрела при императорах еще большую роль. Втаких условиях самые благонамеренные попытки пересадки западныхаристократических институтов на русскую почву были обречены на провал.Екатерина II попробовала предпринять кое-какие шаги в этом направлении. В1785 г. она предусмотрела в своей грамоте дворянству учреждение дворянскихсобраний, бывших, наряду с созданными одновременно городскими корпорациями,первыми корпоративными организациями, когда-либо пожалованными в Россиикакой-либо социальной группе. Екатерина ставила себе целью дать своим толькочто освобожденным дворянам какое-то занятие, а заодно, определить их впомощь местной администрации. Однако правила деятельности дворянскихсобраний были уставлены таким количеством ограничений, а члены их в любомслучае были настолько .нерасположены к общественной деятельности, чтособрания так и остались безобидными светскими сборищами. Их административныефункции полностью взяла на себя бюрократия, чьи губернские представителипозаботились о том, чтобы дворянские собрания не выходили за пределы узкоочерненных им рамок. Сперанский, бывший одно время главным советникомАлександра I, мечтал превратить верхушку русского дворянства в некое подобиеанглийской высшей знати, однако был приведен в отчаяние их полнымравнодушием к тем возможностям, которые предоставляли дворянские собрания."...От самых дворянских выборов дворяне бегают,- сетовал он в 1818 г.,- искоро надобно будет собирать их жандармами, чтобы принудить пользоватьсяправами., им данными".*19 *19 М. М. Сперанский, "Письма Сперанского к А. А. Столыпину", Русскийархив. 1869, VII, Э 9, стр. 1977 Вышеизложенные факты помогут объяснить тот очевидный парадокс, чтообщественный класс, который сумел к 1800 г. забрать в свои руки подавляющуючасть производительного богатства страны (и не только землю, но, как будетпоказано в следующей главе, и немалую долю промышленности) и приобрестивдобавок личные права и имущественные привилегии, сроду не предоставлявшиесяникакой иной группе, тем не менее не использовал своих преимуществ дляприобретения политической власти. Пусть дворянство было зажиточнымколлективно, но по отдельности более девяти десятых его членов нищенствовалии в экономическом отношении крепко зависели от правительства. Богатоеменьшинство же не могло упрочить своего влияния по той причине, что владенияего были рассредоточены, вечно дробились и не получали возможности слиться сместной административной властью, отчего у него не было прочной опоры наместах. Боязнь потерять крепостных еще пуще отбивала у него охоту мешаться вполитику. Отсутствие до 1785 г. корпоративных институтов и порождаемого имидуха помешало сплочению рядов дворянства. Таким образом, достигнутое в XVIIIв. освобождение от государственной службы, получение вольностей и полногоправа собственности на землю не имело политических результатов и улучшилоположение высшего класса, не приблизив его к источникам власти. На всемпротяжении русской истории служилая элита сделала всего три серьезныхпопытки, отстоявших на столетие друг от друга, пойти против самодержавия истеснить его неограниченную власть. Первая имела место в Смутное время,когда группа бояр вступила в соглашение с польской короной, предложив сынукороля польского российский трон, если он обещает править на определенныхусловиях. Поляки согласились, .но вскоре их выгнали из России, и договор быланнулирован. Династию Романовых, пришедшую к власти в 1613 г., не просилисоглашаться на какие-либо условия. Затем, в 1730 г., в междуцарствие, группасановников из Верховного Тайного Совета, среди которых выделялись членыдревних княжеских родов Голицыных и Долгоруких, потребовали, чтобыимператрица Анна подписала ряд "кондиций", резко ограничивших ее властьраспоряжаться государственными доходами, повышать в должности служилых людейи проводить внешнюю политику. Императрица условия подписала, однако послевступления на царствование отклонила их по наущению рядового дворянства ивернулась к неограниченному самодержавному правлению. Наконец, в декабре1825 г. группа офицеров из виднейших фамилий попыталась совершить дворцовыйпереворот. Они ставили себе целью упразднить самодержавие и. заменить егоконституционной монархией или республикой. Восстание было мгновенноподавлено. Все эти три попытки имели известные общие черты. В каждом случаепредприятие возглавлялось высшей элитой - потомками "родословных" семействили богатыми нуворишами, отождествлявшими себя с западной аристократией.Действовали они на свой страх и риск, поскольку были не в состояниизаручиться поддержкой массы провинциального дворянства. Последнее с большимподозрением относилось ко всяким конституционным предприятиям, в которыхвидело не тщение об общем благе, а хитро замаскированные интриги, нацеленныена установление олигархической формы правления. Надежды рядового дворянинана должности и земельные пожалования связывались с государством, и он ужаснобоялся, что оно попадет в руки знатных землевладельческих фамилий, которые(как он думал) употребят власть на то, чтобы обогатиться за его счет. В 1730г., в судьбоносный момент конституционного развития России, представительпровинциальных дворян, выступавших против ограничения монархии какими-либо"условиями", так выразил их опасения: "...кто же нам поручится, что современем вместо одного государя не явится столько тиранов, сколько членов в[Верховном Тайном] Совете, и что они со своими притеснениями не увеличатнашего рабства".*20 Политическая философия дворянской массы не так уж сильноотличалась от философии крестьянства, также предпочитавшего самодержавиеконституционному строю, в котором оно видело лишь махинации частных групп,ищущих личной выгоды. А без поддержки рядового дворянина и крестьянинаполитические амбиции высшей знати не имели никаких шансов на успех. *20 Д. А. Корсаков, Воцарение Императрицы Анны Иоанновны. Казань,1880, стр. 93. Второй фактор, характерный для всех трех попыток добитьсяконституции, заключался в том, что каждая из них строилась по принципу "всеили ничего" и опиралась на дворцовый переворот. Не было терпеливого,неуклонного накопления политической власти. Судьба конституционных перемен вРоссии всегда зависела от рискованной авантюры. Однако обществу, если судитьпо историческому опыту, чаще всего удавалось отвоевать политическую власть угосударства не таким способом. Правительству никогда не думалось, что ему стоит всерьез опасатьсяполитических амбиций дворянства. Возможно, оно было разочаровано тем, чтоэто сословие не помогает ему управлять страной, и волей-неволей продолжалоувеличивать бюрократию, чтобы сделать ее опорой своего правления вместослужилого землевладельческого класса. Николай I не доверял высшему классуиз-за его участия в восстании декабристов. Но он тоже его не опасался. ГрафПавел Строганов, член так называемого Негласного Комитета (личного кабинетаАлександра I), правильно выразил точку зрения верховной власти. Он был воФранции во время революции и наблюдал, каким образом западная аристократияреагирует на угрозу своим привилегиям. На одном из заседаний Комитета в 1801г., когда высказали тревогу, что дворяне могут отвергнуть некое предложениеправительства, он сказал следующее: Дворянство наше состоит из множества людей, получивших дворянскоезвание исключительно по службе, не имеющих никакого образования и пекущихсятокмо о том, чтобы не было ничего превыше императорской власти. Ни закон, нисправедливость - ничто не в силах пробудить в них мысли о малейшемпротиводействии Это самое невежественное сословие, самое продажное, а что доего esprit, - самое тупое. Таково, приблизительно, обличье большинства нашихсельских дворян. Те же, кто чуть лучше образован, во-первых, невеликичислом, а кроме того в большинстве случаев пропитаны духом, которыйсовершенно лишает их способности идти наперекор каким бы то ни было мерамправительства. Большая часть служилого дворянства движима инымисоображениями; к несчастью, она расположена искать в исполнении распоряженийправительства лишь собственную выгоду, которая часто заключается вмошеннических проделках, но никогда - в сопротивлении. Таково,приблизительно, обличье нашего дворянства, одна часть его живет в деревне,погрязнув в глубочайшем невежестве, тогда как другая, которая служит,пропитана духом, ни в коей мере опасности не представляющим Крупныхпомещиков опасаться нечего. Что же тогда остается и где же элементы опасногонедовольства? Чего только ни делали в предыдущее царствование [Павла I]против справедливости, против прав этих людей, против их личной безопасностиЕсли было когда чего опасаться, это было в то время Но молвили ли они хотьсловечко? Отнюдь. Напротив, все репрессивные меры выполнялись с удивительнойтщательностью, и именно дворянин [gentilhomme] проводил оные меры,направленные против своих собратьев дворян, меры, наносившие ущерб интересами чести этого сословия. А ведь желают, чтобы группа, полностью лишеннаяобщественного духа, совершала вещи, которые требуют esprit de corps, умногои не сколько настойчивого поведения и мужества!*21 *21 Великий Князь Николай Михайлович, Граф Павел АлександровичСтроганов, 1774 - 1817 СПб., 1903, II, стр 111 - 2. Через двадцать четыре года после того, как были сделаны этипрезрительные замечания, произошло восстание декабристов, в котором вполнедоставало и духу и мужества И тем не менее, мнение Строганова былосправедливым в отношении дворянства в целом. Весь остаток императорскогоправления оно уже не причиняло ему больших хлопот.*22 *22 Верно, конечно, что подавляющее большинство противников царскогорежима в XIX и XX вв вышли из дворян Однако как либеральные, так иреволюционные инакомыслы боролись не за интересы своего класса, который насздесь единственно занимает. Они боролись за национальные и социальные идеалывсего общества в целом, и борьба эта подчас вынуждала их идти противинтересов своего собственного класса Хотя Бакуиин, Герцен, Кропоткин,Плеханов, Ленин, Струве и Шипов вышли из дворян, нельзя, разумеется,сказать, что они были в каком-то смысле выразителями дворянских интересов Разбирая политические взгляды и деятельность такого разнородногокласса, как русское дворянство, следует различать между его тремя составнымиэлементами - богатыми, средними и бедными дворянами. Бедными дворянами для наших целей можно пренебречь, ибо, хотя онисоставляли более девяти десятых всего сословия, у них явно не былополитических устремлений. Они пеклись больше о сиюминутном и материальном.Как и крестьяне, подобно которым жили многие из них, они искали помощи усамодержавия и рассматривали всякую попытку либерализировать порядокправления как происки магнатов, заботящихся лишь о своих собственныхинтересах. По удачному выражению Строганова, дворяне этого разряда -особенно получившие дворянское звание за службу - заботились лишь о том,"чтобы не было ничего превыше императорской власти." Этот слой, стольблистательно изображенный в романах Гоголями Салтыкова-Щедрина, представлялиз себя глубоко консервативную силу К богатейшим дворянам относились члены примерно тысячи семейств,каждое из которых владело тысячью или более душ (в среднем у них было по 4тысячи взрослых крепостных обоего пола) Здесь картина была совершенно иная.Они жили обыкновенно среди восточной роскоши, в окружении сонма знакомых,приближенных и прислуги. Мало кто из них имел представление о своих доходахи расходах Они обычно проматывали весь получаемый ими оброк и залезали вдолги, которые наследники потом распутывали, как могли В минуту жизнитрудную они всегда могли продать одно из своих разбросанных имений, изкоторых обыкновенно складывались такие большие состояния, и продолжать житьв привычном стиле. Ростовы "Войны и мира" представляют из себя достоверноеизображение такого семейства. Русские помещики обычно жили хлебосольно, и самых шапочных знакомыхщедро потчевали едой и питьем, в избытке производимыми в поместьях и неимевшими рынка. Много денег тратилось на иноземные предметы роскоши, такиекак тропические фрукты и вина: говорили, что царская Россия потребляла в годбольше шампанского, чем производили все виноградники Франции. По всейвидимости, хлебосольство богатого русского дома не имел себе равных в ЕвропеОно было возможно лишь там, га толком не заглядывали в конторские книги. Непременной принадлежностью жизни богатейшего дворянства былоприсутствие несметных толп прислуги, выполнявшей любой хозяйский каприз Уодного генерала было 800 слуг, 12 из которых были приставлены к егонезаконным чадам. У некоего расточительного графа имелось 400 человекприслуги, в том числе 17 лакеев, каждый из которых имел свое особоеназначение: один подавал хозяину воду, другой зажигал ему трубку, и такдалее У другого был специальный охотничий оркестр из крепостных, каждый изкоторых производил только одну ноту. Чтобы развлечься долгими зимнимивечерами, богатые помещики держали также толпы скоморохов, арапов, юродивыхи рассказчиков всякого сорта. У большинства слуг работы было немного, нопрестиж требовал иметь великое их множество. Даже дворяне победнее любилииметь при себе пару слуг. Когда такой двор отправлялся в дорогу, он напоминал кочевое племя. В1830 г. Пушкин встретил отпрыска богатого помещика, и тот рассказал ему, какотец его, бывало, путешествовал в екатерининское царствование. Вот чтозаписал Пушкин: Собираясь куда-нибудь в дорогу, подымался он всем домом. Впереди нарослой испанской лошади ехал поляк Куликовский с валторною - прозван он былКуликовским по причине длинного своего носа; должность его в доме состояла втом, что в базарные дни обязан он был выезжать на верблюде и показыватьмужикам lanterne-magique. В дороге же подавал он валторною сигнал привалу ипоходу. За ним ехала одноколка отца моего; за одноколкою двуместная каретапро случай дождя; под козлами находилось место любимого его шута ИванаСтепаныча. Вслед тянулись кареты, наполненные нами, нашими мадамами,учителями, няньками и проч. За ними ехала длинная решетчатая фура сдураками, арапами, карлами, всего 13 человек. Вслед за нею точно такая жефура с больными борзыми собаками. Потом следовал огромный ящик с роговоюмузыкою, буфет на 16-ти лошадях, наконец повозки с калмыцкими кибитками иразной мебелью (ибо отец мой останавливался всегда в поле). Посудите же,сколько при всем этом находилось народу, музыкантов, поваров, псарей иразной челяди.*23 *23 А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, VII, стр. 229 - 30. Некоторые из богатейших дворян переселялись за границу, где поражалиевропейцев своею расточительностью. Один русский аристократ жил какое-товремя в маленьком немецком городке и забавлялся тем, что посылал с утра своюприслугу на рынок скупить все продукты и потом смотрел из окна, как местныехозяйки мечутся в поисках еды. В игорных домах и на курортах Западной Европыхорошо знали сорящих деньгами русских вельмож. Говорят, что Монте-Карло таки не оправилось от русской революции. <<страница 248>> Такие господа настолько были поглощены погоней за наслаждениями, чтопочти не интересовались политикой. В 1813-1815 гг. многие молодые отпрыскиэтих богатых семейств побывали в Западной Европе с оккупационной армией ивернулись домой, зараженные идеями либерализма и национализма. Именно ониосновали в России общества, подобные немецкому Tugendbunde, и, вдохновившисьвосстаниями либерально настроенных офицеров в Испании, Португалии и Неаполе,попытались в 1825 г. покончить с абсолютизмом в России. Однако у восстаниядекабристов не было исторических предпосылок и настоящей программы, оноявлялось изолированным инцидентом, отзвуком далеких событий. Оно былобольшим потрясением для знатных семейств, которые не догадывались о егоприближении и ума не могли приложить, что за безумие обуяло их молодуюпоросль. В общем, богатейшие дворяне предпочитали наслаждаться жизнью и незадумывались о своем собственном завтрашнем дне, не говоря уж обобщественном благе. Потенциально наиболее политически активной группой в стране былосреднее дворянство, имевшее от 100 до 1.000 крепостных душ. В 1858 г. этидворяне владели в 37 губерниях собственно России в среднем 470 крепостнымиобоего пола, которых хватало, чтобы ни от кого не зависеть и давать себе исвоим детям современное образование. Они, как правило, хорошо зналифранцузский, но и русским владели в совершенстве. Богатейшие из них наезжалив Европу и иногда проводили там год и более того в долгих странствиях, либообучаясь в тамошних университетах. Многие поступали на несколько лет навоенную службу, не столько для того, чтобы сделать карьеру или заработать,сколько с целью посмотреть страну и завести связи. Они владели библиотекамии держались в курсе заграничных новостей. Хотя они предпочитали жить вгороде, лето они проводили в своих поместьях, и этот обычай укреплял ихсвязи с деревней и ее обитателями. Эта группа служила своеобразным мостоммежду культурой деревенской России и современного Запада, и из рядов еевышло большинство видных политических, и интеллектуальных деятелей царскойРоссии. Прелестное изображение такой провинциальной дворянской семьи (скореескромного достатка) можно найти в автобиографической повести С. Аксакова"Семейная хроника". Однако в целом группа эта не интересовалась политическойдеятельностью. В дополнение к вышеуказанным причинам, вину за ееаполитичность можно возложить на то, что в памяти ее была еще живагосударственная служба. После увольнения с нее дворяне весьма подозрительноотносились к гражданским обязанностям любого сорта. В попытках самодержавияпривлечь их к местному самоуправлению они усматривали замысел снова запрячьих в ярмо государственной повинности. Поэтому они уклонялись даже от техограниченных возможностей, которые были предоставлены им для участия вгубернской жизни, тем более что над душой у них вечно стояла бюрократия;слишком часто случалось в России, что выборный представитель уездногодворянства втягивался в орбиту государственной службы и в конце концовоказывался ответственным перед Петербургом, а не перед своими избирателями.Печальное наследие московской традиции пожизненной службы проявилось в том,что даже те дворяне, у которых были средства и возможности участвовать вобщественной жизни на местах, держались от нее в стороне, настолько великабыла их неприязнь ко всякой государственной работе. Точно так же, каккрестьяне, не умевшие разглядеть разницу между вмешательством в свою жизньсо стороны доброхотов-помещиков и безоглядной эксплуатацией, большинстводворян не проводило различия между обязательной государственной службой идобровольным общественным служением. В обоих случаях решающимобстоятельством была инстинктивная отрицательная реакция на давление чужойволи и (вне всякой связи с сутью дела) стремление во всех случаях поступатьсвоевольно. Долгоруков (стр. #182) отмечал другой стесняющий фактор - негибкостьсистемы чинов на русской гражданской службе. Прилично образованный дворянинне мог начать службу в чине, соответствующем его. квалификации: емуприходилось начинать с самого низа и пробиваться наверх, соперничая спрофессиональными бюрократами, которые пеклись единственно о собственнойкарьере. Более образованные и государственно мыслящие дворяне находили такоеположение невыносимым и избегали казенную службу. Так была утрачена хорошаявозможность привлечь к делам управления наиболее просвещенный общественныйслой. Дворяне среднего достатка, как правило, больше всего интересовалиськультурой - литературой, театром, живописью, музыкой, историей,политическими и общественными теориями. Именно они составляли аудиторию длярусского романа и поэзии, подписывались на периодическую печать, заполнялитеатры и поступали в университеты. Русская культура в большой степени естьпроизведение этого класса - примерно 18.500 семей, из чьих рядов вышлидарования л аудитория, наконец-то давшие России то, что остальной мир могпризнать и принять как часть своего собственного культурного наследия. Когданекоторые члены этой группы сколько-нибудь серьезно заинтересовалисьполитикой в 1830-х гг., они ударились в прожектерство, имевшее мало общего сполитической действительностью. Ниже мы встретим их в качестве основателейрусской интеллигенции. Если, когда-нибудь можно было вообще надеяться на то,что дворянство вырастет в политически активный класс, такая надеждаполностью исчезла в 1861 г. Освобождение крестьян было для помещиков великимбедствием. Дело не в том, что положению об освобождении не доставалощедрости; за отдаваемую крестьянам землю помещики получили хорошие деньги, ивысказывалось даже подозрение, что на эту землю установили искусственновысокие цены, дабы хотя бы отчасти компенсировать утрату крепостных. Бедабыла в том, что теперь помещики оказались предоставлены самим себе. Прикрепостном праве им не было нужды тщательно вести бухгалтерские книги,поскольку в. трудную минуту они всегда могли выжать чуть больше изкрепостного. В новых условиях так уже не выходило. Чтобы прожить, надобнобыло научиться подсчитывать размер оброка и стоимость работы и учитыватьрасходы. Исторический опыт дворянства не подготовил его к новымобязанностям. Большинство дворян не умело считать рубли и копейки, а то ипросто смотрело на такие подсчеты с презрением. Получилось так, будто дворянс их долгой традицией беззаботного житья вдруг посадили на скудноедовольствие. В этом состояла самая болезненная расплата за крепостничество.Дворяне так долго жили за счет оброка и барщины, размер которых ониустанавливали, как им заблагорассудится, что оказались абсолютно неспособныположиться на свои собственные силы. Несмотря на необыкновенный рост цен наземлю и ренты после 1861 г., дворяне все глубже залезали в долги и вынужденыбыли закладывать землю, либо продавать ее крестьянам и купцам. К 1905 г. ониутеряли треть земли, доставшейся им при освобождении крестьян, а послеслучившихся в тот год крестьянских волнений стали избавляться от нее ещескорее. Примерно половина находившейся в частных руках земли была к этомувремени заложена. В северных областях дворянское землевладение к концу XIXв. практически исчезло. Не умел хозяйствовать, дворяне продали большую частьпашни и оставили себе главным образом лес и выпасы, которые могли сдавать варенду по хорошей цене и без больших забот для себя. На юге дворянскоеземлевладение сохранилось, однако и там оно отступало под совокупным напоромизголодавшихся по земле крестьян и работавшего на экспорт капиталистическогоземледелия. Попытки самодержавия укрепить хиреющее экономическое положениедворянства льготным кредитом не смогли повернуть этот процесс вспять. Какотмечалось выше (стр. #223), к 1916 г. крестьяне владели почти 90% пашни,равно как и 94% всего скота. Итак, в последние десятилетия царскогоправления дворянство как класс утратило экономическую базу и больше непредставляло собою вообще никакой политической силы.

ГЛАВА 8. БУРЖУАЗИЯ, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО

Представление о том, что русский средний класс был малочисленен иимел немного веса, относится к числу общих мест исторической литературы. Внеспособности России произвести большую и энергичную буржуазию обычно видятосновную причину того, что она пошла по иному политическому пути, чемЗападная Европа, как и того, что либеральные идеи не оказали значительноговлияния на ее политические институты и политическую практику. Уделяемоеэтому факту внимание делается более понятным в свете той историческойфункции, которую выполняла буржуазия на Западе. Западная буржуазия была невсегда последовательна в своих приемах. Во Франции, к примеру, она поначалувошла в союз с монархией, чтобы способствовать подрыву властиземлевладельческой аристократии, затем круто изменила курс и возглавилаборьбу против монархии, закончившуюся уничтожением последней. В Англии онавыступила против короны на стороне аристократии и вместе с нею добиласьограничения королевской власти. В Нидерландах она изгнала правивших странойиноземцев и сама стала к кормилу власти. В Испании, Италии и СвященнойРимской Империи ей не удалось изменить системы управления по своему вкусу,однако там она по крайней мере сумела вырвать у монархии и феодальной знатикорпоративные права, которые использовала для создания в отдельных местахочагов капитализма в виде суверенных городов-государств. Но какую бы тактикуни применял средний класс Запада, дух и цели его были везде одинаковы. Онстоял за свои деловые интересы, а поскольку интересы эти требовализаконоправия и защиты прав личности, он боролся за общественное устройство,соответствующее идеалам, которые впоследствии стали называться либеральными.Коли дело обстояло так, есть смысл полагать, что между ставшей притчей воязыцах неразвитостью законности и свободы личности в России и бессилием илиапатией ее среднего класса существует отнюдь не поверхностная взаимосвязь. Чем же объясняется незначительность русского среднего класса? Сразуже напрашивается ответ, связанный с состоянием экономики страны. Буржуазияпо определению есть класс, имеющий деньги, а, как известно, в России вобращении денег никогда много не было. Страна была расположена слишкомдалеко от главнейших путей мировой торговли, чтобы зарабатывать драгоценныеметаллы коммерцией, а своего золота и серебра у нее не было, посколькудобывать их стали только в XVIII в. Нехватка денег была достаточной причинойдля задержки появления в России богатого класса, сравнимого с западнойбуржуазией эпохи классического капитализма. Однако это объяснение отнюдь неисчерпывает вопроса, ибо жители России всегда отличались незауряднойсклонностью к торговле и промышленной деятельности, да и природная скудостьпочвы понуждала их к предпринимательству. Не следует идти на поводу устатистических данных, показывающих, что при старом режиме почти всенаселение Европейской России состояло из дворян и крестьян. Социальныекатегории старой России носили чисто юридический характер и предназначалисьдля разграничения тех, кто платил подати, от тех, кто находился напостоянной службе, и обеих этих групп от духовенства, которое не "делало нитого, ни другого; эти категории использовались совсем не для обозначенияхозяйственной функции данного лица. В действительности гораздо большая частьнаселения России всегда занималась торговлей и промышленностью, чем можнобыло заключить из данных официальных переписей. По всей видимости, не будетошибкой сказать, что в период становления русского государства (XVI-XVIIIвв.) пропорция населения страны, постоянно или часть времени занимавшегосяне сельскохозяйственной деятельностью, была выше, чем в любой из европейскихстран. Посещавшие Московию западноевропейские путешественники неизменноприходили в изумление от деловой хватки ее обитателей. Шведский торговыйагент Йохан де Родес отмечал в 1653 г., что в России "всякий, даже от самоговысшего до самого низшего, занимается [торговлей]... и вполне несомненно,что эта нация в этом деле почти усерднее, чем все другие нации...".*1Побывавший там двадцать лет спустя немец Йохан Кильбургер наблюдал сходнуюкартину: никто не был лучше русских приспособлен к коммерции в силу их к нейстрасти, удобного географического нахождения и весьма скромных личныхпотребностей. Он полагал, что со временем россияне сделаются великимторговым народом.*2 На иноземцев производило особенно глубокое впечатлението, что, в отличие от Запада, где занятие торговлей считалось нижедворянского достоинства, в России никто не смотрел на него с презрением:"Все Бояре без исключения, даже и сами Великокняжеские Послы у иностранныхГосударей, везде открыто занимаются торговлей. Продают, покупают,променивают без личины и прикрытия...".*3 *1 Б. Г. Курц, Состояние России в 1650-1655 гг. по донесениям Podeca,M., 1914, стр. 148. *2 Б. Г. Курц. Сочинение Кильбургера о русской торговле вцарствование Алексея Михайловича. Киев, 1915, стр. 87-8. *3 "Путешествие в Московню Барона Августина Майерсберга", Чтения вИмператорском Обществе Истории и Древностей Российских, кн. 3, 1873, ч. 4.стр. 92. Промышленное развитие России было менее бурным, чем бившая в нейключом торговая деятельность. Однако и оно было куда значительней, чемпринято полагать. В XVIII в. литейные предприятия Урала, обслуживавшиеглавным образом английский рынок, по выплавке железа занимали первое место вЕвропе. Хлопкопрядильная промышленность, которую механизировали в Россиираньше других отраслей, в 1850-х гг. производила больше пряжи, чемгерманская. На всем протяжении XVIII и XIX вв. в России процветала надомнаяпромышленность, чьи застрельщики по своей энергичности мало чем отличалисьот американских предпринимателей-самородков. Начавшийся в 1890 г. подъемвсех отраслей тяжелой промышленности достиг таких темпов, каких России с техпор добиться не удавалось. Благодаря ему накануне Первой мировой войныРоссия заняла пятое место в мире по объему промышленного производства. Во всем этом нет цели навести на мысль, что при старом режиме Россиябыла когда-нибудь по преимуществу торговой или промышленной страной.Несомненно, что до середины XX в. основу народного хозяйства и главныйисточник богатства России составляло земледелие. Доход отнесельскохозяйственной деятельности на душу населения оставался низким дажепосле того как значительно выросли общие показатели промышленногопроизводства. Однако с первого взгляда может явно сложиться впечатление, чтострана, которая в 1913 г. по объему промышленного производства уступала лишьАмерике, Германии, Англии и Франции, обладала достаточной экономическойбазой для кое-какого среднего класса, - быть может, не слишкомпроцветающего; но все же вполне весомого для того, чтоб с ним считались. СXVII до. начала XX в. в России и в самом деле создавались огромные торговыеи промышленные состояния. В связи с этим возникает ряд любопытных вопросов:почему эти состояния имели тенденцию к распылению, а не к росту? почемубогатым купцам и промышленникам очень редко удавалось создать буржуазныединастии? и, самое важное, почему у русских богачей так и не. появилосьполитических амбиций? Ответа на эти вопросы лучше всего искать в томполитическом климате, в котором приходилось действовать деловым людямРоссии. Как отмечалось выше, со времени самых ранних лесных поселений скудныеи ненадежные доходы от земледелия понуждали россиян искать добавочныхзаработков. Они дополняли получаемый с земли доход всевозможнейшимипромыслами: рыболовством, охотой, звероловством, бортничеством,солеварением, дублением кож и ткачеством. Необходимость сочетатьсельскохозяйственные и несельскохозяйственные занятия, навязанная населениюэкономическими обстоятельствами, привела, среди прочего, к отсутствию четкоочерченного разделения труда и высоко квалифицированных (то естьпрофессиональных) торговцев и ремесленников. Она также долго тормозиларазвитие торговой и промышленной культуры, ибо там, где на коммерцию ипромышленность смотрели всего-навсего как на естественный источник побочногозаработка для всего населения, они не могли выделиться в самостоятельныепоприща. Иноземные описания Московии не упоминают о купцах как об особомсословии и смешивают их с мужицкой массой. Уже в удельный период князья,бояре, монастыри и крестьяне хватаются в погоне за побочным доходом за любойдоступный им промысел. В духовных грамотах великих князей промыслырассматриваются как неотъемлемая часть княжеской вотчины и заботливо делятсямежду наследниками наряду с городами, деревнями и ценностями. С ростом могущества и амбиций московской династии она приняласьприбирать к рукам главные отрасли торговли и почти все производство. Этотпроцесс шел параллельно с централизацией политической власти и захватоммонархией земельных владений. Исходя из лежащей в корне вотчинного строяпосылки о том, что царь является собственником своего государства московскиегосудари стремились наряду со всей властью и всей землей завладеть и всемипромыслами. Достаточно хорошо известно, каким образом политическая власть иземельные владения перешли в полную собственность царя в XV и XVI вв. Этогонельзя сказать о приобретении контроля над торговлей и промышленностью,поскольку историки не уделили данному предмету почти никакого внимания.Здесь процесс экспроприации, по всей видимости, имел место в XVI и тем болеев XVII в. и немало походил на процесс присвоения земельных владений впредшествующий период. Издав серию указов по конкретным промыслам, монархияввела на них царскую монополию и таким образом устранила угрозу конкуренциисо стороны частных лиц. В конце концов, точно так же, как он ранее сделалсякрупнейшим землевладельцем страны и, де юре, собственником всех поместий,царь стал теперь единоличным собственником всех отраслей промышленности ишахт и (как де юре, так и де факто) монополистом во всех областях коммерции,не считая самых мелких. В своей предпринимательской деятельности онпользовался услугами специалистов; набранных из рядов служилого сословия,богатейших купцов и иноземцев. Торговый и ремесленный класс в строгом смыслеэтого слова, то есть члены посадских общин, был от соответствующейдеятельности в большой степени отстранен. Это обстоятельство имеет первостепенное значение для понимания судьбысреднего класса в России. Как и всем прочим, торговлей и промышленностью вМосковии надо было заниматься в рамках вотчинного государства, чьи правителисчитали монополию на производительное богатство страны естественнымдополнением самодержавия. В цитируемом выше (стр. #107) письме к королевеЕлизавете Иван IV язвительно отмечал, что английские купцы - очевидно, вотличие от его собственных - "ищут своих торговых прибытков", какдоказательство того, что ее нельзя считать настоящей государыней. ПосколькуМосковское государство имело такой взгляд на назначение торгового класса,трудно было бы ожидать, . что оно станет печься о его благополучии.Богатейшие купцы были запряжены в казенную службу, а к прочим государствоотносилось как к разновидности крестьян и скручивало их податями. И бедным ибогатым купцам оно предоставляло самим заботиться о себе. В своей коммерческой ипостаси царь распоряжался богатым ассортиментомтоваров, которые получал из трех источников: 1. излишков, произведенных вего личных владениях; 2. дани от управителей и подданных; 3. закупок,сделанных для перепродажи. Как правило, любой товар, которым всерьезначинала заниматься монархия, объявлялся царской монополией и исключался изчастного коммерческого оборота. В категории излишков царского хозяйства важнейшим товаром являлисьзерновые, монополией на торговлю которыми монархия обладала до 1762 г. Наводку также существовала царская монополия, продержавшаяся до XVIII в.,когда ее передали дворянам. Водкой торговали в специальных магазинах,имевших на то особую лицензию. Среди товаров, получаемых в виде дани, почетное место занималидорогие меха. Они поступали к царю из ясака, наложенного на жителей Сибири,из податей сибирских купцов, обязанных отдавать в казну лучшую из каждыхдесяти заготовленных ими шкурок, и от воевод, которым полагалось продаватьказне по твердым ценам меха, полученные ими от населения в виде кормлений.Эти горы пушнины либо продавались живущим в России западным купцам, либоотправлялись на Ближний Восток и в Китай. Едущие за границу русские купцыбрали с собою полные сундуки мехов, которые преподносили в дар и продавалидля покрытия своих расходов. Частным лицам разрешалось торговать лишьмалоценными мехами, негодными для экспорта. Многие из товаров, использовавшихся в царской коммерции, ввозилисьиз-за границы. Царь имел право первого выбора в отношении всех привозимых встрану товаров, которые полагалось сначала представить на инспекцию Царскимагентам, закупавшим все, что им приглянется, по твердой цене. Лишь послеэтого товар предлагался частным купцам. Иноземец, отклонивший предложеннуюцарем цену, не мог продать соответствующий товар больше никому в России.Приобретенные таким образом товары Использовались в личном царском хозяйствеили перепродавались на внутреннем рынке. Такой подход позволил монархииприбрать к рукам торговлю предметами роскоши. Она также обладала монополиейна экспорт ряда товаров, пользовавшихся большим спросом за границей, такихкак икра, льняные ткани, смола, поташ и кожи. И, наконец, монархия широко использовала свои привилегии, предъявляяисключительные права на торговлю всяким товаром, пришедшимся ей по вкусу.Редко случалось, чтобы правительство не поспешило ввести царскую монополию,как только частная инициатива выявляла существование рынка на какой-нибудьпрежде неизвестный или неходовой товар. Так, например, в 1650 г. онообнаружило, что астраханцы вовсю торгуют с Персией мареной - растением,используемым для приготовления красителей. Оно незамедлительно объявиломарену государственной монополией и приказало, чтобы отныне ее продавалитолько казне, и по твердым ценам. Казна, в свою очередь, перепродавала ееперсам по рыночной цене. Двенадцать лет спустя, стоило царским агентамобнаружить, что частные торговцы с большой прибылью продают на Западнекоторые товары (юфть, лен, пеньку и говяжье сало), как на них былиналожены такие же ограничения. Предметом государственной монополии делалсяпрактически любой товар, попадавший в коммерческий оборот. Труднопредставить себе практику, более губительную для предпринимательского духа. Итак, монархия прочно контролировала торговлю, а о промышленности жеможно сказать, что она находилась в исключительной собственностисамодержавия. Помимо производства железа, соли и грубых тканей,изготовлявшихся примитивными домашними способами, в Московской Руси не былосвоей промышленности. Первые промышленные предприятия в России были основаныв XVII в. чужеземцами, которые приехали туда с царского разрешения иполучили лицензии от правительства. Так, литейные цеха Тулы и Каширы, скоторых пошла русская железоплавильная промышленность, были созданиемголландца Андреаса Виниуса (Andreas Winius, или Vinius) и немца ПетераМарселиса (Peter Marselis), специалистов по горному делу, взявшихся в 1632г. обеспечить русское правительство оружием. Марселис также заложил основырусской медеплавильной промышленности. Производство бумаги и стекла былоосновано шведами. Голландцы построили в Москве первый суконный двор Эти идругие предприятия, которым русская промышленность была обязана своимподъемом, находились под попечительством монархии, финансировались совместноцарским и иностранным капиталом и управлялись иноземными специалистами. Ониработали исключительно на монархию, которой продавали по себестоимости тучасть своей продукции, в которой она испытывала нужду, а прибыль получали отпродажи излишков на свободном рынке. Хотя московское правительствотребовало, чтобы иноземные держатели лицензий обучали россиян своемуремеслу, администраторы и квалифицированные рабочие, занятые на этих раннихпредприятиях, набирались почти исключительно из-за границы. Отсутствиеместного капитала и административного персонала било в глаза точно так же,как в любой из западных колоний. У монархии не хватало управителей для руководства ее торговойдеятельностью и разбросанными по всей империи промыслами, такими каксолеварение и рыболовство. Поэтому она часто отдавала свои монопольныепредприятия в пользование частным лицам на условии, что те будут ежегодновыплачивать казне определенную сумму из полученной прибыли. В МосковскойРуси самым надежным способом разбогатеть было заручиться подобнойконцессией. Строгановы, крестьяне, сделавшиеся богатейшей купеческой семьейМосковского государства, вели свое состояние от лицензии, полученной ими напроизводство соли в покоренном Новгороде. Начав с соли, они постепеннораспространили свою деятельность и на другие прибыльные предприятия, но всевремя либо держали государственную лицензию, либо состояли с государством впартнерстве. Для руководства деловыми предприятиями, в которых монархия принималапрямое участие, она полагалась на специалистов, набранных из рядов местногои иноземного купечества. Высший слой состоявших в Московии нагосударственной службе деловых людей назывался "гостями"; в середине XVII в.он насчитывал около тридцати человек. Древнее слово "гость" первоначальнообозначало всех иноземных купцов, однако, как и термин "боярин", с конца XVIв. оно сделалось почетным титулом, который жаловался государем. Чтобызаслужить его, купец должен был обладать изрядным капиталом, поскольку царьчасто брал у "гостей" залог, чтобы в случае чего покрыть их недоимки. Посвоему богатству московские "гости" стояли близко к городской знати Запада,и в исторической литературе их часто сравнивают с нею, однако аналогия этане слишком убедительна. "Гости" не были самостоятельными предпринимателями,а лишь доверенными лицами царя, им назначенными и на него работающими. Малокто из них искал, такой чести, и чаще всего купцов загоняли в "гости"силком. Стоило правительству узнать, что кто-то из провинциальных купцовсколотил себе состояние, как его вызывали в Москву и назначали "гостем".Звание это было скорее тяжким бременем, нежели честью, поскольку,замораживание части купеческого капитала в виде обеспечения было не лишеноизвестных неудобств. Далее, "гости" конкурировали друг с другом не из-затоваров и покупателей, а из-за монарших милостей, и получаемый ими доход былвознаграждением за предоставленные царю услуги. С точки зрения общественногоположения и богатства, чуть ниже "гостей" стояли члены торговых организаций,называвшихся "гостиной" и "суконной сотнями". "Гости" и члены этих двух сотен выполняли самые разнообразныефункции: собирали таможенную пошлину и налоги с продажи спиртных напитков,оценивали товары, которые собирался купить царь, продавали их за него,руководили некоторыми производствами и чеканили монету. Они представлялисобою что-то вроде резерва деловых людей, членам которого монархия, в своемобычном духе, не давала специализироваться, поскольку не желала попасть от,них в слишком большую зависимость. Они зарабатывали на купле-продажеказенных товаров, а также на своих частных деловых предприятиях. С точкизрения правовой теории, они принадлежали к тягловому населению, но благодарязаписанным в их личных грамотах привилегиям были ровней знатнейшим служилымлюдям. Среди этих привилегий ценнее всего были освобождение от пошлин иподатей и иммунитет от ненавистных воеводских судов; иноземных "гостей"судил Посольский Приказ, а местных - специально назначенный царем боярин.Они имели право приобретать вотчины, а на определенных условиях - и ездитьза границу. Члены гостиной и суконной сотен вознаграждались несколько менеещедро. Несмотря на все свое богатство и привилегии, "гость" сильно отличалсяот западного буржуа. Он раболепствовал перед начальством и был кровнозаинтересован в сохранении его абсолютной власти. Государство требовало отнего очень многого. Он был врагом свободной торговли. Его связи с монархиейи поддержка, которую он оказывал ее монополиям, вызывали к нему ненависть состороны массы простых торговых людей. Богатейшие дельцы Московскогогосударства так и не сделались выразителями интересов торгового класса вцелом. Звание "гостя" не было наследственным, и текучесть среди них былавесьма велика. Подсчитано, что "лишь одна семья из четырех смогла удержатьсвое положение дольше одного поколения и лишь одна из пятнадцати - дольшедвух поколений"*4. Естественно, что в таких условиях в России никак не могловозникнуть торгово-промышленного патрициата. Помимо гостей и членов двухсотен, монархия жаловала из купцов единственно иноземцев. В 1553 г.английский корабль, вышедший на поиск северного пути в Китай, пристал крусскому берегу неподалеку от того места, где впоследствии выросАрхангельск. Команда его была препровождена в Москву, где тепло встретившийангличан Иван IV пообещал им ряд привилегий, если они откроют постоянныйторговый путь между двумя странами. Два года спустя в Лондоне была основанадля этой цели Московская Компания, первая из созданных предприимчивымианглийскими купцами великих торговых компаний, получившая королевскуюхартию. Иван IV предоставил ей исключительные права на проложенный еечленами северный путь, освобождение от пошлин и податей и право держать внескольких городах собственные склады. Хотя Компании запрещалось заниматьсярозничной торговлей, она все равно вела ее, нанимая для этой цели подставныхлиц из числа россиян. Позднее несколько менее щедрые привилегии былипожалованы голландцам, шведам, немцам и прочим западноевропейцам. Московскаяверхушка была резко настроена против царской политики, отдававшейпредпочтение иноземцам, но поделать тут ничего не могла, ибо монархияизвлекала из торговли западными товарами изрядную прибыль. *4 Samuel H. Baron в Cahiers du Monde Russe et Sovetique, т. XIV, Э 4(1973), стр. 494. Московское государство настолько подмяло под себя торговлю ипромышленность, что даже и без дополнительных доказательств должно бытьочевидно, в каких тяжелых условиях приходилось действовать простому русскомуКупцу. Монархия практически навсегда запретила ему торговать наиболееприбыльными товарами. Стоило ему самостоятельно наткнуться на какоето новоедело, как корона тут же отбирала его у него, объявляя это делогосударственной монополией. Торгующие беспошлинно "гости", члены купеческихсотен и иноземцы конкурировали с ним совсем не на равных. Промышленность игорное дело, для которых у него не было ни капитала, ни уменья,контролировались монархией и ее управителями из иностранцев. Вследствиеэтого торговому и ремесленному классу перепадали лишь крошки с обеденногоcтола государя и служилого сословия, но даже этой малостью, как мы увидим,ему не давали насладиться спокойно. Когда в разговоре о средневековье упоминаются "торговля" и"промышленность", западному читателю автоматически приходит на ум образгорода: крепостные стены, под защитой которых коммерческий и промышленныйклассы занимаются своим делом свободно, в безопасности от капризов власти.Имея дело с Россией, следует сразу же отбросить подобные ассоциации. Здесьцентр промышленности и торговли лежал не в городе, а в сельской местности,коммерческий и промышленный классы не составляли большинства городскогонаселения, и проживание в городе не гарантировало ни свободы, нибезопасности даже в том узком смысле, в каком эти термины были применимы кМосковской Руси. Макс Вебер отмечал, что в своей зрелой форме город представляет собоюпять вещей: 1. крепость с гарнизоном, 2. рыночную площадь, 3. резиденциюавтономного суда, 4. корпорацию с юридическим статусом и 5. центрсамоуправления.*5 Населенные центры, представлявшие первые два элемента этойформулы, можно обнаружить в любом районе земного шара, начиная с самыхотдаленных исторических времен; везде, где существует какая-тоорганизованная человеческая жизнь, имеются рынки, и везде, где естьполитическая власть, имеются укрепленные сооружения. Однако только вЗападной Европе и в областях, колонизированных ее эмигрантами, можновстретить города, которые еще и обслуживают своих обитателей юридически иадминистративно. Город как общность людей, обладающих правами, которых нет усельского населения, есть явление, характерное лишь для западноевропейскойцивилизации. Как и многое другое, он появился в средние века как побочныйпродукт феодализма. Первоначально город сложился в самостоятельную общностьблагодаря пожалованию феодального властелина, выделившего специальное местодля торговли и ремесел. Затем, в результате того, что жители его вступали всовместные деловые предприятия, у бюргеров появился корпоративный статус. Помере увеличения своего богатства и могущества они выступали против своихфеодальных властителей и превращали свой корпоративный статус всамоуправление, добиваясь особых городских судов и законов, отдельнойсистемы налогообложения и учреждений, делавших их город государством. Посути дела, городское население континентальной Западной Европы завоевалосебе права и превратилось в буржуазию в процессе конфликта с феодальнойзнатью и за ее счет. *5 Max Weber, Wirtschajt und Gesellschaft, 3-е изд. (Tubingen 1947),II, стр 523 В XII-XV вв. город западноевропейского типа появился и всеверо-западной России; наиболее значительными примерами были Новгород иПсков; которые поддерживали тесные связи с немецкими городами и воссоздали усебя тамошние институты. Такие же города можно было встретить и на земляхРечи Посполитой, чье городское население пользовалось автономией, основаннойна законах ганзейского Магдебурга. Однако все они составляли исключение ипросуществовали недолго. Москва не могла смириться с существованием такихпривилегированных очагов автономии, из которых могла бы вырасти настоящаягородская цивилизация, ибо они шли вразрез с вотчинными порядками царства.После покорения Новгорода и Пскова она сразу же отобрала у них вольностей, акак только под русское господство попали территории Польши-Литвы, она быстроурезала права тамошних бюргеров. Задолго до разрушений, нанесенных Второймировой войной, такие некогда горделивые города как Новгород, Псков иСмоленск выродились в заштатные деревушки, а Москва всем своим величиемобязана не умелой торговой деятельности, потому, что была средоточениемсамодержавия и аристократии. Хотя русский город мало походил на своих западных собратьев, он всеже представлял собою достаточно сложный организм, в истории которого самымголовокружительным образом переплетаются административное, налоговое ихозяйственное начала. С точки зрения монархии, городом считался любой населенный пункт, внезависимости от его размера и хозяйственной функции, в котором сидел воевода.Исходя из этого, город был par excellence военно-административной единицей.В Московской Руси, а тем более при императорах, было много центров, которыепо своему размеру, населению и даже по своему хозяйственному значениюпревосходили населенные пункты, официально признанные городами, однако самигородами не считались, поскольку в них не было воеводы или равнозначногоуправителя, и посему они не могли нести функций, которые государствоназначило городам страны. По своей внутренней структуре города Московской Руси ничем неотличались от сельских населенных пунктов. И те и другие были собственностьюмонархии, поскольку частная собственность на города была ликвидированавместе с аллодиальным землевладением. В городах не было частной земли; всяземля находилась в условном владении, и поэтому в городах не было торговлинедвижимостью. В каждом городе большие участки отдавались в пользованиесоставлявшим его гарнизон служилым людям; эти участки держались на тех жеусловиях, что, и поместья в деревне. Рядом с ними лежали владения царя иземля, населенная черносошными крестьянами. Точно так же, как и в деревне,податное население объединялось в общины, связанные круговой порукой ипосему ответственные за подати каждого своего члена. Города Московской Руси были немногочисленны, редко населены иотстояли далеко друг от друга. Если воспользоваться весьма формальнымкритерием и посчитать за города лишь те населенные пункты, где сиделивоеводы, то при Иване III их было 63, при Иване IV - 68, и в 1610 г.- 138.Если расширить дефиницию города и посчитать за таковой любой укрепленныйпункт, содержащийся за правительственный счет, то в середине XVII в. вРоссии было 226 городов. Подсчитано, что в них было 107.400 дворов, илиоколо 537 тысяч жителей. Население Москвы в то время составляло от 100 до200 тысяч человек, Новгорода и Пскова - по 30 тысяч, а прочих городов - неболее десяти тысяч. Многие так называемые города, особенно по границам,являли собою мелкие укрепленные пункты, охраняемые несколькими сотнямисолдат. Типичный русский город середины XVII в. насчитывал 430 дворов,каждый из которых состоял в среднем из 5 человек*6. Он был беспорядочнымскопищем приземистых деревянных домиков, церквей, монастырей и рынков,окруженных огородами и выпасами. Улицы были широки и немощены. Набережных небыло. На расстоянии города всегда имели более внушительный вид, чем вблизи,ибо в силу низкой плотности населения были непропорционально велики. Олеарий(Olearius) писал, что со стороны русский город выглядит Иерусалимом, ноизнутри больше походит на Вифлеем. *6 Павел Смирнов, Города московского государства в первой половинеXVII веха. т I, ч. 2, Киев, 1919, стр. 351-2, и А. М. Сахаров, Образование иразвитие российского государства в XIV-XVII в., М., 1969, стр. 77 Ремесленники и торговцы составляли меньшинство крошечного городскогонаселения Московской Руси. Термины "городской" и "торгово-ремесленный" наРуси были отнюдь не однозначны. Поскольку города имели прежде всегоадминистративное и военное назначение, основная часть их жителей состояла изслужилых людей с семьями, родней, приживалами и крепостными, а также издуховенства. Подсчитано, что в середине XVII в. тяглые люди составляли всего31,7% населения русских городов, тогда как 60,1% были служилыми людьми и8,2% - помещичьими крепостными. В центральных губерниях тяглое населениебыло в большинстве, однако в пограничных городах на западе, востоке и юге ихдоля в городском населении равнялась 8,5-23,5%*7. 7 Смирнов, Города. 1/2, таб. XXVIII, стр. 346-7, 352 Торговцы и ремесленники объединялись в общины наподобие тех, вкоторых тогда состояло большинство земледельцев. Эти общины называлисьпосадскими, в отличие от сельских, или крестьянских. В ранний период посадчасто представлял собою отдельный городской квартал, прилегающий к кремлю,или "городу". Но правительство раздавало людям, освобожденным от податей ипоэтому не входящим в посадскую общину, владения на территории торговыхкварталов и таким образом запутывало картину. В конце московского и началеимператорского периода посад был скорее юридической, нежели территориальнойединицей. У него не было с городом органической связи. Почти каждый третийгород в России не имел посада, и, напротив, они существовали в сельскойместности, особенно поблизости от монастырей. В конце XVI в. лишь вшестнадцати городах было пятьсот и более посадских дворов. В глазах закона посадская община была юридической единицей по тойпричине, что члены ее, подобно членам сельской общины, несли коллективнуюответственность за свои тягловые повинности. Однако, в отличие от городскихобщин на Западе, она ни в коей мере не представляла собою привилегированнойкорпорации. На посадах лежали тяжелейшие повинности, и доля посадника былаопределенно горше доли крепостного крестьянина. Эти повинности включали всебя обычные и чрезвычайные подати, работу на строительстве укреплений и(для более зажиточных посадников) помощь правительству в сборе податей итаможенных пошлин. А. А. Кизеветтер, изучавший посад XVIII в., перечисляетего всевозможные повинности на трех страницах и предупреждает, что списокего еще неполон*8. Состояние посадника было наследственным, и потомкам егозапрещалось уходить из посадской общины. Как уже отмечалось, земля, накоторой сидели горожане, принадлежала царю и поэтому не подлежала продаже.Горожане и черносошные крестьяне были едва отличимы друг от друга, не считаятого, что если для первых торговля и ремесло были основным занятием, аземледелие - побочным, то у вторых дело обстояло наоборот. *8 А. А. Кизеветтер, Посадская община в России XVIII ст., М., 1903,стр. 171-4. С 1649 г. посадники (наряду с "гостями" и членами гостиной и суконнойсотен) пользовались исключительным правом производить товары на продажу идержать лавки, однако толку от этого права было немного, поскольку всесословия, которые им обладали, не несли своей доли тягла. Некоторым группамнаселения, например стрельцам и казакам, это право предоставлялось законом.Но посад также сталкивался с конкуренцией со стороны крепостных,принадлежавших служилым людям и духовенству. Крестьяне, сидевшие на белыхземлях светских и церковных владельцев, устраивали в большинстве городов иво многих сельских населенных пунктах постоянные рынки, называвшиесяслободами (искаженное "свобода"), где торговали, но не несли своей долитягла. В иных местах посад был всего-навсего островком, окруженнымслободами, и зажиточная слобода подчас превращалась в большой торговыйгород. О том, каких размеров достигала такая конкуренция, можно судить поположению в Туле, где в конце XV в. посадники владели лишь одной пятой всехлотков и прилавков, а остальные принадлежали солдатам и крестьянам*9.Соперничество с этой стороны вызывало острое недовольство и приводило кпостоянным столкновениям в городах Московии. Время от времени правительствопринимало меры к утешению посадского населения, но успеха не имело. Посадутак и не удалось избавиться от губительной конкуренции со стороныосвобожденных от тягла общественных групп. *9 И. М. Кулишер, Очерки истории русской торговли, Петроград, 1923,стр. 154-5. При таких условиях членство в посаде приносило мало выгоды, ипосадники, несмотря на запреты, массами бежали из своих общин. Лучшимвыходом для беглеца было найти помещика или монастырь, которые взяли бы егопод крылышко и позволили ему торговать, не неся тягла. Насколько отчаяннымбыло положение посадской общины, можно понять из того, что члены ее нередкосами шли в холопы. Очевидно, участь холопа (который по своему состояниюосвобождался от всех государственных повинностей) была предпочтительней долилавочника или ремесленника, что является красноречивым комментарием кположению среднего класса в Московской Руси. Правительству приходилосьпринимать решительные меры к остановке массового бегства посадников, и оноввело тяжелые наказания за самовольный уход из посада. Чтобы помочьпосадским общинам нести податную повинность, оно вталкивало в их скудеющиеряды бродяг, обедневших дворян и вообще всех, кого ему удавалось выловить запределами служебно-тягловой структуры. Однако эффект получался минимальный,и бегство продолжалось по-прежнему. Кое-какое увеличение числа городов вXVII в. объяснялось экспансией России и постройкой военно-административныхфорпостов вдоль восточной и южной границы. Русский город являлся точным отражением тройственного составарусского общества: в нем были служилые люди, тяглое население и духовенство;он был микрокосмом, а не самостоятельным миром. Корни служилого сословия,крестьян и духовенства, составлявших более двух третей населения городовМосковской Руси, лежали вне города, а торгово-ремесленный класс былзакрепощен. Разнородные социальные группы, из которых складывалось городскоенаселение, не только не пользовались какой-либо административной илиюридической автономией, но не имели и никакого юридического статуса, которыйбы объединил их друг с другом. Город в Московии никогда не принадлежал самсебе, он вечно был чужой собственностью (поначалу нередко собственностьючастных владельцев, а позднее - государства), и всего население зависело оттого, на чьей земле он стоял. Столетие тому назад знаток истории русского города сделал замечание,которое не было опровергнуто последующими исследованиями: "В сущностиистория нашего города есть ничто иное, как история регламентации,преобразований торгово-промышленного городского населения со стороныверховной власти. Ход этих преобразований определяется воззрениями, какиеверховная власть имела на государственные интересы"*10. Эти интересысосредоточивались на внутренней и внешней безопасности и сборе податей.Поскольку русский город не был самостоятелен, история его не могла сильноотличаться от истории остального общества. Попытки позднейших русскихисториков возвеличить его историческую роль есть попытки с негоднымисредствами. Мало доказать (как они это сделали), что в Московской Руси былобольше населенных пунктов городского типа, чем показывают официальные спискигородов, и что там существовало множество разбросанных по всей странеоживленных торговых центров. С исторической точки зрения, значение городазаключается не в числе жителей и не в интенсивности хозяйственнойдеятельности (которые, в любом случае, были в Московии до абсурдногоневелики), а в том, что его граждане приобретают юридическую, финансовую иадминистративную автономию. А в русском городе этого не было и следа. *10 И. Дитятин, Устройство и управление городов России, СПб., 1875,I, стр. 109. Московским купцам приходилось приспосабливаться к нелегким жизненнымобстоятельствам, поэтому их деловые операции обычно были невелики по объему,рассчитаны на быструю прибыль и производились чаще всего на основетоварообмена. Центральная область России (междуречье Волги-Оки, где зародилосьМосковское государство) впервые втянулась в международную торговлю, по всейвидимости, в начале XIV в., когда страна находилась под монгольскимвладычеством. Золотая Орда требовала, чтоб дань ей платили серебром.Поскольку россияне тогда не добывали ценных металлов, им пришлось изыскиватьих за границей. Около 1300 г. русские купцы основали в ордынской столицеСарае торговую колонию, из которой вели под монгольской защитой торг сКрымом и севером Ирана. Таким образом, в отличие от новгородской и псковскойторговли, связанной с Германией, московская коммерция была большеориентирована на Азию. Наиболее ярким свидетельством того, насколько русскаяторговля обязана монголам и их тюркско-татарским союзникам, является большоечисло слов русского языка, относящихся к финансам, товару, хранению итранспортировке и почерпнутых из языков этих народов. Выше уже отмечалосьмонгольское происхождение русских слов, обозначающих деньги, таможню и казну(стр. #104). Русское слово "товар" происходит от тюркско-татарского термина,обозначающего скот или имущество вообще; от этого же корня происходят"товарищ", что первоначально значило "деловой партнер", и "товарищество" (всмысле компании предпринимателей). "Пай" тоже имеет татарское происхождение,равно как и "чемодан", "сундук", "торба"; то же самое можно сказать отерминах, относящихся к одежде ("карман", "штаны", "шапка"), к связи итранспорту (например "ямщик", "телега", тарантас"). "Книга пришла откитайского kuen ("свиток") через тюркскотатарское kuinig*11 Такая этимологияприобретает особое значение, если принять во внимание, что. в словарерусского земледелия практически нет и следа монгольского илитюркско-татарского влияния. *11 Этимология здесь основывается на Max Vasmer Russischesetymotogisckes Worterbuch. в 3 т (Heidelberg 1950-8) Ориентация русской торговли на Восток сохранялась и после распадаЗолотой Орды и входа Москвы в постоянные коммерческие отношения с ЗападнойЕвропой. Захват в 1550-х гг. Казани и Астрахани, бывших важнейшими пунктамиввоза восточных и ближневосточных товаров, еще больше расширил связи Россиис соответствующими рынками. До XVIII в. внешняя торговля Россииориентировалась в основном на Средний Восток, в особенности Иран; во второйполовине XVII в. один из трех московских базаров торговал исключительноперсидскими товарами Через армянских, татарских, бухарских, китайских ииндийских посредников коммерческие связи поддерживались также и с другимирайонами Азии. Россияне продавали за границу сырье и полуфабрикаты (напримермеха и кожи) и ввозили оружие и предметы роскоши. Долгая традиция левантийской торговли наложила на русское купечествоглубокий отпечаток, который не могли стереть завязавшиеся впоследствииотношения с Западом Дело в том, что в Азии россияне торговали более илименее напрямую и на равных, тогда как на Западе, где они имели дело свысокоразвитым, изощренным рынком, им пришлось полагаться на посредников.Русские купцы почти никогда не ездили торговать в Западную Европу; это сЗапада приезжали в Россию покупать и продавать. Из-за своих связей сВостоком купечество сделалось главным проводником левантийского влияния вРоссии, примерно так же, как служилое сословие (после Петра Великого)распространяло западные веяния, духовенство - греко-византийские, акрестьянство сохраняло верность родной славянской культуре. Восточная ориентация русского купечества ярче всего проступала в егообличье и бытовых привычках*12. Облаченные в роскошные кафтаны из заморскойпарчи, высокие отороченные мехом шапки и остроносые сапожки, "гости"напоминали богатых персов. Купчихи облюбовали румяна экзотических красныхтонов. Как правило, знатных московских дам держали в отдельных теремах (отгреческого teremnon). Еще в середине XIX в. купчихи никогда не работали влавках своих супругов. В XVIII в. бояре и дворяне пошли на поводу у западныхвеяний и к началу XIX в. утратили все следы восточного наследия, кроме, бытьможет, известной слабости к бахвальству. Купечество оказалось в этом смыслеболее косным и до начала нашего столетия сохраняло типично восточный внешнийвид: борода (теперь обычно подстриженная), сюртук, являвший собоювидоизмененный кафтан и застегиваемый обыкновенно на левую сторону, высокаяшапка, мешковатые штаны и сапоги. *12 Поскольку бояре тоже активно занимались торговлей, эти замечанияв какой-то степени относятся и к ним Особенно отчетливо проявилось восточное влияние в организации русскойторговли. Повторяя монгольский обычай, правительство собирало торговуюпошлину ("тамгу") со всех находящихся в коммерческом обращении товаров. Дляудобства сборщика этой пошлины требовалось, чтоб лавки находились в одномместе, поэтому правительство дозволяло вести торговлю лишь на особоотведенных базарных площадях, где за ней могли надзирать чиновники иличастные лица, взявшие на откуп взыскание торговой пошлины. Местные купцырасставляли торговые ряды в соответствии с предлагаемыми товарами, аиногородние и иноземные торговцы выставляли свое добро в гостином дворе(типично восточном сочетании постоялого двора для людей и животных ибазара), которых в каждом городе было по меньшей мере по одному. Общаястоимость товаров в каждой лавке была весьма незначительна. Многие лавочники(а в крупнейших городах и в посадах и большинство из них) сами изготовлялитовары, выставленные на продажу. Русские торговцы, в отличие от западных, нежили в своих лавках. Рынки Московской Руси, состоявшие из множества торговыхрядов, представляли собою нечто вроде базара - "сука", который можно увидетьв любом ближневосточном городе и по сей день. Гостиный двор, обслуживавшийприезжих купцов, был разновидностью караван-сарая; он тоже располагалсяпосреди рыночной площади и предоставлял кров, но не еду и постельныепринадлежности. Еще в середине XIX в., путешествуя по русской провинции,надобно было возить с собою провизию и постельное белье, поскольку, заисключением нескольких гостиниц в Москве и Петербурге, которые иностранцыдержали для иностранцев, местные постоялые дворы не предоставляли ни того,ни другого. Деловая психология русского купца сохраняла глубокий левантийскийотпечаток. Здесь мы находим мало капиталистической этики с ее упором начестность, предприимчивость и бережливость. На покупателя и на продавцасмотрят как на соперников, озабоченных тем, как бы перехитрить другого;всякая сделка - это отдельное состязание, в котором каждая сторона рветсявзять верх и забрать себе все призы. Нечестность московского купца былапритчей во языцах, и ее постоянно подчеркивают не только иноземныепутешественники, которых можно было бы заподозрить в предвзятости, но иместные авторы, включая первого русского экономиста и рьяного патриота ИванаПосошкова. Caveat emptor ("Покупатель, будь бдителен") в Московской Русивыражалось пословицей: "На то щука в, море, чтоб карась не дремал".Очевидно, пословица эта была в большом ходу, поскольку ее могли цитироватьдаже иноземцы. В конце XIX в. Макензи Уолес (Mackenzie Wallace) справедливоуподобил русских купцов, как крупных, так и самых мелких, лошадинымбарышникам. Насколько высоко ценилась меж ними хитрость, можно заключить изистории, поведанной иностранцем, посетившим Россию в XVII в. Речь шла ободном голландце, который так поразил местных купцов своим умением надуватьпокупателей, что они попросили его обучить их своему искусству. Нетоснований полагать, что жажда коммерческих знаний побудила ихполюбопытствовать также и насчет действительно творческих сторон Голландскойторговли. За исключением двадцати-тридцати "гостей" и их собратьев в обеихсотнях русские купцы вечно пребывали в большой тревоге, поскольку не виделизащиты от служилого сословия, которое командовало ими, судило их и собиралос них подати, а заодно безжалостно ими помыкало. Джайлз Флетчер был потрясензабитостью встреченных им в России торговцев: Если же у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее,сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и влесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском... Я нередковидал, как они, разложа товар свой (как то: меха и т. п.), все оглядывалисьи смотрели на двери, как люди, которые боятся, чтоб их не настиг и незахватил какой-нибудь неприятель. Когда я спросил их, для чего они этоделали, то узнал, что они сомневались, не было ли в числе посетителейкого-нибудь из царских дворян, или какого сына боярского, и чтоб они непришли с своими сообщниками и не взяли у них насильно весь товар*13 *13 Giles Fletcher,- Of the Russe Commonwealth (London, 1591), pp.46v-47 В таких условиях капитализм вряд ли мог пустить корни. Идействительно, русская коммерция тяготела к натуральному товарообмену. Сточки зрения денег и кредита она оставалась до середины XIX в. на томуровне, который Западная Европа преодолела еще в позднее средневековье. ВМосковской Руси и в немалой степени при императорах преобладала меноваяторговля; наличные использовались главным образом в мелочной торговле. Товарбыл основной формой капитала. Россияне нередко покупали у иностранцев вкредит какой-нибудь товар, а потом предлагали им купить его обратно соскидкой. Такая практика приводила иноземцев в полное изумление, однако в нейбыл свой смысл, если принять во внимание острую нехватку наличности. Беря умонастырей или у богатых сограждан ссуду для совершения быстролетныхспекулятивных сделок, россияне выставляли в качестве обеспечения товары.Положив прибыль в карман, они не нуждались больше в этих товарах и принеобходимости сбывали их с убытком. Сообщают, что еще в XIX в. купцы-евреи вОдессе продавали зерно дешевле, чем сами заплатили поставщикам, - и всеравно оставались с прибылью. Примитивный, докапиталистический характер русской коммерции отразилсяхотя бы в том, что важнейшее место в ней занимали ярмарки. Они имели широкоераспространение в средневековой Европе, однако исчезли там вслед запоявлением векселей, акционерных обществ, фондовых бирж и всех прочих чудессовременной коммерции. В России же ярмарки были в ходу вплоть до конца XIXв. Крупнейшая из них летняя Нижегородская ярмарка ежегодно собирала четвертьмиллиона купцов. В числе прочего, на продажу выставлялись колониальныетовары, прежде всего чай, на который здесь устанавливались международныецены, ткани, металлы и изделия русского ремесленного производства.Нижегородская ярмарка была крупнейшей в мире, но помимо ее в середине XIX в.существовали тысячи средних и мелких ярмарок, разбросанных по всемупространству России. В упадок они стали приходить лишь в 1880-х гг. в связис развитием железных дорог. В виду острой нехватки денег в обращении неудивительно, что до новейшего времени в России практически не былокоммерческого кредита и банковского дела. Ничто так не разрушает обманчивойкартины процветающего русского капитализма, рисуемой коммунистическимиисториками (отчасти из патриотизма, достойного лучшего применения, отчастииз стремления обосновать торжество "социализма" в отсталой стране), как тотфакт, что первые успешные коммерческие банки были основаны в России лишь в1860-х гг., а до этого страна вынуждена была обходиться двумя банками,принадлежащими государству. Капитализм без кредита есть логическаянесообразность, и коммерция, не знающая кредита, является капиталистическойне больше, чем горожане без самоуправления являются буржуазией. Русский купец понятия не имел о всей той изощренной коммерческойсистеме, на базе которой создавалось богатство Западной Европы. Он, какправило, не знал грамоты, даже если и ворочал миллионами. И даже умея читатьи писать, он все равно не знал, как вести бухгалтерские книги, и предпочиталполагаться на память. Невежество по части бухгалтерии служило главнойпричиной провала деловых предприятий и сильно сдерживало рост русскихкомпаний. Многие успешные предприятия разваливались после смерти своегооснователя, поскольку наследники не могли продолжать их из-за отсутствиябухгалтерских книг. Страхового капитала, являющегося основойкапиталистического развития, почти не было, и лишь незначительное количествоего поступало из казны или от иностранных инвеститоров. Еще в начале XX в.русское купечество считало вкладчика капитала дельцом самого низшегоразряда, сильно уступающим в престиже промышленнику и купцу*14. *14 В. П. Рябушннский, цит в книге П А. Бурышкина, Москва купеческая,Нью-Йорк. 1954, стр 110. Русское правительство впервые начало заботиться о благосостояниисвоего делового класса в середине XVII в. и с тех пор неустанно поощрялочастное предпринимательство и пестовало местную буржуазию. В свете огромногомогущества русского государства такая политика могла бы со временем привестик созданию некоего подобия среднего класса, если бы ее не ослабляли меры,отдающие предпочтение дворянству. Монархия по сути дела жаловалаземледельческому сословию все экономические привилегии, включая монополию накрепостную рабочую силу, одновременно открыв широкий доступ к торговле ипромышленности всем другим сословиям. В результате она подрезала крыльяболее стесненному среднему классу В 1648 г. посадники в нескольких городахвзбунтовались. По восстановлении порядка правительство приняло меры кустранению худших из причиненных им ущемлений. Уложение 1649 г. официальнодаровало посадским общинам исключительное право на занятие торговлей ипромышленностью, которого они давно добивались. Оно также отняло у слободналоговые иммунитеты и отменило в городах "белые" (то есть избавленные оттягла) районы. Однако провести эти меры в жизнь не оказалось возможности, очем свидетельствует долгая череда подтверждающих их указов. Экономическаянеобходимость заставляла русских крестьян продавать на рынках и ярмаркахизлишки сельскохозяйственного производства и товары ремесленногоизготовления, что они делали с молчаливого согласия помещиков. Меры противиностранцев провести было легче. В том же 1649 г., используя тот предлог,что английский народ, казнив своего короля, утратил право на особое к себеотношение, Москва упразднила привилегии, столетием раньше пожалованныеМосковской компании. Изданный в 1667 г. "Новоторговый Устав" сильно урезалвольности всех иноземных купцов и вновь запретил им под страхом конфискациитоваров заниматься розничной торговлей. На сей раз эти меры проводили вжизнь с большой строгостью, и от иностранной коммерческой конкуренциипостепенно избавились. С вступлением на царствование Петра I правительство стало относитьсяк деловым людям еще более благосклонно. На Петра произвел глубокоевпечатление уровень благосостояния, увиденный им в поездках на Запад. Быстроусвоив принципы меркантилизма, на котором, как тогда считали, основываетсянациональное богатство, он вознамерился сделать Россию страной,самостоятельной в хозяйственном отношении. Петр изрядно потрудился над тем,чтобы оградить интересы русской торговли и промышленности, и учредил в 1724г. первый всеобъемлющий покровительственный тариф. Заставляя всех купцов ипромышленников обзавестись лицензиями, он старался превратитьсоответствующие занятия в исключительный удел городских сословий. Хотя егопопытка создать буржуазию успехом не увенчалась, от усилий в этомнаправлении теперь уже полностью не отказывались. С тех пор правительствоуже не смотрело на торговцев и ремесленников как на дойных коров и сделалосьих покровителем. Чтобы стимулировать частное предпринимательство, Петр отменил в 1711г. царскую коммерческую монополию на все товары, за исключением зерна,водки, соли и табака. Какое-то время в России существовала почти полнаясвобода внутренней торговли. Однако наученные опытом купцы не спешиливоспользоваться предоставленными им возможностями, опасаясь, повидимому, чтопетровские меры носят временный характер и что по восстановлении монополииим придется понести убытки. И в самом деле, вскоре после смерти Петрамонархия снова ввела прежние коммерческие монополии, и все пошло по-старому. Петр добился большего успеха в своих промышленных предприятиях,поскольку тут речь шла о жизненно важных военных соображениях. Созданной имрегулярной армии форма и оружие требовались в количествах, которые былиникак не по плечу производительным силам страны. Изза границы ввозить их неполучалось по нехватке денег, да и будь у него средства, Петр вряд лисогласился бы попасть в руки иностранных поставщиков в деле, касающемсягосударственной безопасности. Единственный выход лежал в постройкесобственной оборонной промышленности. По расчетам современных историков, вовремя его правления число промышленных и горнодобывающих предприятий вырослов четыре раза. Почти все новые отрасли промышленности работали на армию.Правительство, как правило, основывало отрасли промышленности за свой счет,а потом управляло ими через Мануфактур-Коллегию и Берг-Коллегию, либоперепоручало их частным предпринимателям из рядов дворянства и купечества. Впоследнем случае правительство оставляло за собой право собственности напредприятия точно так же, как оно поступало с поместьями. Частныепредприниматели пользовались лишь правом владения, которое предоставлялосьим и их наследникам, покуда они управляли предприятиями к удовлетворениюправительства, в противном же случае монархия снова забирала их себе*15. Каки в XVII в., при Петре промышленность и шахты работали исключительно нагосударство. На свободном рынке можно было продавать лишь ту часть ихпродукции, которая была не нужна государству. Правительство покупалопродукцию частных промышленных и горнодобывающих предприятий по твердойцене, обычно по себестоимости. Прибыль можно было получить лишь с продажиизлишков. Государство давало указания о качестве и количестве изготовляемойпродукции; невыполнение их грозило наказанием, а в повторном случае иштрафом В награду за работу управляющие предприятиями и шахтамиосвобождались от государственной службы и податей. Так иногда сколачивалисьогромные частные состояния, например, богатство семьи Демидовых, которые понизкой цене снабжали государство оружием, сделанным в их тульских литейныхцехах. *15 По этой причине утверждения многих историков, в том числе,например, Е. И. Заозерской (Вопросы истории, Э 12, 1947 стр 68), о том, чтонемалая часть основанных при Петре мануфактур "принадлежала" купцам идворянам, далеки от истины. Даже предприятия, созданные частично илиполностью частным капиталом, не были частной собственностью в строгом смыслеслова, ибо правительство могло в любой момент отобрать их у "собственников"Понятно, что советским историкам сложно разобраться в том чем владениеотличается от собственности. Энергия, с которой Петр взялся за развитие промышленности, и успехи,достигнутые им в подъеме производительности труда, не должны затемнять тогофакта, что он действовал в традиционном московском духе Он обходился спредпринимателями точно так же, как с простыми дворянами, то есть безовсякого внимания к их личным интересам и желаниям. Это обстоятельство можнопроиллюстрировать историей Московского Суконного двора Предприятие это былосоздано голландцами в 1684 г и служило крупнейшим поставщиком материи дляармии. Петр был недоволен высокой себестоимостью и низким качеством егопродукции и решил, по совету своего друга-шотландца Я. В. Брюса, передатьего управление в частные руки. Для этой цели он создал "Купеческуюкомпанию", первую мануфактуру в России, организованную на основанииправительственной концессии. Зная, насколько тяжелы на подъем русскиеторговые люди, он выбрал ряд имен из списков ведущих купцов империи иназначил этих лиц членами компании. По совершении этого он послал солдатотыскать своих жертв и привезти их в Москву "на срочную высылку". Им выданбыл из казны капитал без процентов и было приказано доставлять государствупо себестоимости необходимое ему количество сукна, остаток которого онимогли продавать себе в прибыль без налога с оборота. Пока они управлялипредприятием как следует, оно считалось их наследственной собственностью(!), но если бы дело пошло плохо, государство забрало бы Суконный Двор себеда еще и наказало бы их впридачу*16. Таким образом, в первую русскуюкомпанию государство буквально тащило предпринимателей за уши. Образцом длятакого подхода явно служил не западный капитализм, а государственная службаМосковской Руси. Стоит ли удивляться, что при Петре частные лица крайнередко просили разрешения открыть завод или шахту: риск был велик, а прибыльне очевидна. И лишь когда ближайшие его преемницы, Анна и Елизавета, создалиболее благоприятные условия для купцов и промышленников, те стали проявлятьбольше инициативы. Во время этих двух царствований (1730-1761 гг.) наивысшеераспространение нашел обычай устанавливать правительственную монополию натовары и промышленные изделия, а затем отдавать их на откуп частным лицам.Поначалу Петр силком набирал рабочую силу для предприятий и шахт из числаподданных, не принадлежавших ни к какому сословию, таких как заключенные,бродяги, военнопленные, солдатские жены и проститутки. Когда этого источникаоказалось недостаточно, он переселил целые деревни государственных крестьяниз центральной России на Урал. Под конец ему ничего не оставалось, какнарушить обычай, по которому крепостными могли владеть лишь государство,служилое сословие и духовенство, и издать в 1721 г. указ, жалующий купцамправо покупать деревни, чтобы обзавестись крепостными для своихпромышленных, и горнодобывающих предприятий. Указом 1736 г. "посессионныекрепостные", как стали называть подъяремную рабочую силу в промышленности,вместе со своими семьями и потомством были "навечно" прикреплены к фабриками шахтам, на которых работали. Эти промышленные собратья деревенскихкрепостных сделались ядром русского рабочего класса. *16 Московский суконный двор, Л., 1934, стр XXVI - XXVII и passim. Хотя затеянное Петром развитие промышленности было новшеством посвоему духу, по воплощению оно было совершенно традиционно. Государство былособственником всех средств производства, диктовало цены и потребляло почтивсю промышленную продукцию, предприниматели могли быть уволены за проступок,а рабочая сила была закрепощена. У назначаемых государством илилицензируемых им предпринимателей, которым был гарантирован рынок сбыта иподневольная рабочая сила, не было стимулов для модернизации производства.Короче говоря, хотя при Петре существовала промышленность, промышленногокапитализма при нем не было. Наиболее значительный перелом в экономической политике России допромышленного подъема 1880-1890-х гг. произошел в 1762 г. в недолгоецарствование Петра III и в первые месяцы после воцарения Екатерины. Новоеправительство, находившееся под влиянием физиократических идей, избавилосьот сложной старой системы государственной промышленности и торговли ссопутствующим ей сплетением концессий и лицензий и широко открыло двери дляпроникновения общественности в эти области. Первый шаг в этом направлениибыл сделан . десятилетием раньше, в 1753 г., когда отменили все внутренниепошлины и тарифы в России. 23 марта 1762 г. Петр III упразднил многиецарские монополии и пустил товары, за малым исключением, в широкийкоммерческий оборот; к числу товаров, которыми было разрешено свободноторговать, относилось зерно, по традиции бывшее монополией монархии.Екатерина, которая как-то назвала коммерцию своим "дитем", по вступлении напрестол подтвердила этот указ. Благодаря всему этому законодательству, закупцами осталось исключительное право на торговлю и промышленность,пожалованное им Уложением 1649 г.; дворянам и крестьянству было позволеноторговать лишь тем, что они сами произвели в своих деревнях. Однако, в связи с тем, что сельскохозяйственные продукты иремесленные изделия всегда составляли большинство обращавшихся в Россиитоваров, практическое значение такого разграничения было невелико. По сутисвоей оно означало введение в России свободной торговли. В конечном итогееще большую важность имели выпущенные в том же году два указа, касавшиесяпромышленности. 29 марта 1762 г. Петр III отменил указ своего деда ПетраВеликого, предоставлявший купцам право покупки крепостных для использованияв качестве рабочих. С тех пор они могли лишь нанимать работников зазаработную плату. Теперь крепостными могли владеть одни дворяне*17. 23октября 1762 г. Екатерина разрешила всем сословиям создавать мануфактурыповсеместно, кроме Москвы и Петербурга. Манифест от 17 марта 1775 г.предоставил всем россиянам право устраивать любые промышленные предприятия. *17 В 1798 г. Павел I временно вернул купцам право на покупкукрепостных, но сын его Александр I отменил его навсегда. Совокупным результатом этого законодательства, рассчитанного настимулирование экономики, было нанесение coup de grace чахлому среднемуклассу России. Одной рукой правительство лишило купечество права владетькрепостными, бывшими главным (и определенно самым дешевым) источникомрабочей силы в России, а другой оно предоставило прочим сословиямвозможность открыто и законно делать то, что они до сей поры делали тайно, аименно конкурировать с купечеством в торговле и промышленности. Этозаконодательство было рассчитано так, чтобы наибольшую пользу из негоизвлекли дворяне и крестьянство. Торговля и промышленность были сновасоединены с сельским хозяйством, и центр экономической деятельностипереместился в деревню. Уход монархии, от прямого участия в хозяйственнойдеятельности (она сохраняла контроль лишь над главными отраслями военнойпромышленности) не только не помог ничем среднему классу, но и поставил егоперед лицом конкуренции со стороны крестьян и дворянства, которая была ещенеотвязней, чем царские монополии, и потому представляла собою еще худшуюопасность. Последствия всего этого дали себя знать достаточно скоро. Крестьянепо всей России повели теперь невиданно активную торговлю и забрали в своируки большую часть рынка на продовольственные товары (зерно, фрукты, овощи искот), домашнюю утварь и сельскохозяйственные орудия. Уже в екатерининскойкомиссии по разработке нового уложения (1767-1768 гг.) купцы громко сетовалина конкуренцию со стороны крестьянства. К началу XIX в. основная частьрусской торговли контролировалась крестьянами, которые могли заниматьсякоммерцией открыто, не платя обременительной гильдейской пошлины, налагаемойправительством на купцов, принадлежащих к городским гильдиям, и не несявсяческих государственных повинностей, лежащих на купеческих плечах. Новыезаконы также коренным образом изменили положение в промышленности. Теперьдворяне принялись отбирать у купечества некоторые из наиболее доходныхотраслей промышленности и горного дела, в которых последнее укрепилось быломежду 1730 и 1762 гг. В XVIII в. перегонка спирта сделалась дворянскоймонополией: эта привилегия позволяла дворянству с прибылью использоватьизлишки зерна. После 1762 г. многие уральских шахты и металлургическиепредприятия попали в руки богатых землевладельческих семей вроде Строгановых(купцов по происхождению, возведенных в дворянское звание в начале XVIII в.)и Воронцовых, имевших в своем распоряжении неограниченный резерв крепостнойрабочей силы. В XVIII в. эти промышленники-дворяне выжили купцов из целогоряда промышленных отраслей. Уже в 1773 г. одна пятая часть всех заводовпринадлежала дворянам, а оборот их составлял почти треть оборота всехрусских предприятий*18. В последующие десятилетия дворяне все большезабирали промышленность в свои руки. Собранные в 1813-1814 гг статистическиеданные показывают, что, помимо спиртоводочных заводов, они владели 64% всехшахт, 78% суконных дворов, 60% бумагоделательных предприятий, 66% стекольныхи хрустальных производств и 80% поташных производств*19. Теперь купцамоставалось беспомощно смотреть, как сословия, живущие в деревне итрадиционно занимавшиеся земледелием, забирают себе наиболее доходныеотрасли промышленности. Число посадских людей на протяжении XVIII в.оставалось более или менее неизменным и едва превышало 3-4% населения. Почтиполовина их проживала в Москве и в соседних с нею областях к северу исеверо-востоку. *18 М. Туган-Барановский, Русская фабрика в прошлом и настоящем. 7изд., М., 1938. I, стр. 29. *19 М. Ф Злотников, "К вопросу об изучении истории рабочего класса ипромышленности" Каторга и ссылка, Э 1/116, 1935, стр 59 Соперничество со стороны крестьянства носило не менее серьезныйхарактер. Интересным побочным продуктом екатерининского хозяйственногозаконодательства было появление крупной крепостной промышленности. Хотя онасуществовала не только в России, - подобное же явление имело место в Силезиив XVIII в., - ни в какой другой стране не обрела она такого экономическогозначения. Капиталистический дух впервые проявился в России среди оброчныхкрестьян центральных губерний, особенно в прилегающих к Москве областях.После того, как Екатерина, стремясь стимулировать промышленность в деревне,издала между 1767 и 1777 г. ряд законов, позволявших создавать текстильныепроизводства без регистрации, государственные и помещичьи крестьяне началипревращать свои домашние ткацкие станки в большие фабрики с сотнями рабочих.Значительное место среди таких предпринимателей занимали староверы, которыекомпенсировали причиненные им ущемления (такие как двойная подушная подать)большой предприимчивостью и чувством социальной дисциплины. Особенно кипучуюдеятельность развили государственные крестьяне и крепостные, принадлежавшиебогатейшим помещикам, то есть группы деревенского населения, по традициипользовавшиеся наибольшей свободой. В поместьях самого богатого русскогоземлевладельца гр. Шереметева некоторые деревни превратились в крупныепромышленные центры, все взрослое население которых участвовало впроизводстве. С самого начала предприниматели из крестьян сосредоточили своевнимание на массовом рынке потребительских товаров, который по большей частиигнорировался государством и промышленниками из дворян. Первое место средиизготовляемых ими товаров занимали хлопчатобумажные ткани, однако они такжеиграли ведущую роль в производстве гончарных, скобяных и кожевенных изделий,льняных тканей и мебели. Целые деревни специализировались на изготовлениикакого-то одного предмета, например, икон. Предприниматели из крестьян,жившие в частных поместьях, оставались крепостными даже после того, каксколачивали огромные состояния. Такие подневольные воротилы платили оброк,достигавший многих тысяч рублей в год. Если помещик давал им вольную (что,по вполне понятным причинам, он делал без чрезмерной охоты), им приходилосьуплачивать за нее огромные денежные суммы. Шереметевские крестьяне платилиза вольную по 17-20 тысяч рублей, а иногда цена доходила и до 160 тысяч*20.Некоторые из них обзаводились своими собственными крепостными и образомжизни поистине напоминали феодальных сеньоров. *20 Серебряный рубль начала XIX в. приблизительно равнялся 75 центамв тогдашних американских деньгах. Крестьянин-предприниматель в России действовал в невообразимо тяжелыхусловиях. Единственным его преимуществом была близость к земле: расходы нарабочую силу были невелики, и в тяжелый момент она всегда могла вновьзаняться хлебопашеством. Однако его собственному положению завидовать неприходилось. Будучи крепостным, он ,не имел элементарных гражданских прав.Хозяин в любую минуту мог обобрать его и отправить обратно в поле. В отличиеот предпринимателя-дворянина или служащего государству купца, он не могполучить беспроцентной ссуды и не имел гарантированных покупателей на своитовары. Лишь благодаря твердости своего характера и целеустремленности стольмногим из них удалось преодолеть все препоны своего стесненного состояния.История Н. Н. Шипова, быть может, необычна, ибо мало кому привелосьвстретить и преодолеть столько препятствий, как этому незаурядному выходцуиз крестьян, однако она хорошо характеризует натуру подобных самородков.Шипов был сыном крепостного купца, который в начале XIX в. сколотил себеизрядное состояние на торговле скотом и мехами. После его смерти помощникиего прибрали к рукам большую часть имущества и сговорились с чиновникамизасадить наследника в тюрьму. В 1832 г. шиповский отрок бежал от своегопомещика и в течение последующих пяти лет бродил по стране и подвымышленными именами занимался коммерцией. Кто-то выдал его властям, онотсидел четыре года в тюрьме и был потом возвращен своему законному хозяину.Тогда он раздобыл паспорт, годный на полгода, с которым добрался доБессарабии, где купил фабрику по производству клея. Когда срок действияпаспорта истек, власти отказались его продлить, и Шилову пришлось продатьдело и снова возвратиться домой. К тому времени он разузнал о законе, покоторому крепостной, попавший к горцам Северного Кавказа, воевавшим тогда справительством, и бежавший от них, получал вольную. Доведенный уже доотчаяния Шипов добрался до Кавказа, вступил в армию, сдался в плен, бежал иполучил вольную, а вместе с нею наконец и право вести дела без придирок состороны частных лиц и правительства*21. *21 История его жизни рассказывается в Русской старине замай-сентябрь 1881 г и суммируется в И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяненакануне освобождения. СПб., 1902, стр. 76-8. Именно благодаря железной целеустремленности людей типа Шиловапромышленность в деревне развивалась весьма быстрыми темпами. Ухудшениеюридического положения крестьянства при Екатерине не должно затенять тогофакта, что в экономическом отношении жизнь их в ту эпоху улучшилась. По всейвидимости, русское крестьянство никогда не знало такого достатка, как в еецарствование, когда либерализация хозяйственной политики открыла импрактически неограниченный доступ к торговле и промышленности. До 1839 г., когда в России поселился предприимчивый немец Людвиг Кноп(Ludwig Knoop), ткацкая промышленность в русской деревне основывалась наручном труде. Она была разновидностью ремесленного производства и,соответственно, использовала примитивную технику. Кноп, представлявший вРоссии крупную английскую текстильную фирму, умел обойти английский запретна вывоз ткацких машин. Он вошел в доверие к нескольким богатымпромышленникам из крестьян, большинство из которых недавно освободились открепостной зависимости, и убедил их вложить деньги в ткацкое оборудование.Клиенты его добились такого успеха, что скоро он был завален заказами. Кнопустраивал кредиты для своих клиентов-крестьян, нанимал управляющих имастеров, проектировал фабрики, добывал сырье и, будучи активным пайщиком,часто самолично надзирал за производством. Всего он основал 122 ткацкихфабрики и сделался ко времени своей смерти в 1894 г. богатейшимпромышленником России. Немаловажно, что эти предприятия, заложившие основы первоймеханизированной отрасли русской промышленности, находились в рукахкрестьян, а не купечества. Купцам, не имевшим права покупать крепостных,приходилось довольствоваться поставкой сырья предпринимателям из крестьян ипродажей изделий, изготовленных на их фабриках. А сам процесс производстванаходился не в их руках. Механическое изготовление хлопчатобумажной пряжипроизвело в Англии экономическую и социальную революцию, а в России онопрекрасно уложилось в рамки крепостничества, да и вообще просто созрело вего чреве. Результатом технических нововведений явилось странное сочетаниеввезенной с Запада современной техники и унаследованной от Московской Русиподневольной рабочей силы; такая комбинация противоречила распространенномув XIX в. убеждению, что индустриализм и крепостничество несовместимы друг сдругом. В свете этих экономических фактов попытки государей XIX в. создать вРоссии города западного типа, населенные буржуазией западного типа,представляются совершенно безнадежными. Скучно было бы пересказывать в подробностях городскоезаконодательство той эпохи, не только из-за крайней сложности его положений,но и потому, что они имели мало общего с реальностью и редко приносиликакой-либо результат. Достаточно будет сказать, что все правители, а вособенности Екатерина, пытались преодолеть традиционную бесформенностьрусских городов путем сведения всех их обитателей в цельный и юридическипризнанный класс, пользующийся самоуправлением. Жалованная грамота городам,данная Екатериной одновременно с грамотой дворянству, была особенно широкозадуманным шагом в этом направлении, поскольку впервые в историипредоставляла городскому населению России право на создание корпораций иизбрание собственных чиновников. Но проку от всего этого было немного.Горожане продолжали печься прежде всего об интересах сословий, к которымпринадлежали; хотя живший в городе и имевший в нем собственность дворянин иотвечал формально екатерининской дефиниции горожанина, на самом деле он нежелал иметь ничего общего с прочими городскими обитателями, и то же самоеможно сказать о проживавших в городе крестьянах и духовенстве. На делегородское население осталось разобщенным, и купцы с ремесленникамипродолжали жить в стороне от остального общества. С виду права насамоуправление отпускались грамотой 1785 г. с великой щедростью, однако онитут же были сведены на нет другими законоположениями, обеспечивающимибюрократии плотный контроль над городскими корпорациями. Вопреки своим обещаниям, правительства XVIII в. относились к городампримерно так же, как их предшественники в эпоху Московской Руси, то естьрассматривали их как форпосты царской власти в деревне. Екатерина гордиласьтем, что всего за десятилетие (1775-1785гг.) сумела удвоить число городов вимперии. Если, однако, взглянуть на эти ее новые города поближе, тоокажется, что прирост этот был достигнут простым переписанием деревень вгорода. Потрясенная тем, насколько легко бунтовщики под предводительствомПугачева захватили обширные районы страны, Екатерина решила в 1775 г.укрепить свой контроль в сельской местности. Губернии были урезаны до болееразумного размера и поделены на уезды, в каждом из которых была своястолица. О том, каким образом проводилась эта реформа, можно судить подеятельности гр. Р. Л. Воронцова, назначенного в 1778 г. Руководитьреорганизацией Владимирской области. По выполнении этого поручения Воронцовдокладывал императрице, что назначил тринадцать городов столицами тринадцатиуездов. Из этого числа семь уже считались городами, а остальные шесть онподобрал среди деревень, выгодно отличавшихся удобным расположением иблизостью к путям сообщения*22. По удачному выражению Гакстгаузена,Екатерина "назначала" города точно так же, как повышала в звании офицеров.Она также и понижала их в чине, ибо впоследствии несколько десятков городовбыли в наказание лишены городского звания. *22 Исторические записки, Э 32, 1950, стр. 133. Иногда деревняповышалась в звании путем смены имени. Так, в Полном Своде Законов (Э 14,359) содержится указ 1775 г., переименовывающий деревню Черная Грязь в г.Царицын Следует отметить, что, производя деревни в города, Екатеринаодновременно позволяла многим крупным торговым и промышленным центрамостаться на положении сельских населенных пунктов. Это делалось какодолжение дворянам и приводило к освобождению их. крепостных, занятых вторговле и производстве, ото всех податей, кроме подушной. Замечательнымпримером этого служит Иваново, принадлежавшее Шереметевым; в 1840-х гг. ононаходилось в высшей точке своего экономического развития и имело тысячипромышленных рабочих, но все равно формально оставалось "деревней".Административный перевод населения из одного звания в другое ни в малейшейстепени не отразился на уровне жизни в городах и на психологии горожан,остававшихся, за исключением Москвы и Петербурга, совершенно неотличимыми отдеревенских жителей. Трехкратное увеличение городского населения, якобыимевшее место между 1769 и 1796 гг., было продуктом бюрократическоговоображения. Нет оснований полагать, что в XVIII в. хозяйственное значение русскихгородов хоть сколько-нибудь возросло. Ведущие специалисты по истории городасчитают, что медленное течение городской жизни, характерное для МосковскойРуси, в XVIII в. быстрее не пошло, в основном из-за неуклонного перемещенияторговли и промышленности из города в деревню*23. Не изменился и составгородского населения. В 1805 г. в Москве все еще было втрое большекрепостных, чем купцов. *23 Дитятин, Устройство, стр. 374-5, и А. А. Кизеветтер, Историческиеочерки, М., 19)2. стр. 243. Несмотря на серьезные попытки монархии стабилизировать составкупечества, оно пребывало в состоянии беспрестанных перемен. Купцы первой ивторой гильдии любили сочетать своих детей браком с дворянами, поскольку этоприносило им более высокое общественное положение, доступ к государственнойслужбе и право на покупку крепостных. С получением дворянства они вместе сосвоим капиталом были потеряны для среднего класса, хотя не обязательнопрекращали конкуренцию со своими менее удачливыми собратьями, поскольку,если хотели, могли торговать и дальше, обзаведясь временной лицензией.Купцы, которым не удавалось набрать денег на ежегодную гильдейскую пошлину,низводились до уровня мещан, до 1863 г. обязанных платить подушную 'подать.Предприниматели из крестьян, сколотив минимальный капитал, необходимый дляперехода в ряды купечества, немедленно вступали в третью гильдию, а оттудамогли уже пробиваться и дальше; внуки их часто попадали в дворяне. Такимобразом, .средний класс сделался своего рода перевалочным пунктом для всех,кто двигался вверх и вниз по общественной лестнице. В конце XIX в.большинство из примерно двадцати ведущих деловых семей Москвы происходили издеревни; половина вышла из крестьян на протяжении последних трех поколений,а другая половина представляла собою потомков мелких ремесленников и купцов,перебравшихся в Москву в конце XVIII - начале XIX в.*24 "Гости" МосковскойРуси исчезли так же бесследно, как и большинство древних боярских фамилий. *24 Valentine T. Bill, The Forgotten Class (New York 1959), p. 153. Иногда в исторической и художественной литературе встречается русскийкупец, отвечающий идеальному представлению о буржуазии. Однако это редкоеисключение. Куда чаще русского купца XVIII в. изображают самодовольнымневежей, интересующимся только деньгами, совершенно лишенным понятия о своемчеловеческом назначении и общественного чувства, неучем, презирающим науку.В XVI-XVII вв. ему приходилось скрывать свое богатство, но стоило монархиииздать законодательство, направленное на охрану частной собственности, какон стал выставлять напоказ свои вульгарные повадки, ел и пил без меры изабивал дом мебелью. Нуждаясь в благосклонности чиновников, он всеми силамидобивался их дружбы. Как правило, одного сына он оставлял дома помогать емув делах, а прочих отправлял на казенную службу. Мысль о том, что сын можетбыть ученей отца, была нестерпима для патриархальной натуры русскогокупечества, поэтому детям не давали образования. П. А. Бурышкин, авторважного исследования о московском купечестве, сам выходец из виднейшейкупеческой семьи, говорит, что во всей русской литературе, написаннойинтеллигенцией, ему известно лишь одно место, где частный предпринимательрисуется в выгодном свете*25. Господствующее мнение о купцах было,безусловно, несправедливо. В конце XIX в. некоторые из ведущих купеческих ипромышленных семейств достигли весьма высокого культурного уровня. Однакодаже это культурное меньшинство проявляло небольшой интерес к общественнымделам и уклонялось от политики и сопутствующего ей публичного внимания. Запределами коммерческой сферы энергия эта направлялась главным образом намеценатство, в котором дельцы к концу XIX в. заняли место обедневшегоземлевладельческого сословия. Вдова пробившегося из низов железнодорожноговоротилы тайно субсидировала Чайковского, другой строитель железных дорог,Савва Мамонтов, основал первую в России оперную труппу и поддерживалМусоргского и Римского-Корсакова. Чеховский МХАТ финансировался накупеческие деньги. Лучшее собрание русской художественной школы было созданомосковским купцом Третьяковым. Великолепная русская коллекция французскихимпрессионистов и постимпрессионистов была составлена двумя потомкамикрепостных дельцов, Морозовым и Щукиным. То был находившийся на виду высшийслой, а рядовые купцы продолжали жить в своем собственном мирке, запертом навсе засовы и самодовлеющем; Добролюбов называл его "царством тьмы". Наиболеевыпуклыми его чертами были рьяный национализм, сопровождаемый боязньюзападных веяний, и глубокая преданность монархии, чей покровительственныйтариф помогал этому сословию устоять против иноземной конкуренции. *25 Бурышкин. Москва купеческая, стр. 31 Когда Министерство Финансов взялось в 1880-х гг. за поощрениеширокого подъема промышленности, русские предприниматели снова выказали маложелания участвовать в этом деле. Сложилось положение, памятное еще по XVIIв.: государственная инициатива вкупе с иностранными деньгами и управляющими.Русский средний класс был не готов и не склонен к участию во второй фазепромышленного подъема России, заключавшейся в развитии сталелитейной,угольной, нефтехимической и электротехнической индустрии. Россия пропустиласлучай создать буржуазию, когда это было еще возможно, то есть на основемануфактуры и частного капитализма; поздно было делать это в векмеханизированной промышленности, в которой господствовали акционерныеобщества и банки. Не имея опыта в более простых формах капиталистическихфинансов и производства, русский средний класс был не в состоянииучаствовать в экономической деятельности, связанной с куда более сложными ихформами. Достаточно будет взглянуть на основные отрасли тяжелойпромышленности, созданные в России в конце XIX в., чтобы увидеть, какуюрешающую роль сыграли в их развитии иностранцы. Современную угольную исталелитейную промышленность Донецка и Кривого Рога основали англичане, афинансировалась она совместным английским, французским и бельгийскимкапиталом. Нефтяные промыслы Кавказа были пущены в ход английскими ишведскими предпринимателями. Немцы положили начало русскойэлектротехнической и химической промышленности. Вообще говоря, основанныекрепостными предпринимателями в центральных районах страны ткацкие фабрикипредставляли собою единственную отрасль промышленности, действительносозданную русскими людьми*26. Бурный подъем русского промышленногопроизводства в 1890-х гг., по темпам не имевший себе равных ни до, ни послетого, был не столько естественным продолжением внутреннего хозяйственногоразвития России, сколько следствием пересадки в нее западных капиталов,техники и, главное, западных организаторов индустрии*27. Русские капиталисты(как богатые землевладельцы, так и купцы) слишком мало смыслили в механикесовременных капиталовложений, чтобы затевать необходимые для такого делафинансовые операции. Да и в любом случае они предпочитали вкладывать деньгив облигации императорского правительства, в надежность которых они святоверили, нежели рисковать в коммерческих предприятиях. Лишь после того, какглавный риск взяли на себя иностранцы, в тяжелую промышленность устремилсярусский капитал. Вследствие этого накануне революции треть, промышленныхкапиталовложений в России и половина банковского капитала в ее крупнейшихбанках были иноземного происхождения*28. *26 Железнодорожный бум, в котором русский капитал принимал важнейшееучастие, когда им не руководили высшие сановники или генералы, создавался восновном евреями и обрусевшими немцами. *27 Следует отметить, что на всем протяжении эволюции русскойпромышленности местные ресурсы неизменно оказывались не в состоянииобеспечить переход к более передовым производственным методам. Освоив в XVIIв., основы мануфактурного производства и горного дела с использованиемдисциплинированной рабочей силы, россияне жили этим багажом два столетия.Начало следующей фазе (тяжелая промышленность на паровой и электрическойтяге) опять было положено иностранцами в 1880-1890-х гг. Она послужила базойсоветской экономики, которая до самого недавнего времени продолжаларазвивать основы первого поколения механизированной индустрии, но оказаласьнеспособной сделать рывок к методам автоматизированного производства,характеризовавшим послевоенную экономику Запада. И снова русскоеправительство было вынуждено в 1960- 1970-х гг. положиться на западныйкапитал и западную технику, за которые, как и на протяжении всей своейистории, оно расплачивается сырьем. Этим объясняется нелепая ситуация, когдачерез полвека после революции, одной из целей которой было освобождениеРоссии от "колониальной> экономической зависимости, советское правительствоснова приглашает иностранный капитал и дает концессии иностраннымпредприятиям. *28 Bertrand Gille, Histoire economique et sociale de la Russia(Paris 1949), стр. 187 и П. А. Хромов, Экономическое развитие России вXIX-XX веках (1800-1917), [М], 1950, стр. 386. На политическое мировоззрение этих доморощенных предпринимателейбольшое влияние оказывало одно простое экономическое обстоятельство, аименно высокие тарифы. Хилая русская промышленность не смогла бы устоятьперед соперничеством со стороны англичан и немцев без помощи тарифных мер,которые к концу XIX в. все больше ужесточались. В связи с этим робость и косность состоятельного класса страны вэкономической сфере вполне проявлялись и в его политическом поведении. Самон был настроен безусловно монархически и националистически, однакопредпочитал оставаться в тени. Он остался в стороне от судьбоносногоконфликта между интеллигенцией и правительством, завязавшегося в серединеXIX в. В 1905 г. группа виднейших предпринимателей попыталась создать своюполитическую партию, которая, однако, так и осталась в проекте, и в концеконцов большинство из них оказалось в рядах консервативных октябристов.Среди депутатов первой Думы (1906 г.) было два промышленника и 24 купца -5,8% от общего числа ее членов: воистину жалкий процент "буржуазии" воргане, который, как считается, был воплощением "буржуазного" господства вРоссии. Это политическое бессилие вытекало, прежде всего, из выработанногомноговековым опытом убеждения, что путь к богатству в России лежит не черезборьбу с властями, но через сотрудничество с ними, и сопутствующего емумнения, что когда претенденты на политическую власть воюют друг с другом,умнее всего будет отойти в сторонку. Лишь в 1908-1909 гг. немногочисленная, но богатая и влиятельнаягруппа прогрессивных московских предпринимателей, возглавлявшаяся П. П.Рябушинским и А. И. Коноваловым, всерьез попыталась пойти наперекорбюрократии и повернуть государственную политику в более либеральном,"буржуазном" направлении. Члены ее сыграли видную роль в подрыве царскогорежима, однако после отречения царя и наступления анархии заметного участияв событиях не принимали. Временному Правительству они оказали весьмапрохладную поддержку, а белое движение помощи от них почти не видело. У когобыли деньги, тихо собрали чемоданы и бежали за границу, а у кого их не было,сидели в сторонке, наблюдая, как революционная интеллигенция сводит счеты снационалистически настроенными офицерством, и ждали лучших времен, которыетак и не наступили.

ГЛАВА 9. ЦЕРКОВЬ КАК СЛУЖАНКА ГОСУДАРСТВА

С внешней стороны, наиболее яркой чертой Православия является красотаего искусства и обряда. Даже после столетий разрушения сохранившиеся вРоссии церкви и монастыри выделяются как самое привлекательное произведениерук человеческих посреди в остальных отношениях однообразного пейзажа. Этокасается величественных соборов Новгорода, Владимира и московского Кремля,но не в меньшей степени и более скромных каменных церквей, возведенных насредства князей, бояр и купцов, и деревянных церквушек, выстроенных самимикрестьянами. Мало что осталось от их первоначального убранства, однакосохранившиеся в музеях лучшие из средневековых икон (частью безусловногреческого происхождения) выполнены в манере, изобличающей самый изысканныйвкус. Русская литургическая музыка в XVIII в., к несчастью, подвергласьсильному итальянскому влиянию. И тем не менее, даже в своей искаженнойформе, она почти всегда производит глубочайшее впечатление, особенно наПасху, когда православная служба достигает вершин великолепия. Если такоесочетание зрительных и звуковых эффектов способно ослепить современногочеловека, нетрудно себе представить, какое ошеломительное действие онооказывало на русского крестьянина. Для понимания той роли, которуюПравославная церковь отводит чувственным восприятиям, важно иметь в виду,что, как сообщает Повесть Временных лет, решающим соображением в крещенииРуси было впечатление, произведенное на киевских посланцевконстантинопольской Святой Софией. Основным элементом православной догматики является отрешение.Православие смотрит на земное существование с отвращением и предпочитаетуход от жизни активному участию в ней. Оно всегда жадно воспринималоприходящие с Востока течения, проповедующие уход от мира, в том числе идоктрины затворников и исихастов, стремящихся к полному отрешению от суетнойдействительности. В XVIII и XIX вв., когда религиозные вожаки Запада, необуреваемые больше страстью и энтузиазмом, пеклись о том, как бы совместитьверу с наукой и общественными потребностями, россияне испытывали личныерелигиозные превращения, идущие в совершенно противоположную сторону, ксамоотречению, мистицизму, гипнозу и экстазу. В этот рационалистический вексреди русских крестьян распространялись сектантские движения такой крайнейиррациональности, каковой Западная Европа не видывала со времен Реформации. Одной стороной этого отрешения является смирение и боязнь гордыни. Поутверждениям православных богословов, их церковь сохранила больше верностиучению Христа и раннехристианским обычаям, чем католическая ипротестантская, попавшие под пагубное влияние классической цивилизации иначавшие придавать слишком большое значение аналитическому мышлению. Такаяуступка неумолимо повлекла их к греховному высокомерию. Православиепроповедует покорность судьбе и молчаливое страстотерпие. Первыеканонизированные святые русской церкви, средневековые князья Борис и Глеб,были признаны святыми по той причине, что безропотно дали убить себя. Если бы мы занимались исследованием восточного христианства какрелигии, естественно было бы разобрать его этику и эстетику. Однако насинтересует здесь политическое поведение русской церкви и особенно ее роль вовзаимоотношениях между государством и обществом, а не проповеди идеятельность лучших религиозных умов; нас интересует деятельность церкви каксоциального института. А как только исследование переносится на эту почву,быстро обнаруживается, что, несмотря на всю свою крайнюю потусторонность,православие в России было необычайно озабочено вполне посюсторонним деломборьбы за выживание. В действительной жизни оно оказалось куда бездуховнее,чем религии типа иудаизма и протестантизма, которые учат, что участие вмирских делах является неотъемлемым атрибутом религиозного служения. Когдаразмышляешь о судьбе православия, на память приходит высказывание Монтеня,который находил связь между сверхнабожными помыслами и весьма приземленнымповедением. Вряд ли может быть по-иному, поскольку у человека, отвергшегоучастие в мирской жизни, нет принципов, которые освещали бы ему путь, еслижизнь понудит его заняться мирскими делами. Русская церковь не выработалаправил практического поведения и не умела поэтому приноравливаться кобстоятельствам и хранить, пусть и в ущемленной, несовершенной форме, своиосновополагающие духовные ценности. Вследствие этого она послушней, чемлюбая другая церковь, отдала себя в распоряжение государства и помогала емуэксплуатировать и подавлять. В конце концов она перестала быть полнокровнымсамостоятельным учреждением и позволила превратить себя в обыкновенныйотросток государственной бюрократии. Все это сделало ее необыкновенноуязвимой перед лицом перемен в расстановке политических сил и- направленияхобщественного мнения. В отличие от других церквей, она не смогла отгородитьдля себя автономной сферы деятельности. У нее не было ничего своего, и онадо такой степени отождествила себя с монархией, что, когда последняярухнула, церковь пала вместе с нею. Относительная легкость, с которойкоммунистам удалось исключить церковь из русской общественной жизни,выглядит красноречивым контрастом рядом с тем сопротивлением, на которое онинатолкнулись в католической Восточной Европе, где попытались сделать то жесамое, успеха не добились и в конце концов вынуждены были смириться ссуществованием церкви как независимого учреждения. Если не считать венгров, россияне были обращены в христианствопоследними в Европе. Официальное обращение произошло в 987 г. (а не в988-989 гг., как сообщают летописи), когда князь Владимир со своим двором, аза ними и вся дружина, получили крещение от греческих священнослужителей.Славянское население в целом обращалось медленно и нередко из-под палки.Много столетий спустя оно все еще сохраняло языческие обычаи. Выборправославия в качестве религии Киевской Руси был вполне естественен, еслипринять во внимание богатство Византии в X в., превосходство ее культуры надримской, а также важность торговых отношений с нею для Киева. Тот факт, что Россия переняла христианство у Византии, а не у Запада,имел далеко идущие последствия для всего хода исторического развития страны.Наряду с обсуждаемыми в первой главе книги географическими обстоятельствами,он, пожалуй, явился наиболее судьбоносным фактором российской истории.Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовойдороги христианской цивилизации, которая вела на Запад. После обращения РусиВизантия пришла в упадок, а Рим пошел в гору. Вскоре. Византийскую империюосадили турки, которые отрезали от нее кусок за куском, пока, наконец, незахватили ее столицу. В XVI в. Московия была единственным крупным царством вмире, все еще исповедующим восточный вариант христианства. Чем больше онаподвергалась нападкам со стороны католичества и ислама, тем большезамыкалась в себе и делалась все нетерпимее. Таким образом, принятиехристианства, вместо того, чтобы сблизить Россию с христианским миром,привело к изоляции ее от соседей. Православная церковь, состоящая из самостоятельных национальныхединиц, по самой природе своей сильно децентрализована. У нее нет папства,чтобы придать ей единство, и составные ее части автокефальны. Важнейшиедогматические и административные вопросы решаются соборами, которые в особозначительных случаях приобретают характер международных церковных съездов.Такая практика также более верно отражает дух раннего христианства, однакоослабляет способность православия идти наперекор светской власти.Структурная децентрализация его усугубляется тем, что составляющие егонациональные церкви имеют право пользоваться местным языком в литургии ибогословских сочинениях. Такой обычай по замыслу должен был приблизитьцерковь к народу, однако он еще пуще разобщил православный мир. Управославия не было языка наподобие латыни, который бы вселил в егопоследователей сознание единства, переходящего государственные границы.Например, русское духовенство было не сильно в греческом и вынуждено былопривозить монахов с Балкан всякий раз, когда возникала нужда справиться свизантийскими книгами. Всю тенденцию православия можно охарактеризовать как центробежную -от экуменизма к регионализму. Эта тенденция, в свою очередь, вела ксмазыванию разделительной черты между церковью, государством и народом. Управославной церкви никогда не доставало силы и единства, чтобы отстоятьсвои интересы от покушений светской власти. Она дробилась на многочисленныенациональные ответвления, каждое из которых было отгорожено от остальныхграницами и языковым барьером и возглавлялось своей собственной иерархией, ипоэтому ей ничего не оставалось, кроме как приспосабливаться к существующейсветской власти. Еще в 1889 г., задолго до того, как революцияпродемонстрировала крайнюю зависимость русской церкви от изменчивых ветровполитики, проницательный французский автор писал об этом: В восточном православии церковное устройство имеет склонность братьсебе за образец устройство политическое, а границы церквей, как правило,совпадают с границами государства. Эти два взаимосвязанные обстоятельстваприсущи национальной форме православных церквей. Заключенные вгосударственные границы, лишенные единого главы и центра за границей,независимые, друг от друга, эти церкви более подвержены влиянию светскойвласти, более уязвимы перед лицом ударов со стороны революций в мирскомобществе. Православные церкви со своей идентичной иерархией идентичныхсвященников и епископов, в зависимости от места и времени, приспосабливаютсяк самым разнородным режимам: в конечном итоге структура их внутреннегоуправления приходит в гармоническое соответствие со структурой политическойорганизации.*1 *1 Anatole Leroy-Beaulieu, L'Empire des Tsars et les Russes (Paris1889) III, стр. 167 Характерное для восточного христианства тесное, почти симбиотическоеотождествление церкви и государства прочно коренится в исторических идогматических обстоятельствах. Начнем с исторических. Восточной церкви повезло в том, что она ссамого своего зарождения пользовалась покровительством римских императоров,которые после обращения перенесли свою столицу в Константинополь. В Византииглавой церкви был император, а церковь находилась "внутри государства и...являлась частью государственной организации". По выражению императораЮстиниана, между светскими и духовными властями существовали "гармонические"отношения, а на практике это означало, что император принимал участие вважнейших церковных делах, в том числе в формулировании канонического права,созыве общецерковных соборов и назначении епископов. В обмен на этогосударство использовало свою власть для поддержки решений соборов исоблюдения религиозной ортодоксии на своей территории.*2 Для византийскихмыслителей представлялось аксиомой, что церковь не может существовать безгосударственной защиты. Такой взгляд был ясно высказан в письме патриархаКонстантинопольского, направленном московскому князю Василию I около 1393 г.Патриарх выразил несогласие с Василием, по слухам утверждавшим, что на Русиесть церковь, но нет царя, и напомнил ему, что созыв соборов, поддержкацерковных правил и борьба с ересями являются царской обязанностью. Отсюда"невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь. Царство и Церковьимеют между собою тесное единение и общение, и невозможно отделять одно отдругого"*3. *2 Wilhelm Ensslin в Norman H. Baynes and H. St. L. B. Moss.Byzantium (Oxford 1949), p. 274. *3 Митрополит Московский Maкарий, История русской церкви, СПб., 1886,V, кн. II, стр. 480-81. На Западе не было условий, делавших такое тесное сотрудничествонеобходимым. После переноса императорской столицы в Константинополь Римоказался в политическом вакууме, который немедленно заполнили его епископы.Западной церкви долгое время не приходилось соперничать с монархией, и у неесложились сильные светские интересы. Вследствие этого, когда на Западепоявилась независимая светская власть, дело пошло к столкновению. Западнаяцерковь взялась за утверждение своего превосходства без всякой робости. Ужепапа Григорий Великий (590- 604 гг.) смело провозгласил главенство церквинад государством. Восточная церковь выдвигала куда более скромные притязанияименно потому, что развилась в более благоприятных политическихобстоятельствах. Затем с падением Византии она сделалась еще более зависимаот физической защиты и финансовой поддержки светской власти, тогда какпапство все богатело, набирало силу и имело еще меньше оснований, чемкогда-либо, признавать светскую власть себе ровней. Догматические обстоятельства, толкавшие православную церковь вобъятия государства, связаны с присущим ей консерватизмом. Она считает себяхранительницей Богооткровенных вечных истин; миссия ее состоит в охраненииэтих истин от искажения и выхолащивания. Она придает огромное значениечистоте вероучения и обряда. Реформаторские движения в православии, какправило, стремились изгнать из него элементы, которые представлялись имновшествами, а не возвратиться к христианству Св. Писания или приспособитьсвою веру к современным условиям. В глазах православия конечным верховнымавторитетом пользуются не Евангелия, а церковная традиция (Св. Писание быловпервые полностью переведено и напечатано в России только в 1860-1870-хгг.). Поскольку православная церковь придавала большое значение внешнимсторонам веры, ее магическим элементам, она всегда живо противиласьизменениям в обрядности, иконографии и любых других традициях. В Византиивсе еще случались конфликты по вопросам догматики, однако к X в., когда Русьбыла обращена в христианство, они уже были в большей степени разрешены, такчто она получила веру в ее законченной и, как считалось, совершенной форме.Это обстоятельство сделало церковную иерархию даже консервативнее породившейее церкви. Присущий православию консерватизм вызывал у него желание иметь насвоей стороне сильную светскую власть. Страну должно было держать чистой и"святой", незапятнанной ложными вероучениями. Нельзя относиться терпимо котклонениям от традиции. Как говорил византийский патриарх Фотий, "дажесамомалейшее небрежение традицией влечет за собою полное неуважение кдогмату"; иными словами, любое отклонение есть первый шаг квероотступничеству. Это и прочие обстоятельства, связанные с жесткимтолкованием Богооткровенной истины, толкали православие в сторону теократии,которая, в силу сопутствующих ее развитию исторических условий, на практикеозначала опору на светскую власть. Золотой Век православия в России совпал с монгольским владычеством.Монголы освободили все находившееся под их властью духовенство отповинностей, которыми облагали порабощенное население. "Яса Чингисхана"предоставляла православной церкви защиту и освобождение от дани и податей вобмен на обещание молиться за хана и его семейство. Такая привилегия явиласьогромным благодеянием для церкви, и в то время, как остальная Русь страдалаот поборов и насилий, церковное богатство росло с головокружительнойскоростью. Больше всегo выиграли от монгольских милостей монастыри. В XIV в.русские монахи рьяно взялись за колонизацию и выстроили до истечения этогостолетия столько же новых монастырей, сколько было создано в стране зачетыре века, прошедших со времени ее обращения в христианство. Около 1550 г.на Руси было примерно двести монастырей, причем некоторые из них достигалиогромного размера. Среди последних был Троице-Сергиевский,КириллоБелозерский и Соловецкий монастыри. Большая часть монастырской землидавалась московскими князьями в благодарность за оказываемые им церковьюуслуги, в особенности за поддержку их притязаний на единодержавную исамодержавную власть. Дарили землю и бояре, которые по обычаю частоупоминали монастыри в своих духовных грамотах. Получаемое церковьюоставалось в ее руках навсегда, поскольку, в отличие от светскихземлевладельцев, у нее была организационная преемственность, и, разумеется,она не занималась дроблением своей земли. По мере роста монастырских владений монахи не могли больше пахатьсвою землю сами и принуждены были использовать труд арендаторов. Монастырибыли в числе первых землевладельцев, попросивших монархию о грамотах,прикрепляющих крестьян к земле. Крупнейшие монастыри превратились в огромныехозяйства, почти неотличимые от боярских вотчин. На вершине своего расцветаТроице-Сергиевский монастырь имел 100 тысяч крестьянских душ, обрабатывавшихземлю в принадлежавших ему поместьях, которые были разбросаны по пятнадцатигуберниям. В середине XVII в. во владениях одной патриархии было около 35тысяч крепостных. Иноземные путешественники XVI в. согласны в том, что всобственности русского духовенства находилась треть всей земли, и хотя такоеединодушие ставит эту оценку под некоторое сомнение, она в общем и целомпринимается современными историками. Следует подчеркнуть, однако, что термин"собственность" можно употребить здесь лишь с большими оговорками. Церковь имонастыри были "собственниками" эксплуатируемой ими земли не больше, чемслужилое сословие, а держали ее на правах условного владения. Московскоеправительство неизменно контролировало церковные земли весьма плотно и несобиралось уступать права собственности на них; как выразился Ключевский, "вМоскве церковная земля была специализированным видом казеннойсобственности."*4 Далее, в связи с децентрализованной структуройправославия, земли эти не принадлежали "церкви" в целом. Как и боярскаяземля, церковное имущество было расчленено на рассеянные крупные, средние имелкие вотчины. Землевладельцами были в действительности патриархи,епископы, церкви, монастыри и приходы (хотя и верно, что патриархия собиралаподати со всех этих владений). Во многих случаях имуществом, номинальнопринадлежавшим монастырю, владели отдельные монахи, которые вели хозяйствоточно так же, как любой помещик или купец. Большой разрыв между доходаминемногочисленных богачей и основной массы, отмечавшийся, когда речь шла осветских землевладельцах и купечестве, существовал и в церковном мире. Наодном конце спектра стояли крупные лавры, владения которых не уступалисостоянию богатейших бояр, а на другом приходские церкви, чьи священникикормились обработкой своих участков наподобие составлявших их паствукрестьян. Право на церковные владения должно было вновь подтверждатьсякаждым новым ханом или, позднее, великим князем точно так же, как и насветские поместья. Собранное русской церковью богатство ставило ее вдвусмысленное положение по отношению к светской власти, поскольку еслимонахи и священники в своей церковной ипостаси были ответственны передархиепископом, то в своей роли землевладельцев они подпадали под юрисдикциюместного князя. Короче говоря, церковная земля в России была абсолютно также раздроблена и зависима от светской власти, как и владения мирян, а посемупорождала такое же политическое бессилие. *4 В. Ключевский. "Чья земля под городскими рядами на КраснойПлощади?" Русские ведомости. Э 125, 9 мая 1887 У монастырского, или "черного", духовенства большая часть времениуходила на заботу о своих имуществах Оно тяготело к мирскому даже больше,чем монашество Запад ной Европы позднего средневековья. В XIV XV вв русскиемонахи жили, как правило, не за монастырскими стенами, а в принадлежащих им.городах и деревнях, где надзирали за земледелием, торговлей и промысламисвоего братства. Большинство русских монахов в то время не были дажерукоположены в сан. Русское духовенство погрязало в мирском, и положение тут толькоусугублялось его невежеством. Церковь в России пользовалась старославянским.Не будучи тождественен русскому, он все же был достаточно ему близок, чтобыему можно было выучиться при элементарной образованности. В русскихмонастырях не преподавали ни греческого, ни латыни, и, не считая кое-какоголетописания и составления житий святых, там производилось немноголитературной работы. Русское духовенство отличалось невероятным невежеством.Если не исходить из предположения, что все посещавшие Московию иноземцыразом сговорились лгать, то из данных ими изображений религиозной жизнивырисовывается неприглядная картина: Иностранцы утверждают, что простые миряне не знали ни евангельскойистории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже "Отче наш"и "Богородице дево", и наивно объясняли свое невежество тем, что "это оченьвысокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам идуховным лицам, у которых нет работы". Но те же иностранцы выдают самоеуничтожающее свидетельство и тем, у кого был досуг, и даже специальныйдосуг, для приобретения таких познаний. Олеарий ... пишет, что в его времяедва один [русский] монах из десяти знал "Отче наш"; в конце XVII в. Вармундупоминает о монахе, просившем милостыню именем четвертого лица св. Троицы,каковым оказался св. Николай; после этого неудивительно уже читать уФлетчера, ...что вологодский епископ не сумел ему объяснить, из какой книгисвященного писания он по просьбе Флетчера только что читал вслух, и сколькоевангелистов, а у Олеария и Викгардта (XVII в.), - что современные импатриархи в делах веры были крайне несведущи и не могли вести богословскихспоров с иностранцами*5. *5 H. M. Никольский, История русской церкви, М., 1931, стр. 62. ДабыНикольского, чья книга вышла под эгидой "Общества воинствующих безбожниковСССР", не заподозрили в перебарщивании, можно добавить, что авторитетныедореволюционные историки, симпатизировавшие церкви, приходили к сходнымвыводам: Л. П, Рущинский, Религиозный быт русских по сведениям иностранныхписателей XVI - XVII веков, М., 1871, и С. Трегубое, Религиозный быт русскихи состояние духовенства в XVIII в. по мемуарам иностранцев, Киев, 1884. В XIV-XV вв. русская церковь настолько глубоко ушла в светские дела,что продолжала следовать христианству лишь в самом примитивноммагико-обрядовом смысле. Но даже и здесь ей было нелегко удержаться отсоблазна пойти путем наименьшего сопротивления. Так, например, чтобыукоротить бесконечную службу, русские церкви и монастыри ввели обычай"многогласия", при котором несколько священников или монахов разом пели ичитали следующие один за другим куски литургии, создавая этим настоящийбедлам. Такая суетность вызвала в свое время неизбежную реакцию, котораяимела поверхностное сходство с западной Реформацией, но была явлением suigeneris и привела к совершенно иным последствиям. Русские границы никогда не были запечатаны настолько герметически,насколько хотелось правительству, и в позднее средневековье иноземнымреформаторским движениям удалось проникнуть в Московию. Одно, ересьстригольников, в середине XIV в. распространилось в Новгороде, который извсех русских городов имел теснейшие контакты с Западом. Об этом движениимало достоверных свидетельств, поскольку последователей его в конечном итогеистребили, а писания их сожгли, но оно представляется типичнойпротореформаторской ересью, сходной с учением альбигойцев. В своих уличныхпроповедях стригольники клеймили рукоположенных священнослужителей и монаховза их развращенность и суетность, отрицали большинство Таинств и требоваливозврата к "апостольской" церкви. В 1470-х гг. в Новгороде появиласьродственная ересь жидовствующих. Ее последователи также поносили церковь запристрастие к мамоне, особенно за владение огромными земельными богатствами,и звали к опрощенной, более духовной вере. Ересь жидовствующих сталапредставлять для господствующей церкви немалую опасность, посколькупривлекла сторонников среди священников, близких к царю, и даже среди егоблизких родственников. Однако самая серьезная угроза для правящей церкви зародилась в еесобственных рядах, среди людей, чья догматическая и обрядовая ортодоксиябыла вне всяких подозрений. В конце XV в. среди монахов, живших на гореАфон, центре православного иночества, пошли разговоры о неминуемом концесвета. Некоторые монахи ушли из монастырей и приняли схиму. Они жили вбольшой простоте, молились, читали и предавались созерцанию. Это движениеисихастов было ввезено в России монахом Нилом Сорским, побывавшим наАфонской горе. Около 1480 г Нил ушел из своего монастыря и выкопал себекелейку в болотистой лесной чаще в верхнем течении Волги, где стал жить водиночестве, молитвах и изучении Св. Писания и святоотеческих книг. Егопримеру последовали другие монахи и стали селиться поблизости от его обителиили дальше к северу. Поначалу "заволжские старцы", казалось, не представлялиугрозы для правящей церкви, поскольку проповедуемая ими жизнь была слишкомсурова, чтобы привлечь многочисленных приверженцев. Однако со временем НилСорский ввязался в полемику о принципе монастырского землевладения, ицерковь после этого поразил кризис. <<страница 302>> К концу XV в. притязания московской монархии на самодержавноевладычество были вполне удовлетворены, и она уже не так остро нуждалась вмирских услугах церкви. Она даже стала плотоядно поглядывать на церковныевладения, - умножению которых сама немало способствовала,- поскольку они неприносили ни податей, ни службы и могли бы быть использованы куда лучше,если б их можно было поделить на части и раздать в поместья. Иван IIIдостаточно ясно выразил свое отношение к церковным имуществам, забравбольшую их часть в покоренном Новгороде себе. Теплый прием, оказанный приего дворе жидовствующим, возможно, объяснялся отчасти активными нападкамиереси на монастырские богатства. Сын Ивана Василий III стал придирчивонадзирать за монастырскими доходами и, бывало, запускал в них руку. Он, повсей видимости, издал какой-то указ, запрещающий монастырям прикупать землюбез царского разрешения, поскольку данное в начале царствования Ивана IV(1535 г.) распоряжение на этот счет ссылалось на некий предыдущий закон.Многие бояре также симпатизировали идее церквибессеребренницы, отчасти чтоботвлечь внимание монархии от своих собственных владений, отчасти чтоб помочьей обзавестись новой землей для раздачи служилым людям Есть подозрение, чтолибо царь, либо близкие ко двору бояре убедили пр. Нила покинуть свою леснуюобитель и выступить с резким осуждением монастырского землевладения. Этослучилось в 1503 г., когда пр. Нил неожиданно появился на соборе и призвалцерковь отказаться от своих богатств и жить подаянием. Призыв его привелсобравшихся в панику; синод единогласно отверг его предложение и в своемрешении вновь подтвердил неделимость и святость церковных имуществ. Однакотак легко от этого вопроса избавиться не удалось. Речь пр. Нила была лишьпервым выстрелом в протянувшейся до середины XVI в. войне между двумяцерковными партиями, окрещенными позднее нестяжателями и любостяжателями. Тяжба эта развернулась в первую очередь не из-за политики; вопросстоял о различных взглядах на церковь. Пр. Нил и другие заволжские старцыискали идеальной церкви, необремененной мирскими заботами и служащейдуховным и нравственным путеводным огнем для темного и греховного мира.Одной из ведущих фигур в партии Нила Сорского был уроженец Корфу МихаилТриволис, известный на Руси под именем Максима Грека, учившийся в Италии,где он попал под влияние Савонаролы. Он приехал в Россию, чтобы помочь впереводе греческих книг, и пришел в ужас от падения нравов среди русскогодуховенства. Почему нет на Руси Самуилов, чтобы выступить против Саула, иНафанов, чтобы высказать правду заблудшему Давиду, вопрошал он. И ответ,данный Курбским (а если не им, то тем, кто был автором посланий,приписываемых Курбскому Иваном IV), гласил: потому, что русское духовенствонастолько поглощено своим мирским богатством, что "лежит неподвижно,ласкаясь всячески ко властям и угождая им, чтобы сохранить свое и приобрестиеще большее"*6. В этом доводе слышалось недвусмысленное политическоезаявление, а именно что только бедная церковь способна не склонить головыперед государем и послужить совестью народной. Консервативная партиялюбостяжателей, напротив, желала, чтобы церковь тесно сотрудничала смонархией и вместе с нею пеклась о сохранении в царстве истиннохристианского духа. Для этого церкви нужны источники дохода, ибо лишьфинансовая независимость даст духовенству простор для занятий мирскимиделами. Каждая партия могла сослаться на исторический прецедент; перваяуказывала на обычаи раннего христианства, а вторая кивала на византийскуютрадицию. Монархия занимала в этом споре двусмысленную позицию. Онабезусловно желала вновь заполучить церковные земли и с этой целью поначалупоощряла первую группу - нестяжателей. Однако она предпочитала политическуюфилософию второй партии, согласно которой церковь является сотрудницейгосударства. Ссылки на Нафана и Самуила никак не могли прийтись по вкусугосударямвотчинникам, которые не хотели в своем царстве никаких независимыхучреждений, а тем паче церкви, возомнившей себя совестью народной. Вконечном итоге монархия умудрилась путем искусных маневров использовать обепартии: поначалу она поддерживала любостяжателей, а затем, избавившись с ихпомощью от сторонников независимой, духовной церкви, переменила курс и,приняв рекомендации поверженной партии нестяжателей, приняласьсеквестрировать церковные земли. *6 Цит. в А. Павлов, Исторический очерк секуляризации церковныхземель в России. Одесса, 1871, ч. I, стр. 84 сн. - 85 сн. Вожаком и главным идеологом консерваторов был настоятельВолоколамского монастыря Иосиф. Монастырь его был весьма необычен и сильноотличался от всех подобных учреждений, существовавших тогда на Руси. Жизнь внем строилась на принципе коммуны, в которой монахам не позволялось иметьчастной собственности. Всем имуществом владел монастырь в целом. Братьямполагалось жить в монастыре и подчиняться строгому уставу, составленномунастоятелем. Монастырь в Волоколамске владел собственностью и тем не менеене погряз в суете. Нововведения Иосифа показали, что можно совместитьземлевладение с предписываемыми церковью аскетическими привычками, и, чтобогатство не обязательно ведет к забвению нравственного долга, какутверждали заволжские старцы. Именно поэтому покоробленное ниловской речьюдуховенство обратилось к Иосифу в надежде, что он возглавит ответноенаступление на Нила Сорского. В своей защите принципа монастырскогоземлевладения Иосиф располагал одним мощным доводом. Согласно православномуканоническому праву, приходским священникам полагается жениться, но епископуследует оставаться безбрачным, и это правило заставляет церковь назначатьепископов из монашеской среды. Ссылаясь на это правило, Иосиф доказывал, чтонеразумно было бы требовать от монахов проводить все свое время в заработкехлеба насущного, ибо тогда у них не осталось бы времени на приобретениезнаний и опыта, которые понадобятся им, если их призовут возглавить епархию.Такая практика была бы вредна еще и потому, что лучшие люди, а именно бояре,которых церковь широко использовала для управления монастырями и епархиями,стали бы обходить монастыри, если бы их заставили заниматься физическимтрудом. Довод этот носил практический, почти бюрократический характер.Однако Иосиф не остановился на этом и поставил под сомнение движущие мотивызаволжских старцев. Он был ярым врагом жидовствующих ив своих проповедяхпризывал искоренить их огнем и мечом, даже не дав им покаяться. Нил Сорскийсо своими приверженцами ни в коей мере не симпатизировали этой ереси, нопредпочитали отлучение от церкви смертному приговору. Иосиф использовал этоболее терпимое отношение нестяжателей, чтобы усомниться в их правоверности.В главном своем сочинении (сборнике произведений, составленном его ученикамии неудачно озаглавленном "Просветитель") он громоздил друг на друга цитатыиз Св. Писания и свято-отеческих книг в доказательство своих положений,перемежая аргументы фйлиппиками против жидовствующих и всех, кто относился кним хоть с долей терпимости. По его мнению, русская церковь в своемтогдашнем виде была чистейшей и совершеннейшей на свете ("русская земля нынеблагочестием всех одоле"*7). Из этого взгляда следовало, что любая реформананесет ущерб религиозному облику страны и уменьшит шансы ее жителей навечное спасение. *7 Цит. в Н. Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович,Сергиев посад, 1909, I, стр. 34. Иосиф подкреплял свои доводы безжалостными интригами при дворе,рассчитанными на то, чтоб восстановить царя против реформаторов и ихсторонников среди придворных и бояр. Он был проповедником "воинствующейцеркви" и в начале своего пути иногда ссорился с монархией, однако теперь,когда церковные владения оказались под угрозой, он сделался безудержнымапологетом царского абсолютизма. Иосиф первым в России высказал идею обожественном происхождении царской власти и в своих доказательствах этогоссылался на авторитет Агапета, византийского писателя VI в., у которогопозаимствовал центральный тезис своей политической теории: "Хотя Император всвоем физическом бытии подобен другим людям, во власти [или должности] своейон подобен Богу"*8. Чтобы заслужить царскую милость, он сделал в 1505 или1506 г. шаг, которому не было прецедента в русской истории, - отказался сосвоим монастырем от покровительства местного удельного князя (который, междупрочим, был его щедрым благодетелем), младшего брата Ивана III, и стал подличное попечительство Великого Князя. Так, искусно сочетая нападки на ересьс панегириками абсолютизму и постоянно напоминая монархии, насколько полезнадля нее церковь, Иосиф сумел взять верх над заволжскими старцами. Небольшаягруппа пустынножителей, ратовавшая за духовную церковь, не могла тягаться схитроумным настоятелем. После смерти Иосифа Волоцкого (1515 г.) главнейшиецерковные должности были заняты членами его партии, и множество русскихмонастырей было реорганизовано по образцу обители в Волоколамске. Решающеесобытие в этом конфликте произошло в 1525 г., когда один из учеников Иосифамитрополит Даниил в нарушение канонического права позволил Василию IIIразойтись с бесплодной женой и снова вступить в брак и предложил взятьцарский грех, коли то вообще был грех, на свою совесть. С тех порблагодарный царь безоговорочно поддерживал иосифлян - до такой степени, чтодавал им сажать в темницу своих противников, в том числе и Максима Грека.Апогея своего влияния иосифлянская партия достигла при митрополите Макарии.Именно этот церковный деятель подал Ивану IV мысль венчаться на царство. *8 Ihor Sevcenko, "A Neglected Byzantine Source of MuscovitePolitical Ideology", Harvard Slavic Studies (1954), II, pp. 141-79. Опасения за свои имущества были, разумеется, не единственным мотивом,по которому русская церковь усиливалась создать мощную, неограниченнуюмонархию. Были и другие сооображения: нужда в государственной поддержке дляискоренения ересей, защиты православных, находившихся под мусульманским икатолическим владычеством, и отобрания польско-литовских земель, некогдавходивших в состав "Святой Руси". Угроза секуляризации была лишь наиболеенасущным фактором, делавшим сотрудничество со светской властью особеннонеобходимым. Русская православная церковь традиционно склонялась в пользусильной царской власти и в первой половине XVI в. поставила весь свойавторитет на сторону московской монархии, внушая ей амбиции, до которых тане могла додуматься сама. Вся идеология русского самодержавия былавыработана священниками, по мнению которых интересам религии и церкви лучшевсего смогла бы послужить монархия с неограниченной властью. Эта идеологияскладывалась из следующих главных компонентов: 1. Идея Третьего Рима. Рим Петра и Константина пал в наказание заересь; Москва сделалась Третьим Римом и как таковая будет стоять вечно, ибочетвертому не бывать. Идея эта была сформулирована где-то в первой половинеXVI в. псковским монахом Филофеем и стала неотъемлемой частью официальнойполитической теории Московской Руси. С нею было связано убеждение, что Русьесть безупречнейшее и благочестивейшее христианское царство на . свете; 2. Идея империи. Московские государи являются наследникамиимператорской линии, ведущей в глубину веков к императору Августу. Ихдинастия является древнейшей и потому досточтимейшей на свете.Укладывающаяся в эту схему генеалогия была разработана духовными лицами,трудившимися под началом митрополита Макария, и получила официальную санкциюв царской "Степенной Книге"; 3. Русские властители являются вселенскими христианскими государями,императорами всех православных мира, то есть обладают правом править ими изащищать их, а также, надо разуметь, правом ставить их под русскую власть.Об этом заявлялось не раз, в том числе на церковном соборе 1561 г. (см.выше, стр. #102). В иных сочинениях утверждали, что русский царь являетсягосударем всех христиан, а не только тех, кто исповедует православную веру; 4. Божественное происхождение царской власти. Вся власть от Бога, ицарь, когда он стоит у кормила правления, подобен Богу. Церковь подвластнаему во всех вопросах, кроме догматических. Он является светским владыкойцеркви, и духовенство обязано ему подчиняться. Эта теория была впервыевысказана в России Иосифом Волоцким и подтверждалась потом несколькимицерковными соборами, в том числе собором 1666 г. Столь безоговорочно поставив свой авторитет на сторону самодержавия,церковь Достигла своих ближайших целей: она искоренила опасные ереси исохранила (по крайней мере, на какое-то время) свои имущества. Однако победыэти дались ей ужасной ценой. Отказ провести проповедовавшиеся нестяжателямиреформы имел отрицательные последствия двоякого рода: он все больше усиливалкосность церковной жизни и приводил церковь во все возрастающую зависимостьот государства. В первой половине XVI в. русская церковь по сути деладобровольно поставила себя под опеку светской власти. В этот судьбоносныймомент церковной истории возглавители русской церкви избрали чрезвычайноблизорукую политику. Результаты ее не заставили себя долго ждать, ицерковное управление быстро попало в руки государственных органов. В XVI в.цари взяли в обычай назначать епископов и митрополитов, решать, комуучаствовать в соборах, и вмешиваться в церковное судопроизводство: В 1521 г.Василий III сместил не угодившего ему митрополита - такое на Руси случилосьвпервые. Он также присваивал церковные деньги. К концу XVI в. отвизантийского идеала "симфонии" не осталось почти ни следа. Насколькораболепной сделалась церковь, видно из того, что она сама поддерживалаправительственные меры, ограничивающие ее право на приобретение новой земли.Созванный в 1551 г. собор одобрил царские указы, запрещающие монастырямделать новые приобретения без царского дозволения (см. выше, стр. #302), асобор 1584 г. вновь их подтвердил. То были первые шаги к экспроприациицерковных земель. В конечном итоге, русская церковь добровольно отказаласьот автономии, однако эта уступка не спасла ее богатств. Раскол, в 1660-х гг. разделивший русскую церковь надвое, представлялсобою религиозный кризис, лишь стороною затронувшей вопрос об отношенияхмежду церковью и государством. И все равно он оказал непреходящее влияние наполитическое положение русской церкви. Приведшие к расколу реформы патриархаНикона оттолкнули от правящей церкви наиболее ревностные ее элементы илишили ее большей части энтузиазма, который с тех пор устремлялся в движениярелигиозного иноверчества. Конечный результат был тот, что церковь попала вполную зависимость от государства. После раскола она нуждалась в мощнойгосударственной поддержке для предотвращения массового бегства из своихрядов; сама по себе устоять на ногах она уже не могла. Даже консервативныйисторик эпохи Николая I M. П. Погодин признал, что не будь государственногозапрета на выход из православия (в XIX в. переход в другую веру считался вРоссии уголовным преступлением), половина крестьян перешла бы краскольникам, а половина образованного общества обратилась бы вкатоличество.*9 9 Vladimir Soloviev L'idee russe (Paris 1888). стр 25 Раскол произошел из-за реформ, которым подвергли русскую религиознуюжизнь для приближения ее к греческой. Сравнивать русскую религиозную жизнь сее греческим образцом начали в XVI в. и с особым рвением продолжили этозанятие в первой половине XVII в. Эта сверка не оставила никакого сомнения втом, что в русской религиозной практике с годами обозначились серьезныеотступления от этого образца; менее очевиден был вопрос о том, хороши илиплохи эти несоответствия. Пуристы, возглавляемые Никоном, утверждали, чтовсе отклонения от греческих прототипов представляют собою порчу, и посему отних должно избавиться. Под его руководством поправляли богослужебные книги иизменяли обряд. Консерваторы и националисты, к числу которых принадлежалобольшинство русского духовенства, доказывали, что русская церковь в своемтогдашнем виде была еще непорочнее и святее греческой, впавшей у них внемилость из-за своего согласия на соединение с Римом на Флорентийскомсоборе в 1439 г. После этого акта вероотступничества центр православияпереместился в отвергшую унию Москву. Как сказал столетием ранее Волоцкий,Русь благочестием всех одолела, и всякая порча ее религиозной жизни навлеклабы на голову ее. небесный гнев. Разделявший стороны вопрос был весьмасерьезен для каждого в эпоху, когда все верили в бессмертие души и связывалиспасение с неукоснительным выполнением религиозных обрядов. ПосетившийРоссию в 1699 г. австриец Корб (Korb) был несомненно прав, поместив во главесписка вещей, которых россияне "больше всего боятся", "изменение веры своихпредков".*10 *10 J. G. Korb, Diary of an Austrian Secretary of Legation at theCourt of Czar Peter the Great (London 1863). II, p. 161. Никон пользовался полным доверием царя Алексея Михайловича, человекакрайне набожного, чья природная склонность поступать как положеноусугублялась греческими прелатами, рисовавшими ему лестные картинывозрождения под его началом Византийской империи. При его поддержке Никонвнес немало изменений в обряды, ввел новое престолосложение, новую формусимвола и иконописи. Он отменил многогласие, то есть обычай одновременногочитания и пения разных частей литургии. Однако он пошел и дальше того,вознамерившись создать на Руси подлинное христианское общество путемподробного регламентирования повседневной жизни простого народа. Никон сосвоими сторонниками следили за соблюдением строгих правил поведения,запрещавших карточную игру, пьянство, сквернословие и распутство, итребовали, чтобы каждый россиянин проводил в церкви четырепять часов в день.Никон был настолько близок к царю Алексею, что, уезжая на войну, тотвозлагал на патриарха ведение государственных дел. Благодаря дружбе с царемНикон смог восстановить на время равновесие между церковью и государством. Никон был, однако, весьма тяжелым человеком, своевластным, бестактными подчас очень жестоким. Сперва он своими реформами восстановил против себяширокие массы духовенства, а затем вызвал злобу виднейших царедворцев,раздраженных его повелительными манерами и тем, что он присвоил себе частьдержавной власти. При дворе против него строили козни, надеясь рассорить егос царем. Мало-помалу Алексея убедили, что патриарх и в самом деле переступилграницы своих полномочий, как утверждали его недруги, и царь заметно охладелк Никону. В надежде повлиять на царя Никон ушел с патриаршества и отправилсяв монастырь. Но тут он не рассчитал, ибо царь обманул его ожидания и неявился молить о прощении; вместо этого он выжидал, ничего не предпринимал, апатриарший престол оставался незанятым. В конце концов, Алексей созвал в 1666 г. церковный собор, на которыйпригласил видных церковных деятелей из Греции, чтобы разрешить егоразногласия с Никоном и высказать свое мнение о его реформах. Защищаясь отвыдвинутых против себя обвинений, Никон высказал новую (для православия)идею о главенстве церкви над государством: Хочеши ли навыкнути, яко священство и самого царства честнейший ибольший есть начальство ... царие помазуются от священническую руку, а несвященники от царские руки... Царь здешним вверен есть, а аз небесным ...священство боле есть царства: священство от Бога есть, от священства жецарства помазание.. Священство всюду пречестнейше есть царства...*11 *11 Н. Ф. Каптерев, Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович, СергиевПосад, 1912, т II, стр. 181-3. Никону не удалось убедить собор, который подтвердил традиционную идею"симфонии"; царь имеет право управлять всеми своими подданными, включая идуховенство, и церковной иерархии, вплоть до патриарха, следует подчинятьсяему во всех вопросах, исключая догматические. В то же самое время соборподдержал никоновские реформы, приведшие русскую церковную жизнь в большуюсообразность с греческой. Решения синода по вопросам веры были отвергнуты немалой частью мирян(духовенство же быстро повиновалось) Почти сразу же от официальной церквиначали отпадать приходы, отказавшиеся принять требуемые изменения ипредпочитавшие жить по-старому. В 1670-х гг. пошли слухи о приближающемсяконце света, и верующие целыми общинами бежали в леса, ложились в гробы илисжигали себя живьем. Считают, что во время этого религиозного психозасамосожжение совершили по меньшей мере 20 тысяч человек. Иныефанатики-староверы даже поговаривали о том, чтобы спалить всю Россию. Интенсивная религиозная жизнь в России начинается в массовом масштабеименно с раскола. Диссидентство, из-за своих анархических обертоновсодержавшее большую привлекательность для крестьянства, заставляло каждогоправославного сделать выбор между официальной церковью и раскольниками исамим фактом такого выбора твердо занять определенную религиозную позицию.Те, кто решал присоединиться к расколу, должны были принять и множестводругих решений, касавшихся не только обряда, но и всего их жизненногоповедения, и так шаг за шагом втягивались в религию более личного идуховного порядка. По мнению иностранцев, раскольники были единственными изрусских православных, знакомыми со Св. Писанием и способными рассуждать нарелигиозные темы. Приверженность расколу обходилась недешево в смысле иденег и правительственных притеснений, которые иногда обращались в прямыепреследования. Русских религиозных диссидентов обычно делят на две основныегруппы - староверов, называющих себя старообрядцами и зовущихсяраскольниками официальной церковью, и сектантов. Первых особенно много втаежных районах; они отвергают никоновские реформы и придерживаются старыхобрядов, но во всех прочих отношениях остаются вполне верны православию.Вторые более или менее сознательно отходят от догматики и обрядаправославной церкви и создают новые религиозные формы, которые иногда стоятближе к раннему протестантизму, чем к православию. Они традиционно болеемногочисленны на Украине. Для староверов реформы Никона отождествлялись с пришествиемАнтихриста. Путем каббалистических вычислений они заключили, что Антихристпридет в 1699 - 1700 гг., а конец света наступит тремя годами позже. КогдаПетр в 1698 г. вернулся из заграничного путешествия и, вместо того, чтобыидти в церковь, принялся резать бороды и казнить взбунтовавшихся стрельцов,многие из которых были приверженцами раскола, могло показаться, чтопророчество это сбывается. В это время множились самосожжения и прочиепроявления mania religiosa. Когда конец света не наступил, перед староверамивстал мучительный вопрос: как оставаться правоверными христианами в мире,которым правит антихрист? Наиболее острой виделась проблема священников итаинств. Староверы признавали, только священников, рукоположенных дониконовских реформ. Такие священники с самого начала составляли меньшинство,а теперь вымирали. Столкнувшись с этой сложностью, движение раскололось надве партии - поповцев и беспоповцев. Когда подходящих духовных лиц больше неосталось, приверженцы первой партии согласились принимать священников,рукоположенных официальной церковью, и в конце концов помирились с нею.Более радикально настроенные беспоповцы решили дело по-иному. Некоторыезаключили, что раз воцарился антихрист, в посредниках между человеком иБогом нужды больше нет, и пусть теперь каждый христианин верит сам по себе.Другие совершали лишь те таинства, которые были открыты для мирян. Упоследних самая большая сложность касалась свадебного обряда, бесспорнотаинства, требующего услуг лица, посвященного в духовный сан. Они выходилииз этого затруднения либо вообще отрицая, что свадьба относится к таинствам,и совершая ее без священника, либо оставаясь безбрачными. Сторонникикрайностей доказывали, что в мире, которым правит Антихрист, на христианахлежит обязанность грешить, поскольку это уменьшает общее количество разлитойв мире греховности. Они предавались свальному греху, часто в формедохристианских обрядов, все еще сохранявшихся в деревне.Раскольникибеспоповцы, как и многие другие религиозные диссиденты, имелисклонность метаться между аскезой и дионисийскими излишествами. Некоторые изних думали, что Наполеон есть мессия, пришедший избавить Россию отАнтихриста, и поклонялись ему, в связи с чем в крестьянских избах XIX векаможно было увидеть портрет французского императора , приколотый к стенерядом с иконами. Со временем беспоповцы выросли в числе за счет поповцев,которые постепенно слились с господствующей церковью. Царство их лежало вдалеких северных лесах, на территории бывшей новгородской республики, вКарелии, по берегам Белого моря и в Сибири. Они объединялись вдисциплинированные общины со своим управлением и оказались отличнымиколонистами. После того, как Петр обложил их двойной подушной податью,многие староверы занялись торговлей и промышленностью и выказали на этихпоприщах блестящие способности. Они пользовались репутацией самых честныхдельцов в России. Сектанты желали не столько отстоять старинные обычаи, сколькосформулировать новые ответы на религиозные вопросы. Сектантство былологическим порождением старообрядчества, особенно его более радикальногобеспоповского крыла. Из этого источника вышло большинство сект, хотясоздается впечатление, что некоторые из них существовали прежде раскола ипредставляли собою возрождение ересей (наподобие учения жидовствующих),которые существовали подспудно со Средних веков и, как полагали, были давноискоренены. Общей чертой всех сект был отход от церковной традиции, книг иобрядов в поисках "духовного христианства", основанного на внутренней вере.За разрывом с официальной церковью должно было неизбежно последоватьпоявление множества стихийных религиозных течений. Процесс этот отнюдь незавершен, поскольку современная русская печать то и дело сообщает оботкрытии каких-то новых сект. Большинство сект имеет эфемерный характер,вращается вокруг одного вожака, на которого было ниспослано наитие, ираспадается после того, как он попадает в тюрьму или умирает. Некоторыесекты, однако, достаточно прочно стоят на ногах. В число наиболее известныхсект входят следующие. Хлысты. По-видимому, слово это представляет собою искаженное"христы", ибо члены секты самобичеванием не занимались. Секта возникла,очевидно, в конце XVII в. в центральной черноземной полосе. Основная ее идеясостоит в том, что Христос перевоплотился, вселившись в людей, которыесделались после этого "христами". Когда они умирают, дух этот переходит кдругим. Многие подобные группы сложились под воздействием обуянных духамикрестьян, бродивших по деревням и собиравших последователей. Сборища ихсопровождались танцами и пением и часто вырождались в припадки массовойистерии. Хлысты иногда устраивали половые оргии. Они выступали против бракаи предавались беспорядочным сношениям, которые называли "христовой любовью".Деятельность их подвергалась преследованиям, и хлысты исповедовали свою верув большой тайне. Крошечная секта скопцов представляла собою боковую ветвь хлыстовства,возникшую в конце XVIII в. Скопцы утверждали, что женщина, соблазнительнаясвоею красотой, является главнейшей препоной на пути к спасению, икастрировали себя, чтоб устоять против этого искушения. Духоборы появились во второй половине XVIII в. и тоже, видимо,произошли от хлыстов. Богословские взгляды их были расплывчаты. Они учили,что душа была сотворена прежде тела. Иные согрешили до сотворения мира ибыли в наказание заброшены в материальный мир, не помня о том, что произошлодо этого. Все обряды и учреждения суть продукты первородного греха. Духоборытакже верили что Христос "вселяется" в людские души. С помощью Льва Толстогоони эмигрировали в начале XX в. в Канаду, где отличились драматическимиактами гражданского неповиновения. Молокане составляли умеренную секту, отличавшуюся своим обычаем впостные дни употреблять в пищу молоко и молочные продукты. Штундисты появились в XIX в. и умножились после освобождениякрестьян. Они создавали кружки для изучения Библии. Баптизм, являющийся, повсей видимости, наиболее динамичным сектантским движением современнойРоссии, есть порождение штундизма. Во второй половине XIX в. штундизм ибаптизм приобрели некоторое число приверженцев в образованных слоях Москвы иПетербурга. Все эти движения и многие из мелких связанных с ними сектобъединяются своей оппозицией государству и господствующей церкви.Политические взгляды их членов можно лучше всего определить каканархо-христианские. По этой причине, а также в связи с тем, что ониотказываются подчиняться официальной церкви, сектанты в течениепоследовавшего за расколом столетия подвергались жестоким гонениям. В болееверотерпимое царствование Екатерины II государство оставило их в покое,однако при Николае I притеснения возобновились, и на разрушение сектантскихприбежищ (особенно обителей более радикальных сект) посылались военныеэкспедиции. И тем не менее диссидентство продолжало обрастать сторонниками.Статистика по русским религиозным диссидентам пользуется дурной славой из-засвоей недостоверности, поскольку царское правительство, стараясьприуменьшить число беглецов из официальной церкви, искажало относящиеся ксектанству данные переписей в 5-30 раз. Согласно переписи 1897 г., числостароверов и сектантов составляло 2 миллиона человек, тогда как естьоснования полагать, что на самом деле оно было ближе к 20 миллионам. Ученыеподсчитали, что число диссидентов составляло 9-10 миллионов в 1860-х гг., от12 до 15 миллионов в 1880-х гг., и около 25 миллионов (среди них 19 млн.староверов и 6 млн. сектантов) - в 1917 г.*12 Эти данные показывают, чтонеофициальные церкви более чем успешно поспевали за приростом населения. *12 Подсчеты взяты из: П. И. Мельников [Печерский]. Полное собраниесочинений, СПб., М.. 1898, XIV, стр. 379- 94; F С. Conybeare, RussianDissenters (Cambridge, Mass. 1921), pp. 245-9; и П..Н. Милюков, Очерки поистории русской культуры. II. ч. I, Париж, 1931, стр. 153-5. Раскол явился бедствием для русской православной церкви, ибо увел засобою ее наиболее крепких в вере приверженцев и еще более, чем когда-либо,отдал ее на милость государства. "После Никона в России больше не былоцеркви, там была религия государства. Отсюда оставался один лишь шаг догосударственной религии. Государственная религия была введена властью,которая в 1917 г заменила власть императоров".*13 *13 Pierre Pascal, Avvakum et les debuts du raskol (Paris 1938), стр.574. Хотя русская церковь была в большой степени слита с государственнымаппаратом и находилась в подчинении у монархии, до Петра Великого она всееще сохраняла кое-какие черты отдельного института и подобие автономииВизантийский принцип "симфонии", вновь утвержденный на соборе 1666 г., всееще теоретически оставался в силе. Церковь стояла отдельно от государства,имела патриарха, свои административные, судебные и налоговые органы и своивладения, обитателей которых она облагала податями и судила. Петр покончил сэтим полуавтономным статусом, упразднив патриархию, превратив ее ведомства вфилиалы органов светской администрации, отменив ее судебные иммунитеты и,быть может, самое важное, конфисковав ее доходы. После петровскогоцарствования русская церковь оказалась всего-навсего одним из подразделенийгражданской администрации. Coup de grace был нанесен жертве, которая и такдышала на ладан, и поэтому почти не дернулась: протестов не было - было однолишь безмолвное повиновение. Ни одна церковь христианского мира не дала себясекуляризовать с таким равнодушием, с каким это сделала церковь русская.Петр сильно недолюбливал православную церковь, а в особенности еевеликорусское ответвление; он больше предпочитал украинское и тем пачепротестантское духовенство. Он был недоволен тем, что в силу привилегий,пожалованных духовным лицам в Средние века, десятки тысяч их избегаютподатей и государственной службы и в то же время прибирают к рукам добруючасть богатства страны в форме барщины и оброка. Он смотрел на них как натунеядцев. Его враждебность по отношении к церкви усугублялась тем, что онаоказала поддержку его сыну царевичу Алексею. Поэтому он в любом случае былнастроен урезать ее привилегии. Но его еще подтолкнули к тому соображенияналогового характера, игравшие столь решающую роль во всех его реформах. Привступлении Петра на престол церковь все еще была богата, несмотря нанеоднократные запрещения приобретать новые земли. В служилом сословии крепкоукоренился обычай не забывать церковь в своих завещаниях, да и сами царипродолжали делать щедрые подарки своим излюбленным монастырям уже послетого, как запретили это помещикам. Из-за стремительной русской экспансиипроцент национального богатства во владении духовенства уменьшился, однако вабсолютных цифрах оно оставалось весьма значительным: подсчитано, что привоцарении Петра оно имело 750 тысяч крестьян из общего числа в 12-13миллионов. Уже в 1696 г. Петр принялся ущемлять право приходского имонастырского духовенства нестесненно распоряжаться доходами от церковныхимуществ. Четыре года спустя, после смерти патриарха Адриана, онвоспользовался образовавшейся вакансией, чтобы упразднить всю отдельнуюцерковную администрацию. Вместо того, чтобы назначить преемника Адриану, онподобрал местоблюстителя, ученого, но бесхребетного украинского священникаСтефана Яворского. Петр передал реальное управление церковными имуществами ипрочими мирскими делами Монастырскому Приказу, поручив ему администрацию,судопроизводство и налогообложение в церковных вотчинах. Церковное имуществосекуляризовано не было, однако было до такой степени вписано в общуюадминистративную структуру государства, что когда полвека спустя произошланастоящая секуляризация, она выглядела уже простой формальностью. Начиная с1701 г. утвердился принцип, что монастырям положено отдавать в казну всесвои доходы в обмен на установленное жалованье (хотя принцип этот, как илюбая иная линия правительственной политики, проводился в жизнь не слишкомрегулярно). Кульминационной точкой церковной политики Петра явился "Духовныйрегламент", подготовленный под личным надзором императора и изданный в 1721г. Он в мельчайших подробностях регламентировал деятельность приходского имонастырского духовенства, указывая, что ему можно делать, чего нельзя, идаже - что оно обязано делать. "Регламент" явился воистину бюрократическойконституцией русской церкви. К числу важнейших его положений относилосьупразднение патриаршего поста, пустовавшего с 1700 г., и замена егобюрократическим органом, сперва называвшимся "Духовной Коллегией", а позднее"Святейшим Правительствующим Синодом". Святейший Синод был ничем иным, какминистерством по делам религии. Глава его, именовавшийся Обер-Прокурором, необязательно должен был являться лицом духовного звания и в XVIII в.обыкновенно был из военных. До 1917 г. на Синоде лежала вся ответственностьза управление русской церковью. С его учреждением церковь пересталасуществовать как самостоятельный институт и официально слилась сгосударственным аппаратом. Из некоторых обязанностей, наложенных "Регламентом" на духовенство,видно, насколько политизирована была церковь при Петре. Рукоположеннымсвященникам полагалось давать присягу, в которой они обещали "все к высокомуЕго Царского Величества самодержавству, силе и власти принадлежащие права, ипрерогативы (или преимущества), узаконенные и впредь узаконяемые, покрайнему разумению, силе возможности предостерегать, и оборонять, и в томживота своего в потребном случае не щадить". В присяге, дававшейся членамиДуховной Коллегии (потом Св. Синода), содержались следующие слова: "Клянусяже Богом живым ... Ея Величеству, Государыне Царице Екатерине Алексеевневерным, добрым и послушным рабом и подданным быть".*14 *14 Полное Собрание Законов Российской Империи с 1649 г.. СПб., 1830, т. VI, стр. 315. Помимо этого общего обязательства, приходские священники должны былипоклясться, что сразу же сообщат властям любые сведения о покусительстве наинтересы императора или его государства, даже если оные сведения получены наисповеди: Если на исповеди кто-либо откроет священнику пусть и не совершенное,но уже задуманное преступное деяние, особенно измену или бунт противСамодержца или Государства, или злой умысел против чести или здравияГосударя и семейства его Величества ... исповеднику должно не толькоотпустить ему грехи, в которых он открыто , исповедался ... но инезамедлительно донести о нем в специально обозначенное для сего место всогласии с личным указом Его Императорского Величества ... в силу чего, заслова, затрагивающие высокую честь Его. Императорского Величества инаносящие ущерб Государству, сии злоумышленники должны быть незамедлительносхвачены и препровождены в назначенные места.*15 *15 Полное Собрание Законов Российской Империи с 1649 г., СПб., 1830,т VI, стр. 701 После издания "Регламента" русские священники регулярно сотрудничалис полицией. К примеру, в конце петровского царствования, когда правительствоготовилось ввести подушную подать и пыталось провести для этого переписьнаселения, сельским священникам было поручено под страхом беспощадной поркии ссылки в Сибирь содействовать отысканию уклоняющихся от переписи. В XIX в.считалось, что доносы на политических инакомыслов входят в число стандартныхобязанностей священника. Поразителен не только сам факт издания "Духовного регламента", но ито, что он не встретил никакого сопротивления. Петр просто разослал своимпрелатам копни этого документа и приказал, чтоб они его подписали; те вдолжное время повиновались, хотя ведь для них должно было быть очевидно, чтоэтим они решали судьбу своей церкви. Данных об активном сопротивлении(подобно тому, какое часто имело место во время раскола, когда речь шла осудьбе обряда) "Регламенту" нет. Из всего этого напрашивается вывод, чтосамой важной стороной для русской церкви был ее магический элемент, и,поскольку Петру не было дела до литургии, таинств и прочих ее обрядов, вовсех иных вопросах церковь готова была ему повиноваться. В свете этого не удивительно, что экспроприация церковных имуществтакже не столкнулась с каким-либо сопротивлением. Проведена она была в 1762г. Петром III, повелевшим слить все церковные и монастырские земли сгосударственными владениями. Два года спустя Екатерина II подтвердила этотуказ. Примерно миллион сидевших на церковных землях крестьян перешел тогда(в 1767 г.) в руки государства, а приходское и монастырское духовенство былопереведено на казенное жалованье. Из нескольких миллионов рублей годовогодохода, получаемого с тех пор монархией с секуляризованных церковныхимуществ, она возвращала духовенству около 400 тысяч, а разницу оставляласебе. Было приказано закрыть безземельные монастыри, не приносящиегосударству дохода, вследствие чего общее их число в России уменьшилосьвдвое - из 954 действующих монастырей в 1764 г. были закрыты 569. Ноправительственные средства ассигновались отнюдь не всем оставшимсямонастырям: из 385 переживших секуляризацию монастырей лишь 161 получалденьги от государства, а остальным 224 приходилось кормиться самим по себе.Эти меры тоже не встретили сопротивления. В Западной Европе секуляризацияцерковных земель явилась, возможно, наиболее мощным двигателем Реформации, ав России она была проведена так же спокойно, как простая бухгалтерскаяоперация. Приняв на себя оплату духовенства, государство должно былопозаботиться о том, чтобы число состоящих у него на жалованьи лиц неразбухало за счет самозванцев или священников, рукоположенных в сан, носидящих без дела за отсутствием прихода. Теперь правительство взялосьсоставлять штаты для церковных назначений наподобие списков, заведенных длягражданской службы. По приказу Петра I "излишние" (то есть не имеющиеприходов) священники должны были призываться в армию, либо переводиться вподатное сословие. Однако в XVIII в. этот принцип нестрого проводился вжизнь за нехваткой необходимого персонала. Лишь в 1860-х гг. были составленыштаты духовных лиц, и государство добилось, чтобы число получающих жалованьесвященников соответствовало числу действующих приходов. Екатерина II сделалаеще один шаг к полному включению духовенства в государственную бюрократию,повелев в 1790-х гг. совместить границы епархий с границами губернскойадминистрации, чтобы облегчить губернаторам контроль над церковью. Врезультате всех этих мер в XVIII в. русское духовенство было превращено вблизкое подобие чиновничества. Быть может, православной церкви удалось бы поправить свое положение,имей она на своей стороне массы населения. Но это, однако, было совсем нетак. Крестьяне, по-настоящему, не поверхностно, увлеченные верой, тянулисьбольше к староверам и сектантам. Образованные классы либо вообще непроявляли к церкви интереса, либо склонялись к иноземным религиям, особенносветского (идеологического) сорта, где суррогатом Бога выступала история.Православная церковь никогда не находила общего языка с образованнымилюдьми, поскольку ее консервативное мировоззрение придавало ей ярковыраженную антиинтеллектуальность. Исходя из средневековой русской посылки,что "всем страстей мати - мнение", и что "мнение - матерь падения", онапроявляла небольшой интерес даже к своей собственной идеологии, обращаясь кней в основном лишь тогда, когда приходилось отбиваться от еретиков илииностранцев. Она встречала все попытки вдохнуть в нее новую жизнь синстинктивной подозрительностью, переходившей во враждебность исопровождавшейся подчас доносами властям и отлучением. Так происходиловсегда, когда ей мнилось, что о ее догматах и обрядности высказываютнезависимые суждения. Она оттолкнула от себя одного за другим лучшихрелигиозных мыслителей страны - славянофилов, Владимира Соловьева, ЛьваТолстого и мирян, объединившихся в начале 1990-х гг. вокруг"Религиозно-философического общества". Она также мало заботилась опросвещении своей паствы. Православная церковь впервые сколько-нибудьсерьезно занялась начальным образованием лишь в 1860-х гг., да и то поприказу правительства, встревоженного влиянием интеллигенции на массы. Абсурдно было бы отрицать, что в эпоху империи многие россияне, отсамых образованных до неграмотных, искали и обретали утешение в церкви и чтодаже среди раболепствующего перед государством духовенства встречались людивысочайшего нравственного и интеллектуального калибра. Даже в своейиспорченной форме русская церковь предоставляла освобождение от жизненныхневзгод. Однако в целом церковь императорского периода великой популярностьюне пользовалась и утрачивала остатки той популярности, которая у нее некогдабыла. Во времена Котошихина, в середине XVII в., дворяне и бояре обыкновеннодержали за свой счет домашние часовни и одного или нескольких священников.Но уже столетие спустя, в царствование Екатерины II, английскийпутешественник с удивлением отмечал, что за пять месяцев своего пребывания вПетербурге он ни разу не видел священника ни при ком из дворян.*16 Другиеиноземные путешественники императорской эпохи оставили подобные жесвидетельства. Растущая изоляция духовенства от элиты объясняетсянесколькими причинами. Одна из них связана с . петровским законом,воспрещающим строительство семейных церквей и содержание домашнихсвященников. Другая заключалась в ширящемся разрыве между даваемом высшемуклассу европеизированным, светским образованием и тем обучением, котороеможно было получить даже в самых лучших семинариях. Свою роль сыграли иклассовые различия. Строгий запрет на вступление дворян в духовное сословие,наложенный московским правительством и усугубленный петровскимзаконодательством, не дал образоваться в России такому кровному родствумежду знатью и высшими слоями духовенства, какое обычно существовало вЗападной Европе. Русское духовенство в подавляющем большинстве своемпроисходило из простолюдинов, часто из самых низших классов, и в культурноми социальном отношении стояло близко к городской мелкой буржуазии. Кажется,что персонажи, населяющие романы Лескова - бытописателя русскогодуховенства, живут в каком-то своем мирке, еще больше отрезанном от внешнегомира, чем обитающие в "темном царстве" купцы. До самого конца императорскогорежима они оставались обособленной кастой, ходили в свои школы, женились надочерях лиц духовного звания и отдавали своих отпрысков в священники. Даже вначале XX в., когда русские миряне могли принимать духовный сан, они делалиэто крайне редко. Обедневшее, изолированное и отождествлявшееся ссамодержавием духовенство не пользовалось ни любовью, ни уважением; его влучшем случае терпели. *16 О России в царствование Алексея Михайловича, сочинение ГригорьяКотошихина, 4-е изд., СПб., 1906, стр. 147; William Soxe, Travels intoPoland, Russia, Sweden and Denmark (Dublin 1784), II, p. 330. Чего можно было реалистически ожидать от русской церкви? Из-за своейконсервативной философии и традиционной зависимости от государственнойвласти она никак не могла выступать в качестве либерализующей силы. Но онамогла сделать два важных дела. Прежде всего, она могла отстоять принципсосуществования светской и духовной власти, выдвинутый в Евангелии от Матфея(22:16-22) и подробно разработанный в теории Византийской церкви. Сделавэто, она добилась бы верховной власти над духовным миром страны и одним этимнесколько ограничила бы светскую власть. Не совершив этого, она позволилагосударству претендовать на власть как над телом человека, так и над егоумом, и таким образом сильно способствовала уродливому разбуханию светскойвласти в России в то время и даже более того в последующую эпоху. Во-вторых, она могла бы с гордо поднятой головой завязать борьбу засамые элементарные христианские ценности. Ей следовало бы протестоватьпротив введения и распространения крепостного права, находившегося в такомпротиворечии с христианской этикой. Ей следовало бы заклеймить преследованияграждан светскими властями. Однако она не сделала ни того, ни другого (заисключением изолированных случаев) и вела себя так, как будто ей не былодела до восстановления попранной справедливости. Ни одна ветвь христианстване относилась с таким равнодушием к проявлениям социальной и политическойнесправедливости. Можно вполне солидаризироваться со словами АлександраСолженицына о том, что русская история была бы в последние несколькостолетий несравнимо человечней и гармоничней, если бы русская церковь непоступилась бы своей независимостью и продолжала бы взывать к народу, какона делает, например, в Польше.*17 В конечном итоге политика русскойправославной церкви не только дискредитировала ее в глазах всех, кто дорожилсоциальной и политической справедливостью, но и произвела духовный вакуум,заполненный светскими идеологами, стремящимися создать в этом мире рай,который христианство обещало в мире ином. *17 New York Times, 23 March 1972, p. 6.

III ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА

ГЛАВА 10. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполети разноцветных мундиров. Виссарион Белинский, "Письмо к Гоголю" (1847 г.) Из представленного выше анализа отношений между государством иобществом в России до 1900 г. следует вывод, что ни одна из экономических иобщественных групп, составлявших старый режим, не могла или не хотелавыступить против монархии и поставить под сомнение ее монополию наполитическую власть. Они не были в состоянии сделать это по той причине,что, проводя в жизнь вотчинный принцип, то есть поступая с территориейимперии как со своей собственностью, а с ее населением - как со своимислугами, монархия предотвращала складывание независимых очагов богатства ивласти. И они не хотели этого делать, поскольку при таком строе монархиябыла важнейшим источником материальных благ, и каждая из этих групп былапосему весьма склонна пресмыкаться перед нею. Дворяне рассчитывали, чтосамодержавие будет держать крестьян в ежовых рукавицах, завоюет новые землидля раздачи им в поместья и оградит их разнообразные привилегии; купцыожидали от монархии лицензий, монополий и высоких тарифов для защиты своихмалопроизводительных предприятий; духовенство же могло уповать лишь намонархию для ограждения своих земельных владений, а после их отобрания - дляполучение субсидий и удержания своей паствы от перехода на чужую сторону. Впреобладающих в России неблагоприятных хозяйственных условиях группынаселения, стремившиеся подняться над уровнем экономического прозябания,располагали для этого единственным средством - сотрудничеством сгосударствам, что подразумевало отказ от всяких политических амбиций. Навсем протяжении русской истории "частное богатство появлялось ирассматривалось как следствие милости правительства, как правительственнаянаграда за благонравие политического поведения. Смирением, а не в борьбеприобретались частные крупные богатства и дворян, и буржуазии. Ценою полногополитического обезличивания поднимались и дворяне, и промышленники к вершинебогатства".*1 Нищая мужицкая масса также предпочитала абсолютизм любойдругой форме правления. Она желала превыше всего добраться до земли, еще ненаходящейся в крестьянских руках, и возлагала свои надежды на того самогоцаря, который в 1762 г. пожаловал личные вольности ее господам, а спустя 99лет и ей самой. Разорившиеся дворяне, масса мелких торговцев и подавляющеебольшинство крестьян видели в конституции и парламенте мошенническуюпроделку, с помощью которой богатые и влиятельные слои стремятся завладетьгосударственным аппаратом в своих собственных интересах. Таким образом, всерасполагало к консерватизму и оцепенению. *1 П. А. Берлин, Русская буржуазия в старое и новое время, М., 1922,стр. 169. Помимо хозяйственных и социальных "групп интересов" (interestgroups), был еще один потенциальный источник сопротивления абсолютизму, аименно региональные группировки. Явление это безусловно существовало вРоссии и даже пользовалось кое-каким конституционным признанием.Правительства Московии и Российской Империи обычно не торопились ломатьадминистративный аппарат, имевшийся на завоеванных территориях. Как правило,они предпочитали оставлять все более или менее по-старому, по крайней мерена какое-то время, и удовольствовались перенесением в Москву или Петербурглишь центрального управления. В разные периоды в России существовали районыс самоуправлением, над которыми бюрократия осуществляла только номинальныйконтроль. В царствование Александра I, когда территориальная децентрализациядостигла наивысшей точки, обширные области империи обладали хартиями,которые давали их обитателям гораздо большую свободу политическогосамовыражения, чем в любой части собственной России. При этом государеФинляндия и Польша имели конституцию и национальные парламенты, обладавшиезаконодательной властью в своих внутренних делах. Курляндия и Ливонияуправлялись в соответствии с грамотами, первоначально данными шведами, затемподтвержденными Петром I и практически обеспечивавшими этим провинциямсамоуправление. К кочевникам Сибири и Средней Азии относились весьмалиберально, и постороннего вмешательства в их жизнь почти не было. Евреитакже пользовались в черте оседлости автономией через посредство своихрелигиозных общинных организаций, называвшихся кагалами. Однако еслиразобраться в том, какие обстоятельства вызвали эти исключения изгосподствующего в стране централизма, то окажется, что, как правило,решающей причиной их было не признание за нерусскими национальностяминекоего "права" на самоуправление, а административное благоразумие инехватка персонала. На протяжении всей своей истории русская империяразвивалась в направлении, диаметрально противоположном ходу эволюции Англиии Америки, неуклонно тяготея к централизму и бюрократизации. По мере ростаправительственных органов автономия меньшинств и их территория под тем илииным предлогом урезались, так что к началу XX в. от этой автономии почтиничего не осталось. Польская конституция была отменена в 1831 г., а действиефинской было практически приостановлено в 1899 г.; хартии Курляндии иЛивонии были основательно выхолощены, а азиатских кочевников и евреевполностью подчинили русским губернаторам. Накануне революции 1917 г. лишьсреднеазиатские протектораты Хива и Бухара все еще сохраняли автономныйстатус, но их ликвидировали и включили в состав России сразу же после того,как в этом районе пришло к власти новое, коммунистическое правительство. Коли дело обстояло так, то политическая оппозиция, если ей вообщебыло суждено появиться на свет, должна была зародиться не среди тех, когосоциологи называют "группами интересов". Ни одна из социальных групп вРоссии не была заинтересована в либерализации: она означала бы утратупривилегий для элиты и разбила бы надежды крестьянской массы навсероссийский "черный предел". На всем протяжении русской истории "группыинтересов" боролись с другими "группами интересов", и никогда - сгосударством. Стремление к переменам должно было вдохновляться не личныминтересом какой-то группы, а более просвещенными, дальновидными ивеликодушными мотивами, такими как чувство патриотизма, справедливости исамоуважения. Действительно, именно поскольку погоня за материальнымиблагами столь сильно отождествлялась со старым режимом и раболепием передгосударством, любой нарождающейся оппозиции следовало начисто отместисвоекорыстие, ей надлежало быть - или хотя бы выглядеть - абсолютнобескорыстной. Поэтому вышло так, что борьба за политические вольности ссамого начала велась в России точно в том духе, в каком, по мнению Берка(Burke), вести ее никогда не следует,- во имя абстрактных идеалов. Хотя обычно считают, - что слово "интеллигенщия" - русскогопроисхождения, на самом деле его этимологические корни лежат в ЗападнойЕвропе. Это неуклюжая латинизированная адаптация французского intelligence инемецкого Intelligenz, которыми стали пользоваться на Западе в первойполовине XIX в. для обозначения образованных, просвещенных, "прогрессивных"элементов общества. Например, в дебатах австрийского и немецкогореволюционного парламента в феврале 1849 г. консервативные депутаты называлитермином die Intelligenz ту социальную группу (в основном городские иобразованные слои), которая в силу своей выдающейся гражданственностизаслуживала непропорционально высокого парламентскогопредставительства.*2 Это слово появилось в русском словаре в 1860-х гг. и к1870-м гг. уже не сходило с языка, сделавшись центром немалой частиполитических дискуссий своего времени. *2 Otto Mueiler, Intelligentcija: Untersuchungen zur Geschichleeienes politischen Schlagwortes (Frankfurt 1971); Richard Pipes,"'Intelligentsia' from the German 'Intelligenz'"? a Note", Slavic Review,Vol. XXX, No. 3 (September 1971), pp. 615-18. К сожалению, термин "интеллигенция" не поддается точному иповсеместно признаваемому определению. Как и у многих других терминоврусской истории (например, "боярин", "дворянин", "мужик", "тягло"), у негопо крайней мере два значения, одно широкое и другое - узкое. В широком - иболее старом - своем смысле он относится к той части образованного класса,которая занимает видное общественное положение и немало напоминает тех, когофранцузы зовут les notables. Ранний пример такого словоупотреблениявстречается в тургеневской "Странной истории", написанной в 1869 г.:приехавшего в провинциальный городок героя приглашают на прием, где, как емуобъясняют, будут городской врач, учитель и "вся интеллигенция". Такаяширокая дефиниция постепенно вышла из употребления, но была воскрешена после1917 г. коммунистическим режимом. Он не в состоянии принять понятиеинтеллигенции как особой социальной категории, ибо оно не укладывается вмарксистскую классовую схему, однако не может и выкинуть его из русской речии рассматривает "интеллигенцию" как профессиональную категорию, обозначающуютех, кого на Западе назвали бы "белыми воротничками". В силу такогоопределения председатель КГБ и академик Сахаров оба являются представителями"советской интеллигенции". Узкое значение термина имеет более сложную историю. Почти так же, какпроизошло со словом "либерализм" в английском языке, термин "интеллигенция"со временем утратил свои описательные, объективные свойства и приобрелнормативный и субъективный характер. В 1870-х гг. молодые люди, обладавшиерадикальными философскими, политическими и общественными взглядами, сталиутверждать, что право носить титул интеллигентов принадлежит им, и им одним.Поначалу те, кого настолько узкая дефиниция оставила бы за дверямипрогрессивного общества, не согласились с таким подходом. Однако к 1890-мгг. русскому человеку уже мало было иметь образование и участвовать вобщественной жизни, чтобы удостоиться этого звания. Теперь он должен былстойко выступать против всего политического и экономического склада старогорежима и быть готовым принять активное участие в борьбе за его свержение.Иными словами, принадлежать к интеллигенции значило быть революционером. Одновременное использование одного и того же слова для выражения двухвесьма разных понятий привело к великой сумятице. В 1909 г. группалиберальных интеллигентов, часть которых в прошлом принадлежала ксоциал-демократам, опубликовала сборник "Вехи", в котором подвергла русскуюинтеллигенцию резкой критике за отсутствие чувства политической реальности,безрелигиозность, дурные нравы, верхоглядство и прочие прегрешения.Читатели, без сомнения, знали, о ком идет речь. И тем не менее, в глазахправительства и его сторонников авторы сборника сами определенно былиинтеллигентами. Столкнувшись с таким положением, историк должен занять определеннуюпозицию; безусловно, будет ошибкой принять узкое определение интеллигенции,на котором настаивало ее радикальное крыло. К борьбе против самодержавияприсоединилось множество людей, исходивших из либеральных и дажеконсервативных принципов и целиком отвергавших революционную идеологию.Исключить их значило бы исказить историю. От широкого определения,охватывающего всю группу работников умственного труда, толку и того меньше,потому что оно ничего не говорит о тех политических и общественныхвоззрениях, которые именно и отделяли тех, кто осознавал себяинтеллигенцией, от остальной массы населения. Мы воспользуемся дефиницией,лежащей где-то между двумя вышеозначенными определениями. Мерилом здесьявляется приверженность общественному благу: интеллигент - это тот, кто непоглощен целиком и полностью своим собственным благополучием, а хотя бы вравной, но предпочтительно и в большей степени печется о процветании всегообщества и готов в меру своих сил потрудиться на его благо. По условиямтакого определения, образовательный уровень и классовое положение играютподчиненную роль. Хотя образованный и обеспеченный человек, естественно,лучше может разобраться в том, что же не так в его стране, и поступатьсообразно с этим, совсем не обязательно, что ему придет охота это сделать. Вто же самое время простой, полуграмотный рабочий человек, пытающийсяразобраться в том, как действует его общество, и трудящийся на его благо,вполне отвечает определению интеллигента. Именно в этом смысле в конце XIXв. в России говорили о "рабочей интеллигенции" и даже о "крестьянскойинтеллигенции".*3 *3 "Рабочая интеллигенция" описывается в моей книге Social Democracyand the St Petersburg Labor Movement, 1885-1897 (Cambridge, Mass. 1963); а"крестьянская интеллигенция" (в основном бывшие крепостные, занявшиесясвободными профессиями) - в Е С. Коц. Крепостная интеллигенция. Л.. 1926. Интеллигенция в таком определении появляется везде, где существуетзначительное несоответствие между теми, в чьих руках находится политическаяи экономическая власть, и теми, кто представляет (или считает, чтопредставляет) общественное мнение. Она сильнее и настойчивее в тех странах,где авторитарное правительство сталкивается с восприимчивой к новым идеямобразованной элитой. Здесь возможность и желание действия вступают междусобой в острый конфликт, и интеллигенция кристаллизуется в государство вгосударстве. В деспотиях традиционного типа, где отсутствует многочисленнаяобразованная публика, и в правильно функционирующих демократиях, где идеимогут быстро воплощаться в политике, интеллигенция скорее всего нескладывается.*4 *4 Если, конечно, какая-нибудь часть образованного меньшинства невообразит, что она лучше всех знает, в чем состоит народное благо. Тогда онаможет игнорировать результаты выборов по тем соображениям, что а) они недают народу "настоящей" свободы выбора, 6) избирательный процесс подвергсяманипуляции, или, когда не помогают другие доводы, в) массам устроилипромывание мозгов, и они голосуют против своих собственных интересов. Неизбежно было, что в России эпохи империи рано или поздно появитсяинтеллигенция. А принимая во внимание неизменное вотчинное отношениемонархии ко всем вопросам политической власти, было столь же очевидно, (чтоборьба между интеллигенцией и режимом выльется в войну на взаимноеуничтожение. Наверное, на Руси испокон веку были недовольные, однако самым раннимполитическим вольномыслом, о котором имеются документальные свидетельства,был князь И. А. Хворостинин, живший в начале XVII в. На этого аристократадонесли властям, что он не соблюдает православного обряда, держит у себя вбиблиотеке латинские книги, зовет царя деспотом и сетует, что "на Москвелюдей нет, все люд глупый, жить тебе не с кем". Он бил челом, чтоб емупозволили уехать в Литву, в чем ему отказали, и кончил высылкой в далекийсеверный монастырь.*5 Хворостинин был типичным инакомыслом доинтеллигентскойэры, пребывал в полной изоляции и обречен был умереть, не наложив нималейшего отпечатка на ход событий. Думающие люди в ту раннюю пору несоставляли ни силы, ни движения. В служебном режиме XVII - начала XVIII вв.недовольство было prima facie доказательством бунта и посему вынуждено былоограничиваться частными разговорами. *5 С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. V, М.,1961, стр. 331-2. Чтобы в России могло существовать общественное мнение, правительствунадо было прежде всего признать правомочность общественной деятельности,независимой от его поощрения или дозволения. Это случилось лишь соблегчением условий государственной службы, произошедшим после смерти Петра.В 1730-х и пуще того в 1740-х и 1750-х гг. дворянам делалось все легчезаниматься своими частными делами, одновременно находясь номинально нагосударственной службе. Теперь вполне нетрудно было добиться длительногоотпуска и даже выйти в отставку, едва достигнув зрелого возраста. Так, безовсякого формального законодательства, стал складываться "праздный класс"(leisure class). Даже дворяне, служившие в войсках, стали находить время дляневоенных занятий. Например, курс подготовки в Благородном КадетскомКорпусе, основанном в 1731 г. (см. стр. #178), был настолько ненапряженен,что учившиеся в нем молодые дворяне располагали большим количествомсвободного времени, дабы развлекать себя театральными постановками ипоэзией. Основоположники русского театра А. П. Сумароков и М. М. Херасковпринялись за литературное творчество, будучи кадетами, и написали некоторыеиз своих наиболее значительных сочинении в стенах этого на первый взглядчисто военного заведения. Литература сделалась в середине XVIII в. первымвидом свободной деятельности, который стало терпеть русское правительство.Уровень этого сочинительства был невысок, и большая часть публикуемыхпроизведений представляла собою подражание западным образцам. Однакозначение этой литературы было не эстетическим, а политическим: "Важно то,что литература оторвалась от правительства, что высказывание художественногослова перестало быть официальным. Носители литературы стали отличать себя,свое сознание и цели своей деятельности от сознания, деятельности и целейвласти".*6 Так в некогда монолитной, вотчинной структуре образовалась перваятрещинка. Литература сделалась первым занятием, никак не обслуживающиминтересы государя, но тем не менее разрешенным членам царского служилогосословия. Она так и не уронила этого своего неповторимого положения. С техсамых пор литература остается в России частным миром, подчиненным инымвластителям и иным законам. *6 Г. Гуковский, Очерки по истории русской литературы XVIII века,М.-Л., 1936, стр 18. Судьба этой тенденции зависела от дальнейшего ослабления служебныхповинностей. Освободив дворян от обязательной службы, манифест 1762 г.распахнул шлюзы умственной деятельности. Он одновременно позволилпрофессиональное занятие литературой и создал читательский круг дляпрофессионального литератора. Малая часть отставных дворян читала книги, акто читал, довольствовался французскими романами, обыкновенно покупаемыми навес. Однако стала складываться привычка хотя бы к развлекательному чтению.Расцвет русской литературы в XIX в. был бы невозможен без закона 1762 г. ичувства личной безопасности, обретенного высшим дворянским слоем вблагодатное царствование Екатерины. Наиболее мыслящие члены этой группыстали теперь приобретать вкус к политическим идеям. Особый интерес вызывализападные сочинения, касающиеся роли и прав благородного сословия, с которымдворяне этого царствования были склонны себя отождествлять. "Дух законов"Монтескье, переведенный на русский через несколько лет после выхода в свет,сделался для целого поколения русских дворян руководством по государственнойдеятельности, потому что в нем особо подчеркивалась необходимость тесногосотрудничества между короной и знатью. Екатерина живо поощряла этот интереск политическим идеям. Она приходила в ужас от господствовавшего среди высшихклассов страны невежества и апатии и вознамерилась создать слой граждан,проникнутых общественным духом, как бы пытаясь опровергнуть мнение Монтескьео том, что в России есть лишь господа да рабы и нет ничего похожего на tiersetat. Она сделала для этого гораздо больше, чем за ней признают. Верно, чтоее "Наказ", чьи положения были списаны у Монтескье и Беккариа, не имелпрактических последствий, а комиссия, созванная ею в 1767 г., чтобы датьРоссии новый свод законов заместо Уложения 1649 г., никакого свода непроизвела. Но опыт этот не пропал даром. Напечатанный большим тиражом ишироко распространенный "Наказ" ознакомил русскую элиту с элементарнымиполитическими и социальными идеями Запада. Можно сказать, что он ознаменовалначало в России разговора о правительстве как об учреждении, подчиненномнравственным нормам. Неудачная Комиссия для сочинения проекта новогоуложения впервые в русской истории предоставила представителям разныхсословий возможность откровенно, публично и безбоязненно высказаться озаботах своих избирателей. Это было уже не "совещание правительства сосвоими собственными агентами", каким являлись соборы Московской Руси, этобыл общенациональный форум такого типа, который в следующий раз соберетсялишь 138 лет спустя в качестве Первой Государственной Думы. То была и школаполитики, и некоторые питомцы ее сыграли важную роль в формированииобщественного мнения в позднейший период екатерининского правления.Умственный стимул, который "Наказ" и Комиссия уложения дали русскойобщественной жизни, имел куда более значительные последствия для дальнейшегохода русской истории, чем какой угодно свод законов. Екатерина продолжала поощрять вызванное ею брожение и после роспускаКомиссии. На следующий, (1769) год она начала первое русское периодическоеиздание - "Всякую всячину", сатирический журнал, в который и сама пописывалапод псевдонимом. У нее объявились подражатели, и вскоре немногочисленнуючитающую публику завалили сатирическими изданиями. Большая часть материаловв этих журналах представляла собою беззаботную развлекательную чепуху,однако иногда сатира обретала более серьезные формы и делалась орудиемсоциальной критики. В екатерининское царствование появились также всяческиеинформационные издания, в том числе специализированные публикации дляпомещиков и детей. За первое десятилетие после воцарения Екатерины числопечатаемых в России книжных названий выросло в пять раз. К концу еецарствования отношение императрицы к выпущенным ею на свободу силамсделалось более двойственным, и в 1790-х гг., напуганная Французскойреволюцией, она взялась за подавление независимой мысли. Однако этот позднийповорот не должен затенять сделанного ею. Деятельность Екатерины имеладалеко идущие последствия, затеяв в России широкое общественное движение,сочетавшее открытое высказывание мнений с общественной деятельностью,посредством чего русское общество наконец-то принялось отстаивать свое правона независимое существование. Всемогущее русское государство сумело создатьдаже свою противодействующую силу. С самого своего зарождения русское общественное мнение разделилось надва отчетливых течения, от которых со временем отпочковалось множествонаправлений. Оба относились к тогдашней России критически, но по совершенноразным причинам. Одно можно охарактеризовать какконсервативно-националистическое, а другое - как либеральнорадикальное. Основоположником консервативно-националистического движения в России(и, кстати, ее первым бесспорным интеллигентом) явился Николай ИвановичНовиков. В молодости он служил в гвардейском полку, посадившем Екатерину натрон, в чем ему изрядно повезло, ибо благодаря этому ему были обеспеченызащита и фавор императрицы. Он участвовал в Комиссии уложения, работая со"средним сословием", каковое обстоятельство приобретает особое значение всвете нескрываемо "буржуазного" мировоззрения Новикова. В 1769 г. оноткликнулся на журналистический вызов Екатерины и выпустил первый из трехсатирических журналов, "Трутень", за которым последовала череда серьезныхизданий дидактического свойства. В самом первом номере "Трутня" Новиков поставил вопрос, которомусуждено было сделаться центром внимания всего интеллигентского движения вРоссии. Признавшись, что быть на военной, приказной или придворной службесовсем не по его склонности, он спрашивал: "Что делать мне?", - и впояснение прибавлял: "Без пользы в свете жить, тягчить лишь толькоземлю".*7 Для него вопрос решился обращением к публицистической ифилантропической деятельности. Мировоззрение, Новикова вполне укладывается вкультурную традицию западноевропейской буржуазии, что тем более удивительно,поскольку он ни разу не был на Западе и, по собственному признанию, невладел иностранными языками. Во всех его писаниях главным объектом нападокявляется "порок", который он отождествлял с такими "аристократическими"свойствами, как праздность, страсть к показному, равнодушие к страданиямбедноты, безнравственность, карьеризм, льстивость, невежество и презрение кнауке. "Добродетель" для него состояла в том же, в чем ее видели идеологисреднего класса от Леона Альберти до Бенджамина Франклина: впредприимчивости, скромности, правдивости, сострадании, неподкупности,прилежании. В своих сатирических изданиях Новиков бичевал во имя этихценностей жизнь при дворе и в богатейших поместьях. Поначалу Екатеринаигнорировала его критические стрелы, однако его бесконечные разговоры отемных сторонах русской жизни стали мало-помалу приводить ее в раздражение,и она завязала литературную полемику, с ним на страницах своего журнала. То,что Новиков клеймил как "порок", она предпочитала рассматривать какчеловеческую "слабость". В одной из их словесных баталий Екатерина заявила,что Новиков страдает от "горячки", и употребила выражения, предвосхитившиенекоторые из наиболее яростных выпадов против интеллигенции следующегостолетия: Человек сначала зачинает чувствовать скуку и грусть, иногда отпраздности, а иногда и от читания книг: зачнет жаловаться на все, что егоокружает, а наконец и на всю вселенную. Как дойдет до сей степени, то ужеболезнь возьмет все свою силу и верх над рассудком. Больной вздумает строитьзамки на воздухе, все люди не так делают, а само правительство, как бырадетельно ни старалось, ничем не угождает. Они одни по их мысли в состоянииподавать совет и все учреждать к лучшему.*8 *7 Цит. в В. Боголюбов, И. И. Новиков и его время, М., 1916, стр. 38. *8 Н. И Новиков, Избранные сочинения, М.-Л., 1951, стр. 59. Новиков ответствовал в более осторожных выражениях, однако неотступил ни на йоту. Однажды он даже возымел достаточно дерзости, чтобкритиковать русский язык императрицы. Этот неслыханный спор между государыней и подданным, немыслимый всегоодним поколением прежде, показал, насколько стремительно расползаетсятрещинка в вотчинной структуре. В царствование Елизаветы появлениебеллетристики как самостоятельного занятия составило важнейшийконституционный сдвиг, а в правление Екатерины угодья вольной мысли ужевобрали в себя спорные политические вопросы. Знаменательно, что расхожденияНовикова с императрицей не обернулись для него скверными последствиями.Екатерина продолжала , всячески содействовать ему, в том числе и деньгами.При помощи императрицы и состоятельных друзей он затеял в 1770-1780-х гг.программу просветительной и филантропической деятельности такогограндиозного масштаба, что здесь достанет места только лишь перечислить еевершины. Его издательства, предназначенные доставить дворянским и купеческимсемействам содержательную, а не просто развлекательную литературу, выпустилиболее девятисот названий. Через "Переводческую семинарию" он открыл русскомучитателю доступ к множеству зарубежных сочинений религиозного ихудожественного свойства. Часть дохода от его журналистской и издательскойдеятельности шла на учрежденную им школу для сирот и нуждающихся детей, атакже на бесплатную больницу. Во время голода он устраивал продовольственнуюпомощь. Все это сочли бы добрым делом в любой стране мира, однако в Россиито было к тому же и политическое новшество революционного размаха. Новиковпорвал с традицией, согласно которой государство, и лишь оно одно, имелоправо делать что-либо на благо "земли". От него и его соратников обществовпервые узнало, что может само заботиться о своих нуждах. И тем не менее, Новикова заносят в политические консерваторы из-заего решимости действовать "внутри системы", как сейчас выражаются. Он былмасоном и последователем СанМартина и верил, что все зло проистекает отлюдской порочности, а не от учреждений, под властью которых живут люди. Онбезжалостно бичевал "порок" и ревностно пропагандировал полезные знания,потому что, по его убеждению, человечество можно улучшить лишь черезулучшение человека. Он не подверг сомнению ни самодержавную форму правления,ни крепостничество. Такой упор на человека, а не на среду был всегдаотличительным знаком консерватизма. Первый русский либеральный радикал Александр Радищев был менеезначительной фигурой, хотя благодаря неустанным и недурно финансируемымусилиям советских пропагандистов он более известен из этих двух деятелей.Слава его целиком зиждется на "Путешествии из Петербурга на Москву" (стр.#196), в котором, используя популярную тогда форму придуманных путевыхзаметок, он разоблачал наиболее неприглядные стороны русской провинциальнойжизни. Написана книга ужасно, и если исходить из одних ее литературныхдостоинств, вряд ли вообще заслуживает упоминания. В ней царит такаяидеологическая путаница, что критики и по сей день не сойдутся в том, какуюже цель ставил себе автор: призыв к насильственным переменам или простопредупреждение, что если вовремя не провести реформы" то бунт неизбежен. Вотличие от Новикова, мировоззрение которого коренилось в масонстве иангло-германском сентиментализме (к Вольтеру он относился с отвращением),Радищев многое почерпнул у французского просвещения, особенно у его крайнегоматериалистического крыла (Гельвеции и Гольбах). В одном из последних своихсочинений, законченном незадолго до самоубийства, он разбирает проблемубессмертия души и хотя решает этот вопрос в положительном смысле,отрицательные аргументы явно выписаны в этом труде с большим убеждением.Предвосхищая Кириллова у Достоевского, в своем последнем послании передсмертью он писал, что лишь тот сам себе хозяин, кто кончает жизньсамоубийством. Носитель таких идей вряд ли мог принять старый режим или согласитьсядействовать в его рамках. Предложения его, как уже отмечалось, весьмарасплывчаты, и все либералы и радикалы признают его своим предтечей из-зафилософской позиции и безусловного отрицания крепостничества. Инстинктподсказал Пушкину, что Радищев был неумен (он даже называет "преступление"автора "Путешествия" "действом сумасшедшего" и характеризует его как"истинного представителя полупросвещения")*9, и не случайно, вероятно, чтофигура Евгения в "Медном всаднике" имеет такое сходство с Радищевым.*10 *9 А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений в десяти томах, т. VIII,М., 1949, стр. 354 и 360. *10 В. П. Семенников, Радищев. Очерки и исследования, М.. Петроград,1923, стр. 268-9. И Новиков, и Радищев были арестованы в разгар паники, охватившейПетербург после начала Французской революции, и приговорены к пожизненнойссылке. После смерти Екатерины своевольный сын ее Павел I помиловал иосвободил их. Движение декабристов, о котором упоминалось выше (стр. #248), однойсвоей драматичностью, числом и знатностью своих участников не знало себеравных до возмущений, произведенных революционными социалистами в 1870-е гг.Тем не менее, сложно доказать, что это движение было русским в строгомсмысле слова, поскольку его чаяния, идеалы и даже организационные формыпришли прямо из Западной Европы. Все это было заимствовано из опытапосленаполеоновской Франции и Германии, где многие русские дворяне провелипо два-три года во время кампаний 1812-1813 гг. и последовавшей затемоккупации. О космополитизме молодых русских аристократов свидетельствует тообстоятельство, что они настолько прониклись политическим брожением эпохиРеставрации, что посчитали возможным пересадить на родную землю политическиепрограммы Бенджамина Констана, Дестюта де Траси или американскуюконституцию. После неудачи заговора идеи эти растаяли в воздухе, и следующеепоколение мыслящих россиян обратилось к совершенно иному источнику. Этим источником был немецкий идеализм. Не то чтобы русскиеинтеллектуалы разбирались в запутанных и подчас чересчур заумных доктринахидеалистической школьц ибо мало кто из них имел необходимое для тогофилософское образование, а некоторые (например, Белинский) не зналинемецкого и вынуждены были полагаться на пересказы из вторых рук. Но, каквсегда происходит в истории идей (в отличие от обычной истории илифилософии), наиболее важен не точный смысл чьих-то мыслей, а то, как ихвоспринимает публика. Русские интеллигенты 1820-1840-х гг. ухватились затеории Шеллинга и Гегеля с таким рвением потому, что вполне справедливорассчитывали найти в них идеи, способные дать оправдание, своим чувствам ичаяниям. И они действительно почерпнули у этих философов только лишь то, чтоим требовалось. В России, как и везде, главным последствием идеализма было мощноеусиление творческой роли человеческого разума. Нечаянным результатомкантовской критики эмпирических теорий явилось то, что она превратила разумиз простого восприемника чувственных впечатлений в активного участникапроцесса познания. Способ, которым мышление посредством присущих емукатегорий воспринимает действительность, сам по себе является важнейшиматрибутом этой действительности. Выдвинув этот довод, идеалистическая школа,затмившая своим появлением эмпиризм, вложила оружие в руки всех тех, кто былзаинтересован в признании человеческого разума высшей творческой силой, тоесть, прежде всего, интеллигентов. Теперь можно стало утверждать, что идеинастолько же "реальны", насколько реальны физические факты, а то и реальнееих. "Мысль", которая в своем широком толковании включала чувства, восприятияи, превыше всего, творческие художественные импульсы, была поставлена вравное положение с "Природой". Все было взаимосвязано, ничто не былослучайным, и разуму требовалось только разобраться, каким образом явлениясоотносятся с идеями. "Шеллингу обязан я моею теперешнею привычкою всемалейшие явления, случаи, мне встречающиеся, родовать (так перевожу яфранцузское слово generaliser, которого у нас по-русски до сих пор небыло...)",- писал В. Ф. Одоевский, ведущий последователь Шеллинга 1820-хгг.*11 В конце 1830-х гг., когда мыслящие россияне сильно увлеклись Гегелем,это пристрастие приняло самые крайние формы. Вернувшись из ссылки, АлександрГерцен нашел своих московских друзей в состоянии своего рода коллективногобреда: Никто в те времена не отрекся бы от подобной фразы: "Конкресцированиеабстрактных идей в сфере пластики представляет ту фазу самоищущего духа, вкоторой он, определяясь для себя, потенцируется из естественнойимманентности в гармоническую сферу образного сознания в красоте..." Все всамом деле непосредственное, всякое простое чувство было возводимо вотвлеченные категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледнойалгебраической тенью... Человек, который шел гулять в Сокольники, шел длятого, чтобы отдаваться пантеистическому чувству своего единства с космосом;и если ему попадался по дороге какой-нибудь солдат под хмельком или баба,вступавшая в разговор, философ не просто говорил с ними, но определялсубстанцию народную в ее непосредственном и случайном явлении. Самая слеза,навертывавшаяся на веках, была строго отнесена к своему порядку к "гемюту"или к "трагическому в сердце"...*12 *11 П. Н. Сакулин, Из истории русского идеализма; князь В. Ф.Одоевский, М., 1913. т. I, ч. I. стр. 132. *12 А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, Петербург, 1919,XIII, стр 12-13. Вторым и лишь чуть менее важным обстоятельством было то, что идеализмвнес в философию элемент динамизма. С его точки зрения, действительность всвоем духовном и физическом аспекте переживает постоянную эволюцию, она"становится", а не просто "существует". Весь космос проходит через процессразвития, ведущий к определенному расплывчатому состоянию абсолютносвободного и рационального существования. Присутствующий во всехидеалистических доктринах историзм сделался с тех пор непременным состояниемвсех "идеологий". Он вселял и продолжает вселять в интеллигенциюуверенность, что окружающая ее действительность, которую они в той или инойстепени отвергают, в силу самой природы вещей имеет преходящий характер иявляет собою ступень на пути к некоему высшему состоянию. Затем, он дает имоснование утверждать, что если между их идеями и действительностью и имеетсякакое-то несоответствие, то это из-за того, что действительность, таксказать, все еще отстает от их идей. Неудача всегда кажется идеологамвременной, тогда как успехи властей предержащих всегда представляются имиллюзорными. Основной результат идеализма состоял в том, что он придал мыслящимроссиянам уверенность в себе, которой у них прежде не было. Разум был увязанс природой; они вместе являлись частью неуклонно разворачивающегосяисторического процесса, и в свете этой визионерской картины какой малостьюказались правительства, экономика, армии и бюрократии. Князь Одоевский такописывает экзальтацию, испытанную им и его друзьями при первом знакомстве сэтими пьянящими концепциями: Каким-то торжеством, светлым радостным чувством исполнилась жизнь,когда указана была возможность объяснить явления природы теми же самымизаконами, каким подчиняется дух человеческий в своем развитии, закрыть,по-видимому, навсегда пропасть, разделяющую два мира, и сделать из нихединый сосуд для вмещения вечной идеи и вечного разума. С какою юношескою иблагородной гордостью понималась тогда часть, предоставленная человеку вэтой всемирной жизни! По свойству и праву мышления, он переносил видимуюприроду в самого себя, разбирал ее в недрах собственного сознания, словомстановился ее центром, судьею и объяснителем. Природа была поглощена им и внем же воскресала для нового, разумного и одухотворенного существования...Чем светлее отражался в нем самом вечный дух, всеобщая идея, тем полнеепонимал он ее присутствие во всех других сферах жизни. На конце всеговоззрения стояли нравственные обязанности, и одна из необходимыхобязанностей - высвобождать в себе самом божественную часть мировой идеи отвсего случайного, нечистого и ложного, для того, чтобы иметь право наблаженство действительного, разумного существования.*13 *13 А. Н. Пыпин, Белинский, его жизнь и переписка, 2-е изд., СПб.,1908, стр. 88. Конечно, не все мыслящие русские люди поддались такому экстатическомупорыву. У идеализма имелись и более трезвые последователи, такие как,например, академические историки, помимо общей схемы развития человеческогообщества взявшие у Гегеля совсем мало. Однако в царствовании Николая Iидеализм был в какой-то степени непременной философией русскойинтеллигенции, и влияние его сохранялось на протяжении большей части второйполовины XIX в., уже после того, как его основные догматы были опровергнутыи замещены материализмом. Первое, "идеалистическое", поколение русской интеллигенции вышлопочти целиком из дворянской среды, особенно из состоятельногомелкопоместного дворянства. Но преобладание дворян было историческойслучайностью, вызванной тем обстоятельством, что в первой половине XIX в.лишь у них доставало досуга и средств на умственные занятия, особенно такогоэзотерического свойства, которое требовал идеализм. Даже тогда, однако, кэтой группе свободно могли присоединяться и мыслящие члены других сословий,и к числу их относились, среди прочих, Белинский и купеческий сын В. П.Боткин. После вступления на престол Александра II и с началом разложениясословной структуры страны ряды интеллигенции непрерывно пополнялись за счетнедворянской молодежи. В 1860-х гг. большое значение придавали внезапномупоявлению новой мыслящей силы в. лице разночинцев, не принадлежавших ни кодной из стандартных юридических категорий, таких как сыновья священников,не пошедшие по отцовским стопам (например, Николай Страхов и НиколайЧернышевский), дети чиновников низших, ненаследственных рангов, и т. д.Медленное, но неуклонное распространение образования увеличивало числопотенциальных инакомыслов. Как свидетельствует Таблица 2, до царствованияАлександра III процент простолюдинов в средней школе непрерывно рос за счетдворянства, и, поскольку из каждых десяти выпускников средней школывосемь-девять поступали потом в университет или иное высшее учебноезаведение, очевидно, что с каждым годом состав студенчества постепенноначинал носить все более плебейский характер.

ТАБЛИЦА 2

Сословный состав учащихся русской средней школы в 1833-1885 гг. (в процентах).*14 Год Дворяне, чиновники Духовенство Податные сословия 1833 78,9 2,1 19,0 1843 78,7 1,7 19,6 1853 79,7 2,3 18,0 1863 72,3 2,8 24,9 1874 57,7 5,5 35,7 1885 49,1 5,0 43,8 *14 Л В. Камоско, "Изменения сословного состава учащихся средней ивысшей, школы России (30-80-е годы XIX в.)". Вопросы истории. Э 10, 1970,стр 206 Во второй половине XIX в. большого расцвета достигли свободныепрофессии, в дореформенной России практически неизвестные. Подсчитано, чтомежду 1860 и 1900 гг. число лиц, получивших профессиональное образование,выросло от 20 до 85 тысяч.*15 *15 В. Р Лейкина-Свирская, Интеллигенция в России во второй половинеXIX века, М., 1971, стр. 70. Так постепенно расширялся образованный класс, из которого пополнялисьряды интеллигенции, попутно приобретая новый характер: из малочисленнойгруппы богатой молодежи с чуткой совестью и патриотическими устремлениями онпревратился в широкий слой, состоявший из представителей всех сословий, длякоторых умственная работа являлась средством существования. В 1880-е гг. вРоссии уже имелся многочисленный умственный пролетариат. Тем не менее,вплоть до конца старого режима тон задавали выходцы из старого служилогосословия: большинство властителей русских дум всегда происходило из числасостоятельных дворян и чиновников высшего ранга. Именно они формулировалиидеологию недовольной интеллигентской массы. Интеллигенции были нужны учреждения, которые свели бы вместеединомышленников, позволили бы им делиться мыслями и завязать дружескиеотношения на основе общих убеждений. В XIX в. в России было пять такихучреждений. Старейшим был салон. Богатые помещики жили открытым домом, особенно всвоих просторных московских4 резиденциях, которые создавали идеальныеусловия для неформальных контактов между людьми, интересующимисяобщественными делами. Хотя посещавшая салоны знать была по большей частипоглощена сплетнями, сватовством и картами, иные салоны привлекали людейболее серьезных и даже приобретали некий идеологический оттенок. Например,разногласия, впоследствии расколовшие интеллигентов на западников иславянофилов, впервые прорезались в салонных беседах и лишь позднее нашлидорогу в печать. Вторым был университет. Первый русский университет, Московский, былоснован в 1775 г., но вряд ли оказал глубокое интеллектуальное воздействиена страну, хотя типография его и пригодилась Новикову в его издательскихпредприятиях. Преподавателями были по большей части иностранцы, читавшиепо-немецки и по латыни лекции плохо понимавшим их студентам, состоявшим изсыновей священников и прочих плебеев; дворяне не видели смысла посылатьсвоих отпрысков в университет, тем более что годы учения не засчитывались вслужебный стаж. Такое положение сохранялось до 1830-х гг., когда во главеМинистерства народного просвещения стал С. С. Уваров.Националист-консерватор, но в то же время и видный знаток классическойдревности, Уваров полагал, что научные знания являются лучшим противоядиемот витающих в стране крамольных идей. В бытность его министром высшееобразование достигло в России замечательного расцвета. В 1830-х гг. пошлабольшая мода записывать в Московский университет сыновей аристократическихфамилий. Правительство не желало способствовать созданию многочисленнойбезработной интеллигенции и поэтому намеренно держало число студентов нанизком уровне; при Николае I число это оставалось постоянным и едвапревышало три тысячи человек на всю империю. Правительство также сильнопрепятствовало приему простолюдинов в университеты. После смерти Николая Iдоступ в высшие учебные заведения облегчился. Было открыто множествопрофессиональных и технических учебных заведений: в 1893-1894 гг. в Россиибыло 52 высших учебных заведения с 25 тысячами студентов. Еще несколькотысяч человек посещали иностранные университеты. В ту эпоху, когдародительская власть строго охранялась законом и обычаем, университетпредставлял собою естественный рассадник оппозиционной деятельности. Именноздесь юноши со всех концов империи впервые оказывались в относительнойсвободе и в дружеской компании сверстников, в которой молодежь составлялаабсолютное и главенствующее большинство. Здесь они слышали, как вслухвысказывают их собственные потаенные огорчения и мечты. Пришедшие туда безсильных общественных убеждений вскоре втягивались в водоворот общественнойдеятельности, выступления против которой грозили остракизмом: как и теперь,университет был тогда одним из наиболее эффективных средств насажденияумственного конформизма. В начале 1860-х гг. русские университеты былиохвачены волнениями, и с тех пор "студенческое движение" сделалосьпостоянным элементом русской жизни. Протесты, стачки, обструкции и даже актынасилия против нелюбимых преподавателей и администраторов влекли за собоймассовые аресты, исключения и закрытие университетов. Последние полвекасвоего существования старый режим находился в состоянии перманентной войнысо своим студенчеством. На протяжении всего XIX в. весьма популярным центром интеллектуальнойдеятельности служил кружок. Он появился еще в эпоху салонов, когдаобразовалось несколько кружков для изучения Шеллинга, Гегеля и французскихсоциалистов, и сохранился в эру господства университетов, когда салон ужеперестал играть значительную роль в умственной жизни страны. Кружок являлсянеофициальным собранием людей с общими умственными интересами, периодическивстречавшихся для совместных занятий и дискуссий. Во времена суровыхрепрессий они неизбежно принимали тайный и крамольный характер. Четвертым важнейшим учреждением русской интеллигенции, не уступавшимпо своему значению университету, был толстый журнал. Издание этого сортавошло в моду после ослабления цензуры в 1855 г. Состояло оно, как правило,из двух разделов - художественного и общественно-политического в самомшироком смысле слова (политика в дозволяемых цензурой пределах, экономика,социология, наука и техника, и т. д.). Каждый журнал проводил определеннуюфилософско-политическую линию и рассчитывал на определенный читательскийкруг. Полемические споры между журналами, по цензурным соображениямоблеченные в эзоповские формулировки, стали в России суррогатом открытойполитической дискуссии. В 1850- х - начале 1860-х гг. ведущим радикальныморганом был "Современник", а после его закрытия в 1866 г.- "Отечественныезаписки", за которыми последовало, в свою очередь, "Русское богатство"."Вестник Европы" был неизменным выразителем западнического, либеральногообщественного мнения; с 1907 г. он разделял эту роль с "Русской мыслью".Рупором консервативно-националистических взглядов был "Русский вестник",популярность которого в значительной мере объяснялась тем, что в немпечатали многие свои произведения Толстой, Достоевский и Тургенев. За этимиведущими органами общественной мысли следовали десятки менее известныхизданий.*16 Толстый журнал сыграл совершенно исключительную роль в развитиирусского общественного мнения. Он разносил по всей огромной империи знания иидеи, которые в противном случае остались бы достоянием лишь двух столиц, итаким образом создавал объединяющие связи между людьми, живущими вдали другот друга в провинциальных городках и в деревенских поместьях. Именно на этойоснове в начале XX в. в России с такой быстротой появились политическиепартии. В течение года после прихода к власти Ленин закрыл вседореволюционные толстые журналы, поскольку его острое политическое чутьенесомненно подсказывало ему, что они представляют большую угрозу дляабсолютной власти.*17 *16 В царствование Николая I число политических, общественных илитературных журналов колебалось между 10 и 20. После 1855 г. число ихстремительно возросло: в 1855 г - около 15. в 1860 г.-ок. 50, в 187.5 г.-ок.70, в 1880 г.-ок. 110, и в 1885 г.-ок. 140 Энциклопедический словарь...Об-ва Брокгауз и Ефрон, СПб., 1889, XVIla, стр. 416-417 *17 В хрущевскую эпоху "Новый мир" сделал относительно успешнуюпопытку возродить традицию толстого журнала как критика политическогостатус-кво. Со смещением в 1970 г. главного редактора журнала АлександраТвардовского попытке этой было положен конец. И, наконец, были земства. Эти органы самоуправления появились в 1864г., отчасти для того, чтобы заместить власть бывших крепостников, отчастичтобы взять на себя функции, с которыми не справлялась провинциальнаябюрократия, такие как начальное обучение, водопровод и канализация,содержание в порядке дорог и мостов, улучшение землепользования. У земствбыли кое-какие права налогообложения и полномочия использовать полученныесредства для найма технических работников и специалистов, известных подназванием "третьего элемента" и состоявших из учителей, врачей, инженеров,агрономов и статистиков. В 1900 г. их было около 47 тысяч. Политическуюориентацию этой группы можно определить как либерально-радикальную, илилиберально-демократическую, то есть социалистическую, но антиреволюционную иантиэлитарную. Впоследствии "третий элемент" образует костяк либеральнойкадетской партии, основанной в 1905 г., и в немалой степени обусловит ееобщее умеренно левое направление. Выбранные на земские должности помещикикуда больше склонялись вправо и настроены были, главным образом,консервативно-либерально; они недолюбливали бюрократию и выступали противвсяких проявлений произвола, однако настороженно относились к созданию вРоссии конституционной системы правления и особенно парламента, основанногона демократических выборах. В 1880-1890-х гг. у либералов и нереволюционныхрадикалов было модно поступать на земскую службу. Убежденные революционеры,с другой стороны, смотрели на такую деятельность с подозрением. Общим для этих пяти учреждений было то, что они предоставлялиобществу средства для борьбы с вездесущей бюрократией; по этой причине ониделались основным объектом репрессий. В последние годы XIX в., когдамонархия перешла в решительное контрнаступление против общества, науниверситеты, журналы и земства обрушились особенно чувствительные удары. Первые разногласия в среде русской интеллигенции появились в конце1830-х гг. и связаны были с исторической миссией России. Шеллинговская игегелевская философия в общей форме поставили вопрос о том, какой вкладвнесла каждая крупная страна в прогресс цивилизации. Немецкие мыслителиимели обыкновение отрицать вклад, сделанным славянами, и низводить их вкатегорию "неисторических" рас. В ответ славяне выставили себя волнойбудущего. Первыми славянофильские идеи выдвинули поляки и чехи,непосредственно страдавшие от немцев. В России вопрос этот встал с особойостротой несколько позднее, после 1836 г., в связи с опубликованиемсенсационной статьи Петра Чаадаева, бывшего виднейшей фигурой московскогосвета. Чаадаев, находившийся под сильным влиянием католической мысли эпохиРеставрации и сам близко стоявший к переходу в католичество, утверждал, чтоиз крупнейших стран лишь Россия не внесла никакого вклада в цивилизацию. Ивообще Россия является страной без истории: "Мы живем одним настоящим всамых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвогозастоя."*18 Россия являет собою нечто вроде болота истории, тихой заводи, вкоторой чтото иногда колыхнется, но настоящего движения нет. Так вышло из-затого, что христианство было почерпнуто из нечистого источника - из Византии,поэтому православие оказалось отрезанным от столбовой дороги духовности,ведущей из Рима. За такие идеи Чаадаева официально объявили умалишенным, ион отчасти повинился, но в конце жизни пессимизм его в отношении Россиивозродился вновь: Говоря о России, постоянно воображают, будто говорят о таком жегосударстве, как и другие; на самом деле это совсем не так. Россия - целыйособый мир, покорный воле, произволению, фантазии одного человека,-именуется ли он Петром или Иваном, не в том дело: во всех случаях одинаковоэто - олицетворение произвола. В противоположность всем законамчеловеческого общежития Россия шествует только в направлении своегособственного порабощения и порабощения всех соседних народов. И поэтому былобы полезно не только в интересах других народов, а и в ее собственныхинтересах - заставить ее перейти на новые пути.*19 *18 Первое письмо о философии истории, в М. Гершензон, ред.,Сочинения и письма П, Я. Чаадаева, т. II. М., 1914, стр. 111. *19 П. Я. Чаадаев, "Неопубликованная статья". Звенья, т. III/IV,1934, стр. 380. Чаадаевское эссе 1836 г. всколыхнуло дискуссию, бушевавшую двадесятилетия и расколовшую русскую интеллигенцию надвое. Один лагерь -славянофильский - породил наиболее плодотворное течение русской общественноймысли. Он создал первую идеологию русского национализма (в отличие отксенофобии), и сделал это путем заимствования идей в Западной Европе, чтобыс их помощью возвысить Россию на западноевропейский счет. Его будущиетеоретики вышли из рядов среднего дворянского слоя, сохранившего теснуюсвязь с землей. Идеи их получили первоначальную разработку в ходе дискуссий,которые велись в московских салонах в конце 1830-х-1840-х гг. В 1850-х гг.,когда влияние их достигло своей наивысшей точки, славянофилы образовалипартию вокруг журнала "Московитянин". Хотя они декларировали полноеотсутствие интереса к политике, им постоянно доставалось от властей,подозрительно относившихся к любой идеологии - даже к такой, котораяотдавала предпочтение абсолютизму. Согласно теории славянофилов, всеважнейшие различия между Россией и Западом в конечном итоге коренятся врелигии. Западные церкви с самого своего зарождения подпали под влияниеантичных культур и переняли у них отраву рационализма и суетности.Православие же сохранило верность истинным христианским идеалам. Оноявляется подлинно соборной церковью, черпающей силы из коллективной веры имудрости паствы. Соборность представляет собою наиболее типическую чертурусского национального характера и составляет основу всех русскихучреждений. На Западе же, напротив, основы организованной жизни имеютиндивидуалистическую и легалистическую природу. Благодаря православиюроссиянам удалось сохранить "цельную" личность, в которой слияние веры илогики порождает более высокий тип знания, названный Хомяковым "живымзнанием". Погрязшая в рационализме западная цивилизация изолировала человека отобщества себе подобных: следуя велениям своего разума, западный человекзамыкается в своем собственном мирке. Если употребить слово, которое Гегельсделал популярным, он "отчужден". В России же, напротив, каждый человек(кроме людей европеизировавшихся) сливается с обществом и ощущает себяединым с ним. Мыслящим русским людям, получившим западное образование, надовернуться к обществу, к крестьянству. По мнению славянофилов, стихийносложившаяся общественная организация, типичным примером которой служатсельская община и артель, является вполне естественной формой для выражениясоциальных инстинктов русского человека. Легализм и частная собственностьчужды русскому духу. Из этих посылок вытекала своеобразная анархо-консервативнаяполитическая философия. С точки зрения славянофилов, в России традиционнопроводится резкое разграничение между властью и землей. Земля доверяетгосударству управление высокой политикой и не связывает его никакимиюридическими ограничениями. Самое большее она просит, чтоб ее выслушалиперед тем, как принимать важные решения. Взамен государство не стесняетправа общества жить посвоему Это взаимоуважение между государством иобществом, не скованное какими-либо формальностями, и есть истинная русскаяконституция. Традицию эту нарушил Петр, и начиная с его царствования Россияследовала путем, абсолютно чуждым ее природе. Создав в Петербургебюрократическую машину, Петр поломал связи между монархией и народом. Хужетого, он покусился на народные обычаи, привычки и веру. Весь петербургскийпериод русской истории есть одно чудовищное недоразумение. Стране следуетвернуться к своему наследию. Не нужно ни конституции, ни парламента, ни кчему и назойливая, беззаконная бюрократия. "Землю" надобно возвратитьнароду, имеющему право на любые вольности, кроме политических. Крепостноеправо должно быть отменено. Точка зрения славянофилов не имела ничего общего с историческимифактами и недолго способна была выдерживать огонь научной критики. Однакоданные о развитии русского государства и общества, очерченные напредшествующих страницах, были неизвестны в середине XIX в., когда быласформулирована теория славянофильства, поскольку эти данные являются главнымобразом продуктом научных изысканий, проведенных за последнее столетие. Повсей видимости, славянофильское мировоззрение было меньше обязанособственной русской традиции, чем тогдашнему движению "Молодая Англия".Славянофилы были большими англоманами (Франция и Германия, напротив, были имне по душе) и хотели бы, чтобы в России была такая же неписаная конституция,при которой отношения между монархией и народом регулируются не писанымзаконом, а обычаем, когда монархия (в идеале) является союзницей трудящихсяклассов, когда бюрократия малочисленна и слаба, и когда в силу естественногопорядка вещей государство не стесняет права общества заниматься своимиделами. Разумеется, они почти ничего не знали об исторических предпосылкахкомпромиссного викторианского устройства или о той роли, какую играют в немстоль ненавистные им законоправие, частная собственность и узаконенноепротивоборство между правителями и управляемыми. Такое карикатурноидеализированное представление о прошлом позволяло славянофилам утверждать,что Россия является страной будущего, и что ей суждено разрешить проблемы,отравляющие жизнь человечества. Ее лепта будет заключаться в распространениидобровольных обществ, созданных в духе братской любви, и в постройкеполитической системы, основанной на доверии между властью и народом. Такимобразом русские люди навсегда избавятся от бушующих в мире политических иклассовых конфликтов. Историки, любящие симметрию, создали зеркальное отражениеславянофилов, партию, которую они окрестили западниками - однако труднообнаружить какое-либо единство среди противников славянофильских построений,за исключением единства отрицательного свойства. Западники отвергали взглядыславянофилов на Россию и на Запад как смесь невежества и утопизма. Там, гдеславянофилы усматривали глубокое религиозное чувство, они виделипредрассудки, граничащие с безверием (см. письмо Белинского к Гоголю, цит.выше, стр. #212). Историкам из числа противников славянофильства не стоилобольшого труда разгромить одно за другим излюбленные славянофильскиеубеждения: они смогли продемонстрировать, что передельческая община не имеетдревнего, стихийного, "народного" происхождения, но есть институт, созданныйгосударством для удобства податного обложения; что у любого из"революционных" нововведений Петра имелись предшественники в МосковскойРуси; что так называемого взаимопонимания между государством и обществомсроду не существовало, и что русское государство всегда ломало костиобществу своим необъятным весом. Они не отрицали, что Россия отлична отЗапада, однако относили это отличие за счет не ее своеобразия, а ееотсталости. Они не видели в России практически ничего, достойногосохранения, а та малость, которую следовало бы сохранить, была созданагосударством и особенно Петром Первым. Помимо своего отрицания славянофильской идеализации западники неимели общей идеологии. Одни из них были либералами, другие - радикалами,даже крайними радикалами. Однако радикализм их претерпевал изменения. НаБелинского, к примеру, под конец жизни вдруг снизошло озарение, что Россиинужен не социализм, а буржуазия, а Герцен, бывший всю жизнь красноречивымпроповедником кардинальных перемен, в одном из последних своих сочинений("Письма к старому товарищу") выступил с отрицанием революции. В связи сэтим будет, возможно, лучше называть движение западников "критическимдвижением", поскольку его характернейшей чертой было в высшей степеникритическое отношение к прошлому и настоящему России. Помимо истории, егоглавным поприщем была литературная критика. Белинский, бывший самымпоследовательным западником своего поколения, превратил рецензию и очерк вмощное орудие общественного анализа. Он использовал свое значительноевлияние для опровержения всякой идеализации русской действительности ипропаганды литературной школы, которую считал реалистической. Именноблагодаря ему русский писатель впервые осознал свою общественную роль. В царствование Александра II в русском общественном мнении произошелрезкий раскол. Идеалистическое поколение все еще в основном занималосьвопросом "кто мы?". А пришедшее после 1855 г. новое поколение"позитивистов", или "реалистов", задалось вопросом более прагматическим,сформулированным впервые Новиковым: "что делать нам?". В процессе ответа наэтот вопрос интеллигенция размежевалась на два крыла - консервативное ирадикальное, между которыми притулились немногочисленные сторонникилиберального подхода. В отличие от предшествующей эпохи, когдаидеологические противники продолжали видеться в свете и соблюдать правилаобыденной учтивости, в царствование Александра конфликт идей был перенесенна личности и нередко приводил к ярой вражде. Поводом для этой перемены явились проведенные новым государем ВеликиеРеформы, большая часть которых уже упоминалась на этих страницах. Онисостояли из освобождения крепостных, за которым последовало учреждениеземств и городских дум, реформа судебной системы (которая будет затронута вследующей главе) и введение обязательной воинской повинности. Это быланаиболее грандиозная попытка в истории России привлечь обществом активномуучастию в жизни страны, хотя и без предоставления ему возможности игратьроль в делах политических. Реформы произвели огромное возбуждение в обществе, особенно средимолодежи, внезапно получившей такие возможности для приложения своихобщественных сил, каких прежде не было и в помине. Она могла теперь вступатьна такие поприща, как юриспруденция, медицина и журналистика, могла работатьв земствах и в городских думах, могла делать карьеру на военной службе, ибопростолюдинам открылась дорога в ряды офицерства, и, превыше всего, моглаустановить связь с освобожденным, крестьянином и помочь ему подняться доуровня гражданина. Конец пятидесятых - начало шестидесятых годов быливременем редкостного единодушия, когда левые правые и центр объединилиусилия, чтобы помочь правительству провести программу грандиозных реформПервая брешь в этом едином фронте образовалась и начале 1861 г., когда былиопубликованы условия, на которых освобождались крестьяне. Левое крыло,возглавляемое Чернышевским и его "Современником", было разочаровано тем, чтокрестьянин получил лишь половину обрабатываемой им земли, да еще должен былза нее расплачиваться, и объявило всю затею с освобождением бессовестнымнадувательством. Студенческие волнения в начале 1860-х гг. вкупе с польскимвосстанием 1863 г. и прокатившейся в то же время волной таинственныхподжогов в Петербурге убедили многих консерваторов и либералов в наличиинекоего заговора. "Русский вестник", бывший до сего времени органомумеренных кругов, теперь резко подался вправо и начал нападать на левых спатриотических позиций. Ряды самих радикалов раскололись еще дальше."Современник" обрушился с яростными персональными нападками на интеллигентовстаршего поколения, обвиняя их в инертности и отсутствии серьезныхубеждений. Герцен ответил ему на страницах своего лондонского "Колокола",где обвинил младшее поколение в хронической желчности. Тогда Чичеринобрушился на Герцена за его революционные наклонности, а Чернышевскийобозвал Герцена "скелетом мамонта". К 1865 г. русское общественное мнениепребывало в состоянии глубокого раскола. Но главная дискуссия представляласобою диалог между радикалами и консерваторами, которые не моглидоговориться ни о чем, кроме своей общей неприязни к рассудительнымпрагматическим деятелям центра. 1860-е и 1870-е гг. были Золотым Векомрусской мысли, ибо в тот период были высказаны и обсуждены все основныетемы, с тех пор занимающие интеллигенцию. Новый радикализм развился на основе "научной", или "позитивистской",философии, начавшей проникать в Россию с Запада в завершающие годыниколаевского царствования, но окончательно полонившей радикальное левоекрыло лишь при новом государе. Замечательные свершения химии и биологии в1840-х гг., особенно открытие закона сохранения энергии и клеточногостроения живых организмов, вызвали появление в Западной Европеантиидеалистического течения, исповедующего грубые формы философскогоматериализма. В писаниях Бюхнера и Молешотта, которые русская молодежьвоспринимала как откровение, говорилось о том, что космос состоит из однойматерии, что все в ней происходящее может быть сведено к элементарнымхимическим и физическим процессам, и что в таком космосе нет места для Бога,души, идеалов и прочих метафизических субстанций. Фейербах объяснил, чтосама идея Бога суть отражение человеческих устремлений, а его последователиприменили это психологическое объяснение к деньгам, государству и другиминститутам. В предисловии к своей "Истории цивилизации в Англии",пользовавшейся в России бешеным успехом, Бокль обещал, что статистическаянаука позволит заранее предсказать с математической точностью все проявленияобщественного поведения. Идеи эти, подкрепленные, казалось, авторитетоместественных наук, создавали впечатление, что наконец-то найден ключ кпониманию человека и общества. Воздействие их нигде не было так сильно, какв России, в которой отсутствие гуманистической традиции и светскогобогословия сделали интеллигенцию особенно падкой на детерминистскиетрактовки. Теперь левая молодежь с презрением отвергала идеалистическуюфилософию, приводившую в такой восторг старших; то есть по меньшей мереотвергала ее сознательно, ибо подсознательно сохраняла немалый заряд личногоидеализма и веру в исторический прогресс, которую, строго говоря, невозможнообосновать с эмпирических позиций. Тургенев изобразил этот конфликтпоколений в "Отцах и детях", и прототипы его героев тотчас же признали этоизображение вполне точным. Молодые "нигилисты" рассматривали окружающий миркак пережиток иной, более ранней стадии человеческого развития, подходящейтеперь к своему концу. Человечество стояло на пороге стадии "позитивизма",на которой можно будет правильно понять все явления природы и общества иблагодаря этому подчинить их научному управлению. Первоочередная задачасостояла в сокрушении остатков старого порядка, частью которого как доктринаметафизическая был и идеализм. Кумир радикальной молодежи начала 1860-х гг.Дмитрий Писарев призывал своих последователей крушить направо и налево,лупить по учреждениям и обычаям в предположении, что если какие из нихрухнут, то их и сохранять не стоило. Таким "нигилизмом" двигало не полноеотсутствие каких-либо ценностей, как будут впоследствии доказыватьконсервативные критики, а убеждение, что настоящее уже уходит в прошлое, иразрушение посему можно считать делом созидательным. С психологической точки зрения, самой выпуклой чертой новогопоколения радикалов была его склонность сводить весь опыт к какому-то одномупринципу. Сердце его не лежало к сложностям, тонкостям, оговоркам. Отрицаниепростейшей истины или попытки усложнить ее оговорками оно воспринимало какпредлог для ничегонеделанья, как симптом обломовщины. У каждого радикалаэтой эпохи имелась формула, воплощение которой непременно должно было самымкоренным образом изменить судьбу человечества. Представление Чернышевского оземном рае смахивало на олеографии профетических сочинений, которые он,наверное, читывал в дни своих семинарских штудий; на самом деле, все оченьпросто, стоит лишь людям познать истину, а истина состоит в том, чтосуществует лишь материя, и ничегошеньки кроме нее.*20 Чернышевский и егосоюзники отмахивались от вполне разумных возражений против философииматериализма как от нестоящих внимания. Нечего и говорить, чтонеокантианская критика механистической науки, на которой зиждетсяматериализм, так и не дошла до русских радикалов, хотя они чуткоприслушивались к тому, что происходило в немецкой философии. Перед своейсмертью в 1889 г. Чернышевский все еще преданно цеплялся за Фейербаха ипрочих кумиров своей юности, от которой его отделяло полвека, пребывая вблаженном неведении относительно смятения, произведенного в областиестественных наук последними открытиями. Он отрицал даже Дарвина. Такоеизбирательное отношение к науке было весьма характерно для левых радикалов,прикрывавшихся ее авторитетом, но совершенно не имевших привычки ксвободному и критическому изучению предмета, без которой нет подлинногонаучного мышления. *20 В умении свести все к одной истине русское правое крыло неотставало от левого. Как писал Достоевский в конце "Сна смешного человека":"А между тем так это просто: в один бы день, в один бы час - все бы сразуустроилось! Главное - люби других, как себя, вот что главное, и это все,больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь, как устроиться". Радикалы 1860-х гг. хотели создать нового человека. Он должен былбыть совершенно практичен, свободен от предвзятых религиозных и философскихмнений; будучи "разумным эгоистом", он в то же время был бы беззаветнопреданным слугой общества и борцом за справедливую жизнь. Радикальныеинтеллигенты ни разу не задумались над очевидным противоречием междуэмпиризмом, доказывавшим, что всякое знание происходит из наблюдения завещами и явлениями, и этическим идеализмом, не имеющим эквивалента вматериальном мире. Владимир Соловьев как-то выразил это их затруднение вформе псевдосиллогизма: "Человек произошел от обезьяны, следовательно, мыдолжны любить друг друга". В эмоциональном плане некоторые из радикальныхпублицистов ближе подошли к христианскому идеализму, чем к твердолобомупрагматизму, которым они на словах так восхищались. Рахметов в "Что делать?"Чернышевского являет собою фигуру, прямо вышедшую из житийной православнойлитературы; аскетизм его достигает такой степени, что он делает себе ложе,утыканное гвоздями. Другие персонажи романа (оказавшего большое влияние намолодого Ленина) напоминают первых христиан тем, что тоже порывают со своимиразвращенными, бездуховными семьями и вступают в братский круг отринувшихсоблазны денег и наслаждений. У героев книги бывают увлечения, но никак ужне любовь, а о сексе и говорить нечего. Но это бессодержательнаярелигиозность, один пыл и никакого сострадания. Соловьев, раздраженныйутверждениями о том, что социалистические идеалы - де тождественныхристианским, однажды напомнил своим читателям, что если христианство велитчеловеку раздать свое имущество, то социализм велит ему экспроприироватьимущество других. Кучка радикалов прекрасно понимала свое бессилие по сравнению с мощьюсамодержавного государства. Однако они и не собирались тягаться с ним наполитическом поприще. Будучи анархистами, они не интересовались государствомкак таковым, рассматривая его просто как один из многих побочных продуктовопределенных форм мышления и основанных на них отношений между людьми. Ихнаступление на статус кво было направлено в первую очередь против мнений, иоружием их были идеи, в мире которых, по мысли радикалов, у них было явноепреимущество перед истэблишментом. Постольку, поскольку (согласно Конту)прогресс человечества выражается в неуклонном расширении интеллектуальныхгоризонтов,- от религиозно-магических воззрений к философски-метафизическими от них к эмпирикопозитивистским,- распространение высшей,позитивистско-материалистической формы мышления само по себе являетсямощнейшим катализатором перемен. Перед ним не устоит ничто, ибо оноподрывает самые устои системы. Сила идей разрушит государства, церкви,экономические системы и общественные институты. Парадоксально, но торжествоматериализма будет обеспечено действием идей. Отсюда вытекает, что интеллигенции суждено сыграть судьбоносную роль.Определенная левыми публицистами в узком смысле, то есть как общественныйслой, исповедующий позитивистско-материалистические взгляды, интеллигенцияявляла собою острие исторического клина, позади которого следовали массы.Один из главнейших догматов всех радикальных течений того времени заключалсяв том, что интеллигенция является основной движущей силой общественногопрогресса. Социал-демократы, которые приобрели популярность только в 1890-хгг., первыми отказались от этого положения и выдвинули на первый планбезличные экономические силы. Однако важно отметить, что большевизм, бывшийединственным порождением русской социал-демократии, в конце концовдобившимся успеха, счел необходимым отказаться от опоры на безличныеэкономические силы, которые как-то тянули в сторону от революции, ивернуться к традиционному акценту на интеллигенцию. Согласно ленинскойтеории, революцию могут сделать только кадры профессиональныхреволюционеров, иными словами, никто иной, как интеллигенция, поскольку малокто из рабочих и крестьян мог целиком посвятить себя революционной работе. Между 1860-ми и 1880-ми гг. движение радикалов, или, как их тогданазывали, "социалистов-революционеров", претерпевало безостановочнуюэволюцию в результате приводившей его в большое расстройство неспособностидостичь хотя бы одной из своих целей. Перемены затрагивали лишь тактику.Сама цель (упразднение государства и всех связанных с ним учреждений)оставалась прежней, и точно так же сохранялась вера впозитивистскоматериалистические принципы, но каждые несколько лет, с новыминаборами в университеты, разрабатывалась новая тактика борьбы. В начале1860-х гг. считали, что достаточно самого факта разрыва с умирающим миром;остальное произойдет само собой. Писарев призывал своих последователейбросить все другие занятия и интересы и сосредоточиться на изученииестественных наук. Чернышевский звал рвать с семьей и вступать в трудовыекоммуны. Однако складывалось впечатление, что методы эти никуда не ведут, иоколо 1870 г. радикальная молодежь стала проявлять все больший интерес кнедавно освобожденному крестьянину. Ведущие теоретические светила этогопериода, Михаил Бакунин и Петр Лавров, призывали молодежь бросатьуниверситеты и отправляться в деревню. Бакунину хотелось, чтобы молодежьнесла туда знамя немедленного бунта. Он считал, что мужик являетсяприрожденным анархистом, и чтобы разжечь пожар в деревне, достаточно лишьискры. Искру эту в виде революционной агитации должна занести интеллигенция.Лавров предпочитал более постепенный подход. Чтобы сделаться революционером,русский крестьянин должен подвергнуться пропаганде, которая откроет емуглаза на несправедливости в указе об освобождении, на причины егоэкономических бедствий и на сговор между богатеями, государством и церковью.Весной 1874 г. несколько тысяч молодых людей, вдохновленных этими идеями,бросили ученье и отправились в народ. Здесь их ожидало разочарование. Мужик,знакомый им в основном по художественной литературе и полемическимтрактатам, не желал иметь дела с явившимися его спасатьстудентами-идеалистами. Подозревая низменные мотивы (с которыми онединственно был знаком из своего опыта), он либо игнорировал их, либопередавал их уряднику. Однако худшее разочарование было связано не свраждебностью мужика, которую можно было списать за счет его темноты, а сего нравственными устоями. Радикальная молодежь с презрением относилась ксобственности, особенно та часть ее, которая происходила из состоятельныхсемей; тяга к обогащению ассоциировалась для нее с отвергнутыми еюродителями. Посему она идеализировала сельскую общину и артель. Мужик же,перебивавшийся с хлеба на воду, смотрел на вещи совсем иначе. Он отчаянностремился разжиться собственностью и не отличался особой разборчивостью вметодах ее приобретения. По его представлениям, новый общественный стройдолжен был быть устроен так, чтобы он мог занять местопомещика-эксплуататора. Интеллигенты могли предаваться разговорам обескорыстном братстве, находясь на иждивении у родителей или у правительства(дававшего им стипендии) и поэтому не имея нужды конкурировать друг сдругом. Мужик же вечно боролся за скудные ресурсы и оттого смотрел наконфликт (в том числе с применением силы и обмана) как на вполне нормальноеявление*21. 21 Быть может, здесь будет уместно заметить, что случившаяся воктябре 1917 г. революция смела старую европеизированную верхушку и привелак власти новую элиту, с деревенскими корнями и соответствующей психологией.Вот одна из необъясненных тайн русской истории: почему радикальнаяинтеллигенция, немало узнавшая о крестьянской психологии, тем не менееожидала, что крестьяне сделаются бескорыстными социалистами? Эти разочарования привели к расколу радикального движения навраждующие фракции. Одна группа, получившая имя народников, решила, чтоинтеллигенции негоже навязывать массам свои идеалы. Трудящиеся всегда правы.Интеллигент должен поселиться в деревне и учиться у крестьян, а не поучатьих. Другая группа была убеждена, что такой подход означает отказ отреволюции, и стала склоняться к терроризму (см. ниже, стр. #388). Третьяприобрела интерес к западной социал-демократии и, заключив, что покакапитализм не сделал своего дела, никакие социальные революции в Россииневозможны, приготовилась к долгому и терпеливому ожиданию. Число активных радикалов в России всегда было совсем невелико.Статистика политических репрессий, составленная полицией, которая никак неистолковывала сомнений в пользу подозреваемых, показывает, что активистысоставляли ничтожно малый процент населения страны (см. ниже, стр. #411).Опасными их делало поведение широкой публики в разгорающемся конфликте междулевыми радикалами и властями. В борьбе с радикальными выступлениямиимператорское правительство неизменно проявляло излишнее усердие, проводямассовые аресты там, где хватило бы самых умеренных мер, и прибегая к ссылкетам, где достаточным наказанием был бы арест и кратковременное задержание.Посредством всевозможных полицейскобюрократических ухищрений, подробноочерченных в следующей главе, правительство все больше ограничивалогражданские права всех жителей России, отталкивая этим от себязаконопослушных граждан, которые в противном случае не захотели бы иметь соппозицией ничего общего. Радикалы быстро сообразили, насколько им на рукучрезмерное правительственное рвение, и разработали хитроумную тактику"провокации", то есть искусственного вызова полицейских жестокостей каксредства привлечения к себе и к своему делу общественных симпатий.Результатом этого явилось постепенное полевение общественного мнения.Средний либерал ума не мог приложить, как вести себя в разгорающемсяобщественном конфликте. Он не одобрял насилия, но в то же время видел, что ивласти не желают оставаться в рамках закона; выбор его лежал не междузаконопорядком и насилием, а между двумя видами насилия - насилием,осуществляемым всемогущим (на первый взгляд) государством, и насилиемзаблуждающейся, но (на первый взгляд) идеалистической и жертвенной молодежи,борющейся за то, в чем она видит общественное благо. Поставленный передтаким выбором либерал чаще всего отдавал предпочтение радикализму. Дилемматакого рода ясно отражена в сочинениях Тургенева, бывшего в этом отношениитипическим западником и либералом. Но полностью не мог уйти от нее дажетакой архиконсерватор, как Достоевский. Хотя он в лучшем случае называлрадикализм бесовщиной, Достоевский как-то признался другу, что если б онуслышал разговор гипотетических террористов о бомбе, подложенной в ЗимнемДворце, он не смог бы донести на них в полицию из-за боязни "прослытьдоносчиком" и быть обвиненным либералами в "сообщничестве".*22 *22 Дневник А. С. Суворина, М.-Петроград, 1923, стр. 15-16. Колеблющееся, нерешительное, часто терзаемое противоречиямипополнение из рядов политического центра было для радикалов важнейшимприобретением. Техника умышленного подталкивания правительства на крайнеправые позиции, в сторону насильственных эксцессов, впервые разработаннаярусскими радикалами конца XIX в., с тех пор является мощнейшим оружиемрадикального арсенала. Она парализует либеральный центр, побуждает егообъединиться с левыми в борьбе с занимающим все более крайние позиции правымкрылом и так в конечном итоге обеспечивает самоуничтожение либерализма. Консервативное движение в России при Александре II и Александре IIIпоявилось как реакция на радикализм и в ходе борьбы с ним переняло многиеего качества. Оно было движением "правого радикализма", отличающегосяпрезрительным отношением к либерализму и склонностью к бескомпромисснымпозициям в духе "все или ничего".23 Движение это пошло с критики"нигилизма", внезапное появление которого вызвало в русском обществе большоезамешательство. Что это за тип, который отвергает все, чем дорожат другие,демонстративно пренебрегает всеми условностями, и откуда он взялся? В этомзаключался центральный вопрос консервативного направления в императорскойРоссии. Схватка в большой степени шла по поводу будущего русскогонационального типа, и "новому человеку" радикалов противопоставлялась неменее идеализированная модель человека, так сказать, "почвенного". *23 Мои взгляды на русский консерватизм излагаются более подробно вдокладе, прочитанном на XIII Международном Историческом Конгрессе. RussianConservatism in the Second Half of the Nineteenth Century (Москва, 1970). Недуг, породивший "нигилизм" (этот термин обозначал отрицание всехценностей), диагностировался как отрыв теории и теоретиков от реальнойжизни. Консерваторы недоверчиво относились ко всяким абстракциям и тяготелик философскому номинализму; когда их вынуждали к генерализациям, онипредпочитали языку механики термины биологии. В качестве образцовогоинтеллекта они превозносили хомяковское "живое знание". В отрыве от опытаинтеллект впадает во всяческие заблуждения, в том числе убеждение, чтоспособен полностью изменить природу и человека. Эта претензия в адресрадикалов сильно походила на обвинения, выдвинутые столетием раньше противНовикова Екатериной II, хотя сам Новиков, разумеется, никаким такимзаблуждениям подвержен не был. Согласно доводам консервативных теоретиков,оторванность мысли от жизни приобрела в России трагические масштабы по винепедагогических методов, принятых после Петра. Образование западное, анациональная культура, все еще сохраняемая в первозданном виде средипростого народа, - славянская и православная. Из-за своего образованиявысший класс России, из которого вышел "нигилизм", оторван от родной почвы иобречен на духовное бесплодие, естественным проявлением которого служитманера все отрицать. Как писал Иван Аксаков, "вне народной почвы нет основы,вне народного нет ничего реального, жизненного, и всякая мысль благая,всякое учреждение, не связанное корнями с исторической почвой народной, илине выросшее из нее органически, не дает плода и обращается в ветошь"*24. Аредактор "Русского вестника" Михаил Катков давал "нигилизму" героя "Отцов идетей" такой диагноз: Человека в отдельности нет; человек везде есть часть какой-нибудьживой связи, какой-нибудь общественной организации ...Человек, взятыйотдельно от среды, есть не более как фикция или отвлеченность. Егонравственная и умственная организация, или говоря вообще, его понятия толькотогда действительны в нем, когда он преднаходит их как организующие силысреды, в которой привелось ему жить и мыслить.*25 *24 Иван Аксаков, Сочинения. 2-е изд., СПб., 1891, II. стр. 3-4. *25 Русский вестник, т. 40, июль 1862, стр. 411. <<страница 362>> Радикалы тоже подчеркивали коллективистскую природу человека, однаков их глазах коллектив свободно складывался людьми, порвавшими со средой, вкоторую поместила их прихоть рождения, тогда как для консерваторов он былреальной, исторически сложившейся средой, и ничем больше. Достоевский вообщепровел прямую связь между западным образованием и жаждой убийства. Он назвалбезобидного профессора средневековой истории, видного западника Т.Грановского, как и Белинского" "отцами" Нечаева - анархиста, организовавшегоубийство невинного юного студента: история эта послужила сюжетом для"Бесов"*26. В "Братьях Карамазовых" рационалист-западник Иван являетсяглавным виновником отцеубийства. *26 Ф. М. Достоевский, Письма, т. III, М.-Л., 1934, стр. 50. Первостепенным долгом интеллигенции является обретение утеряннойпочвы; ей надо идти в народ, но не в том буквальном смысле, в каком за эторатовали Бакунин с Лавровым, а в духовном, как призывают славянофилы. Онадолжна погрузиться в народную толщу и стремиться к растворению в ней.Интеллигенция есть отрава в теле России, и единственным противоядием от нееявляется "народность". По мере обострения борьбы между радикалами и властью политическаяфилософия консерватизма претерпела значительные изменения. В принципе,консерваторы, подобно славянофилам, хотели способа правления безпарламентарной демократии или бюрократического централизма, правления в духемифического древнего строя Московской Руси. Суть дела не в учреждениях, а вчеловеке. Консерваторы полностью отвергали точку зрения Базарова, служившеговоплощением "нигилизма" в "Отцах и детях", о том, что "при правильномустройстве общества, совершенно будет равно, глуп ли человек или умен, золили добр". Без добротного материала "правильно устроенного общества" быть неможет; и, в любом случае, есть пределы усовершенствования любого общества,поскольку человек по природе своей развращен и порочен. Достоевский, чейпессимизм был глубже, чем у большинства русских консерваторов, смотрел начеловека как на прирожденного убийцу, инстинкты которого обуздываются восновном страхом божественного возмездия после смерти. Если человек утратитверу в бессмертие души, удержать его кровожадные инстинкты будет нечем.Отсюда вывод о необходимости сильной власти. По мере обострения конфликта между левыми и режимом большинствоконсерваторов безоговорочно поддерживали режим, что само по себе вело кисключению их из рядов интеллигенции. Постепенно крепчали их ксенофобия иантисемитизм. В Победоносцеве, незримой руке за троном Александра III,консерватизм обрел своего Великого Инквизитора. "Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов89-го года".*27 С первого взгляда эта тургеневская фраза производит странноевпечатление. Однако смысл ее прояснится, если рассматривать ее в контекстесудьбоносного спора, завязавшегося в России между радикальной интеллигенциейи писателями и художниками. *27 И. С. Тургенев, Полное собрание сочинений и писем; Сочинения, т.IX, М.-Л., 1965, стр. 119. Литература была первым поприщем в России, порвавшим узы вотчинногораболепства. Со временем за нею последовали и другие области духовнойдеятельности: изобразительное искусство, гуманитарные и естественные науки.Можно сказать, что к середине XIX в. "культура" и преследованиематериального интереса были единственными сферами, в которых режим позволялсвоим подданным подвизаться более или менее нестесненно. Однако, поскольку,как отмечалось в начале этой главы, преследование материального интереса шлов России рука об руку с полным политическим подобострастием, возможную базудля оппозиции составляла одна культура. Естественно поэтому, что онапостепенно все больше политизировалась. Можно категорически утверждать, чтопри старом режиме ни один великий русский писатель, художник или ученый непоставил свое творчество на службу политике. Немногие, кто так сделал, былипосредственностями. Между политикой, которая требует дисциплины, итворчеством, нуждающимся в свободе, есть коренная несовместимость, ибо изних получаются в лучшем случае плохие союзники, но чаще всего - смертельныевраги. В России, однако, вышло так, что люди творчества испытываличудовищное давление со стороны стоявшей слева от центра интеллигенции,требовавшей, чтобы они предоставили себя и свои произведения в распоряжениеобщества. От поэтов требовали писать романы, а от романистов - разоблачениясоциальных язв. Художников просили своим искусством дать всем, а особеннонеграмотному люду, зримое изображение страданий, испытываемых массами.Ученых призывали заняться проблемами, имеющими неотложное социальноезначение. Западная Европа тоже не обошлась без такого утилитарного подхода,однако в, России голос его сторонников звучал куда громче, посколькукультура, а особенно литература, занимали в ней такое уникальное положение.Как говорил верховный жрец утилитарной эстетики Чернышевский: В странах, где умственная и общественная жизнь достигла высокогоразвития, существует, если можно так выразиться, разделение труда междуразными отраслями умственной деятельности, из которых у нас известна толькоодна - литература. Потому как бы ни стали мы судить о нашей литературе посравнению с иноземными литературами, но в нашем умственном движении играетона более значительную роль, нежели французская, немецкая, английскаялитература в умственном движении своих народов, и на ней лежит болееобязанностей, нежели на какой бы то ни было - другой литературе. Литературау нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямона ней лежит долг заниматься и такими интересами, которые в других странахперешли уже, так сказать, в специальное заведывание других направленийумственной деятельности. В Германии, например, повесть пишется почтиисключительно для той публики, которая не способна читать ничего, кромеповестей,- для так называемой "романной публики". У нас не то: повестьчитается и теми людьми, которые в Германии никогда не читают повестей,находя для себя более питательное чтение в различных специальных трактатах ожизни современного общества. У нас до сих пор литература имеет какое-тоэнциклопедическое значение, уже утраченное литературами более просвещенныхнародов. То, о чем говорит Диккенс, в Англии, кроме его и другихбеллетристов, говорят философы, юристы, публицисты, экономисты и т. д., и т.д. У нас, кроме беллетристов, никто не говорит о предметах, составляющихсодержание их рассказов. Потому, если бы Диккенс и мог не чувствовать насебе, как беллетристе, прямой обязанности быть выразителем стремлений века,так как не в одной беллетристике могут они находить себе выражение, - то унас беллетристу не было бы такого оправдания. А если Диккенс или Теккерейвсе[-таки] считают прямою обязанностью беллетристики касаться всех вопросов,занимающих общество, то наши беллетристы и поэты должны еще в тысячу разсильнее чувствовать эту свою обязанность.*28 *28 Н. Г. Чернышевский, "Очерки гоголевского периода", в его Эстетикаи литературная критика. Избранные статьи, М.-Л., 1961, стр. 338. Ключевым словом в этом отрывке является "обязанность", повторенная внем четырежды. Утилитарная критическая школа, с 1860 по 1890 г. занимавшая вРоссии практически монопольное положение, диктовала, что священным долгомвсякого писателя, а особенно писателя русского, является "быть выразителемстремлений века", иными словами, перо его должно быть поставлено на службуполитическим и социальным чаяниям народа. Молодой Писарев выдвинул теориюутилитарной эстетики в ее самой крайней форме. Оперируя принципом сохраненияэнергии, он доказывал, что отсталое общество не может позволить себе такойроскоши, как литература, не обслуживающая потребностей социальногопрогресса. Ум был для него формой капитала, нуждающегося в бережливомиспользовании. "Мы бедны, потому что глупы, и мы глупы, потому что бедны", -писал он в эссе "Реалисты", заключая, что писание (и чтение) литературы,имеющей главным образом развлекательное назначение, являет собоюнепростительное разбазаривание народных ресурсов. В полемике между утилитаристами и приверженцами "искусства дляискусства" основные раздоры вертелись вокруг Пушкина. До 1860-х гг. егоместо в русской литературе не вызывало сомнений. Его чтили не только каквеличайшего русского поэта и основоположника русской литературы, но и какновый национальный тип. Пушкин, писал Гоголь, - "это русский человек в егоразвитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет".*29 Но известно,что Пушкин не выносил людей, хотевших, чтобы искусство служило каким-топосторонним целям. Для него "цель поэзии - поэзия", а "поэзия вышенравственности".*30 Именно из-за таких его взглядов критики из радикаловизбрали Пушкина главной своей мишенью, усматривая в нем главный бастионидеализма, который они вознамерились повергнуть. Для Чернышевского концепцияискусства, служащего самому себе, отдавала черствостью, граничащей сизменой. Как он говорил, "бесполезное не имеет права на существование".*31Он неоднократно обрушивался на Пушкина не только как на человекабезответственного и бесполезного, но и как на второразрядного стихотворца,всего-навсего подражателя Байрона. Enfant terrible своего поколения Писаревокрестил Пушкина "возвышенным кретином".*32 Бесконечные кампании такогосорта не только подорвали на время пушкинскую репутацию, но и имели весьмарасхолаживающее действие на всех, не считая самых великих литературных ихудожественных дарований. *29 Н. В. Гоголь, "Несколько слов о Пушкине", Собрание сочинений, М.,1950, VI, стр. 33. *30 Цит в С. Балухатый. ред.. Русские писатели о литературе, т. 1,Л., 1939, стр. 109. *31 Цит в [Е. Соловьев] Андреевич, Опыт философии русской литературы,2-е изд., СПб, 1909. стр. 6. *32 Д. И. Писарев, Сочинения, т. 3, М., 1956, стр. 399.. Великие отвечали ударом на удар. Они отказывались служитьпропагандистами, будучи убеждены, что коли у них и имеется социальная роль,то состоит она в том, чтобы быть верным зеркалом жизни. Когда А. С. Суворинстал сетовать Чехову на то, что писатель не выносит в своих рассказахнравственных оценок, тот ответил: Вы браните меня за объективность, называя ее равнодушием к добру излу, отсутствием идеалов и идей и проч. Вы хотите, чтобы я, изображаяконокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. Но ведь это и без меня давноуже известно. Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показатьтолько, какие они есть. Я пишу: вы имеете дело с конокрадами, так знайте же,что это не нищие, а сытые люди, что это люди культа и что конокрадство естьне просто кража, а страсть. Конечно, было бы приятно сочетать художество спроповедью, но для меня лично это чрезвычайно трудно и почти невозможно поусловиям техники.*33 *33 Письмо А. С. Суворину (I апреля 1890) в Письма А, П. Чехова, т.Ill, M., 1913, стр. 44. А Толстой коротко, но ясно высказался на эту тему в письме к П. А.Боборыкину: Цели художника несоизмеримы (как говорят математики) с целямисоциальными. Цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а втом, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых еепроявлениях.*34 *34 Письмо 1865 года, цит. в Балухатый, ред., Русские писатели, т.II. стр. 97. Раздоры эти имели куда большее значение, чем может показаться из ихлитературной оболочки. Речь шла не об эстетике, а о свободе художника (и, вконечном итоге, каждого человека) быть самим собою. Радикальнаяинтеллигенция, борющаяся с режимом, который традиционно стоял на принципеобязательной государственной службы, сама начала заражаться служилойпсихологией. Убеждение, что литература, искусство и (в несколько меньшейстепени) наука прежде всего имеют обязанности перед обществом, сделалось влевых кругах России аксиомой. Социал-демократы как большевистского, так именьшевистского толка настаивали на этом до конца. Поэтому нечегоудивляться, что, добравшись до власти и завладев аппаратом подавления,давшим им возможность воплотить свои теории на практике, коммунисты скороотняли у русской культуры свободу выражения, которую она сумела отвоеватьпри царском режиме. Так интеллигенция обратилась против самой себя и во имяобщественной справедливости наступила обществу на горло.

ГЛАВА 11. НА ПУТИ К ПОЛИЦЕЙСКОМУ ГОСУДАРСТВУ

Из отсутствия в России крепкой традиции самоуправления отнюдь неследует, что в ней существовала традиция бюрократического централизма. Доприхода к власти коммунистического правительства российский бюрократическийаппарат был сравнительно невелик и неэффективен. Развитие бюрократизациисдерживали такие внушительные препятствия, как обширность страны, сильнаярассредоточенность населения, затруднительность сообщения и (что, можетбыть, наиболее важно) недостаток средств. Российские правительства быливечно стеснены в деньгах и предпочитали тратить все наличные средства наармию. При Петре I на управление в России, которая уже тогда была самымпространным государством мира, уходило 135-140 тыс. рублей в год, т. е. от3% до 4% национального бюджета.*1 Насколько скудна была эта сумма, можнопонять из следующего примера. Порядок, царивший в Ливонии, которую Петротвоевал у Швеции, произвел на него такое сильное впечатление, что в 1718 г.он велел произвести исследование тамошней административной системы.Исследование показало, что шведское правительство расходовало на управлениепровинцией размером тысяч в 50 кв. км столько же денег, сколько российское -выделяло на управление всей империей площадью свыше 15 миллионов кв. км. Непытаясь совершить невозможное и скопировать шведские методы, Петр разрушилсистему управления в Ливонии.*2 *1 Ю. Готе, История областного управления в России от Петра I доЕкатерины II, М., 1913, I. стр. 499. и М. Богословский, Областная реформаПетра Великого, М.. 1902, стр. 263. *2 Богословский. Областная реформа, стр. 262. Российская бюрократия представала незначительной не только в бюджетестраны; она также была невелика в процентном отношении к населениюгосударства. В середине XIX века в России было 12-13 чиновников на 10 тыс.человек населения, т. е. пропорционально раза в тричетыре меньше, чем встранах Западной Европы того же периода.*3 *3 S. Frederick Starr, Decentralization and Self-Government inRussia, 1830-1870 (Princeton 1972), p. 48. В Московской Руси и в период империи в бюрократической машине,пользовавшейся широкими полномочиями и известной своим крайним своеволием,ощущался явный недостаток чиновников. Препятствия, преграждавшие путьширокой бюрократизации, были сняты только в октябре 1917 года с захватомвласти большевиками. К тому времени средства транспорта и связиусовершенствовались до такой степени, что ни расстояния, ни климат уже немешали центральной власти жестко контролировать самые отдаленные провинции.Деньги тоже больше не представляли проблемы: проведенная под лозунгомсоциализма экспроприация производительного капитала страны предоставила враспоряжение нового правительства все ресурсы, необходимые ему для целейуправления, снабдив его в то же время законным предлогом для созданиягигантского бюрократического аппарата, на который оно могло тратитьприобретенные средства. Порядок управления, существовавший в России до 1917 г., основывалсяна своеобразной откупной системе, имевшей мало общего с бюрократическимцентрализмом или с самоуправлением. Прототипом ее являлся существовавший вМосковской Руси институт кормления, при котором чиновничествупредоставлялась по сути дела неограниченная свобода эксплуатировать страну;взамен от него требовалось только отдавать государству установленную долю.Корону мало заботило, что происходит с излишком, выжатым из населения.Екатерина Вторая с очаровательной откровенностью объясняла французскомупослу эту систему в применении ко двору: Король французский никогда не знает в точности размер своих расходов; ничто не упорядочивается и неустанавливается заранее. Мой же план, напротив, заключается в следующем: я устанавливаю ежегодную сумму, всегдаодну и ту же, на расходы, связанные с моим столом, мебелью, театрами и празднествами, моими конюшнями, короче, совсем моим хозяйством. Я приказываю, чтобы на разные столы в моем дворце подавалось такое-то количество вина и такое-то число блюд. То же самое и во всех других областях управления. Покуда мне поставляют, качественно и количественно,то, что я приказала, и никто не жалуется, что его обошли, я считаю себя удовлетворенной; я мало беспокоюсь о том, чтопомимо установленной суммы от меня утаят хитростью или бережливостью...*4 *4 М. Le Comte de Segur, Memoires (Paris 1826), II, стр. 297. В принципе такая же система преобладала на всех ступенях российскогоуправления по крайней мере до второй половины XIX века. Ставшее притчей во языцах взяточничество русских чиновников (особеннопровинциальных, и уж тем более в губерниях, удаленных от центральныхгородов) не было следствием каких-то особых черт русского национальногохарактера или ничтожности людей, избиравших административное поприще. Онопорождалось правительством, которое, не имея средств на управление, нетолько веками не платило жалованья своим чиновникам, но и прямо советовалоим "кормиться от дел". В Московской Руси право чиновников набивать себекарманы в какой-то степени регулировалось тем, что они могли заниматьдолжности в провинции только в течение строго определенного срока. Чтобывоеводы, назначенные на хлебные должности в Сибирь, не превосходили некоегосчитавшегося разумным порога вымогательства, правительство выставляло наведущих из Сибири к Москве трактах заставы, которые обыскиваливозвращавшихся воевод и их семейства и отбирали у них излишки. Чтобы уйти отэтого, лукавые воеводы, как тати ночные, возвращались домой окольнымипутями. Петр Великий предпринял смелую попытку положить конец таким порядкам,когда чиновники, на бумаге служившие короне, на деле являлись мелкимисатрапами и заботились в основном о своем собственном благополучии. В 1714г. он запретил жаловать поместья чиновникам центральных приказов и отменилсистему кормления для провинциальных чиновников. Отныне все государственныеслужащие должны были получать жалованье. Эта реформа не увенчалась успехомпо недостатку средств. Даже при строгом петровском режиме только чиновникицентральных ведомств Петербурга и Москвы получали жалованье, да и тонерегулярно; провинциальные же чиновники продолжали жить за счет местногонаселения. В 1723 г. четверть средств, выделенных на оплату государственныхслужащих, пришлось задержать для частичного покрытия бюджетного дефицита.Как отмечает австрийский путешественник Иоанн Корб, во времена Петрароссийские начальники должны были давать взятки собственным коллегам, чтобыполучить причитающееся им жалованье. При ближайших преемниках Петра казнапришла в еще большее расстройство, дела шли все хуже и хуже. Например, в1727 г. выплата жалованья большинству категорий подьячих была официальноотменена, , и чиновникам было предложено кормиться от дел. Положениенесколько выправилось при Екатерине Второй, которая проявила большой интереск провинциальному управлению и велела значительно увеличить отпускаемые нанего средства; в 1767 г. для этой цели была ассигнована четверть бюджета.Также были приняты меры к тому, чтобы жалованье чиновникам выплачивалосьвовремя. Коренная проблема, однако, оставалась нерешенной. Во время и послецарствования Екатерины жалованье государственных служащих оставалось натаком низком уровне, что большинство чиновников не могли свести концы сконцами и вынуждены были искать дополнительных источников дохода. Вцарствование Александра I младшие подьячие получали от одного до четырехрублей жалованья в месяц. Даже принимая во внимание дешевизну продуктов иуслуг в России, этого было далеко недостаточно, чтобы прокормить семью.Затем, жалованье выплачивалось бумажными деньгами (ассигнациями), которые,спустя некоторое время после их первого выпуска в 1768 г., сильно упали вцене и в царствование Александра I шли, в пересчете на серебряные деньги, заодну пятую номинальной стоимости. Таким образом, реформы Петра и Екатериныне изменили ни экономического положения чиновничества, ни порождаемого имотношения администрации к обществу. Наподобие посланцев татарского хана,чиновники, назначенные управлять провинциями, в основном выступали в ролисборщиков налогов и вербовщиков; они не были, что называется, "слугаминарода". Вследствие отсутствия абстрактной, самодовлеющей идеи государства,чиновники не служили "государству", а сперва заботились о себе и потом уж оцаре; вследствие отождествления бюрократического аппарата и государства,чиновники были неспособны провести различие между частной и казеннойсобственностью.*5 *5 Hans-Joachim Torke, "Das Russische Beamtentum in der ersten Halftedes 19 Jahrhunderts". Forschungen zur Osleuropdischen Geschichle. т. 13(Berlin I967), стр. 227 Таким образом, коррупция в бюрократическом аппарате дореволюционнойРоссии не была аберрацией, отклонением от общепринятой нормы, как бывает вбольшинстве других стран, она являлась неотъемлемой частью установившейсясистемы управления. Чиновники приучились жить за счет населения со времениоснования Киевского государства. Как ни старалось правительство, у него нехватало сил искоренить этот обычай. Так оно и шло. За столетия мздоимство наРуси обзавелось тщательно разработанным этикетом. Проводилось различие междубезгрешными и грешными доходами. Критерием различия была личность жертвы."Грешными" считались доходы, добытые за счет короны через растрату казенныхденег или намеренное искажение отчетов, затребованных начальниками изцентра. "Безгрешные" доходы создавались за счет общества; они включали всебя прибыль от вымогательства, суммы, взимаемые судьями за решение дела впользу давателя, а в основном - взятки, даваемые на ускорение дел, которыеграждане вели с правительством Нередко бывало, что получатель "грешной"взятки, согласуясь с неписаным тарифом, давал сдачу. Правительственныеревизоры, во всяком случае, при Петре и его преемниках, нередко безжалостнопреследовали виновных в ущемлении государственных интересов. Они, однако,нечасто вмешивались, когда страдали простые граждане. Чем выше ранг, тембольшую возможность сколотить состояние за счет общества имел чиновник. Дляэтого использовалась такая масса приемов, что лишь малую часть из них можнопривести в качестве иллюстрации. Вице-губернатор, в обязанности котороговходило удостоверение качества продаваемой в его губернии водки, засоответствующую мзду от владельцев спирто-водочных заводов мог записатьразбавленную водку как чистую. Поскольку жертвой в данном случае былпотребитель, если бы даже эта проделка случайно открылась, никого непривлекли бы к суду. Губернаторы отдаленных губерний иногда ложно обвинялибогатых местных купцов в каком-либо преступлении и заключали их в тюрьму,пока те не откупались. Лихоимство было тонким, даже изящным ремеслом.Хорошим тоном считалось давать взятки не напрямик. Например, жертвоваласьщедрая сумма на "благотворительное" предприятие, возглавляемое женойуправителя, или продавалось тому же начальнику какое-то имущество заполцены, или покупалось у него что-либо (картина, к примеру) втридорога, М.Е. Салтыков-Щедрин, бывший в начале царствования Александра IIвице-губернатором в Тверской и Рязанской губерниях, писал, что вкладыватькапитал во взятки лучше, чем в банк, поскольку в этом случае есть гарантияот нередко весьма разорительных придирок со стороны властей. Рядовым губернским чиновникам приходилось сводить концы с концами припомощи взяток и копеечного вымогательства. Чтобы пояснить, какфункционировала эта система, лучше всего процитировать эпизод из "Губернскихочерков" Салтыкова-Щедрина, где художественными средствами описываетсявполне реальная ситуация. Герой повествования, мелкий губернский чиновникниколаевской школы, захлестнутый реформами Александра II, ностальгическирассуждает о прошлом: Брали мы, правда, что брали - кто Богу не грешен, царю не виноват? Даведь и то сказать, лучше, что ли, денег-то не брать, да и дела не делать;как возьмешь, оно и работать как-то сподручнее, поощрительнее. А нынче,посмотрю я, все разговором занимаются, и все больше насчет этогобескорыстия, а дела не видно, и мужичок - не слыхать, чтоб поправлялся, акряхтит да охает пуще прежнего. Жили мы в те поры, чиновники, все промеж себя очень дружно. Не точтоб зависть или чернота какая-нибудь, а всякий друг другу совет и помощьдает. Проиграешь, бывало, в картишки целую ночь, все дочиста спустишь - какбыть? ну, и идешь к исправнику. - Батюшка, Демьян Иваныч, так и так, помоги! Выслушает Демьян Иваныч,посмеется начальнически: "Вы, мол, сукины дети, приказные, и деньгу-тосколотить не умеете, все в кабак да в карты!" А потом и скажет: "Ну, ужнечего делать, ступай в Шарковскую волость подать сбирать." Вот и поедешь;подати-то не соберешь, а ребятишкам на молочишко будет. И ведь как это все просто делалось! Не то чтобы истязание иливымогательство какое-нибудь, а приедешь этак, соберешь сход. - Ну, мол, ребятушки, выручайте! Царю-батюшке деньги надобны; давайтеподати! А сам идешь себе в избу, да из окошечка посматриваешь: стоятребятушки да затылки почесывают. А потом и пойдет у них смятение; вдруг всезаговорят и руками замахают, - да ведь с час времени этак-то прохлаждаются.А ты себе сидишь, натурально, в избе, да посмеиваешься, а часом и сотского кним вышлешь: "Будет, мол, вам разговаривать - барин сердится." Ну, тутпойдет у них суматоха пуще прежнего. Начнут жеребий кидать - без жеребьярусскому мужичку нельзя. Это, значит, дело идет на , лад, порешили идти кзаседателю, не будет ли божецкая милость обождать до заработков. - Э-э-эх, ребятушки, да как же с батюшкой царем-то быть? Ведь емуденьги надобны; вы хошь бы нас, своих начальников, пожалели! И все это ласковым словом, не то чтоб по зубам да за волосы: я,дескать, взяток не беру, так вы у меня знай, каков я есть окружной! - нет,этак лаской да жаленьем, чтобы насквозь его, сударь, прошибло! - Да нельзя ли, батюшка, хоть до Покрова обождать? - Ну, натурально,в ноги. - Обождать-то, для-че не обождать, это все В наших руках, да за что жя перед начальством в ответ попаду - судите сами. Пойдут ребята опять на сход, потолкуют - потолкуют, да и разойдутсяпо домам, а часика через два, смотришь,сотский и несет тебе за подожданье погривне с души, а как в волости-то душ тысячи четыре, так и выйдет рублевчетыреста, а где и больше... Ну, и едешь домой веселее.*6 *6 Н. Щедрин (М. Салтыков), Губернские очерки, в его Собраниисочинений, М., 1951, I, стр. 59-60. Подобные чиновники населяют страницы русской литературы от Гоголя доЧехова; некоторые из них добродушны и мягкосердечны, другие властны ижестоки, но и те и другие живут за счет населения, как будто бы они быличужеземными завоевателями среди покоренного народа. Их сообщество напоминалотайный орден. Они предпочитали водиться только с себе подобными, пресмыкаясьперед начальством и попирая нижестоящих. Им по душе была иерархическаялестница чинов с автоматическим продвижением по службе; они были частью ее ивсе, существующее вне этой системы, почитали за разгул анархии. Ониинстинктивно изгоняли из своей среды чересчур усердных и щепетильных,поскольку система требовала, чтобы все были замешаны в лихоимстве и такскованы круговой порукой. Как и всякий замкнутый иерархический орден, российскаябюрократическая машина создала изощренный набор символов, предназначенныхдля различения чинов. Эта символика была упорядочена в царствие Николая I иизложена в 869 параграфах первого тома Свода Законов. Из соображений этикетачины разделялись на несколько категорий, к каждой из которых надлежалообращаться согласно соответствующему титулу, переведенному с немецкого.Обладатели высших двух чинов должны были [зваться "ВашеВысокопревосходительство" (Euer Hochwohlgeboren), состоявшие в третьей и вчетвертой категориях - "Ваше Превосходительство" - (Euer Wohlgeboren), и такдалее по нисходящей; к чинам девятой-четырнадцатой категорий обращалисьпросто "Ваше Благородие" (Euer Wurden). Каждой ступени сопутствовал иуместный мундир, предназначенный специально для нее и разработанный допоследней портновской детали; повышение с белых брюк до черных было событиемэпохального (значения в чиновничьей жизни. Носители орденов и медалей (Св.Владимира, Св. Анны, Св. Георгия и т. п., (которых тоже было несколькоклассов) также имели право (на всяческие отличия. Честные управители встречались почти всегда только в центре, вминистерствах или соответствующих им учреждениях. Идея государственнойслужбы как служения обществу была совершенно чужда русскому чиновничеству;она была завезена с Запада, в основном из Германии. Именно прибалтийскиенемцы впервые показали русским, что чиновник может использовать свою властьдля служения обществу. Правительство империи высоко ценило) этих людей, иони удостоились непропорционально большой доли высших чинов; средиадминистративной элиты империи было немалое количество иностранцев, вособенности лютеран. Многие лучшие чиновники являлись выпускниками двухспециальных учебных заведений Царскосельского Лицея и Императорской ШколыЮриспруденции. Почти непроходимая пропасть лежала между управителями, служившими вцентральных канцеляриях Петербурга и Москвы, и чиновниками губернскойадминистрации. Последние почти не имели шанса когда-либо выдвинуться надолжности в одной из столиц, тогда как служащие, по своему происхождению,образованию или богатству начавшие взбираться, по лестнице карьеры вцентральном управлении, редко попадали в провинцию, кроме как чтобы занятьпост губернатора или вице-губернатора. Эта пропасть усугубляласуществовавший издревле раскол между дворянской элитой, внесенной вслужебные московские книги, и простым губернским дворянством. Bo-вторых,опять-таки в соответствии с московской традицией, чиновничество империипроявляло ярко выраженную тенденцию замыкаться в закрытую наследственнуюкасту. Чиновники по большей части были сыновьями чиновников, исвященнослужители, купцы и прочие простолюдины, пришедшие на государственнуюслужбу со стороны, тоже чаще всего пытались ввести своих сыновей начиновничье поприще. Мало-мальски знатные дворяне редко поступали нагосударственную службу, отчасти из-за невеликой ее престижности, отчастипотому, что жесткая система рангов вынуждала их конкурировать с чиновниками,гораздо ниже их стоящими по образованию и социальному положению. Положениеэто стало меняться только к концу царского режима, когда среди высшихклассов пошла мода поступать на правительственную службу. Поскольку столичное и провинциальное чиновничество почти не общалосьдруг с другом, дух общественного служения, зародившийся в первом, почти непросачивался в страну, и для подавляющего большинства чиновниковсвоекорыстие и мздоимство были стилем жизни; им и в голову не приходило, чтоможет быть иначе. Именно это имел в виду Карамзин, говоря, что "если быотвечать одним словом на вопрос: что делается в России, то пришлось бысказать: крадут."*7 *7 П. А. Вяземский, "Старая записная книжка", Полное собраниесочинений Князя П. А. Вяземского. СПб., 1883, стр. 113. В Московской Руси и во времена империи повальное лихоимствочиновничества было симптомом более глубокого недуга - беззакония, вернымспутником которого оно всегда является. До судебной реформы 1864 г. (а отчасти и после нее, но об этом ниже)Россия не знала независимого судопроизводства. Юстиция была ответвлениемадминистративной системы, и посему основной ее заботой было проведение вжизнь воли государства и охрана его интересов. Неразвитость правосознания вРоссии нигде не выступает так явственно, как в дожившем до самой граниновейшего времени традиционном представлении о том, что преступления,совершенные гражданами друг против друга и чиновниками против граждан,общественности не касаются. В Риме судопроизводство было отделено от администрации ко второмувеку до н. э. В странах с феодальной традицией, т. е. в большей частиЗападной Европы, это разделение произошло к концу средневековья. В Англии кконцу XIII столетия уже проводилось различие между судебными королевскимичиновниками и его административными и фискальными агентами. Во Франции суд,известный под именем Парижского парламента, также утвердился к этому временикак самостоятельный институт. Россия в этом смысле напоминала древниевосточные монархии, где царские чиновники, как правило, отправлялиправосудие в рамках своих административных обязанностей. В Московскомгосударстве в каждом приказе . имелось судебное отделение, функционировавшеепо своей собственной юридической системе и имевшее власть над гражданами,входившими в административную компетенцию приказа, - точно так же, какобстояло дело в крупных поместьях удельного периода. Помимо того, воеводыотправляли правосудие в своих владениях. А церковь - в своих. Тяжкиепреступления против государства рассматривались царем и его советом. Как и можно было предположить, попытки учредить независимоесудопроизводство делались Петром и особенно Екатериной, но и тот и другаястолкнулись с непреодолимыми трудностями, не последней из которых былоотсутствие свода законов. Единственный имевшийся свод законов (Уложение 1649г.) стал малоприменимым в послепетровскую эпоху, да и в любом случае в нембыло мало указаний на то, как быть с тяжбами между подданными. Даже если бысудье XVIII века вдруг пришла охота сыскать закон, относящийся в лежащемуперед ним делу, он бы его не откопал. Так продолжалось до царствованияНиколая I, когда правительство наконец опубликовало собрание законов,начиная с 1649 г., за которым последовало издание нового Свода. Однако,поскольку судебная процедура оставалась традиционной, россияне избегалитяжбы, как чумы. До реформы 1864 г. правительство не возбуждало уголовныхдел, за исключением тех случаев, когда затрагивались его собственныеинтересы; судебное разбирательство по уголовным и всем гражданским делампроисходило по ходатайству пострадавшего и обыкновенно уподоблялось торгам,на которых верх одерживал тот, кто предлагал всемогущему секретарю судабольшую мзду. Все это имело крайне пагубное воздействие на весь стройрусской жизни. Модная теория, происходившая от Маркса, утверждает, что судыи законы создаются для того, чтобы служить интересам правящего класса.Однако исторический опыт показывает, что дело обстоит как раз наоборот.Чтобы поставить на своем, стоящие у власти не нуждаются в судах и законах; вних нуждаются бедные и слабые. Тому, кто сомневается в истинности этогоположения, достаточно будет сравнить общее положение низших классов и ихчувство уверенности в себе в районах со слабо развитой традициейсудопроизводства, например, в Юго-Восточной Азии, и там, где эта традицияимеет прочные корни, к примеру, в Западной Европе и в США. До 1860-х годов русская юриспруденция даже не проводила различиямежду законами, указами и административными распоряжениями, которые послеутверждения их монархом почитались с равным благоговением и в 1830 г. быливнесены недрогнувшей рукой в Полное Собрание Законов в хронологическомпорядке. К высочайшему повелению о новом порядке престолонаследия или обосвобождении дворян от обязательной государственной службы относились сформально юридической точки зрения так же, как к указу о строительственового завода или об удовлетворении прошения какого-нибудь отставногогубернского чиновника. Вообще говоря, большая часть основополагающихзаконов, определяющих [государственное устройство в России и статус ееграждан, не была объявлена сколько-нибудь официально. К их [числуотносились: прикрепление крестьян к земле и горожан к городам (т. е.крепостное право), положение о том, что обладание землей должносопровождаться государственной службой, учреждение опричнины, подвластностькрестьян своему помещику, автоматическое продвижение чиновников по службе поправу старшинства, основание первого централизованного полицейского органа -Преображенского приказа и введение ограничений, связанных с местомжительства для евреев (черта оседлости). Другие законы вводились как быпоходя. Например, юридическое обоснование самодержавной власти российскихправителей было сформулировано случайной фразой из Военного Устава Петра,тогда как до 1845 года законы о преследовании политических преступниковпрактически не были определены юридически. Следствием такого неуважения кюридической процедуре явилось непонимание того, что право подразделяется нагосударственное, гражданское и уголовное, в то время как на Западе эторазличие проводилось, начиная со Средних веков. Неумение различить междутипами юридических актов, равно как и между областями права, толькоусугубляло неразбериху, царившую в русской юриспруденции до 1860-х годов.Хуже того, до этого времени законы не нуждались в обнародовании для того,чтобы войти в силу; часто они вводились в секретных документах и былиизвестны лишь чиновникам, отвечавшим за их проведение. Эта практика пережилареформу 1864 г. Как будет указано ниже, Министерство внутренних дел в1870-80 гг. нередко объявляло меры, затрагивающие жизнь всего населения, всвоих секретных циркулярах, многие из которых не опубликованы и по сей день. Неразвитость юридической традиции и судебной системы, разумеется,давала большие преимущества бюрократическому аппарату. Некоторыеконсервативные русские юристы даже доказывали вполне серьезно необходимостьтого, чтобы юстиция и администрация были тесно сплетены между собой. Срединих был уважаемый специалист по государственному праву профессор H. М.Коркунов, разработавший теорию русской юриспруденции, согласно которойосновной функцией законов страны является не столько отправление правосудия,сколько поддержание порядка.*8. Данный взгляд на судопроизводство былвыражен в несколько грубоватой форме (но зато и честнее) графомБенкендорфом, начальником тайной полиции при Николае I. Однажды, когда А. А.Дельвиг пришел к нему с жалобой на незаконные придирки цензоров, Бенкендорфв сердцах отрезал: "Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства!" *8 Н. М. Коркунов, Русское государственное право, СПб., 1909, I, стр.215-22, До Николая I политические преследования в России носилинеупорядоченный характер. Преображенский приказ Петра Великого обозначилважный шаг в направлении профессионализации политической полиции, однаковыстроенный им полицейский аппарат был упразднен при Петре III и Екатерине,когда было запрещено выступать с обвинениями типа "слово и дело". ХотяЕкатерина II и Александр I не чужды были того, чтобы время от времениставить вольнодумцев на место, они не были особыми поклонниками полицейскойслежки. Министерство Полиции, учрежденное в 1811 г., было ликвидировановосемью годами позже. Со второй половины XVIII века в России существоваласельская и городская управа, но не было особого органа для выявленияполитической оппозиции типа тех, что имелись в ту пору во многих странахевропейского континента. Не было и цензурного кодекса. За исключением рядадовольно общих и вполне устаревших положений. Уложения 1649 г. и кое-какихпостановлений Петра Великого, отсутствовали конкретные законодательные акты,направленные против подрыва государственных устоев. До начала XIX векалюбительских методов борьбы с политической оппозицией было вполне довольно,однако они стали негодны в эпоху Реставрации, когда более развитые формывольнодумства вошли в моду в Европе, неотъемлемой частью которой Россиястала вследствие своего участия в кампаниях 1813-1815 гг. Негодность внутренних оборонительных линий России стала очевидной всвязи с восстанием декабристов. В перевороте было замешано более сотнидворян, часть которых принадлежала к числу виднейших семейств государства.Это обстоятельство само по себе исключало возможность тихо разрешить делоадминистративными мерами, какие обычно применялись против непокорныхпростолюдинов. Помимо этой технической сложности, восстание заставилосерьезно задуматься о проблеме безопасности государства: как случилось, чтопредставители класса, которому корона даровала такие невероятные привилегии,пошли на нее с оружием в руках? И как получилось, что никто не заметил, какони вошли в заговор? В 1826 г. Николай назначил Верховную Следственную Комиссию длярасследования причин восстания и вынесения рекомендаций о наказаниивиновных. Задача перед Комиссией стояла необыкновенно трудная, поскольку вРоссии того времени не было не только уголовного кодекса, но и точногоюридического определения преступления против государства. Всякий, ктопотрудится заглянуть в текст окончательных рекомендаций Комиссии, обнаружиттам в качестве юридического основания приговоров, вынесенных декабристам,загадочную формулировку, "по первым двум пунктам". Речь шла о мелком указеПетра 1 от 25 января 1715 г. (Э 2877 в Полном Собрании Законов), согласнопервым двум пунктам которого подданные обязывались доносить властям одействиях, наносящих вред государственным интересам, и в особенности оподстрекательстве к бунту. Такое скудное юридическое основание былоподведено под судебное преследование против декабристов. "По первым двумпунктам" полагалась смертная казнь. Однако, признавая неравнозначностьсодеянного обвиняемыми, Комиссия разделила их на девять категорий, положивдля каждой особенное наказание, от отдачи в солдаты до смертной казни черезчетвертование. Ставивший порядок превыше всего Николай не мог примириться с такимположением. Он хотел, чтобы преступлениям против государства была данаточная дефиниция и назначено уместное наказание. Ответственность завыполнение сей задачи лежала на Сперанском, возглавлявшем Комиссию посоставлению Свода Законов Российской Империи. Однако работа эта понеобходимости была долгой, тогда как надо было тотчас принимать меры кнедопущению повторения событий 14 декабря 1825 г. Первым шагом явилось учреждение в империи постоянной полицейскойслужбы. Для этого Николай создал в 1826 г. Третье Отделение Собственной ЕгоВеличества Канцелярии. Номинально задачей этого ведомства было призрение"вдов и сирот", и официальный герб его - платок, врученный Николаем первомуего главе, должен был символизировать осушение слез. На самом деле, однако,Третье Отделение представляло собой самую обыкновенную тайную полицию,запустившую щупальца во все слои общества, и в таком своем качествебесспорно пролило больше слез, чем сумело высушить. Штат его был невелик инасчитывал в среднем от тридцати до сорока служащих, однако действительноечисло работников было куда больше. К примеру, Третье Отделение оплачивалоуслуги множества соглядатаев, посещавших салоны, кабаки, ярмарки и другиескопления публики; они поставляли собранную ими конкретную информацию, атакже излагали свое общее мнение о настроениях общества. Во-вторых, приТретьем Отделении имелся Корпус жандармов численностью в несколько тысяччеловек, облаченных в синие мундиры и белые перчатки, которыми командовалначальник Отделения. Непосредственной функцией жандармов являлась защитагосударственной безопасности; они представляли собой особую политическуюполицию, отличную от обычных полицейских органов. Обязанности ТретьегоОтделения и жандармского корпуса не были четко определены, однако к нимопределенно относились, помимо выявления и предотвращения подрывнойдеятельности, слежка за иностранцами и религиозными диссидентами и вкакой-то степени цензура. Как и его предтеча. Преображенский приказ, онобыло неподотчетно другим правительственным ведомствам и докладывалонепосредственно самому императору. Основатели и первые начальники ТретьегоОтделения были из балтийских немцев (его первый глава Д. X. Бенкендорф и егопомощник М. Я. Фок), однако вскорости им на смену пришли местные специалистыв данной области. Другая из принятых в то время превентивных мер касалась цензуры.Николай был убежден в том, что основной причиной восстания декабристов быловлияние на российскую молодежь "зловредных", "праздных" идей, и он твердовознамерился закрыть им дорогу в страну. В России за правительством всегдапризнавалось право решать, что его подданные могут публиковать и читать.Однако до царствия Николая повод воспользоваться этим правом случался редко:до 1783 г. все печатные станки принадлежали правительству либо церкви, играмотная часть населения была столь невелика, что не стоило хлопотрасследовать читательские вкусы. В XVII веке власти приказали уничтожитьстароверские книги, равно как и некоторое количество напечатанных в Киеверелигиозных трудов, по мнению духовенства засоренных латинизмами. В XVIIIвеке цензура была доверена Академии Наук, которая настолько бережнопользовалась этими своими полномочиями, что до начала Французской Революциироссияне могли читать все, что хотели. Впервые цензура проявиласьпо-настоящему в 1790 г., когда Екатерина изъяла "Путешествие" Радищева ивелела посадить автора в тюрьму. При Павле множество иностранных книг былозапрещено к ввозу в Россию. Тысячи книг были сожжены. Но со вступлением натрон Александра I цензура снова почти захирела. Таким образом, цензурныйкодекс, утвержденный Николаем в 1826 г., представлял собой весьма важноенововведение. Кодекс впоследствии подвергался изменениям; согласно ему, дляраспространения какого-либо печатного издания полагалось сперва заручитьсяразрешением одного из специально созданных "цензурных комитетов". Для этогопечатные материалы, публиковавшиеся в России в царствие Николая I, не толькодолжны были не содержать "зловредных" идей, но и способствовать укреплениюобщественной нравственности - налицо ранний провозвестник "позитивнойцензуры", воцарившейся в России в 1930-х и 1940-х годах. Впоследствиицензурные правила то ужесточались (например, в 1848-55 гг.), то смягчались(во второй половине XIX века), но в разных формах цензура продолжаласуществовать в России вплоть до революции 1905 г., когда она былаупразднена; она возродилась в полном своем блеске тринадцатью годами позже.Несмотря на внушительный набор правил и большой бюрократический аппарат,нельзя сказать, что цензурные нормы применялись в Российской Империи строго.Каждый, кто знаком с более современными формами преследований, изумится,обнаружив, что между 1867 и 1894 гг., т. е. во времена консервативногоцарствования Александра III, к распространению в России было запрещеновсего-навсего 158 книг. В одно десятилетие было отвергнуто около 2%рукописей, поданных на предварительную цензуру. Цензура иностранный; изданийтакже была довольно либеральной. Из 93.565.260 экземпляров книг ипериодических изданий, посланных в Россию из-за границы в одно издесятилетий конца XIX века, было задержано всего 9.386.*9 Все это говорит отом что цензура в Российской империи была скорее досадной помехой, чембарьером на пути свободного движения идей. *9 П. А. Зайончковский, Российское самодержавие в конце XIX столетия.М., 1970. стр. 299-301 Свод законов, над которым Сперанский трудился с начала николаевскогоцарствования, вышел в 1832 году. Том пятнадцатый этого собрания содержалУложение о наказаниях, включавшее в себя также и преступления противгосударства. Однако, поскольку он всего-навсего расположил в каком-топорядке хаотический набор изданных на то время законоположений (в том числеи "два пункта" 1715 г.), Уложение сразу было признано негодным. Сперанскомубыло велено составить проект нового, систематизированного Уложения онаказаниях, однако он умер, не доведя дело до конца, и оно было поручено Д.Н. Блудову. Уложение, вышедшее в 1845 г., стало вехой исторической эволюцииполицейского государства. О политических преступлениях речь шла в двухразделах: третьем ("О преступлениях государственных") и четвертом ("Опреступлениях и проступках против порядка управления"). Эти два разделазанимают 54 печатных страницы и представляют собой настоящий конституционныйдокумент авторитарного режима. Законодательство других стран европейскогоконтинента также содержало подчас весьма детальные законоположения,касающиеся государственных преступлений (эта категория преступленийотсутствует в английской и американской юриспруденции), однако нигде непридавалось им такое значение и нигде они не трактовались так вольно ишироко, как в России. Согласно уложению 1845 г.: 1. Любая попытка ограничить власть самодержца или заменитьсуществующий порядок правления, равно как убедить других совершитьвышеозначенное или заявить открыто о подобных намерениях, либо укрыть лиц,виновных в сих преступлениях, содействовать им или не донести о них влеклаза собой смертную казнь и лишение всех прав состояния (ст. 263-65 и 271); 2. Распространение словесное, письменное или печатное идей, которые,не являясь подстрекательством к бунту в вышеозначенном смысле, подвергаютсомнению верховную власть или вызывают неуважение к государю или егопрестолу, было наказуемо лишением всех прав состояния и каторжными работамина время от четырех до двенадцати лет, равно как телесными наказаниями иналожением клейм (ст. 267 и 274). Разделы третий и четвертый русского Уложения о наказаниях 1845 г.явились неистощимым источником всех тех туманных обобщений, которые с техпор предоставляют полиции в России, зависимых от нее государствах и в техстранах, которые подражают ее государственному устройству, вполне законноеправо душить все проявления политического инакомыслия. Начиная с 1845 г. (сперерывом между 1905 и 1917 гг.), не только попытки изменить существующийгосударственный строй и порядок управления, но и сама постановка вопроса обэтом продолжают оставаться преступлением в России. Политика былазаконодательно объявлена монополией стоявших у власти; так теплившийсявеками вотчинный дух, выразившись в аккуратных разделах, статьях ипараграфах, наконец оброс плотью. Особенно важным новшеством было нежеланиепровести различие между поступком и умыслом, т. е. отсутствие четкойградации виновности, характерное для современных полицейских государств.Хотя "подвергнуть сомнению" существующее политическое устройство считалосьменее тяжким преступлением, чем действительные попытки его изменить, но всеже это был серьезный проступок, наказуемый каторжными работами, поркой иклеймением. Начиная с 1845 г., в русских уголовных кодексах содержится подобнаяполитическая часть, написанная таким расплывчатым языком, что на ееосновании органы государственной безопасности могут подвергнуть заключениюграждан, виновных в таких нечетко определенных преступлениях, как"неуважение" к существующей власти и умысел "ослабить", "подорвать" и"поставить ее под сомнение". Сопоставление трех последовательных уголовныхкодексов - 1845, 1927 и 1960 гг.- рисует поучительную картину неизменностиполицейской психологии в России вне зависимости от природы режима: <<страница 384>> Уложение 1845 г., ст. 267 и 274: Изобличенные в составлении и распространении письменных или печатныхсочинений или изображений с целью возбудить неуважение к Верховной власти,или же к личным качествам Государя, или к управлению Его государством,приговариваются как оскорбители величества: к лишению всех прав состояния ик ссылке в каторжную работу в крепостях на время от десяти до двенадцатилет... Участвовавшие в составлении или злоумышленном распространении такихсочинений или изображений подвергаются: тому же наказанию. Виновные всоставлении сочинений или изображений сего рода, но не изобличенные взлоумышленном распространении оных, приговариваются за сие, как запреступный умысел: к заключению в крепости на время от двух до четырехлет... За составление и распространение письменных или печатных сочинений иза произнесение публично речей, в коих, хотя и без прямого и явноговозбуждения к восстанию против Верховной Власти, усиливаются оспоривать илиподвергать сомнению неприкосновенность прав ее, или же дерзостно порицатьустановленный законами образ правления, или порядок наследия Престола,виновные в том подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке вкаторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет...*10 *10 Уложение о Наказаниях Уголовных и Исправительных, СПб., 1845,стр. 65-6, 69. Эти статьи были с незначительными изменениями сохранены вУголовном Кодексе 1885 г Уголовный Кодекс РСФСР 1926 г., ст. 58-1 и 58-10: Контрреволюционным признается всякое действие, направленное ксвержению, подрыву или ослаблению [власти]... основных хозяйственных,политических и национальных [мероприятий советского государства]...Пропаганда и агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву илиослаблению Советской власти, ...а равно распространение или изготовление илихранение литературы того же содержания, влекут за собою лишение свободы сострогой изоляцией на срок не ниже шести месяцев.*11 *11 Собрание Кодексов РСФСР, 4-с изд., М., 1927, стр. 665, 668. Уголовный кодекс РСФСР 1960 г., ст. 70: Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабленияСоветской власти либо совершения отдельных особо опасных государственныхпреступлений, распространение в тех же целях клеветнических измышлений,порочащих советский государственный и общественный строй, а равнораспространение или изготовление или хранение в тех же целях литературытакого же содержания - наказываются лишением свободы на срок от шестимесяцев до семи лет со ссылкой на срок от двух до пяти лет...*12 *12 Уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик. В двухтомах. М., 1963, I, стр. 108. Законодательство такого типа и создаваемые для его проведенияполицейские органы после революции 1917 г. получили распространение сперва вфашистской Италии и националсоциалистической Германии, а затем в прочихавторитарных государствах Европы и на других континентах. Таким образом,можно с полным основанием утверждать, что разделы третий и четвертыйроссийского Уложения о наказаниях 1845 г. есть для тоталитаризма то же, чтоМагна Карта - для свободы. При Николае I драконовские законы против инакомыслия проводились кудаменее строго, чем можно было бы предположить. Аппарат насилия был ещеслишком примитивен, чтобы полицейские власти могли действовать достаточнометодично; для этого надобны были железные дороги, телеграф и телефон. Апока законодательство применялось кое-как; обычно лицо, подозреваемое сослов осведомителей в том, что суется в политику, задерживалось и последопроса в полиции либо отпускалось с предупреждением, либо на какой-то срокссылалось в провинцию. Иногда допрос учинял сам император. С 1823 по 1861гг. к ссылке в Сибирь были осуждены 290.000 человек, из них 44.000 - ккаторжным работам. Однако более девяти десятых ссыльных составляли уголовныепреступники, бродяги, беглые крепостные и т. п. Быть может, всего лишь 5%(среди них декабристы) пострадали за (преступления политического характера;немалую часть из них составляли польские патриоты.*13 *13 С Максимов, Сибирь и каторга, ч. 2, СПб., 1871, стр. 229, 305. Со вступлением в царствование Александра II правительство сделалосерьезную попытку положить конец своеволию бюрократического аппарата иполиции и превратить Россию в то, что немцы называют Rechtsstaat, илиправовым государством. Законность, гласность судебного заседания, судприсяжных и несмещаемость судей - таковы были лозунги, витавшие в воздухе1860-х гг. Завершенная в 1864 г. судебная реформа являлась по общемупризнанию наиболее успешной из Великих Реформ и единственная (за однимважным исключением, о котором речь ниже) дожила до конца царского режима безтого, чтобы быть искромсанной всякими оговорками. После 1864 г. все видыпреступлений, включая политические, сделались подсудными обычным судам;судебные заседания стали открытыми, а их материалы должны были публиковатьсяв официальном "Правительственном Вестнике". Есть все основания полагать, чтоправительство Александра II надеялось на успех этой реформы; формальнаязаконность является тем элементом либерального государства, которыйавторитарный режим может ввести, не подрывая собственных устоев. Вскоре, однако, эти мероприятия стали саботироваться, и на этот разне бюрократией, а радикальной интеллигенцией и ее прекраснодушнымипоклонниками среди просвещенной либеральной публики. Сперва правительствосделало попытку рассматривать политические дела в суде присяжных. Так,например, состоявшийся в 1871 г. процесс Сергея Нечаева и его последователей(см. выше, стр. #362), равно как и ряд других дел по обвинению вреволюционной деятельности проходил в присутствии присяжных. Результатыпринесли правительству большое разочарование. Во-первых, обвиняемые наполитических процессах сообразили, что им предоставляется великолепнаявозможность пропагандировать свои взгляды на всю страну с высокой судебнойтрибуны, и вместо того, чтобы защищать себя, часто использовали судебноезаседание для произнесения зажигательных речей, которые затем прилежноизлагал официальный "Правительственный Вестник". Иногда, как, например, натак называемом Процессе Пятидесяти (1877 г.), обвиняемые отказывалисьпризнавать правомочность суда; в иных случаях (например, на процессе 133-х в1877-78 гг.) они забрасывали судей оскорблениями. Кроме того, присяжные побольшей части имели весьма туманное представление о законности; симпатия ижалость к молодости подсудимых мешали им выполнять свои обязанности повыяснению виновности последних. Даже те, кто не одобрял методов,использовавшихся радикалами, крайне неохотно шли на вынесение обвинительноговердикта, полагая, что это поставит присяжных на сторону бюрократии ижандармов против молодых людей, которые хотя, быть может, и заблуждались,но, по крайней мере, выказывали идеализм и самоотверженность. Подсудимыхчасто оправдывали; даже в случае признания их виновными судьи склонялись квынесению чрезвычайно мягких приговоров за действия, которые позападноевропейским уголовным кодексам наказывались весьма строго. Глядя наэто ретроспективно, следует признать, что такая "политизация" правосудиярусскими радикалами и их доброхотами явилась для России большой трагедией.Дело в том, что хотя статьи Уложения о наказаниях, касающиеся политическихпреступлений, содержали недопустимо широкие и расплывчатые формулировки иполагавшиеся за эти преступления наказания были чрезвычайно жестокими, темне менее впервые в тысячелетней истории России правительство сделало попыткуотдать свои претензии к частным гражданам на суд третьих лиц. В свое времяиз этой попытки могла бы вырасти настоящая система правосудия, даже дляполитических преступников, и, что еще важнее,- власть, основанная назаконности. Использование предоставленных реформой 1864 г. возможностей нeдля укрепления судебной системы, а для преследования сиюминутныхполитических интересов сыграло на руку архиконсерваторам и тем чиновникам,которые всегда считали независимое судопроизводство незаконнорожденной,"нерусской" идеей. Наиболее вопиющим примером подрыва законностилиберальными кругами явилось дело террористки Веры Засулич, в январе 1878 г.тяжело ранившей из револьвера санкт-петербурского градоначальника. В данномслучае прокурор старался, как мог, чтобы дело рассматривалось как уголовное,а не политическое. Тем не менее, несмотря на то, что виновность Веры Засуличв попытке совершить предумышленное убийство была неопровержимо доказана,присяжные ее оправдали. Этот вердикт создал у каждого правительственногослужащего ощущение, что он отныне является беззащитной мишенью длятеррористов; стрелять в чиновника по политическим мотивам перестало бытьпреступлением. Такое извращение правосудия вызвало враждебную реакцию состороны Достоевского и либерального теоретика Бориса Чичерина, которые явнопонимали лучше других своих современников нравственные и политическиепоследствия того, что интеллигенция прилагает двойной стандарт к морали иправосудию. Теперь даже более либерально настроенным чиновникам стало ясно:правительство никак не может рассчитывать на то, что обычный суд и присяжныестанут беспристрастно отправлять правосудие при рассмотрении дел, в которыхкаким-то образом замешана политика, вследствие чего были предприняты шаги кизъятию соответствующих дел из компетенции судов и разрешению ихадминистративными мерами, обычно в военном суде или в Сенате, причем частоin camera. К 1890 г. государственные преступления были вообще исключены изкомпетенции суда и с тех пор до самой революции 1905 г. решаласьадминистративными мерами. Таким образом, на "прогрессивном" общественноммнении России лежит тяжкая ответственность за срыв первой попытки в историистраны поставить дело так, чтобы правительство тягалось со своими подданнымина равных. <<страница 388>> Исследователи политической социологии отмечают, что тогда какполитические партии имеют тенденцию избавляться от экстремистов и постепенноперемещаются к центристской позиции, аморфные "движения" наоборот склонныподпадать под влияние входящих в их состав крайних элементов. Движение подлозунгом "хождения в народ" обернулось полной катастрофой. Дело не просто втом, что агитаторам не удалось пробудить в крестьянине и рабочем нималейшего интереса к своим идеям. Эта неудача вскрыла более глубокоеобстоятельство: она убедительно показала, что "трудящиеся массы" пропитаныприобретательским духом худшего буржуазного пошиба в сочетании снравственным цинизмом и политической реакционностью. От всего идеального образа русского мужика остались одни осколки.Разочарование побудило многих радикалов покинуть движение, однако возымелопрямо противоположное действие на наиболее преданных его членов, толькоукрепив их стремление выработать тактику, которая сможет поставитьправительство на колени. В 1878-79 гг. порешили на терроре. Революционные теоретикидоказывали, что волна покушений на высших правительственных чиновниковдостигнет двух целей: деморализует и, возможно, остановит правительственнуюмашину, одновременно продемонстрировав крестьянству уязвимость монархии, накоторую оно взирало с таким благоговением. Однако, раз начавшись, терроробрел инерцию, и его устроители скоро забыли о первоначальных целях. Всякаясерия совершенных публично дерзких самоубийственных актов-покушений, взрывовбомб, самосожжений, угонов самолетов резонансом отдается в некоторых людях изаражает их необоримым желанием повторить то же самое. Начавшийся в 1878 г.и длившийся три года террор социалистов-революционеров продолжал усиливатьсядаже после того, как стало ясно, что ему не удастся ни парализоватьправительство, ни побудить крестьян к бунту. Под конец он превратился втеррор ради террора и осуществлялся (с замечательной ловкостью и отвагой)просто, чтобы доказать, что он осуществим; шел спор о том, у кого волясильнее: у кучки революционеров или у всего истэблишмента империи. По мере умножения террористических актов (причем на удивление большаяих часть оказывалась успешной, поскольку система охраны правительственныхчиновников была самой примитивной) власти приходили в состояние, близкое кпанике. Хотя действительное число террористов в каждый данный момент былосовсем невелико (так называемый Исполнительный Комитет Народной Воли,включавший в себя все боевые силы организации, насчитывал около тридцатичленов), такова уж психология авторитарного режима, что он склоненреагировать на прямой вызов куда более энергично, чем надобно. Такой режим вкаком-то смысле подобен коммерческому банку, а его власть уподобляется формекредита. Банк держит наготове лишь небольшую часть вверенного емувкладчиками капитала, чтобы платить по текущим счетам, а остальное пускает воборот. Даже вкладчики, знающие об этой практике, ничего против нее не имеютдо тех пор, пока есть уверенность, что, когда бы они ни обратились в банк,свое они получат. Но стоит только банку не оплатить хотя бы один чек, какдоверие к нему мигом рушится, клиенты валят толпой и требуют свои вклады. Врезультате банк терпит крах и вынужден отсрочивать платежи. Точно так жеавторитарное государство добивается всеобщей покорности не потому, что унего хватает сил, чтобы поднять все брошенные ему перчатки, но потому, что унего их достаточно, чтобы поднять те, которых он ждет. Отсутствиерешительных действий с его стороны приводит к потере престижа, вызов следуетза вызовом и в результате ведет, так сказать, к политическому краху,известному под именем революции. В своем стремлении ответить на угрозу, которую представляли собойтеррористы, царское правительство явно перестаралось. Где открыто, гдетайно, оно взялось за введение контрмер, которые в своей совокупностизамечательно предвосхитили современное полицейское государство и дажесодержали в себе ростки тоталитаризма. Между 1878 и 1881 гг. в России былзаложен юридический и организационный фундамент бюрократическо-полицейскогорежима с тоталитарными обертонами, который пребывает в целости и сохранностидо сего времени. Можно с уверенностью утверждать, что корни современного тоталитаризмаследует искать скорее здесь, чем в идеях Руссо, Гегеля или Маркса. Ибо, хотяидеи безусловно могут породить новые идеи, они приводят к организационнымпеременам лишь если падут на почву, готовую их принять. В ответ на террор царское правительство первоначально обратилось засодействием к армии. 4 августа 1878 г. среди бела дня Сергей МихайловичКравчинский (Степняк) ударил ножом и убил шефа жандармов Мезенцова на однойиз петербургский улиц. Через пять дней правительство издало "временное"распоряжение - одно из многих, которым суждено быть стать постоянными, -согласно которому дела о вооруженном сопротивлении правительственным органами нападениях на государственных чиновников при исполнении теми служебныхобязанностей впредь должны были передаваться военно-полевому суду и судитьсяпо законам военного времени. Приговоры нуждались лишь в утверждениикомандира соответствующего военного округа. Таким образом, когда речь шла отерроре, правительство начинало рассматривать Россию как оккупированнуювражескую территорию. Еще дальше шел не опубликованный и по сей деньсекретный циркуляр от 1 сентября 1878 г., перечислявший строгие превентивныемеры*14 и уполномачивавший членов жандармского корпуса, а в их отсутствие ичинов полиции, задерживать и даже административно ссылать любое лицо,подозреваемое в политических преступлениях. Для того, чтобы сослатького-либо в соответствии с этими инструкциями, жандармерия и полициянуждалась лишь в одобрении Министра Внутренних Дел или шефа жандармов; небыло необходимости испрашивать санкцию прокурора. Циркуляр от 1 сентября вомногих отношениях явился важным шагом на пути к созданию полицейскогорежима. До того времени, чтобы подвергнуться ссылке, гражданин России долженбыл совершить какое-то деяние (в эту категорию включались устные иписьменные высказывания). Теперь же, чтобы удостоиться такой участи, емудостаточно было лишь возбудить подозрение. Эта мера явилась вторым столпомполицейского государства; первый был утвержден в 1845 г., когда занятиечастного лица политической деятельностью было объявлено уголовнымпреступлением. Ныне же это лицо считалось преступником даже если толькосоздалось впечатление, что оно занимается такой деятельностью. Все этоозначало внесение профилактического элемента, являющегося кардинально важнымдля надежного функционирования любого полицейского государства. Вовторых,наделение бюрократии и полиции широкими полномочиями приговаривать гражданРоссии к ссылке повлекло за собой сужение полномочий монарха. Это былапервая из принятых в этот критический период мер, которые (естественно, безвсякого умысла) передавали прерогативы, ранее принадлежавшие исключительномонарху, его подчиненным. И, наконец, предоставление чиновникам праваиспользования судебной власти без консультации с прокурором ознаменовалоначало перемещения юридических полномочий от Министерства Юстиции кМинистерству Внутренних Дел. *14 Он суммируется на основе архивных материалов в П. А.Зайончковскнй, Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов, М., 1964,стр. 76-7 Эти чрезвычайные меры не остановили террористов, апреле 1879 г. былосовершено очередное покушение на жизнь царя, после чего правительствоназначило в несколько главнейших городов империи "Временныхгенерал-губернаторов", наделив их чрезвычайными полномочиями,распространяющимися на прилегающие провинции. Эти управители, обычно взятыеиз армии, получили власть предавать военному суду и административно высылатьне только лиц, заподозренных в вынашивании умысла против правительства и егочиновников, но и тех, кто, как считалось, были настроены против"общественного спокойствия". Таким образом, корона передавала своимподчиненным еще одну часть своих полномочий. В начале 1880 г. переодетыйплотником С. Н. Халтурин сумел пронести в Зимний дворец большое количествовзрывчатки, которую он подорвал 5 февраля под царской столовой. Толькопоздний приезд царя спас его от того, чтобы быть разорванным на куски. То,что террористы сумели пробраться в самый императорский дворец, показало вневсякого сомнения, насколько недостаточны были принятые меры охраны.Действительно, Третье Отделение было слишком мало, скудно финансировалось иработало до смешного плохо. В августе 1880 г. штат его насчитывал всего 72служащих, и даже из них не все были заняты политическим сыском. Немалаячасть скудного бюджета расходовалась на контрпропаганду. В вопросе о том,кто чем занимается, царила полная неразбериха, когда речь шла об охранегосударственной безопасности. Корпус жандармов подчинялся ТретьемуОтделению, входившему в состав императорской канцелярии, однако свои военныефункции он исполнял под началом военного министерства; обычная же полицияруководилась Министерством Внутренних Дел. Вследствие этого в августе 1880 г. по рекомендации генералаЛорис-Меликова Третье Отделение было вообще ликвидировано и замененоцентральной политической полицией, сперва именовавшейся Департаментомгосударственной полиции, а с 1883 г.- просто Департаментом Полиции.Административно новое ведомство входило в состав Министерства ВнутреннихДел, которое отныне стало главным стражем государственной безопасности вРоссии. Список обязанностей нового Департамента был замечательно обширен.Департамент должен был печься об охране общественной безопасности и порядкаи пресечении государственных преступлений. В дополнение к сему на неговозлагалась ответственность за охрану государственной границы, выдачупаспортов, надзор за проживающими в России иностранцами и евреями, а такжекабаками, противопожарными инструментами и взрывчатыми веществами. Он такжеимел широкие полномочия "по утверждению уставов разных обществ и клубов иразрешению публичных лекций, чтений, выставок и съездов."*15 Департамент былразбит на несколько отделов, один из которых занимался "тайными" делами, т.е. политическим сыском. Под началом Департамента находились три жандармскиедивизии со штабами в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве, а также целый рядспециализированных подразделений. Штат его оставался небольшим: в 1895 г.Департамент Полиции имел 161 постоянного служащего, а численностьжандармского корпуса продолжала составлять менее 10 тыс. человек. В 1883 г.,однако, полиция, насчитывавшая около 100 тыс. чинов, получила приказвсячески содействовать жандармерии, что резко увеличило личный составпоследней. Министр Внутренних Дел был по должности шефом жандармов, но вдействительности руководство ими осуществлял один из его заместителей,именовавшийся Директором Департамента Полиции и Командиром Корпусажандармов. 9 июня 1881 г. был издан приказ, по которому жандармерия выходилаиз-под начала губернаторов и генерал-губернаторов и должна была подчинятьсяисключительно шефу полиции. Эта мера ставила жандармский корпус вне обычногоадминистративного аппарата и давала ему возможность жить по своимсобственным законам. Департамент Полиции и Корпус жандармов продолжализаниматься исключительно политическими преступлениями, и когда их членынападали на след уголовного правонарушения, они передавали дело полиции. Разв год шеф жандармов представлял императору отчет о кампаниях, проведенныхего ведомством против подрывных элементов, читавшийся, как военная сводка. *15 Свод Законов Российской Империи, т. I, ч. I. кн. V. СПб.. 1892,стр. 10. Статья 362. Чтобы облечь своевластные действия Департамента Полиции в покровызаконности, Министр Внутренних Дел ввел в его состав особый "Судебныйотдел". Этот орган занимался юридической стороной дел, попадавших в сферудеятельности Министерства Внутренних Дел, т. е. преступлений, наказуемых наосновании политических статей Уложения о наказаниях и не передававшихся вобычные суды, а также совершенных в нарушение многочисленных чрезвычайных ивременных законов, изданных в те годы. В 1898 г., когда после многих лет затишья вновь появились признакиоживления политической жизни и возникло опасение возобновления терроризма,"тайный" отдел Департамента Полиции образовал "Особое отделение" -сверхсекретный орган, который должен был служить нервным центром кампаниипротив подрывных элементов. Это отделение вело непрерывную слежку зареволюционерами в России и за границей и устраивало хитроумные провокациидля их выявления. Штаб-квартира отделения располагалась на четвертом этажедома Э 16 на Фонтанке и охранялась с большой строгостью; доступ в него имелитолько сотрудники. В связи с "Временными Правилами" (о которых ниже, стр. #398 - #400)14 августа 1881 г., правительство упорядочило статус охранных отделений(или, сокращенно, охранок), образованных в 1870-х гг.; они также боролись среволюционерами, причем делали это на довольно высоком профессиональномуровне. Формально являясь частью жандармского корпуса, они, видимо,действовали совершенно самостоятельно. У Департамента Полиции было несколько заграничных отделений, главноеиз которых находилось в русском посольстве в Париже; в их задачу входиласлежка за русскими эмигрантами. Местные полицейские власти нередко оказывалиэтим заграничным филиалам содействие из политических симпатий или корысти. Хорошо продуманная и весьма гибкая система политической полиции,созданная в России в начале 1880-х гг., была уникальна в двух отношениях. ДоПервой мировой войны ни в одной другой стране мира не было двух видовполиции: одной для защиты государства, а другой - для защиты его граждан.Только страна с глубоко укоренившейся вотчинной психологией могла додуматьсядо такой двухъярусной системы. Во-вторых, в отличие от других стран, гдеполиция действовала как орудие закона и обязана была передавать арестованныхсудебным властям, единственно в царской России полицейские органы былисвободны от этой обязанности. С 1881 г. там, где речь шла о политическихпреступлениях, жандармский корпус не подлежал судебному надзору; контроль заего деятельностью носил бюрократический, внутриведомственный характер. Членыего имели право производить обыски, заключать граждан в тюрьму и подвергатьих ссылке своей собственной властью, без санкции прокурора. В 1880-х годахвесь обширный набор преступлений, считавшихся политическими, стал в основномкараться административными мерами, которые принимались органамибезопасности. Эти две черты делают полицейские учреждения позднего периодацарской России предтечами и, через посредство соответствующихкоммунистических институтов, прототипами всех органов политической полициидвадцатого века. В своих ответных мерах на террор правительство Александра II неограничилось репрессиями. В его административных сферах имелся рядвысокопоставленных чиновников, достаточно дальновидных для понимания того,что репрессии, не сопровождаемые какими-то конструктивными мероприятиями,окажутся бесплодными, а может быть, и пагубными. Не один раз в царствование Александра серьезно обдумывали проектыреформ, представленные правительственными чиновниками или влиятельнымиобщественными деятелями. Эти проекты ставили себе целью в различной степении разными способами привлечь к выработке политических решений тех, кого в товремя звали "благонадежными" членами общества. Одни призывали к расширениюГосударственного Совета за счет включения в него выборных представителей;другие - предлагали созыв совещательных органов типа земских соборовМосковской Руси; третьи - рекомендовали проведение реформы местногоуправления, которая бы расширила компетенцию земств и предоставиладворянам-землевладельцам дополнительную возможность участия в общественнойдеятельности. Надеялись, что подобные меры смогут изолировать крошечныегруппки террористов и вызвать к злоключениям правительства сочувствиеобразованного общества, в котором до сих пор наталкивались на равнодушие,перемешанное со злорадством. Среди выступавших за подобные меры чиновниковбыли Министр Внутренних Дел П. А. Валуев, военный министр Д. А. Милютин игенерал Лорис-Меликов, получивший в последний год царствования Александра IIдиктаторские полномочия. Сам император относился к этим предложениям не безблагосклонности, но не спешил с их проведением, так как столкнулся с сильнымпротивоборством со стороны рядовых чиновников, равно как и своего сына ипрестолонаследника - будущего Александра III. Революционеры невольносодействовали этому консервативному крылу; всякий раз, когда они совершалиочередное покушение на жизнь царя или убивали какого-нибудьвысокопоставленного чиновника, противники политических реформ получаливозможность настаивать на еще более строгих полицейских мерах и дальнейшемоткладывании коренных преобразований. Будь они даже на жалованьи у полиции,террористы не могли бы лучше преуспеть в предотвращении политических реформ. Противодействуя политическим реформам, бюрократия боролась за своесуществование. С точки зрения ее привилегий, и в земствах ничего хорошего небыло, так как они расстраивали главный поток директив, струившийся изПетербурга в самые отдаленные провинции. Если бы представителейобщественности пригласили к участию в законодательстве, пусть даже только всовещательной функции, бюрократия впервые оказалась бы под каким-тообщественным контролем; это бы явно была немалая помеха, могущая дажепривести к подрыву ее власти. Сомнения ее не были поколеблены дажеуверениями, что речь идет только о самых "благонадежных" элементах. Русскиемонархисты того времени хотя и были настроены против конституции, отнюдь нежаловали бюрократию. Они по большей части находились под влияниемславянофильских идей и рассматривали бюрократию как инородное . тело, безовсякого на то права вставшее между царем и народом. Благодаря архивным изысканиям П. А. Зайончковского, мы теперь болееили менее осведомлены о дискуссиях, которые шли в правительстве в тотрешающий период*16. Аргументы противников политических реформ сводились кследующим основным моментам: 1. Привлечение к управлению представителей общественности, в центреили в губерниях, в законодательной или чисто совещательной функции, внеслобы разнобой в структуру руководства и дезорганизовало бы управление. Если ужна то пошло, то для поднятия эффективности руководства земства следовало быупразднить. 2. В силу своих географических и социальных особенностей Россиянуждалась в системе управления, скованной минимумом ограничений и контроля.Русским чиновникам следовало бы предоставить широкие дискреционныеполномочия, а полицейское "правосудие" надо было бы отделить от судов.Последняя точка зрения высказывалась закоренелым консерватором Д. А.Толстым, бывшим с 1882 г. по 1889 г. Министром Внутренних Дел: Редкое население России, раскинутое на огромной территории,неизбежная вследствие сего отдаленность от суда, низкий уровеньэкономического благосостояния народа и патриархальные обычаи жизни нашегоземледельческого класса - все это такие условия, которые требуютустановления власти, нестесненной в своих действиях излишним формализмом,способной быстро восстановить порядок и давать по возможности немедленнуюзащиту нарушенным правам и интересам населения.*17 3. Вынужденные политические реформы были бы истолкованы как признакслабости и способствовали бы дальнейшему ослаблению государственной власти.Этот аргумент использовался даже таким сравнительно либеральным чиновником,как Лорис-Меликов. Выступая против учреждения в России представительныхучреждений, он писал: По глубокому моему убеждению, никакое преобразование, в смысле этихпредположений, не только не было бы ныне полезно, но, по совершенной своейнесовременности, вредно... Самая мера имела бы вид вынужденнойобстоятельствами и так была бы понята и внутри государства, и заграницею.*18 4. Введение в любой, даже самой консервативной форме представительныхучреждений ознаменовало бы первый шаг по направлению к конституционномуправлению; за первым неминуемо последовали бы другие шаги. 5. Опыт представительных учреждений за границей показывает, что онине располагают к стабильности; что бы там ни говорили о парламентах, онитолько мешают управлять как следует. Этот аргумент казался особопривлекательным престолонаследнику. *16 Две его важнейшие монографии на эту тему указываются выше в прим.9 и 14. *17 Министерство Внутренних Дел, Исторический очерк, СПб., 1902, стр.172. Документ датирован 1886 г. Курсив наш. *18 Былое, Э 4/5. 1918, стр. 158-9. Чтобы выйти из спора с победой, противники политических уступоквсячески преувеличивали размах крамолы в стране, запугивая императорапризраком разветвленного заговора и смуты, т. е. рисуя картину, весьмадалекую от действительности. Как будет показано ниже, фактическое число лиц,занимавшихся антиправительственной деятельностью, было до смешного невелико;при всей своей широчайшей власти жандармы не сумели выявить скольконибудьзначительного числа смутьянов. Однако апелляция к страху помогла заставитьАлександра II отказаться следовать рекомендациям своих более либеральныхсоветников. Истинными правителями России были... шеф жандармов Шувалов иначальник санктпетербургской полиции Трепов Александр II выполнял их волю,он был орудием. Они правили посредством страха. Трепов так запугалАлександра призраком революции, которая вот-вот разразится вСанкт-Петербурге, что стоило всесильному шефу полиции опоздать на несколькоминут к своему ежедневному докладу во дворце, как император начиналдопытываться, все ли тихо в столице.*19 *19 П. А. Кропоткин. цит. в Ronald Hingley, The Russian Secret Police(New York 1970), p. 55. <<страница 398>> Александр ближе всего подошел к тому, чтобы сделать уступку обществув 1880-81 гг., когда согласился с предложением Лорис-Меликова. В дополнениек глубоким переменам в губернском управлении, Лорис-Меликов предложилсозвать в Санкт-Петербурге несколько выборных комитетов, которые бы обсудилиряд насущных вопросов, в том числе о провинциальном управлении, крестьянскомхозяйстве, продовольственном снабжении и финансах страны. По завершениисвоей работы эти специализированные комитеты должны были образовать общуюкомиссию, которая бы консультировала правительство. Это предложение, частоневерно называемое "конституцией Лорис-Меликова" (выражение, придуманное вцелях его дискредитации Александром III), было вполне скромным, однако велок весьма значительным последствиям. Россия вступала в неведомое, и кто могпредсказать, куда приведет ее этот путь. Даже Александр, одобряяпредложение, пробормотал что-то о русских Генеральных Штатах. Он должен былподписать указ о созыве комитетов Лорис-Меликова 1 марта 1881 г., но в тотдень был убит бомбой террориста. Убийство Александра II уберегло бюрократию от того, чего она болеевсего боялась: от участия общественности в принятии политических решении.После минутного колебания Александр III решил, что порядок будетвосстановлен не путем дальнейших уступок, а более жестокими репрессивнымимерами. Проекты реформ прекратились; новый Министр Внутренних Дел Н. П.Игнатьев, неблагоразумно предложивший Александру III созвать сословный съездпо типу Земских соборов Московской Руси, был незамедлительно уволен сдолжности. Вотчинный принцип, пребывавший в опале с середины XVIII века,вновь выплыл на поверхность. "Государство" с тех пор понималось как царь иего чиновники, а внутренняя политика стала означать защиту оных отпоползновений со стороны общества. Быстрая серия чрезвычайных мер завершила подчинение обществадеспотической власти бюрократии и полиции. 14 августа 1881 года Александр III узаконил своей подписью наиболееважный законодательный акт в истории императорской. России между отменойкрепостного права в 1861 году и Октябрьским Манифестом 1905 г. Этотдокумент, оказавшийся более долговечным, чем оба вышеупомянутых акта,кодифицировал и систематизировал проведенные в предыдущие годы репрессивныемеры и сделался настоящей конституцией, по которой (кроме как в периодымимолетных просветов) по сей день управляется Россия. Этот важнейшийюридический документ, вполне в духе российской законодательной практики,небрежно стиснут в Собрании Узаконений и Распоряжений между директивой,утверждающей мелкие изменения в уставе Российской Компании страхования отпожаров, и распоряжением, касающимся руководства техническим институтом вЧереповце.*20 Полностью он назывался "Распоряжением о мерах к охранениюгосударственного порядка и общественного спокойствия и приведенииопределенных местностей империи в состояние Усиленной Охраны". В начальныхпараграфах распоряжения говорится о том, что обычных законов для сохраненияпорядка в империи оказалось недостаточно, поэтому появилась нужда вопределенных "чрезвычайных" мерах. (В своей конструктивной части онополностью сосредоточивает борьбу с подрывной деятельностью в рукахМинистерства Внутренних Дел. Предусматриваются два вида особых положений:"Усиленная Охрана" и "Чрезвычайная Охрана". Полномочиями вводить УсиленнуюОхрану наделялись Министерство Внутренних Дел и, при его согласии,генерал-губернаторы. "Чрезвычайная Охрана" нуждалась в утверждении царем икабинетом. Условия, при которых могло вводиться то или иное положение, четконе оговаривались. *20 Собрание узаконений и распоряжений правительства, СПб., 1881,датировано сентября 1881 г., Э 616, стр. 1553-65. При Усиленной Охране генерал-губернаторы, губернаторы иградоначальники имели право принять любую из нижеперечисленных мер (или всесразу): заключить любого жителя в тюрьму на срок до трех месяцев и наложитьна него штраф до 400 рублей; запретить все публичные и частные сборища;закрыть все торговые и промышленные предприятия либо на какой-тоопределенный период, либо на время действия чрезвычайного положения;отказать каким-либо лицам в праве селиться в данной местности; передатьсмутьянов в руки военной юстиции. Затем, им была дана власть объявить любоелицо, служащее в земстве, городском управлении или в суде, неблагонадежным ипотребовать его немедленного увольнения. Наконец, органы местной полиции ижандармерии уполномочивались задерживать на срок до двух недель всех лиц,"внушающих основательное подозрение" с точки зрения государственнойбезопасности. В случаях, когда правительство усматривало необходимостьвведения Чрезвычайной Охраны, оно назначало Главнокомандующего, который вдополнение к вышеуказанным полномочиям получал право смещать с должностивыборных земских депутатов (в отличие от наемных служащих) или даже вообщезакрывать земства, а также увольнять любых чиновников ниже высших трехрангов. Последний пункт был включен неспроста. В момент выхода данногоузаконения Министр Внутренних Дел Игнатьев полагал, что среди чиновников иих отпрысков таятся многие из крупнейших смутьянов страны, и предложилпериодически "вычищать" неблагонадежных лиц с государственной службы. ПриЧрезвычайной Охране Главнокомандующий также мог временно прекращатьпубликацию периодических изданий и закрывать сроком до месяца высшие учебныезаведения. Он мог подвергать подозреваемых заключению сроком до трех месяцеви налагать штраф до трех тысяч рублей. То же распоряжение значительнорасширяло полномочия жандармерии в местностях с Усиленной и ЧрезвычайнойОхраной. Значение этого законодательства было, видимо, лучше всего подытоженословами человека, который, будучи главой Департамента Полиции с 1902 под1905 гг., немало сделал для проведения его в жизнь, а именно А. А. Лопухина.Выйдя на пенсию, он опубликовал весьма примечательный очерк, в которомзаявил, что Распоряжение от 14 августа 1881 года "поставило все населениеРоссии в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции".Таким образом, там, где речь шла о государственной, безопасности,объективного критерия виновности больше не существовало: виновностьустанавливалась на основании субъективного мнения полицейских чиновников.*21Хотя формально данное распоряжение было "временным", со временем действия втри года, каждый раз перед истечением этого срока его снова продлевали, итак до самого конца царского строя. Немедленно после введения Распоряженияот 14 августа в десяти губерниях в том числе в столичных городахСанкт-Петербурге и Москве, была объявлена Усиленная Охрана. После 1900 годачисло таких губерний увеличилось, а во время революции 1905 г. некоторыеместности были поставлены под Чрезвычайную Охрану. После подавленияреволюции, при П. А. Столыпине, Распоряжение было в той или иной формераспространено на все части империи, практически сводя на нет положения огражданских правах, содержавшиеся в Октябрьском Манифесте, а затем - взаконодательстве 1906 года.*22 *21 А. А. Лопухин, Настоящее и будущее русской полиции, М., 1907,стр. 26-7 *22 П. Н. Милюков, Очерки по истории русской культуры, 6-е изд.,СПб., 1909, I стр. 216-17 <<страница 400>> С 14 августа 1881 года Россия оставалась самодержавной монархией лишьформально. Как писал Струве в 1903 г., действительная самобытность России посравнению с прочим, культурным миром заключалась "во всемогуществеполитической полиции", которое стало сущностью русского самодержавия; онпредсказывал, что стоит упразднить эту подпорку, как самодержавие падет самопо себе, кому бы ни принадлежала сама самодержавная власть.*23 Ему вторилЛопухин: в полиции, писал он, "заключалась вся сила покончившего своесуществование режима", - и добавлял пророчески: "К ней первой он прибегнет вслучае попытки к его возрождению".*24 Парадокс заключался в том, чтопланомерное наступление на права граждан, совершавшееся во имягосударственной безопасности, не упрочивало власти монарха; выигрывал не он,а бюрократия и полиция, которым приходилось давать все более широкиеполномочия для борьбы с революционным движением. Поскольку угроза никак несоответствовала мерам, принятым для ее отражения, положение выгляделонесколько абсурдно. Когда в феврале 1880 г в самый разгар террораЛорис-Меликову были даны диктаторские полномочия, полиции было известноменее 1.000 случаев преступной антиправительственной деятельности - и это наимперию с почти 100 миллионами подданных!*25 *23 П Б. Струве, "Россия под надзором полиции", Освобождение, т 1, Э20/21 18 апреля / 1 мая 1903, стр 357 *24 Лопухин, Настоящее и будущее, стр 5 *25 Зайончковский, Кризис самодержавия, стр. 182. Трудно передать, до какой степени вмешивалась полиция в русскую жизньпозднего монархического периода. Одним из мощнейших видов оружия в рукахполиции были имевшиеся у нее полномочия выдавать справки о благонадежности,которыми граждане должны были запастись перед тем, как поступить вуниверситет или на "ответственную" должность. Получив отказ в такой справке,российский житель обрекался на положение гражданина второго сорта, а иногдапросто вынуждался присоединиться к революционерам. Затем, предварительно неполучив разрешения от полиции, нельзя было заниматься многими видамидеятельности. В 1888-89 гг. хорошо осведомленный американский комментаторДжордж Кеннан (двоюродный дед своего тезки и однофамильца, бывшего в болеепоздний период послом США в Москве) составил следующий список ограничений,которым подвергался русский гражданин в конце 1880-х гг.: Если вы русский и хотите основать газету, вы должны испроситьразрешение у Министерства Внутренних Дел. Если вы желаете устроитьвоскресную и любую другую школу, в Богом забытой ли петербургской трущобе,или в туземной деревушке на Камчатке, вы должны испросить разрешениеМинистерства Народного Просвещения. Если вы хотите устроить концерт илипредставление на нужды сиротского приюта, вам следует испросить разрешение уближайшего представителя Министерства Внутренних Дел, затем представитьпрограмму представления в цензуру на утверждение или исправление и, наконец,передать выручку от зрелища полиции, которая ее промотает или даже, можетбыть, отдаст приюту. Если вы хотите продавать на улице газеты, вы должнызаручиться разрешением, зарегистрироваться в полиции и носить на шее меднуюномерную бирку величиною с блюдце. Если вы хотите открыть аптеку,типографию, фотоателье или книжную лавку, вы должны получить разрешение.Если вы фотограф и желаете перенести свое предприятие на новое место, выдолжны получить разрешение. Если вы студент и приходите в публичнуюбиблиотеку, чтобы справиться с "Принципами геологии" Лиеля или "Социальнойстатистикой" Спенсера, вы обнаружите, что без специального разрешения вы несможете даже взглянуть на столь опасные, крамольные книги. Если вы врач,перед тем, как начать практику, вы должны получить разрешение; потом, есливы не хотите ходить на вызовы ночью, вы должны получить разрешение отвечатьна них отказом; далее, если вы хотите прописать то, что в России называется"сильнодействующим" лекарством, вы должны иметь особое разрешение, иначеаптекари не осмелятся воспользоваться вашим рецептом. Если вы крестьянин ижелает выстроить на своем участке баню, вы должны получить разреши ние. Есливы желаете молотить зерно вечером при свечах, вы должны получить разрешениеили дать взятку полиции. Если вы хотите отъехать от своего дома более, чемна 15 миль, вы должны получить разрешение. Если вы иностранныйпутешественник, вы должны получить разрешение въехать в Империю, разрешениевыехать из нее, разрешение находиться в ней более полугода должны всякий разизвещать полицию, если меняете гостиницу. Короче говоря, вы не можете жить,передвигаться и функционировать в Российской Империи без разрешения. Полиция, возглавляемая Министерством Внутренних Дел, при помощипаспортов контролирует передвижения всех жителей Империи; она постояннодержит под наблюдением тысячи подозреваемых; она устанавливает исвидетельствует в суде задолженность банкротов; она распродает невыкупленныеу ростовщиков заклады; она выдает удостоверения личности пенсионерам и всемдругим нуждающимся в них лицам; она заведует починкой дорог и мостов; онанадзирает за всеми театральными представлениями, концертами, живымикартинами, театральными программами, афишами и уличной рекламой; онасобирает статистику, следит за исполнением санитарных правил, проводитобыски и изъятия в частных, домах, перлюстрирует корреспонденциюподозреваемых, распоряжается найденными трупами, "журит" верующих, слишкомдолго не ходивших к причастию и заставляет граждан покорно выполнять тысячиразнообразных приказов и распоряжений, призванных способствоватьблагосостоянию народа и упрочению безопасности государства. Законодательныеакты, касающиеся полиции, заполняют более пяти тысяч параграфов СводаЗаконов, или собрания российских законов, и вряд ли будет преувеличениемсказать, что в крестьянских селениях, вдали от центров образования ипросвещения, полиция является вездесущим и всесильным распорядителем всегоповедения человека, выступая в виде негодной бюрократической заменыбожественного Провидения.*26 *26 George Kennan, "The Russian Police", The Century IllustratedMagazine, Vol XXXVII (1888-9), pp. 890-2. Другим важнейшим источником полицейской власти было данное ейдекретом от 12 марта 1882 г. право ставить любого гражданина под гласныйнадзор. Относящееся к данной категории лицо именовалось "поднадзорным" идолжно было сдать все свои документы в обмен на особое удостоверение,выдаваемое полицией. Ему запрещалось переезжать без разрешения полиции, аего жилище могло подвергнуться обыску в любое время дня и ночи. Поднадзорныйгражданин не мог поступить на казенную службу и занимать какую-либообщественную должность, состоять в частных организациях, преподавать, читатьлекции, владеть типографией, фотолабораторией или библиотекой и торговатьспиртными напитками; он мог практиковать медицину, заниматься акушерством ифармакологией только по лицензии Министерства. Внутренних Дел. То жеминистерство решало, может ли он получать почту и телеграммы.27 Поднадзорныероссияне представляли собой особую категорию - граждан второго сорта - истояли вне закона и за пределами обычной администрации, живя под прямымдиктатом полиции. *27 Собрание узаконений и распоряжений правительства, СПб., 16 апреля1882 г Э212. Вышеописанные меры безопасности подкреплялись уголовнымзаконодательством, характер которого вел к тому, что русская юриспруденцияимела явную тенденцию становиться на сторону правительства. Кеннан делаетследующие замечания (в истинности которых легко удостовериться) об Уложениио наказаниях 1885 г.: Для того, чтобы составить представление о чрезвычайной строгостизаконов по защите Священной Особы, Достоинства и Верховной Власти Царя,достаточно лишь сравнить их с законами, содержащимися в Разделе X иохраняющими личные права и честь частных граждан. Из такого сравнениявыясняется, что повреждение портрета, статуи, бюста или иного изображенияЦаря, выставленных в публичном месте, является более предосудительнымпреступлением, чем нападение на частного гражданина и нанесение ему увечий ввиде лишения глаз, языка, руки, ноги или слуха [Сравните Параграф 246 сПараграфом 1477]. Организация либо участие в обществе, ставящем себе цельюсвержение правительства либо изменение формы правления, даже если такоеобщество не замышляет использования насилия либо каких-то конкретныхдействий, есть преступление более тяжкое, чем частичное лишение человекаумственных способностей посредством побоев, дурного обращения или пыток.[Сравните Параграф 250 с Параграфом 1490.] Произнесение речи либо написаниекниги, оспаривающей либо подвергающей сомнению неприкосновенность прав илипривилегий Верховной Власти, является таким же серьезным правонарушением,как насилие над женщиной. [Сравните Параграф 252 с Параграфом 1525.] Простоеукрывание лица, виновного в злоумышлении против жизни, благополучия иличести Царя, либо предоставление убежища лицу, замыслившему добитьсяограничения прав и привилегий Верховной Власти, является более серьезнымделом, чем предумышленное убийство собственной матери. [Сравните Параграф243 с Параграфом 1449.] Наконец, по мнению уголовного уложения, частноелицо, составляющее либо распространяющее карикатуры на Священную Особу Царяс целью возбудить неуважение к его личным качествам или к его управлениюимперией, совершает более ужасное преступление, чем тюремщик, насильничающийнад беспомощной и беззащитной заключенной девушкой пятнадцати лет, пока онане умирает в камере. [Сравните Параграф 245 с Параграфами 1525, 1526 и1527.]*28 *28 George Kennan, "The Russian Penal Code". The Century IllustratedMagazine. Vol. XXXV (1887-8), pp. 884-5. В систему политических преследований входила и ссылка. Она могла бытьназначена либо по приговору суда, либо административным решением и имеланесколько степеней строгости. Самой мягкой была ссылка под гласный надзорполиции в деревню или в отдаленную губернию на какой-то определенный срок.Более суровым был приговор к ссылке на поселение в Сибирь (Западная Сибирьсчиталась куда более мягким местом наказания, чем Восточная) .Ссыльнопоселенцы были по сути дела свободными людьми, могли работать понайму и иметь с собой семьи. У кого были деньги сверх скудного казенногопособия, те могли жить совсем недурно. Худшей формой ссылки была каторга (отгреченского katergon, "галера"). Такого рода каторжные работы были учрежденыПетром Великим, который использовал преступников на постройке судов, вшахтах, на строительстве Петербурга и вообще везде, где требовалсябесплатный труд. Приговоренные к каторжным работам жили в тюремных казармахи выполняли тяжелую работу под конвоем. После 1886 года эксплуатацияпринудительного труда (включая труд заключенных) регулировалась особымиинструкциями, направленными на то, чтобы сделать ее доходной длягосударства. В 1887 г., к примеру, она принесла Министерству Внутренних Делобщий доход на сумму 538.820 рублей, из которой после оплаты расходовоказалось чистой прибыли 166.440 рублей 82 коп.*29 *29 Министерство Внутренних Дел Исторический очерк, стр 215. Так много разных чиновников могли своей властью приговоритьобвиняемых к ссылке, что статистику по этому виду наказания отыскать сложно.Согласно лучшим из имеющихся в нашем распоряжении официальных статистическихданных, в 1898 во всей Сибири было почти 300 тысяч ссыльных всех категорий,а также 10.688 заключенных на каторжных работах.*30 *30 Академия Наук СССР, Сибирское Отделение, Ссылка и каторга вСибири, Новосибирск, 1975, стр. 230-1 Из этого числа, однако, в зависимостиот района между 22 и 86% ссыльных обычно "отсутствовали без разрешения", т ебыли в бегах: там же, стр. 231 Однако, как и в первой половине XIX века, лишь малая часть этихзаключенных была осуждена за политические преступления. Зайончковский,имевший доступ в соответствующие архивы, цитирует официальные отчеты,согласно которым в 1880 г. во всей Российской империи лишь около 1.200человек были приговорены к ссылке за политические преступления; из них 230проживали, в Сибири, а остальные - в Европейской части России; всего 60человек находились на каторжных работах (эти цифры не включают более 4 тыс.поляков, сосланных за восстание 1863 г.). В 1901 г. общее число сосланных посуду и административно политических ссыльных всех категорий выросло до4.113, из которых 3.838 находились под гласным надзором полиции, а 180 - накаторжных работах.*31 *31 Зайончковский, Кризис самодержавия, стр. 184, 296, и Российскоесамодержавие, стр. 168. Чтобы завершить картину запретительных мер, учрежденныхправительством Александра III, следует упомянуть о мероприятиях, входивших вкатегорию так называемых "контрреформ", целью которых, по общему признанию,было выхолостить великие реформы Александра II. Среди них были ограничениеполномочий земств, упразднение мировых судей и назначение "земскихначальников" - местных чиновников с большой дискреционной властью надкрестьянами. На евреев, которые, как , считалось, более других подверженыкрамоле, в царствование Александра III обрушилась вся мощь дискриминационныхзаконов, написанных давно, но до сей поры применявшихся нестрого. Таким образом, в начале 1880-х гг. в царской России наличествоваливсе элементы полицейского государства. Их можно, суммировать следующимобразом: 1. Политика была объявлена вотчиной правительства и еговысокопоставленных чиновников; вмешательство в нее со сторонынеуполномоченных на то лиц, то есть всех частных граждан, являлосьпреступлением и наказывалось в соответствии с законом; 2. Надзор за соблюдением этого принципа был поручен ДепартаментуПолиции и Жандармскому корпусу, который занимался исключительноантиправительственными преступлениями; 3. Эти органы государственной безопасности имели власть: а. обыскивать, задерживать, допрашивать, заключать в тюрьму и ссылатьлиц, виновных в политической деятельности или подозреваемых в оной; б. отказывать в выдаче гражданам свидетельств о благонадежности, безкоторых те были лишены права заниматься многими видами деятельности, включаяпосещение высших учебных заведений и службу в общественных и казенныхучреждениях; в. надзирать за всеми видами культурной деятельности граждан иутверждать уставы общественных организаций; 4. Исполняя свои обязанности, Департамент Полиции и Жандармскийкорпус не подлежали надзору со стороны юридических органов; они также былиизъяты из юрисдикции гражданской администрации, на территории которой онифункционировали; 5. Используя имевшиеся в его распоряжении средства, такие как гласныйнадзор, сибирская ссылка и каторжные работы, аппарат политической полициимог частично или полностью изолировать инакомыслящих от остального общества; 6. Никакая литература не могла быть напечатана в России илипроникнуть в нее без разрешения цензора; 7. Министр Внутренних Дел имел полномочия объявить любой районимперии в состоянии Усиленной Охраны, когда временно отменялись нормальныезаконы и учреждения и все население начинало жить на чрезвычайном положении;точно так же высшие губернские чиновники получили власть с разрешенияМинистра предавать инакомыслящих военно-полевому суду. Но это еще не все. В первые годы двадцатого столетия царскоеправительство провело ряд пробных мероприятий, шагнувших за пределыполицейского режима и вступивших в еще более зловещее царство тоталитаризма.При полицейском режиме политическая деятельность поставлена вне закона, иорганы безопасности наделяются практически неограниченными полномочиями длянадзора за исполнением этого запрета. Такая система по сути своейоборонительна; она создается для отражения враждебных поползновений.Тоталитаризм отличается более конструктивным подходом; включая в себя всеэлементы полицейского государства, он идет дальше них, стараясьпреобразовать общество таким образом, чтобы все общественные институты ипроявления общественной жизни, даже не имеющие политического звучания,попали под контроль бюрократии или, точнее, аппарата государственнойбезопасности. Во всем усматривается политический смысл, и все ставится подконтроль. Попытка, о которой идет речь, связана с именем Сергея Зубатова иобычно рассматривается как один из самых причудливых эпизодов напряженнойборьбы между царским режимом и революционерами. В более широкой историческойперспективе, однако, Зубатов, видимо, внес немалый вклад в технологиюавторитарной политики и заслужил видное место в списке политическихпервопроходцев. Зубатов (род. в 1866 г.) в юности, кажется, был каким-то образомзамешан в крамольной деятельности. У нас не так много достоверных фактов изего биографии, но где-то в середине 1880-х годов он, видимо, поступил вДепартамент полиции и постепенно был повышен сперва до должности начальникаМосковской Охраны, а затем - Особого Отделения. По уму и прозорливости онстоял много выше заурядных полицейских и жандармских чинов, с которыми емуприходилось иметь дело. Он был первым по-настоящему профессиональнымработником службы безопасности в России. Зубатов привел с собой ворганизацию старательных молодых сотрудников и назначил их руководитьотделениями охраны, которые он учредил во всей стране. Он ввел такиеновшества, как снятие отпечатков пальцев и фотографирование арестованных.Кроме того, у него была своя философия. Будучи убежденным монархистом, онсчитал долгом защищать Россию от революционеров, поскольку боялся, то ониразвалят страну (в J917 г., услыхав об отречении царя, он пустил себе пулю влоб). Зубатов полагал, что полиция не должна ограничиваться предупреждениеми подавлением крамолы и что ей следует активно внедряться в общество.Являясь поклонником Бисмарка, он желал установления в России своего родасоциального монархизма, при котором корона встала бы во главе рабочегокласса. Внимательное изучение нарождающегося рабочего движения убедило его(как и Ленина, но с противоположными результатами) в том, что у русскихрабочих не было политических устремлений, и он стал экспериментировать спрофсоюзами, создававшимися под эгидой полиции. Между 1901 и 1903 гг. он,при большой поддержке в высших сферах, создал многочисленные профсоюзныеорганизации под покровительством полиции. Результаты были вне всякихожиданий. Рабочие, получившие, наконец, возможность бороться за своиэкономические интересы, не рискуя подвергнуться аресту, повалили взубатовские профсоюзы - первые легальные ассоциации рабочих в историиРоссии. Особенной популярностью он пользовался среди рабочих-евреев. До порыдо времени дело шло хорошо, но в конце 1903 года Зубатов впал в немилость ибыл смещен, пав жертвой бюрократических интриг и протестов со стороныпромышленников, возражавших против того, чтобы агенты полиции поддерживалиих бастующих рабочих.*32 *32 Наиболее полно деятельность Зубатова описывается в DimitryPospielovsky, Russian Police Trade. Unionism (London 1971) Придуманная Зубатовым метода была чрезвычайно плодотворна. Если быему позволили продолжать в том же духе, он мог бы основать под водительствомполиции всевозможные виды ассоциаций. Ведь он какое-то время ужеэкспериментировал со студенческими обществами, находившимися под крылышком уполиции. В конце концов можно было бы соорудить парламент, состоящийисключительно из полицейских чинов или назначенных ими лиц. Таким образоморганы безопасности приобрели бы поистине творческую роль в жизни страны.Однако эта увлекательная тема выходит за хронологические рамки нашегоисследования. И тем не менее, в конечном итоге трудно было бы утверждать, чтоцарская Россия являлась стопроцентным полицейским государством; скорее онаявлялась предтечей, грубым прототипом такого режима, ей было далеко дозаконченной его формы. В системе было слишком много прорех, происходившихбольшей частью от того, что правящая элита России восприняла западныеинституты и ценности, от которых не желала отказываться, несмотря на ихнесовместимость с вотчинным духом. Эти прорехи в значительной степенисводили на нет весь внушительный набор репрессивных мер, введенных в1870-80-х гг. Среди вышеупомянутых противовесов, пожалуй, наиболее важнымбыла частная собственность. Этот институт появился в России довольно поздно,однако быстро пустил в ней глубокие корни. Хотя царский режим преследовалсвоих подданных за мельчайшие политические провинности, он старательноизбегал затрагивать их право собственности. Когда А. Герцен публиковал вЛондоне "Колокол", приводивший власти в крайнее раздражение, рента регулярнопоступала к нему из России через международный банк. Мать Ленина, после тогокак один из ее сыновей был казнен за попытку цареубийства, а двое другихдетей сели в тюрьму за революционную деятельность, до самой смертипродолжала получать казенную пенсию, полагавшуюся ей как вдовегосударственного служащего. Наличие частного капитала и частных предприятийсводило на нет многие полицейские меры, направленные на то, чтобы лишитьнеблагонадежные элементы средств к существованию. Неблагонадежное лицо почтивсегда могло устроиться в какой-нибудь частной фирме, администрация которойлибо не симпатизировала правительству, либо была политически нейтральной.Некоторые радикальнейшие литераторы России получали средства от чудаковатыхбогачей. Земства открыто нанимали радикальных интеллигентов учетчиками иучителями. "Союз Освобождения" - подпольное общество, сыгравшее ведущую рольв подготовке революции 1905 г.,- также финансировался из частных источников.Благодаря частной собственности, по всей территории империи создалисьуголки, куда полиция была бессильна ступить, поскольку законы, бесцеремоннопопиравшие права личности, строго охраняли право собственности. В конечномитоге, попытки Зубатова учредить "полицейский социализм" в царской Россииникогда не увенчались бы успехом, поскольку рано или поздно им суждено былобы пойти вразрез с интересами частных собственников. Другой прорехой были заграничные поездки. Разрешенные дворянам в 1785г., они постепенно были позволены и другим сословиям. Их не запрещали даже впериоды свирепейших преследований. Николай I пытался их ограничить, угрожаялишить дворян, в возрасте от 10 до 18 лет, учившихся за границей, правапоступать на казенную службу. В 1834 г. он потребовал, чтобы дворянеограничили свое пребывание за границей пятью годами, а в 1851 г. он сократилэтот срок до двух лет. Уложение в наказаниях содержало положения, согласнокоторым российские граждане обязаны были вернуться из-за границы если на тобудет приказ правительства. Однако проку ото всех этих мер было немного.Россияне часто ездили в Западную Европу и жили там подолгу; в 1900 г.,например, 200 тысяч русских провели за границей в среднем по 80 дней. Ввильгельмовской Германии они составляли самую многочисленную группуиностранных студентов. Для получения заграничного паспорта надо быловсего-навсего послать заявление местному губернатору и уплатить небольшуюпошлину. Паспорта легко выдавались даже лицам, на которых имелось досье всвязи с их крамольной деятельностью, очевидно, в предположении, что заграницей от них будет меньше хлопот, чем на родине. Нет ничего удивительногов том, что глава и боевой штаб революционной партии, захватившей власть вРоссии в октябре 1917 г., много лет пребывали в Западной Европе. В-третьих, существовали мощные факторы психологического характера, недававшие использовать машину репрессий в полную силу. Воспитанная в западномдухе правящая элита царской России боялась позора. Она избегала чересчуржестких мер, опасаясь быть поднятой на смех цивилизованным миром. Она ужасносмущалась, если даже в своих собственных глазах вела себя "по-азиатски".Элита империи была явно неспособна употребить силу и не думать при этом опоследствиях: Существует чопорная до трогательности записка Николая II, всвоем роде эпитафия его царствованию, которую он послал в конце 1916 г.родственникам, вступившимся за великого князя, замешанного в убийствеРаспутина: "Никому не дано право заниматься убийством"*33. Такоепредставление об этике и полицейский режим как-то не вязались друг с другом. *33 Красный архив, Э 26, 1928. стр 191 <<страница 411>> Результатом этого конфликта между старой вотчинной психологией исовременными западными влияниями явилось то, что вездесущий, назойливый иподчас жестокий полицейский аппарат в конечном счете был малодейственен.Власть, данная политической полиции, никак не соответствовала достигаемым еюрезультатам. Мы уже видели кое-какие статистические данные о политическихпреступлениях, согласно которым число лиц, находившихся под надзором и вссылке, и перехваченных цензором книг было крайне невелико. За все 1880-егоды за политические преступления были казнены всего 17 человек, все - запокушения или попытку совершить оные. В царствование Александра III, бывшеепериодом жестоких репрессий, в связи с политическими преступлениями былозадержано и допрошено всего 4 тысячи человек. В свете обширности России иогромных размеров созданной для борьбы с крамолой полицейской машины этицифры кажутся весьма незначительными. Главным - и совсем незапланированным - свершением этого прототипаполицейских режимов явилась радикализация русского общества. Политическоепреступление было определено столь широко, что далеко раскинутые сетиполицейских мероприятий захватывали и объединяли людей, не имевших почтиничего общего между собой. С юридической точки зрения не проводилосьразличия между консервативной, националистической, либеральной,демократической, социалистической и анархической формами недовольства.Помещик-монархист, разъяренный некомпетентностью или взяточничествомбюрократии у себя в уезде, в глазах закона и жандармерии превращался всоюзника анархиста, готовящего бомбу для взрыва императорского дворца.Своими запретительными мерами правительство по сути дела толкало граждан вряды оппозиции, где они становились восприимчивыми к экстремистскимлозунгам. Например, законы 1880-х гг. запрещали студентам объединяться вкакие-либо ассоциации. Одиночество, нужда и естественная жажда общениянеизбежно приводили к тому, что молодые люди искали компании своихсверстников и в нарушение закона создавали сообщества, которые не моглисуществовать иначе, как подпольно, а потому в них легко проникали радикалы иначинали ими верховодить. Так же обстояло дело и с трудовымзаконодательством. Строжайший запрет на создание рабочих ассоциаций обращалдаже самую безобидную профсоюзную деятельность в антиправительственноепреступление. Рабочих, интересы которых в противном случае ограничивались бысамообразованием и улучшением своего экономического положения, толкали вобъятия радикальных студентов, которым они в принципе не доверяли и которыхнедолюбливали. Таким образом, трудами самого правительства было совершено напервый взгляд невозможное: сложился союз представителей всех слоевобщественного мнения, от славянофилов справа до социалистов-революционеровслева, который под именем Освободительного Движения сумел в 1902-1905 ггвырвать у правительства конституцию. Проницательные современники не могли не заметить, что существующеезаконодательство отнюдь не вело к искоренению революционной деятельности, а,напротив, ей содействовало. Среди тех, кто предвидел губительные последствиятакой политики, был уже цитировавшийся выше бывший директор ДепартаментаПолиции Лопухин. В 1907 г. он пророчески писал: При отсутствии элементарных научных понятий о праве, при знакомстве собщественной жизнью только в ее проявлениях в стенах военной школы иполковых казарм все политическое мировоззрение чинов корпуса жандармовзаключается в представлениях о том, что существуют народ и государственнаявласть, что последняя находится в непрестанной опасности со стороны первого,что она подлежит от этой опасности охране и что для осуществления таковойвсе средства безнаказанно дозволены. Когда же такое мировоззрение совпадаетсо слабо развитым сознанием служебного долга и неспособностью по умственномуразвитию разобраться в сложных общественных явлениях, то основанные на немнаблюдения останавливаются только на внешних признаках этих явлений, неусваивая внутреннего их содержания, и потому всякое явление общественноепринимает характер для государственной власти опасного. Вследствие чегоохрана государственной власти в руках корпуса жандармов обращается в борьбусо всем обществом, а в конечном результате приводит к гибели игосударственную власть, неприкосновенность которой может быть обеспеченатолько единением с обществом. Усиливая раскол между государственной властью и народом, она создаетреволюцию. Вот почему деятельность политической полиции представляется нетолько враждебной народу, но и противогосударственной.*34 *34 Лопухин. Настоящее и будущее, стр. 32-3. Теоретически, разумеется, монархия могла вернуться к порядкамМосковской Руси, экспроприировать всю частную собственность, взнуздать всеклассы государственной повинностью - тяглом, оградить Россию от остальногомира непроницаемой стеной и объявить себя Третьим Римом. Такиепреобразования закрыли бы прорехи, превращавшие полицейскую систему России впосмешище. Но для этого понадобилась бы настоящая социальная и культурнаяреволюция. В силу своего воспитания правители России не подходили на рольвершителей подобных катаклизмов. На это нужны были новые люди с инойпсихологией и иными ценностями. В исторической литературе обрисованная выше репрессивная системаобычно сопровождается эпитетом "реакционной". Методы, однако, сами по себенейтральны. Тактика подавления инакомыслящих может быть использованарежимами "левой" ориентации с такой же готовностью, что и режимами, ходящимив "правых". Проверенная опытом и признанная успешной, она наверняка будетприменена любым правительством, которое, все равно на каком основании,отведет себе право на политическую монополию. Точно так же, как тактикамассированного прорыва бронетанковыми частями, впервые примененнаяангличанами у Камбрэ, но толком ими дальше не использованная, былаусовершенствована их противниками-немцами во Второй мировой войне,политические методы, неуверенно вводившиеся в России царским режимом впервыебыли С полным размахом применены его бывшими жертвами - революционерами.Пришедшие в октябре 1917 г. к власти в России люди выросли при режиме"чрезвычайных" и "временных" законов; то была единственная конституция,которую они знали. За каждым из них в прошлом следила политическая полицияцарского правительства; она обыскивала их, арестовывала, держала в тюрьмах иприговаривала к ссылке. Они сражались с цензурой и имели дело с засланными вих среду провокаторами. Они прекрасно знали систему изнутри и, значит, еенедочеты и прорехи. Их представление о том, каким должно быть правительство,было зеркальным отражением царского режима, и прозванное им "крамолой" онинарекли "контрреволюцией". Задолго до прихода к власти социал-демократывроде Ленина и Плеханова не делали секрета из того, что не видят греха вубийстве своих идеологических противников.*35 *35 Richard Pipes, Struve: Liberal on the Left, 1870-1905 (Cambridge,Mass. 1970), pp. 257 и 219. Посему не было ничего удивительного в том, что почти сразу послеприхода к власти большевики начали выстраивать заново разрушенный недолгоправившим демократическим Временным Правительством аппарат царскойполитической полиции. Политический сыск, Чека, был официально учрежден вдекабре 1917 г., однако неофициально его функции выполнялись со дняпереворота Военно-Революционным Комитетом. Чека получила гораздо болееширокие полномочия, чем имели в прошлом Департамент Полиции, охрана и корпусжандармов, и неограниченное право расстреливать тех, кого она зачисляла посвоему усмотрению в "контрреволюционеры". В сентябре 1918. г., спровозглашением красного террора, она в один день расстреляла более 500"врагов государства", частью заложников, виновных единственно в том, что порождению они принадлежали не к тем социальным слоям. В течение девятимесяцев после захвата власти большевиками умолкла оппозиционная печать ибыли выданы ордера на арест ведущих политических противников. Уже тогдапоговаривали о концентрационных лагерях для "смутьянов", и вскоре был сновавведен принудительный труд. Как уже отмечалось выше (стр. #384), Уголовный кодекс 1926 г.содержал санкции против антиправительственных преступлений, которые ни пошироте трактовки, ни по суровости существенно не отличались от законов,принятых царским режимом. Все это было сделано сразу после захвата власти. Затем карательнаямашина с каждым годом совершенствовалась, до тех пор, пока при диктатуреСталина повальное уничтожение людей не достигло размаха, невиданного вистории человечества. Приступив немедленно после прихода к власти к восстановлениюполицейского государства, Ленин и его соратники - революционеры безусловносчитали такие шаги чрезвычайными мероприятиями - точно так же, как думало всвое время царское правительство. Они полагали, что Чека, "ревтрибуналы",массовые казни, лагеря принудительного труда, ссылки, цензура и томуподобные репрессивные институты необходимы для того, чтобы выкорчеватьпоследние остатки царского режима. С выполнением этой задачи вновь созданныеучреждения будут ликвидированы. Однако "временные" репрессивные мерыкоммунистов постигла та же участь, что и подобные мероприятия ихпредшественников: их регулярно продлевали, и огульное использованиесвязанных с ними насильственных акций постепенно перестало иметь какое-либоотношение к порядку, который они были призваны охранять. Если быбольшевистские вожди читали больше книг по истории и меньше полемическихтрактатов, они сумели бы предвидеть такой результат. Ибо идея о том, что политика может быть отгорожена от превратностейжизни и монополизирована какой-либо группой или идеологией, в условияхсовременного мира бесперспективна. Любое правительство, упорствующее в этомзаблуждении, вынуждено давать все большую власть своему полицейскомуаппарату и конце концов падает его жертвой. Зав. редакцией Ольга Морозова Художник Александр Анно Корректор Анна Райская Подписано в печать 2.04.93. Заказ 493. Тираж 30 000 экз. Формат 84х108/32. Печатных листов 13,25. Усл. печ. листов 22,26. Бумага газетная. Цена договорная. Издательство "Независимая газета", г. Москва, ул. Мясницкая, д. 13, стр. 10 Тульская типография, г. Тула, пр. Ленина, 109 Обращений с начала месяца: 130, Last-modified: Fri, 20 Jun 2003 17:49:57 GMT Оцените этот текст: Не читал 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1