ГИПОТЕЗА ОБ УНИВЕРСАЛЬНОСТИ

РАЗДЕЛЕНИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ТРУДА:

Вкаждом лингвистическом сообществе имеет место описанное выше разделение лингвистического труда, то есть в любом таком сообществе используется хотя бы несколько терминов, с которыми связаны «критерии», известные только одной подгруппе носителей языка, употребление этих терминов остальными людьми предполагает их сотрудничество с носителями языка из соответствующих подгрупп.

Было бы особенно интересно установить, составляют ли первобытные народы исключение из этой гипотезы (это означало бы, что разделение лингвистического труда представляет собой продукт со циальной эволюции), или даже они обнаруживают это разделение. В последнем случае можно было бы выдвинуть предположение, что разделение труда, включая лингвистический труд, образует фундаментальную особенность человеческого рода.

Нетрудно понять, как это явление объясняет некоторые из приведенных выше примеров, которые показывают несостоятельность допущений (1) и (2). Когда употребление термина предполагает разделение лингвистического труда, «средний» носитель языка не располагает ничем, что фиксировало бы экстенсионал такого термина. В частности, его индивидуальное психологическое состояние определенно не фиксирует экстенсионал этого термина; только социолингвистическое состояние всего лингвистического сообщества, к которому принадлежит данный носитель языка, определяет экстенсионал этого термина.

Подводя итог сказанному, можно отметить, что в мире существует два рода орудий: есть такие орудия, как молоток и отвертка, которыми может пользоваться один человек, и есть такие орудия, как пароход, для использования которых требуется совместная деятельность многих людей. До сих пор в словах главным образом видели орудия первого рода.

ИНДЕКСАЛЬНОСТЬ И ЖЕСТКОСТЬ ⁷

Первый из наших научно-фантастических примеров — о «воде» на Земле и на Двойнике Земли в 1750 г. — не предполагает разделения лингвистического труда или, по крайней мере, предполагает его не так, как примеры с «алюминием» и «вязом». В 1750 г. ни на Земле, ни на Двойнике Земли не было (во всяком случае, согласно нашей истории) никаких «экспертов» по воде. (Впрочем, пример можно переформулировать так, чтобы он предполагал разделение труда во временной перспективе. Но я не буду развивать такой подход.) Вместе с тем, этот пример предполагает вещи, имеющие принципиально важное значение для теории референции, равно как для теории необходимой истины, о которой и пойдет речь.

Мы можем сообщить кому-либо, что означают такие термины естественных видов, как «вода», «тигр» или «лимон», двумя довольно очевидными способами. Во-первых, можно предложить так называемое остенсивное определение: «это (эта жидкость) — вода», «это (это животное) — тигр», «это (этот фрукт) — лимон»; где скобки означают, что «маркеры» жидкость, животное, фрукт могут указываться явным образом или могут предполагаться неявно. Во-вторых, можно дать дескрипцию. В последнем случае предлагаемая дескрипция обычно содержит один или несколько маркеров вместе со стереотипом, т. е. стандартизированным описанием типичных, «нормальных», или, во всяком случае, стереотипных признаков данного вида. Главные признаки, включенные в стереотип, как правило, выступают критериями, т. е. в обычных ситуациях они являются способом установления принадлежности той или иной вещи к данному виду, или, по крайней мере, составляют необходимые условия (или вероятностные необходимые условия) ее принадлежности к данному виду. Не все критерии, используемые лингвистическим сообществом как неким коллективным телом, входят в стереотип; в некоторых случаях стереотипы могут быть довольно слабыми. Так, для меня (если только я не являюсь нетипичным носителем языка) стереотип вяза — это стереотип обычного листопадного дерева. Эти признаки действительно образуют необходимое условие принадлежности к данному виду (я употребляю слово «необходимый» в очень широком смысле; я не считаю утверждение «вязы — это листопадные деревья» аналитическим), но их явно не хватает для распознавания вязов. С другой стороны, стереотип тигра позволяет распознавать тигров (если только они не являются альбиносами или если не имеет места еще какой-нибудь нетипичный случай), и стереотип лимона обычно позволяет распознавать лимоны. В крайнем случае стереотип может содержать один лишь маркер: так, стереотип молибдена может указывать только на то, что молибден — это металл. Рассмотрим оба эти способа введения термина в словарь какого-либо человека.

Допустим, в целях обучения кого-либо слову «вода» я указываю на стакан с жидкостью и говорю «это — вода». Мы уже описали некоторые эмпирические предпосылки этого акта и указали, как этот вид разъяснения значения может быть аннулирован. Теперь мы постараемся пояснить дальше, как это следует понимать.

В дальнейшем мы будем использовать понятие «возможного мира» в качестве исходного, поскольку считаем, что в некоторых отношениях это понятие оправдано и является важным с научной точки зрения, хотя оно нуждается в уточнении. Допустим также, что по крайней мере в некоторых случаях можно говорить об одном и том же человеке, что он существует более, чем в одном из возможных миров ⁸. Наше изложение здесь в значительной степени опирается на работы Сола Крипке, хотя выводы были получены нами самостоятельно.

Обозначим как W₁ и W₂ два возможных мира, в которых существую я, существует этот стакан и в которых, объясняя значение слова «вода», я указываю на этот стакан и говорю: «это вода». (Мы не предполагаем, что жидкость в стакане является одинаковой в обоих мирах.) Допустим, что в W_l стакан наполнен Н₂О, а в W₂ он наполнен XYZ. Предположим также, что W₁, — это действительный мир и что жидкость XYZ в мире W₂ обычно называется «водой» (так что отношение между носителями языка в точно такое же, как отношение между носителями языка на Земле и носителями языка на Двойнике Земли). Тогда возможны две теории относительно значения слова «вода».

(1) Можно считать, что «вода» — это соотносимый с разными мирами world-relative), но постоянный по значению термин (т. е. это слово имеет постоянное относительное значение (constant relative meaning)). Согласно этой теории слово «вода» означает одно и то же в W₁ и в W₂; просто в W₁ вода — это Н₂0, а в W₂ вода —это XYZ.

(2) Можно считать, что вода — это Н₂0 во всех мирах (жидкость, называемая «водой» в W₂, не является водой), но слово «вода» не имеет одного и того же значения в W₁ и в W₂.

Если сказанное выше о Двойнике Земли верно, то очевидно, что верна теория (2). Когда я говорю: «это (эта жидкость) — вода», слово «это» употреблено мной, так сказать, в значении de re, т. е. убедительность моего разъяснения значения связана с тем, что словом «вода» обозначается все то, что находится в определенном отношении эквивалентности (в отношении, которое выше было названо «та же самая жидкость») к тому объему жидкости, на который указывает слово «это» в действительном мире.

В символическом виде различие между двумя теориями может быть представлено как различие в «области действия». Согласно теории (1), истинно, что: (1') (Для каждого мира W) (Для каждого х в W) (х есть вода = х находится в отношении «та же самая жидкость» к сущности, обозначенной словом «это» в мире W); тогда как по теории (2):

(2') (Для каждого мира W) (Для каждого х в W) (х есть вода = х находится в отношении «та же самая жидкость» к сущности, обозначенной словом «это» в действительном мире W₁).

(Я называю это различием в «области действия», потому что в (1') «сущность, обозначенная словом "это"», находится в области действия квантора «Для каждого мира W», что явствует из уточняющего выражения «в мире W», тогда как в (2') «сущность, обозначенная словом "это"» означает «сущность, обозначенную словом "это" в действительном мире», то есть имеет референцию, независимую от связанной переменной «W».)

Крипке называет десигнатор «жестким» (в данном предложении), если (в этом предложении) он обозначает один и тот же индивидуальный объект во всех возможных мирах, в которых этот десигнатор что-либо обозначает. Если мы распространим понятие жесткости и на имена веществ, то мы выразим обе теории — Крипке и мою, — сказав, что термин «вода» является жестким десигнатором.

Жесткость термина «вода» объясняется тем фактом, что, давая остенсивное определение «это (эта жидкость) — вода», я имею в виду (2'), а не (1').

Можно также сказать, вслед за Крипке, что в остенсивном определении «это (эта жидкость) — вода» указательное местоимение «это» является жестким десигнатором.

Крипке первым заметил, что эта теория значения (или «употребления» (название несущественно)) для слова «вода» (как и для других терминов естественных видов) имеет ошеломляющие последствия для трактовки необходимой истины.

Чтобы объяснить это, я введу понятие кросс-мирового отношения (cross-world relation). Будем называть двучленное отношение R кросс-мировым, если его экстенсионалом является множество упорядоченных пар индивидуальных объектов, не все из которых существуют в одном и том же возможном мире. Например, нетрудно истолковать отношение «того же роста, что и» как кросс-мировое отношение: это следует понимать так что если х — индивид в мире W₁ ростом в пять футов, а у — индивид в мире W₂ ростом в пять футов, то упорядоченная пара х, у принадлежит к экстенсионалу отношения «того же роста, что и». (Поскольку индивид может иметь разный рост в разных возможных мирах, в которых он существует, то, строго говоря, не упорядоченная пара х, у является элементом экстенсионала отношения «того же роста, что и», а упорядоченная пара x-в-мupe-W₁ , y-в-мupe-W₂.)

Аналогичным образом, мы можем трактовать отношение «та же самая жидкость» как кросс-мировое отношение, понимая его так, что жидкость в мире W₁, имеющая те же существенные физические свойства (в W₁), какими обладает жидкость в W₂, находится к этой последней в отношении «та же самая жидкость».

Итак, обобщая сказанное, нашу теорию можно сформулировать так: вещество х в любом произвольно взятом возможном мире, является водой, если и только если оно находится в отношении «та же самая жидкость» (понимаемом как кросс-мировое отношение) к тому веществу, которое мы называем «водой» в действительном мире.

Предположим теперь, что я еще не раскрыл существенных физических свойств воды (в действительном мире), т. е. я еще не знаю, что вода — это Н₂0. Я могу располагать довольно надежными способами распознавания воды (конечно, я могу иногда и ошибиться, и ошибка выявится на более поздней стадии научного развития), но я могу не знать микроструктуры воды. Если признать, что жидкость с внешними свойствами «воды», но с другой микроструктурой на самом деле не вода, то мои методы распознавания воды (мое, так сказать, «операциональное определение» воды) нельзя считать аналитическим определением того, что значит быть водой. Скорее, операциональное определение, подобно остенсивному определению, представляет собой просто способ указания на образец, когда в действительном, мире указывается такое вещество, что для х быть водой в любом мире, значит находиться в отношении «та же самая жидкость» к нормальным представителям класса местных (local) объектов, удовлетворяющих данному операциональному определению. «Вода» на Двойнике Земли не является водой, даже если она удовлетворяет операциональному определению, потому что она не находится в отношении та же самая_ж к тому местному веществу, которое удовлетворяет операциональному определению, равно как не является водой и местное вещество, удовлетворяющее операциональному определению, но имеющее иную по сравнению с остальным местным веществом, удовлетворяющим операциональному определению, микроструктуру, потому что оно не находится в отношении «та же самая жидкость» к нормальным образцам местной «воды».

Предположим теперь, что я открыл микроструктуру воды, установив, что вода — это Н₂О. Теперь я могу сказать, что то вещество на Двойнике Земли, которое я раньше ошибочно принимал за воду, на самом деле водой не является. Сходным образом, если вы описываете не другую планету в действительной вселенной, а другую возможную вселенную, где существует вещество с химической формулой XYZ, которое проходит «операциональный тест» для воды, то вы должны будете признать, что это вещество не вода, a XYZ. При этом вы описываете не возможный мир, где «вода — это XYZ»; вы описываете возможный мир, в котором озера содержат XYZ, люди пьют XYZ (а не воду) и т. п. Фактически, как только мы раскрыли природу воды, ни один мир, где вода не имеет такой природы не может рассматриваться как возможный. Как только мы открыли, что вода (в действительном мире) есть Н₂О, ни один мир, где вода не есть Н₂О, не может рассматриваться как возможный. В частности, если «логически возможное» утверждение — это утверждение, истинное в некотором «логически возможном мире», то утверждение «вода не есть Н₂0» не является логически возможным.

С другой стороны, вполне можно представить себе, что опыт убедит нас (и придаст рациональный характер нашей вере в то), что вода не есть Н₂О. В этом случае мыслимо, что вода не есть Н₂0. Мыслимо, но не логически возможно! Быть мыслимым не значит быть логически возможным.

Крипке называет утверждения, которые рационально не могут быть пересмотрены (допустим, что такие существуют), эпистемологически необходимыми. Утверждения, истинные во всех возможных мирах, он определяет как просто необходимые (иногда — как «метафизически необходимые»). Используя эту терминологию можно переформулировать сказанное выше следующим образом: утверждение может быть (метафизически) необходимым и эпистемически случайным. Человеческая интуиция не имеет привилегированного доступа к метафизической необходимости.

Со времен Канта философы разделились на тех, кто считал все необходимые истины аналитическими, и тех, кто полагал, что некоторые необходимые истины являются синтетическими a priori. Но ни один из этих философов не считал, что (метафизически) необходимая истина может не быть априорной: кантовская традиция вместе с эмпиристской традицией повинны в отождествлении метафизической и эпистемической необходимости. В этом смысле доводы Крипке против общепринятой доктрины выходят далеко за рамки обычного противопоставления эмпирицизма и кантианства.

Однако, в настоящей статье нас интересует теория значения, а не теория необходимой истины. Идеи, близкие идеям Крипке, были сформулированы с использованием понятия индексальности (indexi-cality) ⁹. Такие слова, как «сейчас», «это», «здесь» издавна признаны индексальными или контекстно-зависимыми (token-reflexive), т. е. имеющими экстенсионал, меняющийся от контекста к контексту или от одного употребления знака (token) к другому. Применительно к этим словам никто никогда не формулировал традиционного тезиса о том, что «интенсионал определяет экстенсионал». Возьмем наш пример с Двойником Земли: если у меня есть Doppelgänger на Двойнике Земли, то когда я думаю: «У меня болит голова», он тоже думает: «У меня болит голова». Однако экстенсионалом слова «я», когда его употребляет в своей вербализованной мысли мой Doppelgänger, является он сам (а, точнее, множество, где он является единственным элементом), тогда как экстенсионалом слова «я» в моей вербализованной мысли являюсь я (а, точнее, множество, где я — единственный элемент). Стало быть, одно и то же слово «я» имеет в двух разных идиолектах два разных экстенсионала, но отсюда не следует, что понятие, которое у меня сложилось о себе, чем-либо отличается от того понятия, которое имеет мой Doppelgänger.

На наш взгляд, индексальность распространяется не только на явно индексальные слова и морфемы (например, временные показатели у глаголов). Нашу теорию можно подытожить следующим образом: слова типа «вода» имеют неявный (unnoticed) индексальный компонент: «вода» — это вещество, которое находится в определенном отношении подобия к воде в данном месте. Вода в другое время и в другом месте или даже в другом возможном мире, чтобы быть водой, должна находиться в отношении «та же самая жидкость» к нашей «воде». Таким образом, теория, согласно которой (1) слова имеют «интенсионалы», представляющие собой что-то вроде понятий, которые говорящий связывает с этими словами, и (2) интенсионал слова определяет его экстенсионал, не может быть истинной теорией для таких терминов естественных видов как «вода» — по той же причине, по которой эта теория не может быть истинной для явно индексальных слов типа «я».

Однако теория, утверждающая индексальность терминов естественных видов типа «вода», оставляет открытым вопрос о том, считать ли, что «вода» в диалекте Двойника Земли имеет то же значение, что и «вода» в диалекте Земли, но другой экстенсионал (именно так мы обычно и говорим о слове «я» в разных идиолектах). Тогда придется отказаться от тезиса о том, что «значение (интенсионал) определяет экстенсионал». Или же следует считать, — как мы это и делаем, — что для терминов естественных видов различие в экстенсионалах ipso facto является различием в значении, и тем самым отвергнуть тезис о том, что значения представляют собой понятия или вообще какие-то ментальные сущности.

Впрочем, понятно, что и концепция Крипке, согласно которой термины естественных видов являются жесткими десигнаторами, и наша концепция об их индексальной природе — это лишь два разных способа выражения одной идеи. Мы полностью присоединяемся к словам Крипке:

«Предположим, что мы фиксируем референцию имени при помощью дескрипции. Поступая так, мы не делаем имя синонимом дескрипции, а употребляем имя как жесткий десигнатор для референции к называемому им объекту — даже при описании контрфактических ситуаций, где называемый этим именем объект данной дескрипции не соответствует. Полагаю, что для тех случаев, где референция фиксируется дескрипцией, это действительно справедливо. Но, в противоположность большинству современных теоретиков, я считаю, что референция имен редко или практически никогда не фиксируется с помощью дескрипций. Я под этим разумею не то, о чем у Сёрля сказано: "Референцию фиксирует не единичная дескрипция, а, скорее, пучок, семейство признаков". Я имею в виду, что признаки в этом случае совсем не используются»¹⁰.