КРИТИКА СЕМАНТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ДЭВИДСОНА

В ряде публикаций Дональд Дэвидсон выдвинул интересную идею — сформулировать семантическую теорию естественного языка, взяв за образец то, что в математической логике называется определением истины для формализованного языка. Если не вдаваться в технические подробности, то эта идея сводится к следующему: формулируется множество правил, определяющих (1) для каждого слова при каких условиях оно истинно относительно какого-либо объекта (имеются в виду слова, к которым применимо понятие экстенсионала; все другие слова следует рассматривать как синкатегорематические); а (2) для предложений, содержащих более одного слова формулируются правила, определяющие условия истинности каждого предложения в зависимости от способа построения этого предложения из более коротких предложений (слова рассматриваются как если бы они были односложными предложениями, например, слово «снег» считается предложением «это снег»). Выбор односложных предложений в качестве отправной точки — это моя интерпретация проекта Дэвидсона; но в любом случае он предполагал начать с конечного множества коротких предложений, для которых непосредственно определены условия истинности. Условие (2) не означает, что должно существовать правило для каждого предложения, не охватываемого условием (1), поскольку это потребовало бы бесконечного множества правил; оно означает, что должно существовать правило для каждого типа предложения. Например, в формализованном языке к этому типу правил можно отнести правило: если S есть (S₁ & S₂) для некоторых предложений S₁ и S₂, то S истинно, если и только если и S₁, и S₂ истинны.

Отметим, что в этом примере условие истинности, сформулированное для предложений типа (S₁ & S₂), задает значение «&». Точнее, оно определяет значение структуры (— & —). Именно в этом смысле определение истины может быть теорией значения. По мнению Дэвидсона, в такой форме можно задать всю теорию значения для естественного языка.

Несомненно, правила только что описанного типа могут определять значение некоторых слов и структур. Вопрос в том, какие у нас есть основания считать, что значение большинства слов можно определить таким образом, не говоря уже обо всех словах.

Проблема очевидна: для многих слов можно построить экстенсионально правильное определение истины, которое ни в коей мере не будет теорией значения этих слов. Например, рассмотрим определение: «Слово "вода" истинно относительно х, если и только если х есть Н₂0». Это экстенсионально правильное определение истины для слова «вода» (строго говоря, это не определение истины, а определение «истинности», или выполнимости в смысле Тарского, но нас не будут беспокоить здесь такие нюансы). Это определение экстенсионально правильно, по крайней мере, в том случае, если мы не учитываем, что воду с примесями также называют «водой» и т. п. Допустим, большинство людей не знают, что вода — это Н₂0. Тогда эта формула ничего не говорит нам о значении слова «вода». Она может представлять интерес для химика, но ее нельзя считать теорией значения для термина «вода». Ее можно считать теорией экстенсионала для термина «вода», но Дэвидсон обещает нам гораздо большее.

Дэвидсон очень хорошо осознает эту трудность. Его ответ (во всяком случае, в беседе) состоит в том, что нам нужно разработать теорию перевода. Подобно Куайну, он считает это реальной проблемой. Формулируемая с учетом теории перевода (которой мы, надо признаться, еще не располагаем), теория значения сводится к следующему: нам нужна система определений истины, которая одновременно была бы системой переводов (или приблизительных переводов, если совершенный перевод недостижим). Если бы у нас была теория, устанавливающая, что считать хорошим переводом, то мы могли бы исключить приведенное выше определение истины для слова «вода» как не представляющее интереса на том основании, что выражение «х есть H₂O" — неприемлемый перевод или даже вовсе не перевод выражения «х есть вода» (для ненаучного сообщества), хотя истинно, что вода = Н₂О.

Отсюда уже совсем недалеко до утверждения, что теория значения — это определение истины плюс теория значения. (Если бы у нас была яичница с беконом, она была бы у нас, будь у нас бекон и будь у нас яйца.) Но, как мы увидим дальше, худший недостаток этой истории вовсе не в том, что она только обещает.

Согласно второму тезису Дэвидсона, в теории перевода, которой у нас пока нет, исходными элементами должны быть предложения, а не слова, поскольку в качестве свидетельств в лингвистике используются только факты согласия или несогласия с предложениями. Слова же, утверждает Дэвидсон, можно трактовать как предложения (слово «вода» — как предложение «это вода» и т. д.)

Как можно оценить с позиции подхода, развиваемого в настоящей статье, этот амбициозный проект построения теории значения в форме определения истины с ограничениями теорией перевода, для которой предрасположенность носителей языка к использованию предложений предоставляет «единственно доступные свидетельства»?

Наш ответ таков: этот проект неосуществим в принципе. В особых случаях, например, когда рассматривается слово «и» в его истинностно-функциональном смысле, определение истины (строго говоря, один из шагов в том, что логики называют «определением истины», ибо совокупность всех этих шагов и образует индуктивное определение истины для конкретного языка) может задать значение слова или структуры, поскольку стереотип, связываемый со словом (если имеет смысл говорить о стереотипе в случае такого слова, как «и»), действительно образует необходимое и достаточное условие. Если бы все слова были такими, как слова «и» и «холостяк», проект можно было бы выполнить. Безусловно, Дэвидсон внес важный вклад, подчеркнув, что лингвистика должна использовать индуктивно определяемые условия истинности. Но для большинства слов требования к теории истины и требования к теории значения взаимно несовместимы, по крайней мере в случае, когда мы строим теорию значения для английских слов и формулируем ее на английском языке. Но именно этот случай является основным.

Проблема состоит в том, что, как правило, со словом X совпадают по экстенсионалу и имеют приблизительно одинаковый стереотип только выражения, сами содержащие слово X. Если мы исключим такие определения истины (строго говоря, шаги в определении, но я, для простоты, буду и дальше использовать выражение «определение истины» как для отдельных шагов, так и для всей их совокупности), как

Предложение «X есть вода» истинно, если и только если X есть вода

на том основании, что они ничего не говорят о значении слова «вода», и если мы исключим такие определения истины, как

Предложение «X есть вода» истинно, если и только если X есть Н₂О.

на том основании, что они неправильно описывают значение слова «вода», то мы останемся ни с чем.

Проблема состоит в том, что нам нужно такое определение

Слово W истинно относительно х, если и только если «—»

которое удовлетворяло - бы следующим условиям: (1) оно должно быть экстенсионально правильным (»—» означает условие, содержащее «х», например, «х есть Н₂О»); (2) условие «—» должно быть, согласно нашей теории, переводом слова W, а это означает, что стереотип, связываемый со словом W, должен приблизительно совпадать со стереотипом, связываемым с «—»; (3) условие «—» не должно содержать ни самого слова W, ни его синтаксических модификаций. Если, к примеру, мы берем в качестве W слово «вяз», то невозможно выполнить все эти три условия одновременно. В любом экстенсионально правильном определении условие «—», не содержащее слова «вяз», будет абсолютно непригодным в качестве перевода слова «вяз».

Даже если в языке имеется два точных синонима, ситуация ненамного лучше. Так, определение

Слово «беладонна» истинно относительно х, если и только если х есть красавка

верно, равно как верно и определение

Слово «красавка» истинно относительно х, если и только если х есть беладонна

но разве это можно считать теорией значения для слов «красавка» и «беладонна»?

Заметьте, что именно условие (3) логики не считают нужным соблюдать в своих определениях истины. Определение истины

Предложение «Снег бел» истинно, если и только если снег бел

служит образцом для логиков. Однако их цель — определить не значение предложения «снег бел», а экстенсионал слова «истинный» применительно к конкретному языку. Тарский рискнул бы даже сказать, что он определил значение (а не просто экстенсионал) слова «истинный»; но он никогда не стал бы утверждать, что его определение истины говорит что-то о значении предложения «снег бел».

Возможно, в действительности Дэвидсон думает, что теория значения в любом серьезном смысле этого слова невозможна, и мы можем лишь сформулировать переводные функции. Если это так, то он вполне мог бы считать, что единственно возможная «теория значения» для английского языка — это утверждать, что «слово "вяз" истинно относительно х, если и только если х есть вяз», «слово "вода" истинно относительно х, если и только если х есть вода» и т. д., и хотя изредка встречаются такие случаи, как «S₁ & S₂ истинно, если и только если и S₁ и S₂ истинно». Однако если «теория» Дэвидсона представляет собой лишь скептицизм Куайна под маской позитивного вклада в исследование значения, то это горькая пилюля.

Более того, считать, что единственные, доступные свидетельства лингвист черпает из предрасположенности носителей языка к использованию целых предложений, значит придерживаться точки зрения, которая при одной интерпретации оказывается пустой, а при другой — совершенно ложной. Если предрасположенность говорить определенные вещи в ответ на вопрос об отдельных словах, морфемах или синтаксических структурах включается в понятие предрасположенности использовать предложения, то принимая только предрасположенность к использованию предложений, мы, видимо, ничего не исключаем. При другой интерпретации, точка зрения Дэвидсона, по сути, сводится к тому, что лингвисту не доступны данные, сообщаемые носителями языка (в том числе и самим лингвистом), когда их спрашивают о значении слова, морфемы или синтаксической структуры. Однако еще не было указано ни одной причины, почему лингвисту не доступны такие данные, но совершенно очевидно, что реальные лингвисты во многом опираются на свидетельства носителей языка, когда изучают чужой язык, и на свою собственную интуицию, когда изучают родной язык. Непонятно, почему при переводе целого предложения мы не можем руководствоваться нашим знанием о синтаксических и семантических свойствах составных частей этого предложения, включая данные о его глубинной структуре. Как мы видели, есть методика сбора информации об отдельных составных частях предложения. Примечательно, что методика, которую Куайн и Дэвидсон считают единственно возможной и которая основана на первичности целых предложений, а не отдельных слов, идет вразрез с тем, чему мы обязаны всеми достигнутыми успехами в изучении естественного языка.