СТЕРЕОТИПЫ И КОММУНИКАЦИЯ

Предположим, говорящий знает только, что слово «тигр» имеет в качестве экстенсионала множество физических объектов, но не более того. Если он владеет обычными познаниями о других аспектах языка, то он мог бы использовать слово «тигр» в некоторых, предложениях: например, «тигры имеют вес», «тигры занимают определенное пространство», «дайте мне тигра», «это тигр?» и т. п. Более того, социально определяемый экстенсионал в этих предложениях был бы стандартным, т. е. был бы множеством тигров. Тем не менее, мы не стали бы считать, что этот человек «знает значение» слова «тигр». Почему?

Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, давайте слегка его переформулируем. Мы будем говорить, что человек усвоил слово «тигр», если он способен употреблять его таким образом, что: (1) его употребление считается удовлетворительным (т. е. люди не говорят об этом человеке таких вещей, как: «он не знает, что такое тигр», «он не знает значения слова "тигр"» и т. п.); и (2) его общий способ обустроенности в мире и в лингвистическом сообществе таков, что социально определяемым экстенсионалом слова «тигр» в его идиолекте является множество тигров. Условие (1), по сути, означает, что мы не считаем носителя языка наподобие того, о котором шла речь в предыдущем абзаце, усвоившим слово «тигр» (или какое-либо другое слово). В некоторых случаях мы можем сказать, что он частично усвоил слово, но об этом немного позже. Условие (2) означает, что жители Двойника Земли, имеющие те же самые лингвистические привычки (linguistic habits), что и мы, считаются усвоившими слово «тигр» только в том случае, если экстенсионалом слова «тигр» в их идиолекте является множество тигров. Согласно основной идее в предыдущих разделах настоящей статьи из простой тождественности лингвистических привычек на Земле и на Двойнике Земли не следует, что экстенсионалом слова "тигр" в диалекте (или идиолектах жителей) Двойника Земли является множество тигров: здесь также имеет значение природа «тигров» на Двойнике Земли. (Если, к примеру, химический состав организмов на Двойнике Земли имеет кремниевую основу, то их «тигры» в действительности не являются тиграми, даже если они выглядят как тигры, а лингвистические привычки простого жителя Двойника Земли точно совпадают с лингвистическими привычками жителей Земли.) Таким образом, условие (2) означает, что в этом случае мы будем говорить, что жители Двойника Земли не усвоили нашего слова «тигр» (хотя они усвоили другое слово, которое точно так же пишется и произносится).

Введение выражения «усвоить слово» обусловлено тем, что вопрос «знает ли этот человек значение слова "тигр"?» неявно предполагает теорию, согласно которой усвоить слово значит знать то, что называют его «значением». Отождестви мы это значение с понятием, и мы вновь имеем теорию, утверждающую, что достаточным условием усвоения слова является соотнесение его с правильным понятием (или, вообще говоря, пребывание в правильном психологическом состоянии), т. е. мы вновь имеем ту самую теорию, которую все это время пытались опровергнуть. Поэтому далее мы будем «усваивать» слова, а не «знать их значения».

Теперь мы можем переформулировать вопрос, с которого начинается этот раздел. Употребление слова «тигр» описанным нами человеком не считается удовлетворительным, вместе с тем оно не вынуждает нас приписать нестандартный экстенсионал слову «тигр» в идиолекте этого человека. Почему же оно не считается удовлетворительным?

Предположим, что наш гипотетический носитель языка указывает на снежный ком и спрашивает: «Это тигр?». Ясно, что нет смысла разговаривать с ним о тиграх. Осмысленная коммуникация предполагает, что люди хоть что-то знают о том, о чем они говорят. Разумеется, мы ежедневно слышим, как «общаются» люди, совершенно ничего не знающие о том, о чем они говорят; но когда человек, указывая на снежный ком, спрашивает «это тигр?», он ничего не знает о тиграх в совершенно ином смысле, если сравнивать с тем, в каком смысле человек, полагающий, что Ванкувер выиграет Кубок Стэнли или что война во Вьетнаме была начата с целью помочь южным вьетнамцам, ничего не знает о том, о чем он говорит. Очевидно, что в случае человека, думающего, что Ванкувер выиграет Кубок Стэнли или что война во Вьетнаме была начата с целью помочь южным вьетнамцам, мы не решим проблему, если примем определенные лингвистические конвенции; однако незнанию человеком того, о чем он говорит, во втором, ошеломляющем, смысле можно воспрепятствовать, — и практически это так и делается, — с помощью наших конвенции о языке. Я утверждаю, что говорящие должны знать хоть что-нибудь о (стереотипных) тиграх с тем, чтобы считаться усвоившими слово «тигр»; должны знать что-нибудь о вязах (или во всяком случае, об их стереотипе) с тем, чтобы считаться усвоившими слово «вяз» и т. д.

Эта идея не должна показаться слишком неожиданной. В конце концов, мы же не разрешаем людям вести машину на автострадах, если они не прошли определенных тестов, подтверждающих наличие у них некоторого минимального уровня знаний; мы не ужинаем с людьми, которые не научились пользоваться ножом и вилкой. Лингвистическое сообщество также имеет свой минимум стандартов как в отношении синтаксиса, так и в отношении «семантики».

Однако характер требуемого минимума знаний в значительной мере зависит от культуры и от рассматриваемой темы. В нашей культуре требуется, чтобы говорящие знали, как выглядят тигры (если они усвоили слово «тигр», что также считается обязательным); от них не требуется, чтобы они в деталях знали, как выглядит дерево вяз (например, какую форму имеют его листья). От людей, говорящих по-английски, их лингвистическое сообщество требует, чтобы они были способны отличить тигра от леопарда; но от них не требуется, чтобы они могли отличить вяз от бука.

Но вполне могло бы быть и иначе. Представьте себе индейское племя чероки, у которого есть, скажем, два слова: uhaba' и wa'arabi для обозначения вяза и бука соответственно, и для которого считается обязательным умение различать эти деревья. О черокезе, который не умел бы отличить вяз, сказали бы, что он не знает, что такое uhaba', не знает значения слова uhaba' (или, возможно, не знает этого слова или не владеет им); точно так же об англичанине, не имеющем понятия о том, что тигры полосаты, сказали бы, что он не знает, что такое тигр, не знает значения слова «тигр» (если же он, по крайней мере, знает, что тигры — это большие кошки, мы могли бы сказать, что он знает часть значения или частично знает значение) и т. д. Тогда перевод слова uhaba' как «вяз», а слова wa'arabi — как «бук» был бы, с нашей точки зрения, только приблизительно правилен. В этом смысле радикальный перевод ¹⁹ представляет собой реальную трудность, но это не та абстрактная трудность, о которой говорит Куайн ²⁰.