ВЫСОКИЕ ЗВЕЗДЫ

Сегодня ко мне привязались стихи. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, я повторяю их опять и опять:

Дорогая моя, мне в дорогу пора, Я с собою добра не беру. Оставляю весенние эти ветра, Щебетание птиц поутру...

Конечно, самая тема стихов по очень понятной при­чине не может не найти отголоска в каждой стариков­ской душе. Но, думаю, они никогда не преследовали бы меня так неотступно, если бы в них не было му­зыки. Прочтите их вслух, и вы живо почувствуете, как приманчивы эти певучие строки, которые, наперекор своей горестной теме, звучат так победно и муже­ственно. Прочтите их вслух, и вам станет понятно, почему и в комнате, и в саду, и на улице я сегодня повторяю их опять и опять:

Дорогая моя, мне в дорогу пора, Я с собою добра не беру...

Этот щедрый, широкий анапест, органически сли­тый с торжественной темой стихов, эти трубные ра-ро-ра-ру, которыми так искусно озвучен весь стих, сами собой побуждают к напеву. И мудрено ли, что этот напев не покидает меня сегодня весь день:

Дорогая моя, мне в дорогу пора...

Чьи это стихи? Никак не вспомню. Старого поэта или нового? Не может быть, чтобы это был перевод: такое в них свободное дыхание, так они естественны в каждой своей интонации, так крепко связаны с рус­ской традиционной мелодикой.

Поэтому я был так удивлен, когда кто-то из домаш­них, услышав, какие слова я бормочу целый день, со­общил мне, что это стихи знаменитого дагестанца Ра-сула Гамзатова, переведенные поэтам Н. Гребневым с аварского на русский язык. И мне вспомнилось, что

я действительно вычитал эти стихи в книге Расула Гамзатова «Высокие звезды», но по плохому обычаю многих читателей так и не потрудился взглянуть, кто же перевел эти чудесные строки.

О Гребневе заговорили у нас лишь в самое послед­нее время, лишь после того как «Высокие звезды», пе­реведенные им (и Я. Козловским), по праву удостои­лись Ленинской премии.

Между тем Гребнев при всей своей молодости да­леко не новичок в литературе, и мне кажется, пора нашей критике приглядеться к нему более пристально

Перед советским читателем у него есть большая заслуга: долгим и упорным трудом он создал одну за другой две немаловажные книги —две антологии на­родных стихов. В одну из них вошли переведенные им сотни (не десятки, а сотни) песен различных кавказ­ских народностей, а в другой столь же богато пред­ставлен, тоже в его переводах, среднеазиатский фольк­лор — узбекские, таджикские, киргизские, туркмен­ские, уйгурские, каракалпакские песни ¹.

Составить столь обширные своды памятников уст­ного народного творчества и воспроизвести их на дру­гом языке обычно бывает под силу лишь многочислен­ному коллективу поэтов. Сборники, составленные Гребневым, — плод его единоличного труда. Он не только переводчик, но и собиратель всех песен, не только поэт, но и ученый-исследователь.

Таким образом, к переводам гамзатовской лирики он подошел во всеоружии обширного опыта, как зре­лый и надежный талант, крепко усвоивший традици­онные формы устной народной поэзии.

Не будь Расул Гамзатов народным поэтом, Греб­нев, я думаю, даже пытаться не стал бы переводить его песни. Он любит и умеет воссоздавать в переводах главным образом народную — фольклорную — поэзию.

¹ «Песни безымянных певцов. Народная лирика Северного Кавказа». Переводы Н. Гребнева. Махачкала, 1960; «Песни бы­лых времен. Лирика народов Средней Азии». Перевод Наума Гребнева. Ташкент, 1961. См. также его «Караван мудрости» (по­словицы Средней Азии). М., 1966.

Или ту, которая родственна ей. Другие стихи, насколь­ко я знаю, никогда не привлекали его.

Одно из заметнейших мест в творчестве Расула Гамзатова занимает, конечно, песня. И это вполне естественно: все подлинно народные поэты любили изливать свои чувства в тех канонических песенных формах, которые были даны им народом, — Бернс, Шевченко, Петефи, Кольцов, Некрасов.

Этими формами Гребнев владеет давно. В песен­ных его переводах мы то и дело встречаем все при­меты песенного строя: параллельное расположение стихов, симметрическое распределение смысловых единиц:

Кго нас, убитых, омоет водой? Кто нас, забытых, покроет землей? •

Вспомним переведенные им песни Гамзатова «Как живете-можете, удальцы мужчины?», «Вон у того окна», «Мне в дорогу пора»² и т. д.

Но песнями не исчерпывается творчество дагестан­ского барда. Есть у него другие стихи — философские. Это тоже народный жанр: во всяком, особенно вос­точном, фольклоре бытует несметное множество сти­хов-афоризмов, стихов-изречений, воплощающих в себе народную мудрость. В последние годы именно к этим стихам все чаще тяготеет Гамзатов. Здесь вто­рой из его излюбленных жанров. Здесь он является нам не как поэт песнопевец, а как пытливый мудрец, доискивающийся до подлинного смысла вещей.

Эти стихи-афоризмы, стихи-изречения, стихи-нази­дания стали, так сказать, исключительной специаль­ностью Гребнева. Здесь-то и добился он наибольших удач. Песенные стихотворения Расула Гамзатова успешно переводят и другие поэты: Я- Козловский, Вера Звягинцева, И. Снегова, Е. Николаевская. Но только Гребнев отдает свои силы переводу стихов-афоризмов.

¹ «Песни безымянных певцов». Махачкала, 1960, стр. 363. ²Расул Гамзатов. Высокие звезДы. М., 1962, стр, 66,

73, 142.

Их у Гамзатова множество. Это раньше всего его знаменитые «Надписи»: «Надписи на дверях и воро­тах», «Надписи на кинжалах», «Надписи на могиль­ных камнях», «Надписи на очагах и каминах», «Над­писи на винных рогах». Немало глубоких сентенций заключено точно так же в «Восьмистишиях» Гамза­това, вошедших вместе с «Надписями» в сборник «Вы­сокие звезды».

Переводить их не так-то легко. Порожденные фило­софским раздумьем, они чрезвычайно далеки от кано­нической песни, от ее склада и лада. Так как вся их ставка на лаконизм, на меткость, они требуют самой строгой чеканки. Все их содержание должно уместить­ся в минимальном количестве строк. Здесь не может быть ни единого лишнего слова, ни одной сколько-нибудь дряблой строки. У многих переводчиков всегда наготове слова-паразиты для заполнения ритмических пустот. Это вполне допустимо при песенной Дюрме. Но стиль стихов-изречений гнушается такими словами и всегда отметает их прочь. Здесь каждая буква на весу, на счету. Для этого жанра типична следующая, на­пример, надгробная надпись Расула Гамзатова:

С неправдою при жизни в спор Вступал джигит. Неправда ходит до сих пор, А он лежит '.

Такая огромная мысль, а Гамзатов вместил ее в четыре строки. Лаконичнее выразить ее никак невоз­можно. Мобилизованы только такие слова, без кото­рых нельзя обойтись.

Гребнев прошел долгую школу этого строгого сти­ля. Уже в переводах кавказской поэзии он показал себя умелым чеканщиком афористических строк. Вот, например, каким образом отчеканил он в первой своей антологии меткое изречение балкаро-карачаевцев:

«Мой беленький!» — как женщина ребенку, Ворона напевает вороненку².

'Расул Гамзатов. Высокие звезды. М., 1962, стр. 235. ⁸ «Песни безымянных певцов». Махачкала, 1960, стр. 113.

И горько-ироническое изречение лаков:

Пусть думает кто-то, Что тысячу лет проживет, Но все равно ведь наступит Тысяча первый год! '

И созданное теми же лаками глубокомысленное поучение:

Не гордись ты ни шубой овчинной, Ни красой своего скакуна. Может сделать мужчину мужчиной Только женщина, только жена ².

У каждого из этих стиховых афоризмов «бездна пространства» (как сказал бы Гоголь). Каждое не­трудно развернуть в многословную длинную притчу.

Такой же сильный и четкий чекан в гребневских переводах «Восьмистиший» Расула Гамзатова:

В селенье нашем не одно столетье Петляет змейка маленькой реки. Когда-то в ней плескавшиеся дети Теперь уже седые старики.

А речка эта по лугам и склонам, О времени забыв, на зависть нам Летит, журчит, смеется, как ребенок, Звенит, лопочет, скачет по камням ³.

Иногда стихи-афоризмы Расула Гамзатова так да­леко отходят от песенного склада и лада, что их дик­ция приближается к прозе:

Пить можно всем, Необходимо только Знать, где и с кем, За что, когда и сколько⁴.

¹ «Песни безымянных певцов». Махачкала, 1960, стр. 242.

² Там же, стр. 248.

^а Расул Гамзатов. Высокие звезды. М., 1962, стр. 189. ⁴ Там же, стр. 246.

Из всего сказанного вовсе не следует, что Греб-нев — безукоризненный мастер. Бывают у него и про­валы и срывы, печальное следствие слишком торопли­вой работы. Девушка, например, в одном из его пере­водов поет:

В зеркало гляжусь, как на беду. Что со мной? Отец, имей в виду: Если я за милого не выйду, Изойду слезами, пропаду'.

Это разговорное «имей в виду» явно выпадает из стиля. Да и первая строка не очень крепкая: ведь на беду нерасторжимое сочетание слов, и отрывать от него предлог на невозможно, тем более что на никак не соответствует предлогу в, которым начинается строка.

Перевод был сделан в конце пятидесятых годов. Теперь таких срывов у Гребнева нет: в последние годы он усовершенствовал свое мастерство и дисцип­лина стиха у него сильно повысилась...

О стихах-афоризмах нередко приходится слышать, будто все они явились плодом

Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет.

Но если применять эти строки к стиховым афориз­мам Расула Гамзатова, их следует перефразировать так:

Ума горячих наблюдений И сердца радостных замет.

Потому что, хотя его «Восьмистишия» и «Надписи» нередко бывают окрашены мыслью о бренности всего существующего, эта мысль постоянно приводит его к оптимизму:

Мы все умрем, людей бессмертных нет, И это всем известно и не ново. Но мы живем, чтобы оставить след: Дом иль тропинку, дерево иль слово.

_______ V

¹ «Песни былых времен». Ташкент, 1961, стр. 357.

Не все пересыхают ручейки, Не все напевы время уничтожит. И ручейки умножат нощь реки. И нашу славу песня приумножит'.

Вообще никакому унынию нет места в этой жизне­любивой душе, умеющей даже сквозь слезы радо­ваться, благословлять, восхвалять, восхищаться. Не­даром в книгах Расула Гамзатова такое множество славословий, дифирамбов и гимнов. У него есть ода, прославляющая город Баку («Баку, Баку, поклон мой низкий»); и ода, прославляющая его родной Дагестан («Как мне дорог всегда ты, подоблачный край мой»); и ода городу Махачкале («Милый город на каспийском берегу, как сияешь ты красой ночною»), И ода горе Арарат («Смотрю я на далекий Арарат, любовью и волнением объят»). И городу Софии («София, я тебя люблю» — «Высокие звезды»). И русскому товарищу: «В труде ты учитель, защитник в борьбе». Расул Гам­затов не был бы истым кавказцем, если бы самые торжественные, величавые оды не завершались у него неожиданной шуткой, как у заправского мудреца-тамады, произносящего застольные тосты.

Многие самые вдохновенные его славословия по своему стилю, и правда, приближаются к тостам.

Здесь он неподражаемый мастер, мастер идущих от сердца приветствий и здравиц, оснащенных неожидан­ными шутками. Для него чрезвычайно характерно, что свою здравицу, восхваляющую девушек Грузии, он за­кончил таким эксцентрическим возгласом:

Мне ваши косы видятся тугие, Мне ваши речи нежные слышны. Но все, что я сказал вам, дорогие, Держите в тайне от моей жены ².

Это парадоксальное смешение пафоса с юмором, торжественного гимна с улыбкой — одна из глубоко национальных особенностей Расула Гамзатова.

'Расул Гамзатов. Высокие звезды. М., 1962, стр. 170. ² Расул Гамзатов. В горах мое сердце. М., 1959, стр. 219.

В своем гимне красавицам всего мира он, напри­мер, выражает свой восторг при помощи такой неожи­данной шутки:

Я в девушек пожизненно влюблен. Не потому ль с ума схожу от ревности К соперникам, которых миллион '.

Всякий раз, когда в порывисто-нежные признания в любви, которые звучат у него так задушевно и пла­менно, он вносит сверкающее свое остроумие, я с вели­кой благодарностью думаю о другом его переводчике, о Я. Козловском, умеющем художественно воссозда­вать в переводе эту своеобразную черту его творче­ства. Очевидно, переводчик и сам обладает тем богат­ством душевных тональностей, которые так типичны для поэзии Расула Гамзатова.

Вообще в таланте Козловского есть немало такого, что сближает его с этой поэзией. Он прирожденный поэт-вокалист: звонкая, плавная, напевная речь неот­делима от его переводов. Кажется, если бы даже он захотел, он не мог бы написать ни одной непевучей, шершавой, косноязычной строки². Слова в его пере­водах будто сами собой создают музыкальный напев:

Давайте, давайте, чтоб песню начать, Вино молодое пригубим, И в левую руку возьму я опять Мой бубен, мой бубен, мой бубен ³.

Словом, поздравляя дорогого Расула со всенарод­ным признанием его великих заслуг, мы поздравляем его также и с тем, что среди друзей его поэзии на­шлись мастера, которые так любовно, с таким тонким и сильным искусством сделали его стихи достоянием русской поэзии.

'Расул Гамзатов. Высокие звезды. М., 1962, стр. 42.

² Кроме Расула Гамзатова Я. Козловский перевел двух дру­
гих дагестанских поэтов — Рашида Рашидова («Умный балка­
рец», 1961) и Нурадина Юсупова («Солнце и тучи», 1962).

³ Расул Гамзатов. Высокие звезды. М., 1962, стр. 34.